CC BY
61
УДК 001.8+001.18
ПРОБЛЕМА ГЕНЕРАЦИИ НОВОГО ЗНАНИЯ В ПОСТНЕОКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКЕ
В.Ф. ЧЕШКО1, В.И. ГЛАЗКО 2
(1 Харьковский национальный экономический университет;
2 Центр нанобиотехнологий РГАУ — МСХА имени К.А. Тимирязева)
Вновь формирующиеся в современной науке междисциплинарные области исследования представляют так называемое интерпретационное — «кен-тавровое» знание и обладают сложной структурой. Наиболее ярким примером является формирование новой науки биоэтики. Интерпретационное знание в случае пост-академической (постнеклассической, «человекомерной») науки и high-hume технологий становится разновидностью пострационального знания, отличающегося интер- и междисциплинарным характером, концептуальным эклектизмом, социальной прагматикой. Особенности процесса генерации нового научного знани и структура фундаментальной научной теории в постнеклас-сической науке, а также механизмы коммерциализации, политизации и идеологизации науки (на примере «мичуринской генетики») анализируются с позиций коэволюционной модели теории познани (эпистемологической модели).
Ключевые слова: коэволюционная эпистемологическая модель, интерпретационное научное знание, биоэтика, политизация и коммерциализация науки.
В результате вступления техногенной цивилизации в информационную фазу своего развития важнейшим системоформирующим фактором социальной и геополитической эволюции становитс изменение структуры теории познани :
- расслоение научного знания в обществе риска на опасную и предупреждающую науку;
- замещение / вытеснение логикоэмпирической верификации теории ее социальной проверкой и, как следствие, неизбежная идеологизация и политизация современного («человекомерного») естествознания;
- переход общества риска в следующую фазу — так называемой управл емой эволюции.
Новая ф аза э волюции науки характеризуется усложнением структуры
современного «человекомерного» естествознания , формирование в ней нескольких парадигмальных ядер. Проблема верификации научной теории приобрела вновь философско-мировоззренческую актуальность, вы-
ход щую в сферу цивилизационной теории и философской антропологии. Ведущим принципом проверки адекватности теоретической конструкции как объя снительной модели выступает не причинно-следственна детерминация ее элементов, а интеграция научных теорий в существующую систему ментальных и ценностных установок духовной культуры. Атрибут классической науки — этическа нейтральность научного знани — становится недостижимым в инструментальном плане идеалом. В этом контексте по вление и развитие биоэтики
приобретает не только социально- и цивилизационно-аксиологическое, но и познавательное значение для выяснения путей построения элементов современной теории познания . Вопрос об э тически допустимых и этически не допустимых способах и техниках научного исследовани и их прикладного — технологического использования и вопрос о возможных эволюционных траектория х будущего развития техногенной цивилизации сплетаетс в единый узел. Его анализ тесно свя зан с перспективой выживания науки и технологии как несущей конструкции той же самой цивилизации [5].
При рассмотрении реалии прогресса технологий управляемой эволюции в социополитическом контексте общества риска приходитс придти к выводу о наличии двух устойчивых тенденций будущей эволюционной истории цивилизации: во-первых, са-моконструирование разумной жизни, почти неизбежно свя занное с концом биологической истории Homo sapiens; во-вторых, возврат в «Новое средневековье», коллапс техногенной цивилизации.
Ранее нами проанализированы структурные — статические социально-мировоззренческие аспекты этой проблемы в ее эпистемологической интерпретации. Имеются в виду парадигмальные трансформации современной теоретической науки, ее превращение в так называемое интерпретационное знание [3, 6]. Здесь мы остановимся на эволюционнодинамической стороне того же вопроса, т.е. радикальных преобразованиях как самого процесса генерации нового знания в собственно эпистемологическом, экономико-политическом и социокультурном контекстах.
Эволюционная эпистемология постнеклассической науки
Основные черты генезиса научнотехнологических инноваций наиболее адекватно описываютс посред-
ством коэволюционной модели. Эта точка зрени преобладает в современной социальной эпистемологии и когнитивистике. Как демонстрируют последние методологические разработки, вытекающие отсюда идеи и установки становятся философско-мировоззренческой доминантой техногенной цивилизации, как в ее западном (США, Канада, ЕС), так и Восточном (Китай, Япония, Индия), Евразийском (Росси и некоторые страны бывшего СССР) вариантах. Одной из тенденций в эволюции самой теории познани вл етс мигра-ци исследовани механизмов генерации научного знани из сферы собственно логики и методологии науки в сферу социологии — рассмотрение этого процесса как результирующей системных взаимодействий социальных структур и институтов.
Этот вывод становитс более наглядным, если выстроить временной р д господствующих объ снительных моделей. Представление о росте научного знани как суперпозиции трех пар коэволюционирующих систем «наука — власть», «наука — бизнес и власть — бизнес», опирается на математические и концептуальные разработки Г. Этцковича и Л. Ледес-дорфа [8]. Модель этих авторов существенно потеснила эволюционноэпистемологическую концепцию
Карла Поппера, дисциплинарно-парадигмальную схему организации и эволюции науки Т. Куна и проблемно-трансдисциплинарную модель М. Гиббонса и его соавторов [13].
