CC BY
167
Вестник Санкт-Петербургского университета. 2005. Сер. 2, вып. 3
А.И. Филюшкин
ПРИЧИНЫ «ПОЛОЦКОГО ВЗЯТИЯ» 1563 г. ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ И ПОТОМКОВ1
Победа Ивана Грозного под Полоцком в 1563 г. явилась наивысшим успехом России на литовском фронте. По замечанию С. Богатырева, эта кампания занимала особое место в политике и идеологии Московии во многом потому, что Полоцк оказался самой дальней точкой русского продвижения на западном направлении в XVI в.2 Этот успех русской армии произвел большое впечатление и на врагов России. Уже в XVI в. в Европе получила распространение точка зрения, что именно потеря Полоцка поставила Литву на грань катастрофы и способствовала ее слиянию с Польшей3. На Западе возникали самые экзотические объяснения невиданных побед московитов: некий итальянский аноним XVI в. называл виновниками поражения литовцев английских и немецких пушкарей, служивших московитам. Именно они своим огнем зажгли город и принудили его к сдаче."
Фактическая сторона истории «Полоцкого взятия» неоднократно была предметом исследования5. Немалый интерес ученых вызвала и беспрецедентная для кампании, направленной против христиан идеологическая подготовка похода и ее отражение в средневековых памятниках/' В данной статье мы предлагаем уточнить некоторые аспекты подготовки «Полоцкого взятия» 1563 г.
Конфликт вокруг Полоцка назревал давно. Он имел две главные причины. Если положить на карту зоны территориальных споров России и Литвы в конце XV - середине XVI в., то мы видим, как они смещаются вдоль литовско-русской границы с юга на север, от Верховских и Северских земель к Смоленску. Территория, где русские и литовские дворяне еще не делили земли с помощью оружия, по сути оставалась только одна -Полоцкая земля. Именно здесь лежал ареал будущего конфликта вокруг проблемы государственной принадлежности Велижа, Заволочья, Себежа, Великих Лук, Полоцкой земли и пограничных с ней районов.
С 1542-1543 гг. литовскими дворянами и новгородскими детьми боярскими велись самовольные, не инспирированные верховными властями взаимные захваты полоцких и себежских земель. На межгосударственном же уровне Вильно и Москва пытались размежевать рубежи мирным путем с помощью присылок специальных комиссий. Определенные договоренности были достигнуты, готовились литовские и московские судьи, которые на месте должны были «разъехать» рубежи. Но к 1544 г. процесс был сорван, и, как водится, в этом каждая сторона винила другую7.
Вопросу о Себежских землях было посвящено специальное литовское посольство Станислава Едровского в 1550 г.* На высказанные дипломатом претензии Москва никак не отреагировала. Хотя в декабре 1550 г. с ответом на посольство Ст. Едровского в Литву с грамотой уехал гонец Яков Астафьев, ничего существенного, кроме декларации о намерениях выслать судей и т.д., в этой грамоте не содержалось9. Россия все 1550-е годы
© А.И. Филюшкин, 2005
откровенно затягивала решение данного спорного вопроса. В сентябре 1553 г. литовцы даже поставили условием продления перемирия урегулирование стихийно возникших территориальных споров в полоцко-себежских землях. Русские бояре вновь предложили назначить съезды судей на полоцко-себежских рубежах на 1555 г., и даже дали роспись спорных земель10. Но опять никаких реальных мер предпринято не было. В начале Ливонской войны, в грамоте от 25 сентября 1559 г., присланной с А.И. Хоружим, Сигиз-мунд в последний раз поднял вопрос о необходимости мирного разъезда спорных земель и перечислил происходившие на них в последнее время конфликты."
Таким образом, в 1550-е годы в этих спорах и были посеяны семена будущей войны за Полоцк, Себеж, Невель, Заволочье, Великие Луки, Сокол и другие города полоцко-новгородского пограничья в 1562-1581 гг. На данный аспект обычно не обращается внимание исследователей, которые рассматривают причины нападения на Полоцк в узких хронологических рамках конца 1550 - начала 1560-х годов и связывают его преимущественно с вмешательством Великого княжества Литовского в раздел Ливонии в 1559-
1561 гг. Между тем, как явствует из материалов посольских книг, конфликт зрел давно; и уже почти два десятилетия шла, то затухая, то обостряясь, «необъявленная» локальная война между местными литовскими и русскими дворянами, самовольно захватывающими друг у друга земли в районе Полоцка, свозившими крестьян и т.д. Поход армии Ивана IV зимой 1562-1563 г. стал просто воплощением чаяний местных помещиков. Раньше государство оказывало им помощь на дипломатическом уровне, всячески затягивая решение вопроса и закрывая глаза на несанкционированные захваты чужих территорий. Теперь же судьбу спорных владений решил приход московской армии.
Другой причиной выбора Полоцка в качестве объекта нападения была идеологическая. Еще в 1513 г. Россия пыталась предложить Священной Римской империи признание своего права на захват Киева, Полоцка и Витебска в обмен на признание права на вторжение имперских войск в Прусские земли, захваченные Ягеллонами.12 Начиная с 1517 г. Полоцк упоминается практически во всех случаях декларирования Москвой территориальных претензий на «исконно русские земли», захваченные Великим княжеством Литовским.13 И хотя вплоть до Ливонской войны эти декларации Россией никогда не претворялись в жизнь, а служили скорее средством дипломатического давления на Литву, тем больший политический эффект имело в Польско-Литовском государстве нападение на Полоцк в 1563 г. Оно навевало страшные мысли, что русский царь перешел от слов к делу и за Полоцком последует Киев, а затем Вильно...
