CC BY
18Прикладная этика: на пути от авторского проекта к институциональному знанию?
Беседа А.Ю. Согомонова с В. И. Бакштановским
A.Ю. СО ГОМОНОВ: Первый, может быть самый непростой, вопрос: считаете ли Вы себя отцом-основате-лем отечественной школы прикладной этики?
B.И. БАКШТАНОВСКИЙ: Скорее, да.
A.Ю.С.: Скажите, а когда Вы впервые прочитали или услышали словосочетание «прикладная этика»? Хотя бы приблизительно.
B.И.Б.: Скорее всего это было в 1976 году в материалах одной из конференций во Владимире по проблемам профессиональной этики. Болгарский этик и партийный деятель Васил Момов описывал предмет своего исследования как «прикладную этику», правда под прикладной этикой подразумевал прежде всего педагогическую этику. Тем не менее это меня заинтересовало - совпадением с моей сосредоточенностью на проблеме практичности этики.
A.Ю.С.: Вас привлекло в словах «прикладная этика» сочетание практики и этики?
B.И.Б.: Конечно. Я читал эти слова как одно из иносказаний практичности этики, а этой темой я был озабочен еще и не употребляя прилагательное «прикладная». Для меня в то время наиболее значимой была разработка праксиологии морального выбора, а это как раз этико-приклад-ная концепция.
А.Ю.С.: Это были советские времена. Словосочетание «прикладная этика» застолбило за собой право на существование только на рубеже шестидесятых-семидеся-тых годов в зарубежной литературе и достаточно быстро пришло к нам. Так ведь?
В.И.Б.: Я не знаю, пришло ли оно к нам - это ваша версия, как и многих других коллег, полагающих, что мы заимствовали это понятие на Западе.
Но ведь, например, работавшие с этим понятием болгарские философы - партийные идеологи пользовались им не как заимствованным. Они разрабатывали концепции управления идеологической работой и не могли не прийти к идее приложения этического знания, его воздействия на нравственную жизнь, нравственное воспитание, оснащенного достижениями таких дисциплин, как социальная технология, социальная инженерия, социальное проектирование и т.п.
A.Ю.С.: То есть Вы хотите сказать, что на самом деле прикладная этика у нас в стране была, но не было самого термина? И поэтому нельзя утверждать, что со словом пришла новая дисциплина?
B.И.Б.: Полагаю, нельзя. Эта дисциплина зрела у нас в рамках скрещивания метафорической трактовки аристотелевской характеристики этики как практической философии: применение этики на практике, например, в виде праксиологии морального выбора или в виде изобретенного нами метода этического практикума - с социальноуправленческим подходом, который мне привили (я делаю уточнение - не я его принес в нашу отечественную этику) два старших коллеги: В.Н. Сагатовский и Ю.В. Согомонов. Это они «испортили» нашу этику социальноуправленческим подходом, испортили, разумеется, в кавычках. А я его более-менее успешно присвоил.
A.Ю.С.: Вы их тоже считаете «прикладниками»?
B.И.Б.: В этике? В общем, да. В.Н. Сагатовский как философ занимался проблемами социального проектирования и с этой позиции исследовал этические проблемы. Ю.В. Согомонов благодаря социально-философскому видению морали не мог не поднять вопрос об управленческом подходе к морали и нравственному воспитанию. А из этих источников стало оформляться то, что мы в самом начале
восьмидесятых назвали «прикладная этика». Уточняю: мы, а не те из отечественных эти ков, кто в девяностых годах взял этот термин именно из западных источников.
A.Ю.С.: Они просто присоединились к западным авторам. Владимир Иосифович, давайте зафиксируем: прообраз прикладной этики сформировался в отечественной этике во второй половине семидесятых годов усилиями небольшого количества исследователей из разных городов. В основном это были областные центры Советского Союза. Среди них - Тюмень как центр освоения нового нефтегазового региона, что, мне кажется, было важным для оформления этого направления.
И теперь следующий вопрос: когда впервые Вы зафиксировали понятие «прикладная этика» в своем тексте, а затем в заголовке? Были ли это семидесятые годы?
B.И.Б.: Полагаю, что впервые оно появилось в моей докторской монографии «Моральный выбор личности», вышедшей в свет в издательстве Томского университета в 1977 году.
На днях получил очередную статью для «Ведомостей прикладной этики» из Минска от Е.В. Беляевой, нашего постоянного автора. Она знала про юбилейную привязку 40-го выпуска журнала и посвятила свою статью 35-летию одной главы этой монографии - о роли прикладной этики в обеспечении культуры морального выбора.
