CC BY
221
УДК 159. 9
В.П. Зинченко*
ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ПОДХОДА: РАЗМЫШЛЕНИЯ ПСИХОЛОГА
Едва ли кто-нибудь сомневается в том, что личность творит культуру, а культура питает и растит личность, что между ними существует двусторонняя и притом духовная связь. Оба этих акта представляют собой не разделенные во времени причину и следствие, а единый процесс, и разделение их весьма условно, хотя и привычно. Например, психологи уже давно забыли, что психология - это наука о душе. С.С. Аверинцев как-то заметил, что гуманитарная наука - это наука без человека. Наличие в ней субъекта - это уже кое-что, но субъект человека не заменяет. Не заменяет и личности. Автор данной статьи вначале, следуя установившейся инерции, разделяет культуру и личность, а затем пытается представить их как единое нераздельное и неслиянное целое.
Ключевые слова: личность, психология, культурно-исторический подход, культура, субъект.
Personality in the context of the cultural historical approach: reflections of a psychologist.
VLADIMIR P. ZINCHENKO (Russian Academy of Education).
We could hardly find people who would question the statement that personality creates culture and culture nourishes and raises personality, that they both are connected to each other in a very close spiritual way. The creation of culture by personality and the formation of personality by culture constitute a unified process though it is very familiar for the everyday cognition to treat them as independent acts. For example, many psychologists have forgotten that psychology is a study of soul. Sergey Averintsev once noted that humanities are studies without human. Every of them do has its own subject, but whatever this subject is it can’t be a substitute neither for a human nor for a personality. The author of this paper first follows the tradition of separating the phenomena of culture and personality, but then tries to prove that they are tied in a unified, indivisible and unmerged whole.
Key words: personality, psychology, cultural historical approach, culture, subject.
Субъект, индивид, личность
чила философская категория «субъект», вполне уместная в традиционной субъект-объектной парадигме. При этом психологи, кроме экспериментаторов, пренебрегли этимологией этого слова. Субъект ^иЬ^еС) - это под-лежащее, в экспериментальной психологической лаборатории - это испытуемый, подлежащий оценкам, испытаниям, исследованиям. К тому же подобные оценки и испытания носят, как правило, частичный характер, например оцениваются скорость
Психология давно мечется, скорее даже, заблудилась в терминах «субъект», «индивид», «персона», «личность», «Я», «человек». Последний кажется наиболее безобидным, так как он со всех сторон увешан ни к чему не обязывающими, преждевременными комплиментами: sapiens, faber, habilis, erectus и т. д. «Человек» - это всё и ничего. В последние десятилетия в психологии слишком большое распространение полу-
*ЗИНЧЕНКО Владимир Петрович, доктор психологических наук, профессор, руководитель Центра комплексных исследований развития человека Института общего среднего образования РАО. E-mail: vzinchenko@hse.ru © Зинченко В.П., 2013
Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект 11-03-00011
реакции, пороги ощущений, объем внимания и памяти и т. п. Другими словами, субъект вполне может идентифицироваться с тем или иным прибором, выполняющим те или иные функции. Этим, собственно, и исчерпывается вся «психология» субъекта. Сегодня философски и психологически подозрительные субъекты с неясными смыслами и значениями блуждают по страницам психологической литературы, далеко выходя за пределы психофизики, психометрики и входя в сферы психологии деятельности, сознания, индивидуальности и личности. Более того, часто термины «индивид», «личность», «я», «персона» оказываются в тени термина «субъект». Возможно, психологи, ощущая некоторый когнитивный диссонанс, связанный с трудностями определения тех или иных терминов, образуют из них синкреты, якобы проясняющие предмет их размышлений и исследований. Подобных словосочетаний множество: «личностный субъект», «субъектность личности», «мультисубъектность личности», «личность - атрибут субъекта», «индивидуальность личности как субъекта» жизни, познания, чувства и т. п. На этом фоне значительно понятнее звучат, видимо, не без иронии и шарма, предложенные термины: В.С. Библер
- «многояйность», М. Пруст - «роистое Я», В.А. Петровский - «единомножие Я». Мне трудно судить о мотивах образования подобных странных синкретов. Может быть причиной является опять-таки ощутимая авторами несамодо-статочность каждого отдельного из них. Чтобы ее компенсировать, идут не по трудному пути превращения слова в концепт или в понятие, а по пути как бы разъясняющего дополнения одного слова другим. Второй путь лишь затрудняет понимание, так как за каждым словом тянется шлейф ассоциаций, культурных значений и смыслов, скрытых в его внутренней форме.
