CC BY
59
Kaurinkoski Kira. Les Grecs dans le Donbass: Analyse des identités collectives dans deux villages d'Ukraine Orientale. Université de Provence: «Septentrion», 1997. Ser. Thèse à la carte. 556 p.
Книга Киры Кауринкоски «Греки Донбасса: анализ коллективного самосознания в двух селах Восточной Украины», вышедшая в издательстве «Septentrion» в 1997 г., представляет собой публикацию ее докторской диссертации, выполненной под руководством проф. Бромбергера (C. Bromberger) и защищенной в университете Прованса. Донбасс (Донецкая область Украины) — место проживания мариупольских, или приазовских, греков, делящихся на две группы — эллино-говорящих (румеи, или греко-эллины) и тюр-коговорящих (урумы, или греко-татары). Появление книги об этой сравнительно малоизученной группе греков — само по себе событие; существенным достоинством книги является богатый фактический материал, собранный в ходе полевой работы автора в 1993—1994 и 1997 гг., а также данные переписей населения, архивные документы и др.
Книга включает два вводных раздела, четыре главы первой части, две главы второй части, заключение, список литературы и несколько приложений (декларация прав национальных меньшинств Украины, биографические очерки, копии намогильных надписей на кладбище в поселке Сартана, генеалогические таблицы отдельных греческих семей, глоссарий используемых греческих, украинских и русских слов). Каждая глава предваряется кратким введением, в котором формулируются вопросы, решаемые на данном этапе исследования, и завершается заключением, в котором обобщаются его результаты.
Во введении содержатся краткий исторический обзор национальной политики СССР и независимой Украины, изложение теорети-
ческих позиций и методологии автора, а также первые впечатления автора от изучаемого региона. Удивляет излишне подробная, нарушающая анонимность информация о респондентах (указание полных имен, родственных связей, места работы и т.п.). Более принятая и этически безупречная система ссылок, при которой интервьюируемые остались бы анонимны (например, использование инициалов), как кажется, не затрудняла бы чтение.
Вторая вводная глава «Украина, Донбасс и Приазовье» знакомит читателя с важнейшими событиями истории региона и его национальным составом, а также содержит предварительные описания поселков, в которых проводились полевые исследования: греко-татарский (Старый Крым) и греко-эллинский (Сар-тана), и одного украинского села (Талаковка); все они расположены недалеко друг от друга в Мариупольском районе Донецкой области Украины. Удачен выбор места проведения исследования: поселки имеют длительную историю греческого движения. Поселок Сартана в 1930-х, а затем вновь с конца 1980-х гг. был центром развития литературы на румейском языке; в обоих поселках развита краеведческая традиция, художественная самодеятельность (румейский ансамбль «Сартанские самоцветы», существующий с 1930 г, и урумский ансамбль «Бир Тайфа» («Одна семья») в пос. Старый Крым). В настоящее время именно в Сартане и в Старом Крыму наиболее активно развивается преподавание новогреческого языка.
К. Кауринкоски исследует значимость этнической идентичности для самосознания описываемых групп, маркеры этничности, позволяющие представителям взаимодействующих групп конструировать и выражать свою идентичность, развитие этнического самосознания в постсоветском пространстве. Цель работы автор формулирует как поиск ответов на вопросы: «Кто такие греки Донбасса? Как они живут? Во что верят? На чем основывается их культура? Как они воспринимают другого и кто этот другой?».
Несомненным достоинством книги является структурированность материала и четкий порядок изложения. Первая часть книги «Культурно-исторические основания различий» описывает различные аспекты реально существующей этнографической и социолингвистической ситуации в Донбассе, а вторая — «Репрезентация и утверждение идентичностей» — посвящена конструированию идентичностей.
В первой главе первой части «Материальное выражение культурных различий» содержится сравнительное описание жилища, пищи и одежды украинцев, русских и греков на юго-восточной Украине. Анализ материальной культуры греков, украинцев и русских показывает, что этнографические различия между группами стираются. К. Кауринкоски отмечает, что до 1930-х гг. у греков дома окружались каменными оградами гак^а — загата-
ми, а у русских и украинцев — деревянными заборами, однако современные мариупольские греки не строят загат, и дома в русских, украинских и греческих селах обнесены кирпичными, бетонными или деревянными заборами. Раньше в греческих домах отапливались сени, а у славян — нет. Особенности традиционной одежды также нивелируются: гречанки носили перифтар, русские — кокошник, а украинки — очипок или кораблик, теперь все одеваются «по-городскому».
