CC BY
19
УДК 34 (091) (470) ББК 67.3
Максимов Павел Викторович Maksimov Pavel Viktorovich
заместитель начальника кафедры уголовного права и криминологии Краснодарского университета МВД России кандидат юридических наук.
Deputy Head of the Department of Criminal Law and Criminology of the Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, PhD in Law. Тел.: +7 (938) 531-86-55.
ПРИЗНАКИ БАНДИТИЗМА В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА В ПЕРИОД ДО КОДИФИКАЦИИ УГОЛОВНОГО ПРАВА (ДО 1922 ГОДА)
Signs of banditry in the legislation of the Soviet state in the period before the codification of criminal law (till 1922)
В статье рассматриваются особенности законодательного регулирования признаков состава бандитизма как общественно опасного деяния в правовых актах советского государства в период до принятия первого Уголовного кодекса РСФСР. Автором анализируются юридические акты, в которых регулировалась ответственность за бандитизм. Отмечается, что первоначально бандитизм отграничивался от иных преступных действий, которые позже будут входить в его состав, что можно объяснить чрезвычайно напряженной военно-политической и социально-экономической обстановкой в стране, в которой советская власть стремилась использовать жесткое наказание за бандитизм в своих целях. По этой же причине признаки бандитизма регулировались в сравнительно небольшом объеме и во многом повторяли аналогичные уголовно-правовые нормы в законодательстве Российской империи.
Ключевые слова: бандитизм, признаки, вооруженные нападения, декрет, советская власть, шайка, уложение, наказание, банда.
Features of legislative regulation of signs of ban-ditism as a socially dangerous act in legal acts of the Soviet state in the period prior to the adoption of the first Criminal Code of the RSFSR (1922) are considered. Analyzed legal acts, which regulated the responsibility for banditry. It is noted that initially banditry was delimited from other criminal acts that would later become part of it, which can be explained by the extremely tense military-political and socio-economic situation in the country in which the Soviet authorities sought to use harsh punishment for banditry for their own ends. For the same reason, the signs of banditry were regulated in a relatively small volume and in many respects repeated similar criminal law norms in the legis-lation of the Russian Empire.
Keywords: gangsterism, signs, armed attacks, decree, Soviet power, crew, code, punishment, gang.
Бандитизм как самостоятельный состав преступления первоначально был обозначен советским законодателем в Декрете СНК от 13 июля 1918 года «О суде», где, в частности, указывалось: «На Местные Народные Суды возложить рассмотрение всех уголовных дел о преступлениях и проступках, за исключением дел о посягательствах на человеческую жизнь, изнасиловании, разбое и бандитизме, подделке денежных знаков, взяточничестве и спекуляции, рассмотрение которых отнести к ведению Окружных Народных Судов» [1]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что данный акт был издан в критический пе-
риод существования советского государства и вряд ли составители этого закона со всей тщательностью прорабатывали его текст. Тем не менее состав бандитизма включен в этот перечень и отграничен от преступлений, совершение которых часто сопровождается бандитскими нападениями (убийство, разбой, изнасилование), но в современном понимании бандитизма. А тогда бандитизм, как можно предположить, исходя из данного акта и крайне напряженной общественно-экономической и военной обстановки (гражданская война, острое противоборство политических структур, экономический кризис, криминогенный взрыв),
включал в себя несколько иное. И в этой связи указанное отграничение перечисленных в Декрете составов преступлений от бандитизма представляется не случайным - оно связывалось, вероятно, с необходимостью противодействия нападениям, совершаемым вооруженными группами, прежде всего, на организации и физических лиц с целью дестабилизации социального порядка и извлечения выгод политико-властного и связанного с ним имущественного характера.
И таких вооруженных нападений было очень много, что находит вполне логическое объяснение, если учесть наличие в стране нескольких сотен тысяч военнослужащих, когда-то мобилизованных на Первую мировую войну и влившихся после возвращения с фронта в вооруженные подразделения многочисленные квазигосударственных структур или сорганизовавшихся в отдельные никому не подконтрольные вооруженные отряды на местах, как правило, в районах своего постоянного проживания. Нападения этих и им подобных вооруженных формирований стали представлять для советской власти серьезную опасность, не намного уступавшую опасности от прямых посягательств на большевиков как на государственную власть со стороны их политико-классовых противников.
