CC BY
15
УДК 165
ПРОБЛЕМА ОБОСОБЛЕНИЯ ЭПИСТЕМОЛОГИИ ОТ "ЖИЗНИ СОЦИАЛЬНОГО"
Т.Г. Лешкевич
DOI 10.18522/2072-0181-2016-88-4-20-26
Современная наука демонстрирует осуществляемый "вслепую" технологический поворот, но вынуждена соотносить междисциплинарные задачи с характеристиками эпохи, квалифицируемой как хаосомная и неравновесная. Ощутимой тенденцией становится нацеленность на поиск решений в условиях возрастающих геополитических вызовов, угроз терроризма, деструкции, исходящей от миграционных потоков, коммуникативных разрывов. Очевидно, что производство научного знания не может быть освобождено от влияния сложно переплетенных обстоятельств современности. В связи с этим вектор социального, нацеленность на учет конфигураций текущих событий при вторжении в "святая святых" - внутреннюю лабораторию научного поиска - приобретает ключевое значение. Современная эпистемология пропитана стихией социального. Здесь и неформальные подходы к карьерному росту, личностные предпочтения, ориентированность на стереотипы коллективной деятельности, либо ограничительные регламентации реальной практики существования научного сообщества. Все это по-новому характеризует процесс научного исследования, и обособление эпистемологии от "жизни социального", оценивается как ушедшей в прошлое своеобразный онтологический дефляционизм. Этой проблемы касались Л.С. Косарева, Л.А. Маркова, Л.А. Микешина, Е.А. Мамчур, Ю.С. Моркина, В.С. Степин, Н.М. Смирнова, З.А. Сокулер, Е.Г. Трубина, В.Г. Федотова, В.А. Лекторский, М.К. Петров, Н.Д. Понамарева, Б.И. Пружинин, В.П. Филатов и др. Вопросы социального проектирования поднимаются И.Т. Касавиным, Е.В. Лепским, В.И. Аршиновым и др. В западном мире "сильной программой" социальной эпистемологии занимался Д. Блур, ее анализом и оценкой Л. Лаудан, Дж. Эрман, И. Ниинилу-
Лешкевич Татьяна Геннадьевна - доктор философских наук, профессор кафедры философии и методологии науки Южного федерального университета, 344000, г. Ростов-на-Дону, пер. Днепровский 116, e-mail: [email protected], т. 8(863)2507277.
ото, П. Китчер. Систематизация социальной эпистемологии интересовала Э. Голдмана. Отдельные аспекты социальной эпистемологии представлены работами Р. Коллинза, Н. Лукмана, Г. Бехманна и др. Философы пытаются объяснить нормативную силу знания в различных и весьма отдаленных областях социальности, выявить факторы воздействия социальных условий на специализированное знание, его соотнесенность с жизненным миром и обыденным знанием. Социальное бытие являет собой своеобразный синкретизм, порождает некую полифонию, сплавляющую в себе цели, институциональные нормы, интересы и потребности. Признается эффект системного воздействия социальных институтов, а также стремление к максимизации функции полезности в условиях рыночных отношений.
Поднимая проблему проникновения в жизнь социального, вспомним одно из определений социальности как "сочлененной множественности практик", проявляющейся как отношения людей по поводу людей и отношения людей по поводу вещей. В концепте "отношения" скрывается взаимозависимость и взаимосвязь как на основе коммуникации, инициированной тем или иным типом субъ-ектности (например, благородный, мудрый, справедливый или же алчный, подлый, эгоистичный и пр., его гендерной и возрастной параметризацией), так и с учетом непосредственного практического и поведенческого воздействия. Современная наука вынуждена включать в поле своего рассмотрения многообразие эффектов, возникающих вне и помимо первоначального целеполагания, т.е. тех эмер-джентных ситуационных сценариев, о которых взаимодействующие субъекты и не помышляли. В настоящий период методологи уверены, что линейный пересчет всех детерминирующих социальность цепей причинения невозможен, ибо последние дробятся, ветвятся
Tatiana Leshkevich - Southern Federal University, 116, Dneprovsky per., Rostov-on-Don, 344000, e-mail: [email protected], tel. +7(863)2507277.