Например, психологи игнорируют многообразные значения слова «субъект» в философии, где оно вполне содержательно и дифференцировано: эмпирический, конкретный, индивидуальный, коллективный, синергетический, общественный, этический, эстетический, трансцендентальный, абсолютный и даже X субъект. Психологи используют это понятие как нечто само собой разумеющееся, не раскрывая его содержания. Словосочетания «личностный субъ-
ект», «субъектность личности» небезобидны. Их принятие, конечно, существенно облегчает работу психолога, поскольку деиндивидуализи-рует и обезличивает личность, освобождает его от работы с реальным человеком, заменяет ее игрой со словами «субъект» и «личность». Спору нет - индивидуальность сложна, уникальна, неповторима, а субъект обманчиво прост, он знак того, что, например, такие акты, как познание, чувство, воля не витают в пустоте, а к чему-то (кому-то?) привязаны. Раньше они признавались атрибутами души, а потом, когда от нее отказались, их приписали в качестве функций неопределенному психологическому субъекту. Это произошло не вчера и даже не позавчера. В 1922 г. Г.Г. Шпет в контексте размышлений о соответствии логических и онтологических форм слова язвительно писал, что учителям грамматики не до шуток, «когда из под масок логических и грамматических субъектов начнут вылезать рогатые рожи еще и психологических субъектов, которых здоровые и трезвые люди никогда и не видели, ни во сне, ни наяву. Психологический субъект без вида на жительство и без физиологического организма есть просто выходец из неизвестного нам света, где субъекты не живут и физиологических функций не отправляют. Психологического в таком субъекте - одно наваждение, и стоит его принять за всамделишного, он непременно втащит за собой еще большее диво
- психологическое сказуемое!» [13, с. 225]. Предваряя дальнейшее, скажу, что злоупотребление словом «субъект» в психологическом контексте говорит о нечувствительности к языку. Бессовестный, бездушный субъект - это отвратительно, но, к сожалению, привычно. А совестливый, душевный, одухотворенный субъект - смешно и грустно. Даже «умный субъект» звучит издевательски. Вспомним комичный протест обиженного персонажа чеховской «Свадьбы» в блистательном исполнении Эраста Гарина: «Я вам не субъект какой-нибудь!». Задолго до Г.Г. Шпета В. Дильтей писал: «В жилах познающего субъекта, которого конструируют Локк, Юм и Кант, течет не настоящая кровь, а разжиженный сок разума как голой мыслительной деятельности» [12, с. 274]. У перечисленных Дильтеем философов и сегодня есть подражатели, предлагающие заниматься «сборкой субъекта».
Шпет говорил об искусстве, что оно, прежде чем стать деятельностью производящей продукт, «есть познание цельного предмета цельною личностью в их взаимной характерности» [13, с. 145]. Этот же мотив мы встречаем у П. А. Флоренского: «Итак, познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для другой является и объектом и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью» [10, с. 74]. В книге «Введение в этническую психологию», опубликованной в 1927 г., Г.Г. Шпет как бы подвел итог своих ранних размышлений о смысле и значении концепта «субъект», используемого в контексте психологии. Он считал необходимым окончательно преодолеть «традиционное представление о субъекте как индивидуальной особи
- туманном биологическом прикрытии все той же гипотезы субстанциональности (например, души - В.З.). И далее, легко показать уже действительное содержание термина. Формально это есть лишь указание на некоторого рода тип или характер, а потому нечто изначально коллективное, что обязывает нас, обратно, и индивидуальное - в его структуре и составе - трактовать как коллективное. Все это уже не просто истолкование или перетолкование термина, а новый смысл, новый принцип, новый метод» [12, с. 420]. В отличие от приведенных выше трактовок субъекта, П.А. Флоренский, Г.Г. Шпет (добавим -и М.М. Бахтин), хотя каждый по-своему, но единодушно рассматривали уникальность, единственность, неповторимость, незаместимость индивидуальности, личности и «я».
Иное дело субъект как знак. Шпет писал, что он хочет «сделать предметом принципиального анализа самого субъекта как своего рода объект, точнее, со-объект, притом как “социальную вещь”, но не в качестве только средства, а в качестве также знака как такового и носителя знаков» [13, с. 477]. И далее: «Лицо субъекта выступает как некоторого рода репрезентант, представитель, «иллюстрация», знак общего смыслового содержания, слово (в его широчайшем символическом смысле архетипа всякого социально-культурного явления) со своим смыслом (Цезарь — знак, слово, символ и репрезентант цезаризма. Ленин - коммунизма и т. п.)» [13, с. 486].
Не уверен, читали ли классики отечественной психологии С.Л. Рубинштейн, Б.М. Теплов, А.Н. Леонтьев, В.С. Мерлин, В.Д. Небылицын «Эстетические фрагменты» Г.Г. Шпета, откуда взята эта выписка. Но они не злоупотребляли термином «субъект» за пределами философской субъект-объектной парадигмы. В психологическом же контексте им достаточно было пары «индивид - личность», или - другой триады: «организм - индивид - личность» (см. более подробно [4]).
На мой взгляд, подлинным предметом психологии являются неделимый индивид, индивидуальность, от которой возможны два пути. Первый, условно говоря, вниз - к субъекту, к функции, к подлежащему, например эксплуатации, в пределе - зомбированию. Второй путь вверх -к личности, которая есть предмет зависти, ненависти, удивления, восхищения, подражания, незаинтересованного художественного изображения, а не исследования, тестирования, формирования (М.М. Бахтин). «Сформированная» извне личность - это наличность того, кто ее сформировал. Личность есть тайна, чудо, миф (А.Ф. Лосев). Она не нуждается в экстенсивном раскрытии. Ее видно сразу - по жесту, слову. П.А. Флоренский утверждал: личность, как и деятельность, не подлежит научному определению, понятию и выходит за пределы всякого понятия. Личность сама есть предел устремлений, предел самосо-зидания, самостроительства, самоактуализации, идущей вместе с самосозиданием. Главные черты личности - абсолютная свобода и ответственность. У Б. Пастернака встречается нечто подобное: «Человек, деятельность человека должны заключать элемент бесконечности, придающий явлению определенность, характер» [7, с. 235]. Определенность и характер, но не понятие. Вяч. И. Иванов когда-то заметил, что древнее имя личности - герой. В этом же направлении шли размышления К. Юнга: «Героем, вожаком, спасителем является как раз тот, кто открывает новый путь к большей безопасности. Ведь все могло остаться по-старому, если бы этот новый путь не стал настоятельной необходимостью и не был открыт; человечество не нашло бы новый путь, если бы не претерпело всех казней египетских. Неоткрытый путь в нас - нечто психически живое, что классическая китайская философия
называет “дао”, уподобляя водному потоку, который неумолимо движется к своей цели. Быть в дао означает совершенство, целостность, исполненное предназначение, начало и цель. А также полное осуществление смысла земного бытия, от рождения присущего вещам. Личность
- это дао» [15, с. 208]. Приведенное яркое описание трудно счесть определением личности, оно, скорее, похоже на лосевские чудо и миф.
