CC BY
26
12. Kapustin B.G. Logos, 2005, no. 3 (48), pp. 74-123.
13. Gay P. The Enlightenment: An Interpretation: The Rise of Modern Paganism. L., Weidenfeld & Nicol-son, 1967, 555 p.
14. The Age of Enlightenment. Ed. by L. Crocker. L. - Melbourne, Walker and Company, 1969, 331 p.
15. Schlereth T. The Cosmopolitan Ideal in Enlightenment. Notre Dame, IN, University of Notre Dame Press, 1977, 256 p.
16. Bloch M. Apologie pour l'histoir eou Métier d'historien. Paris, Colin, 1949, 112 p.
17. Cassirer E. The Philosophy of the Enlightenment. Transl. F. Koellin and J. Pettegrove. Princeton, NJ, Princeton Univ. Press, 1951, 366 p.
18. Bredvold L. The Brave New World of the Enlightenment. Michigan, University of Michigan Press, 1961, 164 p.
19. Drach G.V. Naucnaâ mysl' Kavkaza, 2014, no. 2, pp. 5-16.
20. Titarenko I.N. Izvestiya vysshikh uchebnykh zave-deniy. Severo-Kavkazskiy region. Seriya "Obshchest-vennye nauki", 1997, no. 2, pp. 39-47; Titarenko I.N. Gumanitarnye i sotsial'no-ekonomicheskie nauki, 2005, no. 3, pp. 60-63; Titarenko I.N. Naucnaâ mysl' Kavkaza, 2010, no. 3, pp. 29-35.
21. Gol'bakh P. Izbrannye proizvedeniya. /Selected works/ 2 vols. Vol. 1. Moscow, Publishing house of the socio-economic literature, 1963, 716 p.
22. Gegel'. Filosofiya istorii. Lektsii po istorii filosofii [Philosophy of history. Lectures on the history of
philosophy]. Transl. from Germ. А.М. Водена. St. Petersburg, Nauka, 1993, 479 p.
23. Didro D. Sochineniya /The works/ 2 vols. Vol. 1. Moscow, Mysl', 1986, 592 p.
24. Bringmann K. Untersuchungen zum späten Cicero. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1971, 288 s.
25. Mel'e Zh. Zaveshchanie [Testament]. 3 vol. Vol.1. Moscow, USSR Academy of Science Publ., 1954, 439 p.
26. Voltaire. Epître à l'auteur du livre des Troisim-posteurs. In: Œuvres complètes de Voltaire. Ed. by Louis Moland. 52 t. Paris, Garnier, 1877-1885. T. 10. Contes en vers. Satires. Épîtres. Poésies mêlées. Paris, Garnier, 1877, pp. 402-405.
27. Stewart D. A General View of the Problem of Metaphisical, Ethical, and Political Philosophy. Since Revival of Letters in Europe. Boston, Weles and Lilly, 1822, 390 p.
28. Tillotson J. The works. 10 vols. Vol. 7. L., J.F. Dove, 1820, 576 p.
29. Jortin J. Remarks on Tillotson. In: Tracts, Philological, Critical, Miscellaneous. By the late rev. John Jortin. 2 vols. Vol. 1. L., Benjamin White and Son, 1790, 473 p., pp. 371-373.
30. Kant I. Sochineniya [The works]. 6 vols. Vol. 6. Moscow, Mysl', 1966, 743 p.
31. Morford M. The Roman Philosophers. From the Time of Cato the Censor to the Death of Marcus Aurelius. L. and N.Y., Routledge, 2002, 292 p.
11 ноября 2014 г.
УДК 740.128
ПРОБЛЕМА КАЧЕСТВЕННОЙ "РАСПАКОВКИ" СМЫСЛОВ БЫТИЯ
Т.Г. Лешкевич
Размышления о реалиях стремительно меняющегося мира часто сопровождаются сравнительными характеристиками с веком Разума - эпохой Просвещения. И сегодня в антропологических горизонтах высоких образцов культуры, философии, да и всего комплекса социально-гуманитарного знания весьма значимы просвещенческие идеалы, делающие ставку на гуманистические ценности, разумность, действенность научающего слова и его разъясняющей силы. Проблемы Просвещения
Лешкевич Татьяна Геннадьевна - доктор философских наук, профессор Института философии и социально-политических наук Южного федерального университета, 344038, г. Ростов-на-Дону, пер. Днепровский, 116, e-mail: [email protected].
и Разума нашли широкое отражение в современной философской литературе, в том числе на страницах журнала "Научная мысль Кавказа" [1]. В настоящей статье названные проблемы рассматриваются в эпистемологическом аспекте.