Традиционная пища греков, русских и украинцев — чебуреки, пельмени и вареники соответственно, но теперь каждая группа использует все эти блюда. Кулинарные традиции начали смешиваться в 1950-х гг., (не всегда ясно, что стоит за этой датой, как и за другими временными рубежами — 1930-е гг., начало ХХв., после Второй мировой войны); видимо, поэтому автор перестает уточнять, о какой именно группе идет речь (так что читателю иногда трудно понять, относится ли описание к русским, украинцам или грекам) и сравнивает в дальнейшем повседневную кухню и блюда в советские и религиозные праздники у всего населения Донбасса.
Нужно отметить, что вопреки заглавию «Греки Донбасса...» автор много внимания уделяет описанию русских и украинцев. Подобное положение имеет несомненные плюсы — книга содержит множество полезных наблюдений автора о современной Украине и отдельное описание украинского поселка Талаковка (хотя в заглавии заявлено описание только двух сел), позволяющее сравнить украинские и греческие села. Однако иногда стремление охватить как можно больше материала и описать и греков, и русских, и украинцев приводит к некоторой поверхностности или к разрастанию текста, упоминанию несущественных для предмета исследования сведений (сообщение о том, что на Украине есть чернозем, а в Северной Буковине 70% украинцев; сведения об этнических меньшинствах по всей стране; рецепт пельменей и т. п.). Кроме того, иногда возникает чувство, что отсутствие у автора собственного опыта жизни в СССР приводит к неточностям в интерпретации наблюдений. Так, празднование «советских» праздников и пение пионерских песен не специфично для греков Приазовья.
К. Кауринкоски приходит к выводу, что «стандартизация и унификация образа жизни, вызванная советским режимом, привела к стиранию наиболее заметных этнических маркеров в разных областях материальной культуры. За некоторыми исключениями, греки Донбасса носят ту же одежду, живут в тех же домах и едят те же блюда, что и их соседи — русские и украинцы. Чтобы найти значимые различия, нужно обратиться к деталям». С этим утверждением нельзя не согласиться, но возникает вопрос, насколько значимы рассмотренные различия? Нужно отметить, что традиционная одежда греков Приазовья (например, женский костюм — шаровары, рубаха и перифтар) не использова-
лась уже в начале XX в. и, по-видимому, не известна современным грекам и не является для них этническим маркером, так же как и отопление сеней. В то же время большое значение придается таким предметам обихода, как трапезь и софа, традиционным блюдам (шмуш, шурпа), которые, с точки зрения самих греков, составляют специфику их быта.
Вторая глава «Религиозные и ритуальные практики» описывает положение церкви и отношение к религии в СССР, а также религиозные и ритуальные практики греков Донбасса. К. Кауринкос-ки отмечает, что среди греков верующих меньше, чем среди русских и украинцев. У греков, как и у славян, более других склонны соблюдать религиозные обряды пожилые женщины, менее всего — молодое поколение. К. Кауринкоски рассматривает коммунизм как еще одну систему верований, в которой выделяются два «основных мифа»: 1917 г. и 1945 г., воплощающие коммунистические идеалы и ценности. Подробно рассматривается Панаир (престольный праздник в греческом селе) как яркий пример смешения (сгеоШайоп) традиций — некогда религиозный и общинный праздник, ставший советским и государственным; однако в 1996 г. праздник наконец снова обрел форму и содержание, соотносящиеся с его первоначальной идеей.
Третья глава — «Повседневные практики и социальное поведение». Роль главы семьи (принятие всех существенных решений, представление семьи в связях с внешним миром) часто исполняет женщина, особенно если муж — славянин или не местный, но теоретически эта роль сохраняется за мужчиной. Чувство семейной солидарности у греков особенно развито; в греческих семьях сильнее гендерные различия в поведении и важнее крестные, чем в славянских. Однако, учитывая количество смешанных браков, далеко не всегда можно сказать, греческой, русской или украинской является та или иная семья.
Респонденты декларируют несущественность национальных различий, но на самом деле эти различия учитываются и отражаются в повседневном общении: в коллективе друг другу обычно ближе одноэтничные коллеги, тогда как праздничная жизнь — общая. Автор приходит к выводу, что для молодежи этнические различия не актуальны.