Личность не только не подлежит определению, она не подлежит и измерению. Этим она отличается от безличного и измеримого субъекта. Поэтому «субъектная личность», «измеримая личность» это оксюмороны, подобные оксюморонам «живая смерть» и «смертная жизнь». Я понимаю, что число пьянит (Ш. Бодлер), но слово отрезвляет. Личность как предел измерить нельзя. Как измерить наш беспредельный к беспредельности порыв (Р. Фрост)? Даже То, на что способно человеческое тело, никто еще не определил. Спиноза имел в виду мыслящее тело. М. Цветаева не случайно спрашивала: Что же мне делать <...> С этой безмерностью в мире мер? Только безмерность может стать мерой всех вещей. Культура ведь тоже безмерна. И тем не менее обе безмерности - личность и культура -могут служить мерами (мерилами) друг для друга. Личность способна достигать высот культуры в каких-то областях и даже превосходить их. В противном случае развитие культуры остановится.
Н.А. Бернштейн и Л.С. Выготский характеризовали личность как верховный синтез поведения, деятельности, сознания; добавлю - и синтез не в меру расплодившихся Я. Этот странный синтез переходит в авторство. Видимо, чудо личности скрыто в таинственном избытке индивидуальности (С. Дали), в способности преодолевать, например, избыток возможных траекторий развития, выбирать (строить) ту единственную, о которой будут потом говорить, как о судьбой ей предназначенной. Оно, подобно чуду души, скрытому в столь же таинственном избытке познания, чувства и воли. Избыток или остаток: Целое не делится на разум без остатка (В. Гёте).
Приведенная возвышенная характеристика личности выходит за пределы психологии. Она содержит в себе культурно-исторические, философские, эстетические и этические аспекты.
Не чересчур ли широка так понимаемая личность? Не пытаются ли психологи ее сузить, добавляя слово субъект, привести ее в соответствие с существующими методами естественнонаучного исследования индивидуальности и субъекта и пренебрегая гуманитарными? Разницу между ними ясно выразил М.М. Бахтин: «“Научность” обладает двумя точными признаками (конститутивными): отношение к эмпирии и отношение к математике; такова естественная научность. Другой (из единственно 2 существующих) типов научности есть научность гуманитарных наук, определяемая отношением к эмпирии и отношением к смыслу и цели» [1, с. 327]. Отдавая предпочтение математике и измерениям, психологи парадоксальным образом превращают почитаемого ими субъекта, а вместе с ним и личность в объект, прежде всего, в объект тестирования, манипулирования, управления, формирования. Происходит нечто вроде леонтьевского сдвига мотива на цель, и математические измерения и формулы становятся единственным и абсолютным смыслом (и целью) исследований личности, что роковым образом делает их бессмысленными. Человек выпрыгивает из пифагоровых штанов, то есть трансцендирует. Кто-то резонно заметил, что лошадь, конечно, можно заставить войти в воду, но ее нельзя заставить эту воду пить. Человек в этом смысле похож на лошадь.
Когда я говорю, что главным предметом психологии является индивидуальность, то это не означает отказа психологии в праве на изучение личности, ее раскрытия, становления, взлетов, кризисов, падений, потери лица, нового рождения (воз-рождения) и т. п. Нелепо противиться дискуссиям на тему, с чего начинается личность? С чувства «Я», с осознания себя, с овладения собой, со способности к сопротивлению, с самостоянья, со свободного ума, с переживания, с открытия своего пути, с поступка? Или дискуссий о том, что является ядром личности? Мотивы, аффекты, воля, позиции, свобода, творчество? А может быть, сама личность, понимаемая, например К. Юнгом, как наделенная силой душевная целостность, - ядро всего? Я против обыденности словоупотребления культурного концепта «личность». В конце концов, личность - это человек исторический, понимающий свое место в истории, в социуме, в культуре. И ее следует рассматривать в этом более широком контексте.
