CC BY
42
УДК 801
Н. В. КИРЕЕВА
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского
ПРОБЛЕМА КВАЛИФИКАЦИИ ДНЕВНИКА КАК КНИГИ ОПРЕДЕЛЕННОГО РЕЧЕВОГО ЖАНРА
(НА ПРИМЕРЕ «ДНЕВНИКОВ» М М. ПРИШВИНА)_
В статье предложена модель речевого жанра «дневник» и рассматриваются особенности репрезентации концепта «книга» в данном речевом жанре.
Создавая новый текст, говорящий иди пишущий облекают его в форму того речевого жанра, который в наибольшей степени соответствует целям общения, при этом предполагаемое содержание корректируется необходимостью следовать канонам избранного жанра. Речевые жанры — это «исторически сложившиеся виды произведений речи, имеющие форму, порожденную задачами представления действительных и альтернативных миров в речевых произведениях, возникающих в типичных для данного народа ситуациях общения в соответствии с их назначением в личной и общественной жизни представителей данного народа» [1].
Несмотря на то что теория речевых жанров активно разрабатывается в современной лингвистике, нет единой типологии речевых жанров, поскольку трудно найти основание для классификации, адекватно отражающее сущностные характеристики нсех тех жанров речи (как первичных, так и вторичных), которые существуют в национальном языке. Вследствие этого модели речевых жанров в многочисленных исследованиях не отличаются единообразием.
В данной статье осуществлена попытка построить модель речевого жанра «дневник». Теоретические положения статьи иллюстрируются примером анализа концепта «книга» в «Дневниках» М.М. Пришвина (цитируется по: Пришвин М.М. Дневники. -М.: Правда, 1990).
Согласно концепции Т.В. Шмелевой, для конструирования модели речевого жанра необходимо обратить внимание как минимум на семь основных параметров: 1) коммуникативная цель; 2) образ автора; 3) образ адресата; 4) отношение высказывания к предшествующим эпизодам общения; 5) к последующим эпизодам общения; 6) параметр диктумного содержания; 7) особенности языкового воплощения |2|. При создании модели речевого жанра «дневник» мы последовательно соотнесем его с этими параметрами.
С лингвистической точки зрения жанрообразу-ющие признаки «дневника» недостаточно изучены. Дневники в основном изучались литературоведами в качестве ценных источников информации о жизненном и творческом пути писателей. ЛЛуцевич выделяет следующие типы дневников: личные, историко-публицистические, литературно-публицистические, мемуарные, духовные, дорожные и интимно-эротические (3]. Это типология, основанная на содержательной составляющей дневников. В классификации М.Ю. Михеева учитывается не только содержатель-
ный компонент, но и формальный. Он выделяет несколько типов дневниковых записей: 1) список текущих дел (ежедневник, блокнот, телефонная книжка); 2) регулярная фиксация, необходимая для порядка или «для истории», того, что произошло за истекший период (вахтенный журнал, адрес-календарь или книга записей актов гражданского состояния); 3) за-гшспые книжки (пишутся для себя, первичный текст, на основе которого обычно пишется дневник); 4) собственно дневник (вторичный текст, вмещает только существенное, предназначен обычно для печати) [4|.
Часто дневник писателя, как жанр вторичный, сочетает в себе признаки нескольких первичных жанров: это и запись текущих событий, и короткие записи о делах и планах на ближайшее время, и развернутые размышления о происходящем вокруг автора, о том, что предназначается потомкам, объединенные общей формой дневниковых записей.
Во-первых, ведение дневника предполагает регулярные датированные записи, хотя эти записи не обязательно ежедневные: дневник пишется по поводу. Так, в «Дневнике» М.М.Пришвина информация распределяется по датам: указан год и число, когда была сделана запись. Иногда записи следуют ежедневно, а иногда наблюдается большой перерыв, тем не менее, как пишет М.М. Пришвин, «по ним возможно восстановшъфактическутожизньлетза 17» (с. 142). Записи систематизированы и тематически, напри мер: «Начало записи о создании канала» (с. 254), «Завести тетрадь «Тургенев» (с. 269).