В начале 1562 г. еще ничего не предвещало «Полоцкого взятия». Между Россией и Великим княжеством Литовским шел спокойный дипломатический диалог, посвященный в основном урегулированию вопроса о Ливонии. В конце 1561 - начале 1562 г. юридическое оформление получило вхождение земель бывшего Ливонского ордена в состав Королевства Польского и Литвы."Теперь наиболее острым стал вопрос, как на это отреагируют соседние державы, прежде всего Россия. 30 января 1562 г. была составлена грамота от Сигизмунда к Ивану IV, которую поручалось отвезти посланнику Баркулабу Корсаку. Сигизмунд предлагал начать новые переговоры для урегулирования всех спорных проблем, хотя тон, в котором было написано послание, миролюбивым назвать нельзя14.
9 марта 1562 г. Корсак прибыл в Москву. Он пытался провести от имени Остафия Воловича секретные переговоры с приказными людьми о перемирии до июля или августа
1562 г., после которых, по мнению панов, война должна была вообще закончиться. Одна-ко отзывчивости у посольских дьяков он не нашел.
12 апреля Корсака отпустили из Москвы с царским ответом. Мирные инициативы короля поддержки не получили. Послание Ивана IV было обильно насыщено цитатами из Св. Писания, с помощью которых король Сигизмунд обвинялся в гордыне, предательстве интересов христианского народа, обмане и лицемерии. В подтверждение коварства Сигизмунда к посланию была приложена грамота, которую М. Гарабурда вез крымскому хану, но она была перехвачена на Днепре воеводой Д.Ф. Адашевым, поймавшим литовского гонца. В ней сообщалось, что Сигизмунд просил у Крыма войска для войны в Ливонии, ссылаясь на мирный литовско-крымский договор об общих врагах и общих друзьях. Король якобы обещал хану за это каждый год присылать богатые «поминки». Хану также предлагалось передавать Литве захваченные у русских города.15
Не добившись успеха в сфере дипломатии, Литва начала всерьез готовится к войне. Об этом свидетельствует грамота Сигизмунда С.Л. Тишкевичу, державце Чернобыльскому, от 17 мая 1562 г. Король писал, что Иван IV «битвы з нашим войском ставити не хочет и не смеет, але только зрадливе (т.е. изменнически, через перемирие. - А.Ф.) шкодити паньства наши усилует». Надо быть готовым к этим шкодам. Кроме того, Сигизмунд планировал совместный удар по русской границе вместе с крымским ханом, поэтому литовским пограничным воеводам надо быть внимательными, не перепутать -татары пойдут не как враги, а как союзники.
Сигизмунд неверно определил будущее направление главного удара русских войск: он ждал нападения Ивана Грозного на Киев. Поэтому в послании оговаривался порядок выдвижения волынских войск, собранных в Речице, на защиту Киева. Тишкевичу поручалось провести переговоры с Девлет-Гиреем о совместных боевых действиях Крыма и Литвы против России, при этом предписывалось обещать хану поминки и\ Объектом нападения крымчан Сигизмунд советовал выбрать Северщину17. Таким образом, в 1562 г. король рассматривал план начала войны с Россией на юге при помощи сил Крымского ханства. Судя по направлению удара, целью было бы возвращение Литве Северских земель.
На фоне нарастающих в Европе слухов о «русской угрозе»|Х Литва в начале 1560-х годов пыталась прибегнуть уже к известному методу - частным переговорам представителей знати, которые должны подвигнуть государей на мир. 10 сентября 1562 г. началась переписка литовского гетмана Г. Ходкевича с наместником Юрьева Ливонского И.П. Федоровым. Последнему предлагалось ходатайствовать перед Иваном IV о мире. При этом особое внимание обращалось на необходимость совместного противодействия шведам. На время переговоров между боярами Ходкевич предлагал объявить в Ливонии перемирие19.
Данная инициатива получила в историографии неоправданно восторженную оценку. Так, А.Л. Хорошкевич писала, что «мирные переговоры» Ходкевича и Федорова свидетельствуют о желании русской знати быстрее закончить войну, идти на сговор с неприятелем, только бы не поддерживать агрессивные настроения тирана Ивана Грозного, мечтавшего напасть на мирную Литву. Такое поведение боярина якобы было обусловлено его аристократическим достоинством и приверженностью христианской этике, не позволявшей понапрасну проливать кровь единоверцев - православного населения Великого княжества Литовского20.
На самом деле никакого диалога между представителями Москвы и Вильно не получилось. А.Л. Хорошкевич увидела в переписке Ходкевича и Федорова идеи, которых в ней на самом деле нет. В ответе от 16 сентября Федоров соглашался просить царя о мире и тоже объявлял перемирие, но при этом полностью воспроизвел государствен-
ную концепцию причин начала войны («неисправленье» ливонских немцев и «неправда» короля). Боярин не стал вести частную переписку, на что, видимо, рассчитывали в Литве, исходя из дискурса боярской оппозиции царю. Он полностью согласовывал свои действия с царем и посольскими службами, с которыми вел интенсивную переписку Именно в Москве составлялись тексты грамот, которые затем от имени Федорова пересылались Ходкевичу. Чтобы увидеть в этих документах «личные» инициативы боярина, тем более идущие против политики государя, надо обладать богатым воображением.
