CC BY
186
зование, синтез идеи, понятия, образа, иначе говоря, - этноконцепт, который, трансформируясь в результате исторического развития, специфики национальной культуры и менталитета людей, оказывается активной формообразующей силой, окультуривающей социальное и географическое пространство.
Литература
1. Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1998. С. 224-225.
2. Базоркин И. Из тьмы веков. М., 2002. С. 40.
3. Вежбицкая А. Русский язык // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 371.
Администрация Республики Ингушетия 16 декабря 2004 г.
© 2005 г. Т.С. Оленин
ПРОБЛЕМА КЛАССИФИКАЦИИ РУССКОГО РЕЛИГИОЗНОГО СЕКТАНТСТВА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Русское религиозное сектантство в эпоху капитализма представлено самыми разнообразными по вероучению и практике течениями. В каждом отдельном случае исследователь или миссионер нуждались в знании учений отдельных сект. Представления Церкви в этой области были настолько отрывочными и незначительными, что русские секты зачастую считались разновидностями старообрядческого раскола. Однако с середины XIX в. началось специальное изучение сектантских учений. При этом теологи опирались на имевшиеся сведения о происхождении сект, оставляя без внимания их дальнейшее развитие, которое зачастую так меняло природу секты, что делало беспредметной ранее подготовленную аргументацию миссионеров. Дополнительная информация из расследований и обысков полиции создавала неполную и зачастую искаженную картину, а сообщения из сектантских источников часто бывали недостоверными.
Целью исследования является анализ сущности вероучения наиболее распространенных сект в Российской империи; рассмотрение имеющихся классификаций русского сектантства. Задачи исследования состоят в изучении основных мероприятий царского правительства в отношении русского сектантства в различные периоды истории Российской империи, как следствие реакции на духовные программы и религиозные мероприятия сектантов.
Рост сект в эпоху капитализма в России, особенно в XIX в., их постоянные разделения, возрождение старинных религиозных учений свидетельствуют об исключительной религиозной активности народа в этот период. По оценкам Министерства внутренних дел, в середине 1820-х гг. в
России было около миллиона раскольников. Уже в 1862 г. то же Министерство приводит другую цифру - «сектантов и раскольников в России несколько больше 8 миллионов» [1]. Таким образом, в XIX в. рост сект и раскольников-старообрядцев составил около 7 миллионов. Но этот показатель скорее всего демонстрирует несовершенство системы подсчета, определения и классификации русских сект. Автор данной работы доверяет цифрам, приведенным игуменом Павлом, перешедшим в православие из старообрядчества. Он «объяснял, что министерские чиновники считали признаками раскола любые проявления "народного православия", а также записывали в раскол всех не ходивших на исповедь; то и другое вело к преувеличениям числа раскольников... количество которых в Империи составляло 3 миллиона» [2]. В этом факте проявилась растерянность Святейшего Синода в борьбе с сектантством, так как Синод до начала ХХ в. не смог определить численность и даже расселение сектантов в империи. Если даже статистика о старообрядцах была крайне неточной и основывалась на поверхностных оценках и приблизительных подсчетах, то о сектах не было совсем никаких сведений, кроме предположений. Секты существовали втайне, распространялись в народе незаметно и избегали государственного надзора; сектанты маскировались под православных и не покидали церковных приходов. Такое поведение было обычным, например, для хлыстов. Епархиальные архиереи не интересовались точными данными, так как не хотели регистрировать свои епархии в Синоде как «зараженные». Приходские священники, от которых и поступали основные сведения в государственные органы, как правило, занижали численность сектантов в интересах своей служебной карьеры. К тому же сектанты были подвижной частью населения; в областях, в которых сектанты селились компактными массами, они заняли ловкую оборонительную тактику, свойственную подпольным движениям, и считали себя свободными от обязательств сообщать государственным органам правдивые данные. Как правило, полиция никогда не могла получить достаточного материала, разоблачающего сектантов. Так, в министерстве внутренних дел в 1863 г. число хлыстов и скопцов было определено в 110 000, и столько же молокан и духоборцев. А.С. Пругавин предполагал, что число штундистов в 1877 г. равнялось 100 000. В отчетах обер-прокуроров данные по годам по большей части не полны, потому что, во-первых, зачастую сведения из епархий отсутствовали, а во-вторых, при составлении епархиальных отчетов в консисториях из желания угодить властям прибегали к ложным данным [3].
