CC BY
95
П.Г. Немашкалов
ПРИХОДСКОЕ ДУХОВЕНСТВО СЕВЕРНОГО КАВКАЗА ВО ВРЕМЕНА СТАНОВЛЕНИЯ КАВКАЗСКОЙ ЕПАРХИИ (конец XVIII - середина XIX веков)
P. Nemashkalov
The Parish Clergy of the North Caucasus during the Formation of the Caucasian Eparchy (end of the 18th - middle of the 19th Centuries)
Взаимоотношения прихожан и священнослужителей в истории Русской православной церкви всегда имели сложный и противоречивый характер. Для Северного Кавказа период конца XVIII - середины XIX вв. характеризовался процессом активной колонизации на фоне конфликта с коренным населением, и в этой обстановке шло формирование Кавказской епархии. Большое влияние на этот процесс оказывали религиозные практики, выработанные в период отсутствия надлежащего руководства и контроля со стороны духовных властей.
Благодаря своей независимости от государственной власти до начала XVIII в. казаки смогли в новых условиях возродить и развить древнюю, вечевую систему самоуправления, исчезнувшую к этому времени в России. В ментальности местного казачества крепко утвердилась и древняя православная традиция, без которой они себя не представляли. Хорошо известно, что в сознании людей XVII-XIX вв. понятие «русский» было равнозначно понятию «православный»1. Для первых поселенцев Терека такими равнозначным понятием стало «гребенец» и «старовер», то есть истинно православный.
В современной исторической литературе можно встретить издания, в которых утверждается, что среди Терского и Кубанского казачества раскола не было. Однако, по свидетельству преосвященного Макария, начало раскола на Кавказе было положено еще в 1688 г. иноком Досифеем, а среди Терских или Гребенских казаков начало раскола восходит к 1698 г., когда значительное число раскольников, преследуемых гражданской властью, поселились за рекой Терек. Первые известия относятся к тому времени, когда казаки переселились на левый берег Терека и обжились в устроенных городах и станицах Старогладковской, Новогладковской, Червленской, Каргалинской и других2. Здесь ими были построены молитвенные дома. Богослужение совершалось священниками, поставленными Астраханским епископом по просьбам самих казаков и находившимися в подчинении Кизлярского благочиния. Поэтому можно смело говорить, что эти священнослужители не были раскольниками в полном смысле этого слова, по крайней мере в первой половине 28
XVIII в. Нельзя утверждать, что они подчинялись православному епископу только вследствие строгих мер, которые употреблялись в отношении раскольников, поскольку жили на окраине России и могли не бояться преследований, и сами составляли определенную силу.
В последующие годы религиозная ситуация в обустраиваемых казачьих станицах на Северном Кавказе продолжала оставаться сложной. По данным историка Кубанского казачества Ф.А. Щербины, у черноморцев было свое выборное духовенство из казачьего сословия, а у линейцев православного духовенства в станицах практически не было по причине значительного числа сторонников раскола3. Один из современников, описывая переселенческий процесс в Кавказском линейном казачьем войске, отмечал разнообразие людей, селившихся на линии, в числе которых он выделял «старых кавказских сектаторов, персидских выходцев, татар, армян, грузин, малороссиян, донцов и разного люда со всей матушки-России»4.
Исследовательница культуры и быта казачьего населения Северного Кавказа Л.Б. Заседателева отмечает, что у казаков сначала были своеобразные укрепленные временные селения, которые позднее превратились в постоянные казачьи городки5. Священниками в новых станицах назначались из-за недостатка подготовленных служителей лучшие казаки станиц, которые не стесняли своих прихожан требованиями совершения канонического крестного знамения и сами при освящении браков, крещения и других случаев «ходили посолонь», то есть во время совершения обрядов ходили по кругу за ходом солнца, а не против него, как принято в православии. На это отступление от правил православной церкви обратил внимание Кизлярский благочинный и потребовал строгого соблюдения церковных канонов, в частности креститься троеперстием и ходить против солнца. Однако казаки 18 мая 1738 г. обратились к Астраханскому епископу Илариону с просьбой сохранить прежний порядок: «<...> мы в том же стоим, не прибавляем и не убавляем»6.
Характеризуют мировоззренческую православную традицию Черноморского казачества и слова священника Кучеровского, который указывал, что «запорожцы были, как известно, грубы и неспокойны, одна религия умягчала их крутые нравы.<.. .> В понятиях религиозных черноморцы недалеки. По характеру своему черноморец набожен, усерден к религии, но набожность его довольно груба»7.
Пытаясь исправить сложившуюся в приходах Северного Кавказа ситуацию, Синод в 1829 г. разделил Воронежскую епархию на две кафедры. В образованную Донскую епархию были включены приходы Северного Кавказа, и по кафедральным городам она стала именоваться Новочеркасской и Георгиевской. В ее состав входили территории Войска Донского, Кавказской области и земли Черноморского казачьего войска8. Однако как Астраханский, так и Донской епископы не могли из-за отдаленности Кавказского края
и отсутствия хороших и безопасных путей сообщения руководить тамошней церковной жизнью. Поэтому на Северном Кавказе продолжали существовать ее специфические черты, далекие от канонических9.