Такое явление было для России в переживаемый исторический момент совершенно новым, и соответствующие социально опасные деяния нужно было как-то обозначать. Так, видимо, и появилось понятие бандитизма, за которое с самого начала предусматривалось строгое наказание, вплоть до расстрела [2, с. 169]. Однако, как уже отмечалось, на бандитизме тогда акцента сделано не было, о чем свидетельствует, в частности, статья видного революционного деятеля, правоведа, одного из создателей правовой советской системы П. И. Стучки, который, оценивая спустя тринадцать лет этот закон, отмечал, что его сутью была цель ликвидировать прежний суд и прежнюю законодательную основу в целом [3, с. 27], а вовсе не бандитизм.
И только спустя год, когда ситуация в стране несколько стабилизировалась, советская власть озаботилась содержательным наполнением введенного в законодательный оборот состава бандитизма. Это было сделано, хотя только лишь несколькими штрихами, в Дек-
рете ВЦИК от 20 июня 1919 года «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» [4], в котором давалось разъяснение «права непосредственной расправы», предоставляемого ВЧК и губернским чрезвычайным комиссиям, за совершение некоторых видов преступлений, совершаемых в местностях, которые объявлены на военном положении в соответствии с постановлением ВЦИК от 17 февраля 1919 года [5]. В числе указанных видов преступлений как раз и значился бандитизм (п. 7 Декрета). Состав бандитизма как социально опасного деяния раскрывался здесь следующим образом: «Участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, пособничество и укрывательство такой шайки».
Это и есть исходная законодательная позиция советской власти по вопросу об объективной стороне бандитизма. При этом нужно отметить, что объем правового регулирования очень мал, фактически речь идет только об одном предложении. Указанная формулировка состава бандитизма явно заимствована из законодательства Российской империи, несмотря на стремление П. И. Стучки и других революционеров-радикалов единовременно отвергнуть все прежние государственно-правовые институты, этого сделать не удалось. Так случилось и с бандитизмом. Советские политики и правоведы на начальной стадии развития состава бандитизма так и не нашли подходящей формулировки, чтобы обозначить бандитизм в тех формах, которые имели место в послереволюционное время, соответственно, пришлось обратиться к опыту законодательства Российской империи. В этой связи нужно заметить, что российский законодатель монархического периода в уголовном законодательстве использует такие понятия, как «бунт», «скопище», «шайка». «Банда» как уголовно-правовой термин не фигурировал, это не означало, что данный термин вообще не был известен в монархической России. В частности, в известном словаре Брокгауза и Ефрона можно увидеть, что под «бандой» (отрядом) (banda, bande - от лат. bandum или от нем. band) понимались «отряды рыцарской и другой конницы, а иногда - и пехоты феодальных армий; также и те бродячие наемные дружины, предлагавшие свои услуги всякому, кто им платил или обещал добычу» [6]. Словарь
Брокгауза и Ефрона указывает также, что в нашей стране термин «банда» был введен в общий оборот со времени польского восстания 1863 года, где «повстанцы именовали свои отряды "партиями" или "бандами", которые нападали на подразделения российской армии. В смысле юридического термина слово "банда", употребляемое некоторыми западными законодательствами, например, французским, соответствует нашему термину "шайка"» [6, с. 308].
Если иметь в виду монархическое законодательство, то термин «шайка» появляется в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года [7]. Здесь интерес представляет ряд разделов и, прежде всего, раздел 3 «О преступлениях государственных», который делится на ряд глав. Например, глава «О нарушении общественного спокойствия, порядка и ограждающих оные постановлений» о наказуемости такого деяния, как «составление злонамеренных шаек и вступление в оные», что предусмотрено ст. 1146 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. И далее раскрываются разновидности «шаек» и «сообществ», имевших преступный характер, в частности, указывается на «составление сообщества для преступлений государственных», участие в этом сообществе и недонесение о нем властям (ст. 1147). Согласно ст. 1148 предусматривалась ответственность за «составление шайки для разбоев или зажигательств»; здесь обращает на себя внимание то обстоятельство, что наказание следовало за само создание такой шайки, даже если «составленная шайка не учинила еще никакого преступления», что является прообразом одного из признаков объективной стороны будущего, уже советского, состава бандитизма, и одновременно эти нормы определяли позицию законодателя о соучастии [8; 9].