Позиция Москвы хорошо видна на примере другого послания Федорова Ходкевичу от октября 1562 г. Оно было отправлено по команде царя, хотя при этом в тексте утверждается, что никаких известий от самого государя нет. Зато есть рассказ об обращении к Ивану IV о мире группы бояр - И.Д. Вельского, И.Ф. Мстиславского, В.М. Глинского и Д.Р. Юрьева. Далее в послании приводится традиционный ответ Грозного на литовские инициативы: Сигизмунд вступился в государеву вотчину Ливонию, неправильно пишет государево имя, наводит на христиан мусульман и «такие великие досады кто может понести?» Но христианский государь Иван IV готов явить свою милость, если Сигизмунд первым пришлет великих послов и попросит мира.21
Литовскими аристократами предлагалась своя концепция причин русско-литовской войны: в ней виноваты «лихие люди», поссорившие государей. Им противопоставляются истинные слуги Бога, которые должны «наводить» монархов на «добро».22 В послании А. Полубенского Федорову от 18 октября 1562 г. говорилось: «Господине Иван Петрович, здесь есмо дочасные люди и мирским царем служим и величеству их, а на вечные часы небесному царю, его бо зданье есть прах и пепел, многою гордынею не превозносимся,, або тщеславием побежатися сегосветным украшением, а осквернеными руками окровавеными телесными такого ж крестьянина и Божью тварь убивши, тым себе величества и чти добываем».23
В ответном послании от имени Федорова стиль был подхвачен, но с иной смысловой направленностью: Иван IV изображен «скорбя о розлитии крови кристьянские о настоящих скорбех христьянских на Бога суд полагая, по евангельскому словеси, еже не противитися злу, со смирением в терпении будучи ради христьянства».24 Это «непротивление злу» выражалось в готовности Грозного по челобитью бояр принять больших королевских послов для переговоров о мире, несмотря на «великие досады» и нехристианское поведение Сигизмунда. Таким образом, польский король сравнивался с носителями того мирового зла, не противиться которому призывает Св. Писание.
Эта разница подходов и обрекла на неудачу диалог панов рады и русских бояр в 1562 г. - каждый из них твердил свое и плохо слушал собеседника. Данный аспект хорошо виден на примере миссии литовского посланника С. Алексеева в ноябре 1562 г. 23 ноября посол Алексеев приехал в Москву, и 25 ноября был принят у митрополита. Он передал грамоту от 30 октября от виленского архиепископа Валериана и виленского воеводы и земского маршалка Миколая Радзивилла, адресованную Макарию, И.Д. Вельскому, Д.Р. Юрьеву и боярам. Предлагалось заключить перемирие до приезда больших послов, которые должны договориться о границах и заключить вечный мир. Но прислать послов первой должна была Россия. На этом разговор и закончился: Москва отказалась делать первый шаг. Зато Алексееву вручили опасную грамоту на приезд первыми «больших» литовских послов.25
В грамоте от 28 ноября 1563 г. от имени бояр И.Д. Вельского, В.М. Глинского, Д.Р и В.М. Юрьевых позиция панов рады была охарактеризована опять-таки с помощью обличительных аналогий из Св. Писания: «Ино, Панове, годитца каждому человеку
памятовати суд Божей и смерть, и того ради, яко сесь свет преходной, подобает глаголати и писати правда, а неправдою правда не покрывати, занже Христово слово в Евангелие, яко всяко слово празно, еже аще возглаголют человецы, воздадят о нем слово в день судный, от словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися, и не подобитеся ременному во Евангелии: сии люди устами мя чтут, сердце же их далече отстоит от Мене». Сигизмунд обвинялся в гордости, выражающейся в непризнании царского титула Ивана IV, сношениях с крымским ханом. Однако «не токмо Русская, но и вся Литовская земля» была объявлена вотчиной Ивана IV. Бояре вспоминали эпизоды из истории Витовта и Ягайло, когда они воевали с Ливонией, и ехидно спрашивали: как это могло быть, если Ливонию вы называете своей вотчиной?
Послание содержит целый манифест восхваления России как лидера борьбы с бу-сурманством: Казань и Астрахань покорены, «ногаи все на государя нашего уста смотрят», крымцы отваживаются только на мелкие набеги, «от неверных ни откуды недруга нет, а который и недругом ся зовет, и он овец пять-шесть украдчи побежит, и они за ним гоняют, как за розбойником, и толко угонят, и они вешают... благодатию Божиею, великого государя нашего пасением, в его царстве от всех бесермен православное христьян-ство в покое пребывает, а нигде в его государстве не слышим от бесермен розлития кро-вем христьянским, а где будет в ином государьстве крестианская кровь от бесермен розливаетца, ино то тот государь сам ведает, как будет свое государьство бережет» (последний обидный намек - на нападения татар на литовские украйны)2'1.
В таком дипломатическом контексте война оказывалась неизбежной: никто из сторон не хотел уступать и тем самым остановить эскалацию конфликта. В ноябре 1562 г. Иван Грозный приказал готовиться к походу на Полоцк. 23 декабря Иван IV выступил из Можайска к Великим Лукам, а 6 января прибыл в Луки.27 Отсюда была дана команда Федорову отправить от своего имени Ходкевичу очередное письмо, в котором говорилось о готовности бояр ходатайствовать за мир, но все зависит от готовности литовской стороны прислать больших послов.