В условиях затяжной Кавказской войны служба священнослужителей в отдаленных станицах была тяжелым испытанием, сопряженным с большим риском для жизни их собственной и членов их семей, которые в условиях кавказской действительности становились «выгодным товаром». Так, священник станицы Чалмыцкой Стефанов, отъехав от станицы на 10 верст, был вместе с конвоем убит горцами, а его жена попала в плен и была выкуплена только через год за 300 руб. серебром, что по ценам того времени равнялось стоимости хорошего дома с земельным участком и подсобным хозяйством10.
Если в селах Ставропольской губернии действовал принцип назначения в священники только лиц, имеющих семинарское образование, то в казачьих станицах продолжала существовать традиция выбора священнослужителей. Если кто-то назначался на священническое место, в течение трех месяцев он должен был получить одобрение местного общества. Выдавая свидетельство, жители подтверждали нравственные качества претендента11, а Кавказская духовная консистория утверждала его в должности, если тот не был обременен обязательствами по другому приходу. Отстранить от исполнения обязанностей можно было только за существенные проступки, а при сложившейся нехватке священнослужителей духовной власти приходилось на многое закрывать глаза.
Другим способом занятия священнического места была женитьба на дочери священника и получение места в приходе как приданого. Иногда священники, со своей стороны, желая при жизни найти себе достойного преемника и одновременно устроить брак своей дочери, сами обращались в правление Астраханской духовной семинарии с предложением выдать дочь замуж за кого-то из выпускников. Была также возможность найти жениха из причетников, однако в этом случае претендент мог надеяться только на дьяконский сан12. Такая практика стала ограничиваться Кавказской духовной консисторией после открытия собственной семинарии, и была окончательно прекращена, как и во всей Российской империи, в 1867 г.13
Отсутствие собственной семинарии на Северном Кавказе усугубляло нехватку священнослужителей. Для получения религиозного образования священнослужители отдавали детей в Астраханскую, Новочеркасскую или Воронежскую семинарии, в которых были сформированы свои традиции и ценности, не связанные с особенностями жизни в северокавказском регионе. Только после открытия самостоятельной Кавказской духовной семинарии в городе Ставрополе в 1846 г. началась подготовка священников по программе, учитывающей потребности Кавказской епархии14.
Острота нехватки образованных священников сказывалась и на противостоянии распространенному на Северном Кавказе раскольничеству. В условиях начавшейся активной гражданской колонизации региона в середине XIX в. раскольников начали планомерно выселять в новые районы за Кубанью. Синод обязывал Кавказскую епархию в такие населенные пункты назначать образованных и высоконравственных священнослужителей, которые проповедью и собственным примером могли бы вернуть «заблудших» в православную веру. Так, в 1843 г. при образовании четырех новых станиц на реке Лабе Синод потребовал от Кавказской епархии назначить таких священников или пригласить их из соседней Воронежской епархии. Стремясь к развитию самостоятельности епархии, Кавказский епископ Иеремия при нехватке таковых прибег к имеющейся практике обращения в священников учителей Ставропольского духовного училища15.
На почве религиозного рвения прихожан во взаимоотношениях с духовенством прихода нередко возникали курьезные случаи. Не находя понимания своих духовных исканий, прихожане устраивали тайные собрания, на которых занимались не только чтением религиозной литературы, но и церковными распевами и даже водоосвя-щением16.
Бедность часто мешала священнослужителям достойно выполнять свои обязанности. В 1765 г. Синод установил предельную плату за исправление мирских треб, которая в 1801 г. удвоилась в связи с повышением стоимости жизни. Так, за молитву родильнице взимали 4 коп., за крещение - 6 коп., за свадьбу - 20 коп., за погребение - 20 коп.17 Прихожане могли давать и больше, но без принуждения. На Северном Кавказе священнослужители часто нарушали установленные нормы и требовал более высокой платы. Данная практика получила широкое распространение, и суммы за исполнение треб выражались в десятках рублей, что естественно вызывало недовольство прихожан18.
Помимо обеспечения большой семьи, духовенству нужно было содержать обучающихся детей в духовных семинариях и училищах, чаще самим оплачивать их образование и содержание вдали от дома. Иногда некоторые из них прибегали к материальной помощи от частных лиц, и с возвратом долгов не торопились. Кредиторы могли вернуть деньги через обращение в консисторию или судебным порядком. Некоторые священнослужители находили более простой, но небезопасный способ - церковную сумму прихода. Так, священник Новомалороссийской слободы Прозаровский набрал из церковных сумм 594 руб. долгов, из которых признал только 290 руб., а остальное отказывался отдавать. Общество постановило взыскать долг имеющейся у священника собственностью, тем самым погасило основную часть долгов, а в отношении оставшейся части суммы был подан иск в земский суд. В имуществе священника остался дом,
три головы рогатого скота и одежда многочисленного семейства. Священник запил, и в нетрезвом виде начал устраивать с прихожанами ссоры, неприличные его сану. Консистория постановила отправить его на три месяца в Георгиевский собор на низшую ступень служения причетником для исправления, а после вернуть на прежнее место службы19.