В четвертой главе «Лингвистическая ситуация» подробно описывается положение русского языка в Восточной Украине и анализируется возможность получения русским языком прав, равных с украинским. Автор отмечает, что с конца 1980-х гг. началось изучение новогреческого и «местных диалектов, различных в каждом поселке и фактически бесписьменных». Последнее является фактической ошибкой: в начале 1990-х гг. действительно обсуждался вопрос о возможности преподавания местных идиомов, однако оно не было воплощено. Одним из главных препятствий как раз и послужило различие диалектов в
разных поселках и нежелание применять в преподавании разработанную для них письменность на основе русской графики. Единственное известное исключение, когда один из идиомов все же преподавался, был факультатив урумского языка в поселке Старый Крым. К сожалению, К. Кауринкоски в этнографических и социолингвистических описаниях практически не делает различий между тюркофонами и эллинофонами, лишь изредка оговаривая двойные названия, и пишет о них как об одной группе, хотя сами носители — как румеи, так и урумы — достаточно четко осознают данное разделение, а отношение к своему языку у урумов и румеев различно. Автор обращается к этому разделению лишь в небольшом разделе «Греки: эллинцы и татары» и отмечает, что поселки делятся на греко-эллинские и греко-татарские и греки никогда не забывают сообщить о себе или о тех, о ком рассказывают, кто они: эллинцы или татары. В этом же разделе содержится ошибочное утверждение, что «браков между эллинами и татарами не бывает — даже сегодня, хотя и те, и другие говорят по-русски».
Отношение к бытующим в Приазовье языкам автор описывает следующим образом: новогреческий символизирует будущее, связь с Грецией, местные диалекты — связь с историей, с деревней, а украинский — родственные связи в масштабе села. Трудно согласиться с последним замечанием: украинский язык, на котором греки Приазовья — за редчайшими исключениями — не говорят, воспринимается жителями Донбасса крайне негативно, не используется для общения с родственниками и вряд ли может быть назван языком, символизирующим родственные связи.
В пятой главе «Представление о значимом другом и об истории» автор отмечает, что в основе этнической идентичности изучаемого сообщества лежит противопоставление «греки (греко-эллин-цы + греко-татары) / русские (русские + украинцы)», добавляя, что сведёние этнического разнообразия к дихотомии «свой / чужой» в принципе характерно для конструирования этничности. Другие противопоставления, значимые для идентичности приазовских греков, также представляют собой бинарные оппозиции: «местные» / «не местные», «жители Восточной / Западной Украины». Вопрос об отношении к русским тесно связан с тем, какая память сохраняется о революции, о 1930-х гг. и войне. К. Кауринкоски отмечает, что к революции греки относятся хуже, чем славяне, они полагают, что больше других пострадали от репрессий 1930-х гг. Автор отмечает, что в восприятии более ранних периодов истории нет этнических различий, и греки обсуждают только то, что выучили в советской школе. Нужно отметить, что на сегодняшний день ситуация изменилась, вероятно в связи с активной деятельностью греческих обществ, и все греки осведомлены о переселении из Крыма в Приазовье в конце XVIII в. и о существовавших для греков привилегиях. К. Кауринкоски спрашивала информантов, как они относятся к событиям недавней
истории и к знаковым фигурам украинской и русской истории (Хмельницкий, Мазепа, Шевченко, Гоголь, Ленин, Сталин, Брежнев). Однако большинство этих персонажей не релевантны для греков Донбасса, а некоторые (Мазепа, Гоголь, Шевченко) едва им знакомы, поэтому в этих разделах есть только изложение биографий и пересказ посвященных этим людям статей из украинских газет начала 1990-х гг. Между тем исторические персонажи и события, действительно релевантные для устной истории греков Приазовья и специфичные именно для нее (патриарх Игнатий, Екатерина II, Суворов, переселение из Крыма в Приазовье), здесь вообще не упоминаются.
Шестая глава «Утверждение идентичности» посвящена тому, как менялись презентация греческой этничности и представление о ней внутри группы в зависимости от изменений политической ситуации. В чеканной формулировке автора эти изменения предстают так: «Греки: от "бесперспективной народности" к "модной национальности"». В советское время, отмечает автор, многие греки отказались от своей национальности и стремились быть русскими. Перестройка для греков, как и для других советских народов, обозначила новый исторический этап — возможность организовывать культурные общества, развивать национальную культуру, устанавливать связи с исторической родиной. Это положение иллюстрируется подробным отчетом о деятельности греческого общества поселка Сартана в 1930-х и 1990-х гг. Автор приходит к выводу, что национальное самосознание у греков выражено значительно сильнее, чем у русских и украинцев, по крайней мере в описываемом регионе.