Обсуждение вопросов об этике, справедливости, заботе и самоопределении человека, стремление сохранить человеческое в человеке чрезвычайно востребовано, оно содержит в себе осознание уникальности, индивидуальной невоспроизводимости человека, его оценку
Tatiana Leshkevich - Institute of Philosophy and Social And Political Sciences at the Southern Federal University, e-mail: [email protected].
как субъекта свободы. Для рефлексивной философии осмысление потребности в самореализации человека, идея его "самовоплощенного существования" всегда представали великой смысложизненной задачей. И сегодня, когда бытие демонстрирует свою небывалую сложность и информационную перегруженность, необходимо говорить о проблеме качественной "распаковки" смыслов человеческого существования.
Нынешняя геополитическая ситуация в полной мере подтверждает вывод методологов о развитии "через неустойчивость и неравновесность" и порождает принципиально проективный и вероятностный стиль мышления. Поиск решений происходит в условиях неопределенности, связан с учетом внезапно возникающих ситуационных сценариев и многообразия эффектов, возникающих вне и помимо первоначального целеполагания. И хоть эволюционная эпистемология утверждает, что для адаптивного существования любая из систем должна получать информацию и функционировать с учетом предлагаемого "потока возможностей", ясно и другое: человек направлен на "реализацию человекоразмерного типа бытия", самоопределение и самоосуществление в смысловом пространстве. Стихийное становление жизненного процесса должно быть противопоставлено иной стратегии. В ней способность быть автором собственных поступков и решений, нести ответственность за свой выбор и действия позволяет понять современного человека, как стремящегося к "самовоплощенности" в жизненном мире. На фоне "кризиса индивидуальности" и принижения значения личности до модуса "частичного человека" - носителя конкретного вида деятельности (или человека толпы, функционера, среднестатистического индивида) образ "человека могущего", "человека действующего" с новой силой поднимает проблему качественной "распаковки" смыслов бытия.
Если предположить, что экзистенциальное постижение смыслов бытия опирается на "повествовательное" истолкование лич-ностно значимых событий, то интенция "я могу говорить" соседствует со способностью конституировать посредством повествования свою идентичность и указывает на то, что "я могу рассказать о себе" [2]. В этом отношении способность вербальной коммуникации оказывается важнейшим средством саморасширения, своеобразной возможностью "выйти за собственные пределы". Более того, это еще и способ влияния, способ целедости-жения. "Пространство", порожденное коммуни-
кацией, предполагает умение "раскодировать" смыслы. Неслучайно современная философия прибегает к термину аутопоэзис, (аутопоэтиче-ский - воспроизводящий смыслы самое себя). Данный концепт показывает, что система начинает наблюдать себя, фиксировать то, что с ней происходит, она обладает способностью к самоописанию, прогнозированию и проектированию своего развития. При этом происходит как курсирование воспроизводящихся смыслов, так и новое смыслообразование.
Самосознающая рефлексия, направленная в сторону публичной сферы, позволяет каждому опредметить свой выбор, высказать собственное мнение, начать дискуссию. Публичная сфера оценивается как область проявления практического разума, обладающего своеобразной этикой и устремлениями к справедливости. На это обратил внимание Ю. Хабермас [3], показывая, сколь необходима публичная сфера, являющаяся не только сферой общения и взаимодействия людей, но и ареной, на которой обнаруживаются ориентации на карьеру и прагматические цели, гражданские позиции и профессионализм, идеалы свободолюбия и личностные пристрастия. Следует особо подчеркнуть, что публичное поведение и коммуникативное действие уходят из-под тотальной опеки институционализированных структур, за исключением тех сфер, которые связаны механизмами вертикальной интеграции с бдительным контролем над дискурсом.
Публичная коммуникация - это сфера каждодневного бытия людей, в которую погружены все без исключения. В ней бурление человеческих взаимоотношений наполнено как случайностями, так и традициями, обычаями, здравым смыслом и предрассудками, и все это способствует "ориентированию общей воли". Разумность коммуникации связана не только с "говорением", но и с "выслушиванием". При этом процесс смыслообразования обогащается своеобразным тестированием ситуации; включается функция социальной адаптации к данной ситуации; происходит осмысление собственной позиции с учетом и во взаимодействии с мнениями других. Существование же с вынужденностью пребывания в условиях скрытности, невозможности публичного дискурса, невозможности интерпретации современной ситуации, поиска и оглашения "суждений первостепенной важности", которые образуют своеобразные организующие центры значений, оценивается крайне негативно - как существование, лишенное смысла.
