CC BY
22Р.Г. Апресян Метадисциплинарные проблемы прикладной этики
Этико-прикладной дискурс все более расширяется. Уже и у нас, в России, как и во многих других странах, слово «этика» все чаще ассоциируется у образованного человека с какой-нибудь прикладной проблематикой (как правило, биоэтической), чем именно с философской этикой. Появляющиеся учебники по разным прикладным этикам, несомненно, будут только усиливать эту тенденцию. И в высшем образовании сокращающиеся в количестве и в объеме курсы этики принимают более приближенный к прикладной проблематике вид. Тем не менее научный, теоретический, методологический статус прикладной этики остается непроясненным. Для преодоления этой ситуации необходимы междисциплинарные1 этико-прикладные обобщения, к которым, как мне кажется, мы не вполне готовы. Не готовы этики-философы, редко имеющие собственный опыт продвинутых этико-прикладных разработок, тем более одновременно в разных областях; не готовы и этики-прикладники, не всегда достаточно хорошо знакомые с традициями классической этики, ее духом.
У меня нет собственного опыта этико-прикладных исследований, которые бы имели значимые выводы для той или иной прикладной этики. Я занимался разными этико-прикладными проблемами, но только основываясь на имеющихся разработках специалистов в конкретных областях знания, привнося (с надеждой на обогащение) в понимание этико-прикладных проблем теоретический и нормативный опыт, накопленный в философской этике и оставаясь в конечном счете философом. Занимаясь проблемами
л
разных этико-прикладных областей, будь то биоэтика, этика бизнеса, этика освоения космического пространства, этика войны и мира, этика образования, этика управления, экологическая этика, я всегда чувствовал отсутствие у себя дисциплинарной компетентности, с одной стороны, и опыта конкретных исследований - с другой. Мои углубленные занятия в некоторых прикладных областях (например, этики войны и мира) позволили мне придти к важным выводам, касающимся философского понятия морали и особенностей функционирования морали в обществе и в жизни человека. Однако эти выводы, видимо, были слишком отвлеченны, и у «записных» специалистов в области этики войны и мира вызывали лишь «общеобразовательный» интерес.
Пусть этот исследовательский опыт и ограничен, но я воспринимаю его как весьма для себя позитивный и позволяющий мне высказать какие-то соображения, пока разрозненные, относительно прикладной этики.
***
На страницах журнала «Ведомости» НИИ ПЭ я сформулировал свое предварительное понимание прикладной этики как области исследований2. Принимая во внимание получившие в печати интерпретации предложенного подхода, хотел бы подчеркнуть, что под прикладной этикой я понимаю именно исследовательскую область, теорию (в широком смысле этого слова - как систематизированное знание, вскрывающее природу феномена, являющегося его предметом), научную дисциплину. И если из того моего текста вытекало предположение, что под прикладной этикой я понимаю и сферу моральной практики3, то я готов это объяснить лишь недостаточной внятностью использованных
2 Апресян Р.Г. Вид на профессиональную этику // Профессиональная этика. Ведомости НИИПЭ. Вып. 25 / Под ред. В.И. Бак-штановского, Н.Н. Карнаухова. Тюмень: НИИПЭ, 2004. С. 160-181.
3 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Введение в прикладную этику. Тюмень: НИИПЭ ТюмГНГУ, 2006. С. 104, 117.
мной выражений. Пользуясь случаем, хотел бы дезавуировать (по крайней мере на время) предложенный в той же статье концепт «практическая этика», который также оказался превратно воспринятым разными читателями, и тут я совершенно точно могу сказать, что это случилось по причине его непродуманности4. Введение концепта «практическая этика», наряду с концептом «прикладная этика», вообще может быть пока непродуктивным, хотя бы в силу того, что многими современными авторами, причем разноязычными, эти два понятия трактуются как близкие до тождественности.
Итак, в той своей статье - несколько лет назад - и сейчас я понимаю под прикладной этикой область знания, предметом которой является императивно-ценностное содержание конкретных (профессионально и предметно определенных) видов деятельности. Точнее, тех отношений, в которые вступают люди, осуществляя различные конкретные виды деятельности, ее этос, ее этический режим (когда он есть), а также те социокультурные условия, в которых эта деятельность осуществляется, и те социальные устройства и механизмы, посредством которых обеспечивается действенность этического режима.
Я согласен с В.И. Бакштановским и Ю.В. Согомоновым в той части, когда они под прикладной этикой имеют в виду знание, получаемое и развиваемое на основе «прикладных исследований и разработок» и «не выводимое непосредственно из морально-философского теоретизирования»; но я не согласен с тем, что прикладная этика - это еще и «нор-
4 Возможно, такой мой ход покажется непродуктивным, особенно в свете полемического предложения В.И. Бакштановского и Ю.В. Согомонова «"развести" прикладную этику и практическую этику» (Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Рефлексивная биография направления. Тюмень: ТюмГНГУ, 2007. С. 48). Но пока я готов только к такому «разведению»: посредством выведения понятия «практическая этика» из порядка специального рассуждения, впредь до более тонкого и терминологически корректного уразумения понятийных различий.