Выход в такой контекст заставляет задуматься о далеко не всегда завидной судьбе личности. К. Юнг начинает разговор о становлении личности строками В. Гёте: Счастлив мира обитатель / Только личностью своей. Затем он умеряет энтузиазм поэта, говоря, что «развитие личности от исходных задатков до полной сознательности это харизма и одновременно проклятие: первое следствие этого развития есть сознательное и неминуемое обособление отдельного существа из неразличимости и бессознательности стада. Это
- одиночество, и по этому поводу нельзя сказать ничего утешительного. От этого не избавит никакое успешное приспособление к существующему окружению, а также ни семья, ни общество, ни положение. Развитие личности - это такое счастье, за которое можно дорого заплатить. Тот, кто более всего говорит о развертывании личности, менее всего думает о последствиях, которые сами по себе способны отпугнуть слабых духом» [15, с. 193]. Юнг даже подозревает педагогическое и психологическое воодушевление по поводу воспитания личности ребенка в бесчестном умысле: говорят о ребенке, но, по-видимому, имеют в виду ребенка во взрослом, в котором застрял именно ребенок, вечный ребенок.
Несмотря на давние предупреждения Юнга и многих других, демагогия о формировании личности едва ли не с колыбели и до студенческого возраста включительно продолжается. Попытки неумелой и насильственной реализации этой демагогии есть ущемление прав ребенка на детство. А без нормального проживания и переживания своего детства раскрытие в Себе Личности (которое, по Бахтину, сродни Откровению) невозможно.
С чем же (с кем же!), помимо индивидуальности и личности, должна иметь дело психология? Думаю, что психологи недальновидно поспешили передать психоанализу проблему «Я», которой психоаналитики неплохо распорядились, показав, что проблема «Я» может быть предметом научного анализа, хотя она далеко не исчерпана (см. [3, с. 157-194]). Замечу, что психоаналитики достаточно трепетно относятся к проблеме личности. Рассматривая «Я» (и даже «Сверх-Я») как инстанцию или подструктуру личности, они воздерживаются от определения и расшифровки ее структуры. Действительно, трудно понять, что
значит возникновение «Я» в результате расчленения какой-то психической сущности с плохо определенным статусом. Для возникновения «Я» нужен «Другой».
И все же «Я» ближе, чем таинственная и недоступная личность. Близость «Я» к нам и одновременно к культуре и творчеству демонстрирует поэзия. Например, О. Мандельштам: Я, создатель миров моих; Я и садовник, я же и цветок; Я слепой и поводырь; И, несозданный мир лелея/ Я забыл ненужное «я». Наконец, из стихотворения Notre Dame:
И думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.
Здесь психология может не издалёка смотреть на человека, индивида, личность, персону, а на изнутри исходящую активность, на драму поиска собственного «Я», на драму взаимоотношений «Я - второе Я», на «Совокупное (с другим) Я», на детское «Я сам», на «фиктивное Я» и т. д. Не будет преувеличением сказать, что развитие Я ведет, в конце концов, к культуре «Я». Когда мы, вслед за М. Фуко, понимаем известную сентенцию: Познай самого себя как психотехническую процедуру и критерий успешности Заботы о себе, то имеем в виду не отчужденную от себя личность, а именно себя, свое или чужое «Я».
Творческий потенциал «Я» направлен не только на внешнее, на создание культурных благ, но и на созидание самого себя, на достижение собственных успехов (и неприятностей!). В такой работе «Я» претерпевает, преодолевает, овладевает собой, своими действиями, чувствами, помыслами, становится свободным и может сказать: Я свободе, как закону, / Обручен... Отсюда же и ответственность: Все в мире переплетено / Моею собственной рукою (О. Мандельштам).
Не все обстоит гладко и с различением личности и индивидуальности. В свое время Б.М. Теплов справедливо писал, что неразработанность вопросов общей (!) психологии личности есть, несомненно, одна из причин неудовлетворительной разработки вопросов индивидуально-психологических различий. Если мы внимательно посмотрим на нашу психологическую литературу, то увидим, что большое число работ, судя по их названиям, посвящено личности, хотя на самом деле они относятся
к индивидуальности. Это вполне объяснимо влиянием англоязычной литературы. При переводах слово «personality» переводится не как «индивидуальность», что было бы адекватно содержанию, а как личность. Поэтому не всегда удается понять, что на самом деле является предметом исследования того или иного автора. Приведу пример. В.Д. Небылицын определял темперамент как характеристику индивида со стороны динамических особенностей его психической деятельности, т. е. темпа, быстроты, ритма, интенсивности, составляющих эту деятельность психических процессов и состояний. Далее автор выделял в структуре темперамента общую психическую активность индивида, а сущность последней видел в тенденции личности к самовыражению, эффективному освоению и преобразованию внешней действительности. В другом месте он писал, что понятием общей активности объединяется группа личностных качеств, обусловливающих внутреннюю потребность, тенденцию индивида к освоению внешней действительности и к тому же самовыражению относительно внешней действительности. В этих дефинициях и рассуждениях индивид и личность неразличимы [6, с. 60]. Действительно, как отделить личность, если, конечно, она есть, от ее носителя? Попробуйте отделить:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
АС. Пушкин
Здесь личность Александра I едва просматривается. И есть ли она?
Может быть, в отсутствии строгих определений имеется некоторый смысл, так как открывается простор для игры в слова, чем не без удовольствия мы можем заниматься. Например, Б.Г Ананьев считал, что личность является вершиной структуры психологических свойств, а индивидуальность - глубиной личности, т. е. глубиной той же анонимной структуры психологических свойств. Переведу на понятный мне язык: личность
- поверхностное явление - она мелко плавает, а индивидуальность взлететь не может. Видимо, чувствуя возможность подобной иронии, Б.Г Ананьев использовал термин «структура», а не «человек».