Но если для современного немецкого философа Юргена Хабермаса важен слой коммуникативной рациональности, то для французского мыслителя Поля Рикера особое значение приобретает концепт "направленности ожидания", своеобразная онтология надежды, которая имеет "свои знаки и свои скрытые пружины" [4, с. 74]. Впрочем, этот сюжет имеет место со времен И. Канта. "На что я могу надеяться?" - это один из вопросов, который конституирует человеческий разум [5]. У П. Рикера надежда вбирает в себя энергию, устремленную по вектору будущего, но обращенную также к наследию прошлого. В этой "системе координат" присутствует напряженное соотношение упований на будущее и отягощенность прошлым экзистенциальным опытом. Зависимость от прошлого проистекает из того, что оно обладает "означивающей силой". Освобождение от ненужных пластов прошлого задает стратегию на "пере-созда-ние", "переделывание", которая помещается в "центр временных перспектив". В силу этого в рефлексивный анализ смыслов современного бытия необходимо внедрить, помимо проективного будущего, еще и психологические мотивы, которые несут в себе не только интеллектуальные притязания, но и следы обыденной психологии, отягощенной нерешенными вопросами. Деструктивные состояния сознания - злопамятство, жизненная тревога, зависть, ненависть, обвинения, недоверие, враждебность и им подобные негативные экзистенциалы, будучи включенными в жизненный мир человека, выступают "местом раскола", оказывают свое воздействие, препятствующее гармонизации, образно выражаясь, затуманивают "око, направленное вдаль..."
Важно, чтобы в современном стиле философствования, устремленном к "чело-векоразмерности", нашли свое воплощение те значимые для человеческой жизни отношения и ценности, которые подчас элиминированы из академической традиции логико-концептуального анализа. Имеются в виду такие весомые для человеческого бытия проявления, как гостеприимство, взаимность, великодушие, бескорыстие и признание, несущие с собой разумность, мудрость и любовь подлинной человечности. Как справедливо подчеркивает П. Рикер, дружба и любовь образуют нечто вроде социальных каналов, по которым идет задушевный обмен в частной жизни [4, с.125].
В философии еще со времен классики фиксировалась некая тождественность способности желания и жизни. В этом случае смысл бытия связывался с энергией и действенностью желания. Марксистский вариант философии делал ставку на предметно-практическую деятельность социального субъекта как основание для удовлетворения потребности. Однако драма смыслополагания разыгрывалась не только вокруг желания или потребности как базового уровня субъективной "нехватки". Стоит обратить внимание и на такой фактор, как правило, ускользающий из фокуса логико-категориального анализа, но имеющий значение в реальной жизни, как симпатия - антипатия, указывающий на принятие или непринятие и ощутимый в интервале от негативной формы запрета до позитивной формы в виде обязательства. Осознает это субъект или нет, но симпатия во многом "управляет нашими практиками", сквозит в речи и действиях. Симпатия истолковывается как начало "интеллектуального приближения", как "вовлеченное мышление" или изначальная близость к объекту [4, с. 45], которая способствует признанию, перерастающему в человеческую взаимность. Симпатия есть экзистенциальное опосредование между Я и Другим, которое по-новому высвечивает включенность человека в действительный мир, влияет на онтологию смыслообразования. Другой значим, он участвует в конституиро-вании жизненного смысла. Практики Другого указывают на его способ присутствия в моем бытии, репертуар его поведенческих реакций влияет на строй моего мировосприятия. Следует обратить внимание на слова П. Рикера, по-своему отражающие ожидания современников: «в мире, где труд все больше и больше дробится и тем самым становится все более абстрактным, мы все чаще и чаще надеемся на настоящую встречу и ищем теплоту и задушевность подлинных личных контактов по ту сторону труда и социальных обязательств, перенося в "частное" то, что надеемся заполучить с помощью социального» [4, с. 124].
Действительно, для человеческого существования состояния непринужденности, согласия, милосердия, "даро-приношения" являются жизненно необходимыми. Разум не может быть сведен лишь к императивам научной рациональности. Неслучайно П. Фейерабенд - представитель современной философии науки - даже в отношении исходного пункта научного исследования полагал значимой непроизвольную активность
человека, а не несгибаемые принуждения строгого метода и формально поставленной задачи. Действительно, непринужденная активность выводит человека на "след свободы". Следовательно, в процессе реального бытия смыслополагание сопряжено с непринужденным выбором индивида, сопровождаемым принятой ценностной системой и моральными ориентирами. При этом существенно замечание современной американской исследовательницы Кэрол Гиллиган: "В то время как этика справедливости исходит из предпосылки равенства - ко всем должно подходить одинаково, этика заботы основывается на посылке ненасилия - никому не должно наносить вред..." [6]. Ценности же понимаются как "значения деятельности, которые расставляют вехи на пути к бытию" [4, с. 183]. Всеохватывающе желание жить одухотворенно оценочными суждениями, ощущением нравственного и духовного взлета. Человек осуществляет свои ежеситуативные выборы в соответствии со значимыми для него ориентирами, в согласии с имманентно присущей ему системой ценностей. Контуры и конфигурации как настоящего, так и будущего зависимы от заключенной в ментальности каждого ценностной системы. Антиценности, напротив, обозначают тенденцию "скатывания в абсурдность бытия", препятствуют способности действия "во благо", граничат с запретом на альтруистичные решения и высокие цели. Следовательно, в решительном бою за смыслы бытия чрезвычайно значимо противостояние ценностей и антиценностей.