Дисциплинарно-парадигмальная модель предусматривает двухфазный характер процесса роста научного знания («нормальная» наука — научна революци ), причем обе
фазы циклически смен ют друг друга. Если прибегнуть к эволюционной аналогии, фазу «нормальной» науки можно сравнить с адаптивной радиацией, в ходе которой доминирующая парадигма последовательно вт гива-
ет в орбиту своего вли ни все более широкий набор эмпирических фактов. Аналогично научную революцию можно сопоставить с макроэволю-ционной бифуркацией — рождением нового таксона высокого ранга, занимающего доминирующее положение в биоте. Однако в любом случае, как «нормальная» наука, так и переход к научной революции преформируетс содержанием и логической структурой самой парадигмы, внутренними трансформаци ми и коллизи ми научной дисциплины. Именно парадигма предопределяет как предмет, так и методы исследования, идеальную форму объяснительной модели, получаемой в результате. «Естественное» течение научно-технологического развития предполагает жесткую дисциплинарную организацию с четкими границами между дискретными парадигмами, вокруг каждой из которых формируется соответствую-ща дисциплина с адекватной ей инструментально-методологической базой. Этот режим производства научного знания (Режим-1 по терминологии Гиббонса и его соавторов) концентрируетс на исследовании специфического предмета, природа которого определяется содержанием и структурой соответствующей парадигмы.
В соответствии с проблемно-трансдисциплинарной моделью
(Режим-2) научное исследование кон-центрируетс на решении проблемы и инициируетс социальным контекстом — наличием соответствующего социального заказа. Перва особенность актуализируетс в новой структуре научной теории, в которой дисциплинарно-парадигмальна ор-ганизаци теории смен етс интерпретационным, или «кентавровым» (по крайней мере — как историческая перспектива) знанием [6]. Вторая имеет столь же существенные последствия , к важнейшим из которых авторы модели относ т следующие
три ([13], с изменения ми и уточнения ми):
1) идеологизация (управление приоритетными исследовательскими задачами) — непосредственное и, зачастую, решающее участие политических и бизнес-структур в инициации исследовательских проектов;
2) коммерциализация исследований, т.е. приобретение научными концептами атрибутов рыночного товара;
3) политизация (отчетность) науки — заметный контроль со стороны экстра-научных социальных структур и институтов всех аспектов течения и, тем более, результатов всех стадий научного исследовани (темы, концепции, методологии) — уже непосредственно и открыто (de jure), а не опосредованно и неявно (de facto).
Наконец, изменяется и сама ор-ганизаци научно-исследовательской де тельности. Ее несущим элементом станов тс не научные школы и не стабильные исследовательские коллективы, а команды, состав которых формируетс по принципу мульти-дисциплинарности, возникающие для работы над специфическими проблемами, существующие и сотрудничающие в течение коротких периодов времени, и после достижения поставленной цели распадающиес или пе-реформирующиес дл решени следующей социально-востребованной
научной проблемы.
Сами авторы, очевидно, рассматривали «Режим-1» и «Режим-2» как последовательные эволюционные фазы, а не альтернативные варианты механизмов генерации научных теоретических концептов. Эта точка зрени была впоследствии прин -
та многими исследовател ми — социологами и философами на Западе. Как писал Дж. Зиман [16], «то, что, можно было бы назвать «постиндустриальной наукой1» отличаетс от
более раннего стереотипа индустриальной науки, подменяя «рыночную
конкуренцию» [концептуальных попу-л ций и научных школ — их носителей] «командно-административным» управлением. Исследовательские
группы работают, выполняя команды, подобно маленькой фирме, про-извод щей конкурентоспособный товар на рынок. Коммерческа предприимчивость и лична мобильность замещает профессиональную ответственность и стабильность карьеры, как принципы организации [научноисследовательской] дея тельности».
Переход от классической (дисциплинарно организованной) к пост-академической науке соответствует трансформации техногенной цивилизации в фазу информационной культуры, а рыночной экономики — в экономику знаний. Он сопровожда-етс по влением в семантическом
коде научного сообщества терминов-брендов, ранее здесь неизвестных, заимствованных извне — из культуры гражданского общества, сложившегося на Западе в последние несколько столетий (менеджмент, контракт, администрирование и контроль, ответственность, обучение, занятость). Дж. Зиман в уже упомя нутой книге не без оснований считает их признаком прогрессирующей (добавим — перманентной) «бюрократизации», и заявляет, что выживание академической (фундаментальной) науки в новом социальном контексте весьма «замечательно».
В действительности, «Режим-2» означает существенный отход от принципов социальной автономии науки, пересмотр критериев обоснованности и достоверности, радикальное преобразование семантического кода науки, а следовательно, ее методологии. Именно преобразовани
семантического кода, обеспечивающего коммуникацию членов научного сообщества, позволяют диагностировать тенденцию — потенциальную и уже актуализованную — не только коммерциализации, но и политизации науки, ее интеграцию в политические, бизнес-институты и структуры в качестве их функционального элемента.