мативно-ценностная подсистема... - продукт конкретизации морали»5. В той статье я предлагал рассматривать прикладную этику как один из разделов, условно говоря, этического знания вообще, наряду с философской и нормативной этикой. Не уверен, что этика в самом деле так композиционно устроена. Но, принимая во внимание сложившееся понимание структуры этики, идущее, если не ошибаюсь, от У. Фрэнкены и имеющее не более чем дидактический смысл, я пытаюсь показать возможное место прикладной этики. Точнее было бы говорить о разных аспектах этических исследований. Конечно, встречаются работы «чисто» этико-прикладные, а гораздо чаще «чисто» философские. В идеале же никакое серьезное этико-прикладное исследование немыслимо без философской базы, т.е. без определенного, внятного, обоснованного представления о морали, к тому же в ее проекциях к человеку, обществу, культуре, принятию решений, а также с пониманием тех способов и форм, посредством которых она реализуется. С другой стороны, и этико-философское понятие морали должно верифицироваться в контексте тех или иных коммуникативных и социальных практик (а без этого они немногого стоят).
Правда, работ, в которых дело именно так и обстоит, пока не так много. Я объясняю это тем, что этико-прикладные исследования развиваются бурно и проводятся, в основном, не «традиционными» теоретиками морали. Когда же этико-прикладные вопросы решаются специалистами в области традиционной этики, мы, скорее, имеем иллюстрации общих положений или приложение общих положений к пониманию особенных практик, или выстраивание «теорий среднего уровня». А когда речь идет о нравственно-критическом осмыслении этих практик, анализе их нормативно-ценностных предпосылок и этической рационализации, общие положения редко оказываются задействованными по существу. Думаю, это временное положение,
и с развитием этико-прикладных исследований будет происходить подстройка философской этики к ним, все большее и большее их слияние. В этом смысле мнение, высказывавшееся А.А. Гусейновым (а также другими авторами) относительно того, что прикладная этика является современной формой развития этики, следует признать справедливым. Это так безотносительно к тому, что он связывает прикладную этику с особого рода проблемами, которые называет «открытыми проблемами» (ведь и прежде мораль, моральная практика не были однозначными, моральное мышление - одномерным, а все этические проблемы - «закрытыми»).
***
Появление прикладной этики в ее нынешней форме знаменует современный этап развития этики в особенном смысле. Дело не обстоит таким образом, что прикладная этика приходит на смену некоему, распространенному ранее типу этики, как в истории этики; если воспользоваться типологической периодизацией А.А. Гусейнова, на смену этике добродетели (доминировавшей в античности) приходит этика закона (доминировавшая в средневековье), которая в свою очередь уступает место этике личности (Нового времени). Все разновидности классической этики были этиками идеала, этиками философски «чистого» представления о морали, этиками, обращенными к совершенству личности, этиками Пути и т.д. Исключение составляли лишь те теории - не этики, а философские теории морали, - которые изначально развивались как критика морали. Современная теория морали развивается уже как прикладная этика, в форме прикладных этик, через прикладные этики. Современная этика меняет свое отношение к моральной практике, проявляя заинтересованное внимание к «действующей морали», к реальной моральной практике, к моральным дилеммам и контроверсиям во всей их неоднозначности.
Все еще наблюдающаяся среди «традиционных» теоретиков морали растерянность от появления прикладной этики обусловлена крепостью сохраняющихся в традиционной моральной философии позиций этического абсолютизма - с его приверженностью утвержденной однозначности, безусловности и всеобщности моральных принципов, непререкаемости их вменения, недопустимости индивидуальной свободы в способе, характере и форме их исполнения и т.д., и, как следствие, с его нечувствительностью к моральной реальности, к моральному опыту конкретного человека. Предположение о некой специфичности прикладной этики как таковой, в отличие от философской этики, отражает явную или неявную установку на сбережение абсолютизма в этике.
Абсолютизм имеет несомненные заслуги перед этикой. Именно на основе традиций абсолютизма оказалось возможным выявить феномен морали в его чистоте, сформулировать специальное понятие морали и вычленить логику морального мышления, отделив его от прагматизма и пру-денциализма (во всех его разновидностях). И я допускаю, что каждый студент в курсе моральной философии должен пройти выучку в абсолютизме (как каждый начинающий художник в своем обучении проходит через студию рисунка). Однако следующим шагом в этической подготовке должен стать практикум. В противном случае выпускники кафедр этики остаются историками этики, оформителями понятий морали, блюстителями методологий, но не исследователями морали.