Ироничное замечание относительно того, что современная философия - "бессердечная философия", совершенно выпускающая из вида отношение "сознание - сердце" (в отличие от многократно заявленной тематики сознание - мозг, искусственный интеллект, психофизическая проблема и пр.), во многом справедливо. Есть лишь редкие упоминания в некоторых практически ориентированных концепциях эмоциональной культуры [7], которые, однако, не заменяют в полной мере понятия "сердечного познания" и философии сердца, как она представлена, в частности, русским философом Б.П. Вышеславцевым. Тем не менее в контексте русской философии сердце является своеобразным органом "вслушивания" и "вчувствования" в реальность, это и сердечное со-зерцание, сердечное ведение, сердечное влечение. У сердца существует своя логика. Смыслопостижение
самых важных истин происходит в сердце, чисто же интеллектуальное доказательство остаётся глубинно не воспринятым. На эмоционально-когнитивном уровне сердце выполняет важнейшие экзистенциально-регулятивные функции как в отношении оправдания себя, так и в направлении принятия Другого. Применительно к обсуждаемой проблематике можно сказать, что интеллект без сердечной эмоциональной интуиции обречен на бессердечную и бессмысленную перспективу существования в мире технократии.
Таким образом, современная философская рефлексия в стремлении понять сущностные смыслы бытия находится на перекрестке двух типов мышления: рефлексивно-рационального и экзистенциально-виртуального, пропитанного духовными поисками и мыс-леформами ожидаемого. Она должна быть направлена на осознание не только остро ощутимых негативов современности, но и на проблемы индивидуального жизненного проекта, значимого для личности и реализующего собственную меру участия в "обустройстве бытия" [8]. Эффективность философской рефлексии расценивается с точки зрения включенности человеческого мышления в реальность и привнесения в нее позитивных регуляций, или, на языке синергетики, гармонизирующих "параметров порядка".
Античному мудрецу-философу, который спокойно и стойко взирал на все происходящее, отстаивая основополагающее значение созерцания как своеобразного невмешательства в симфонизм космических стихий, современность противопоставляет иной способ мироот-ношения. Это и вмешательство, и инициатива, и активистика. Признанным приоритетом оказывается значение когнитивных и социогума-нитарных технологий, направленных на поиск и реализацию "рецептуры счастья". Но почему античный мудрец спокойно и невозмутимо взирал на мир? Разве ему была очевидна зависимость качества бытия от его осмысляющего сознания? С точки зрения современной науки человек как носитель сознания, воли и це-леориентаций, воздействуя на окружающий мир самим фактом своего существования, вступает в резонансное с ним взаимодействие. Информационные потоки, идущие от окружающей среды, коррелируются по частоте вибраций с субстратом принимающей системы, т.е. с самим человеком, его субъект-ностью и специфическими особенностями его сознания. И тогда чем уравновешенней
и позитивней будет воспринимающая система, тем меньше будет возмущающих помех в образе воспринимаемой реальности. Человек концентрирует в себе мощные энергетические импульсы и как носитель энергии и разнообразных вибраций является возмущающим фактором, существенно воздействующим на окружающую его внесубъектную реальность. Для улучшения качества бытия и обретения импульса жизнеутверждения возникает настоятельная необходимость "редактирования потока возможностей". Обращение к главной для античности идее Блага оказывается остро востребованным современностью. Вспомним, как прозорливо предупреждал Платон: если Вы не в силах постичь Благо одной идеей, то "поймаем его тремя - красотой, соразмерностью и истиной". Вот ориентиры в "распаковке" смыслов бытия, оставленные в наследство античной мудростью.
Свое слово в контексте решения проблемы "распаковки" смыслов бытия пытается сказать современный конструктивизм, который делает акцент на возможностях самоконструирования как определенного рода самосозидания. В качестве детерминант выступают специфические стимулы и значения, обусловленные той или иной культурной ситуацией, эпохой, определенные приобретенными пред-расположенностями в рамках существующего пространственно-временного континуума. Конструктивизм полагает объект как сформирова-ность и как выбор, сделанный тем или иным индивидом. Это действительно ответственная рефлексивная позиция, связанная с заботой о себе. Еще Аристотель утверждал: "Сознательный выбор - это стремящийся ум (т.е. ум, движимый стремлением) или же осмысленное стремление (т.е. стремление, движимое мыслью" [9]. Самоконструирование, образно выражаясь, как "мощная турбина" с агрегатом фильтров в потоке сознания, задает и особый жизненный мир, и набор "социальных образов", которые обусловливают внешние и внутренние параметры функционирования индивида, определенную программность его социально-ролевых сценариев. Однако насколько устойчив и жизнеспособен этот выбор, обладают ли сконструированные параметры подлинно человеческим созидательным потенциалом или это конструирование ради конструирования, имеющее мозаичный эффект? В связи с этим возникает проблема пределов конструктивизма и меры ответственности, связанной с радикальным конструктивизмом.