В терминах эволюционной эпистемологии изменение адаптивного ландшафта, в котором происходит селекци исследовательских коллективов, школ, направлений, сводится к их возможности выполнять некоторый социально-политический заказ. Как писал недавно финский исследователь Юха Туунайнен, преимущество не только в сфере прикладных разработок, но и теоретической науки получает исследовательска группа, которая сочетает в себе фундаментальное понимание изучаемого феномена с использованием его «социального потенциала» [15]. Иными словами, успех способствует тем и только тем, кто способен как можно быстрее перейти от объективного содержания теоретического конструкта к его субъективному смыслу, выйти в сферу политической корректности и социальной полезности. Именно полезность становитс основным критерием оценки научно-теоретических концептов. Идеальным воплощением научного лидера в этой модели следовало бы рассматривать Луи Пастера, чьи теоретические изыскани всегда были подчинены прагматическому социальному заказу [14]. В российском социально-историческом контексте
аналогичными фигурами могли бы послужить Николай Вавилов или Дмитрий Менделеев.
1В западной, прежде всего англоязычной, литературе для обозначения описываемого феномена используется обычно термин post-industrial («постиндустриальная») или post-academician («постакадемическа ») наука. В отечественной литературе благодаря работам А.С. Степина и в настоящем исследовании как более употребительные утвердились термины постнеклассическа я, или «человекомерная» наука.
В ситуации размытости границ между социальными институтами и взаимопроникновени их семанти-
ческих кодов — различающихс и с трудом совместимых — проблема социальной автономии науки только обостря ется, в силу слабой прописан-ности в этой объяснительной модели дифференциации и спецификации методологических, фундаментальных и прикладных исследований.
Модель «тройной спирали» теории познания предусматривает, что самоорганизующиес и способные к тому, что мы называем прогрессивным эволюционным развитием системы об зательно включают в себ структуру из трех автономных, но взаимозависимых (коэволюциониру-ющих) и перекрывающихся элементов. Именно в этих гибридных зонах, где происходит взаимопроникновение автономных социальных институтов с образованием гибридных структур и происходит генераци новой адаптивной информации1. Каждый из элементов способен к самосто тельным адаптивным изменени м в конкретном эволюционном контексте, но в целом их эволюционная траектория неизменно стремитс к точке устойчивого равновесия . Точно также бинарные связки этих элементов ко-леблютс вокруг точек равновеси , описываемых уравнением Вольтерра-Лотки. Только в результате суперпозиции трех отдельных коэволюциони-рующих объектов в единую св зку, где каждая ее часть ассоциирована с любой другой циклом пр мых и обратных связей, генерируется иная динамическа структура. В этом случае в фазовом пространстве параметров «системная сложность — адаптивность» возникает эволюционная кривая («тройная спираль»), которая в применении к социуму и носит на-
звание — научно-технологический и социально-гуманитарный прогресс (при всей идеологической нагружен-ности этого термина, в которой авторы полностью отдают себе отчет).
В терминах теории информации Шеннона этот процесс можно представить в виде уравнени :
1(АВС) = Н(А) + Н(В) + Н(С) -
- Н(АВ) - Н(АС) - Н(ВС) + Н(АВС),
где 1(АВС) — информация, генерируема в результате взаимодействи отдельных членов коэволюционирую-щей триады (АВС — в нашем случае науки и технологии, государственной власти и производства соответственно), Н — энтропи отдельно вз того элемента и их взаимодействи . Таким образом, возможны ситуации, когда общая энтропия уменьшается (объем информации соответственно растет). Но возможно и обратное — дополнительный контур обратной св зи обуславливает деструкцию, по крайней мере, одного из членов этой триады, который, в конечном счете, переходит в общий кризис — деструкцию социально-институциональной ор-
ганизации. Такова информационна интерпретаци модели нелинейной
коэволюции (тройна спираль), развиваема в стать х Л. Ледесдорфа и его сотрудников, начиная с 2008 г. [9, 11].
Наличие третьего элемента ослож-н ет взаимодействие бинарной св зки коэволюционирующих систем путем по влени дополнительной петли обратной связи, носящей либо позитивный, либо негативный характер. Соответственно происходит либо генерация организованной сложности каждого элемента тройной системы и ее самой как некоей целостности, либо их деградаци (возрастание общей энтропии).
1«Гибридный характер» генератора новых знаний отражается в «гибридности» структуры самой теории — появлении в ее составе того, что нами обозначалось ранее как «этико-эпистемологические гибридные конструкты» [3].
Прообразом этой системы я вля етс знаменита дарвиновска триада (изменчивость — селекци — отбор), котора с по влением человека воплотилась в трехчастную стабильную эволюционную стратегию Homo sapiens, включающую суперпози-
цию трех основных типов адаптаций — биологических, культурных и технологических. Естественно, идея «тройной спирали» возникла впервые в биологии и впоследствии интегрировалась в социогуманитарное знание.
Однако только в результате работ французско-румынского математика Б. Николеску [12] эта идея конституировалась как мировоззренческое дро современной теории и практической политики.
В частности, концепция «тройной спирали» служит теоретической основой идеологии Болонского процесса как равнодействующей трех состав-л ющих — университетской (в наших услови х — академической) науки, политических и властных структур и бизнеса (экономики, производственной сферы).