и генерируются в самом процессе взаимодействий. Мир, состоящий из "незамкнутых", не-равновестных систем, потенциально вмещает в любое из событий как совокупность более мелких его компонентов, так и сеть внешних и внутренних взаимодействий. Причем, если сложные сочетания одних из них направлены на формирование определенных результатов, то другие, сопровождаясь механизмом самоорганизации или же саморепликации, выводят на иные конфигурации, демонстрируют целое "созвездие" причинно-следственных и функциональных зависимостей. Это служит основанием для появления побочных продуктов, неожиданных, непредсказуемых когнитивных эффектов и инновационных образований. В попытках объяснить гетероном-ность результата мы сталкиваемся не только с онтологическими основаниями, свидетельствующими о многомерных связях природной и социальной стохастики, но и с зависимостью от целеориентаций. Цель в направлении к ее достижению заставляет осуществлять те или иные выборы и проявляет себя как притягивающее множество, демонстрируя свой аттрактивный потенциал. При этом следует различить две стратегии постижения социального. В первой в качестве системообразующего фактора выступает социальный субъект, который включен в эту всеобщую конвергенцию и "взаимозависимое совозник-новение" [1], и который с учетом специфики его ментальности улавливает скрытый семантический "меседж социального". Во второй существенным становится признание эффекта системного воздействия норм и регламентаций на весь научно-исследовательский процесс в целом.
Возникает вопрос: является ли социальная эпистемология персонифицированной или она представляет собой анонимное, системное поле исследовательских практик? Р. Коллинз на стороне персонификации, с которой связывает ряд признаков. Это и признание "доминирования фигуры в терминах внимания", и высокая оценка содержательного репертуара идей ее наследия, и прорыв, предложенный той или иной доктриной, и наличие сетевых связей и последователей [2]. Есть и еще одна характеристика: ранг той или иной фигуры зависит от наличия правильных, уместных советов и решений, которые были предложены значимыми интеллектуалами и впоследствии считались прецедентами. Иными словами,
персонификация связана с фокусированной цепочкой передачи культурного капитала, эмоциональной энергии и "некоторого структурного чувства интеллектуальных возможностей". Еще более проблемным является вопрос о влиянии интеллектуальной энергии фемининного или маскулинного типа, активно вторгающейся в обустройство социального бытия. Значение приобретает и новое понимание действующих лиц современности, т.е. человека эпохи пост, как проекта, флексибельно подстраивающегося под социальные обстоятельства. И если традиционно субъектность воспринималась в значении "Я-деятельного", рефлексивного агента социальных трансформаций, то ныне весьма очевиден "дрейф" идентичности, обусловливающей появление конвергентного сознания. Фиксируется некий "новый способ установления себя", опирающийся на изоляцию и солипсистское мировосприятие.
В существующих эпистемических моделях отчетливо дает о себе знать тенденция функционализма. Она указывает, что для адаптивного существования и вписывания в наличные средовые факторы любая из систем должна получать информацию и функционировать с учетом предполагаемого "потока возможностей". При этом получение и накопление адекватной информации, существенной для сохранения целостности, расценивается как столь же фундаментальное свойство всего живого, как получение и сохранение энергии. Таким образом, тема "выделенной" информации и информационных кодов становится важнейшей характеристикой взаимодействий социального. В свете вывода Л. Тондла о том, что информация в научном знании не только элиминирует, но и порождает неопределенность и является источником новых, не имеющих ответов вопросов, новых проблем, новых трудностей [3], можно говорить о непрерывном запросе на формирование "личного навыка" по освоению проблем в их явном виде. Отсюда субъектность в контексте современных междисциплинарных исследований будет характеризоваться не персональной, а коллективной ипостасью. Речь идет о некоем "интеграторе", задающем в качестве доминантного требование интерсубъективности.