Мироощущение нашего современника сопряжено с "метафизической тревогой" по поводу радикального отсутствия смысла. Апатия, фатализм, разочарование, депрессии утончают "защитный, жизнеутверждающий слой" личности, порождают ее "инфляционное" состояние, ведут к быстрому росту своего рода социальной энтропии. В контексте современных реалий человеческую жизнь пропитывают детерминанты экономоцентричной эпохи, присутствующие во всевозрастающих вещистских запросах и решительно перенаправляющие человеческую энергию на удовлетворение первостепенных жизненных потребностей адаптивного существования.
Однако стоит иметь в виду некую рефлексивную петлю: мышление, отягощенное сугубо экономическими стандартами, не свободно от ошибок, которые затем проецируются в бытие, образуя некое взаимосвязанное конвергентное единство при формировании "карты реальности". Современный плюрализм допускает сосуществование многих планов реальности и выбор того или иного плана или сценария также будет зависеть от резонансного с ним взаимодействия. Качество бытия ставится в прямую зависимость от развитых способностей сознания и сформированных им предпочтений. Интенсивность когнитивных процессов усиливается, когда человек получает сильное чувство собственной значимости, связанное с уровнем самооценки, и ослабевает в ситуации навязанных стереотипов и давления окружающих. Часто употребляемый концепт "системного взаимодействия" имеет еще и грань, к которой очень чувствительна психология. Полюс позитивного и полюс негативного мировосприятия оказывают влияние не только на самочувствие того или иного субъекта - автора данного выбора, но и производят соответствующие резонансные изменения в картине окружающей его внесубъектной реальности.
Современный когнитивный подход, нацеливая на изучение состояний человеческой психики, обосновывает онтологическую необходимость ее гармонизации. В нем присутствует установка, что сформированный эволюцией когнитивный аппарат настроен на "схватывание" смыслов бытия. Мыследея-тельность человека по истоку целесообразна, а цель, являясь идеальным мыслеобразом, в то же время определяет траекторию реальных взаимодействий. Как подчеркивает
М. Джонсон, когнитивная психология продвинулась от ранее существовавших представлений об упрощенных моделях обработки информации мозгом к сложной и богатой телесной глубине человеческого переживания и мышления. Когнитивная лингвистика исследует телесные корни смысла, концептуализации и аргументации [10].
Вместе с тем пестрое многообразие когнитивных практик заводит проблему в тупик. В различных практиках самомистификации, повышения самооценки, самоутверждения, властных практиках лидерства и т.п. присутствует обилие разнообразных механизмов воздействия: от отношений послушания-полезности до суггестии и угрозы с промежуточными стадиями, включающими в себя призывы, увещевания, символику, рецептуру действий и их логическое обоснование. Глубинной философской рефлексии требуют практики интеллектуальной и психоэмоциональной защиты. Пронизывающие жизненный мир универсальные и во многом дорефлек-сивные практики повседневности при всем разнообразии их вариантов снимают остроту вопроса о смыслах бытия тем, что погружают индивидов в повседневные дела и заботы, ограничивая его целеполагание. Олицетворяя "кипенье в действии пустом.", они предстают как упрощенные, стереотипные, но эмоционально окрашенные образы-схемы, которые оказывают "нормативное давление", распространяясь на групповые предпочтения. В них дает о себе знать механизм подчинения ролевым ожиданиям. Носители этих практик манифестируют свою принадлежность к тем или иным социальным группам. Мир переживается в терминах типического.
Вместе с тем современная ситуация такова, что в жизненный мир повседневного бытия человека экспансивно вторгаются процессы информатизации, виртуализации, технологизации, задающие совершенно иную настройку, иные масштабы контроля. Они демонстрируют степень своего доминирования в структуре реальности и изощренные механизмы технологического, виртуального и информационного принуждения. К таким характеристикам современности, как неопределенность и хаосомность, добавляются еще и предельные нагрузки созданной техносферы. Видимые угрозы ощутимы в связи с тем, что современное "общество потребления" готово потреблять все поставленные на конвейер инновации, не задумываясь
об их негативных последствиях в среднесрочной или долгосрочной перспективе.