«Тройная спираль» изначально предполагалась как генерализованная модель-инновация, с одной стороны описывающа эффективный механизм генерации научного знания, с другой — обеспечивающая эволюционный переход к проблемно-трансдисциплинарной организации исследовательской деятельности, не влекущий за собой эрозию существующих социальных институтов [8]. Она позвол ет обеспечить и организационную интегративную целостность системы «наука — политика — э коно-мика» и функциональную дифференциацию и автономию составл ющих ее социальных институтов. Модель адаптирована к западному социокультурному контексту, где функция производства нового знани (научное исследование) и воспроизводства научного сообщества (образование) совмещены в одной структуре — университете:
1 ) производство представлено независимыми субъектами экономической де тельности (фирмами), в отношениях между которыми доминируют горизонтальные (сетевые), а не иерархические связи;
2) функции государственной власти состоят в формировании правового пол и благопри тной дл социума конъюнктуры (социальноориентированного рынка).
«Политизированная наука»
как феномен информационной
цивилизации и общества риска
Схема информационных потоков модели «тройной спирали» оказыва-етс удобной дл анализа и других типов социально-политической организации, включая различные стадии перехода от авторитаризма к тоталитаризму и наоборот. В этом случае возможно проследить параллельные изменени степени унификации (утраты специфичности) семантических кодов, используемых различными социальными институтами. Однако и в гражданском обществе в условия х тройной спирали неизбежной я вля ет-ся «перекрывание» не только организационных структур, но и семантических кодов отдельных социальных институтов, создание своеобразного «ново за» — без него скорость реализации полученной извне информации была бы значительно ниже. Именно скорость декодировани научной информации на зык политкорректности и прибыли определ ет здесь темпы научно-технологических инноваций.
Таким образом, общее направление эволюции информационных взаимодействий в системе «тройна спираль» все более уходит от коэволюционного механизма. (В случае коэволюцион-ного взаимодействи пр мой обмен информации затруднен, соответствие информационных массивов обеспечи-ваетс преимущественно селекцией стохастических флуктуаций). Противоположной крайностью является,
как уже говорилось, унификация семантических кодов, редуцирующая процесс информационного взаимо-действи к директивно-командной системе. В зоне образовани гибридных структур, компоненты которых принадлежат различным социальным институтам, развиваются процессы интеграции, которые в предельном случае могут вывести всю триаду на более высокий уровень сложности или же закончиться ассимиляцией или подчинением одним из компонентов триады остальным. В последнем случае в обобщенном многозначном семантическом коде значения, заимствованные от одного из социальных институтов, приобретают более высокий приоритет сравнительно с оставшимися. Так, например, политиче-ска корректность или политическа целесообразность и/или экономическая целесообразность и/или социальная полезность, заняв более высокую ступень в системе приоритетов, подчин ют научную достоверность. Как результат — прогрессирующа политизаци или коммерциализаци науки соответственно.
Таким образом, эта же концепция объ сн ет механизм возникновени так называемых «ловушек» — ситуаций стагнации или регресса научнотехнологического развити . Модель открывает возможность для трактовки генезиса таких ловушек. Примером последних может служить история так называемой «мичуринской генетики и советского творческого дарвинизма» [1] как продукта смешения разнородных семантических кодов — научного сообщества, политической и производственной (бизнес) элит.
В 1997 г. одним из авторов на основании анализа контент-анализа архивных источников и данных советской экономической статистики 1928-1960-х гг. была высказана по-лучивша развитие в последующих публикаци х следующа гипотеза [4, 1]. Инспирированный политиче-
ским руководством бывшего СССР разгром советской генетической научной школы был следствием инверсии и асимметрии системы обратных св зей в цикле «власть — наука — производство». В свою очередь, это повлекло за собой нарушение конкурентных отношений между научными группировками внутри советского научного сообщества. Как видим, спуст 10 лет эта гипотеза получила общее математическое обоснование, став описанием одного из конкретных вариантов эволюции социального института науки. Возможность именно такого социально-эволюционного сценари пр мо вытекает из модели тройной спирали.
Советский Союз был далеко не единственной страной, где тенденция к огосударствлению и политизации науки стала одной из доминант эволюции политической системы. Различались лишь механизмы ее актуализации применительно к конкретному политическому режиму и социокультурному контексту. Разгром классической генетики в бывшем СССР есть экстремальное про вление процессов взаимодействия между наукой, обществом, политикой, характерных дл любого общества и любой политической организации. Сесси августа 1948 г., на которой наука генетика политически уничтожалась в бывшем СССР оказалась экстремальным (но не единичным) про влением процессов взаимодействия между наукой, обществом, политикой, характерным дл любого общества и любой политической организации. Этот вывод станет более очевидным, если мы перейдем к анализу процесса политизации и/или коммерциализации науки в рамках семантического подхода.
Прежде всего, оказывается невозможным провести четкую границу, отделяющую «чистую» науку от политики, на различных уровнях их свя -зей, отношений и взаимодействий:
- индивидуальных (личностна судьба и научные взгляды отдельных ученых);
- концептуальных (объективное содержание научных теорий и поня -тий, с одной стороны, и их политиче-ска интерпретаци — с другой);
- универсально-социальных (наука и политические движения как социальные институты).
При этом не удается обнаружить однозначной коррел ции конкретных политических и мировоззренческих учений, с одной стороны, и содержания первоначальных теорий, лежащих в их концептуальной основе — с другой, предопределивших их трансформацию. Все это в высшей степени характерно и дл современного западного общества.
