CC BY
18
УДК 130.2
Р.Р.Тазетдинова
ПРИЧИННОСТЬ КАК ИСТОЧНИК АРИСТОТЕЛЕВСКОГО ОБЪЯСНЕНИЯ В ТЕАТРАЛЬНОЙ ПЕДАГОГИКЕ
В статье предпринята попытка развить идею описания моделей рецепции и объяснений, подводя исследование пространственно-временного (зрелищного) сценического вида искусства к особенностям объяснения в театральной педагогике и заимствований из философии театрального искусства.
Ключевые слова: эпистемологическая значимость, формальные, движущие и целевые причины, объяснение по совпадению, катарсис, эстетическое очищение.
Rufina R.Tazetdinova. CAUSITY AS A SOURCE OF ARISTOTELEVSKY EXPLANATIONS IN THEATRICAL PEDAGOGY
In this article, an attempt is made to develop the idea of describing models of reception and explanations, bringing the study of the spatio-temporal (spectacular) scenic art form to the features of explanation in theatrical pedagogy and borrowings from the philosophy of theatrical art.
Key words: epistemological significance, formal, driving and target causes, explanation by coincidence, catharsis, aesthetic cleansing.
Почему проблему объяснения мы начинаем с Арстотеля? Дело в том, что поиск адекватных объяснений признается классической философской проблемой и начиналась она задолго до того, как стала признаваться самостоятельным вектором исследования в науке. Уже в «Федоне» Платон искал «причину всякой вещи, отчего каждая рождается, отчего погибает и почему существует» [Платон, 2007, с.258]. Моральный пафос, возвышенный трагизм смерти Сократа, определяя особенности «Федона», постоянно содержит в себе некие объяснения: почему Сократ стал перелагать в стихи Эзоповы басни? Почему недопустимо самоубийство? и пр. Сцена смерти Сократа, которой заканчивается диалог, выдержана Платоном в строго классическом тоне: глубокая идейность совмещена с выразительностью подачи материала, воз-вышенный образ философа отметает низменное, в «Федоне» Сократ поги-бает ради будущего блаженства и т.д. Искусство у Платона «выдвигается на первый план, заполняя собою всю человеческую жизнь» [Давыдов, 2008, с.518], ибо люди «в большей своей части куклы» [Платон, 1998, с.23], игрушки богов. Но «принцип наслаждения», «неразумная» часть души, «подражательные» художники и софисты, тираны и демагоги у Платона - по сути, однопорядковые в онтолого-этическом и гносеологическом смысле явления. Таковыми их делает поиск причин, то есть объяснения того, почему в политическом по преимуществу аспекте усматривались аналогии между жизнью афинского полиса, с одной стороны, и ситуацией афинского искусства (афинского театра) - с другой. Сегодня мы понимаем, что подобное «перенесение социально-политических характеристик на эстетическую ситуацию» [Давыдов, 2008, с.483] объясняло не столько «спор о вкусах» по поводу спектаклей в театре, сколько было поводом для политических споров, которые требовали принятия политических решений.
Пальма перевенства в создании универсальной концепции причинности принадлежит ученику Платона Аристотелю, сыну Никомаха и Фестиды из Стагирита. Именно он является автором знаменитого учения о четырех причинах, изложенных в «Метафизике», «Физике» и «Части животных». Почему возникла проблема причины, если разговор идет об объяснении? Все дело в том, что объяснение признается «одной из функций причины» и одновременно её «наиболее фундаментальным видом» [Резников, 2009, с.5]. Характеристику четырех причин Стагирит развивает во ваторой главе пятой книги «Метафизики». Перечислим четыре вида аристотелевских причин: материальная причина, действующая причина, формальная причина и, наконец, целевая причина. Напомним известный анализ Стагирита видов причин на примере создания статуи. К материальной причине будущей статуи, философ относит, метал медь, то из чего состоит будущая статуя. Медь, как материал, подвергается обработке, то есть изменениям, результатом которых будет собственно сама статуя. Другими словами, материал воплощается в результате использования в необходимую форму, причем абсолютно новую форму - форму статуи. Следовательно, расплавленная и разлитая в восковые отлив-ки медь из материальной причины перешла в формальную. Обработка материала, дала возможность возникнуть способности меди принять некую форму, благодаря чему, материальная и формальная причины оказались крепко связанными. Ваяние фигуры невозможно без скульптура. Поэтому Стагирит признает важность специальных познаний. Подобные знания профессионала он называет «действующей причиной» создания скульптуры. Таким образом, искусство ваяния, искусство создания статуи объясняет пошаговую процедуру
производства изделия, которые необходимы для рождения результата (продукта) труда. Что касается последней, конечной причины, то ею является сама скульптура, это та самая статуя, ради которой происходит процесс воплощения. По Аристотелю, объяснения, апеллирующие к конечной стадии, к финальным причинам, называются телеологическими.1 При этом, говоря о третьей «действующей» причине, он ограничивается лишь профессиональными знаниями скульптора, выделяя наиболее типичные, наиболее общие, с его точки зрения, объяснения, что, однако, не должно вводить читателя в заблуждение относительно способности Аристотеля ценить и другие особенности личности творца.