Я не случайно касаюсь по ходу дела образовательно-философского аспекта проблемы. Для философских работников, получивших традиционное образование, вхождение в этико-прикладную проблематику требует преодоления философско-дисциплинарного «шовинизма», или предвзятости, инерции факультетски-ограниченного восприятия частных и конкретных исследований как «позитивистских», не имеющих значимого теоретического философского смысла.
Не только и не столько представители традиционной философской этики консервируют разрыв между философской этикой и прикладными этиками. Вызывает серьезное опасение и та общая тенденция, что разные направления прикладной этики, развиваемые главным образом специалистами в соответствующих конкретных дисциплинах и видах деятельности, оказываются оторванными от философ-ско-этических и нормативно-этических традиций и в этом смысле часто безосновными. В первую очередь это проявляется на уровне преподавателей, популяризаторов и «полевых работников» прикладной этики. Например, по данным А.Карми6, которые он приводил в ряде своих выступлений на международных конференциях, более 80% преподавателей медицинской этики в высших медицинских учебных заведениях во всем мире не то что не имеют базового философского образования, но не проходили никакой дополнительной подготовки в области философии и этики. Другой факт этого же ряда - из международного проекта по развитию этико-экологического образования в высшей школе, проводимого группой из Мордовского государственного университета под руководством М.Д. Мартыновой (осенью 2007 года), в рамках которого проходила веб-дискуссия по проблеме внутренней ценности, весьма актуальной для этики наук о жизни, в особенности экологической этики7. Участники дискуссии - в основном молодые преподаватели социально-гуманитарных дисциплин вузов - в обсуждении этой сугубо философской проблемы не чувствовали особой потребности обращения к фундаментальной философской
6 Профессор Амнон Карми (Amnon Carmi) - мировой эксперт в области медицинского права и биоэтики, видный пропагандист биоэтического образования, заведующий кафедрой биоэтики ЮНЕСКО Международного центра медицинского права и этики в университете Хайфы (Израиль).
7 См.: Экологическая этика в преподавании социальных и гуманитарных дисциплин / Форумы / Категориальный аппарат экологической этики / Внутренняя ценность, http: // ecoethics.mrsu.ru/ecoforum /viewtopic.php?t=18 (Просмотр 16.11.2007).
аксиологии, довольствуясь проработкой тех аргументов, которые легко черпать в экологической, т.е. в подавляющей массе философски неспециальной, философски «облегченной» литературе. И по своему недавнему опыту участия в различных международных конференциях, которые позиционировали себя в качестве этических, а на деле были посвящены разностороннему анализу отдельных этико-прикладных проблем, я могу сказать, что при довольно высоком частно-дисциплинарном уровне этих конференций этико-философская база большинства докладов оставляла желать лучшего. Это, конечно, частная сторона вопроса, надеюсь, что она отражает временное, переходное положение дел, порожденное бурным экстенсивным ростом прикладных этик.
***
Толчком к обновлению модальности этического мышления стали перемены в порядке самой общественной жизни и моральной практике, в характере расклада групповых интересов, в способах и характере их реализации. Появление, точнее «мутация», прикладной этики, трансформация этики в форму прикладной этики стали ответом на общественную озабоченность по поводу тревожных и опасных тенденций в тех или иных сферах общественной жизни, их возможных негативных эффектов и как понимание того, что эти тенденции невозможно преодолеть без осознания людьми, действующими в этих сферах, своей моральной ответственности за складывающееся положение дел. В более широком плане прикладные этики формировались в результате интеллектуального и кроссдисциплинарного освоения глубоких изменений в социально-нравственном опыте, нравственной практике и нравственных требованиях современного, точнее постмодерного («постсовременного»), общества - демократического общества, общества с многообразием моделей социального поведения, поликуль-
о
турного общества8. В недемократическом (традиционном, деспотическом или авторитарном) обществе прикладные этики могут развиваться вследствие международной миграции идей, значительно усилившейся с развитием информационных технологий. Однако в той мере, в какой в недемократическом обществе и моральная практика носит традиционный характер (т.е. опирается на семью, религиозные и какие-либо иные общины, другие - контролируемые властью - малые сообщества), прикладным этикам в них нет особенного места.
Понятно, что общественная озабоченность по поводу каких-то проблем, связанных с определенными видами деятельности, оказывается причиной для специальной этической - философской и нормативной - рефлексии относительно этих проблем, перерастающей затем в теоретические обобщения. Не исключено, что эта рефлексия (не говорю о теоретических обобщениях) лучше дается тем, чья компетентность в соответствующих практических областях выше. Распространенное мнение относительно того, что общие этические положения прикладываются к частным проблемам, не случайно: проблемы, которые связаны с трудностями и рисками, порождаемыми предметно определенными - частными - общественными практиками, становятся объектом фокусировки общих (т.е. сформулированных абстрактно) и, безусловно, этических принципов. Однако не исключено, что это всего лишь видимость, и «общая» этика не прилагается к частным проблемам, а продолжается и развивается в их осмыслении. В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов прямо указывают на необходимость пони-
8 На это неоднократно обращают внимание В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов: рождение и развитие прикладной этики было обусловлено формированием рациональной морали гражданского общества (Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Рефлексивная биография направления. С. 51-52).