Во-вторых, дневник, в отличие от записных книжек, подвергается переписыванию, доработке, отсеиванию несущественного, сугубо личного, он перечитывается автором: «Разбирал дневники: много толстых тетрадей» (с. 142); «Читаю свои записи, расплавляю местам сроки, соединяю людей» (с. 235); «Замечаю себе, что надо стараться записи делать как можно лучше, имея целью научиться сразу писать: посмотрел и написал» (с. 254); «Вечером приводил в порядок дневники. Посредством этих дневников, написанных бросками, как материал для рассказов, я могу вызвать все прошлое за четверть века» (с. 259); «Я долго учился записывать за собой прямо на ходу и потом записанное дома переносить в дневники» (с. 285).
Таким образом, дневник занимает промежуточное положение между неподготовленной речью и речью литературно обработанной, поскольку, с одной стороны, записи в дневник делаются по факту, в связи с каким-то реальным событием, отсюда фрагментарность, политематичность дневниковых записей, ас-
социативньте переходы от одной темы к другой, а с другой с тороны, это вторичный текст на основе зафиксированного на ходу материала записных книжек. При этом автор дневника, как и автор художественного произведения, производит отбор, записывая дишьто, что «хотелбы считать (непреложными) фактами» [5]. Такая форма очень удобна для писателя: она позволяет не потерять важных событий, впечатлений, описаний, которые в дальнейшем могут стать хорошим подспорьем в создании произведений (многие дневниковые записи М.М. Пришвина становятся потом частью литературных произведений; но мере осознания себя как писателя, М.М. Пришвин даже специально записывает свои впечатления от поездок, например, в Кабарду, чтобы написать потом книгу: «Расписываю дневник по карточкам и надеюсь, что когда все выпишу, в голове повесть окончательно оформится, и тогда я напишу ее всю в один месяц» (с. 239); и она же (дневниковая форма) позволяет работать над писательским языком: «Я не уничтожаю их (дневники) только потому, что, кроме самопознания, учусь в них просто писать...» (с. 409).
Начав делать повседневные записи, чтобы овладеть пером, выработать собственную манеру письма, М.М. Пришвин приходит к пониманию «Дневников» не кактолъко средства совершенствования себя, осознания отличия себя как писателя от других, а к пониманию «Дневников» как самостоятельной книги, в наибольшей степени согласующейся с его «я»: «Я не первый, конечно, создатель этой формы, как не я создавал форму новеллы, романа или поэмы. Но я приспособил ее к своей личности, и форма маленьких записей в дневник стала больше моей формой, чем всякая другая» (с. 285), М.М. Пришвин приходит к мысли о книге в форме дневника: «Раскладывая тетрадки, выдумал создать из них том: «Записи» (с. 256); «Читал сегодня дневники, и мелькнула мысль о том, чтобы выбрать из дневников записи и сделать книгу «Михаил Пришвин, Дневник» (с. 366). Дневники становятся книгой, способной в своем идеально-материальной воплощении преодолеть физическую смерть автора, передав его мысли и чувства потомкам; и это качество — бессмертие, недоступное человеку — придает книге особую ценность.
Согласно концепции М.М. Бахтина, при осуществлении коммуникативного замысла «речевая воля говорящего осуществляется прежде всего в выборе определенного речевого жанра» [6; 270]. Каков коммуникативный замысел дневника? Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что коммуникативная цель «дневника» — это, с одной стороны, изложить информацию о событиях реальной жизни, а с другой стороны, осмыслить эту информацию, проанализи-( ровать и, сопоставив ее с принятой шкалой цен-| ностей, оценить. Размышляя о замысле дневника, VI.М. Пришвин пишет: «Дневник пишется или для : себя, чтобы самому разобраться в себе и вроде бы как посоветоваться с самим собой, или пишется с ■ намерением явным или тайным войти в общество и | в нем сказать свое слово» (с. 364). Дневник является I информативно-аналитическим жанром, которому, | помимо ведущего замысла — информативного, | свойственен аналитизм в виде философских и оце-: ночных размышлений.