На примерах скульптора, который есть причина статуи (вообще) и конкретной статуи у конкретного скульптора, Стагирит выделяет общие причины для родов, а единичные - для «единичных вещей» [Аристотель, 1981, с.90].
Избранный нами аспект рассмотрения аристотелевских воззрений на природу объяснения касается не столько эстетических воззрений Стагирита, сколько той части его размышлений, которые относятся к теории познания. Мы вынужденно отделяем его «Физику», «Метафизику» от «Риторики» и от-части «Поэтики» от других работ, ибо в круге трудов Аристотеля о природе и функциях искусства, активно используются работы, в первую очередь, по проблемам эстетического воспитания «лучших граждан» афинского полиса (см. «Политику», «Этику» и «Риторику» - Р.Т.]. Что касается собственно проблем объяснения, то Стагирит постулирует четырьмя причинами, достаточно адекватными, чтобы возник естественный вопрос: могут ли перечисленные им причины объяснять природные явления? Позиция Аристотеля в этом смысле утвердительная, хотя объяснение природных феноменов не сводится им к объяснению через использование всех четырех причин одновременно. При этом Стагирит полагал, что любая вещь (событие) обладает всеми четырьмя причинами (рис.1).
Причины формальные Движущие причины /'Л Целевые причины
Причины материальные
_Время_
Рисунок 1. Четыре причины по Аристотелю Подобная возможность связана с их неравноценностью. Специалисты же аристотелеведы в этой части не единодушны в своих оценках. Аристотелевское понимание причин довольно радикально противопоставляет целевые и финальные причины остальным, совпадая в принципе и становясь наиболее значимыми. Почему так происходит? В разных работах Аристотеля присутствует мысль о том, что человек рождается от человека. Обратимся к метафоре из его «Метафизики». Философ утверждает, что животные, как и растения обладают «совершенным началом», ибо рождаются только от себе подобных. Поэтому нельзя считать, что место, поскольку оно принадлежит единичным вещам, возникает одновременно с математическими телами. У математических предметов нет какого-либо места. Следовательно, говорить о теле, значит признавать также и его место [Аристотель, 1976, с.16].
В чем суть метафоры? Мысль философа объясняет значимость конечной причины, подчеркивая бесспорность того факта, что без следования идеалу невозможно порождение ничего нового. Это, во-первых. С точки зрения эпистемологии, последняя причина по сравнению с материальной и действующей обеспечивает объяснение даже на порядок лучше, поскольку в случаях явлений случайных или, по Аристотелю, «событий по совпадению», отсутствуют финальные причины. Это, во-вторых. При всем при этом, если у Сократа критерием знания была способность выдавать дефиниции, то у Стагирита это место принадлежит знанию причин существования того,
1 А.Н.Чанышев утверждает, что «телеология Аристотеля отождествляет «суть бытия» и форму с целью [Чанышев, 1987, с.75]. Действительно у Стагирита цель и форма («морфэ») едины, а законченным признается все то, что достигает цели [Аристотель, 1976, с.173]. Цель - по-древнегречески «телос». Отсюда «телеология» - «слово о цели», учение о том, что все в мире случается не только на основании чего-то, но и для чего-то.