Не отличается определенностью и понятие «индивидуация» К. Юнга. Это процесс интеграции личности, ведущий к ее фундаментальной целостности. Цель индивидуации (как процесса) в высшем самопознании и идентификации. Невольно вспоминается Гёте: Познай себя... Что толку в том? Познаешь, а куда бежать потом? Однако эти две когнитивные процедуры, согласно К. Юнгу, представляют собой путь достижения личностью высочайших образцов, таких как Иисус Христос, Будда, для чего требуется иррациональный зов самости. При становлении личности такой зов, как и предназначение и избираемый путь, непременно должны быть осознаны. Здесь можно увидеть прототип призывов к созданию «Я-концепции» и к модной ныне самоактуализации. Первая хороша не до, а после, например: Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Сказано после создания «Бориса Годунова», а не до. Поучительна «Я
- концепция» А.А. Ухтомского: Я - слуга и орган Духа. Встречаются и курьезные «Я - концепции» или самоидентификации: Я - председатель Земного шара (В. Хлебников), Я - гений Игорь Северянин. В них, по крайней мере, есть шарм, в отличие от дремучей «Мы - Николай II» и множества ей подобных.
Отсутствие определений не мешает изучать недоопределенный предмет и думать о нем. Психология мало по малу, вслед за другими науками, становится толерантной к неопределенности. Былая нетерпимость к ней тем более удивительна, что в нашей науке вполне определенными были только артефакты, полученные в лабораторных условиях. Г.Г. Шлет более ста лет тому назад, еще до А. Эйнштейна, писал о необходимости сформулировать в психологии общий закон относительности, подобный закону Вебера-Фехнера.
Напоминание о культуре
Общий смысл сказанного выше состоит в том, что с психологической точки зрения соотнесение концептов «человек», «личность» и «Я» с культурой более культуросообразно, чем соотнесение с ней «субъекта». Культурное действие есть действие социальное, историческое, оно надиндиви-дуальное, личное, личностное действие. Конечно, за термином «личность» должен слышаться некоторый аванс, ее потенциал, перспектива развития, ожидание нового рождения, внутренний закон, определенность, целостность.
В трагические для России годы между 17-ми и 20-ми гг. XX в. Г.Г. Шпет в докладе «Социализм или гуманизм» свел воедино четыре понятия: человечность (гуманизм), культура, сознание, творчество. Публикатор конспекта доклада Т.Г. Щедрина, подчеркивая личностный характер текста, видит в нем возможные причины того, почему Густав Шпет остался в России, а не отплыл на «философском пароходе» (см. [14, с. 236]). Видимо, уже понимая, что его доклад
- это глас вопиющего в пустыне, он до самой своей гибели продолжал работать во благо возрождения культуры в России. Тем внимательнее нужно относиться к его текстам.
Начну с данной Шпетом характеристики культуры: «Совокупность осуществленных благ -культура - наука, искусство, поэзия, философия, религия, правда. Самый процесс осуществления
- та же культура. Идея, осуществляемая в культуре, - человечность: эмпирически слабый и немощный человек в человечности осуществляет абсолютную человеческую правду - подлинную свою сущность. Вот почему культура есть то, что санкционирует все, и что не подчиняется никаким санкциям - безусловная свобода и анархия духа!
Здесь правда человечности, потому что культура - единственное, что оправдывает нашу жизнь! Впрочем, не только оправдывает, но и возлагает обязательства: возвышать себя к ней и в ней развитием своих духовных сил. Суду культуры подлежит все наше человеческое, подлежит и социализм, и только в ее свете: что в нем осуществляет идею человечества, что в нем -благо, и что - сор?» [14, с. 249].
Далее Шпет отдает должное творцам культуры, их прояснившейся человеческой мысли и человеческой совести: «И вот, если оглянемся назад - над хаосом социальной, политической борьбы - высокие вершины творцов человечности - и во все времена группы лиц, их чтущих, за ними идущих, распространающих далее полученные от них блага» [14, с. 250]. И здесь же Шпет определяет условия чистого творчества как такового:
«1, абсолютно свободно в смысле мотивов и побуждений.
2, имеет цели в себе самом, т.е. ни для чего...
3, оно всегда в настоящем, не знает «истории».
4, оно есть раскрытие и осуществление идеи.
5, эмпирически осуществленное сохраняет свое единичное значение.
6, абсолютно лично.
7, осуществление идеи человечества или гуманизм.»
Шпет связывает культуру и творчество с сознанием. Он пишет, что культурные блага, воплощающие идею, имеют объективное значение. Они «как предмет культурного переживания не составляют замкнутой отгороженной сферы от полного содержания жизни. Напротив, все содержание проникается ими, приобретает новую структуру, по-новому организуется: культура организует сознание! Новый тон и стиль сознания!» [14, с. 252]. Обратим внимание, что культура организует сознание через культурное переживание, а не непосредственно. Близкие мотивы мы находим у М.М. Бахтина, Л.С. Выготского, Ф.В. Бассина, считавших переживание единицей, источником сознания (и личности). Далее Г.Г. Шпет характеризует состав сознания:
«I, data - созерцание - чистое созерцание -культурное благо - абсолютное и в идее: красота.
II, акты раскрытия смысла - разум - чистое разумение - в идее: истина.