Анализ беспредельного техногенного развития на весах "жизнесбережения или саморазрушения" приводит к оценке подобной ситуации как "новой зоны риска". Поскольку возможности реального становятся в зависимость не просто от потенциала человеческого восприятия, а от многообразия существующих технологий, обращает на себя внимание вывод о том, что в наши дни виртуальное решительно берет верх над актуальным. Ин-фомир обретает доминирующий онтологический статус, а информационные технологии в значительной степени оказывают свое направляющее влияние на сценарии развития событий. Демонстрируя установку на "всепроникающее подчинение", информационные технологии, принятые за основу "общества знания", осуществляют "технологизацию самого человека" (М. Хайдеггер). Интроверт-ная проекция, направленная на расширение возможностей самого человека, изменение его ценностно-целевых установок, сопряжена с вызовами грядущего технобудущего. И отнюдь не миф, что крупнейшие корпорации ведут охоту за носителями технических знаний и компетенций. Американский ученый У. Робинетт считает, что детальное понимание того, как работает память человека, где хранятся и как перерабатываются биты информации в мозге, позволит увеличить потенциал человека и в перспективе предоставит возможность на основе микрохирургии и нанохи-рургии вставить в мозг человека соответствующие платы памяти [11]. В свете подобных перспектив смысложизненная проблематика, во многом опирающаяся на индивидуальный опыт личности, будет не актуальна. Появляются работы, например, М. Маклюэна с примечательным названием: "Понимание Медиа: внешние расширения человека", в которых делается вывод: "мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему" [12]. Однако техногенная рациональность сталкивается с обезоруживающим ее вопросом о смысле все новых и новых технологий, если сама человеческая жизнь становится активным участником рискованного технологического эксперимента.
В силу того, что о современной стадии технологического развития следует говорить лишь как о некой суперструктуре - симбиозе техники, промышленности и политики, философская рефлексия концентрируется
на обосновании гуманитарных ограничений. Она показывает, что развитие информационных технологий должно происходить с учетом человекоразмерной перспективы будущего, без утраты подлинных качеств человечности и замены их на актанты, гибриды и супертехнологические проекции постчеловеческого существования. Философу ясно, что движение когнитивных нейронаук к "суперинтеллекту" обнажает риски реальной практики "апгрейда" человека и восприятия его как Homo Supertech-nologicus. Между тем размышления австралийского философа Д. Армстронга ведут к выводу, что ментальные состояния могут быть исчерпывающе определены в терминах их каузальной роли и реализованы на носителях, отличных от человеческого мозга [13]. Такая заметная фигура, как американский философ Х. Патнем, берет за основу компьютерную аналогию и говорит о некоем тождестве сознания и мозга. Он исходит из того, что психические состояния - это своего рода программное обеспечение компьютера-мозга, и "наша психология должна быть описана как программное обеспечение этого компьютера - как его функциональная организация" [14]. Но можно ли рисковать человеческой личностью?
Теоретически обсуждаемый симбиоз белково-углеводородного и цифрового компонентов когнитивной деятельности ведет к созданию носителя, который вряд ли сможет решить во всей полноте проблему ощущений, восприятий, представлений, памяти, эмоционального строя, особенностей рефлексии и психики прежней личности. И как быть с тем, что "посредником между головой и руками должно быть сердце", возможно ли учесть и это при дигитацизации -создании "цифровой" личности? В связи с этим остро встает проблема соразмерности человеческой субъектности стремительному технологическому развитию, дабы человечество не оказалось на грани человеческого. Не может быть востребован тип прагматика-ученого, для которого прикладная цель, приносящая сиюминутную прибыль, оказывается самозахватывающей и всепоглощающей. Равно как и злонамерен предприниматель, ставящий цели личной выгоды выше общественного интереса и общественного блага. Заслуживает особого внимания и рационально-критический анализ идеи внедрения всеобщего "информационно-виртуального благополучия" для всех "юзеров"-пользователей. Возникает
вопрос: "Так кому же будет принадлежать "плюс-активность": субъектности человека или гибридам, актантам и конфигураторам, делегировавшим разработанным технологиям ряд значимых функций и освободившим себя от необходимости глубинной рефлексии, "душевно-духовного делания" (И.А. Ильин), оценивания и прогнозирования ситуации?" Самодостаточна ли человеческая личность, способна ли она на подлинно человеческие выбор или ей уготовано будущее - быть придатком технологического оснащения?