Поскольку Уложение о наказаниях уголовных и исправительных не давало толкования понятию «шайка», это делалось на уровне док-тринальных моделей. Так, в середине XIX века существовала точка зрения, согласно которой главный признак шайки заключался в целепо-лагании, то есть цель шайки - «целый ряд в отдельности еще не определенных, однородных или разнородных преступлений, кои они решаются совершать совокупными силами ... различие шайки от сообщества обыкновенных
заговорщиков заключается не в большем количестве преступников, но в неопределенности числа и предмета предполагаемых преступлений» [10, с. 120-121]. Но уже с конца XIX века шайка рассматривается в основном как вид преступного соучастия [11, с. 108; 12, с. 99-103]. В следующем императорском уголовном законе - Уголовном уложении 1903 года [13] сводный состав бандитизма также отсутствует, а отдельные его элементы включены в составы иных преступлений. Так, в ст. 100 говорится о «насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо ее части установленных Законами Основными образа правления или порядка наследия Престола.». В ст. 102 указывается на «участие в сообществе, составившемся для учинения тяжкого преступления, статьею 100 предусмотренного». Составы указанных преступлений были включены в главу 3 Уложения «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной особы императора и Членов Императорского Дома».
Как видно из монархического уголовного законодательства, советская власть для первоначального раскрытия понятия бандитизма использовала дореволюционное понятие шайки, при этом обозначались основные объекты преступных посягательств: государственный строй и собственность. Тем самым, по сути, была предопределена дифференциация советского бандитизма в первые годы после Октябрьской революции на политический и уголовный бандитизм. Вместе с тем нельзя не отметить парадоксальное явление, которое заключается в том, что советское государство, впервые раскрывая в законе от 20 июня 1919 года понятие бандитизма («участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, пособничество и укрывательство такой шайки»), ограничивается только уголовной составляющей, в то время как логичнее было включить по опыту законодательства Российской империи также и политическую (антигосударственную) составляющую в преступной деятельности шайки. Кроме того, при таком подходе лишалось смысла и изменение названия «шайка» на «бандитизм», то есть бандитизм как термин вообще был бы не нужен.
Однако, более внимательный анализ данной правовой ситуации показывает, что совет-
ский законодатель действовал все же по определенной логике. Прежде всего, обратим внимание на то, что сам перечень тяжких преступлений в Декрете от 20 июня 1919 года, за совершение которых ЧК наделялась правом «непосредственной расправы», выстроен в определенной иерархии - от более опасных деяний к менее опасным: «1. Принадлежность к контрреволюционной организации и участие в заговоре против Советской власти. 2. Государственная измена, шпионаж, укрывательство изменников, шпионов. 3. Сокрытие в контрреволюционных целях боевого оружия. 4. Подделка денежных знаков, подлог в контрреволюционных целях документов. 5. Участие в контрреволюционных целях в поджогах и взрывах. 6. Умышленное истребление или повреждение железнодорожных путей, постов и других сооружений, телеграфного и телефонного сообщения, складов воинского вооружения, снаряжения, продовольственных и фуражных запасов. 7. Бандитизм (участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, пособничество и укрывательство такой шайки). 8. Разбой и вооруженный грабеж. 9. Взлом Советских и общественных складов и магазинов с целью незаконного хищения. 10. Незаконная торговля кокаином» [4].
Очевидно, что политическая составляющая вполне отражена, причем однозначно в четырех составах преступлений (это 50 % преступлений от всех, включенных в рассматриваемый перечень), а уголовная составляющая в Декрете усилена, именно бандитизмом охватываются также и убийства, чего не предусматривали императорское Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и Уголовное уложение, в связи с чем сохранение только лишь термина «шайка» было бы не совсем правильным шагом. И все-таки возникает вопрос о том, почему же в дальнейшем и довольно быстро, практически сразу, бандитизм, помимо уголовной составляющей, получил также политическую, причем довольно основательную? Полагаем, что советский законодатель недооценил количественных масштабов банд (шаек), их вооруженности и социальных ценностей, на которые они посягали, и в целом уровень правового нигилизма был очень высоким [14, с. 4-9]. Ранее указывалось, что никому не подчиняющихся вооруженных групп на всей территории России было очень
много, а успехи Красной Армии в Гражданской войне только лишь увеличивали их число, поскольку отступавшие войсковые подразделения, уже по определению ставшие врагами советской власти, разбрасывались на широких ареалах и далеко не всем удавалось бежать за границу или легализоваться, и участие в бандах было, по сути, формой их выживания; соответственно, даже если они при нападении совершали всего лишь грабеж, то получалось, что это делали «контрреволюционеры», то есть деятельность бандитов получала с неизбежностью политический окрас.
