CC BY
44
ем о наказании у древних исландцев, которое называется в скандинавистике «лишение мира». Оно означало изгнание и лишало преступника защиты своих сородичей. Наказание изгнанием было самым тяжким по своим последствиям, т. к. ставило человека вне коллектива и обрекало на звериный образ жизни (отсюда и волк), безнаказанную расправу и неминуемую смерть.
Итак, какой вывод можно извлечь из нашего анализа? Во-первых, семантическая реконструкция позволила определить прагерманское *Иата- как место проживания семьи, родителей и детей, обычно неукрепленное, расположенное в некотором удалении от других поселение.
Во-вторых, термином *'м\к- могли называть неукрепленное поселение, в котором проживали не только сородичи, но и люди, не связанные кровными узами, но объединенные языком, верованиями и традициями, т. е. принадлежащие к единому этносу.
Археологические данные подтверждают существование у древних германцев поселений, подобных описанным выше. Возьмем, к примеру, селение в Вейстере близ Бейлена в центральном Дренте. Оно было заселено со II в. н.э. до начала V в. Древнейшее поселение выглядело как отдельный хутор, на котором, вероятно, проживала одна семья. Постепенно количество строений увеличивалось. Стоявшие плотными группами дома были окружены бревенчатым палисадом. Археологи выделяются четыре таких «блока» в селении. Создается впечатление, что это упорядоченное поселение, тщательно спланированное с самого начала (Тодд 2005: 67 - 69).
Литература
Тацит, К. Сочинения: в 2 т. Т. 1: Анналы. Малые произведения. Т. 2: История / К. Тацит. СПб.: Наука, 1993.
Топорова, Т.В. Семантическая структура древнегерманской модели мира / Т.В. Топорова. М.: Радикс, 1994.
Сорокина, Е.А. К реконструкции прагерманских *.Юеис1о- и *Кигуап / Е.А. Сорокина // Альманах современной науки и образования. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы. Тамбов: Грамота, 2007. № 3. Ч. 2. С. 194 - 197.
Стеблин-Каменский, М. И. Древнеисландский язык / М.И. Стеблин-Каменский. М.: КомКнига, 2006.
Тодд, М. Варвары. Древние германцы. Быт, религия, культура / М. Тодд. М.: Центр-полиграф, 2005. С. 67 - 69.
Шрадер, О. Индоевропейцы / О. Шрадер. М.: Едиториал УРСС, 2003.
Е.С. ЕРЕМИНА (Волгоград)
ПРИНЦИПЫ ЭТИМОЛОГИЗАЦИИ РУССКИХ ФАМИЛИЙ С НЕЯСНЫМИ ОСНОВАМИ
Описаны принципы этимологизации неясных фамильных основ.
Основы многих фамилий, бытующих в настоящее время, лишены какого бы то ни было значения с точки зрения современного языкового сознания. При этом их этимологический анализ представляет большой интерес, поскольку он дает возможность извлечь из фамильных основ содержащиеся в них в скрытом виде сведения о языке и культуре прошедших эпох.
Как известно, привлечение диалектных материалов дает возможность объяснить этимологию значительного количества «неясных» фамилий.
В то же время остается немало единиц, для которых не удается обнаружить соответствующих апеллятивов. Можно предположить, что мотивирующие апел-лятивы были утрачены русским языком и его говорами либо по какой-то причине не были зафиксированы в словарях. При этом в ряде случаев предположительные мотивирующие апеллятивы могут быть восстановлены путем сопоставления с однокоренными диалектными словами.
Метод отсылки к именам нарицательным близкого звучания при этимологизации фамилий с неясными основами широко применяется в антропонимических словарях (см.: Ганжина 2001; Никонов 1993 и др.). Но до сих пор не были сформу-
© Еремина Е.С., 2008
лированы объективные критерии, позволяющие провести границу между научной гипотезой и интуитивной догадкой об этимологии фамилии.
С учетом словообразовательных закономерностей русского языка и критериев антропонимической вероятности, а также на основе анализа обширного антропони-мического материала (29 370 фамилий по данным телефонного справочника г. Волгограда) мы считаем возможным выделить ряд принципов этимологизации неясных фамильных основ с привлечением имен нарицательных, звуковая форма которых не совпадает с формой фамильной основы.