На основании всеобщей переписи населения в 1897 г. было зарегистрировано официально 176 199 сектантов, которых по старинке разделили лишь на две группы: рационалистические и мистические секты. При этом в последнюю группу, куда относили в основном хлыстов и скопцов, было записано лишь 3733 человека. Под первой группой подразумевались «евангелические» секты, которые при широком распространении штундизма во 2-й половине XIX в. и позднее баптизма были наиболее многочисленными [3].
По неофициальной оценке, прозвучавшей на четвертом миссионерском съезде 1908 г., в 1907 г. в России было около 5 миллионов «сектантов разного толка» (не считая старообрядцев). Неудача всех церковных мер по сокращению данных показателей объясняется не только новой политической ситуацией, создавшейся после указов о веротерпимости, но и тем, что корни этой неудачи уходят глубоко в прошлое: миссионерство Церковью не ценилось и значение его принижалось, а также политикой государства в отношении сект и безразличием к данной области [2, с. 37].
В.К. Филатов приводит следующие цифры сектантов-протестантов: «В 1917 г. в Российской империи насчитывалось 200 тысяч баптистов и евангелистов. Большинство из них жило на Украине, значительную часть составляли немцы, латыши, эстонцы. Кроме того, в это время в России было около 7 тысяч адвентистов, появившихся в 1890-е гг. До революции русский баптизм-евангелизм находился еще в стадии становления. Его идейное и организационное лицо во многом определялось его происхождением: с одной стороны, «родимыми пятнами молоканства и духоборства», а с другой, непосредственным культурно-историческим влиянием западных миссионеров, активно участвовавших в формировании церквей своих российских единоверцев» [4]. Почему сектанты искали ответа на свои религиозные вопросы вне православной Церкви? Известный публицист И.С. Аксаков, отвечая на этот вопрос, в 1868 г. писал: «Откуда такая духовная податливость русского православного человека?.. Не оттого ли, что этот русский человек лишен положительно всякого религиозного воспитания? что его отношение к православию часто бытовое, и, вырванный из своей бытовой среды, не вооруженный ни знанием, ни сознанием, он не в состоянии выдержать борьбы» [5]. Русский религиозный ренессанс, «серебряный век», возродив богоискательство в русском народе, объясняется самыми разнообразными влияниями, и русское сектантство в этом отношении не является исключением.
И.К. Смолич выводит психологическую доминанту «оживления» интереса к сектантству, объясняя стремление человека к секте особенностями русского характера, духа - «человеческий дух мятежен и беспокоен, и это угрожает вере. В русском народе это беспокойство, возможно, было особенно сильным, даже в те периоды церковной истории, которые некоторые историки хотели бы представить как застой религиозной жизни... последствием духовной мятежности оказывается склонность сектантов к крайним выводам, обусловленная раскованностью религиозного мышления. Русская мысль вообще имеет тенденции к безмерному радикализму, который, в конечном счете, объясняется бескомпромиссным поиском абсолютной истины. Русский характер с его постоянными религиозными исканиями, максимализмом и эсхатологическими устремлениями был важнейшим движущим элементом в истории русского сектантства.» [3, с. 166]. Можно не согласиться с тезисом И.К. Смолич об исключительности русского характера в том, что на протяжении всей церковной истории
среди всех народов возникали ереси и секты, отпадавшие от господствующих Церквей. В этой связи Р. Коэн справедливо отмечает, что нельзя говорить об отдельном народном религиозном опыте - «подлинно религиозное сознание само в себе объемлет те стороны бытия, которые порознь почитаются сектами. Все эти секты - не более чем составляющие единого религиозного опыта, который теоретически может быть описан только по частям, но пережит и воплощен - только в целостности» [6].