Важен пассаж данного письма о перемирии на границах. Одним из главных аргументов недавно высказанной концепции АЛ. Хороижевич о «подспудном» сопротивлении бояр Ливонской войне будто бы является самовольство Федорова при заключении перемирия с литовскими войсками в Ливонии в 1562 г., якобы вызвавшее гнев царя. Обратим внимание, что говорится об этом перемирии в источнике. Федоров по приказу царя должен был написать: «А что, пане, писал еси, чтоб нам на границах постановенье учинити-ино, пане, у государя нашего его царского величества нас бояр и воевод много, ино, пане, кроме царского величества кому кого слушати? А яз, сколко могу, взял на свою голову через царское повеленье, столко о покое христьянском на границах в своем управление берег».2К
Таким образом, локальное перемирие действительно было заключено без ведома государя. Однако в декабре 1562 г. упоминание об этом факте играет роль характерного для русских посольских служб демагогического приема. Сперва говорится о полной невозможности в принципе подобного перемирия (бояр много, кого слушать, кроме царя?). А затем - что, несмотря на столь непреодолимые препятствия, вопреки царскому указу, Федоров пошел на такой шаг и этим демонстрирует добрую волю русской стороны и готовность к переговорам. Поскольку все было сказано по заданию самого царя, можно ли в данном перемирии видеть оппозиционность Федорова и тем более всего боярства Ливонской войне, как это делает А.Л. Хорошкевич?
Летописная трактовка событий «Полоцкого взятия» была вписана летописцем в определенную историко-идеологическую модель, что видно из типологического и сю-
жетного сходства «Повести о взятии Полоцка» (ПВП) с летописным рассказом о покорении Казанского ханства29 и со «Сказанием о Мамаевом побоище».30 «Полоцкая победа», таким образом, ставилась в один ряд с другими примерами торжества русского оружия и православной веры.
Согласно ПВП, решение о походе было принято Иваном IV в ноябре 1562 г. по совету с митрополитом Макарием, своими братьями - великими князьями и со всеми боярами. Тем самым оно изображено как общая воля всех властей - царской, церковной, великокняжеской, верхушки служилой знати. В летописи приводится следующая мотивация нападения на Сигизмунда «за его многие неправды и неисправления, наипаче же горя сердцем о святых иконах и о святых храмах священых, иже безбожная Литва поклонение святых икон отвергъше, святые иконы пощепали и многая поругания святым иконам учинили, и церкви разорили и пожгли, и крестьянскую веру и закон оставьте и по-правше и Люторство восприяшя...а неправды же королевы и неисправление: в грамотах своих пишет ко царю и великому князю со укорением непригожие многие слова, и царское имя, что ему государю дал Бог... и король того имени сполна не описует, да он же вступается во оборону за исконивечную цареву и великого князя вотчину Вифлянскую землю». Последнее обстоятельство особенно дискредитирует Сигизмунда, потому что Грозный карает в Ливонии отложившихся от него изменников, а польский правитель мешает свершению Божьей справедливости. Король напал на Тарваст, сажает в ливонских городах своих людей, называет Ливонию своею землею и наводит крымского хана на Русь.31
Таким образом, здесь мы видим как традиционные составляющие вотчинного дискурса (концепты «доброхотных советников», «войны как наказания за измену», традиционные формулировки признаков присоединения земель)32, так и некоторые новые элементы. Риторика «побарания на иноплеменных» во имя чистоты веры продолжает идеологические традиции дискурсов «Казанского взятия».33 А вот фактическая наполненность обвинений оказывается необычной: православный царь выступает борцом с распространением протестантизма.
В августе 1561 г. русская митрополия получила грамоту от константинопольского патриарха Иоасафа, направленную на обличение «люторской ереси».34 В ней указывалось место возникновения новой популяции еретиков: «в ваших странах в Малой Руси». Помещение грамоты в летопись нельзя считать вызванным только религиозными мотивами. Оно как бы подготавливало «антилюторскую» мотивацию похода в ПВП: Иван IV выступил, поскольку литовцы «Люторство восприяшя... по своим похотемучинили себе и избрали Люторей и их прелесное учение приняли». В Полоцке даже истинно верующие христиане были вынуждены не держать дома икон из-за угрозы их поругания лютеранам и, «якоже ни в срацынской вере в турках, ни в бусурманскимх языцех таково святым иконам поругание не обретается».35
Данная, новая для русской внешней политики мотивация похода на супостатов неоднократно отмечалась исследователями.36 Европейские современники царя писали, что протестантов он ненавидит больше, чем турок37. В Литве, действительно, быстры* ми темпами распространялись кальвинизм и антитринитарное учение31*. Объявив себя врагом протестантизма, Грозный невольно воплотил в жизнь давнюю мечту Ватикана, грезившего, что претерпевший ущерб от Реформации католический мир восполнит свои потери за счет расширения на Восток. Правда, при этом предполагалось, что Русь примет католичество, и русский царь (вернее, уже король - правитель провинции Священной Римской империи) будет бороться с протестантами как неофит новой, католичес-
кой веры. Иван IV объявил войну «люторам», но при этом обошелся без перемены веры.
Изображение поведения царя перед походом демонстрирует в ПВП стремление Ивана IV зарифмовать взятие Полоцка с главными событиями русского государственного строительства, придать кампании судьбоносный для Руси характер. Он совершает молебны в Успенском соборе, где венчался на царство; кремлевском и Чудовском Архангельских соборах, освященных в честь ангела-воителя, покровителя русского войска; в церкви митрополита Алексия, одного из основателей Московской державы. Царь поклоняется иконе Владимирской Божьей матери (спасшей Русскую землю от нашествия Тамерлана); прародителям - князьям-Калитичам, построившим Московское государство; чудотворцам -митрополитам Петру и Ионе, помогавшим в этом Калитичам. После этого крестный ход во главе с государем отправился на Арбат, к церкви Бориса и Глеба, причем впереди несли образ Богоматери, бывший с Дмитрием Донским на Куликовом поле, когда он победил «безбожного Мамая»39. Историческая аллюзия здесь была более чем прозрачной: ведь литовцы были союзниками Мамая и просто не успели к нему на помощь в 1380 г.