Священник должен был знать настроения и ожидания прихожан, чему могло способствовать служение в одном месте. В реальности же в поисках более хлебного места священники часто меняли приходы. Иногда они активно вмешивались в дела соседних приходов, чтоб получить поддержку для перехода туда с целью получения одобрения на служение. Поэтому консистория вынуждена была рассматривать каждый такой случай20. Смена прихода требовала обустройства на новом месте, что не способствовало достатку священнослужителей. Некоторые из священнослужителей, стремясь к сиюминутному заработку, брали на себя тайное исполнение отдельных треб в соседних приходах, за что попадали под следствие консистории и наложение епитимии. Только к концу XIX в. в Кавказской епархии установился порядок перемещения, согласно которому прошение на перемещение можно было подавать только после пяти лет службы21.
Были и обоснованные просьбы о переводе. К ним можно отнести службу вдалеке от семьи, которую по бедности невозможно было перевезти и содержать на новом месте. Эти священники соглашались на любые трудности пастырского служения, а духовные власти, по мере возможности, старались оказывать им содействие22. До учреждения самостоятельной Кавказской епархии в 1843 г. многие священники могли оставлять приход для решения своих личных и хозяйственных вопросов, что вызывало трудности в отправлении богослужений и исполнения треб. Длительные отлучки от мест службы позволяло себе не только приходское духовенство, но и члены Екатеринодарского и Ставропольского духовных правлений, что вызывало приостановку делопроизводства в рамках отдельной части епархии23. Бывали случаи, когда некоторые после возвращения ходатайствовали о выплате жалованья за время отлучки24.
Для приобретения более выгодного места некоторые священники прибегали к оговору других священнослужителей. Такие доносы и личные жалобы консистория не принимала, ограничиваясь разбором дела через благочинного, а также требовала подписки от заявителей, чтобы «незаконными делами не утруждали»25. Другая категория недовольных священников настраивала прихожан против священников своего прихода, и добивалась от общества согласия на служение подстрекателей в их приходе. Консистория в первых же указах строго наказывала за такое поведение и требовала возвращать ослушников к их месту службы, а в случае упорства и неповиновения прибегать к помощи земской полиции26.
По общим установленным правилам приходским священникам
от места службы нельзя было удаляться более чем на 15 верст, что повсеместно нарушалось из-за удаленности Астраханской, а после Новочеркасской духовных консисторий. В случае необходимости выезда на большее расстояние нужно было брать письменное разрешение у благочинного, в ведении которого находился приход. При посещении Ставрополя все священники должны были обязательно зарегистрироваться у городского благочинного и пояснить цель приезда, в противном случае они подвергались взысканиям и наказа-нию27.
Не все было благополучно и во взаимоотношениях в среде священнослужителей друг с другом. Иногда ссоры между ними не ограничивались словесными перепалками и переходили в драки. Так, в 1832 г. дьяк Алексей Богданов, придя в дом священника Бориса Образцова «<...> без всякой причины первоначально произносил сквернословные слова, а потом придирался к невестке <.> схватил ее за волосы и вытащил из комнаты во двор, где бил ее немилосердно кулаками до крови». Подобные случаи в приходах Северного Кавказа чаще всего заканчивались примирением сторон конфликта28 и подпиской виновных никогда не совершать подобное под угрозой зачисления их в солдаты и отправки в действующую армию29.
С другой стороны, Кавказская духовная консистория строго отслеживала ведение дел в государственных учреждениях в отношении священнослужителей и стремилась защищать их интересы вплоть до отмены вынесенных постановлений. Частым явлением была несогласованность действия в приобретении духовенством для церкви необходимых вещей из церковных сумм без согласия прихода. За защитой попираемых интересов сельские общества обращались в земские суды и добивались восстановления церковных сумм посредством конфискации имущества приходских священников, на стороне которых выступала консистория. Так, священники села Круглый лес в 1825 г. потратили на исправление ризницы и церковной утвари деньги, собранные прихожанами на перекрытие крыши церкви железом. На восстановление церковной суммы приход через суд изъял все имущество священнослужителей. Консистория добилась от Кавказского областного правления вернуть изъятое имущество, и обязала их расписками в будущем так не поступать30.
Находясь под такой опекой, некоторые священники позволяли себе нарушать установленные законодательные нормы и игнорировать мнение общественности. Например, направленный в село Медведское в 1824 г. священник Василий Климантов самовольно начал строительство дома рядом с церковью и сельского запасного магазина на месте, которое служило зоной охраны церкви от пожаров и откуда открывался хороший вид. На предписание о запрете строительства он отвечал, что «в этом вопросе никому не повинуется и избирает место там, где ему удобно». Безуспешно строительство попытался остановить волостной староста, но только вмешательство
дворянского заседателя по просьбе сельского общества остановило самоуправство31.