мания происходящих перемен как «(до)развития морали»9. И вводят эту гипотезу в соответствующем контексте, предполагая, что мораль доразвивается в преобразованиях, имеющих место в возникающих нормативно-ценностных подсистемах, в формировании «особого типа, сферы, состояния морали»10. Проверка гипотез такого рода возможна в анализе конкретного метатеоретического опыта этико-прикладных исследований; и в общих теоретических рассуждениях на эту тему опыт такого рода должен быть отчетливо отражен. На уровне же общих, не верифицированных на основе анализа такого опыта, предположений можно (всерьез принимая во внимание, что этика как таковая развивается стезей прикладной этики) допустить, что в ходе осмысления частных социальных практик обогащается и изменяется понятие морали как в функциональных, так и содержательных определенностях последней.
На примере экологической этики хорошо видно, как может развиваться прикладная этика. Экологическая этика, конечно, развивается на древе экологии. Но экология в этом случае как бы прививается от древа этики (философской и нормативной). Без такого «скрещивания» экологическая этика просто невозможна, а все более и более продвигается она на самостоятельной дисциплинарной почве и чем дальше, тем больше требует специального осмысления как этиков, так и экологов. Формирование экологической этики тем сложнее, чем ветвистее предстает сама экология во всем своем дисциплинарном разнообразии, скажем, от глобальной или функциональной экологии - до экологической токсикологии или реставрационной экологии, представители которых нередко осведомлены в проблематике и методологии не «своих» экологических дисциплин лишь на общем уровне. Этическое рассуждение может ло-кализовываться специфическим образом по отношению к
предмету каждой из экологических дисциплин. При этом в той мере, в какой этико-экологическое рассуждение не предопределено целиком экологической предметностью, эти локализации оказываются, в результате, менее специальными, чем сами частные экологические дисциплины. Тем более, что конституирование предмета этико-эколо-гического рассуждения и исследования в значительной степени опосредовано опытом анализа этических проблем и решения социально-нравственных задач. Так что преодоление дисциплинарного «шовинизма» необходимо и со стороны философов, и со стороны экологов - во избежание предвзятости, упрощений, явной и неявной морализации.
В качестве примера односторонних пониманий экологической этики любопытны суждения двух известных и авторитетных авторов в этой области. Философ Ф.И. Гиренок, начинавший свои философские исследования, в частности, с экологической проблематики и сделавший много интересного для прояснения условий постановки философско-экологических проблем, однажды позволил себе такое «генерализирующее», если не сказать головокружительное, высказывание: «Экологическая этика, как известно, решает одну, но кардинальную задачу. Она пытается выяснить, действительно ли во многом знании много печали»11. Эколог и защитник окружающей среды В.Е. Борейко, не менее известный благодаря своей практической и просветительской деятельности на этом поприще, без всяких претензий на экстравагантность, по сути программно высказывает следующее: «Экологическая этика - учение об этических отношениях человека с природой, основанных на восприятии природы как члена морального сообщества, морального партнера (субъекта), на равноправии и равноценности всего живого, а также на ограничении прав и потребностей
человека»12. Полагаю, такие высказывания, сколь различны бы ни были основания, по которым они были сделаны, в целом блокируют аналитически-содержательное и практически-ориентированное обсуждение этико-прикладных проблем.
***
Свое понимание трансформации морали в эпоху, затребовавшей прикладные этики и этики, обогащающейся прикладной этикой, предложили В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов, раскрыв его на материале различных прикладных этик13. Прикладная этика, считают они, знаменует и представляет собой «конкретизацию морали», феномен которой лежит в основе формирования «нормативно-ценностных подсистем общественной морали». Это с одной стороны. С другой стороны, прикладная этика представляет собой теорию конкретизации морали14. Не разделяя, как было выше сказано, точки зрения на прикладную этику как нормативно-ценностную подсистему, я готов солидаризироваться с таким пониманием прикладной этики, согласно которому ее предметом является мораль в каких-то особенных своих проявлениях. Другой вопрос - в каких. В.И. Бакштановский и Ю.В .Согомонов, подчеркивая, что
12 [Борейко В.Е.] Гуманитарная экология и экологическая этика // Сайт Киевского эколого-культурного центра, www.ecoethics.ru [просмотр 09.05.2007].
13 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Рефлексивная биография направления.