Эту икону Божьей матери, «непобедимую воеводу», царь взял с собой в поход вместе с другими святынями: Колоцкой иконой Богородицы и крестом Ефросиньи Полоцкой. Причем Иван IV изображен выполняющим особую миссию возвращения в Полоцк креста и вместе с ним святости. Здесь использован дискурс «потери святыни», за что Бог неизбежно карает виноватых. На кресте была надпись: «да не износит его ис тое церкви никтоже, егда же кто его из церкви изнесет, да примет с тем суд в день судный». Святыню забрали завоеватели - смоляне, «суд» над которыми свершился в 1514 г., крест в Москву забрал Василий III, и теперь обновленную реликвию взял с собой Иван IV, «имея надежду... на крестьную силу победити враги своя».40 По С. Богатыреву, обращение при взятии Полоцка к культу Св. Софии обусловливало идеологические параллели между царским покорением литовского города и возрождением Иерусалима Христом силой креста.41
На переговорах с литовцами 11 декабря 1563 г. прозвучала мотивация нападения на Полоцк как блюдение чистоты христианства: «повинности христианские стережем по преданию святых апостол и святых вселенских святых отец седми соборов непорочно и чисто сохраняем, а приказанья Божиаго и повинности христианские в той земле (Полоцкой - А.Ф.) не стерегут, где Бога видети исповедуют, дел же его отмещутца, мерсцы суще и на всяко дело благо не искусны, якож Анний и Абрий противи стася Моисею, тако и сии противятца истинне».42 Видимо, имеется в виду Авний, участник мятежа Корея против пророка Моисея - участников этого выступления как нечестивцев проглотила разверзшаяся земля. Подобная нелестная аналогия для жителей Полоцка тем не менее в религиозном смысле развязывала руки Ивану IV - с мятежниками против истинной веры можно было делать все, что угодно.
А.Л. Хорошкевич считает, что в ходе Полоцкого похода Иван Грозный совершил ряд религиозно-идеологических реформ. В частности, по ее мнению, «Богородица из символа милости превратилась в "непоборимую воеводу". Это был новый этап трансформации богородичного культа в Москве, вполне соответствовавший политическому моменту».43 Это утверждение основано на недоразумении - Богородица традиционно выступала защитницей не только русского народа, но и воинства, и в последнем качестве «выигрывала» целые кампании. Вспомним хотя бы легенду об отражении нашествия Тимура Тамерлана в 1395 г., войско которого было обращено в бегство именно Богородицей. Ничего принципиально нового в канонические трактовки образа Богородицы в 1563 г. внесено не было.
Некоторые дополнительные сведения о причинах нападения на Полоцк содержат дипломатические документы о русско-литовских переговорах, последовавших непосредственно после «Полоцкого взятия». 23 февраля литовский посланник Павел Бережицкий привез к командовавшему одним из полков под Полоцком боярину И.Ф. Мстиславскому грамоту от Н.Я. Радзивилла, Н.Ю. Радзивилла и Г.А. Ходкевича. Она была адресована боярам: И.Д. Вельскому, П.И. Шуйскому, Д.Р. и В.М. Юрьевым, И.П. Яковлеву. Иван IV обвинялся в поведении, не соответствующем облику христианского государя из-за нарушения своего слова, нападения на Полоцк и учинения кровопролития христианам. Паны просили о перемирии до праздника Успенья Богородицы, до которого, по их заверениям, должны были приехать в Москву большие послы Сигизмунда. Это встретило понимание и у царя, и у Боярской думы: фактически Сигизмунд соглашался на то, чего русская сторона давно добивалась.
Панам была отправлена ответная грамота от имени бояр. Вину за нападение на Полоцк они полностью возложили на литовскую сторону: Сигизмунд и паны слишком долго слали послов, вот и дождались боевых действий. Полоцким походом Иван IV «искал своей вотчины» «за брата своего, вашего государя, неправду», и Божие милосердие в виде падения Полоцка - несомненный признак того, что Господь на стороне русского царя, истинного христианского государя44.
В данном обмене грамотами представлены два видения ситуации, два дискурса -литовский и русский. Для панов идеалом выступает король Сигизмунд, который не нападал на Московию и этим миролюбием снискал репутацию истинного христианского короля, жертвы агрессии отступника от христианской морали и виновника ужасного кровопролития Ивана IV. Падение Полоцка, которое могло трактоваться как признак недовольства Господа Сигизмундом, интерпретировалось иначе: крепость была взята, когда король был в отъезде в Польше, т.е. без него, поэтому монарх не виноват, а в данном случае еще раз проявилось коварство русских.
Для бояр же разыгрывается сценарий истинного царя, который блюдет свою вотчину, даже некогда утраченную, наказывает врагов за их неправды, но при этом милостив к побежденным, дарует им жизнь и готов даже пожаловать и принять на службу, прислушивается к советам родственников и подданных и способен простить короля, если последний продемонстрирует готовность к переговорам и пришлет послов.