Шайки по прежнему законодательству не имели вооруженности как обязательный признак (имел место только отягчающий вину признак). Но в советской России в силу сложившихся обстоятельств, на что ранее указывалось, оружия было очень много, и вряд ли в те годы орудовали банды (шайки), не имевшие его. Таким образом, вооруженность де-факто стала обязательным признаком банды (шайки). Кроме того, советская власть предпринимала жесткие меры по национализации экономики, весьма чувствительно затрагивая интересы бывших собственников, включая мелких (крестьян, лавочников и другие).
Отказываясь принимать новые правила коммунистического бытия, многие из них, оказавшись в бандах (шайках), совершали целенаправленные нападения на органы власти и должностных лиц, что также являлось политическим деянием; такие действия можно было, конечно, квалифицировать как контрреволюционные и относить к иным составам преступлений в указанном выше перечне преступлений в Декрете от 20 ноября 1919 года, однако преступления банд (шаек) имели ярко выраженную специфику: устойчивость преступной группы, вооруженность, применение дерзкого насилия (нападение), что в совокупности создавало опасность самим фактом создания такой банды (шайки).
Полагаем, что именно по указанным причинам советская власть, сначала восприняв шайку как форму преступного соучастия, в процессе борьбы за власть сделала переоценку специфики преступной деятельности шаек с учетом складывавшейся в России военно-политической обстановки. И уже в Постановлении СТО от 6 декабря 1920 года «О мерах борьбы с бандитизмом и об управлении войсками
внутренней службы на Украине» указывалось: «.очищение Украины от бандитизма и тем самым обеспечение в ней устойчивого советского режима является вопросом жизни или смерти для Советской Украины и вопросом исключительной важности для всей Советской Федерации и ее международного положения, а сама борьба с бандитизмом представляет большую и самостоятельную стратегическую задачу.» [15]. Как видно, такая оценка выводила бандитизм за пределы банальной уголовщины и делала это деяние политико-уголовным преступлением, а термин «шайка» позже вышел из оборота.
Довольно активно в те годы использовались такие термины, как «калединская банда», «корниловская банда», «хулиганская банда», «деникинские банды», «красновские банды», «шпионские банды», «белогвардейские банды», «банды зеленых», «банда Антонова», что со всей очевидностью показывает приоритет политических (военно-политических) оценок бандитизма над сугубо уголовно-правовы-
Литература
1. Декрет СНК РСФСР от 13.07.1918 № 3 «О суде» // Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 52. Ст. 589.
2. Упоров И. В. Институт уголовного наказания в советском государстве начального периода // Журнал российского права. 2000. № 11.
3. Стучка П. И. Революционная роль советского права. М., 1931.
4. Декрет ВЦИК от 20.06.1919 «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» // Собрание узаконений РСФСР. 1919. № 27. Ст. 301.
5. Постановление ВЦИК от 17.02.1919 «О Всероссийской Чрезвычайной Комиссии» // Собрание узаконений РСФСР. 1919. № 12. Ст. 130.
6. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1890.
7. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (утверждено императором 15.08.1845 г.) // Полное собрание законов Российской Империи. Собрание второе. № 19283. СПб., 1846.
8. Грошев А. В., Упоров И. В. Уголовное право России. Общая часть: краткий учебный курс. Ростов н/Д, 2006.