Некоторые священники в достижении собственных корыстных целей вступали в конфликт с государственной властью, при этом устраивая заговоры и летя интриги. Так, переведенный из Ставропольской станицы в село Каменобродское в 1818 г. священник Федор Скрынченков решил свести счеты с командиром Хоперского казачьего полка лейб-гвардии ротмистром князем Багратионом за то, что тот представил в консисторию рапорт о его непристойных поступках и нетрезвой жизни. Священник уговорил некоторых казаков подать на князя необоснованные доносы, и как показало следствие, «забыв совесть и страх Божий сочинял оные сам, а некоторые даже и сам переписывал»32.
В любое время государство всегда строго наказывало за воровство, но в отношении духовенства, даже при наличии неопровержимых доказательств, вначале необходимо было лишить виновного установленной телесной неприкосновенности, закрепленной сословной принадлежностью. Например, материалы дела в отношении пономаря станицы Кисляковской С. Зеленского свидетельствуют, что в 1842 г. он украл «у священника: 12 обухов, три шкуры овчины и барана (которого Зеленский зарезал на мясо); казака Негияда: разного сорта и цвета шалей 8 штук, шелковое платье, косынок 2, покрывало, холста 9 аршин и 1 седло». Своей вины пономарь не отрицал, и Пятигорский земский суд приговорил его к наказанию плетьми после лишения его через консисторию духовного звания33. Дьячок села Среднеегорлыцкого Иван Матвеев был судим за кражу церковных денег и убийство церковного сторожа. После исключения его из духовного сословия он получил 10 ударов кнута на месте преступления и был сослан на каторгу в Сибирь34.
На протяжении всего XIX в. острой проблемой в приходах Северного Кавказа было пьянство, которое подрывало авторитет духовного сана.
Так, священник Семен Алексеев из села Сергеевки Александровского уезда, состоявший увещевателем преступников при земском суде, «обращался всегда в нетрезвости <.. .> отправляет в непристойном виде богослужение в молитвенном доме <.> производит в пьяном виде с людьми ссоры и драки <.> в увещевании преступников о показании истины привлекают только по вытрезвлении наперед - под караулом»35.
Дьячок Е. Дорофеев из ст. Новотроицкой был «за всеми его увещеваниями не только не воздержан в употреблении хмельных напитков, но и делает противозаконные поступки в нетрезвом виде, духовному званию неприличные»36.
Соборные священники Гладков и Качев ночью около дома станичного правления, напившись, громко шумели и не могли идти домой. По распоряжению протоиерея М. Александрова сторож по-34
пытался задержать их в правлении, чтоб они могли проспаться, но они избили сторожа, «забрали галстук, отобрали шляпу, а по дороге избили однодворца»37.
Консистория из-за острой нехватки священнослужителей вынуждена была относиться к пьянству снисходительно. Пьяниц-священников отправляли в монастыри Северного Кавказа для занятия на тяжелых работах. Если виновный по заключению настоятеля монастыря исправлялся и обещал отказаться от употребления алкоголя, то его восстанавливали на прежнее место38.
Бывало, когда, опьянев, священнослужители становились участниками поножовщины, в подобных случаях их перемещали на нижнюю ступень духовного звания - в причетники с запретом поступать на высшие ступени священства39. Наказывали также пьяниц епити-мией в соборной церкви при благочинном, во время службы в алтаре назначали им от 50 до 100 земных поклонов с последующим письменным обязательством воздержания40.
В Кавказской епархии распространенной формой наказания был перевод в малообеспеченные приходы «для понимания трудолюбия и выработки честности»41.
Случались и оговоры священнослужителей, преуспевших в распространении православной веры.
Так, в 1834 г. староста села Благодарного Ф. Зубков подал жалобу от имени 28 человек на приходского священника их села И. Герасимова, в которой последний обвинялся в том, что он «обходился с поселянами по строптивому своему характеру непристойно <.> умирают без исповеди и причастия <.> не приступает хоронить, требует великую плату <...> чрез что подвергаются крайнему разорению. При том обращается ежедневно в пьянстве <...>»42. Следствие показало, что священник был оговорен представителями раскола в селе. Со своей стороны, Ставропольское духовное правление требовало от Консистории начать законное рассмотрение неосновательного доноса43.
Легко было обвинить священника в непозволительной связи с какой-либо прихожанкой. При наличии одного только подозрения такое обвинение влекло за собой запрещение служения и ношения рясы, отстранение от прихода и последующее определение обвиняемого в монастырь. Но в большинстве случаев священников «оставляли в подозрении», поскольку доказательств не находилось, а некоторые священники после этого оставляли приход и сами просились в монастырь44.
* * *
К 1842 г. на территории Области Войска Донского насчитывалось 390 церквей и 627 причтов, Кавказской области - 126 церквей и 180 причтов, Черномории - 66 церквей и 96 причтов45. Командующий
войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант П.Х. Граббе неоднократно указывал, что создание самостоятельной епархии послужит распространению христианской веры среди горских народов, сохранявших христианские обычаи «не во всем подавленные владычеством чуждого верования». Учитывая возникающие сложности и заботясь о единообразии церковного управления, Синод разработал программу по организации самостоятельной епархии46.