На основе упомянутых выше источников в историографии были высказаны мнения, что поход на Полоцк в 1563 г. был вызван сугубо идеологическими причинами. Я. Пеленский пытался обосновать тезис, что вся полоцкая кампания развивалась в русле реализации доктрины «Москва - второй Киев».45 Подобная трактовка, по С. Богатыреву, была основана на послании Пимена Ивану IV в честь полоцкого похода 1563 г., где проводятся параллели подвигов Ивана IV с киевскими князьями.46 Особняком стоит последняя точка зрения, высказанная А.Л. Хорошкевич, что во время похода на Полоцк Иван IV хотел прежде всего отстоять свой царский титул и титул обладателя Ливонии.47
И современники, и ученые приводили, помимо идеологических и религиозных, и более приземленные, экономические причины нападения России на Полоцк. Так, летописцы Великого княжества Литовского и Королевства Польского считали главной причиной нападения на Полоцк вмешательство Сигизмунда в «ливонский вопрос». Поход московитов явился лишь ответным ударом. Так расценивал события 1563 г. М. Вельский41*.
Для европейцев (прежде всего жителей германских и итальянских княжеств) «вар-вары-московиты» не могли иметь других целей своей агрессии, кроме грабежа и насиль-
ственного захвата чужих территорий. Эта мотивация впервые встречается в немецких «летучих листках», появившихся в Европе вскоре после падения Полоцка (по подсчетам А. Каппелера, их было не менее 12).49 Например, в анонимном письме из Вильно от 9 марта 1563 г., опубликованном в Нюрнберге Н. Кнором («Правдивое описание, как был завоеван и захвачен Московитом великий купеческий город, что в Литве»), говорится, что размеры захваченных в Полоцке богатств позволили Грозному покрыть нехватку денег в русской казне и обеспечили средства для продолжения войны.50
Из «летучих листков» данная мотивация перешла в обобщающие сочинения о Московии, например к П. Одеборну: русский царь «в высшей степени жаждал захватить этот город по причине его важного положения, славы и величия, богатств, возможности без всяких затрат содержать в нем войско и, наконец, благоприятного случая совершить нападения глубже в литовские территории». В других германских и итальянских текстах всячески подчеркивалось торговое значение Полоцка, т.е. причиной войны считались коммерческие интересы Московита51.
Эта «экономическая» оценка перешла из западных источников в историографию. По мнению многих ученых, падение Полоцка устанавливало контроль России над торговыми путями по р. Двине и открывало путь на Вильну52. Д.Н. Александров и Д.М. Воло-дихин определяли причины нападения на Полоцк в контексте их трактовки Ливонской войны как грабительской: выбор этого города в качестве объекта удара был обусловлен тем, что «Полоцк был богат, многолюден, имел большой торгово-ремесленный посад». Они называют и тактическую цель нападения на Полоцк: он «нависал» над южным флангом русской армии в Ливонии, и необходимо было ее обезопасить.53
Впрочем, по крайней мере один экономический аспект последствий «Полоцкого взятия» несомненен: оно развязало руки русским детям боярским, которые занялись захватами близлежащих литовских имений и сводом крестьян. Банальный грабеж сочетался с тем, что «во иншие именья и села уступают и посегают, и людей на присягу приводят, а иных в полон з статками их берут». Нападениям в августе 1563 г. подверглись г. Лукомль, замок Дрисса с окрестными селами, Витебская волость. Дети боярские «тянули к Полоцку» захваченные земли и крестьян54.
Полоцк выступал новым центром московской колонизации бассейна р. Западной Двины, причем инициатива продвижения вглубь литовских владений исходила не от Москвы, а от русского дворянства, использовавшего благоприятную ситуацию для земельных и имущественных захватов. Это делалось с одобрения Ивана ГУ, еще в феврале санкционировавшего любые территориальные захваты в Полоцкой земле. 29 ноября 1563 г. в грамотр к Сигизмунду, посланной с литовским гонцом А.И. Хоружим, царь дал ответ на претензии разоренных панов: «А что о некоторых местех к нам писал еси, ино нам то гораздо ведомо, что то повет Полоцкой, а мы своим бояром ответ учинили ещо в Полоцку, чтобы ты, брат наш, во весь повет Полоцкий на вступался... что ни есть в Полоцком повете чье ни буди, то все наше, а чюжие люди в чужем городе сел и имений николи не держат».55 Таким образом, владением государя объявлялась вся Полоцкая земля, и отнимавшие у литовских панов имения дети боярские всего лишь вступали в свои законные права.
И последнее, о чем хотелось бы сказать в связи с восприятием «Полоцкого взятия» современниками и потомками, - очень рано возникает дискурс грандиозных масштабов кампании. Летописный рассказ о взятии Полоцка сразу же обрастает мифологическими чертами: согласно Никоновской летописи, «понеже бо слышахом, а иыне и ведехом, з государем было под Полоцком войска... с четыреста тысечь. Литва бо вся подрожала от страху от многово войска»5''.
А.Л. Хорошкевич приводит свидетельство анонима, итальянского подданного этрурского князя Космо I, о том, что войско Ивана IV насчитывало 200 тыс. чел. Эта же цифра содержится в рукописной газете, хранившейся в архиве каноника мюнстерского собора в Цюрихе Иоганна Якоба Вика. А вот послание анонима из Базеля в Цюрих от 4 марта 1563 г. определяет размеры царского войска в 150 тыс. чел.57 В немецких «летучих листках» упоминаются цифры 200 тыс., 260 тыс., 300 тыс. чел.5* Данные цифры несомненно завышены. Как показано А. Каппелером, для европейских «летучих листков» вообще было характерно оперировать цифрами не меньшими, чем в несколько сот тысяч человек, что было далеко от истины59. Благодаря разрядам мы можем почти точно назвать размер и армии Ивана IV: на 7 декабря 1562 г., которым датируется последняя перед выступлением полная роспись воевод по полкам, в войске значилось 30 299 чел.60
В пользу этой цифры говорят и размеры полков, которые никак не соответствуют гигантским цифрам нарративных источников: в большом полку значилось 2929 детей боярских, 1629 татар и 1295 казаков, «опричь людей Владимира Андреевича» (но они же не могли насчитывать десятки тысяч). Полк правой руки состоял из 2027 детей боярских, 966 служилых татар и мордвы, 1009 казаков. Передовой полк включал в себя 1900 детей боярских, 940 служилых татар и 1046 казаков. Полк левой руки - 1900 детей боярских, 933 татарина и 605 казаков. Сторожевой полк - 1855 детей боярских и 1111 человек -татар, мордвы и мещерских бортников. Наряд - 1433 детей боярских и 1048 казаков.