что существует. «Знать же, почему нечто есть, - значит знать через причину», - читаем во «Второй аналитике» [Аристотель, 1977, с.270]. Но в достоверном знании для мыслителя, исследющего «существеннейшие формы диалектического мыш-ления» [Энгельс, 1961, с.19], как утверждает «Никомахова этика», сохра-няется и сократовский тезис о достоверности научного знания, которое долж-но быть обобщенным, ибо «наука - это представление...общего» [Аристо-тель, 1983, с.178]. Споря с атомистами, философ различает два вида причин. Соглашаясь с тем, что все небеспричинно, Аристотель утверждает, что при-чина причине - рознь. Существует «причина сама по себе», «причина по совпадению», а есть и «причина побочным образом» [Аристотель, 1981, с.92]. Но в «Физике» главное в причинах по совпадению признается случай и самопроизвольность [там же, с.94], поэтому, очевидно, для Стагирита отнюдь не все и не всегда существует в нужном виде. Становится понятным, что если для сингулярных событий объяснение по совпадению не является достаточно адекватным, то оно тем более не адекватно для повторяющихся явлений. Главное остается за целевыми причинами.
Необходимо указать и то, что приоритет финальных причин в сравнении с действующими объясняется тем, что для многих явлений во времена Арис-тотеля ешё не было достаточно знаний. Те же рассуждения, например, относительно передних зубов человека и животных. Стагирит выстривает логику рассуждений, отталкиваясь от конечной идеи выживания рода. Расположение зубов, полагает он, у человека и животного оптимально для пережевывания пищи. Однако подобное объяснение по совпадению в подобном процессе абсолютно неодекватно. Для такого рода процессов адекватны целевые причины. Получается, что объяснить эти явления с помощью действующих причин не представлялось возможным. Предпочтение конечным (финальным) причинам объяснялось исключительно их эпистемологической значимостью, поскольку онтологически проблема не была разработана. Сказанное можно отнести к третьему моменту, который объясняет наиболее значимые причины у Аристотеля.
Итак, аристотелевская концепция четырех причин, признаваемая универсальной, охватывала явления как естественных наук, наук о человеке, так и искусство. Самой важной при этом считалась финальная / целевая причина, хотя признавалось, что объяснительный конструкт Аристотеля имеет вполне определенные ограничительные рамки. Все определялось смыслом финальной причины, которая была адекватна для конечных по времени процессов (рис.1). Плюс ко всему, конечные причины в определенный момент времени заканчиваются, что для регулярно воспроизводимых процессов не характерно. Коль скоро это так, то у никогда не завершающихся событий финальной причины быть просто не может. Пассаж Аристотеля из «Метафизики», где Стагирит рассуждает о лунном затмении, интересен следующим. Философ, исследуя это природное явление, аргументирует его тем, что оно не имеет ни материальной, ни финальной причины, хотя само лунное затмение и присутствует, причина заслоняющая свет, остается неизвестной [Аристотель, 1976, с.12]. Получается, что бесконечные процессы не имеют конечной причины, хотя их нельзя признать беспричинными. Значит, они объясняются другими причинами, скорее всего связанными с движущими причинами.
Обратимся к объяснению Аристотелем искусства в границах феномена «эстетического наслаждения», имея в виду ту «уважительную» интонацию Стагирита по отношению к правдоподобию, в терминологии Ю.Н.Давыдова, на чью работу мы ссылались. Как в «Риторике» Аристотель рекомендует поступать оратору? Зритель должен постигнуть характер и проникнуться чувством своего героя, он должен сочувствовать ему и сострадать, любить и негодовать. Автор поэтики уверял, что игра актеров подчеркивает явность действия, а суть речи должна воспроизводиться говорящим помимо самой речи [Аристотель, 1957, с.102]. Что всем этим провозглашает Аристотель? Провозгла-шается принцип подражания в поэме словом, голосом, мимикой и жес-том. Стагирит настаивает, что в подобном подражании главное остается не за правдой, а за правдоподобием, за ложью, похожею на истину. А что же зритель? Как он, в объяснении Аристотеля, воспринимает эту ложь в качестве истины? Со ссылкой на Гомера, Стагирит пишет, что поэт учит сочинять ложь. На приеме неправильного умозаключения, люди думают, считал Аристотель, что последующий за чем-то результат существует за счет предыдущего. Однако это ложь и «потому именно ложь, что в том случае, если первое есть ложь, то, несмотря на то, что последнее и справедливо, не следует ещё, чтобы и первое было, или случилось, или могло быть выведено. Ибо часто, когда мы знаем, что и последнее справедливо, душа наша ложно заключает, что и первое справедливо» [Аристотель, 1957, с.124-125]. Но, очевидно, потому, что искусство ориентируется на правдоподобную ложь, а не на истину, мыслитель настойчиво рекомендует в поэзии «предпочитать невозможное вероятное возможному, но маловероятному» [там же, с.125].