А.Ю.С.: Как Вы объясните, что процесс оформления прикладной этики на Западе и в советской России происходил практически параллельно? С самым небольшим отставанием последней? Более того, я бы обратил Ваше внимание на том, что и на Западе прикладная этика зарождалась не в ведущих университетских центрах. И только в конце семидесятых годов она становится институциональной дисциплиной, к примеру, в Оксфорде и Кембридже, причем институционализация прикладной этики там произошла как будто бы мгновенно.
В.И.Б.: Мне трудно объяснить эту параллельность, ибо я не изучал источники по истории западной прикладной этики, а пересказы, в том числе и вашу версию, я осмысливаю более-менее критично. Потому что Вы, как и многие отечественные авторы, вслед за западными авторами считаете, что прикладная этика возникла прежде всего как ответ на социальные вызовы: появилось нечто в современности, с чем уже не справлялась традиционная - философская - моральная парадигма. Это, наверное, так. Но ведь никто не отменял, например, профессиональную этику, которая сложилась задолго до этих «вызовов». А без нее я не вижу прикладной этики: для меня это не две этики, как полагают многие зарубежные коллеги и ряд отечественных авторов вслед за ними. Я не только не разделяю позиции, согласно которой профессиональная этика - это одно, а прикладная - совсем другое, но всячески пытаюсь с ней полемизировать.
Как объяснить параллельность направлений я не знаю, не исследовал это. Но, видимо, кто-то со стороны может это объяснить, сравнив мотивацию появления направления у нас с версией появления этого направления за рубежом.
Я полагаю, что эта мотивация связана с возникшим общественным запросом на оправдание морального выбора, его рационализацию: человек сам для себя должен был оправдать, почему он поступает так, а не иначе, почему он идет или не идет вслед за принятым поведением. При этом рационализация предполагала и праксиологическое обеспечение морального выбора.
A.Ю.С.: Вы помните первое издание «Марксистской этики»? 1976 год. Вдруг ни с того ни с сего в этот учебник была включена частная - на фоне привычных для учебников тех лет - тема морального выбора.
B.И.Б.: Здесь личностный фактор во многом сработал: Главный редактор «Марксистской этики», А.И. Титаренко поддерживал мои исследования на тему морального выбора.
A.Ю.С.: Но ведь этот фактор не сработал бы, если бы эпоха не готова была принять это. А она была готова это принять. Я с трудом представляю себе в риторике 20 - 30 - 40 - 50-х годов понятие «моральный выбор». А кроме того, я не очень его себе представляю даже для западной науки и для западной философии в целом. Это понятие актуализируется только в семидесятые годы. Можно ли издание «Марксистской этики» считать точкой отсчета оформления и у нас прикладной этики? Ведь это было бы фактом ее институционализации в 1976 го-ду.
B.И.Б.: Полагаю, что как о точке отсчета стоит говорить о начале 80-х годов, когда появились два академических сборника статей, в название которых мы включили слова «прикладная этика», и первое московское издание концепции прикладной этики, выпущенное массовым тиражом: моя брошюра «Этика как практическая философия: традиционные образы и современные подходы». Это были соответственно 1980- 1981-й, 1983-й годы.
A.Ю.С.: Готовы ли Вы честно признать: был ли партийный заказ на прикладную этику?
B.И.Б.: Полагаю, что одна из причин появления в стране прикладной этики - идеологическая. Было востребовано обновленное обеспечение нравственно-воспитательной деятельности и шире, моральное оправдание советской власти и советского общества.
Прямого заказа никто не формулировал. Однако когда я пытался тему прикладной этики воплотить в конкретные проекты, то находил понимание и поддержку у идеологических лидеров того времени, партийных функционеров.
А с нашей стороны никуда не девать такую мотивацию, как намерение целенаправленно влиять на действительность («философы до сих пор стремились лишь объяснять мир...»), влиять сточки зрения гуманистического развития общества: «социализма с человеческим лицом».
A.Ю.С.: Компартия была достаточно насторожена по отношению ко всему новому. И как Вы объясните, почему она поддержала, а не отвергла сразу, на корню, новое этическое направление? Возможность управления нравственными процессами - это для нее было приемлемо. Но прикладные аспекты этики, которые не были для нее очевидным инструментом управления людьми?!
B.И.Б.: Во-первых, в нашем случае точнее говорить не вообще о КПСС, а об ее региональной структуре в Тюмени. Она была более раскованна, ей больше прощалось из-за начавшегося освоения ресурсов нефти и газа Западной Сибири. Степень идеологической свободы, на мой взгляд, у нее была выше, чем в других регионах.