Епископом образованной в 1843 г. Кавказской епархии был назначен викарий Киевской митрополии епископ Чигиринский Иеремия (Соловьев)47, входивший в число выдающихся деятелей РПЦ того времени. Новая епархия была одной из самых малочисленных в Российской империи по числу православного населения, но одной из самых обширных по территории. Она простиралась от степей Астрахани и земли войска Донского до Кавказского хребта, от Каспийского до Черного моря. Среди православных были русские, малороссияне, греки и осетины, которые к середине XIX в. насчитывали около 1 млн из 2,5-миллионного населения Северного Кавказа. С первых дней епископом Иеремией были начаты масштабные преобразования во всех сферах церковной и монастырской жизни, развитию которой им уделялось особое внимание. Однако его руководство кавказской паствой было недолгим, поскольку начатые им масштабные преобразования шли вразрез с политикой Наместника Кавказского генерал-адъютанта князя М.С. Воронцова, ориентированной на скорейшее окончание войны, а не на разрешение вопросов социально-культурного характера.
В 1845 г. приходы станиц Кавказского линейного казачьего войска были переданы в подчинение обер-священника Отдельного Кавказского корпуса, штаб которого располагался в Тифлисе, что сводило на нет начатые Иеремией преобразования и дало расколу расширить свое влияние. Сразу было переподчинено 82 церкви48, в последующие годы этот процесс продолжился. В результате к 1849 г. Кавказская епархия состояла всего из 158 церквей: 35 каменных и 123 деревянных49.
Но удаленность от духовенства Кавказского линейного казачьего войска и отсутствие надлежащего руководства со стороны обер-священника Кавказского отдельного корпуса Л. Михайловского, находящегося в Тифлисе, привели к упадку духовной жизни. После окончания Кавказской войны в 1867 г., по просьбе епархиального руководства, Синод вернул приходы Кавказского линейного казачьего войска в состав Кавказской епархии. Это стало казачьих вольностей в религиозной сфере, была прекращена практика выборности духовенства и самостоятельного управления .
* * *
С трудом решались вопросы преодоления бедности в среде духовенства. Пытаясь переломить сложившуюся ситуацию в сельских приходах, в 1845 г. Синод ввел новое штатное расписание в 19-ти епархиях, в том числе и в Кавказской50. Согласно новым штатам, священнослужителям выплачивалось жалованье, размер которого зависел от количества прихожан и которое достигало 431,64 руб. се-
ребром51.
Но, жалованье платилось только в части приходов Кавказской епархии, располагавшихся в Ставропольской губернии. На территориях Черноморского и Кавказского линейного казачьего войска сохранялся прежний порядок содержания приходских священников за счет прихожан, что только усиливало соперничество в среде духовенства за «выгодные» места.
Наиболее бедные приходы Кавказской епархии получали вспомогательное пособие от Синода. В 1871 г. Главное присутствие по делам православного духовенства предоставило право Кавказскому епископу Герману, по мере закрытия штатных вакансий в приходах и освобождения присвоенным этим вакансиям казенных окладов жалованья, дополнять за их счет содержание существующих. На такое пособие не имели право священнослужители приходов станичных церквей Северного Кавказа, кроме тех, которым платили жалованье по смете Синода. Епископ Герман, не удовлетворившись такой прибавкой, вступил в переписку с Терским и Кубанским областным казачьим начальством, предложив распределять остатки войскового жалованья после упразднения священнических мест в пределах этих областей, на что вскоре получил разрешение Наместника Кавказского наместника вел. кн. Михаила Николаевича. В результате размер вспомогательного пособия только за первую половину 1875 г. составил: священникам - от 6,20 до 60 руб. и причетникам от 2,36 до 17,64 руб. Всего же по Кавказской епархии за это полугодие было распределено 3 311,06 руб. серебром52.
Для улучшения материального положения священнослужителей Синод принял решение о наделение их земельным участком размером до 99 дес. из казачьих войсковых земель. Надел включал усадебную, сенокосную и пахотную землю. Однако по Положениям о Кубанском и Терском казачьим войскам, священник мог иметь только два казачьих пая, то есть 30 дес., дьякон - полтора пая, то есть 22,5 дес., а псаломщик - один пай, то есть 15 дес., в общем - 67,5 дес. Выполнение решения Синода растянулось на длительное вре-мя53. В основном священнослужителям была выделена только пахотная земля, и то нескольким причтам, при этом при церквях на нее не было никакого плана и акта передачи54, хотя Новочеркасская духовная консистория в своих отчетах указывала, что только за 1842 г. землей на Северном Кавказе были наделены 37 церквей55. Большинству священнослужителей приходилось наравне со своими прихожанами пользоваться только войсковой землей56.
Добившись разрешения этого вопроса, Кавказская духовная консистория пошла дальше: с 1879 г. она добилась от войсковых правлений выделения земли Ставропольскому епархиальному попечительству о бедных духовного звания для наделения ею вдов и сирот духовенства. Правда, войсковые правления настояли на том, чтобы наделы выдавались только вдовам и сиротам казачьего происхож-дения57. Полученную землю можно было сдавать в аренду, что служило хорошим подспорьем в материальном обеспечении больших семей духовенства, но в условиях Кавказской войны эта практика не получила широкого распространения.