Несмотря на наличие этих данных разрядов, исследователи почему-то предпочитают их a priori увеличивать как минимум вдвое. Так, Д.Н. Александров и Д.М. Володихин придерживаются цифры в 50-80 тыс. воинов плюс «целое море» посохи''1. Размеры этого «моря» можно тоже уточнить: по Своду Корнилия, посохи было 80 900 чел., «а посошанам во Пскове давали коневником по 5 рублей, а пешим по 2 рубля».62 Учитывая, что тогда затраты только на посоху должны были составить гигантскую сумму более чем 160 тыс. руб. Думается, что и этих «чернорабочих войны» в походе было гораздо меньше. Их количество должно быть соотносимо с 30-тысячным размером царского войска. Даже если оценивать общее число русских войск под Полоцком в 60-70 тыс. чел. (вместе с посо-хой), все равно перед нами крупнейший по масштабам поход второй половины XVI в., по своему военному, политическому и идеологическому значению соотносимый со знаменитым «Казанским взятием» 1552 г. и для современников, и для потомков.
1 Работа выполнена по проекту AZ 08/SR/04 "Der historische Diskurs um den Livlandkrieg (1558-1583)", поддержанному Gerda Henkel Stiftung.
2 Bogatyrev S. Battle for divine wisdom. The rhetoric of Ivan IV's campaign against Polotsk // The Military and Society in Russia, 1450-1917 / Ed. by E. Lohr and M. Poe. Leiden; Boston; Köln. 2002. P. 325.
' Kappeler A. Ivan Grozny im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt a./M., 1972. S.33.
л Хорошкетч А.Jl. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С.330.
5 Из последних исследований стоит назвать подробные описания кампании в работах: Александров Д.Н., Володихин Д.М. Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII-XVI веках. М., 1994. С.86-116; Сагаиов'т Г. 'Захоп Полацка 1ванам [V паводле нямецюх «лятучых лшткоу» 1563 г. // Псторыя i археолопя Полацка i Полацкай зямлг Полацк, 1998. С.264-269; Хорошкевич A.JJ. Указ. соч. С. 324-337.
л КоЧтап N. Pilgrimage, procession and symbolic space in sixteenth century russian politics // Medieval Russian Culture / Ed. by M.S. Flier & D. Rowland (California Slavic Studies. Berkeley. 1994. Vol. 19]. P. 177-178; Bogatyrev S. Op. cit. P. 325-363.
7 Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. Т. II (с 1533 по 1560 г.) / Изд. под ред. Г.Ф. Карпова // Сб. Русск. ист. об-ва. СПб., 1887. Т. 59. С. 194-195, 219-220, 235-239, 241-244, 246-249, 257-259, 287 (далее - Сб. РИО. Т. 59).
s Там же. С. 333-339.
9 Там же. С. 339-348.
10 Там же. С. 402^03, 416^20. " Там же. С. 596.
12 Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. T. I (с 1487 по 1533 г.)/Изд. под ред. Г.Ф. Карпова//Сб. Русск. ист. о-ва. СПб.. 1882. Т. 35. С. 512 (далее-Сб. РИО. Т. 35).
11 Там же. С. 509, 517, 579-580; Сб. РИО. Т. 59. С. 154-155, 157, 274, 278, 387-388, 394, 396-397, 400.407.
14 Грамота Сигизмунда Ивану IV от 30 января 1562 г. // Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. Т. III (1560-1571 гг.) / Изд. под ред. Г.Ф. Карпова // Сб. Русск. ист. об-ва. СПб.. 1892. Т. 71. С. 49-52 (далее - Сб. РИО. Т. 71); Книга посольская метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Сигизмунда Августа (с 1545 по 1572 г.) / Изд. М. Оболенским и И. Даниловичем. М., 1843. № 136. С. 205-207 (далее - КПМ-1). - Иван IV к послу «с медом за ним государь лосылати не велел, того для, что король прислал грамоту недобру».
15 Грамота Ивана IV Сигизмунду от 12 апреля 1562 г. // Сб. РИО. Т. 71. С. 65, 67; ср.: Инструкции литовскому посланнику в Крым М. Гарабурде, 1559 г. // КПМ-1. № 101. С. 157-161.
16 Грамота Сигизмунда державце Чернобыльскому С.Л. Тишкевичу от 17 мая 1562 г. // КПМ-1. № 140. С. 213-215.
17 Грамота Сигизмунда-Девлет-Гирею. 1562 г. // КПМ-1. № 144. С. 219-220.
|х 25 мая 1562 г. датские послы, прибывшие в Ивангород, записали слух, будто бы в Литву уже вторглось 300-тысячное русское войско, которое успело захватить несколько сел и городов (Щербачев Ю.Н. Датский архив: Материалы по истории Древней России, хранящиеся в Копенгагене: 1326-1690 гг. М., 1893. С. 47. № 149).