Во-вторых. Судя по публикациям того времени, во многих наших изданиях печатались и научные работники, и партийные деятели. Прикладная этика ими рассматривалась как эффективный инструмент как раз управления идеологической работой.
A.Ю.С.; Вы хотите сказать, что КПСС нашла для себя нечто полезное, функциональное в прикладной этике, например, очередной инструмент управления людьми?
B.И.Б.: Думаю, что да.
A.Ю.С .: А следует ли из этого, что они просто не поняли природу прикладной этики?
B.И.Б.: Во-первых, особой угрозы наша работа не несла: мы были ориентированы на гуманизацию общества и это совпадало с официальной программой партии. Во-вторых, партийные деятели доверяли нам, в своих практических акциях мы работали вместе с ними: в формате целевых бригад сотрудничали функционеры и философы.
A.Ю.С.: А Вы тогда уже различали задачи прикладной этики и задачи управления нравственными процессами?
B.И.Б.: В то время эти задачи для нас совпадали: это был первый «модус вивенди» прикладной этики. Но важно иметь в виду, что «управление» в нашем подходе трактова-
лось не в бюрократическом ключе, а как элемент «духовнопрактического производства человека».
В этой ипостаси прикладная этика прежде всего и проявлялась. Если, во-первых, не забыть пренатальную ее ипостась - этическое просвещение и нравственное воспитание в формате этических практикумов. И, во-вторых, цикл проектов «Этика Севера», в том числе проект «Арктическая политика».
Что касается концентрированного обобщения результатов первого периода, то наша с Ю.В. Согомоновым итоговая за период 70 - 80-х годов монография называлась «Введение в теорию управления нравственно-воспитатель-ной деятельностью». Вполне адекватным был бы и заголовок «Прикладная этика».
A.Ю.С.: Если я правильно Вас понял, выстраивался некоторый компромисс, который, с одной стороны, позволял интеллектуалам развивать тематику, которую они хотели, но при некоторых ограничениях. А с другой стороны, те, кто вводили эти ограничения, понимали, что обретают своего рода интеллектуальную подпорку в управлении культурными и политическими процессами в обществе?
B.И.Б.: Второй ваш тезис я могу принять, а первый... вы слишком уж хорошо о нас думаете. Во всяком случае обо мне (не знаю, включать ли сюда Ю.В. Согомонова). Это было вполне искреннее мое убеждение относительно избранного нами предмета: можно развивать прикладную этику и сделать доброе дело - как для науки, так и для практики, да еще и деятельность партийных работников гуманизировать.
А.Ю.С.: Положа руку на сердце, не было ли все это «управление», так сказать, сотрясением воздуха? А на самом деле никакой системы управления нравственным воспитанием в обществе не было: говорили одно, а все жили своей жизнью?
В.И.Б.: Я не готов сейчас сказать за всю страну, но те объекты, которые были в поле нашего внимания (процесс освоения Тюменского Севера, заводы, трудовые коллективы, Индустриальный институт), являлись полигоном наших экспериментов.
A.Ю.С.: И Вы в это искренне верили?
B.И.Б.: Определенный скепсис был. Прежде всего в связи с пафосом идеологической работы, управленческим экстремизмом в этой сфере, например, практикой планирования воспитательной работы и измерения ее эффективности. Хотя все эти темы мы постоянно моделировали на своих деловых играх. Постоянно.
A.Ю.С.: Возможно Вы и правы, что во время Перестройки жилось и думалось более искренне. Но не складывается ли у Вас впечатление, что прикладная этика была побочным продуктом самообмана этиков, которые в ка-кой-то момент вдруг поверили, что они могут придать тоталитарной власти, в лице ее идеологических и политических институтов, этическое измерение. Где и кому удалось диктатуру уложить в этическое русло?
B.И.Б.: Во-первых, термины «тоталитаризм», «диктатура» не были характерны для дискурса того времени. Во-вторых, среда, в которой мы работали как исследователи, эксперты и консультанты, была менее авторитарной, менее бюрократизированной. Во всяком случае, мы ее такой видели, к нам она поворачивалась «человеческим лицом». Даже если потом, когда мы после своих акций из этой среды уходили, она становилась другой. Но на наших акциях гуляла свобода выбора невероятная.
А.Ю.С.: Можем ли мы считать, что отечественная прикладная этика является низовой инициативой, идущей и не от власти и не от официальной науки, и не от государственных образовательных программ? Низовой, то есть никто явно не мог сформулировать запрос на формирование новой дисциплины.