Так или иначе, социальная политика верховной власти, начиная с Павла I, в отношении священнослужителей была направлена на формирование из них нового слоя интеллигенции, посему тяжелый труд хлебороба считался несовместимым с духовным саном. К тому же многие священники состояли преподавателями Закона Божьего в местных учебных заведениях.
Во второй половине XIX в. в епархии за счет фиксированного жалованья и натурального содержания от станичного общества быт приходского духовенства стал улучшаться58. В некоторых приходах вводился особый порядок сбора добровольных подаяний, для чего общество назначало специального сборщика или вахтера. Каждый двор предоставлял по мере хлеба, который ссыпался в общественный магазин для выдачи приходскому духовенству один раз в год осенью. Это давало возможность священникам не ходить по дворам и одновременно ограничивало случаи вымогательства, а значит, и жалобы прихожан59.
Некоторые общества уклонялись от выполнения приговоров о содержании определенных в их приход священников под предлогом отсутствия предписания войскового начальства, другие самостоятельно изменяли условия в свою пользу. В таких случаях Кавказская епархия не назначала нового священника до установления положенного жалованья и содержания, а также требовала погашения имевшихся задолженностей60. Самоуправство приходов привело к тому, что в 1870 г. начальник Кубанской области и наказной атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант М.А. Цакни потребовал строгого исполнения данных обязательств. В случае уклонения от выполнения общественного приговора или замены его другим, без согласия священнослужителей, возникали основания для судебного разбирательства61.
Перемены священниками приходов в поисках более высоких доходов не только влекли издержки материального характера, но причиняли ущерб распространению православия. Ведь в приходах Северного Кавказа часто православное население составляло среди старообрядцев меньшинство. Те из священнослужителей, кто находил в себе силы нести всю тяжесть своего труда, вознаграждались уважением и любовью своих прихожан. Так, атаман станицы
Старощербиновской Кубанской области, войсковой старшина Прага от имени станичного общества в 1870 г. просил консисторию разрешить отпраздновать 50-летие службы дьякона Трофима Горошко и поднести ему подарок в благодарность за усердную службу62.
Казаки станицы Отрадной, Кубанской области, в 1878 г. передали во владение приходского священника Максима Сапежко землю, находящуюся под его усадьбой, за его «благое служение» с самого открытия в селении прихода, и поднесли ему икону св. исповедника Максима63. В селе Разсыпном Ставропольской губернии священнику Василию Дроздову в 1886 г. общество подарило в собственность общественный дом стоимостью 1 000 руб. за «истинное доброе пастырство, кротость, бескорыстие, ласковое обращение с прихожанами и проповедование слова Божия»64.
Уникальным случаем можно считать назначение пожизненного пособия протоиерею Гавриилу Орлову, который 48 лет и 5 месяцев ревностно и бескорыстно трудился на пользу Кавказской епархии. У священника не было семьи, он не нажил состояния на обеспечение старости, поскольку все имеющиеся у него средства тратил на помощь нуждающимся. По состоянию здоровья он был вынужден уйти за штат, и до назначения пенсии от Синода был обречен на нищенское существование. Понимая всю сложность ситуации, Кавказский епископ Герман обратился к епархиальному съезду духовенства Кавказской епархии, который постановил «назначить ему пожизненную пенсию из собственных средств духовенства, в количестве одного рубля от каждого причта епархии в год», а после его
смерти остаток суммы отдать на благотворительные нужды65.
* * *
Таким образом, под влиянием различных факторов, в том числе Кавказской войны, священнослужители Кавказской епархии утрачивали некоторые свои функции и черты, приобретая местные особенности. В центральных губерниях Российской империи к началу XIX в. сложилась система отношений приходского духовенства и прихожан. На Северном Кавказе эта система только устанавливалась, и поэтому конфликты в приходах с участием представителей духовного сословия были распространенным явлением, что не позволяло выстроить взаимоотношения в полном соответствии с принятыми в РПЦ нормами.
Попытки центральных и местных церковных властей разрешить эти проблемы исключительно карательными мерами не имели ожидаемого результата, а в условиях длительной Кавказской войны они не находили поддержки со стороны военных властей.
Казачества Северного Кавказа, осознавая преимущества своего положения как защитников интересов государства, по-своему выстраивало отношения с РПЦ. Казачьи власти проявляли внешнюю
лояльность и уступчивость в вопросах религиозной жизни. Но при этом они успешно оказывали давление на органы государственной власти, которая в конфликтных ситуациях чаще занимала их сторону.
В условиях экономической зависимости от прихожан, нерешенности многих вопросов быта, а также служения, сопряженного с угрозой жизни своей и своей семьи, немногие из кавказского духовенства решались идти на конфликт с собственной паствой. С другой стороны, духовенство одно не в силах было удовлетворить собственные материальные нужды. Синод и Кавказская епархия принимали меры для устранения неблагоприятных условий служения, но для этого требовалось время.
Примечания Notes
1 Токарев С.А. О религии как социальном явлении (мысли этнографа) // Советская этнография. 1979. № 3. С. 87-105.