Удивительно современно звучат объяснения того, что, если в той же трагедии приходится все-таки оставлять нечто, противоречащее представлениям зрителя о вероятном, то лучше это оставлять за сценой, за рамками фабулы, имея ввиду, что для художественной достоверности и убедительности в эсте-тическом смысле, автор имеет право «скрасить бессмыслицу и сделать её не-заметной» [там же, с.126]. Таким образом, объяснение Аристотеля через причинность в искусстве во многом определяется категориями художест-венного впечатления от погружения в целостность произведения, что стало весьма показательным для знаменитого аристотелевского мимезиса, трактуемого не как подражание правде, а как подражание правдоподобию, которое способно существовать в том же театре, например, в качестве чего-то «отделенного, обособленного от истины» [Давыдов, 2008, с.580]. Как видим, Ста-гирит утверждает не просто самоценность эстетики, но и ценность художественного воздействия на зрителя, пусть даже ценой иллюзий, с целью получения эстетического наслаждения. Причинность как источник аристотелевского объяснения порождает своеобразный парадокс: с одной стороны, речь идет о подражательной природе искусства, с другой - о самостоятельности в эстетической его направленности. Как в этом случае объяснение превращает «подражание» в совершенно отличную от него реальность? Разгадка в следующем: по Аристотелю, подражательная природа искусства - это две стороны одной медали. С одной стороны, - подражание обращено к своему объекту, то есть причине, с другой - переживание имеет своего носителя, то есть субъекта, переживающего самый акт подражания, получая от этого эстетическое удовольствие. Источником эстетического наслаждения в этом случае выступает не предмет подражания, а субъект, переживающий акт подражания. Ещё более убедителен в этом Стагирит в «Риторике». Другими словами, в основе подражательных искусств лежит ложное умозаключение, смысл которого в том, что людям свойственно на основании правдоподобия делать вывод о соответствии ему объекта подражания. Таким образом, природа лож-ного умозаключения в подражательных искусствах открывает возможность провокаций радости познания, когда люди впадают в заблуждение, ибо искусство имеет дело не с единичным, а с общим, которое имеет лишь видимость единичного. Относя всеобщее к самим единичным вещам и лишая всеобщее собственного бытия в культуре, Стагирит приходит к парадоксальному эффекту: ум мыслит всеобщее, которое присуще самим вещам, а все вещи в качестве фиксированного в культуре опыта ему [уму) известны. Тогда зачем же нужен объект? Аристотель вынужден объяснять отличие знания от опыта. «Имеющие опыт знают «что», - говорит философ, - но не знают «почему». «Владеющие же искусством знают «почему», - продолжает Стагирит - т.е. знают причину» [Аристотель, 1976]. Этим объясняются примеры приводимых им опытов и причин. Природа умозаключения - это всегда текст обращения к себе и к окружающим. Интенциональность Аристотелевской «Риторики» задолго до Брентано и Фреге была отвергнута, ибо признавалась как нечто субъективное и ненадежное, как не относящееся к строгому мышлению. Но какого-либо объяснения аффективного состояния человека, которое не было бы рефлексивно предметным в психической жизни индивида, во времена Стагирита не было. Поэтому его концепция искусства, которое «не только подражает действительности, но и дает её художественное осмысление» [Бояджиев, 1971, с.47], помимо знаменитого определения трагедии, объясняет, как посредством сострадания и страха трагедия очищает страсти (катарсис). О главных переживаниях зрителей трагедии, сострадании и страхе, Аристотель говорит довольно часто, хотя для него главное в трагедии действие, характеры же - на втором месте. Активность мимесиса в трагедии в том, что изображаемые действия имеют одну цель: показать целостность трагедии, её объем, единство и динамику трагического в «перипетейа» -перемене действия, связанного с «узнаванием», приближением к знанию, приводящего героя к гибели.1 Понятно, что как и Платон, Аристотель не знал «эстетику» как философскую дисциплину.