; Будучи контаминированным жанром, «дневник» : как целое включает разнообразные по замыслу и языковому воплощению записи. Информативная интенция автора дневника выражается в однотип-! ных коротких записях, фиксирующих происходящее '■Л вокруг. Концепт «книга» в записях-сообщениях
«Дневников» М.М. Пришвина репрезентируется в следующих типовых формах: 1) дневник читателя; 2) дневник работы писателя над своими произведениями; 3) дневник автора в его взаимоотношениях с издателями.
Все эти записи объединяет типизированная форма языкового воплощения. Это короткие сообщения, написанные по факту совершения события. Используются простые предложения, обычно это неполные предложения с опущенным подлежащим «я», которое восстанавливается из контекста, и глаголом-сказуемым в прошедшем времени: «Читал Карамзина о Париже» (с. 108); «Хорошо писал «Этажи леса» (с. 276); «Заключил договор с Федерацией о книге рассказов» (с. 165). Также информативный замысел выражается определенно-личными предложениями с глаголами настоящего/будущего времени 1-го лица единственного числа: «Читаю «Бесы» (с. 217), «Пишу «Неодетую весну» (с. 278). Такая.форма выражения является конститутивным признаком «дневника», ибо «запись «для себя» всегда связана со свободой выражения, отсюда интенсивное использование неполных предложений, эллипса, сокращений, имплицитная передача информации» [7].
Книга в данных записях выступает как объект читателя или писателя. При этом М.М. Пришвин редко использует слово «книга» или его синонимы, обращаясь к существующей в национальном языке метонимической модели «автор произведения - его книга»: «Читаю Гоголя и думаю о смехе» (с. 212); «Решил достать Гете и почитать его по-немецки» (с. 246). Обычно, говоря о прочитанной книге, своей или другого писателя, а также о книге в процессе работы над ней, М.М. Пришвин указывает только ее название без указания на автора. Это объясняется тем, ч то дневник пишется прежде всего для себя, а потому нет необходимости эксплицировать автора книги. Кроме того, предназначая свои дневники для печати, М.М. Пришвин предполагает не любого читателя, а лишь читателя, способного понять прочитанное и без примечаний, а потому автор книги указывается только в том случае, если произведение не относится к прецедентным текстам, известным большинству русских. Так, в «Дневниках», есть такие записи: «Читаю «Войну и мир» (с. 225); «В Москве на ходу перечитал «Гамлета» с упоением» (с. 228); «Сегодня закончил вчерне «Корень жизни» (с. 202); «ВГИХЛевидел корректуру «Скорая любовь». В «Красной нови» набирают «Корень жизни». Дело идет!» (с. 203).
В дневнике писателя фиксируются все этапы создания произведения: от замысла до окончательной правки рукописи и выхода книги в свет. Рождение книги в «Дневниках» М.М. Пришвина выглядит следующим образом: записи в дневник — перечитывание записей, их компоновка — вынашивание замысла: «Пишу роман в голове» (с. 128) — собственно этап создания книги: «Сел за «Дауршо» (с. 195); «Начал работу над книгой «Канал» и должен выжать из нее все соки, какие есть» (с. 254) — завершение чернового варианта: «Закончил вчерне «Серую сову» и доволен работой. Остается выправить и переписать» (с. 267) — доработка, корректирование: «Ключ правды» в отделке, полируется» (с. 347) — завершение работы над книгой: «Окончил «Лес Берендея». Праздновал» (с, 227) — передача книги в издательство: «Книга «Зверь Бурундук» сдана в печать» (с. 226) — выход книги в свет, прочитывание своих книг как состоявшегося целого, их оценка: «Выход книги «Жень-шень». Перечитываю и удивляюсь, — откуда взялось!» (с. 208).