Необходимо отметить, что собранный автором материал весьма специфичен, что влияет на окончательные выводы. Как уже говорилось, поселки Сартана и Старый Крым выбраны для проведения исследования не случайно, однако эти же факторы — близость к городу и активность греческого национально-культурного движения — делают ситуацию в них специфической, поэтому стремление автора обобщить полученные там наблюдения и сделать выводы о ситуации в Приазовье в целом кажется несколько поспешным; особенно это относится к языковой ситуации. Материалы, полученные в этих поселках, нельзя экстраполировать на другие поселения мариупольских греков. Языковая ситуация в различных урумских и румейских селах варьирует весьма значительно в зависимости от размеров села, соотношения греческого и негреческого населения, местоположения поселка — курорт на побережье или поселок, расположенный далеко от моря и от райцентров, — активности греческих обществ, преподавания новогреческого языка в школе. Другая особенность полевых материалов К. Кауринкоски — выбор не только «наиболее представительных» греческих поселков, но и «представительных» информантов. Их около 30 человек (что кажется недостаточным для исследования такого уровня), большинство из них
— деятели греческого движения, учителя и другие представители греческой культурной элиты. Этот факт не снижает, безусловно, ценности материала и его анализа, но несколько ограничивает масштаб выводов исследования.
Существенным недостатком работы является, на наш взгляд, нежелание автора отличать дискурс от реальности, сообщения информантов от этнографических данных. В результате часть этнических (авто)стереотипов — которые, собственно, и составляют предмет исследования — остается незамеченной и подается как этнографическое описание. Например, в главе о материальной культуре автор сообщает, что одно из блюд, характерных для греков Приазовья, — «греческие вареники», и пересказывает сообщения информантов о том, как их готовят: «Украинские вареники... нет, это совсем не то. греческие вареники это совсем другое. У наших тесто тоньше, и они более круглые. У украинцев, у поляков, у татар вареники делают большие, как мыши, а наши маленькие». Нам представляется (в частности, на основании наших собственных полевых данных), что этот текст следует интерпретировать скорее не как рецепт реально существующего «национального блюда», а как очередную реализацию стереотипа, характерного для всех трех описываемых культур, который можно сформулировать примерно как «греки более аккуратные, все делают тщательно, гречанки хорошие хозяйки, хорошо готовят». Иногда такая интерпретация сообщений информантов приводит к противоречиям: например, в той же главе сообщается, с одной стороны, что «раньше гречанки всегда носили перифтар», а с другой, что «перифтар надевали только по праздникам». Очевидно, что по крайней мере в первом случае перифтар выступает как этнический маркер, и в основе этого утверждения лежит еще одна важная для описываемых сообществ идея: «раньше греки, украинцы и русские отличались друг от друга, а теперь все перемешалось». Информанты часто сообщают, что в советское время многие греки «переписывались в русских», т. е. в документах в графе «национальность» старались вписать «русский», даже если оба родителя были греками. Автор приводит это как исторический факт, однако данными похозяйственных книг 1940-х—1960-х гг. это не подтверждается: национальность ребенка в абсолютном большинстве случаев повторяет национальность отца. Подобных примеров, к сожалению, в книге очень много. Нам кажется, что если бы автор относилась к подобным сообщениям с меньшим доверием, окончательные выводы были бы несколько иными, а утверждение, что в настоящее время этнические различия стираются и сводятся к незначительным деталям, было бы не столь категоричным.
Указанные недостатки представляются нам значительными. Тем не менее, появление книги К. Кауринкоски можно только приветствовать. В последние 15—20 лет на русском и украинском языках вышло сравнительно много работ о греках Приазовья,
но они во многом повторяют друг друга и посвящены только частным вопросом этнографии и истории. Книга К. Каурин-коски выгодно отличается от них не только масштабом исследования, но и несравненно более высоким уровнем теоретической подготовки автора.
Ксения Викторова, Влада Баранова
Окладникова Е.А. Традиционные культуры Северной Америки как цивилизационный феномен. СПб.: МАЭ РАН, 2003. 391 с.
Автор монографии включила меня в список тех, кому выражает признательность за помощь в работе. Я благодарен за добрые слова, но боюсь, что их не заслуживаю. Просмотрев электронный вариант рукописи, я лишь выразил мнение, что количество ошибок в тексте столь велико, что выправить их я не берусь, и что книга в представленном варианте в академическом издании напечатана быть не может. Я был поражен, увидев ее вышедшей под грифом «МАЭ РАН», да еще в качестве «учебного пособия по курсам «Этно-культурология» и «Культурная антропология». Для этнографа, четверть века занимающегося народами Северной Америки, перепутать ингалик (атапаски нижнего Юкона) с иглулик (эскимосы Канады) — это примерно то же, что для сибиреведа забыть разницу между коряками и кетами или для китаиста — между Тан и Шан. И все же я готов был оставить все это без последствий. Какая разница, относится ли язык беллаку-ла к числу сэлишских или вакашских (с. 133), являются ли ияк индейцами или эскимосами (с. 106), живут ли юки на севере или на юге Калифорнии (с. 221), датируется ли культура Адена 500 г. до или после н. э. (с. 392)? К чему подробности, когда речь идет о циви-