Более сотни сект - «демониаки», «перемазовцы», «воздыханцы», «бесо-перевоплощенцы», «нетовцы глухие», «нетовцы поющие» и даже «филип-повцы нечадородные» в противовес «филипповцам чадородным»... Душа русского человека всегда стремилась к совершенству; и в самых диких скаканиях взамен общепринятых молитв, в отказе от чая или картофеля, в лишении себя тихих семейных радостей, замененных групповыми оргиями, вчерашний православный искал свою единственную дорогу к Богу. Н.М. Никольский считал, что предпосылки увеличения численности сект в эпоху капитализма в России кроются в социальных противоречиях - государственная церковь и старообрядческие церковные группировки в эпоху капитализма были «организациями господства и эксплуатации; секты были, напротив, за немногим исключением, такими организациями, которые создавались с первоначальною целью уйти от какого бы то ни было господства и только в процессе своего развития превращались также в организации господства. Секты создаются преимущественно в крестьянской среде, лишь иногда захватывая и городское мещанство» [7]. Примерно так же объяснял уход человека в сектантство М. Вебер, который доказал, что сам дух капитализма есть переход от идеи чудесного, коллективного спасения - к спасению личному, узкому, внутренне детерминированному. Социолог успешно показал связь капитализма и зарождения протестантских сект.
Рассмотрим основные мероприятия российского государства в отношении сект, иллюстрирующие состояние и трансформацию русского сектантства. Уже в период правления Екатерины II государственная власть вынуждена была принять меры против секты скопцов, чьи призывы к самооскоплению были недопустимы с точки зрения морального здоровья народа. Императрица, склонявшаяся тогда к веротерпимости, постановила в указе от 1772 г., что при расследовании надо поступать осмотрительно и осторожно, так как «ничего нужнее не бывает, как... сохранение и безопасность множества людей... от всяких иногда невинным людям быть могущих привязок и притеснений». В случаях обнаружения сект необходимо, как пишет далее императрица, с одной стороны, пресекать столь безумные глупости при самом их возникновении, а с другой - охранять и защищать прочих людей от доносов и арестов. «Мы за нужное находим здесь прибавить, чтобы вы при следствии поступали для изыскания правды без всякого истязания и самым кротчайшим образом» [8].
В том, что устоявшиеся религиозные конфессии порождают неортодоксальные секты, которые нарушают фундаментальные догматы официаль-
ной веры и воздействия на них, ставят под сомнение их авторитет, нет ничего специфически русского. Исследовательница русского сектантства Л. Энгельштейн, проводя параллель между историческими событиями в Англии и России, полагает, что религиозный нонконформизм был характерен как для английской, так и для русской истории. «В Северной Америке шейкеры, онайдане и мормоны сочетали специфические версии христианской доктрины с разными формами сексуальной саморегуляции. В более близкие к нам времена общественное мнение поражали примеры массового религиозного энтузиазма, приводившие к самоуничтожению» [9].
При Александре I проводилась политика веротерпимости и снисхождения к сектантам, особенно к духоборцам. В своем указе от 1805 г. херсонскому губернатору император разграничил нарушения государственных законов и «чисто вероисповедные заблуждения». Однако тайный указ в следующем году ужесточал это постановление: со скопцами следовало поступать «как с врагами человечества». Александр I издает указ «Общее правило, принятое мною на заблуждения сего рода.», где продемонстрировал отказ от вмешательства в вопросы веры, тем самым парализовал и без того слабые миссионерские усилия церковных институтов. «И в самом деле, александровская эпоха была временем предельной религиозной терпимости в России...» [10].
В александровскую эпоху господства мистицизма в умонастроениях правящих кругов церковная миссия среди сект полностью замерла. «Быть сектантом, причем самым крайним, в ту эпоху было даже выгодно. Так, молоканам, отказывавшимся от военной службы и не признававшим никаких правительств и государственных налогов, были подарены государством плодороднейшие земли в Новороссии, в то время как законопослушные православные крестьяне оставались бесправными крепостными. Такие же отказчики от военной службы, немецкие менониты, могли не только создавать свои самоуправляющиеся земледельческие колонии в России, но и с неофициального разрешения голицынского Синода обращать в свою веру соседних русских крестьян» [10].