19 Сб. РИО. Т. 71. С. 69-70.
20 Хорошкевич А.Л. Указ. соч. С. 302-3 11.
21 Сб. РИО. Т. 71. С. 71-73. :: Там же. С. 69-70.
" Там же. С. 82.
24 Там же. С. 75.
25 Там же. С. 88, 94, 97, 98.
2(' Там же. С. 105-109, 112, 114. 27 Там же. С. 115. • 28 Там же. С. 120.
29 Об этом см.: Морозов В.В. Летописец 1568 года: Атрибуция и состав // Труды Гос. исторического музея. М„ 1989. Вып. 71. С. 156.
50 Об этом см.: Bogatyrev S. Op. cit. P. 328-329.
31 Полн. собр. русских летописей. M., 1965. T. 13. С.345-346 (далее - ПСРЛ).
12 «Вотчинная» мотивировка Полоцкого похода помещена также в посольской книге. - Сб. РИО. Т. 71. С. 121.
" Риторика русских летописцев очень сходна стилистически с более ранними описаниями взятия Казани; ср.: Соловецкий летописец: «Государь и великий князь Иван Васильевич город литовский Полоцк взял и владыку полоцкого к Москве свел» (Корецкий В.И. Соловецкий летописец XVI в. // Летописи и хроники. 1980 г.: В.Н. Татищев и изучение русского летописания. М., 1981. С. 236). 14 ПСРЛ. Т. 13. С. 334-339. " Там же. С. 345-346.
PetenskyJ. Russia and Kazan. Conquest and imperial ideology ( 1438—1560s). Mouton, 1974. P. 116-117; Александров Д.Н.. Володихин Д М. Указ. соч. С. 90; Bogatyrev S. Op.cit. P. 356-357. 37 Kappeler A. Op. cit. S. 169.
3S Tazbir J. Die Hinrichtung des Calvinisten Franco de Franco in Wilna 1611 // Jb. Geschichte Osteuropas. Wiesbaden, 1986. Bd 34. H. I. S. 35—47.
39 ПСРЛ. T. 13. C. 346.
40 Там же. С. 347.
41 Bogatyrev S. Op. cit. P. 344-345.
42 Из речи A.Я. Щелкалова на русско-литовских переговорах в декабре 1563 г. // Сб. РИО. Т. 71. С. 258.
43 Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений... С. 336.
44 Сб. РИО. Т. 71. С. 121-124, 127, 130-131.
45 Pelenski J. Op. cit. P. 116-117.
46 Bogatyrev S. Op. cit. P. 342-343.
47 Хорошкевич A.JI. Указ. соч. С. 322.
48 Рогов А.И. Известия по истории России в «Хронике всего света Мартина Вельского» // Новое о прошлом нашей страны. Памяти акад. М.Н. Тихомирова. М., 1967. С. 132.
49 Kappeler A. Op. cit. S. 33.
50 Цит. по: Хорошкевич A.JI. Указ. соч. С. 332. Обзор сходного содержания других листков см.: Kappeler А. Op. cit. S. 33-35.
51 Обзор немецких текстов см.: Kappeler A. Op. cit. S. 254—255; итальянских - Хорошкевич A.JI. Указ. соч. С. 322.
52 Соловьев С.М. Соч.: В 18 кн. Кн. 3. М., 1989. Т. 6. С. 557; Короток В Д. Ливонская война: Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 55; Павулан A.A. Хозяйственное и политическое значение даугавского торгового пути в XIII-XVII вв. // Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига, 1968. С. 75-98; Зимин A.A. Опричнина. М., 2001. С. 75; Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 154. Александров Д.Н„ Володихин Д.М. Указ. соч. С. 89.
53 Александров Д.Н., Володихин Д.М. Указ. соч. С. 88.
54 Послание Сигизмунда Ивану IV от 25 августа 1563 г. // Сб. РИО. Т. 71. С. 160-161; в литовской посольской книге это же послание помечено 22 августа 1563 г. (КПМ-1. № 157. С. 234—236).
55 Сб. РИО. Т. 71. С. 186.
56 ПСРЛ. Т. 13. С. 302.
57 Хорошкевич A.JI. Указ. соч. С. 328. Прим. 25; С.334, 335.
58 Kappeler A. Op. cit. S. 116; 165; Ott Т. «Livonia est propugnaculum Imperii»: Eine Studie zur Schilderung und Wahrnehmung des Livländischen Krieges (1558-1582/83) nach den deutschen und lateinischen Flugschriften der Zeit (Osteuropa-Institut München: Mitteilungen 16/ 1996). München, 1996. S. 25.
59 Kappeler A. Op. cit. S. 206.
60 Подсчитано по: Книга Полоцкого похода 1563 г. (Исследование и текст) / Подг. текста, статья и указатели К.В. Петрова. СПб., 2004. С. 39—45. - Подсчеты носят условный характер, так как в самом тексте книги часто не совпадают сумма, получающаяся у нас при сложении численности отдельных отрядов, и указанная в тексте подсчитанная автором разрядной книги общая численность полка. Но погрешность колеблется в пределах нескольких сотен человек. К аналогичным выводам о численности русского войска под Полоцком пришел Р.Г. Скрынников (Скрынников Р.Г. Царство террора. С. 276).
61 Александров Д.Н., Володихин Д.М. Указ. соч. С. 92.
62 ПСРЛ. М., 2000. T. V. Вып. 2. С. 243-244.
Статья поступила в редакцию 30 июня 2005 г.