Единство проникновения - истина = красота в царстве разума.
III, акты поведения - жизненная реакция и творческое преображение - чистое оправдание
- в идее: правда.
То же единство: от замысла к осуществлению
- правда = истина на деле.
Культурное сознание переходит в культурное действие в творчество культурных благ! Кто же творит: мы видели - только личность» [14]. М.М. Бахтин бы добавил: только изнутри организованная активность личности творца.
Шпет к понятиям «культура», «человечность», «сознание», «творчество» добавил не менее важное понятие - «личность», которая является носителем или выразителем некоторой совокупности объективируемых социально-исторических потенций, а не сововкупностью индивидуальнопсихологических черт. Личность, согласно Шпе-ту, есть социально-историческая реальность [11, с. 402], живое единство, цельность. Поэтому «Воспитание и организация культурного сознания = воспитание в себе личности. Осущест-
вление личности = творчество культурных благ. Личность уже не только идея, но реальность, -и это единственно подлинная реальность, ибо правда реальна только в личности. Каждый человек - потенциально - личность, но актуально - только наши «герои», творцы культуры и ее благ. Осуществление личности, однако, по самому понятию - в обществе, в общей жизни. Отсюда понятно, почему личность, как высшее культурное благо, - идеал общественных учений и достижений» [14 с, 252]. Из приведенной выдержки «Конспекта», написанного и произнесенного доклада, выступает яркая личность автора, ощущавшего, а возможно, и знавшего, что Россия находится накануне эпохи, которую в 1920 г. интеллектуал Шпет прозорливо и слишком мягко обозначил как жизнь - на место мысли, рынок -на место храма.
В заботе о культуре Шпет не был одинок. В 1922 г. П.А. Флоренский с горечью констатировал: «Здание культуры духовно опустело». Дополню данный Шпетом образ культуры рядом других с тем, чтобы создать (напомнить) у читателя некоторое объемное представление (не определение) о таком многоранном явлении, как живая культура. Именно живая, т. е. человекоразмерная, вызывающая культурные переживания, рождающие новые жизненные смыслы и вместе с ними - сознание и личность.
Б. Пастернак: Культура - это плодотворное существование.
А. Блок: Рост мира есть культура.
Г. Шпет: Слово есть архетип культуры; Культура - культ разумения, слова - воплощение разума.
П. Флоренский: Культура - это язык, объединяющий человечество; Культура - это среда, растящая и питающая личность.
М. Пришвин: Культура - это связь людей. Цивилизация - это сила вещей.
Вяч. В. Иванов: Вся человеческая культура до сих пор остается протестом против смерти и разрушения...
М. Бахтин: Не должно представлять себе область культуры как некое пространственное целое, имеющее границы, но имеющее и внутреннюю территорию. Внутренней территории у культуры нет: она вся расположена на границах, границы проходят повсюду, через каждый
момент ее, систематическое единство культуры уходит в атомы культурной жизни, как солнце отражается в каждой капле ее. Каждый культурный акт существенно живет на границах: в этом его серьезность и значительность: отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, заносчивым и умирает; Эстетическая культура есть культура границ и потому предполагает тонкую атмосферу глубокого доверия, обымающую жизнь.
А. Белый: Современные дикари — не остатки примитивного человека, а дегенераты когда-то бывших культур; Культура - это заклятие хаоса.
Ф. Ницше: Культура - это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.
О. Мандельштам: Культура всегда больше себя самой на докультурное сырое бытие.
О. Мандельштам: У нас нет Акрополя. Наша культура до сих пор блуждает и не находит своих стран. Зато каждое слово словаря Даля есть орешек акрополя, маленький кремль, крылатая крепость номинализма, оснащенная эллинским духом на неутомимую борьбу с бесформенной стихией, небытием, отовсюду угрожающим нашей истории.
О. Мандельштам: Вино старится - в этом его будущее. Культура бродит - в этом ее молодость.
М. Мамардашвили: Декарт не хочет сидеть в культурной нише, которая как бы для того предназначена, чтобы он ее занял и в которой было бы уже все расписано: как выглядит гений, какая мысль интересная, а какая неинтересная, чем нужно заниматься, что производить, как нужно страдать, - короче, как пчелке сидеть в улье и, так сказать, выделять культурные ценности; Культура - это усилие человека быть.
И все же приведу классические определения. Первое - номинально-формальное, в котором выделены главные составные части культуры:
Э.Б. Тайлор: Культура... слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества.
Второе - выражает существо дела, как бы схватывает и одновременно задает способ построения вещи, в данном случае культуры, характеризует культурный акт как таковой:
Х. Ортега-и-Гассет: Собственно культурным актом является созидательное действие, посредством которого мы извлекаем logos некоего объекта, до этого момента являвшегося необо-значенным (I - logico).
Наконец, последнее говорит об органической целостности культуры:
Ю. Лотман: Я представляю себе культуру не в образе механически соположенных различных видов искусства, науки и т. д., а как некое органическое целое, если угодно, некоторое живое существо, сложно соотнесенное как со своим окружением, так и со своим прошлым и будущим. Вопрос усложняется еще и тем, что входящие в культуру элементы (различные искусства, духовные достижения и т. д.) не заключены в ней, как какие-то предметы в мешке, а, скорее, напоминают органы единого организма, связанные и конфликтующие одновременно.