После восстания декабристов царь Николай I изменил политику правительства по отношению к сектам. Знаменский пишет об этом периоде: «Царствование Николая I с начала до конца отличалось строго православным направлением и строгой цензурой, старавшейся предотвращать всякую открытую проповедь неправославных учений. Но учения подобного рода все-таки продолжали распространяться в обществе путями прикро-венными. Первыми деятелями мистического движения некоторое время продолжали оставаться масоны. В 1813 г. все мистическое движение сосредоточилось в библейском обществе, при содействии которого русская литература наводнилась целой массой мистических книг и брошюр, обязательно рассылавшихся по всем учебным заведениям, приходам, монастырям, книжным лавкам. Русские мистики совершали умную молитву с приезжавшими в Россию квакерами, окружали кафедры приезжих
проповедников» [11]. Но уже к 1826 г. были запрещены молитвенные собрания скопцов, а центральному органу политической полиции - III Отделению собственной Его Императорского Величества канцелярии было приказано собирать информацию о существовавших сектах и расколе. В Свод законов 1832 г. были включены многочисленные статьи, направленные против сектантов. Четко прописывались наказания, например, за принадлежность к секте скопцов, за кастрацию и вербовку в секты. В 1842 г. министр внутренних дел запросил Святейший Синод о том, какие секты наиболее враждебны учению Церкви. Донесение обер-прокурора содержало подразделение сект на три категории со следующей характеристикой вреднейших сект: «1) Иудействующие, ибо это хуже, нежели ересь; это совершенное отпадение от христианства и существенная вражда против христианства. 2) Молокане хотя, по-видимому, и держатся Священного Писания, но берут из него только то, что им нравится, не признают ни таинств, ни иерархии. Не принимают присяги, никакой власти не признают богопоставленною; повинуются, только поколику нельзя противиться. Секта разрушительная. 3) Духоборцы. Сколько известно, одинакового духа с молоканами. 4) Хлыстовщина. Ересь богохульная, потому что, не отвергая наружного общения с христианскою Церковию, вводит челове-кообожание. 5) Скопцы. Также богохульная ересь, потому что начальника секты почитают Христом. Вредит обществу, осуждая брак, искажая людей и истребляя потомство» [12]. В Своде законов 1857 г. предписания о сектантстве были расширены за счет включения указов, открывавших отделения секретного комитета, главной обязанностью которых было - осуществлять надзор за расколом, слежение за сектами.
Правительство Александра II продолжало политику государственных мер против сект. Свод законов 1857 г. дал для этого юридическую основу. В 1858 г. архиепископ Никанор Бровкович прокомментировал «Наставление для руководства при исполнительных действиях и совещаниях по делам, до раскола относящимся» как отказ от «прежней вековой практики воздействия власти на всякие отпадения от господствующего вероисповедания» [13].
В 1881 г. обер-прокурор Священного Синода Константин Победоносцев представил Александру III материалы, в которых раскрывались связи сектантов с социалистами, осуществившими убийство Александра II. Правительству было известно, что ряд сектантов, «отвергая все церковные обряды и таинства», «не только не признают никаких властей и восстают против присяги и военной службы, уподобляя верных защитников Престола и Отечества разбойникам, но и проповедуют социалистические принципы, как, например, общее равенство, раздел имуществ и т.п.» (Правительственный циркуляр от 4 июля 1894 г.) Из переписки обер-прокурора с российскими дворянами узнаём, что «теперь не время ограничивать как бы то ни было власть самодержавную, не время либеральничать... Бог и совесть велит делать все, что нужно для защиты религии,
царя, семьи его и семьи вообще, собственности, а значит родины, и что тот слуга, который бережет не только свою жизнь, но и репутацию свою, когда спасение царя и народа требует принести в жертву и то и другое, -есть изменник и больше ничего» [14].
О напряженности религиозной жизни народа в данный период свидетельствуют многочисленные паломничества, поездки к старцам, рост числа женских монастырей и не в последнюю очередь споры о «конце света» во всех слоях общества. Для определения дальнейшей трансформации сектантства важно определить методологию классификации сект в эпоху капитализма. Обычное разделение сект на мистические и рационалистические, на наш взгляд, не очень удачно, так как мистика и рационализм в некоторых сектах переплетаются. Классификация сект предполагает их распределение по категориям на основании сходства в главных чертах, характеризующих ту или иную группу.