Чем более централизована власть, чем большие масштабы социальной сферы оно контролирует, тем более она подвержена скрытому влия -нию манипул ционных технологий. И тем более она нуждается в особых структурах и социальных институтах, выявляющих и пресекающих такие влияния. Но и сами эти институты могут служить их источником, их тоже нужно контролировать. Отсюда и проистекают «необъ с-нимые» просчеты харизматических или/и тоталитарных лидеров, к одним из которых относится поддержка И.В. Сталиным «мичуринской агробиологии». Характер конкуренции за институциональный статус в науке приобретает особенно жесткие черты - научного киллерства. Оппоненты уничтожаются физически. Что мы и наблюдали в бывшем СССР и нацистской Германии.
Но и развитое гражданское общество с четким разделением властей, рыночной экономикой и системой индивидуальных свобод от политизации науки не застраховано. Дл того чтобы сама наука стала источником опасности для гражданского общества, оказываются необходимы тес-
ные взаимодействия фундаментальной науки и прикладных технологий с идеологическим ядром гражданского общества и созданных на его основе социальных структур и институтов, обеспечивающих его стабильность. Защита этих институтов сама по себе может усилить авторитарные и тоталитарные тенденции возможной социальной эволюции.
Политизация науки, таким образом, представляется результатом дисбаланса системы социального гомеостаза и поддержания стабильности общественной организации. Така система, в свою очередь, подразумевает наличие эффективного «фильтра», обеспечивающего невосприимчивость общества к информации, потенциально способной вызвать необратимые изменени в его социальной и политической организации и культурно-идеологическом фундаменте. Понимание смысла новых идей приводит к возникновению нового статистического распределени смыслов терминов и пон тий. Осмысление новой ментальной ситуации сопровождается спонтанным возникновением фильтра сознания, модифицирующего (сужающего или расширя ющего) возможное смысловое распределение в соответствии с вновь возникшей системой ценностных представлений [2]. Такой фильтр не создаетс новым опытом, а привносится личностью, и условием его формировани остаютс процессы, происходя щие в индивидуальном сознании. Фильтр может возникнуть не обязательно как элемент государственной машины, но и как ментальная установка, обеспечиваю-ща невосприимчивость общества к информации определенного рода, независимо от ее адекватности/неадекватности реальности.
Обща алгоритмическа струк-
тура прогрессирующей политизации определенной области науки (в данном случае — генетики) выглядела следующим образом.
В результате событий 1917-1929 гг. существование системы организации науки утрачивает многовекторную опору на дифференцированные социальные институты и определ етс теперь исключительно поддержкой, равнодушием или репресси ми государственной власти.
Социальный и профессиональный статус, как научного коллектива, так и отдельного исследователя определ етс его способностью освоить чужеродный (политический) семантический код и интегрироватьс в общий концептуальный каркас государственной элиты. В 1920-30-е гг. менделевская генетика делает, как тогда казалось, решающий шаг к включению своих положений в концептуальное поле официальной
(«марксистско-ленинской») идеоло-
гии. Формируется несколько научных школ-группировок, имеющих не только явного научного лидера, но и «транслятора», способного обеспечить взаимопонимание с властными структурами. В р де случаев функции лидера и трансл тора совмещаютс в одном лице (Н.И. Вавилов и Г.К. Мей-стер), в других эти функции оказыва-ютс разделены (Тандемы Н.К. Кольцов — А.С. Серебровский, ТД. Лысенко — И. Презент). Первые сорта, созданные благодар новой методологии селекционно-семеноводческой работы (1910-1914), основанной на парадигме классической генетики, в результате своеобразного эффекта синхронизации (Первая мировая и гражданские войны) практически одновременно «выплескиваютс » на пол с началом НЭПа. Там, где крестьянские сорта заменя ются новыми, созданными путем научной селекции, происходит резкий скачек урожайности, что доказывает носител м власти потенциальную способность менделизма решить «социально-политический заказ», свя занный с утверждением нового политического режима.
Ввиду практически нулевой эффективности принудительного труда в сфере научно-исследовательской де тельности властными структурами разрабатываетс технологи
управлени и манипулировани сознанием научных исследователей. Основное значение отводитс в ней идеологизации науки как достаточно «эффективного» средства «переориентации» научно-исследовательской активности и «управления наукой» в желательном для власти направлении. Политические репрессии служили дополнением к этой системе.
Переход к политике индустриализации и коллективизации способствовал усилению прессинга на научноисследовательскую де тельность — и в социальном, и в персональном аспектах. Ключевым семантическим конструктом, определяющим от-
ношения между властью и наукой, становитс «Научное вредительство». Стимулом этого процесса стало обострение экономических проблем (в т.ч. продовольственной), чреватое резким ослаблением военно-экономического потенциала страны.
Эволюци семантического кода
коммуникации административно-политической и научной элиты привела к преобразованию системы критериев селекции научных школ, получающих государственную и социальную поддержку или, наоборот, подвергаемых репресси м и прессингу. Основным критерием достоверности стала практическа полезность
Это привело к усилению тех группировок внутри научного сообщества, которые развили более эффективные схемы и методы встречного манипулировани властью — вне непосредственной св зи с уровнем достоверности, а следовательно, и производственной эффективности предлагаемых инноваций. Безусловной доминантой здесь стала группировка, сформировавша с вокруг тандема
Трофим Лысенко — Исай Презент, постепенно устранивших своих соперников — группы Н.И. Вавилова и Г.К. Мейстера от руководства аграрным сектором советской системы государственного управлени наукой.