1 В «Эдипе» Софокла вестник объявляет Эдипу, кто он есть в действительности. Доставленный во дворец пастух признается, что передал мальчика на воспитание, пожалев младенца и не выполнив приказа царя Лая. Этим самым вестник не избавил героя от страха, а достиг противоположного:
Эдип. Так отдала тебе младенца? / Пастух. Да, царь / Эдип. Зачем? / Пастух. Велела умертвить / Эдип. Мать - сына? / Пастух. Был глас, что он убьет отца [Софокл, 1979, с.53]
Страх у зрителя вызывается, по мнению Аристотеля, при условии, что трагический персонаж не сильно отличается от зрителя. Страх при этом есть переживание за подобного себе. Что касается сострадания, то это всегда сочувствие незаслуженно страдающему. Тем самым, считалось, что перелом в судьбе героя должен привести его не от несчастья к счастью, а от счастья к несчастью. Это объясняется причиной не злой порочности человека, а «большой ошибкой». Именно такое действие, по Аристотелю, способно вызвать у зрителя и страх (трепет) и сострадание, за счет отождествления себя с трагическим героем. Подобное воздействие на зрителей Аристотелем признается одновременно и «как очищение - катарсис, хотя, что он понимает под этим ощущением, Стагарит не называет, но обещает пояснить» [Аристотель, 1983, с.649].
Но в отличие от учителя, Стаги-рит признавал трагедию. И все-таки, как неприятное чувство от предмета превращается в приятное? Аристотель говорит о катарсисе, о возможности извлечь из сострадания удовольствие, разъясняя в «Риторике» причину этому, которую он видит в дистанции между страдающим и сострадающим, и который, очевидно, на подсознательном уровне благодарен страдающему за то, что не ему (сострадающему) достались эти страдания. Причины, лежащие в основе объяснения подобных обстоятельств, не совсем этичны с точки зрения нравственных качеств сострадающего. А после того, как Аристотель заявил в «Риторике», что особенно люди испытывают сострадание, если в таком положении вдруг оказываются «хорошие люди» [Аристотель, 1978, с.102], становится понятным необходимость некоего минимума нравственных качеств и самого трагедийного героя. И пусть «счастье или злосчастье» свободны от человеческих желаний и характера, вызвать у публики наслаждение «ужасным» считалось возможным в одном случае, если предметом подражания были действия, но не характер героя. Поэтому уже по аристотелевскому определению трагедия мыслилась подражанием законченному действию, но не рассказу, а цель её мыслилась в действии, но не в качестве [Аристотель, 1957, с.50, 59]. Автор «Поэтики» не оставил объяснения проблемы трагического очищения, катарсиса и остается лишь догадываться, на что рассчитывал Аристотель, знающий запросы публики и её разношерстный состав. Несмотря на то, что зрители разные (свободнорожденные, грубые и образованные и пр.) каждому нужно предоставить возможность пользоваться музыкой, согласно своей природе [Аристотель, 1983, с.642]. Впрочем, не только те, чьи «души отклоняются в сторону от естественного состояния» нуждаются у мыслителя в эстетическом очищении. Оно нужно и тем, кто испытывает состояние жалости и страха и всякого рода переживания. Все эти люди способны получать некое очищение, связанное с удовольствием и радостью [там же, с.641].
Резюме. Итак, объяснение катарсиса у Аристотеля не окончательно. Ясно одно, страдания трагического героя способны наполнить души зрителей ужасом при условии, если они наполнены сакраментальным смыслом, если они божественно определены и не были игрой случая. Другими словами, объяснение источника «страха» и «сострадания» зрителя, по Аристотелю, следует считать не собственно страдания и смерть героя, а в обязательном соотнесении их, как таковых, с самым страшным преступлением - с преступлением против божественного закона. Скажем ещё раз, происхождение проблем объяснения связано с поиском и анализом объяснений в широком смысле слова Стагиритом, создателем учения о четырех причинах, заложившем основы исследования проблем познавательного статуса абстрактных дисциплин - логики и математики, а также философским основаниям искусства, приведшим, в конечном счете, к пониманию того, что для каждой области знания адекватны собственные законы и подходы к объяснению и пониманию. Аристотель одним из первых пытался рассматривать объяснение через описание и подведение изучаемого предмета через выявление причин и условий, источников и механизмов их действия под некие законы. Тем самым предпринималась попытка в самом общем виде выявить сущность изучаемого предмета или явления. Решение подобным образом объяснительных задач становилось стимулом развития концептуального аппарата и научного знания в целом.