В поисках "стандартов, которые работают" в фокус внимания попадает коммуникация, которая выступает востребованной
практикой между учеными [4]. В ее арсенале критический анализ ситуации, ее тестирование, уточнение собственной позиции и выработка программности будущего. Особо предпочтительным является то, что научная коммуникация предполагает свободу в обсуждении проблем, а также нацеленность на результат с опорой на совокупный эффект интеллектуальных усилий. Профессиональная коммуникация опирается на "понятливость коллег" как на некий стартовый для самореализации потенциал. Одни нормы и регламентации получают авторитет, другие же, напротив, как пробные вводы отторгаются массовыми практиками. Научное сообщество как "социальная" форма субъектности в качестве подлинной ценности полагает самостоятельность в принятии решений. Вместе с тем сеть научных контактов, метафорически соотносимая с образом ризомы, не в состоянии обеспечить логически безукоризненную и линейно развивающуюся аргументацию. Она включает в себя систему отсылок и референций к исторически локализуемым фрагментам. В нее вписываются элементы не только извне идущего натиска прагматического мира, но и семантические ловушки, "языковые игры", компромиссы или даже злонамерения тех или иных персон.
И если вести речь о реальном синтезе науки и "жизни социального" (а не об объективировано безличном идеале научной классики), весьма значимым оказывается личностная интерпретация ситуации. Интерпретация, которая интегрирует фрагментарные и рассеянные практики, не может исключить аксиологическое измерение. Уже в работах Д. Блура было показано, что содержание знани-евых структур обнаруживает существенную зависимость от ценностных предпочтений формулирующего их эпистемолога. В социальной теории познания ценностная нагружен-ность позволяет соединить понятие знания с понятием социального [5], с ментальностью научного сообщества, убежденностью мыслителя, его опытом, вовлеченностью в процесс, отстаиванием той или иной позиции. "Понимающая интерпретация" является отличительным свойством современной науки, которая подошла к осознанию того, что никакие новации, в том числе и супертехнологические, не могут быть наделены статусом самоценности вне осмысления позитивных и негативных последствий их внедрения.
Методологи, назвав сложность одной из ведущих тенденцией современности, определяющей дух двадцать первого столетия [6], сфокусировали внимание на том, что формирование каждого последующего уровня связано с появлением новых зависимостей, связей и регулярностей, которые начинают взаимодействовать и управлять действием ранее сложившихся законов. Активным приверженцем "сложного мышления" является французский мыслитель Э. Морен [7], призывающий постичь "невыносимую сложность мира", понять "то, что сплетено воедино", что составляет ткань единого целого. Морен разъясняет слово сошр1ехи8, означающее то, что соткано или сплетено воедино [8]. Заботит мыслителя и то, что природе сложности противостоит парадигма упрощения, которая питает и контролирует институции социальной жизни, а также необходимость учета в образовательных системах будущего принципа рациональной неопределенности. Неопределенность, которая губит упрощенческое познание, выступает в качестве деток-сиканта для сложного познания. Образование должно включать в себя умение понимать сложное, умение двигаться между логическим содержанием и эмпирической реальностью, многомерность и глобальные отношения. "Социальная карта реальности" строится посредством интеграции наблюдателя-мыслителя в наблюдение-концепцию с ее последующей экологизацией и приданием статуса реально объективированных обстоятельств. "Поля активности" индивидуумов, их энергия, жизненная сила сопряжены со способностью -быть автором собственных поступков, делать качественные выборы в стратегии изменения ситуации [9].
Сегодня, когда сложность ощущается во всем и бытие наглядно демонстрирует свою небывалую информационную перегруженность, необходимо говорить о проблеме качественной "распаковки" информационного меседжа социального, о "тексте процесса". Своеобразным законом функционирования системы идей является оказание сопротивления той информации, которая в нее не вписывается или которую она не может интегрировать. Выводы когнитивных наук показывают, что для выделения главного из всеобъемлющего смешанного информационного потока необходимы режимы преодоления состояний импульсивности, стереотипности или вынуж-
денности в связи с давлением окружающих обстоятельств и нахождение гармонизирующих "параметров порядка". Значимость приобретает проблема качественной "распаковки" смыслов бытия [10] с ощутимыми отголосками философского мифа о всемогуществе разума, подлинной человечности и гарантированном прогрессе.
Вместе с тем остро поднимается вопрос о наличии определенной программности социально-ролевых поведенческих сценариев. Как это понимать? В процессе выработки и принятия решений участвуют все телесные сенсорные системы, поэтому в контексте обыденного существования сигналы, воспринятые телесностью, приобретают регулирующую силу. Следовательно, телесные корни смысла обретают статус объективности. Оформляется
а ??