I. При определении апеллятивной основы допустимой является отсылка к соответствующим г л а г о л а м . Так, к этимологическому анализу фамилии Скрябин следует привлечь глагол скрябать (смол., тамб.) ‘скоблить, драть, царапать’ (Даль: 208), от которого могло образоваться существительное *скряба - ‘тот, кто царапает’, поскольку в русском языке при помощи нулевого суффикса часто образуются отглагольные существительные, обозначающие лицо как производителя действия, ср. литературные заика ^ заикаться, подлиза ^ подлизываться.
Отсутствие словарной фиксации подобных девербативов, возможно, объясняется их окказиональным характером. Заметим, что окказиональность апеллятива не является препятствием для образования от него прозвища. Так, М.А. Тарасова обнаружила в псковских говорах существительное забурдай - ‘лентяй’, «единичное и, вероятно, окказиональное» (Тарасова: 122). В словаре В.И. Даля и СРНГ это слово отсутствует. Однако в Волгограде нами выявлены фамилии Забурдаев и Забурдя-ев, очевидно, восходящие к прозвищу Забурдай.
Иногда восстановленная форма явно представляет собой девербатив, но соотносительный глагол в словарях также отсутствует. В этом случае привлекаются диалектные глаголы с такой же словообразовательной структурой и схожей семантикой производящей основы. Так, наличие глагола талдыкать - ‘говорить тал-ды, т.е. тогда, в то время’ (Даль: 389) (ср. фамилию Талдыкин) доказывает возможность существования глаголов *ешто-кать ^ ешто (волог., костром., пск.,
пенз., тамб., дон., перм.) ‘еще’ (СРНГ. IX: 48) и *таекать ^ тае (зап., калуж.) ‘того’ (Даль: 385). В таком случае этимология соответствующих фамилий выглядит следующим образом: Ештокин ^ *ешто-ка ^ *ештокать ^ ешто; Таекин ^ *та-ека ^ *таекать ^ тае.
Кроме нулевого суффикса, могли использоваться и другие деривационные средства, ср., например, Летовальцев*ле-товалец летовать (сиб., беломор., краснояр., арх.) ‘заниматься летом каким-либо промыслом вне селения’; (челяб., урал.) ‘выполнять летнюю сельскохозяйственную работу’ (СРНГ. XVII: 22); Брусилов^ *бру-сило ^ брусить (орл., влад.) ‘говорить неразборчиво, невнятно, косноязычно’; (твер.) ‘говорить невнятно, гнусавить’; (твер.) ‘лгать’; (новг., твер., моск., смол.) ‘говорить вздор, болтать’; (пенз.) ‘пьянствовать до беспамятства’; (смол.) ‘шалить, проказничать’ (СРНГ. III: 205).
Отметим также, что привлечение глагола может оказать существенную помощь в уточнении семантики фамильной основы даже в тех случаях, когда фамилию возможно прямо возвести к диалектному существительному. Например, фамилии Голдобин и Галдобин можно связать не только с существительным голдоба ‘голод; крайняя бедность, нищета’; (забайк., ирк., перм.) собир. ‘беднота, голытьба’ (Там же. VI: 289), но и с * голдоба ^ голдобить (твер., костром., ряз., орл., тамб., пенз.) ‘галдеть; браниться, спорить’ (Там же).
II. Диалектные существительные, отличающиеся от фамильных основ морфемным составом, можно привлекать к этимологическому анализу фамилий в следующих случаях.
1. Фамильная основа представляет собой диалектный апеллятив, осложненный уменьшительным суффиксом: Квач-ков ^ *квачок, ср. квач ‘кисть, помазок’ (Там же. XIII: 162); Конобкин ^ *коноб-ка, ср. коноба (том.) ‘большой берестяной кузов’ (Там же. XIV: 259).
Встречаются также экспрессивные суффиксы. Так, к существительному корень (твер., пск.) ‘неуступчивый, упрямый человек’; (твер., пск., олон.) ‘скряга’ (Там же: 323 - 324), по всей видимости, восходят не только фамилии Коренев, Корнев, Кореньков, Корешков, но и Кореню-гин ^ *коренюга. Значение данного апел-
лятива позволяют прояснить данные современных говоров, где десубстантивы с суффиксами -уг(а) и ’-уг(а) представлены преимущественно увеличительными именами от названий животных и вещей, употребляемыми в переносном значении, в качестве бранных слов: гадюга, кобылю-га и т. п. (см.: Азарх 2000: 43), а также литературные и просторечные десубстан-тивы этой модели, ср. ворюга (прост. презр.) ‘вор’ (МАС. I: 214); зверюга (разг.) ‘зверь’ (Там же: 602).