В.И.Б.: К вопросу о низовой инициативе. В Тюмени она была поддержана местной партийной властью, поддержана, в том числе, и властным ресурсом, и финансовым, и экспертным, и внедренческим. А запрос мы сами сформулировали.
A.Ю.С.: Почему я и веду с Вами этот разговор. У меня такое ощущение, что относительная параллельность возникновения прикладной этики здесь и за рубежом не означала параллельность пути ее развития. В европейской традиции прикладная этика появилась приблизительно в то же время, что и у нас, но у них она быстрее институционализировалась: ее быстрее стали включать как обязательную дисциплину на философских факультетах, быстрее появились первые пособия и хрестоматии.
А у нас? Появление сборников статей само по себе еще не означает появления направления. Направление предполагает последователей. А кто еще к Вашему лагерю (В. И. Бакштановский, Ю.В. Согомонов, В.Т. Ганжин) стал прибиваться, не только на уровне аспирантов или же учеников, а коллег из других городов?
B.И.Б.: Во-первых, я бы не стал обходить роль кафедры этики ТИИ и, кстати, Владимирской кафедры под руководством Ю.В. Согомонова.
Во-вторых, у нас несколько лет подряд были контракты с двумя ведущими кафедрами этики: МГУ и ЛГУ. Первая кафедра, участвуя в наших проектах, в своих годовых отчетах - подряд несколько лет - писала, что прикладной этики нет и не может быть. А вторая кафедра, не особенно обсуждая, нужна или не нужна прикладная этика, просто в русле своего направления (мораль трудового коллектива) участвовала в наших этико-прикладных публикациях вполне конструктивно. В Ленинграде работали такие близкие нам по духу (не обязательно разделяющие все нюансы нашей парадигмы) профессора, как Феликс Щербаков и Валентин Кобляков. Это была сильная поддержка. Они под-
держивали и наше направление, и наших аспирантов, которые защищались в Ленинграде по прикладной этике. Разумеется, на авторефератах стоял классификатор «марксистско-ленинская этика», но если смотреть на название работ, то все они были этико-прикладные.
В МГУ поддержку оказывал нам заведующий кафедрой этики А.И. Титаренко. Благодаря своему историзму в понимании морали он легче воспринимал идею прикладной этики. Были и чисто личные симпатии.
Перед нашей беседой Вы говорили о стремлении выделить три этапа в жизни отечественной прикладной этики: как все началось, как все развивалось, наличная ситуация и дальнейшие перспективы. Так вот, начальный этап я бы закончил, наверное, 1987-м годом, когда началась эпоха Са-мотлорских практикумов.
A.Ю.С.: Вы создание прикладной этики в нашей стране неразрывно рассматриваете как часть своей собственной биографии?
B.И.Б.: Разумеется. Но есть и еще важный фактор: творческий коллектив нашего направления. А это практически все авторы наших изданий.
В свое время сотрудник сектора этики Института философии АН СССР, Л.Коновалова, отдавая приоритет в появлении прикладной этики зарубежным коллегам, подтверждала свою позицию ссылкой на то, что первые сборники со словами «прикладная этика» в названии впервые вышли в Штатах в 1988 году. А выпущенные нами отечественные сборники в 1980 году (в уставном издательстве «Томский университет») и в 1981 году (в издательстве «Наука» Сибирского отделения АН СССР), в названии которых была «прикладная этика», она «не заметила». Так вот, и авторы этих двух книг, и участники многих других сборников статей, материалов экспертных опросов на темы прикладной этики, и участники наших многочисленных практикумов и деловых игр - это и было сообщество, которое либо прямо приняло идею прикладной этики и воплощающие ее практические
акции, либо, во всяком случае, начало думать лояльно на эту тему.
A.Ю.С.: Как Вы полагаете, почему в то же самое время, параллельно, в западном мире формирующаяся прикладная этика мгновенно становится преподаваемой в университетах дисциплиной, а у нас - нет? Ведь и наши партийные лидеры, и власти, и академические деятели увидели некоторую функциональность прикладной этики? Что их испугало или смущало: сложности бюрократического введения нового учебного предмета или была другая - более мощная - культурно-психологическая преграда?
B.И.Б.: Во-первых, даже преподавание общего курса этики было то время более или менее ограниченным, оно распространялось прежде всего на философские факультеты университетов. Что касается Тюмени, то открытие в техническом вузе кафедры этики было, скорее, уникальным случаем. Однако и на нашей уникальной кафедре прикладная этика преподавалась лишь как фрагмент общей: слова «прикладная этика» в стране тогда не были принятыми. Во-вторых, в ряде вузов наряду с общим курсом философской этики читались и курсы профессиональной этики. В-треть-их, доминировала парадигма этики как философии морали. В-четвертых, не было, собственно, и самой прикладной этики как общепризнанного направления научного знания. Тюменский случай долгое время был лишь региональным.