даже концепт телесного сознания . С точки зрения М. Джонсона, когнитивная психология продвинулась от ранее существовавших представлений об упрощенных моделях обработки информации мозгом к сложной и богатой телесной глубине человеческого переживания и мышления. Когнитивная лингвистика исследует телесные корни смысла, концептуализации и аргументации [11]. Пронизывающие жизненный мир дорефлексивные практики повседневности при всем их разнообразии свидетельствуют в пользу телесности, пространство которой достаточно долго оставалось "в тени" исследований. Тело как достаточно личная, индивидуальная часть природы признано репрезентациями социокультурного пространства. Включая в себя значимую смысловую информацию, они легитимизируют субъекта. Подчеркнем, что отечественные философы эту идею поддерживают. Они отмечают, что сознание представляется как интерактивное, "отелесненное" и ситуационное, его когнитивная активность совершается посредством "вдействования" в окружающую и познаваемую среду, т.е. энактивирования среды [12]. Звучит призыв выйти "за пределы дихотомии тела и ума, поскольку ум или разум телесен, телесно детерминирован, а тело разумно, оно активно, оно живет, действует и познает".
Весьма радикальна позиция Р. Докинза, стремящегося показать, что когниции и стратегии социального поведения в конечном счете обусловлены генетически. Иными словами, вся особость и специфика человеческого ми-ропознания связаны с уникальным, присущим
каждому индивидууму генофондом. Автор называет человеческие существа "механизмами для воспроизведения ДНК, а воспроизведение ДНК - это самоподдерживающий процесс. Это единственное, для чего живые организмы существуют" [13]. Вместе с тем современная наука считает, что структуры восприятия, хотя и обусловлены конституирующими элементами генетического потенциала, своеобразно преломляются в темпераменте и психотипе человека и испытывают воздействия исходных социальных (или средовых) факторов. Человек как носитель сознания, воли и целеполагания, воздействуя на внесубъектную реальность, вступает в резонансное с ней взаимодействие. Энерго-информационные потоки, соотносясь по частоте вибраций с воспринимающей системой, психо-ментальными качествами человека, производят соответствующие изменения в картине смыслообразования. Человек выступает смыслопорождающим и смыслоизвлекаю-щим существом. На пути теории резонансных взаимодействий и вибрационной природы любого психо-ментального состояния когнитивное сочленяется с социальным и слово, вызывая те или иные ответные резонансные реакции, участвует в перенастройке ситуации.
Р. Докинз делает иной вывод. Широкий диапазон ситуаций, создаваемых человеком, обусловливает скрытые генетические процессы. Именно они влияют на культурно и социально значимые выборы, решения и действия. Для обозначения этого перехода вводится понятие "мем" как базовая единица культурной информации. Таким образом, культурная информация состоит из базовых единиц — мемов, точно так же, как биологическая информация состоит из генов. Получается, что управляют гены, а улавливаются и фиксируются как некие стратегии действия мемы; "правила игры" задают гены, а их реализация возложена на мемы. Иными словами, мир идей и целеполаганий, а также мыслеобразы и решения зависимы от внутренней генетической организации индивида, обнаруживающей себя в манерах и характерном образе действия. С точки зрения такого подхода интуитивное поведение оказывается проводником генетически укорененной стратегии. А для процесса осознания и разумного действия, согласно выводам американского профессора когнитивной лингвистики Дж. Лакоффа, значение имеет фундаментальная способность к катего-
ризации. Дж. Лакофф основывается на предположении, что трудно найти что-то более важное для нормального функционирования нашего мышления, восприятия, деятельности и речи, чем категоризация. Вне способности к категоризации мы не смогли бы функционировать вообще - ни в материальном мире, ни в социальной и интеллектуальной жизни. Изучение процессов категоризации исключительно важно для любых подходов к пониманию того, как мы мыслим и как мы действуем (function), и, следовательно, без этого невозможно осознание того, что делает нас людьми. [14, p. 143]. Важно и то, что категоризация, как считает Дж. Лакофф, по большей части бессознательна и машинальна. Он приводит суждение Э. Рош, согласно которому категории должны быть свободны от влияния нейрофизиологии человека, динамики движений человеческого тела и специфически человеческих способностей к восприятию [14, p. 144].