Литература
1. Платон. Диалоги / Пер. с древнегреч. В.Н.Карпова. - СПб: Изд. Дом «Азбука-классика, 2007. - 448с.
2. Давыдов Ю.М. Труд и искусство: избранные сочинения /Ю.Н.Давыдов; сост. В.В.Сапов. - М.: Астрель, 2008. - 670с.
3. Платон. Законы. Кн. 2 / Платон // Государство. Законы. Политик / Платон; пред. Е.И.Темного. - М.: Мысль, 1998. - С.441-434.
4. Резников В.М. Проблемы объяснения: учеб. пособие / Новосиб. гос. ун-т. - Новосибирск, 2009. - 111с.
5. Чанышев А.Н. Аристотель. - 2-е изд., доп. - М.: Мысль, 1987. - 221с.
6. Аристотель. Метафизика / Аристотель // Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Пер. АВ.Кубицкого. Общ. ред. и вступ. ст. В.ФАсмус. - М.: Мысль, 1976. - Т.1. - С.63-367.
7. Аристотель. Физика / Аристотель / / Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Ред., перевод, вступ. ст. и примеч. ИДРожанский. - М.: Мысль, 1981. - Т.З. - С.59-262.
8. Аристотель. Вторая аналитика / Аристотель / / Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Пер. АВ.Кубицкого. Ред. З.Н.Микеладзе. - М.: Мысль, 1975-1983. - Т.2. - С.255-346.
9. Энгельс Ф. Анти-Дюринг / / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. - М.: Гос-политиздат, 1961. - Т.20. - С.1-344.
10. Аристотель. Никомахова этика / Аристотель / / Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Пер. И.В.Брагинской. Ред. АИДоватур и др. Прим. В.В.Бибихин и др. - М.: Мысль, 1983. - Т.4. - С.53-294.
11. Аристотель. Об искусстве поэзии / Пер. В.ГАппельрота и комм. ФАПетровского. - Памятники мировой эстетической и критической мысли. - М.: Гослитиздат, 1957. - 183с.
12. История зарубежного театра. Театр Западной Европы.: учеб. для культ.-просвет. и театр. учебн. завед, ч.1 / Под общ. ред. проф. Г.Н.Бояджиева. - М.: Просвещение, 1971. - 360с.
13. Софокл. Трагедии / Пер. с древнегреч. С.Шервинского; Коммент. Н.Подземской. - М.: Искусство, 1979. - 456с.
14. Аристотель. Поэтика / Аристотель // Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Пер. М.Л.Гаспарова, Ред. АИ.Доватур и др. Прим. В.В.Би-бихин и др. - М.: Мысль, 1983. - Т. 4. - С.645-680.
15. Аристотель. Риторика / Пер. Н.Платоновой / / Античные риторики. Собр. текстов, ст-и, комм., общ. ред. ААТахо-Годи. - М.: Изд-во Моск. ун-т, 1978. - С.15-166.
16. Аристотель. Политика / Аристотель // Соч. в четырех томах / АН СССР, Ин-т философии; Пер. САЖебелёва. Ред. АИ.Доватур и др. Прим. В.В.Би-бихин и др. - М.: Мысль, 1983. - Т.4. - С.376-644.
References
1. Platón. Dialogi / Per. s drevnegrech V.N.Karpova. - SPb: Izd. Dom «Azbuka-klassika, 2007. - 448s.
2. Davydov YU.M. Trud i iskusstvo: izbrannyye sochineniya /YU.N.Davydov; sost. V.V.Sapov. - M.: Astrel', 2008. - 670 s.
3. Platon. Zakony. Kn. 2 / Platon / / Gosudarstvo. Zakony. Politik / Platon; pred. Ye.I.Temnogo. - M.: Mysl', 1998. -S.441-434.
4. Reznikov V.M. Problemy ob"yasneniya: ucheb. posobiye / Novosib. gos. un-t. - Novosibirsk, 2009. - 111s.
5. Chanyshev A.N. Aristotel'. - 2-ye izd., dop. - M.: Mysl', 1987. - 221s.
6. Aristotel'. Metafizika / Aristotel' // Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Per. A.V.Kubitskogo. Ob-shch. red. i vstup. st. V.F.Asmus. - M.: Mysl', 1976. - T.1. - S.63-367.