A.Ю.С.: Тогда что, кроме усилий нескольких человек, делало прикладную этику дисциплинарно-автономной?
B.И.Б.: Да у нее и не было дисциплинарной автономности ни в сфере преподавания, ни в сфере академической науки.
А.Ю.С.: Какие методы прикладной этики свидетельствовали о том, что это были не просто разговоры о новом, но это - научная дисциплина? Что она предлагала и какими методами она решала свои задачи? Не был ли,
например, метод игрового моделирования заимствован вами из методологии Г.Щедровицкого?
В.И.Б.: Ничего общего, кроме внешнего сходства. В отличие от манипулятивных методов этой школы, у нас базовой категорией любой из игр всегда была ситуация морального выбора. В основе нашей методологии было отношение к участникам моделирования как к субъектам морального выбора, а не объектам партийного руководства.
И все методы наши работали в системе: экспертный опрос, игровое моделирование (этико-прикладное моделирование) и этическое проектирование (проектирование этических инфраструктур, этических документов, экспертных заключений).
A.Ю.С.: На самом деле это то, что Вас приближает к мировому стандарту прикладной этики. Разумеется, зарубежная этика 80-х очень сильно отличалась по предмету: она в принципе не ставила перед собой задачу анализа и тем более управления нравственным воспитанием в обществе.
Получается так, что в двух разных обществах в 70 -80-е годы прикладная этика имела разные объекты - и сходство в методах.
Мне кажется, что словосочетание, которое я сейчас произнесу, будет наиболее точно отражать интенцию, миссию прикладной этики на Западе и у нас: эта миссия -гуманизация общества.
B.И.Б.: Слишком общо. Я это покажу в связи с ожидаемым от Вас вопросом о причинах моего сопротивления си-нонимизации прикладной и практической этики.
A.Ю.С.: Да, я знаю, что Вы безумно сопротивляетесь такой синонимизации, и хочу от Вас услышать - почему? Я ни в одном зарубежном источнике, ни в одной книге не могу найти разницы между этими понятиями - они употребляются как синонимы.
B.И.Б.: Вы вслед за сильной традицией в западной этической мысли видите миссию прикладной этики как фило-
софскую рефлексию новых проблем моральной практики, и это дает основание отождествлять обе версии практичности этики.
Но наше понимание миссии прикладной этики уже на старте направления было проникнуто духом одного из тезисов Маркса о Фейербахе, подчеркивающего преобразовательную установку философии в мире. Речь у нас идет об этике как своеобразной производительной силе в проектировании общественных процессов, нормативно-ценностных систем, а не просто о рефлексии по поводу актуальных моральных проблем.
Идея практической этики предполагает приложение-аппликацию универсальных норм к частным практикам, к конкретным ситуациям. А прикладная этика предполагает прежде всего разработку этической концепции той сферы нравственной жизни, к которой она хочет «прикладываться»: что такое университетская этика? что такое журналистская этика? что такое этика воспитания? Такого рода приложение сначала предполагает исследование особенностей нормативно-ценностной системы той или иной сферы, иначе - конкретизацию морали. А следующий шаг - с помощью ноу-хау прикладной этики - проектное воздействие на соответствующую нормативно-ценностную систему, в том числе на ее инфраструктуру.
Прошу услышать: ноу-хау, о котором я говорю, не просто набор неких технологий, но технологий диалогического взаимодействия этики и морали, исследователей и практиков, технологий преобразования различных сфер нравственной жизни ее же субъектами.
A.Ю.С.: Я не знаю другого способа изменения общества кроме как через его рефлексию.
B.И.Б.: Рефлексия - предшествующий акт, но не заключительный.
И если посмотреть на проекты эпохи Перестройки, мы увидим реальные результаты именно проектной деятельности. Например, практикум «Партия в ситуации выбора»,
смоделировавший фракционную структуру реформируемой партии, и «Самотлорский практикум-2», посвященный этно-экологической политике в отношении коренных народов Тюменского Севера.
A.Ю.С.: Да, Перестройка вдохнула в Вас лично и в Ваших коллег большую надежду. Но ведь она весьма быстро испарилась, потому что стало ясно: нет никаких институтов, нет никакой инфраструктуры и все так называемые социально-инженерные иллюзии гроша ломаного не стоят. Мгновенно наступил 1991 год и пришла новая реальность. «И розовые очки» пришлось снять.