14 Понятно, что в естественном языке слова «мораль» и «этика» нередко выступают синонимами; и в специальной литературе словом «этика» обозначаются рационализированные, кодифицированные, выделенные «мировоззренческие» сегменты морали. Однако я полагаю, что в строгом теоретическом рассуждении об этике и морали такого «живого» терминологического смешения следует избегать. В частности, этим соображением был предопределен мой отказ от концепта «практическая этика», с помощью которого я пытался выделить специальные, рационализированные и кодифицированные, сферы моральной практики.
прикладная этика - это «теория конкретизации», почти ничего не говорят о самой этой теории, как и не анализируют (в рамках монографии о «рефлексивной биографии» направления) процессы «конкретизации морали», ограничиваясь указанием на формы и результаты этой конкретизации. Общая же картина прикладной этики дается ими довольно отчетливо.
Прикладная этика - результат рефлексивного симбиоза моральной практики и этического знания. Его ранними предпосылками, согласно концепции авторов, стало осознание необходимости: а) модернизации традиционного образа этики как практической философии, б) анализа с помощью социологических методов социокультурной динамики морали, в) «проектирования системы взаимодействия этики, морали и воспитательной деятельности по каналам социального управления, социальных технологий для проектного и методического сопровождения морального творчества субъектов»15. Сама синтетическая рефлексия прикладной этики выражается: а) в понимании того, что практичность этики прослеживается в возможностях преобразующего воздействия научного знания на моральную практику, а специалист в области этики трансформируется в «активного и технологически оснащенного участника социально-инженерной, социально-проектировочной деятельности»16; б) во внимании к социокультурной динамике морали, проявляющейся, в частности, в развитии профессиональных этик или в конфликтах традиционной морали и мо-
15 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Рефлексивная биография направления. С. 52. О возможных методологических трудностях и практических напряжениях, связанных с попытками проектно-технологического сопровождения морального творчества субъектов, было сказано в свое время немало в порядке критики предложенной авторами в 1980-х годах концепции прикладной этики, применяемой к сфере социального управления. Я не стал бы вспоминать тот давний полемически-дискурсивный сюжет, если бы сами авторы не напомнили о нем в своей монографии.
16 Там же. С. 61.
рали модернизированного общества; в) во включении в практическую деятельность людей (моральных субъектов) посредством создания ситуаций «испытания и воспитания моральным выбором»17 гуманитарной экспертизы и консультирования. В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов справедливо указывают на опасность ухода этики от морали. Этика должна отказаться от своих традиционных при-верженностей, от изоляционизма, она должна повернуться лицом к практике, открыть себя для «"заказов", посылаемых практикой этике»18, не пытаясь переадресовывать их специальным наукам.
В целом соглашаясь с этим, должен отметить, что для меня существенным показателем прикладного характера знания, и это полностью и с определенными спецификациями касается прикладной этики, является использование методологии ситуационного анализа. Соответственно, показателем действительной вовлеченности исследователя в конкретную область прикладной этики является собственный опыт ситуационного анализа. Он может быть предметно-различным. Это может быть анализ: а) конкретной ситуации как случая, б) положения дел в некой профессиональной области или области предметно-определенной деятельности, в) наличных (или планирующихся) политических стратегий, г) существующего частно-профессионального или предметно-определенного этоса, д) практикуемой в некой профессиональной области или области предметно-определенной деятельности нормативности (как совокупность принципов и правил) и способов обеспечения ее действенности. Не уверен, что ситуационный анализ является исключительным признаком прикладной этики. Например, известные кантовские примеры на сюжеты лжи представляют собой самые настоящие «кейсы», правда, рас-
17 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: Рефлексивная биография направления. С. 64.
18 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Введение в прикладную этику. С. 139.
сматриваемые как казусы. Прикладная этика направляется на анализ (исследовательский или учебный) реальных ситуаций, а также на экспертный анализ ситуаций. И вот по поводу последнего оказываются уместными и выделяемые В.И. Бакштановским и Ю.В. Согомоновым методы моделирования, экспертизы, консультирования и проектирования. Специфика ситуационного анализа в прикладной этике определяется также и тем, что его предметом становятся частные и специальные социальные практики, в особенности связанные с профессиями и предметно-определенными видами деятельности.
Вместе с тем В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов считают, что этика должна сохранить себя в сфере философского знания и, отдаваясь прикладным исследованиям и разработкам, непосредственно сориентированным на практику, «остаться при этом этикой»19. Правда, последняя задача проговорена не настолько подробно, чтобы было ясно, как понимают авторы «этику», или «философскую этику», которая должна обратиться к непосредственному изучению практики, заняться проектным воздействием на практику и, одновременно, сохранить себя. Сохранить себя в каком качестве? И вообще, о какой этике идет речь?