Как видим, это принципиально другой подход в попытках понять мир социального. Присущая человеку категоризация в существенной степени опирается на человеческий опыт и воображение, на особенности восприятия, моторной активности и культуры, с одной стороны, и свойства метафоры, метонимии и ментальной образности - с другой [14, p. 147]. Базовый уровень категоризации определяется воспринимаемой структурой "части - целого" и связанным с нею знанием о том, как функционируют части относительно целого [14, p. 163]. В последующих рассуждениях Дж. Лакофф приходит к выводам, что категории детерминированы одновременно и объективным материальным миром, особенностями биологии человека, человеческим мышлением, культурными факторами. Структуры базового уровня зависят от человеческого восприятия, способности к воображению, стратегий двигательной активности и т.д. [14, p.165].
Итак, гены, телесность, мемы, категоризация и, наконец, социальные обстоятельства - таковы параметры, влияющие на степень адекватности смыслопостижения социального. Но как быть в случае, если исследователи сетуют на отсутствие субъект-ности, способной категориально выявлять проблемные ситуации, оценивать главные тенденции развития, определять их системообразующие параметры? Кто он - субъект, реализующий знаниевые практики? На пер-
вый взгляд, поскольку знание неравномерно распределено между субъектами и не имеет жесткой привязки к носителям, возникает потребность в некоем субъекте-коммуникаторе или интеграторе, объединяющем достижения различных дисциплин, которые в условиях сверхсложной организации современной науки существуют автономно и изолированно. Однако эта позиция не выдерживает критики, так как вряд ли с уверенностью можно выделить этакого всезнающего "транслятора". Уязвимость каждого отдельного ученого заключается в том, что в его силах освоить лишь часть необходимых детализированных технологий и не способен предстать гарантом их целостности. Элитность ученого, его интеллектуальный капитал связывают с качеством и количеством опубликованных научных трудов, ссылки на которые обусловливают признание его достижений. За опору берется такой научный продукт, как статья, позволяющая в той или иной мере вынести решение о таланте, одаренности, оригинальности и зрелости автора. Сети цитирования позволяют уловить "след" порождения нового знания.
По мнению М.К. Петрова, "в порождении нового или в "акте творчества" всегда происходит "бисоциация" - создание кода новой матрицы из кодов наличной матрицы" [15, с. 32]. Необходим слом научного формализма, во-первых, и создание новых формальных средств, во-вторых. Более того, научное знание участвует в порождении нового не целостными единицами (статьями или монографиями, например), а вырванными из наличных связей частями [15, с. 33]. Наиболее сложным является декодирование, указывающее на возможность попятного движения, разрушение или выход из сложившихся связей; оно оценивается как сбой, остановка. И если код понимается как единство в повторах устойчивого, он свидетельствует о приобретенном и, быть может, доведенном до автоматизма навыке, то декодирование как попятное движение приводит к срыву синтеза, в связи с чем возникает необходимость приобретения нового навыка. М.К. Петров задается вопросом, обезоруживающим своей наивностью: знает ли ученый, когда он ломает коды и складывает из них новые гипотезы, что он участвует в творческом процессе созидания нового? Творчество предполагает "способность развязывать матрицы и произвольно
соединять развязанное в новые сочетания" [15, с. 75] с учетом избирательности самого ученого. При исследовании науки эта избирательность и вкус "избирателей" не должны упускаться из виду, хотя они не входят ни в стандартные характеристики познавательного процесса, ни в его основания. И поскольку в эпистемический ареал "жизни социального" субъект творческого процесса привносит "свой вкус собирателя", сложность социальной эпистемологии усиливается.