7. Aristotel'. Fizika / Aristotel' / / Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Red., perevod, vstup. st. i primech. I.D.Rozhanskiy. - M.: Mysl', 1981. - T.3. - S.59-262.
8. Aristotel'. Vtoraya analitika / Aristotel' / / Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Per. AV.Kubitskogo. Red. Z.N.Mikeladze. - M.: Mysl', 1975-1983. - T.2. - S.255-346.
9. Engel's F. Anti-Dyuring // Marks K., Engel's F. Soch. Izd. 2. - M.: Gos-politizdat, 1961. - T.20. - S.1-344.
10. Aristotel'. Nikomakhova etika / Aristotel' // Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Per. I.V.Braginskoy. Red. AI.Dovatur i dr. Prim. V.V.Bibikhin i dr. - M.: Mysl', 1983. - T.4. - S.53-294.
11. Aristotel'. Ob iskusstve poezii / Per. V.G.Appel'rota i komm. F.A.Pet-rovskogo. - Pamyatniki mirovoy este-ticheskoy i kriticheskoy mysli. - M.: Goslitizdat, 1957. - 183s.
12. Istoriya zarubezhnogo teatra. Teatr Zapadnoy Yevropy.: ucheb. dlya kul't-prosvet. i teatr. uchebn. zaved., ch.I / Pod obshch. red. prof. G.N.Boyadzhiyeva. - M.: Prosveshcheniye, 1971. - 360s.
13. Sofokl. Tragedii / Per. s drevnegrech. S.Shervinskogo; Komment. N.Pod-zemskoy. - M.: Iskusstvo, 1979. - 456s.
14. Aristotel'. Poetika / Aristotel' / / Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Per. M.L.Gasparova, Red. A.I.Dovatur i dr. Prim. V.V.Bi-bikhin i dr. - M.: Mysl', 1983. - T.4. - S.645-680.
15. Aristotel'. Ritorika / Per. N.Platonovoy // Antichnyye ritoriki. Sobr. tekstov, st-i, komm., obshch. red. A.A.Tak-ho-Godi. - M.: Izd-vo Mosk. un-t, 1978. - S.15-166.
16. Aristotel'. Politika / Aristotel' // Soch. v chetyrekh tomakh / AN SSSR, In-t filosofii; Per. SAZhebelova. Red. A.I.Dovatur i dr. Prim. V.V.Bi-bikhin i dr. - M.: Mysl', 1983. - T.4. - S.376-644.
УДК 00Г71"
Р.С.Гарифуллина, Ф.М.Сафин
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ФОРМИРОВАНИЯ ТУРИЗМА КАК НАУКИ
В статье рассмотрен ряд дискуссионных вопросов формирования науки о туризме, определения понятия «туризм». Отмечено, что научный анализ количественных и качественных изменений в сфере туризма пока еще отстает от современных требований. Утверждается, что туризм это не просто как социокультурный феномен, а деятельность, направленная на удовлетворение социально-культурных, экономических и духовных потребностей туристов. Дано авторское определение предмета науки о туризме.
Ключевые слова: понятие туризма, турист, туристский продукт, туристская дестинация.
Rezeda S. Garifullina, Fadbir M. Safin THEORETICAL ISSUES OF TOURISM FORMATION AS A SCIENCE
The article deals with a number of controversial issues of the formation of the science of tourism, the definition of "tourism". It is noted that the scientific analysis of quantitative and qualitative changes in the sphere of tourism is still lagging behind the modern requirements. It is stated that tourism is not just a socio-cultural phenomenon, but an activity aimed at meeting the socio-cultural, economic and spiritual needs of tourists. The author's definition of the subject of science of tourism is given.
Keywords: the concept of tourism, tourist, tourist product, tourist destination.
В XXI веке в нашей стране начался новый этап количественного и качественного развития туризма. Анализ хода реализации федеральной, региональной целевых программ по развитию внутреннего и вьездного туризма показывает, что, несмотря на сложности различного порядка -экономические, политические, финансовые, санкции и другие,- туризм в нашей стране характеризуется достаточно высокими темпами развития. Причем, темпы развития туристской отрасли страны, ее субъектов значительно превышают темпы роста национальной экономики. В частности, динамика таких важнейших статистических показателей туриндустрии как туристский поток и объем оказанных услуг в сфере туризма полностью подтверждают вышеизложенный вывод. Например, если взять Республику Татарстан, турпоток в республику в 2017 году по сравнению с 2016