Очевидно, что не всякая философская этика подлежит преобразованию и адаптации в прикладную этику. Можно сказать, что метафизические концепции изначально не «заточены», говоря на жаргоне, под приложения. Строго функ-ционалистские концепции - или, скажем мягче, функциона-листские морально-философские - представления не пе-реложимы на язык практических задач. Наиболее характерна в этом плане философия морали Канта, которая, с одной стороны, позволяла ему легко рекомендовать смертную казнь, совершаемую даже по формальным, ритуально-правовым мотивам, а с другой - допускать предательство друга, которому грозит бесчинное убийство, если ценой его
спасения должно стать введение его преследователей в заблуждение путем сообщения им ложной информации. Пример моральной философии Канта показывает, что проблема связана не с этикой вообще, а с особыми версиями философской этики, получившими доминирующее развитие в Новое время. Абсолютистские, формалистские, ригори-стически-императивистские теории разрабатывались в озабоченности не столько проблемами общественной жизни, межчеловеческих отношений и поведением человека в конкретных ситуациях морального выбора, сколько проблемами чистоты мысли о морали, безукоризненности философских аргументов и выводов. Последнее исключительно важно для этики. Но, тем не менее, недостаточно для понимания морали в определенности ее практических воплощений.
Для адекватного понимания прикладной этики нам надо поменять свой взгляд на философскую этику. Ее образцом для нас по-прежнему выступает моральная философия Канта, а шире - та моральная философия, которая сформировалась в Новое время. При этом Шопенгауэр как критик этики Канта или Милль как оппонент Канта нам плохо известны и малопонятны. Даже Ницше, кажется, хорошо известный, но далеко не всегда воспринимается нами в своей разрушительной по отношению к Канту и новоевропейской моральной философии силе. В ХХ веке происходят существенные изменения в самой философской этике - в противовес метаэтике как этике лингвистического анализа, которая в западном философском мышлении воспринимается как позднейшая версия кантианства. Постутилитаристская этика Дж.Ролза, этика заботы, этика добродетели, феминистская этика бросают абсолютистским этикам вызов не меньший, чем прикладная этика, но для большинства отечественных философских этиков все они гораздо менее актуальны, чем Кант.
***
Предложенная В.И. Бакштановским и Ю.В. Согомоно-вым концепция, согласно которой предметом прикладной этики является конкретизация морали, происходящая в нормативно-ценностных подсистемах, представляет теоретический интерес и заслуживает внимания. Говоря о конкретизации морали как предмете прикладной этики, авторы выступают против упрощенного понимания прикладной этики как процесса (и результата) приложения общих этических положений и моральных представлений к частным проблемам. В ходе конкретизации, считают они, происходит развитие содержания и формы морали. Это развитие осуществляется, по крайней мере, по следующим направлениям: а) существующие моральные представления переосмысляются, переакцентируются; б) меняются внутренняя конфигурация норм и ценностей, способы связи моральных норм и ценностей с нормами и ценностями других видов; в) меняется место определенных норм и ценностей в общей нормативно-ценностной структуре; г) возникают новые нормативные установки и требования, применяемые лишь в определенных, связанных с профессиями и конкретными видами деятельности сферах. Конкретизация морали протекает естественным образом, в ответ на естественно возникающие общественные потребности. Вместе с тем, она не может не оказываться предметом внимания социальных институтов, исследователей и проектантов, которые каким-то образом включаются в процесс конкретизации морали и тем самым делают этот процесс зависимым от своего инте-
реса20.
При этом В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов специально делают несколько важных пояснений. Так, конкретизация морали осуществляется не в порядке дополнения морали и санкционирования исключений из общих правил. Она опосредована «переводом идеально-должного (внима-
нием к нему обычно довольствуется формальный анализ) в реально-должное, которое оперирует не абстрактными... представлениями о долге и ответственности, а такими представлениями, которые сообразованы с требованиями локального, релятивного времени и пространства и поэтому отчасти утрачивающими свой изначальный универсализм»21. В нормативно-ценностных подсистемах возникают «синтезы двоякого рода»: институциональных и безынституциональных регулятивов, моральных (по своему происхождению) и внеморальных. В профессиональных этиках поведение регулируется не только нормой, но и призванием профессионала.
Насколько я понимаю, концепция конкретизации морали как повода для прикладной этики, ее предмета и даже аспекта сформировалась у В.И. Бакштановского и Ю.В. Сого-монова в качестве производной, или вторичной по отношению к их собственным этико-прикладным разработкам. Интересно, как в духе этой концепции могут быть переосмыслены результаты последних. Например, в названной монографии этика гражданского общества, этика морального выбора или этика профессий представляются в кратких версиях, но в том же концептуальном режиме, что и в известных ранее монографиях авторов. Так что пока нет возможности оценить эту концепцию в ее последовательно проведенной версии, не прибегая к внешним интерпретациям.