В русской богословской литературе по современному сектантству существовало несколько классификаций, но все они, по признанию проф. Т.И. Буткевича, были несовершенными [15]. Некоторые авторы делили все секты на «простонародные» - хлыстов, скопцов, молокан, штунду и подобные, и «интеллигентные»: толстовцев, пашковцев и т.п. Но это деление также не является удачным, поскольку в хлыстовских радениях участвовали аристократы, а также видные представители «серебряного века», а пашковщина усвоялась простыми людьми.
Разделение сект на евангелические и духовные также представляется несовершенным, поскольку сектанты считали, что одни секты заимствуют вероучение из Евангелия, а другие из личных откровений. Систематизация сект по структуре предпосылок, обусловивших их возникновение, является не полной, так как возникновение сект вызвано многими причинами и выявляется на определенной мировоззренческой системе. Хронологический принцип систематизации также не приемлем, потому что не всегда можно точно установить время появления сект; некоторые секты возникли почти одновременно; такое расположение разрывает органичную связь сект с их позднейшими разветвлениями.
На наш взгляд, наиболее удачной является «миссионерская классификация», которая делит секты на мистические, рационалистические и мис-тико-рационалистические. Под рационалистическими сектами подразумевались те, которые развились под влиянием идей протестантизма, пришедших с Запада. Мистические секты основывались на вере в непосредственное общение человека с Богом, который, по мнению сектантов, воплощается в последователях секты. Эти секты совмещали в себе национально русские черты со своеобразной мистической практикой. Хлысты, скопцы, бегуны, прыгуны, нетовцы, скрытники, дурмановцы, немоляки, молчальники, катасоновцы, шелапуты - вот лишь немногие из мистических сект в эпоху капитализма. Но поскольку у рационалистических сект имеются элементы мистики и наоборот, то граница между этими катего-
риями весьма условна. Однако главный недостаток этих систем в том, что они не указывают на существо религиозных воззрений сект и не дают возможности проследить историю и трансформацию конкретных еретических идей, их влияние на возникновение новых ересей.
Секты могут классифицироваться по типам религиозного руководства. При классификации такого рода исследователи русского религиозного сектантства О.В. Тимченко, В.Б. Шапар выделяют секты: 1) харизматические, возникновение и деятельность которых связаны с появлением тех или иных провидцев, пророков и т. п.; к таким религиозным организациям относятся, например, некоторые секты духовных христиан; 2) авторитарные, руководство которых опирается на многолетние традиции, обычаи, связанные с происхождением, генеалогией «вождей»; к этим сектам относятся духоборы, молокане и др.; 3) иерархические, или секты церковного типа; члены этих организаций подчиняются руководству не в силу личных заслуг руководителей, а в результате убеждения в том, что те получили свои посты на основании устава секты (меннониты, баптисты, евангелисты и др.); 4) теократические, которые стремятся к созданию религиозно-теократической организации; к этому типу сект можно отнести секту ильинцев. Для большинства сект характерна строгая структурно-организационная и должностная иерархия. Рядовым верующим стремятся внушить мысль о том, что пресвитеры «поставлены на служение самим Богом, выполняют его волю». Иногда в общинах создаются женские советы, на которых лежит обязанность вести религиозно-воспитательную работу среди женщин, детей и т. п.