Иногда встречаются обратные случаи, когда основа фамилии отличается от соответствующего диалектизма не наличием суффикса, а его отсутствием, т.е. она имеет более простой морфемный состав, например: Балабин, ср. балабка (пск., твер., новг.) ‘различные виды хлебных изделий’ (СРНГ. II: 65); Фирюбин, ср. фирюбина и фирюбка (смол.) ‘тряпка’ (Даль: 532); Шаляпин, ср. шеляпушка (влад.) ‘железный кружочек, биток для игры в бабки’ (Там же: 628). Вероятно, апеллятивы *балаба, *фирюба и *шаляпа (шеляпа), которыми были мотивированы прозвища-эпонимы, исчезли из словарного состава русского языка и его говоров, оставив лишь производные.
2. Фамильная основа представляет собой десубстантив с суффиксом -ник, причем исходное существительное обозначает какой-либо продукт крестьянских промыслов (предмет одежды или обуви, хлебное изделие и т.п.): Кибальников ^ *кибальник, ср. кибало (арх.) ‘холщовая шапочка, надеваемая замужними крестьянками под платок’ (СРНГ. XIII: 193); Рогальников ^ *рогальник, ср. рогаль (перм.) ‘калач’ (Даль: 100); Ступников ^ *ступ-ник, ср. ступни (вост.) ‘домашние туфли без задников’; (сев., вост.) ‘берестяные и шелюжные лапти’; (арх., олон., перм.) ‘род женских башмаков’ (Там же: 349).
О семантике таких десубстантивов можно судить на основании имеющихся в говорах существительных с суффиксом -ник. Так, в основе фамилий Голишников, Га-лишников, Галичников лежит существительное голичник (кур., орл., яросл.) ‘мастер по пошиву рукавиц’; (влад.) ‘торговец рукавицами’ (СРНГ. VI: 295), от голица (обл.) ‘кожаная рукавица без подкладки’ (МАС I: 325). По-видимому, чаще всего десубстантивы с суффиксом -ник обозна-
чали человека по роду занятий (ср.: огородник ^ огород, сапожник ^ сапог).
Но не исключены и другие словообразовательные значения. К примеру, у слова зипунник (ср. фамилию Зипунников) отмечены следующие значения: (влад.) ‘простой, неотесанный мужик, сермяжник; бродяга, нищий, оборванец’; (пск., твер.) ‘о невеже’; (терск.) ‘грабитель, мироед’ (СРНГ. XI: 284); ср. также: зипунники (дон.) стар. ‘казаки, которые ходили за добычей (зипуном) небольшими партиями’ (Там же). Значение же ‘мастер по пошиву зипунов’ (зипун - ‘старинная верхняя крестьянская одежда’ - МАС I: 611) в словарях не зафиксировано. Возможно, это значение, будучи самоочевидным, просто не привлекло внимания собирателей диалектной лексики.
3. Фамильная основа представляет собой имя существительное, обозначающее лицо мужского пола, в то время как в говорах имеется соотносительная форма для обозначения лица женского пола: Ва-режников ^ *варежник, ср. варежница (орл., влад.) ‘мастерица вязать варежки’ (СРНГ. IV: 49); Недбаев ^ *недбай, ср. недбайка (дон.) ‘ленивая, бесхозяйственная женщина’ (Там же. XXI: 9); Дородни-ков ^ *дородник, ср. дородница (кур., дон.) ‘полная, красивая девушка или женщина’ (Там же. VIII: 133).
Итак, применение предлагаемых принципов этимологического анализа фамилий с неясными основами позволяет прояснить происхождение целого ряда современных русских фамилий, которые ранее не были рассмотрены в антропонимических словарях, либо уточнить их мотивировку и тем самым открыть такие реалии материальной и духовной культуры русского народа, которые до сих пор были недоступны вниманию исследователей.