В этой связи правомерен вывод, что у науки нет такого сугубо объективно-нейтрального основания, предстающего устойчивой ареной проявления закономерностей вне действия людей, преследующих свои цели. Конфигурация событий зависит и от качественных выборов, и от действующих институций, и от социальных практик. Тем более, что в онтологии социального повсеместно фиксируется еще один масштабный сдвиг - агрессивное вторжение виртуальных форм взаимодействий, осуществляющих повсеместное социотехнологическое конструирование. Они участвуют в новой детерминации исследовательских практик, проявляют себя как эффективные "действующие силы", формирующие "актуальное бытие" человека. Виртуальные технологии активно задают произвольные значения пространственно-временного континуума и оказывают детерминирующие воздействие не только на восприятие, но и на наличное бытие [16]. Привнося в современную цивилизацию черты программи-рованости, по-новому организовывая социальную жизнь, они сменяют тем самым "тип саморегуляции". Таким образом, фиксируется двусторонний процесс. "Текучая современность" требует кооперативного исследовательского интереса, а современный уровень развития познавательных практик - обращения к проникновению в жизнь социального. Следовательно, "Большой науке" необходимо рефлексивно осознать корреляцию порождаемых ею технологий с человекоразмерными ценностями, а сутью седьмого технологического уклада должны быть социогуманитар-ные технологии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind: Cognitive science and human experience. Cambridge. Mass.: MIT Press. 1991. 328 p. P. 150.
2. Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф. 2002. 1282 с. С. 129-130.
3. Tondl L. Scientific Procedures. Dordrecht-Boston: Reidel, 1973. 286 p.
4. Апель К. Коммуникативное сообщество как трансцендентальная предпосылка социальных наук // К. Апель- Трансформация философии. М.: Логос, 2001. 344 c.
5. Bloor D., Barnes В., Henry J. Scientific knowledge: a sociological analysis. Chicago, 1996. 230 p.
6. Mainzer K. Thinking of Complexity. The Computational Dynamics of Matter, Mind and Mankind. N. Y.: Springer, 2007. 482 р.
7. Морен Э. Метод. Природа Природы. М.: Издательство: Канон+РООИ "Реабилитация", 2013. 488 с.
8. Морен Э. Образование в будущем: семь неотложных задач [Электронный ресурс]. URL: http://www.studmed.ru/view/moren-e-obrazovanie-v-buduschem-sem-neotlozhnyh-zadach_e1afc783974.html
9. Лешкевич Т.Г. Проблема смысложизненной рефлексии и цивилизационное измерение // Ци-вилизационная парадигма и смысложизненная рефлексия. Ростов н/Д: Изд-во ЮРИУ РАНХ и ГС, 2015. С. 24-38.
10. Лешкевич Т.Г. Проблема качественной "распаковки" смыслов бытия // Научная мысль Кавказа. 2014. № 4. С. 14-22.
11. Johnson M. What Makes a Body? Rediscovering the Body // Journal of Speculative Philosophy. 2008. Vol. 22. № 3. Р. 159-168.
12. Князева Е.Н. Энактивизм: концептуальный поворот в эпистемологии // Вопросы философии. 2013. № 10. С. 91-104.
13. Dawkins R. BBC Christmas Lectures Study Guide. London: BBC, 1991 [Электронный ресурс]. URL: http://richannel.org/christmas-lectures-1991-richard-dawkins--waking-up-in-the-universe
14. Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. The University of Chicago Press, 1987. 614 p.
15. Петров М.К. Философские проблемы "науки о науке". Предмет социологии науки. М.: РОС-СПЭН, 2006. 750 c.
16. Луман Н. Реальность массмедиа. М.: Праксис, 2005. 256 c.
REFERENCES
1. Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind: Cognitive science and human experience. Cambridge. Mass., MIT Press, 1991, 328 p., p. 150.
2. Kollinz R. Sotsiologiya filosofiy. Global'naya teoriya intellektual'nogo izmeneniya [Sociology of philosophies. A global theory of intellectual change]. Novosibirsk, Sibirskiy khronograf, 2002, 1282 p., pp. 129-130.
3. Tondl L. Scientific Procedures. Dordrecht-Boston, Reidel, 1973, 286 p.
4. Apel' K. Kommunikativnoe soobshchestvo kak transtsendental'naya predposylka sotsial'nykh nauk [Communication community as the transcendental precondition of social Sciences]. In: K. Apel'. Transformatsiya filosofii [Transformation of philosophy]. Moscow, Logos, 2001, 344 p.
5. Bloor D., Barnes V., Henry J. Scientific knowledge: a sociological analysis. Chicago, 1996, 230 p.
6. Mainzer K. Thinking of Complexity. The Computational Dynamics of Matter, Mind and Mankind. New York, Springer, 2007, 482 p.