Возможности расширения и улучшения человеческой функциональности в контексте NBIC (нано-, био-, информационных и когнитивных) технологий должны сопровождаться философской рефлексией, направленной на анализ негативных последствий их применения. При этом речь идет не о догматическом отрицании с целью сохранения старого и отжившего, но прежде всего о выявлении "жизнеспособных" альтернатив в "распаковках" смыслов современного бытия. Но если в связи с интенсификацией технологий возникает перспектива гибридной формы субъектности, сим-биотичных, интеллектуально-функциональных образований, свидетельствующих о "сращен-ности" субъектного и артефактного, если "действующим лицом" оказывается некий "актант", делегировавший разработанным технологиям ряд значимых функций, то гуманитарии протестуют. При стратегическом планировании будущего речь должна вестись о человеке, а не о некой проформе субъектности в значении ретранслятора рационально-технологических практик. Речь идет о возросшей степени рефлексивности современной личности, от которой в значительной мере зависят не просто параметры порядка, задаваемые системе, но целостный облик бытия, системное и программное формирование ситуации будущего в соответствии с общей целесообразностью [15].
Рефлексивность следует понимать как модель "самоотнесения", в которой способ мышления оказывает влияние на события, и наоборот. В "ускользающем бытии" жизненно важный смысловой экзистенциал схвачен лаконичной формулой П. Флоренского: "Истина есть естина" Подлинное знание о мире, при котором фиксируется соотношение истины и правды, является высшей ценностью человеческого существования. Искушение обмануться гегельянской формулой: что "разумно, то действительно, а что действитель-
но, то разумно" дискредитировано на фоне многообразия рисков современности - финансово-экономического кризиса, коррупции, терроризма, войн, технологических шоков, экологических катастроф и общей нестабильности. С учетом перспектив и конфигураций технобудущего просматриваются специфические трансформации антропного бытия от самых начальных и мало заметных подвижек вплоть до суперсовременных проекций сверхтехнологического соприкосновения. Устрашает и то, что философское осмысление, которое должно сопровождать бурное развитие технологий, значительно отстает от применения самих технологических разработок. Малоразличимы или вовсе отсутствуют рычаги повышения ответственности за проектируемые технологические трансформации и уж совсем слабым оказывается этическое осмысление последствий современного технологического развития. Современный западный ученый А. Рей, конкретизируя это состояние, отмечает, что дискуссия об опасностях включения современных технологий в нашу жизнь отстает по меньшей мере на пять лет [16].
Набирающий мощь технологический уклад чреват серьезными социальными сдвигами, так как ведет к генерации новой элиты. В новом технологическом обличии даст о себе знать философская проблема сверхчеловека. Новая элитная прослойка быстрее и компетентнее других сможет воспользоваться технологическими преимуществами потребления новейших нанобиомедицинских разработок, обеспечивающих "бездефектное" функционирование организма, активное воздействие на процессы старения, замещение поврежденных генов и вмешательство в естественные проблемы зарождения человеческой жизни. Существует точка зрения, согласно которой активное развитие НБИК-технологий сможет трансформировать слабых участников мировой политики в сильных и опасных.
Таким образом, в "распаковках" смыслов современного бытия особую остроту получает проблема нового конвергентного сосуществования технологизированного и естественного миров. Её новый срез ставит задачу "управлять настоящим из будущего", когда рефлексия над образом желаемого для человеческого проживания будущего задает императивы и ограничения для выбора допустимых действий в настоящем. Сдвиг мировоззренческих ориентиров осуществляется в направлении це-
левого видения развития социальной реальности, в обнаружении новых смыслообразующих ее пластов. Существует обоснованный вывод, что сутью седьмого технологического уклада станут именно социогуманитарные технологии как рефлексивная сердцевина технологического развития, ставящие во главу угла проблему собственно человеческой перспективы существования. Ей, по мнению ученых, в полной мере должен быть доступен так называемый "ресурс пяти К", включающий в себя: коммуникацию заинтересованных лиц, концентрацию на долгосрочной перспективе, координацию партнерских отношений, консенсус в видении будущего и кооперирование совместных усилий. Голос гуманитария особенно важен в ситуации, когда качественная "распаковка" смыслов современного технологического бытия требует системного сопоставления всех "за" и "против" относительно "совершенства технологического прототипа", рисков реальной практики "апгрейда" человека. В решении вопроса о полномочиях социогуманитарной экспертизы в процессе институционализации технологических инициатив ситуация мыслящего участника, стремящегося к сохранению подлинной человечности и человеческих смыслов бытия, не может и не должна быть проигнорирована.
ЛИТЕРАТУРА
1. См.: Драч Г.В. Просвещенческая модель культуры: уроки и предостережения // Научная мысль Кавказа. 2014. № 2. С. 5-16.
2. Рикер П. Я-сам как другой. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2008. 416 с. С. 26.
3. Jurgen Habermas. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. MIT Press. 1991. 298 р.
4. Рикер П. История и истина. СПб: Алетейя, 2002. 192 с.
5. Кант И. Сочинения. В 6 т. Т. 3. М.: Мысль, 1964. 800 с. С. 661.
6. Carol Gilligan. In a Different Voice. Psychological Theory and Women's Development. Cambridge, Massachusetts, London: Harvard University Press, 1982. 182 р. Р. 174.