ми характеристикам. И в целом термин «банда» явно пришелся к месту для большевиков. Уже в УК РСФСР 1922 и 1926 годов бандитизм рассматривался, прежде всего, как преступление контрреволюционного характера (этот состав включался в главу «Государственные преступления»). В указанных кодексах имел место единый подход к регулированию состава бандитизма, значительно более совершенный, чем ранее в разрозненных актах. В литературе справедливо указывается, что в этих кодексах бандитизм впервые получил системное регулирование и был определен как преступление с усеченным составом, когда уголовная ответственность наступает за сам факт создания банды, даже если она не совершила ни одного нападения [16, с. 7-11]. Тем самым был определен вектор дальнейшего развития состава бандитизма, которое плавно приведет к составу бандитизма, предусмотренного в действующем уголовном законодательстве Российской Федерации.
Bibliography
1. Decree of the Council of people's commissars of the RSFSR of 13.07.1918 № 3 «On the court» // Assembly of laws of the RSFSR. 1918. № 52. Art. 589.
2. Uporov I. V. The institute of criminal punishment in the Soviet state of the initial period // Journal of Russian law. 2000. № 11.
3. Stuchka P. I. The revolutionary role of Soviet law. Moscow, 1931.
4. Decree of the all-Russian Central Executive Committee of 20.06.1919 «On exemptions from general jurisdiction in areas declared martial law» // Collection of laws of the RSFSR. 1919. № 27. Art. 301.
5. Resolution of the all-Russian Central Executive Committee of 17.02.1919 «On the all-Russian emergency Commission» // Collection of laws of the RSFSR. 1919. № 12. Art. 130.
6. Brockhaus and Ephron encyclopedic dictionary. St. Petersburg, 1890.
7. The code of criminal and correctional punishments (approved by the Emperor 15.08.1845) // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection the second. № 19283. St. Petersburg, 1846.
8. Groshev A. V., Uporov I. V. Criminal law
9. Турицын И. В., Упоров И. В. Виды государственного принуждения, применяемого правоохранительными органами, и принципы его реализации // Право и практика. 2013. № 4.
10. Жиряев А. С. О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении. Дерпт, 1850.
11. Конспект по уголовному праву и процессу, составленный по лекциям профессоров Фойницкого, Случевского, Сергеевского и др. Одесса, 1898.
12. Сальников А. В. Исторический генезис понятий «шайка» и «банда» как разновидностей соучастия особого рода в отечественном законодательстве // Законы России: опыт, анализ, практика. 2016. № 7.
13. Уголовное уложение (утвержденное императором от 22.03.1903 г.) // Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье. № 22704. СПб., 1846.
14. Упоров И. В. Историко-ментальные причины правового нигилизма в России и условия его трансформации в правовой позитивизм // Право и практика. 2013. № 4.
15. Постановление СТО от 06.12.1920 «О мерах борьбы с бандитизмом и об управлении войсками внутренней службы на Украине» // Декреты Советской власти. М., 1986. Т. 12.
16. Краснова К. А., Волкова М. А. Исторический аспект развития отечественного законодательства об уголовной ответственности за бандитизм // История государства и права. 2011. № 20.
of Russia. General part: short training course. Rostov-on-Don, 2006.
9. Turitsyn I. V., Uporov I. V. Types of state coercion used by law enforcement agencies, and the principles of its realization // The law and practice. 2013. № 4.
10. Zhiryaev A. S. On the confluence of several criminals in the same crime. Derpt, 1850.
11. Abstract on criminal law and procedure, compiled from the lectures of professors Foynitsky, Sluchevsky, Sergeyevsky, etc. Odessa, 1898.
12. Salnikov A. V. Historical genesis of the concepts «gang» and «band» as varieties of complicity of a special kind in the domestic legislation // Laws of Russia: experience, analysis, practice. 2016. № 7.
13. Criminal code (approved by the Emperor of 22.03.1903) // Complete collection of laws of the Russian Empire. Collection the third. № 22704. St. Petersburg, 1846.
14. Uporov I. V. Historical-mental causes of legal nihilism in Russia and the conditions of its transformation in the legal positivism // The law and practice. 2013. № 4.
15. Decision of the Council of labor and defense dated 06.12.1920 «On measures to combat banditry and on the management of internal service troops in Ukraine» // Decrees of the Soviet government. Moscow, 1986. Vol. 12.
16. Krasnova K. A., Volkova M. A. The historical aspect of the development of domestic legislation on criminal liability for banditry // History of state and law. 2011. № 20.