Литература
Азарх, Ю.С. Русское именное диалектное словообразование в лингвогеографическом аспекте / Ю.С. Азарх. М.: Наука, 2000.
Ганжина, И.М. Словарь современных русских фамилий / И.М. Ганжина. М.: АСТ: Астрель, 2001.
Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. М.: ТЕРРА, 1994. Т. IV.
Никонов, В.А. Словарь русских фамилий / В. А. Никонов. М.: Школа-Пресс, 1993.
Словарь русских народных говоров / АН СССР, Ин-т рус. яз. Л.: Наука, 1965 - 1992.
Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А.П.Евгеньевой. 3-е изд., стереотип. М.: Рус. яз., 1985 - 1988.
Тарасова, М.А. Опыт системного анализа одного синонимического ряда со значением ‘лентяй’ (на материале псковских говоров) / М. А. Тарасова / / Диалектная лексика: сб. науч. тр. Л.: Наука, 1978. С. 121 - 128.
А.А. СЕРЕБРЯКОВ ( Ставрополь)
СПЕЦИФИКА СЕМАНТИКИ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ АНТРОПОНИМОВ В РОМАНТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ (НА МАТЕРИАЛЕ НОВЕЛЛЫ Г. фон КЛЕЙСТА «ОБРУЧЕНИЕ НА САН-ДОМИНГО»)
Рассматриваются семантическое своеобразие и функциональная специфика антропонимов как
языкового средства реализации авторских
интенций в немецком романтическом дискурсе.
Последнее прижизненное издание произведений Г. фон Клейста (1777 - 1811) -второй том новелл - открывается новеллой «Обручение на Сан-Доминго», содержащей такое множество сюжетно-логических противоречий, что многие германисты видели в ней ученическое и эстетически незрелое произведение (Guenther 1910: 77). Несомненно, сюжетные противоречия затрагивают все пространственные и временные отношения фикционального пространства новеллы. История культуры свидетельствует о значимости пространственно-временных структур, освоенных индивидуальным и общекультурным сознанием. По мнению Ф.П. Федорова, «изменения в системе пространственно-временных представлений прежде всего свидетельствуют о сдвигах в мироощущении, мировоззрении личности, эпохи, о сдвигах, происходящих в культуре» (Федоров 1988: 15). Анализируя функции художественного текста как интеллектуального устройства, Ю.М. Лотман выявил свойство текста
выступать в роли самостоятельного интеллектуального образования по отношению как к адресанту, так и к адресату; помимо этого, перемещаясь в иной исторический или культурный контекст, тексты «актуализируют прежде скрытые аспекты своей кодирующей системы» (Лотман 2002: 161), становятся для адресата нормирующим кодом, который «навязывается сознанию аудитории и становится нормой ее собственного представления о себе, переносясь из области текста в сферу реального поведения культурного коллектива» (Там же: 169). Указывая на необходимость учитывать «фактор адресата», В.И. Шаховский подчеркивал, что он «неизбежно изменчив и во времени, и в пространстве» (Ша-ховский 1987: 159). Частотность употребления противоречивых описаний пространственно-временного континуума позволяет сделать допущение о неслучайном, ин-тенционально обусловленном качестве иди-остиля Клейста.
Наша цель - выявить особенности семантики и функционирования имени собственного как релевантного средства выражения авторских интенций в романтической системе художественной коммуникации «автор - текст - реципиент». Под именем собственным в узком смысле понимаются «имена людей и животных, а также географические и астрономические названия» (Васильева 2005: 16). Имя собственное, или СИ, несет ономастическую информацию, т. е. «имеющийся (или формирующийся) у говорящего комплекс знаний о СИ, куда входят информация о СИ как языковой единице, информация о носителе СИ, а также ассоциации/коннотации, которыми обладает данное СИ для отдельного носителя языка и/или для данного лингвокультурного сообщества» (Там же: 29 - 30).
В именах персонажей новеллы в концентрированной форме повторяется то, что в свете выражения и описания телесности этих персонажей и их установленной детерминированности может быть обозначено как утрата индивидуальных качеств (Серебряков 2007: 105). Почти каждое выведенное в тексте имя соотносится с определенным культурно-историческим фоном или значимым для немецкой лингво-
© Серебряков А.А., 2008