7. См.: Хвастунова Ю.В. Российская традиция философии сердца и западная теория эмоциональной культуры // Вестник Томского университета. 2008. № 5. С. 19-25.
8. Лешкевич Т.Г., Зубова Д.А. Переоткрытие субъ-ектности: точки роста новых ценностей // Научная мысль Кавказа. 2010. № 2. С. 5-11.
9. Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч. В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. 204 с. С. 174.
10. Johnson M. What Makes a Body? Rediscovering the Body // Journal of Speculative Philosophy. 2008. Vol. 22. № 3. P. 159-168.
11. Robinett W. Coherence and Divergence of Megatrends in Science and Engineering // The Consequences of fully Understanding the Brain // Converging Technologies for Improving Human Perfomance / Eds. by M.C. Rocco & W.S. Bainbrige. Arlington, Virginia, 2002. 468 p. P. 166-170.
12. Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.: Гиперборея, Кучково поле. 2007. 464 с. C. 5.
13. Materialist Theory of the Mind. N. Y.—L.: Rout-legge & Kegan Paul, 1968.
14. Putnam H. Representation and Reality. Cambridge (Mass): MIT Press, 1988. 136 p. P. 32.
15. Лешкевич Т.Г. Проблема субъектности и бессубъектное состояние России в контексте эконо-моцентричности современной эпохи // Научная мысль Кавказа. 2012. № 2. C. 12-20.
16. Rieu A.M. The epistemological and philosophical situation of mind techno-science // Standford University. [Электронный ресурс]. URL: http://www. stanford.edu/group/SHR/4-2/text/rieu/html.
REFERENCES
1. Drach G.V. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2014, no. 2, pp. 5-16.
2. Riker P. Ya-sam kak drugoy [I am the self as other]. Moscow, Publishing house of the humanitarian literature, 2008, 416 p., p. 26.
3. Jurgen Habermas. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society. MIT Press, 1991, 298 p.
4. Riker P. Istoriya i istina [the History and truth]. St. Petersburg, Aleteyya, 2002, 192 p.
5. Kant I. Sochineniya [Works]. In 6 vols. Vol. 3. Moscow, Mysl', 1964, 799 p., p. 661.
6. Gilligan C. In a Different Voice. Psychological Theory and Women's Development. Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, 1982, 182 р., p. 174.
7. Khvastunova Yu.V. Vestnik Tomskogo universiteta, 2008, no. 5, pp. 19-25.
8. Leshkevich T.G., Zubova D.A. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2010, no. 2. pp. 5-11.
9. Aristotel'. Nikomakhova etika. In: Aristotel'. Sochineniya [Works]. In 4 vols. Vol. 4. Moscow, Mysl', 1983, 204 p., p. 174.
10. Johnson M. Journal of Speculative Philosophy, 2008, vol. 22, no. 3, pp. 159-168.
11. Robinett W. The Consequences of fully Understanding the Brain // Converging Technologies for Improving Human Performance. Eds. by M.C. Roco and W.S. Bainbridge. Arlington, Virginia, 2002. 468 p., pp. 166-170. p.
12. Maklyuen G.M. Ponimanie Media: Vneshnie rasshireniya cheloveka [Understanding Media: the extension of man]. Moscow, Giperboreya, Kuchkovo pole, 2007, 464 p.
13. Materialist Theory of Mind. N. Y.-L., Routlege & Kegan Paul, 1968.
14. Putnam H. Representation and Reality. Cambridge (Mass): MIT Press, 1988, 136 p., p. 32.
15. Leshkevich T.G. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2012, no. 2, pp. 12-20.
16. Rieu A.M. The epistemological and philosophical situation of mind techno-science, available at: http:// www.stanford.edu/group/SHR/4-2/text/rieu/html.
1 декабря 2014 г.
УДК 008
КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ: РАЗМЫШЛЕНИЯ О СУДЬБАХ РОССИИ
Е.В. Сердюкова
Сейчас, в эпоху глобализации, когда быстрыми темпами размываются национальные и культурные границы, история переписывается заново, а исторические факты зачастую становятся предметом политических манипуляций и но-
Сердюкова Елена Владимировна - кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии Института философии и социально-политических наук Южного федерального университета, заместитель директора по научной работе, 344092, г. Ростов-на-Дону, пер. Днепровский, 116, e-mail: [email protected], т. 8(863)2507252.
вых интерпретаций, перед многими народами весьма остро встает проблема сохранения культурного наследия. Во время обновления общества, выработки новых культурных форм традиции зачастую сознательно игнорируются, что провоцирует утрату индивидуальной
Elena Serdyukova - Southern Federal University, 116 Dneprovskiy Street, Rostov-on-Don, 344092, e-mail: [email protected], tel. +7(863)2507252.