Например, каким образом конкретизируются самые общие и фундаментальные из содержательно определенных моральных принципов «Не убий» или «Не лги»? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны отдавать себе отчет, что понимаем эти принципы в их «общем» значении. Ведь, скажем, «Не убий» мы воспринимаем, с одной стороны, скорее всего через призму абсолютистских кодексов и теорий, при том, что, с другой - понимаем, что на протяжении всей ис-
тории человечества существовали государственные и общественные институты самообороны (не говоря об армии, органах правопорядка, спецслужбах, системах наказаний), функционирование которых - успешное и благотворное для обществ и их членов - было немыслимо без обоснованно признаваемого права убивать. Накапливаемый социальный и нравственный опыт деятельности таких институтов и его этической рефлексии выражался в установлении правил, т.е. ограничений на применение этого права легитимного прекращения жизни в отношении тех, кто рассматривался в качестве угрозы для (со)общества. Характерный пример такой рефлексии дает трактат Г. Гроция «О праве войны и мира», в котором право войны, т.е. насилия, оправдывалось лишь правом на мир. Следует ли вводимые ограничения на применение силы рассматривать как проявление конкретизации общих правил? Или на эту нормативную работу можно посмотреть и по-другому: анализ конкретных общественных практик ведет к переосмыслению самих общих принципов, формулируемых сначала абстрактно, отвлеченно, в абсолютистской модальности, и вследствие этого имеющих не адаптивную к практике форму. Прикладная этика или философская этика говорит политику, солдату, полицейскому, судье и т.д.: у вас, конечно, есть исключительное право лишать преступников и врагов общества жизни, но это право воплощено в правилах, за рамки которых выходить нельзя; нельзя превращать оборону отечества, защиту правопорядка и охрану государства в повод для хомицида.
В концепции «конкретизации морали» меня настораживает опасность возможной утраты в понятии «мораль» свойства общезначимости и, далее, допущения таких перемен в понимании морали, которые окажутся для нее деструктивными.
Кроме того, в этой концепции, кажется, сохраняется методологическая установка, свойственная определенному пониманию профессиональной этики (в смысле морали) как
морали партикулярной, цеховой, имеющей значение лишь для членов этого цеха. Но прикладная этика развивается не столько в ответ на потребности профессий и корпораций (корпорации и профессии всегда сами легко справлялись со своими внутренними проблемами), сколько в ответ на общественную озабоченность по поводу социально-нравственных проблем, возникающих в связи с партикулярным развитием профессий, корпораций, организаций, частных видов социальной активности, таких трансформаций в них, которые могут представлять угрозу общему благу. Конечно, и внутри профессий, корпораций, организаций могут возникать внутренние нормативные проблемы, обусловленные возможным недобросовестным исполнением профессиональных и служебных обязанностей, порочащих достоинство профессии, корпорации или организации. И эти проблемы для общества тоже очень важны. Но общество - в лице разных своих агентов - гораздо более обостренно воспринимает проблемы иного рода, связанные, с одной стороны, с соблюдением прав человека в профессии, корпорации, организации и, с другой стороны, с обеспечением общего блага: функционирование профессии, корпорации или организации должно содействовать общему благу (понимание общего блага - предмет и продукт публичного дискурса); причем это относится как к непосредственным, так и к косвенным эффектам деятельности профессии, корпорации или организации.
Со специализацией и партикуляризацией разных сфер социальной деятельности происходит не столько конкретизация морали, сколько «моральная генерализация» обособленных видов деятельности. Общество заинтересовано в моральном контроле за специализированными обособленными видами деятельности. Этот контроль осуществляется как извне - с помощью средств массовой информации, общественных организаций, так и изнутри - посредством вменения: моральной ответственности - индивидуальным участникам этой деятельности; и кодексов профессиональ-
ной, корпоративной, организационной этики - коллективным субъектам.
В процессе этического осмысления специальных видов деятельности действительно формулируются новые принципы, но являются ли эти принципы значимыми и уместными только для той специальной области активности, в ходе этической рефлексии которой они были сформулированы?
Возьмем, к примеру, принцип информированного согласия, предложенный биоэтикой. В формулировке «Всеобщей декларации о биоэтике и правах человека», принятой на Генеральной конференции ЮНЕСКО в 2005 году, он гласит: «Любое медицинское вмешательство в профилактических, диагностических или терапевтических целях должно осуществляться только с предварительного, свободного и информированного согласия соответствующего лица на основе надлежащей информации» (ст. 6.1). Принцип информированного согласия заслуживает внимания в качестве, во-первых, как будто бы новационного принципа и, во-вторых, релевантного именно частным отношениям между медицинским работником и пациентом. Правда, сразу выясняется, что его действие шире. Он касается также отношений исследователя и испытуемого, принимающего участие в исследовательских экспериментах (исторически принцип информированного согласия и возникает по поводу именно положения испытуемых в исследовательских экспериментах). И это нашло отражение в Декларации ЮНЕСКО: «Научные исследования следует проводить только с предварительного, свободного, явно выраженного и информированного согласия соответствующего лица» (ст. 6.2), как и то, каким образом обеспечивается согласие со стороны лиц, не обладающих правоспособностью давать согласие (ст. 7).