Истори Трофима Лысенко и созданной им по аналогии с концептуальной схемой «Краткого курса истории ВКП(б), «мичуринской генетики и советского творческого дарвинизма» может быть рассмотрена в трех аспектах:
- по природе — трансформаци научной идеи в псевдонаучный концепт, детерминированная конкуренцией группировок внутри научного сообщества;
- по механизму — равнодействующая двух технологий манипулирова-ни — нисход щей (власть — наука) и восходя щей (наука — власть);
- по результатам — игра с отрицательной итоговой суммой.
Защитна реакци научного сообщества сводитс к двум процессам:
1) мимикрия — овладение и использование семантического кода, фразеологии «мичуринцев», при скрытом использовании методов классической генетики и селекции (наиболее распространенный поведенческий модус среди селекционеров-практиков — Б.П. Соколов, А.П. Шехурдин и др.);
2) миграция — уход в те области, которые не контролировались напр -мую Т. Лысенко идеологически или административно — (более выражена среди представителей теоретического естествознани ).
Последняя особенность вынуждает группировку, захватившую верхнюю ступень и иерархии социального статуса и превратившую ее в монополию, непрерывно расширять сферу своего вли ни — от прикладных областей к фундаментальной науке и далее — в область точного естествознания, уже доказавшую свою военнополитическую полезность. Это в конечном итоге и обеспечивает утра-
ту ею (группировкой) социального статуса. Альтернативный исход — деструкци всей социополитической системы.
Восприимчивость науки по отношению к попыткам придать научным исследования м и разработкам желательную дл политической власти направленность определ етс действием нескольких факторов:
1 ) несоответствие концептуального и инструментального уровн развития науки сложности политической или экономичной задачи (отсутствие технической осуществимости его раз-решени );
2) сложность предмета исследований, не допускающая регистрации необходимых параметров;
3) несоответствие направлени развити концептуальной основы научной дисциплины, стимулируемое извне внутренней динамикой ее эволюции.
Глобальная биоэтика с точки зрения
эволюционной эпистемологии
Замещение «истинности» теории ее «полезностью» в качестве критери достоверности вл етс общей отличительной чертой новой конфигурации системы «власть — наука — экономика» в обществе риска, служащей основой процесса идеологизации современной («человекомерной») науки.
Научно-технологический прогресс породил феномен ШдК-Ките технологий — технологий управляемой эволюции. Их предметом, как следует из названия, является именно биосоциальна природа человека. Рационалистический гуманизм как культурный фундамент современной цивилизации рискует лишиться своей эмпирической основы — константной природы человека как носител разума. Возникает ключевой вопрос, всегда ли возможно такое переформатирование или элиминация элементов аксиологической составл ющей концепта без его необратимой деструкции?
В соответствии с так называемой релятивистской эпистемологией Шрейдера-Шарова, технологии управляемой эволюции (high-hume технологии) синтезируют концептуально-методологические подходы эволюционной эпистемологии, семантической теории информации и философии прагматизма [7]. Ее авторы подвергают сомнению основной постулат классической э пистемологии — об универсальности и общедоступности знани (функциональности информации). Основные положения этой модели состоят в следующем:
1) знания представля ют собой информацию, имеющую функциональное значение для ее обладателя;
2) обмен информацией предполагает совместимость коммуникационных систем (метаинформации, априорных форм интерпретации смысла) источника и приемника информации;
3) знание может считаться усвоенным, если может быть воспроизведено без семантических искажений, делающих невозможным ее целесообразное использование;
4) биологическая и социокультурная э волюция может рассматриваться как процесс автокоммуникации, при котором источник и приемник информации совпадают не в пространстве, а во времени.
Из необходимости совпадения
априорных форм интерпретации получаемой информации делаетс принципиально важный вывод: невозможно исключить a priori, что множество траекторий познания должно обя зательно включать таковую, котора обеспечит усвоение нового теоретического концепта. Иными словами возможна ситуация когда вненаучные компоненты духовной культуры заблокируют включение нового научного знани в общую систему знаний.
Преодолеть описанный блок путем его рационализации в рамках существующего культурного типа без его деструкции окажется невозможным,
если он основываетс на смысловых коннотациях, ставших центральным ядром менталитета. Еще в XIX в. культурно-психологическую состав-ля ющую «опасного знания» чрезвычайно эмоционально прочувство-
вал Николай Страхов, выводивший ее из ограниченности индуктивноэмпирической методологии естествознания . Именно вследствие этого одновременно с «экономикой знаний» рождается иная схема обеспечения социальной когерентности научнотехнологических инноваций и реалий гражданского общества, где ключевое положение в семантическом коде занимают «права человека». Рождается новая триада, комплементарная описанной выше: наука — экономика — (био)этика.