B.И.Б.: Ваше категорическое заключение можно оспорить? Вспомните спроектированный на «Самотлорском практикуме-2» закон Ханты-Мансийского округа «О малочисленных народах Севера». Это разве не реальная институционализация этико-прикладного проекта? Я несколько лет назад встретил участницу того практикума, она вспомнила как мы все вместе создавали Ассоциацию малочисленных народов Тюменского Севера. Эта Ассоциация, благодаря специальному закону, была включена в систему управления округом. И до сих пор работает.
A.Ю.С.: Но в 1991 году реальность слишком быстро изменилась. Настолько, что все Ваши институциональные «завязки» стали быстро разваливаться: партии не стало, и куда прибиваться интеллектуалам?
Я хочу вас спросить: почему Вы остались в этом же пространстве, а не ушли из него в начале 90-х годов? Перед Вами открывались широкие возможности, Вы были в золотом возрасте, Вам было всего лишь 50 лет. Почему Вы не стали заниматься чем-то другим?
B.И.Б.: А почему я должен был заниматься чем-то другим, когда я был вполне востребован в своей прежней профессии и в прежней роли?
А.Ю.С.: Многие скажут Вам, что им пришлось осваивать новые профессии, как-то выживать и т.д. А Вы не рассуждаете о себе в начале 90-х годов в категориях вы-
живания. Вы утверждаете, что оставались востребованными в своей профессии?
В.И.Б.: Во-первых, и некоторые коллеги из нашего сообщества ушли из привычной для них сферы. Полагаю, они не приняли дух буржуазной революции. Это было трудное для нас расставание, напряженное в морально-психологи-ческом смысле. Но ядро сообщества приняло новую ситуацию и работало в ней. Мы сотрудничали с новой Государственной Думой - с комиссией по депутатской этике. С новой бизнес-структурой под названием «корпорация Югра», которая спонсировала многие наши проекты общероссийского масштаба и дала нам новые способы работы. Например, журнал «Этика успеха» (вышло одиннадцать номеров).
A.Ю.С.: Я правильно понимаю, что первая половина 90-х годов на самом деле открыла перед этико-приклад-ным знанием новый, доселе ей незнакомый, горизонт?
B.И.Б.: Я бы не стал отвергать и предшествующий горизонт. Продолжалось освоение тех сфер прикладной этики, о которых мы сейчас не должны забыть. Мы разрабатывали несколько направлений профессиональной этики. Например, мы с Ю.В. Согомоновым тогда сделали «Честную игру» - первую отечественную монографию по этике бизнеса. Тогда же мы стали осваивать тему «Этика гражданского общества», издавая и авторские, и коллективные монографии. Журнал «Этика успеха» стал для нас тем, чем была для Ленина «Искра» - органом, собирающим креативных экспертов. При всем расхождении их и наших позиций мы вместе осваивали новые темы, включая тему «этики успеха». Нам тогда казалось, что это базовая тема нового общества.
A.Ю.С.: Переход из 80-х в 90-е был скорее количественным или скорее качественным. Вы почувствовали больше свободы?
B.И.Б.: Разумеется, произошел и переход количественный - с точки зрения расширения ойкумены прикладной этики. Я уже говорил, что мы стали заниматься этикой биз-
неса и этикой гражданского общества. А еще этикой воспитания, журналистской этикой, политической этикой. То есть осваивали новые предметы. А качественное, на мой взгляд, изменение произошло потому, что мы стали лучше понимать, что такое прикладная этика.
A.Ю.С.: Что это значит «стали лучше понимать»? Что вы стали понимать лучше?
B.И.Б.: С одной стороны, мой старший партнер по «Товариществу "Прикладная этика"», Ю.В. Согомонов, стал терпимее к моему «технологическому радикализму». С другой стороны, я стал лучше понимать его идею конкретизации морали в «малых» нормативно-ценностных системах. В итоге мы пришли к выводу, что важно говорить о прикладной этике в двух значениях этого понятия. Прикладная этика - это, разумеется, сфера этико-прикладного знания. Но, кроме того, это сфера прикладных моралей, во множественном числе. Бизнес-мораль, университетская мораль, политическая, журналистская мораль и т.д. И прикладная этика как знание взаимодействует не напрямую с практикой, а с этими «малыми» нормативно-ценностными системами. А ноу-хау прикладной этики, ее технологии, работают на развитие как той, так и другой ее стороны.