7. Moren E. Metod. Priroda Prirody [Method. The Nature of Nature]. Moscow, Kanon+ROOI "Reabilitatsiyha", 2013, 488 p.
8. Moren E. Obrazovanie v budushchem: sem' neotlozhnykh zadach [Education in the future: seven urgent tasks], available at: http://www.studmed. ru/view/moren-e-obrazovanie-v-buduschem-sem-neotlozhnyh-zadach_e1afc783974.html
9. Leshkevich T.G. Problema smyslozhiznennoy refleksii i tsivilizatsionnoe izmerenie [the Problem of meaningful reflection and civilizational dimension]. In: Tsivilizatsionnaya paradigma i smyslozhiznennaya refleksiya [the Civilizational paradigm and meaningful reflection]. Rostov-on-Don, Publ. House of YuRIU RANH i GS, 2015. S. 24-38.
10. Leshkevich T.G. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2014, no. 4, pp. 14-22.
11. Johnson M. Journal of Speculative Philosophy, 2008, vol. 22, no. 3, pp. 159-168.
12. Knyazeva E.N. Voprosy filosofii, 2013, no. 11, pp. 91-104.
13. Dawkins R. BBC Christmas Lectures Study Guide. London: BBC. 1991, available at: http://richannel.org/ christmas-lectures-1991-richard-dawkins--waking-up-in-the-universe
14. Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. The University of Chicago Press, 1981, 614 p.
15. Petrov M.K. Filosofskie problemy "nauki o nauke". Predmet sotsiologii nauki [Philosophical problems of "science on science". The subject of sociology of science]. Moscow, ROSSPEN, 2006, 750 p.
16. Luman N. Real'nost' massmedia [The reality of the mass media]]. Moscow, Praksis, 2005, 256 p.
5 декабря 2016 г.
УДК 930.1
КУЛЬТУРА В КОНТЕКСТЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ:
ЭФФЕКТ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Г.В. Драч, Н.А. Малишевская
DOI 10.18522/2072-0181-2016-88-4-26-35
Споры о глобализации не утихают. Один из недавних примеров - полемика А.Н. Чумакова с И. А. Го -бозовым на страницах журнала "Век глобализации" [1]. По мнению И. А. Гобозова, автора книги "Государство и национальная идентичность: илобализация или интернацион ализация?", глобализация была насильственно навязана человечеству Западом после развала Советского Союза. Её не останавливают национальные границы, она подрывает национальные экономики и стирает национальные культуры, делая невозможным воспроизведение национальной идентичности в рамках государства как "формы бытия народа" [2]. Подчёркивая негативные особенности гло-
Драч Геннадий Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры теории культуры, этики и эстетики Южного федерального университета, 344065, г. Ростов-на-Дону, пер. Днепровский, 116, e-mail: [email protected], т. 8(863)2507277;
Малишевская Наталья Александровна - доктор философских наук, профессор кафедры иностранных языков Ростовского государственного университета путей сообщения, 344008, г. Ростов-на Дону, пл. Ростовского Стрелкового Полка Народного Ополчения, 2, e-mail: [email protected], т. 8(863)272485.
бализации, И.А. Гобозов противопоставляет ей интернационализацию как объективный процесс развития человеческого общества. По мнению же А.Н. Чумакова, глобализация представляет собой естественно-исторический процесс.
Впрочем, предмет полемики не в этом, а в понимании сущности глобализации, которую И.А. Гобозов вслед за А.И. Уткиным определяет следующим образом: "Это есть концентрация экономической глобализации, под которую подгоняются и другие сферы общественной жизни" [2, с. 136]. Текст А.И. Уткина А. Н. Чумаков расценивает как "пространный, малозначащий для понимания сущности глобализации" [1, с. 43], а с ним
Gennady Drach - Southern Federal University, 116, Dneprovsky lane, Rostov-on-Don, 344065. E-mail: [email protected], tel. +7(863)2507277;
Natalia Malishevskaya - Rostov State Transport University, 2, Avenue of Rostovskogo Strelcovogo Polka Narodnogo Opolcheniya, Rostov-on-Don, 344008, e-mail: [email protected], tel. +7(863)272485.