Смещение паритета духовности и разума в духовной культуре и ментальности техногенной цивилизации в последние три столети в сторону рационализма сопровождалось и другими великими трансформаци ми ми-ровоспри ти и системы ценностных приоритетов. Наиболее важным из них был разрыв фундаментальной целостной триады «добра — истины — красоты», проистекающей в сознании средневекового человека из единого источника — Божественного откровения , т.е. — духовности (трактуемой как тождественной Вере). Нераздельность этих понятий была неколебимой до эпохи Позднего Средневековья , составляя центральное ядро этики, теории познания и эстетики, как античности, так и христианства на протяжении 2,5 тыс. лет. Вероятно, впервые идею смыслового тождества исходных категорий этики и познания («Истина есть добродетель») выразил Сократ. Еще во второй половине XIX в. она оставалась фундаментальным несущим элементом восточнос-лав нской ментальности. Лев Толстой полагал понимание добра красоты и истины непременным условием интеллектуального величи .
К этому времени в рационалистической философии Западной цивилизации это единство было уже пересмотрено и отвергнуто. Процесс деконструкции был начат еще Макьявелли. В концептуальном поле рационалистической теории познани дилемма «добро versus власть» может быть истолкована как сведение извечного вопроса «Что есть истина?») к выбору одной из двух альтернатив — отождествлению истины либо с добром, либо с властью. Решение Френсиса Бэкона о том, что источник силы — знание, не только было первым шагом по пути формирова-ни методологии научного познани и превращени ее в идеологию и стратегию выживания техногенной цивилизации. В той же мере оно означало и обособление концептуальных полей этики и теории познани . В этом смысле интерпретация Мишеля Фуко, в которой знание есть источник власти ее носителя не только над природой, но и себе подобными выгл дит исторически более точной, чем расхожий общеприн тый русский перевод известной максимы Ф. Бэкона «Знание — сила». Позитивистская философия завершила распад упом нутой выше триады признанием этической нейтральности объективного знания . Последствия описанной эволюционной трансформации менталитета достигли критического — экзистенциального уровн техно-культурного баланса только к началу 3-го тыс челети .
Ситуация современного цивилизационного кризиса характеризуетс двум противоречи ми. С одной стороны, технологии управляемой эволюции означают качественное углубление и расширение могущества человеческого интеллекта как фактора, определ ющего основное направление эволюции Вселенной, и связанное с этим возрастание ответственности за космические последстви принимаемых нами повседневных решений, с другой — «естественный», не подверженный вмешательству человека,
но доступный нашему наблюдению и познанию мир превращаетс из объективного факта в артефакт, приобретает теологический смысл. Наука и Вера, чьи пути разошлись с возникновением техногенной цивилизации, вновь встречаютс в переломной дл судеб Homo sapiens точке эволюционной сингуля рности, за которой про-гл дывает наступление постчеловече-ского будущего. «Борьба за существование» неотделима от изначального стремлени человека преодолеть свою зависимость от природы, как внешней по отношению к человеку, так и данной ему изнутри. Эти две зависимости суммируются в то, что можно назвать трансцендентной зависимостью — судьбой, которая традиционно реализовывалась в границах природной предопределенности и психологическом ее отрицании — символическом протесте против неизбежного.
Стержнем менталитета Запада выступали три системоформирующих концепта — стремление человека к некоему предельному идеалу; приоритет уникальности человеческой личности и ф акторами, сакрализующими и одновременно ставящими пределы этому идеалу.
Тем самым актуализация стрем-лени сблизить мир сущего и мир должного получает характер движения к абсолюту, конечной цели («точке Омега») Тейяра де Шардена). По мере достижения пределов эффективности механизмов социального контрол последствий технологических инноваций, начинают превалировать охранительные механизмы; по мере приближения к опасному рубежу эволюционной пластичности, обеспечивающей бытие человечества, — прогрессорные. По тому же аддитивно-комплементарному принципу организовано и современное научное знание, в котором уже очевидным становитс дихотоми на опасное и предупреждающее знание. Необходимое и достаточное условие, обеспечивающее этот предельный переход
от одного члена кантовской антиномии к другому, на наш взгляд, также очевиден. Это технологизаци процесса биосоциальной эволюции, т.е. создание так называемых high hume технологий. Устранив абсолют — бо-гоподобие сущности человека, мировоззрение техногенной цивилизации устран ет и телеологический вектор его биосоциальной эволюции, делает ее открытой. В новой системе ценностных приоритетов третий ее член заменен на свою противоположность — бытие человечества разбиваетс на множество автономных «экзистенциальных проектов», составля ющих его индивидуумов. Их реализаци определ етс лишь технологическими возможностями их осуществления и координации.
Граница распределения вероятностей актуализации трех возможных сценариев решени этой коллизии — постчеловечество; «дао биоэтики»; «новое Средневековье» определ етс в конечном счете границами цивилизационных разломов Восток — Запад и Север — Юг.