Аналитическая интенция реализуется в записях-размышлениях оценочного, иногда публицистического характера, поводом для которых становятся описываемые как факт события. В некоторых случаях в «Дневниках» М.М. Пришвина события, давшие толчок к размышлениям о тражены непосредственно ( точкой отсчета может стать прочитанная книга, изменившееся состояние природы, случайный разговор), чаще же они остаются за кадром. Аналитические высказывания глубоко диалогичны, поскольку предполагают диалог с собой и с читателем для установления ценности нового знания о мире, соотнесения чувственно воспринятой действительности с нормативной картиной мира: «Говорили о дневниках Толстого и нашли в них общее с моими в том смысле, что эти дневники пишутся с целью самопознания и что процесс писания таких дневников есть разговор с самим собой» (с. 409).
Центральная тема записей-размышлений М.М. Пришвина — это тема творчества в широком смысле, «творчества как поведения» (с. 417): творчества жизни, природы, творчества художника и, в частности, творчества писателя как художника слова. Труд писателя, писательство репрезентируется в перифразе «искусство' слова», входя тем самым в общее поле творчества: «Занятие искусством слова исходит из потребности поделиться с кем-нибудь своим душевным миром» (с. 277). «Писатель» включается в следующий синонимический ряд слов, оцениваемых положительно: писатель — творец — художник слова — поэт — сочинитель — стрелочник времени.
Синонимом творчества в пространстве «Дневников» становится поэзия, которая и есть творчество жизни, берущее свое начало в природе, ее циклических изменениях: «Поэзия для меня есть дело самой жизни, только являемое в ритмическом соотношении слов» (с. 186); «...поэзия рождается в ритмическом движении природы, вращения солнцй зёмель» (с. 153). Поэзия в идиостиле М.М. Пришвина понимается широко, как творчество жизни, а потому антонимом поэзии является не проза, узуально противопоставляемая поэзии, а цивилизация с еб техницизмом, воплощением которой становится писательмастер, делающий поэзию подобно ремесленнику, а не чувствующий ее: «У настоящего поэта книга, будучи продолжением природы, рождается в муках. И это было согласно простому народу, который в наше время верил, что книги не пишутся, а они падают с неба» (с. 354).
Еще одним необходимым действующим лицом, участвующим в ситуации рождения книги, является читатель: «Мало кто понимает это состояние души писателя, когда у него отнят читатель... Не понимают, что писатель, когда пишет, то чувствует себя то же, как и актер, в обществе, что творчество происходит непременно в атмосфере незримого присутствия и неслышимого созвучия» (с. 359). М.М. Пришвин характеризует два типа читателя. Первый тип — это широкий читатель, масса, большинство, окружающее писателя в настоящем. Ассоциативно этот тип читателя связывается с отдыхом, досугом, развлечением: «Читатель, как и писатель, рождается, а масса занимается чтением, если есть досуг» (с. 122); «И есть читатели, которые массу читают, но после прочтения ничего не помнят» (с. 87). И есть другой читатель: друг, ближний, со-творец, который «сам творит и помогает автору» (с. 247), который читает для того, «чтобы творить возможные пути или образы вслед за автором» (с. 173). Этот читатель не в настоящем, а в будущем, для этого читателя пишет М.М. Пришвин все свои книги, в том числе и дневник.
Таким образом, концепт «книга» по-разному реализуется в «Дневниках» в зависимости отдели. Информативная интенция актуализирует событийную пропозицию. Центральное место занимает событие, факт, выраженный глаголами «писать — читать» с прямым объектом «книга». Выражением аналитической интенции является логическая пропозиция характе-ризации. Здесь на первый пл?и выдвигаются субъектные и объектные актанты, складывающиеся в триаду «писатель — книга (творчество, поэзия) — читатель».