2 Макарий (Булгаков), еп. Истории русского раскола, известного под именем старообрядчества. СПб., 1855. С. 186-190.
3 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т. 2. Екатеринодар, 1913. С. 834.
4 Шпаковский А. Записки старого казака // Военный сборник. СПб., 1870. Т. 74. № 7-8. С. 189.
5 Заседателева Л.Б. Культура и быт русского и украинского населения Северного Кавказа в конце XVI - XIX в. // Кавказский этнографический сборник. Вып. VIII. М., 1984. С. 38-64.
6 Кавказские епархиальные ведомости (Ставрополь). 1873. 16 мая. № 10. С.324-337.
7 Недвига Н.Г. Религия и мораль казачества как способ организации и регуляции человеческой деятельности // Кубань: Проблемы культуры и информатизации. 1998. № 2 (11). С. 8.
8 Кириллов А. Материалы, относящиеся к открытию Донской епархии // Сборник Областного Войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1901. Вып. 2. С. 115-118.
9 Ставропольские епархиальные ведомости. 1897. 1 янв. № 1. С. 6-8.
10 Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. 135. Оп. 1. Д.3.Л. 1-11.
11 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 206. Л. 3, 13, 13об.
12 Там же. Л. 1023об., 1024.
13 Кавказские епархиальные ведомости. 1875. 2 янв. № 1. С. 2, 3.
14 ГАСК. Ф. 135. Оп. 7. Д. 488.
15 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 588. Л. 1-50.
16 ГАСК. Ф. 135. Оп. 7. Д. 195. Л. 1-54.
17 ГАСК. Ф. 434. Оп. 1. Д. 23. Л. 1-2.
18 Там же. Л. 1, 1об.
19 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 416. Л. 9-14.
20 ГАСК. Ф. 434. Оп. 1. Д. 10. Л. 1, 1об.
21 Ставропольские епархиальные ведомости. 1885. 16 нояб. № 22. С. 880, 881.
22 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 94. Л. 1, 1об.
23 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 877. Л. 489.
24 ГАСК. Ф. 90. Д. 509. Л. 1-2.
25 ГАСК. Ф. 90. Д. 301. Л. 1-4.
26 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1.Д. 867. Л. 2-10.
27 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 51. Л. 81-82.
28 ГАСК. Ф. 135. Оп. 4. Д. 858. Л. 12.
29 ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д. 227. Л. 1-7.
30 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 551. Л. 1-3.
31 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 488. Л. 1-5.
32 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 192. Л. 1-20.
33 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 442. Л. 1-8.
34 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 877. Л. 1166об., 1167.
35 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 435. Л. 1-11об.
36 ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д. 574. Л. 5.
37 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 120. Л. 1.
38 ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д. 574. Л. 5-11.
39 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 498. Л. 5-6об.
40 ГАСК. Ф. 435. Оп. 1. Д. 120. Л. 5-6об.
41 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 877. Л. 1174об.-1176об.
42 ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д. 501. Л. 1, 1об.
43 Там же. Л. 11.
44 ГАСК. Ф. 135. Оп. 4. Д. 858. Л. 12.
45 ГАСК. Ф. 90. Оп. 1. Д. 1548. Л. 1-2.
46 Там же.
47 Ставропольские епархиальные ведомости. 1885. 2 янв. № 1. С. 16-21.
48 ГАСК. Ф. 135. Оп. 3. Д. 388. Л. 16-32об.
49 ГАСК. Ф. 135. Оп. 7. Д. 736. Л. 43.
50 Полное собрание законов Российской империи: Собрание 2-е. Т. XXII. № 21056.
51 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 340. Л. 135об.
52 Кавказские епархиальные ведомости. 1875. 1 февр. № 3. С. 108, 109.
53 Ставропольские епархиальные ведомости. 1891. 16 апр. № 8. С. 96.
54 ГАСК. Ф. 135. Оп. 2. Д. 410.
55 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 877. Л. 1008об., 1009.
56 ГАСК. Ф. 135. Оп. 1. Д. 340.
57 Ставропольские епархиальные ведомости. 1892. 1 апр. № 7. С. 116.
58 Кавказские епархиальные ведомости. 1875. 1 июля. № 13. С. 421.
59 Ставропольские епархиальные ведомости. 1886. 1 окт. № 19. С. 466, 467.
60 Ставропольские епархиальные ведомости. 1886. 16 нояб. № 22. С. 603.
61 Кавказские епархиальные ведомости. 1875. 16 февр. № 4. С. 122.
62 Ставропольские епархиальные ведомости. 1885. 16 янв. № 2. С. 36.
63 Кавказские епархиальные ведомости. 1879. 16 апр. № 8. С. 308.
64 Ставропольские епархиальные ведомости. 1886. 1 июня. № 11. С. 147.
65 Ставропольские епархиальные ведомости. 1890. 24 апр. № 14. С. 157.