Создание человеком технологий управляемой эволюции, открывает (пока только потенциально) эпоху, когда спонтанна эволюци сменитс автоэволюцией, осуществляемой на основе сознательно разработанного конструктивного проекта. Впрочем, сам проект в этом случае будет эволюционировать в процессе реализации. Эта идея прослеживается уже в трудах космистов — от Никола Федорова до Константина Циолков-
ского, Тейар де Шардена, Владимира Вернадского и др., но только с момента разработки технологических схем генетической инженерии, нейролингвистического программирования, нейрофармакологии она
стала обретать черты определенного сплава утопии и научного прогноза. Пока это всего лишь потенциальный вектор будущего. Его актуализаци станет значительно более веро тным только в случае создани технологий космического конструировани и при условии, что удастся устранить источники цивилизационных рисков экзистенциального уровня, которые в ином исходе способны прервать линию непрерывной эволюции разумной жизни в нашем секторе космоса или повернуть ее в сторону цивилизации нетехногенного типа. Но управл собственной эволюцией, то есть, становясь Богом, сохранит ли человек самоидентичность, право оставаться человеком? Перед нами явственно возникает перспектива постчеловече-ского будущего, приобретающей разум вселенной. Последстви актуализации обеих экстремальных возможностей пересекаютс в одном пункте — необратимом разрыве культурной традиции, т.е. гибели гуманистической природы современной культуры в одном варианте, и столь же необратимом разрыве течени эволюции разумной жизни во вселенной в другом. Дабы избежать э тих крайностей и предстоит пройти по лезвию бритвы, названной «биоэтикой». Предпосылки этого мы создаем сами.
Библиографический список
1. Глазко В.И,Чешко В.Ф. Август-48. Уроки прошлого. М.: РГАУ - МСХА имени К.А. Тимирязева, 2009.
2. Налимов В.В. Спонтанность сознания. Вероятностная смысловая семантика личности. М.: Прометей, 1989.
3. Чешко В.Ф. Эпистемологические и ценностные измерени организации современной научной теории // Социальная экономика. 2010. № 1. С. 169-182.
4. Чешко В.Ф. Наука и государство. Методологический анализ социальной истории науки (Генетика и селекци в России и Украине в советский период) // Харьков: Основа, 1997.
5. Чешко В.Ф.,Иваницкая Л.В.,Глазко В.И. Перспективы ноосферной концепции В.И. Вернадского // Вестн. РАЕН, 2010. № 4. С. 49-58.
6. Чешко В.Ф., Косова Ю.В. Логическая и социальная верификация в парадигме современной науки и технологий high-hume (компаративистско-эволюционный анализ) // Системы и модели: границы интерпретаций: сборник трудов III Всероссийской научной конференции с международным участием (г. Томск, 14-16 февраля 2010 г.). Томск: Издательство ТПГУ, 2010. С. 152-156.
7. Шаров А.А. Биосемиотика и релятивистская эпистемология // Системы и модели: границы интерпретаций. Сборн. тр. Всерос. науч. конф. с международ. участием. Томск: ТГПУ, 2008. С. 6б—75.
8. Etzkovitz H.,Leydesdorff L. The Dynamic of Innovations: from National System and "Mode 2" to a Triple Helix of University-Industry-Government Relations // Research Policy 29, 2000. P. 109-129.
9. Leydesdorff L. Configurational Information as Potentially Negative Entropy: The Triple Helix Model. // Entropy, 2008. Vol. 10. No 4. P. 391-410. http://www. mdpi.com/1099-4300/10/4/391.
10. Leydesdorff,L., Etzkowitz H. The Triple Helix as a model for innovation studies. Science and Public Polic., 1998. Vol. 25(3). P. 195-203.
11. Leydesdorff L., Franse S. The Communication of Meaning in Social Systems // Systems Research and Behavioral Science, 2009. 26, No 1. P. 109-117.
12. Nicolescu B. Transdisciplinarity: Past, present and future. Keynote at the Second World Congress on Transdisciplinarity, Vitoria, Brazil. Retrieved March 11, 2010. http: //www.scribd.com/doc/176768 2 0/%2 pBasarab-Nicolescu-TRANSDISCIPLINARITY-P AST-PRESENT-AND-FUTURE
13. Nowotny H., Scott P., Gibbons M. “Mode 2” Revisited: The New Production of KnowledgeNine years ago, six authors published The New Production of Knowledge: The Dynamics of Science and Research in Contemporary Societies // Minerva. 2003. Vol. 41. P. 179-194.
14. Stokes D.E. Pasteur’s Quadrant. Basic Science and Technological Innovation. Washington,D.C.: Brookings Institution Press.
15. Tuunainen Ju. Reconsidering the Mode 2 and the Triple Helix: A Critical Comment Based on a Case Study // Science Studies. 2002 Vol. 15 No. 2. P. 36-58.
16. Ziman J. Real Science. What it is, and what it means. Cambridge, UK: University Press, 2004.
Рецензент - д. ф. н. В. Агафонов
SUMMARY
The forming transdisci plinary theoretical concepts of modern science are named interpretational or “centaur” knowledge. It has very complex logical "paradigmal"struc-ture. A phenomenon of bioethics is the brightest and well known example of such concepts. Interpretational theories in the event of post-academic "human dimensional") science and high-hume technology becomes the variety o f post-rational knowledge and are characteristic of by inter- and transdisci plinary nature, conceptual eclecticism, social pragmatics. The peculiarites of the process to generations of the new scientific knowledge and structure to fundamental scientific theory in of post-academic science, as well as mechanisms of politization and ideologization of the science are analyzed in framework of coevolution al epistemological models.
Key words: coevolutional epistemological model, interpretational scientific theory, bioethics, politization and commercialization of the science.
Глазко Валерий Иванович — д. с.-х. н. Эл. почта: vglazko@yahoo.com
Чешко Валентин Федорович — д. ф. н., к. б. н.