Для адекватного восприятия жанра «дневник» и близких ему жанров «исповедь», «письмо», «мемуары», условно называемых эго-дою-ментами, важно учитывать особенности отражения в них образа автора. Автор выражает свое «я» в дневнике предельно полно и свободно, как бы разговаривая с самим собой, и, по мнению И, Новоселовой, «категория «я» является жанровой доминантой дневника» [3]. Приступая к чтению чужого дневника, читатель, имеющий представление об этом жанре, предполагает интимность встречи с другим «я», освобожденным от рамок условностей, доверяющим своему дневнику самое сокровенное. Благодаря такому образу автора искреннего, желающего сказать о своих чувствах, переживаниях, мысляхтак, как они есть но внутреннем диалоге, возникает «читательское отношение к дневнику как безусловно достоверному историческому документу» [8], создается впечатление сиюминутности, подлинности, фактографичное™. Дневник предполагает большую субъективность в построении высказываний, их содержании, выборе языковых средств, подчиняющими началом для которых служит «я» пишущего дневник.
При такой интимности, открытости содержания дневника кто же является его адресатом? Безусловно, дневник пишется в первую очередь для себя, но в то же время, он, в отличие от записных книжек, предполагает некоего читателя. По замыслу дневник предназначен не для любого адресата, а лишь для того, кто способен оценить, разделить глубоко личностные переживания автора; это читатель-друг. В «Дневниках» М.М. Пришвина адресат эксплицируется в прямых обращениях к читателю «друг», «милый друг», «дорогой друг». При этом обращения адресованы не к какому-то конкретному лицу (за немногочисленными исключениями обращения к жене), а к образу читателя дневника вообще: «Дорогой, не углубляйтесь в чтение таких умных книг...» (с. 196); «Милый друг читатель, если тебя, тоскующего по настоящей семье, достигнут наши слова...» (с. 340). Образ адресата предполагает его существование не в настоящем, а в будущем: «Дорогой друг! Ты будешь жить после меня...» (с. 410).
Фиксируя события настоящего или недавнего прошлого, дневники по своему замыслу обращены в будущее, в котором либо сам автор обратится к информации, изложенной в дневнике, чтобы заново оценить ее, либо читатели, которые смогут почувствовать дух эпохи, пережить вместе с автором описываемые события и откликнуться мыслью или поступком на дневник, ибо «рано или поздно услышанное и активно понятое откликнется в последующих речах или в поведении слышавшего. Жанры сложного культурного общения в большинстве случаев рассчитаны именно на такое активно ответное понимание замедленного действия» [6; 260]. Дневник — это речевой жанр, инициирующий общение автора дневника со своим внутренним «я» или с читателем, но это общение отсроченное, мыслимое как происходящее когда-нибудь в будущем.
Замысел дневника предполагает, что изложенное в нем будет интересно, необходимо именно после смерти автора. В этом плане дневник близок к другим эго-документам, например, мемуарам, завещанию: «И после того вывожу себе: что архивом своим заняться надо, потому что это именно долг мой, живущего человека, в отношении себя, как покойника» (с.237); «Так, значит, я написал несколько томов дневников, драгоценных книг на время после моей смерти» (с. 410); «Ато, может быть.,, и напишу из дневников книгу «Завещание» (с. 386). В отличие от жанра «мемуары», модель которого выглядит следующим образом: «хочу писать о разных вещах, которые помню из моей жизни. Пишу это, потому что хочу сказать то, что помню об этих вещах. Думаю, что люди хотели бы знать об этих вещах и хотели бы иметь возможность представить себе так, как я их помню» [9], так же ориентированного на адресата в будущем, в дневнике автор отражает не события прошлого, а события настоящего, записывая все, что, на его взгляд, есть достойного в данный момент, т.е. модель жанра «дневник» может выглядеть следующим образом: «хочу писать о разных вещах, которые есть в моей жизни. Пишу это, потомучто хочу зафиксировать то, что есть. Думаю, что люди хотели бы знать об этих вещах и хотели бы иметь возможность представить себе так, как я их вижу». В этом смысле дневник ближе к неподготовленной устной речи, которая еще не есть текст литературы, а мемуары ближе к тексту, к обработанной речи, поскольку воспоминания не записываются непрерывным потоком, как они есть, из них отбирается только небольшая часть, наиболее важная для автора мемуаров, точнее, важная для адресата с точки зрения автора.