Это было качественное, на мой взгляд, продвижение, которое, полагаю, не дано ни зарубежной этике, ни, пока (?), моим отечественным коллегам: они не различают, пока (?), двух ипостасей прикладной этики.
A.Ю.С.: А это качественное изменение предметного свойства? Оно позволило прикрепить ярлык этикоприкладного исследования, рефлексии практически к чему угодно?
B.И.Б.: Да, но мы, например, меньше всего работали в сфере знаменитых ныне биоэтики и экологической этики. Нас было мало. И у нас не хватало ресурса.
А.Ю.С.: Как Вы про себя скажете: лично Вы какую метаморфозу испытали, перейдя из 80-х в качественно новые 90-е, 2000-е? Как прикладной этик.
В.И.Б.: Это был прежде всего процесс совершенствования в концептуальном плане. Концептуализация предполагала переход на новый уровень теоретизирования. Например, концепция многообразия парадигм прикладной этики и сценариев ее развития.
Далее: не забывайте, в эти годы мы выпустили больше десятка монографий по разным сферам прикладной этики. Это было нашим новым освоением территории прикладной этики.
Особо: мы стали выпускать новый журнал «Ведомости прикладной этики», который дал возможность сорганизоваться этико-прикладному сообществу, понимая и принимая практикуемые им разные парадигмы.
Затем: мы приложились к университету и сделали его предметом своей этической рефлексии и консультирования.
Наконец, мы перешли на этап создания учебного пособия. А вы лучше меня знаете, что это один из признаков оформления дисциплины.
A.Ю.С.: Так в чем же было в 90-х годах новое общественное призвание прикладной этики? В 70 - 80-х я услышал: управление нравственными процессами в обществе. А в 90-х возникло ли новое общественное призвание?
B.И.Б.: Возникло. Возникла большая степень свободы выбора, а прикладная этика претендовала на то, чтобы культивировать свободу морального выбора. И не только у индивида, но и у субъекта общественного масштаба. В рамках общественной морали. Иначе она и не могла существовать: моральный выбор - способ ее существования.
A.Ю.С.: Сообщество прикладных этиков по сравнению с 70- 80-ми выросло?
B.И.Б.: В 90-х - нет, в 2000-х - да. В 90-е сообщество, в котором мы развивали свою парадигму, распалось: часть видных представителей этого сообщества не приняло новую действительность и стали заниматься либо ноосферой,
либо моральной философией. Другие его члены с закрытием кафедры этики ТИИ «встали на крыло» и ушли: кто в социологию, кто в науку о менеджменте... Еще одна часть сообщества ушла в иной мир...
Новое сообщество, которое складывается в 2000-х, большей своей частью формировалось на философских факультетах МГУ и ЛГУ. И называя себя исследователями прикладной этики, многие из них остались моральными философами, отождествляющими прикладную и практическую этики. Правда, в течение нескольких последних лет, благодаря журналу «Ведомости», нам удалось включить в свое сообщество следующее поколение этиков, которые (не «разводясь» с парадигмами прикладной этики, основанными на философской этике) более открыты к нашей парадигме. При этом они открыты и к западным работам, и к нашей действительности. Во многом будущее прикладной этики -за ними.
Новое поколение 40-летних, не порывая резко со своими учителями, более открыто к нашей парадигме прикладной этики, во всяком случае способно находиться между парадигмами практической этики и собственно прикладной этики. При этом они работают в новой - в отличие от кафедры этики Тюменского индустриального института - ситуации: в двух университетах страны уже введены бакалавриаты и магистратуры по прикладной этике.
A.Ю.С.: Вы сказали, что за ними будущее. За ними будущее как за людьми или как за носителями новой парадигмы?
B.И.Б.: За людьми, прежде всего. Но и как за носителями новой парадигмы, которая, не исключено, будет смягчать как инновационный радикализм Бакштановского и К°, так и консервативный ригоризм философов морали в понимании прикладной этики.
А.Ю.С.: И все это построено на личностях?
В.И.Б.: Пока да. Хотя, если Вам важно говорить об институционализации прикладной этики как научного направления, то вспомним про НИИ прикладной этики.
A.Ю.С.: Вы не считаете, что такая личностно-опре-деленная ситуация свидетельствует о кризисе прикладной этики? Не получается ли, что без Ю.В. Согомонова с
В. И. Бакштановским не будет и направления.
B.И.Б.: Кризис возможен: у нас, к сожалению, маловато реально работающих специалистов в этом направлении. Но, на мой взгляд, наша парадигма уже «заразила» более или менее открытые к «инфекции» личности. А за этими личностями будут их продолжатели, их коллективы. И, я думаю, парадигма будет жить, пусть и в другой интерпретации.