И. Липранди полагал, что эта единая, по существу даже коммунистическая, община сектантов различных форм вероисповедания имеет связь «со всеми концами» государства и обладает огромными капиталами. К сектам, ересям и расколам чиновник присоединил и славянофилов, так как они могут бессознательно и «внезапно слиться» с самыми радикальными сектами. Н. Бердяев, отмечая недостаточность и узость имеющейся «обширной литературы» по русским религиозным движениям, приводит свою классификацию и сущность русского сектантства: «Я встречал целый ряд самородков, представителей народной теософии, и каждый имел свою систему спасения мира. Никто не мирился на меньшем, чем полное и окончательное спасение мира. Черта чисто русская, чуждая европейскому сознанию. Один видел спасение это в том, чтобы совершенно отрицать и добро, и зло.. Другой видел спасение в том, чтобы "завернуться в мгновении", выйти из времени, победить прошлое и будущее. Третий видел спасение в одном непротивлении и ничего, кроме непротивления, не хотел видеть и знать. Четвертый имел свое собственное, им впервые открытое учение о Христе и лишь с ним связывал спасение мира. И для всех очень характерно нежелание знать мировую преемственность, связать себя с опытом и мыслию человечества. Этим людям чужда духовная соборность и еще более чужда им всякая культурная традиция мысли и творчества. Сектант - человек пора-
женный, раненный неправдой (внешнего) православного быта и церковного строя» [16]. Этот аспект «неправды православия и Церкви» одновременно отмечает крупнейший государственный деятель эпохи двух Романовых С. Витте. В своих «воспоминаниях, мемуарах» в начале ХХ в. он пишет: «. наибольшая опасность, которая грозит России - это расстройство Церкви православной и угашение живого религиозного духа. Теперешняя революция и смута показали это с реальной, еще большей очевидностью. Никакое государство не может жить без высших духовных идеалов. Без живой церкви религия обращается в философию. без религии же масса обращается в зверей, но зверей худшего типа. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий» [17].
В середине ХК в. в Российской империи изменяется методология классификации сект. Впервые секты подразделяются по «политическим признакам». Так, чиновники «Комиссии по делам раскольников, скопцов и других сект» при Министерстве внутренних дел И. Липранди и В. Даль в 1855 г. классифицировали «хлыстов, бегунов и скопцов» как политическую часть раскола, как «конфедеративно-религиозную республику».
На «недостоверность миссионерских классификаций, правительственной статистики и вообще всего понятийного аппарата, существовавшего в области сектантства», указывал пролетарский сектовед Бонч-Бруевич. Он отмечал, что «столь зыбкий материал допускал самые радикальные интерпретации», в то время как «сектантство наше в высшей степени разнообразно» [18]. Русские секты он делил на «слишком умеренные» и «очень радикальные», «близкие к отрицанию частной собственности» [19]. В своем многотомном издании «Материалы по истории сектантства и старообрядчества» В.Д. Бонч-Бруевич проводил линию на соединение религиозного и политического диссидентства.
В советский период к вопросам анализа сущности русского сектантства обращался А. И. Клибанов. Религиозное сектантство дореволюционного периода российской истории рассматривается им как одна из форм выражения социального протеста и альтернативной организации экономической жизни. А. И. Клибанов указывал, что «численный рост сектантства в 1917-1928 гг. не был характерен для всех видов сектантства». Он отдельно выделял христоверие, субботничество, духоборчество, молоканство. Автор полагал, что данные секты «пришли в упадок» [20].
В монографии Е.А. Вишленковой «Религиозная политика: официальный курс и "общественное мнение" России александровской эпохи» рассмотрены новые тенденции процесса складывания государственного управления российскими церквами и религиозными организациями в единое «духовное ведомство». Его становление рассмотрено в контексте идейных столкновений по вопросу государственно-церковных отношений в России. Автор, проанализировав религиозные представления лидеров сектантских групп, показала значительную роль масонского ордена и Библейских Обществ в политической жизни империи эпохи Александра I.
Данный аспект не был отражен в существовавшей на тот период «миссионерской классификации».
Из всех дореволюционных сект только баптистам удалось сохранить организационное единство и легализовать свое существование в 1944 г. в качестве религиозной организации «Союз евангельских христиан-баптистов СССР». К нему примкнула небольшая группа пятидесятников, при условии, что последние откажутся от практики «говорения на языках». Однако законное существование баптистов сопровождалось жесткими гонениями власти. За постперестроечный период действия нового закона «О свободе совести» не объявились ни молокане, ни духоборы (до революции значительные по численности). Сибирских хлыстов вытеснили «харизматики», а такие распространенные дореволюционные секты, как «федоровцы» и «субботники», сохранились в трех селах Воронежской области. Таким образом, «старые русские секты» оказались невостребованными в постсоветском обществе, так как были не конкурентоспособными в финансовых и организационных возможностях. Приумножили свои ряды лишь секты, принадлежащие к международным организациям: баптисты, адвентисты седьмого дня, пятидесятники.