Метанормативная основа принципа информированного согласия неоднозначна. С одной стороны, за ним просматривается принцип автономии, с другой - принцип уважения человеческого достоинства. В этом смысле он не нова-
ционен совершенно. Вместе с тем принцип информированного согласия не является приложением или конкретизацией этих принципов. В литературе принцип информированного согласия анализируется в связи с медицинской деятельностью (терапевтической и исследовательской). Но его реальная действенность при соответствующей модификации его содержания шире. Разумеется, он распространяется на все эксперименты и тесты, в которых в качестве испытуемого принимает участие человек. Однако, принимая во внимание метанормативную основу принципа информированного согласия, следует признать, что он может быть распространен и на некоторые другие ситуации принятия решений, затрагивающих чьи-то жизненные интересы. Принцип информированного согласия не является универсальным в том смысле, что он действен только в ситуациях принятия решений особенного типа, и перечень типов таких ситуациях является предметом договоренности и общественного решения. Но он универсален в установленных рамках. Он направлен на обеспечение блага общества и отдельных граждан.
Другим, представляющим интерес, примером является принцип предосторожности. В самом общем плане - это принцип, в соответствии с которым при разработке политики, в особенности политики, имеющей гуманитарные и экологические последствия, прямые или косвенные, следует в первую очередь принимать во внимание наиболее опасный из возможных вариантов развития событий. В этическом контексте этот принцип может показаться странным, в особенности тем, кто мыслит в духе классической моральной философии. Добродетель осторожности, принцип благоразумия никогда не были в чести у философов и возвышенных моралистов. Между тем, начиная с 1990-х, актуальность именно принципа предосторожности все шире признается в научно-технологической, экологической, биомедицинской, промышленной, торговой политиках. Он утверждается в качестве этического не только по формальным
признакам (поскольку у него нет определенного правового или какого-либо иного формального статуса). Это - действительно - этический принцип, поскольку предметом принципа предосторожности, в отличие от традиционной максимы благоразумия, направленной на обеспечение частного благополучия, является общее благо и интересы других людей. Это именно этический принцип потому, что через него выражается моральная ответственность лиц, принимающих решения: политиков, ученых, конструкторов руководителей компаний и т.д. Согласно принципу предосторожности, если деятельность человека может нанести морально неприемлемый ущерб, возможность которого с научной точки зрения неопределенна, но реальна, следует предпринять действия, позволяющие избежать или уменьшить такой ущерб. Под морально неприемлемым ущербом понимается ущерб людям или окружающей среде, который угрожает жизни или здоровью людей, является серьезным, практически невосполнимым, несправедливым по отношению к нынешнему или будущим поколениям и причиняется без должного внимания к правам тех, кто оказывается его жертвой. Забота по охране окружающей среды и здоровья людей должна носить предупредительный характер (в противовес принципу компенсации), а активные усилия по предотвращению урона окружающей среде и здоровью людей должны предприниматься и при наличии научно недоказанных опасений относительно последствий проектируемой деятельности (в противовес принципу превентивности, который предполагает, что усилия по предотвращению ущерба необходимо предпринимать при научно обоснованном риске ущерба)22.
22 См.: The Precautionary Principle. Paris: UNESCO, 2005; а также: Материалы Пятой сессии Межправительственного форума по химической безопасности: Открытое пленарное заседание для обсуждения информации/дискуссии на Форуме V по средствам и подходам применения принципа предосторожности в контексте химической
Как и принцип информированного согласия, принцип предосторожности можно рассматривать как результат своего рода конкретизации более общих принципов. Однако конкретизация является лишь необходимым средством для осуществления более важной задачи распространения общественного морального контроля на сферы деятельности, формально говоря, частные, являющиеся сферой специальных, а то и партикулярных интересов государственных, хозяйствующих или каких-либо иных агентов.
Прикладная этика обеспечивает теоретическую и этико-нормативную поддержку в решении этой задачи. Обеспечивает разными способами, в том числе и называвшимися выше: моделирование, гуманитарная экспертиза, консультирование, проектирование. Это не единственная функция прикладной этики, хотя именно посредством ее прикладная этика имеет возможность непосредственно выходить на практику. Важной функцией прикладной этики, как говорилось, является и изучение конкретных сфер моральной практики, существующих в них этосов, кодексов, схем мотивации и поведения, способов разрешения конфликтов и т.д. Но нужно ли называть это именно «прикладной этикой»? Чем это не этика как таковая, с расширенными - обычно называемыми пока «прикладными» - задачами и функциями?