Автор, аннотация, ключевые слова
Немашкалов Павел Григорьевич - канд. ист. наук, доцент Ставропольского государственного педагогического института
В статье впервые анализируется сложный процесс создания и становления Кавказской епархии Русской православной церкви в первой половине XIX в. Источниковую базу статьи составили ранее неизвестные документы Государственного архива Ставропольского края и материалы церковной периодической печати. Рассматриваются многообразные факторы, которые осложняли деятельность Русской православной церкви на Северном Кавказе. Наиболее значимыми из этих факторов были: Кавказская война, большое число старообрядцев среди донских и терских казаков, специфические религиозные практики, которые были выработаны в среде донского и терского казачества, традиции казачьего самоуправления, острая нехватка священников, тяжелое материальное положение священнослужителей, постоянная угроза их собственной жизни и свободе, а также членов их семей. Экономические, социальные, политические и военные условия жизни на Северном Кавказе неизбежно порождали сложности и конфликты во взаимоотношениях между священнослужителями Русской православной церкви и казаками, которые являлись их прихожанами. Казачьи власти, осознавая преимущества положения казаков как защитников интересов Российской империи на ее южных рубежах, выстраивали отношения с Русской православной церковью в соответствии со своими собственными традициями и интересами. Когда же в церковной жизни возникали конфликтные ситуации, имперские военные власти обычно поддерживали казачью сторону, и такая их позиция диктовалась условиями затяжной Кавказской войны. Благодаря созданию Кавказской епархии в 1843 г. и активной деятельности ее первого епископа Иеремии (Соловьева) (1799 - 1884), а также всего епархиального управления, удалось преодолеть многие сложности и в целом наладить церковную жизнь в казачьих станицах. Однако казачьи религиозные традиции, выработанные в XVII-XVIII вв., и особенности взаимоотношений между церковными приходами и органами казачьего самоуправления на Северном Кавказе оказались исключительно живучими.
Кубанское казачье войско, Терское казачье войско, Кубанское казачество, Терское казачество, Русская православная церковь, Кавказская епар-
хия, духовенство, приход, старообрядчество, Северный Кавказ, Кавказская война 1817 - 1864 гг.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Nedviga N.G. Religiya i moral kazachestva kak sposob organizatsii i reg-ulyatsii chelovecheskoy deyatelnosti [The Religion and Morals of the Cossacks as a Way of Organizing and Regulating of Human Activities.]. Kuban: Problemy kultury i informatizatsii, 1998, no. 2 (11), pp. 8-12. (In Russ.).
2. Tokarev S.A. O religii kak sotsialnom yavlenii (mysli etnografa) [On Religion as a Social Phenomenon (An Ethnographer's Thoughts).]. Sovetskaya etnografiya, 1979, no. 3, pp. 87-105. (In Russ.).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Zasedateleva L.B. Kultura i byt russkogo i ukrainskogo naseleniya Severnogo Kavkaza v kontse XVI - XIX v. [The Culture and Daily Life of the Russian and Ukrainian Populations of the North Caucasus from the end of the 16th to the 19th Centuries.]. Kavkazskiy etnograficheskiy sbornik [Caucasian Ethnographic Collection.]. Moscow, 1984, vol. 8, pp. 38-64. (In Russ.).
(Monographs)
4. Shcherbina F.A. Istoriya Kubanskogo kazachego voyska [The History of the Kuban Cossack Host.]. Ekaterinodar, 1913, vol. 2, p. 834. (In Russ.).
Author, Abstract, Key words
Pavel G. Nemashkalov - Candidate of History, Senior Lecturer, Stavropol State Pedagogical Institute (Stavropol, Russia)
The article offers the first analysis of the arduous process of establishment and formation which the Caucasus Eparchy of the Russian Orthodox Church had to go through in the first half of the 19th century. The sources used were previously unknown documents from the State Archive of the Stavropol Krai and clerical periodicals. The author considers various factors which made the activities of the Russian Orthodox Church in the North Caucasus more complicated. The most significant ones were: the Caucasian war, a high proportion of Old Believers among Terek and Don Cossacks with their specific religious practices, the traditions of Cossack self-government, an acute shortage of priests, their poor living conditions, and constant risks for their and their families' lives and freedom. The economic, social, political, and military situation in the North Caucasus inevitably caused tensions and conflicts in the relationships between the Orthodox clergy and their Cossack congregation. The local
Cossack authorities who recognized the Cossacks as the defenders of interests of the Russian Empire on its southern borders were building relationships with the Russian Orthodox Church according to their own traditions and interests. Whenever conflicts with the Church arose, the imperial military authorities took the Cossacks' side, which was attributable to the long Caucasian War. Thanks to the Caucasus Eparchy which was formed in 1843 and the intense activity of its first Diocesan Bishop Jeremyiah (Solovyov) (1799 - 1884) and of the entire Eparchial administration, the numerous problems were overcome and, in general, the religious life in Cossack villages was regulated. However, the Cossack religious traditions dating back to the 17th and 18th centuries, particularly, the relationships between the church parishes and Cossack self-government bodies in the North Caucasus proved extremely tenacious and strong.
Kuban Cossack Host, Terek Cossack Host, Kuban Cossacks, Terek Cossacks, Russian Orthodox Church, Caucasus Eparchy, clergy, parish, Old Belief, North Caucasus, Caucasian War of 1817 - 1864.