A.Ю.С.: Я предлагаю посмотреть на сегодняшний этап прикладной этики и ее перспективы как академической науки. Я имею в виду автономное научное знание, которое предполагает свою, четко прописанную предметную сферу, объектную сферу, методы и т.д. И хотел бы еще раз уточнить: существует ли не персонифицированная прикладная этика как академическая наука - помимо Вас?
B.И.Б.: Прикладная этика как академическая наука есть уже потому, что, во-первых, более 15-ти лет действует НИИ прикладной этики. Во-вторых, и еще кое-что из нашей работы вполне может соответствовать Вашему критерию. Например, фундаментальные исследования конкретных «малых» систем: этики воспитания, политической этики, этики гражданского общества, таких профессиональных этик, как журналистская и университетская.
Или представленность нашей парадигмы в Новой философской энциклопедии и в Энциклопедическом словаре «Этика», в которых опубликованы не только концептуальная статья о природе прикладной этики, но и наши статьи о конкретных «малых» системах.
В-третьих, выпуск журналов «Этика успеха» и «Ведомости прикладной этики». В-четвертых, издание учебных пособий - последнее из них с амбиционным заголовком «Прикладная этика: инновационный курс для магистр(ант)ов и профессоров» только что вышло в свет. В-пятых, на продвижение парадигмы в профессиональное сообщество работает цикл мастер-классов на кафедрах этики ведущих университетов России и Украины.
A.Ю.С.: А помимо Вас существуют ли специалисты, которые себя идентифицируют с академическим знанием под названием «прикладная этика»? Если они существуют, что для них является предметом прикладной этики, ее методами, объектом исследования?
B.И.Б.: Начиная с 90-ого года, исследования и соответственно публикации по прикладной этике стали появляться под фамилиями сотрудников сектора этики Института философии, кафедры этики МГУ. Наши коллеги работали как над своими собственными задачами (в сфере этики ненасилия, биоэтики, экологической этики, в последнее время по академической этике), так и в ответ на наши вызовы: в начале 90-х - для нашего журнала «Этика успеха», с середины 90-х эти вызовы исходили от проектов, представленных в журнале «Ведомости прикладной этики».
Но большинство публикаций наших коллег выражали понимание прикладной этики как практической этики, о котором мы с Вами уже говорили. Они называют себя иногда сторонниками прикладной этики, иногда - сторонниками практической этики, но во всех случаях работают в отличной от нашей парадигме. Парадигме, которую я называю инерционным, догоняющим сценарием по отношению к зарубежной прикладной этике.
A.Ю.С.: Значит, никакой академической науки «прикладная этика» в сегодняшней России не существует?
B.И.Б.: Я на ваш вопрос отвечаю отрицательно уже потому, что происходит постепенное проникновение нашего понимания прикладной этики и в теоретические работы, и в
образовательный процесс, происходит определенное сближение парадигм. Полагаю, наша парадигма давно вышла за рамки НИИ прикладной этики.
A.Ю.С.: Хотел бы от Вас услышать, что именно коллеги принимают в вашей парадигме - из тех моментов, которые могут быть отнесены к формату академической науки, а не к вашему личному вкладу?
B.И.Б.: Эффективно ли такое резкое противопоставление? И все же: как только Вы получите 40-ой выпуск Ведомостей, Вы увидите, в какой мере наша парадигма проявляется в исследовательском дискурсе коллег.
Полагаю, что коллеги постепенно осваивают наше понимание миссии прикладной этики в ее преобразующем воздействии на мораль; медленно, но верно принимается концепция, согласно которой не сама по себе философия морали «прикладывается» к практике, а особое знание -конечно, это еще не ориентация на проектно-ориентированное знание, но все же...; ноу-хау нашей парадигмы, в том числе система ее технологий, которая, во-первых, далеко не сводится к анализу случаев, во-вторых, предполагает, что взаимодействие прикладной этики и моральной практики осуществляется через систему технологий как субъектно-субъектное отношение - между моральными акторами; роль морального выбора в продуцировании и решении эти-ко-прикладных задач.
А.Ю.С.: Наше интервью было посвящено одной проблеме: «прикладная этика как авторский, личный проект». И я по-прежнему полагаю, что путь, который прошла российская прикладная этика показывает: это индивидуальный, авторский, личный проект, который потенциально развивается в статус «академический». Во всяком случае, на сегодняшний день, мне так кажется. Спасибо Вам за интересную беседу