В итоге вырисовывается следующая концепция: изменение культурологических феноменов приводит к смене религиозных парадигм русского религиозного сектантства, т.е. русские религиозные секты, являясь составной частью общего культурного процесса, его отражением, первыми концентрируют в себе новые культурные особенности и запросы эпохи, становясь своеобразными культурными «пионерами», «культурной изнанкой», «контркультурными феноменами» (П. С. Гуревич), а в некоторых случаях «культурными катализаторами» (например, мистические секты во многом предопределили возникновение русского религиозного ренессанса конца Х1Х - начала ХХ в., оказали мощное воздействие на русских религиозных философов - В. Розанова, Н. Бердяева, В. Соловьева). Появление новых религиозных культов, сект-«версий» обусловлено сменой и взаимовлиянием мировых парадигм и культур, жестким преследованием традиционных вероисповеданий.
Литература
1. Варадинов Н. История Министерства внутренних дел. История распоряжений по расколу. СПб., 1863. Кн. 8. С. 179.
2. Цит. по: ЭткиндА. Хлыст. М., 1998. С. 35-36.
3. Смолич И.К. История русской церкви. М., 1997. Кн. 8. Ч. 2. С. 170-172.
4. Филатов В. Феномен российского протестантизма // Церковь и общество. № 2(39). М., 2003.
5. Аксаков И.С. О правде русской политики // Полн. собр. соч. М., 1886. Т. 1. С. 356-357.
6. Коэн Р. Несчастное религиозное сознание // Электронный адрес: Miserable religius.
7. Никольский Н.М. Сектантство и развитие капитализма в России // Хрестоматия. Религия и общество. М., 1996. С. 623.
8. Цит. по: Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1985. С. 353-356.
9. Энгельштейн Л. Скопцы и Царство небесное. М., 2002. С. 8
10. Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России, СССР. М., 1996. С. 156.
11. Цит. по: ТальбергН. История христианской Церкви. М., 2000. С. 57-58.
12. Победоносцев К.П. и его корреспонденты: Воспоминания. Мемуары: В 2 т. Т. 1. Минск, 2003. С. 220-221.
13. КельсиевВ.И. Собрание постановлений по части раскола. Ь., 1875. С. 319.
14. Цит. по: Смолич И.К. Борьба против сектантства. М., 1997. С. 195.
15. Буткевич Т.И. Обзор русских сект и их толков. Харьков, 1910. С. 37-42.
16. Бердяев Н.А. Духовное христианство и сектантство в России. Париж, 1989. С. 446-448.
17. Витте С.Ю. Воспоминания, мемуары. М., 2002. Т. 1. С. 521-522.
18. Материалы секций и комиссий. Москва, приложение к стенографическому отчету о XIII съезде РКП(б). М., 1924. С. 83.
19. Бонч-Бруевич В.Д. Старообрядчество и самодержавие // Жизнь. 1902. № 3. С. 294-307.
20. КлибановА.И. Религиозное сектантство в прошлом и настоящем. М., 1973. С. 140. ФГНУ «Северо-Кавказский научный центр высшей школы» 3 ноября 2004 г.
© 2005 г. Б. С. Щеглов
К ВОПРОСУ
О ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
В рамках рассмотрения проблемы, связанной с аналитическим обзором различных подходов к философии истории, возникает ряд аспектов, которые, в конечном счете, создают достаточно широкую палитру мнений, но не претендуют на расстановку приоритетных акцентов, связанную со своеобразием понимания соотношения философии и истории в рамках постнеклассической науки. Во второй половине XX в. начал складываться новый тип постнеклассической рациональности, который, подчеркивая историчность самого разума, акцентирует внимание на процессах коммуникации, осуществляемой в определенном социокультурном пространстве и времени и детерминируемой исторически конкретными системами ценностей. Время возникновения новой парадигмы, ее границы, очерченные теми или иными философскими концепциями, школами, течениями, установить столь же трудно, как и в случае неклассической рациональности. Истоки нового типа философствования видят не только во взглядах