Таким образом, дневник — это информационно-аналитический жанр, целью которого является сообщение информации в хронологической последовательности о существующем порядке вещей в настоящем, инициирующий интимное, личностное общение в связи с сообщаемым в виде переоценки самим автором или оценки читателем этой информации в будущем.
В заключение отметим, что дневник становится в буквальном смысле книгой жизни, благодаря которой после физической смерти человека продолжают жить его мысли. В «Дневнике» М.М. Пришвина есть запись, в которой существующая в русском национальном языке метафорическая модель «жизнь человека — это книга» сужается до метафоры «жизнь человека — это дневник»: «Думаю, что если очистить его [дневник] от неудач, и так бы сделать лет за десять, и очищенное собрать в один том, то и получится та книга, для которой родился Михаил Пришвин» (с. 416).
Библиографический список
1. Богин Г.И. Речевой жанр как средство индивидуации// Жанры речи. Саратов. 1997. С. 13.
2. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра// Жанры речи. Саратов. 1997. С.91-97.
3. Гронцкая М. Международная научная конференция в институте русистики Варшавского университета//Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2005. № 6. С, 181.
4. Михеев М.Ю. Фактографическая проза, или пред-текст (дневники, записные книжки, «обыденная литературам/Человек. 2004. № 2. С. 137-138.
5. Там же. С. 133.
6. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1986.
7. Сахно О.С, Дневник как речевой жанр художественной литературы, http://pn.pglu.ru.
8. Тумина Л.Е. Дневник//Эффективная коммуникация: история, теория, практика: Словарь-справочник. М, 2005. С. 636.
9. Вежбицка Анна, Речевые жанры//Жанры речи. Саратов. 1997. С. 107.
КИРЕЕВА Наталья Викторовна, ассистент кафедры русского языка Омского государственного педагогического университета, аспирант ОмГУ.
Статья поступила в редакцию 06.11.06. © Киреева Н. В.
России имена
Дмитрий Сергеевич Лихачев 100 лет со дня рождения российского философа и общественного деятеля
(28 ноября 1906 -1999)
Родился в Петербурге. В 1923-1928 учился на факультете общественных наук Ленинградского университета. Занимался одновременно древнерусской и английской литературой. 3 февраля 1928 на заседании «Космической Академии наук» (куда входили студенты нескольких институтов) сделал доклад, в котором полушутливо доказывал преимущества старой орфографии. В докладе открыто сказал о притеснении советской властью Русской Православной Церкви. Спустя несколько дней его арестовали.
Был узником Соловецкого монастыря. В 1936 с него сняли судимость. Несколько лет после возвращения из заключения работал редактором и корректором. С 1938 вел научную работу в Институте русской литературы (Пушкинском доме), (с 1954) руководил сектором древнерусской литературы. Профессор Ленинградского университета (1946-1953). Автор десятков книг и сотен статей. Изучал искусство разбивки садов и парков; творчество русских писателей-классиков, проблемы текстологии и др. Но в историю российского и мирового литературоведения вошел прежде всего как исследователь древнерусской литературы.
Выступал также популяризатором науки и боролся за охрану и изучение памятников старины. Председатель правления международного фонда культуры. В СССР и в современной России многие годы был и остается одним из символов интеллигентности, духовности. Почти ровесник XX века, он как бы соединил своей судьбой дореволюционную Россию, советскую историю и современность. Герой Социалистического Труда (1986). Лауреат государственных премий СССР (1952, 1969) и Российской Федерации (1993).