Приведенные характеристики культуры дают еще раз людям почувствовать, что самая верная их защитница - культура, а самый опасный враг
- бескультурье. К сожалению, это значительно лучше известно людям, крайне далеким от культуры, которые умеют все обернуть себе на пользу, даже культуру. Поэтому свойственный людям оптимизм не должен быть бездумным и пассивным. Обращусь к авторитету В. Шекспира, но выражу это словами Б. Пастернака: В «Короле Лире» понятиями долга и чести притворно орудуют только уголовные преступники. Только они лицемерно красноречивы и рассудительны, и логика, и разум служат фарисейским основанием их подлогов, жестокостей и убийств. Все порядочное в «Лире» до неразличимости молчаливо или выражает себя противоречивой невнятицей, ведущей к «недоразумениям».
Не то же ли самое происходит с культурой? Воспользуюсь метафорической персонификацией культуры и дополню ее персонификацией бескультурья. Культура непосредственна, искренна и скромна, а бескультурье расчетливо, притворно и нагло.
Культура бесстрашна и неподкупна, а бескультурье трусливо и продажно. Культура совестлива, а бескультурье хитро, оно стремится рядиться в ее тогу. Причина этого состоит в том, что культура первична, непреходяща, вечна, а бескультурье подражательно, преходяще, временно, но
ему, при всем своем беспамятстве, больше, чем культуре, хочется в вечность. Культура непрактична, избыточно щедра и на своих плечах тащит в вечность Неронов и Пилатов, что, впрочем, не оказывает на их последователей отрезвляющего влияния. Культура ненавязчива, самолюбива и иронична, а бескультурье дидактично, себялюбиво и кровожадно: «Невежда начинает с поучения, а кончает кровью», - писал Б. Пастернак. Чтобы этот перечень сопоставлений не звучал слишком мрачно, закончу его на ноте булгаковской иронии. Бескультурье не понимает и не принимает культуры, таланта, гения. Оно считает все это делом ловкости, недоразумения, случая: «Вот пример настоящей удачливости.., - тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, - какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...»? Не понимаю!.. Повезло, повезло!..
- стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...» (М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»).
Слишком хорошо и давно известно, что нет большей ненависти, чем ненависть посредственности к таланту. Но посредственность не может опознать талант в колыбели и заблаговременно его задушить. А когда он разовьется, как правило, уже слишком поздно... Сила культуры в ее преемственности, в непрерывности ее внутреннего существования и развития, в ее порождающих и творческих возможностях. Творчество в любой сфере человеческой деятельности должно быть замешано на дрожжах культуры, пользоваться ее памятью. Только преемственность и форма могут обеспечить новшество и откровение. Поэтому, если принять бахтинское «пограничье» культуры, то имеется еще одна граница, на которой располагается культура - это граница времени. Она находится «на границе» прошлого и настоящего, настоящего и будущего. История культуры - это «летопись не прошедшего, а бессмертного настоящего» (О. Фрейденберг). Поэтому культура обеспечивает движение исторического времени, создает его семантику, мерой которой являются события, мысли и действия. Без куль-
туры время застывает и наступает безвременье или времена временщиков. Но поскольку живое движение истории продолжается, защитный механизм культуры даже во время остановок этого движения права голоса не утрачивает, хотя он и становится едва слышим. Позволю и себе одну метафору. Мне представляется, что образ сложноорганизованного социокультурного живого вакуума, уже использовавшийся в контексте психологии В.А. Лефевром, довольно точно описывает ситуацию человеческого развития. Человек может находиться в культуре и оставаться вне ее. Может быть таким же пустым местом, как для него культура, смотреть на нее невидящими глазами, проходить сквозь нее как сквозь пустоту, не «запачкавшись» и не оставив на ней своих следов (ср.: О. Мандельштам: А мог бы жизнь просвистать скворцом). Последнее, может быть, - не самый худший вариант обращения с культурой. Это и означает - быть в культуре как в мертвом вакууме. Худший - это разрушение культуры, что эквивалентно разрушению духовного здоровья нации. Вакуум может ожить, опредметиться лишь благодаря человеческому усилию, разумеется, не всякому. Усилие вовсе не обязательно выражается в телодвижениях: «Это ведь действие - пустовать», - сказала М. Цветаева. Далеко не каждому дано светить в пустоте и в темноте, как Б. Пастернаку, писавшему в цикле стихов, который называется «Второе рождение»:
Перегородок тонкоребрость
Пройду насквозь, пройду, как свет.
Пройду, как образ входит в образ
И как предмет сечет предмет.
«Образ входит в образ» - это замечательная иллюстрация жизни культуры и плодотворной деятельности человека. Отношения человека и культуры взаимно активны, диалогичны. Диалог может быть дружественным, напряженным, конфликтным, он может переходить и в агрессию. Человек может принять вызов со стороны культуры или остаться равнодушным. Культура также может пригласить, а может оттолкнуть или не заметить. Как говорил Б. Пастернак: «Культура в объятья первого желающего не падает». Между культурой и индивидом существует разность потенциалов, что и порождает движущие силы развития. Эти силы рождаются не в культуре и не в индивиде, а между ними, в их взаимоотношениях.
Завершу эти напоминания о культуре реалистическим высказыванием Ж.-П. Сартра: «Культура никого и ничего не спасает и не оправдывает. Но она - дело рук человека, в ней он ищет свое отражение, в ней он узнает себя и только в этом критическом зеркале он может увидеть свое лицо». К сожалению, многие не видят себя в некритическом «зеркале» антикультуры. Парадокс состоит в том, что культуре, не имеющей собственной территории, слишком много сил приходится тратить, чтобы защищать и отстаивать свои границы. А недостатка в желающих их нарушить и нарушающих их никогда не было. Поэтому приходится напоминать не только о творцах культуры, но и о варварах.
Итак, с помощью Шпета и приведенной коллекции характеристик и размышлений о культуре мы могли убедиться, что человечность, сознание, культура, творчество, личность, свобода, ответственность - все это одно. В этих размышлениях не нашлось места концепту «субъект», что, конечно, не отрицает наличия у личности таинственного субъективного избытка, который она способна передавать и придавать продуктам культуры.
***
Когда говорится, что личность - это человек исторический, имеется в виду, что она довольно поздний результат человеческой истории. Это было убедительно показано В.Н. Топоровым при характеристике образа Энея не только как человека судьбы, но и как личности - человека исторического: «Стоя перед судьбой лицом к лицу (как и перед смертью), Эней выработал новую стратагему поведения, в которой многое, напоминающее традиционные реакции, - не более, чем результат омонимии, более или менее легко снимаемой при учете более широкого и сложного контекста, который для Энея был актуален. Выработав эту новую поведенческую стратегию и органично усвоив ее себе, сделав ее своей натурой, Эней тем самым сложил и новый свой «психоментальный» тип, обладающий объяснительной силой как в отношении внешних обстоятельств, так и в отношении той модели мира, которая в наибольшей степени адекватна психоментальному типу Энея и - шире - «энеевского» человека, новой стадии в эволюции homo-mediterraneus,
обусловившей многие черты более поздних представителей "европейского человечества" (Достоевский)» [8, с. 4].
Топоров следующим образом завершает характеристику Энея: «Сам Эней как личность как бы отступает в тень своего дела, в котором из частичного и личного вырастает общее, сверхличное, и отчетливо ощутимо дыхание почвы и судьбы» [8, с. 149]. Личность - не только позднее, но и редкое явление в человеческой жизни. В 1922 г. в очерке «Конец романа» О. Мандельштам писал: «Ясно, что когда мы вступили в полосу могучих социальных движений, массовых организованных действий, акции личности в истории падают <...>. Ныне европейцы выброшены из своих биографий, как шары из биллиардных луз, и законами их деятельности, как столкновением шаров на биллиардном поле, управляет один принцип: угол падения равен углу отражения» [5, с. 73-75]. Поэт прозорливо писал о ситуации, которая только начинала складываться в европейской цивилизации и культуре. Но у России свой путь. Акции личности не просто падали, личности увозились целыми пароходами. Потом еще круче. 16 января 1930 г. М.М. Пришвин писал в дневнике: «По всей стране теперь идет уничтожение культурных ценностей и живых организованных личностей». Спустя еще несколько лет, в эпоху террора итог подвел Б. Пастернак:
О личностях не может быть и речи.
На них поставим тут же крест.
Несколькими десятилетиями позднее свой прогноз дал И. Бродский: «Обновляющийся мир будет менее духовным, более релятивистским, более безличным, я бы сказал, менее человечным. Не забудем, что 11 сентября 2001 года наступивший XXI век сменил XX - "век-волкодав"».
С констатациями и прогнозами поэтов трудно спорить. Их собственная жизнь доказала их правоту.
Сегодня акции личности, как и акции культуры, тоже не слишком высоки. Утешает, что в человеке все же есть некоторый запас прочности. Изредка случаются эпохи возрождения, как минимум, - оттепели, даже вёсны, что позволяет надеяться, что изложенные выше соображения и реминисценции не совсем бесполезны.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. М., 1996-2012.
2. Дильтей В. Введение в науки о духе // Дильтей В. Собр. соч. в 6 т. Т. 1. М., 2000.
3. Зинченко В.П. Проблема Я и другие тайны (Языковые игра: не с нулевой ли суммой?) // Проблема Я: философские традиции и современность (под ред. В.Н. Поруса). М. : Альфа-М, 2012.
4. Зинченко В. П. Блуждание в трех соснах, или тоска по личности // Человек. 2011. №4. С. 5-20.
5. Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987.
6. Небылицын В.Д. Темперамент // В.Д. Небылицын. Жизнь и научное творчество. М., 1996.
7. Пастернак Б.Л. Избранное. В 2 т. М., 1985.
8. Топоров В.Н. Эней - человек судьбы. К средиземноморской персонологии. Ч. I. М., 1993.
9. Ухтомский А.А. Заслуженный собеседник: этика,
религия, наука. Рыбинск. 1997.
10. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: в 2-х т. М., 1990.
11. Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Шпет Г.Г. Мысль и слово. Избр. тр. М., 2005.
12. Шпет Г.Г. Philosophia Natalis. Избранные психологопедагогические труды. М., 2006.
13. Шпет Г.Г. Искусство как вид знания. Избр. тр. по философии культуры. М., 2007.
14. Щедрина Т.Г. Архив эпохи: тематическое единство русской философии. М., 2008.
15. Юнг К.Г. Собр. соч. Конфликты детской души. М., 1997.
