CC BY
46
УДК 355.231(47).072/.073
ПРЕПОДАВАТЕЛИ ВОЕННО-УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX в.: СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПОРТРЕТ
© А.Н. Гребенкин
В статье предпринимается попытка дать обобщенный социокультурный портрет преподавателей военных учебных заведений Российской империи в первой трети XIX в. Автор характеризует уровень образования преподавателей, особенности их служебной карьеры, материальную обеспеченность и манеру поведения. В статье делается вывод о том, что социокультурный облик преподавательского состава напрямую зависел от правительственной политики в области образования.
Ключевые слова: преподаватель; социокультурный облик; военно-учебное заведение.
Первая треть XIX в. стала переломной эпохой для российских военных учебных заведений. Быстрый рост их числа, унификация и регламентация учебно-воспитательной работы, тотальная милитаризация внутренних порядков, изгнание из стен заведений укоренившихся там в конце XVIII в. традиций Просвещения и энциклопедизма, пристальное внимание к военным учебным заведениям со стороны императора и высшего генералитета, видевших в них важный источник офицерских кадров для русской армии, - все это не могло не отразиться на социокультурном облике преподавательского состава.
При воссоздании социокультурного облика преподавателя военного учебного заведения Российской империи первой трети XIX в. необходимо учитывать динамику процесса изменения этого облика в течение полувека и специфику отдельных учебных заведений. Последняя, впрочем, в ряде случаев условна, ибо многие преподаватели параллельно работали в нескольких военноучебных заведениях; нередкими были и случаи перехода из одного заведения в другое.
Первое десятилетие царствования Александра I для преподавательского корпуса военных учебных заведений стало переходным периодом. С одной стороны, в начале XIX в. продолжалась педагогическая карьера сподвижников Ангальта и Мелиссино, помнивших традиции Просвещения, которые господствовали в кадетских корпусах в конце XVIII в., и не собиравшихся отказываться от старых идеалов. С другой стороны, немаловажным было влияние мероприятий Павла I, направленных на милитаризацию кадетских корпусов и изгнание из них духа гуманизма и
энциклопедизма. Наконец, решающим стало воздействие сподвижников самого Александра, и прежде всего П.А. Зубова, задумавшего коренную реформу военных учебных заведений, которая не могла не коснуться преподавательского состава.
Кто же преподавал в кадетских корпусах в начале столетия?
В Первом кадетском корпусе в 1803 г. был очень велик процент преподавателей, начавших службу в последней трети XVIII в. Как правило, это были превосходно образованные, умудренные опытом люди, заслуженные профессора: статский советник
Н.И. Фусс, академик высшей математики, сын архитектора, ранее служивший адъюнктом в Академии наук; статский советник Вольфганг Крафт - академик экспериментальной физики, сын профессора, с 1767 г. состоявший на службе в качестве адъюнкта Академии наук и с 1781 г. преподававший в корпусе; надворный советник Ф.И. Кнапп, выпускник университета при Академии наук и Академии художеств, преподававший в корпусе с 1776 г.; выпускники Академии художеств Н.К. Соколов, А.В. Долинский и др. [1].
Великолепный подбор преподавателей объяснялся тем, что в конце XVIII в. «еще не существовало в Петербурге университета, и потому все лучшие преподаватели избирали для своего педагогического служения 1-й кадетский корпус, всегда находившийся под особым покровительством наших государей... В прежние времена (т. е. в конце XVIII в. -
А. Г.) корпус пользовался многими из университетских прав, например, правом экзаменовать домашних учителей и иностранцев-гувернеров и выдавать им на право преподавания свидетельства» [2].
В целом, для Первого кадетского корпуса и в начале XIX в. была характерна высокая квалификация учителей. В 1803 г. там работало 28 учителей и 13 учительских помощников, причем все они имели классные чины. Среди них было 2 статских советника (Н.И. Фусс и В. Крафт), 6 надворных советников, 6 коллежских асессоров, 13 титулярных советников и капитанов и всего 1 губернский секретарь. Из 13 учительских помощников 11 имели чин 12-го класса и всего 2 - низший чин коллежского регистратора [1, л. 1-52].
Высок был и образовательный ценз преподавателей. Двое из них, как уже упоминалось выше, ранее были адъюнктами Академии наук; семеро окончили Академию художеств, трое - Первый кадетский корпус, пятеро - мещанское отделение (гимназию) при Первом кадетском корпусе, двое - корпус Чужестранных единоверцев, один - Артиллерийский и инженерный шляхетный корпус, один - духовную семинарию. У семи преподавателей образовательный ценз не указан; но все они, за исключением коллежского асессора 63-летнего П.А. Черкасова, были выходцами из Франции и Германии и преподавали свой родной язык.
Высоким образовательным уровнем могли похвастать и учительские помощники. 10 из них окончили мещанское отделение при Первом кадетском корпусе, были молоды (20-23 года) и могли рассчитывать на успешную карьеру. Лишь 3 учительских помощника (поляк Жансон, преподававший французский язык, и два выходца из солдатских детей, С.И. Понамарев и А.И. Воронцов) не получили никакого образования и, будучи в годах и имея на попечении большие семьи, вряд ли могли надеяться на продвижение по службе.
Второй кадетский корпус в начале XIX в. также отличался высококвалифицированными преподавателями. Среди них были: преподаватель «вышней математики» В.И. Вис-коватов, преподаватель физики и химии
В.В. Петров, профессор физики и академик Медико-хирургической академии, известный своими опытами с вольтовой дугой и сочинением «Собрание физико-химических новых опытов и наблюдений» (1801 г.). Преподавателем истории и географии был доктор философии Равич-Русецкий, обучением ка-
детов ситуации занимался Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстер-ской части полковник Фицтум [3].
К 1810-1811 гг. преподавательский состав значительно изменился. Так, в 1810 г. из вновь определенных в Первый кадетский корпус учителей лишь М.Е. Резанов обладал высоким научным авторитетом - выпускник Харьковского коллегиума и Санкт-Петербургской учительской гимназии, он состоял в Санкт-Петербургском педагогическом институте в должности профессора чистой и прикладной математики и имел награды за переводы учебных руководств [4]. Прочие же вновь поступившие в учителя лица были выпускниками Первого же кадетского корпуса и не обладали надлежащей педагогической подготовкой и практическим опытом преподавания. При этом старые преподаватели увольнялись один за другим. В том же 1810 г. по прошению был уволен преподаватель арифметики и геометрии с 23-летним стажем подполковник Гераков.
Во Втором кадетском корпусе в 18101812 гг. среди обучавших кадетов французскому и немецкому языкам встречаем лиц, положение которых, при поступлении их на службу, определяется следующими выражениями: «иностранец»; «находящийся не у дел»; «отставной подпоручик»; «служащий в экспедиции Государственного банка кассир»; «служащий в Департаменте министерства полиции» и пр. Не всегда были на высоте своего положения учителя и прочих предметов, особенно в нижних классах. Доказательством того же служат нередкие увольнения учителей «за болезненными припадками», под которыми приходится подразумевать излишнее пристрастие к вину.
В отсутствие директора Второго кадетского корпуса генерала Клейнмихеля заступивший на его место полковник Маркевич 7 ноября 1812 г. получил от тогдашнего петербургского обер-полицмейстера, И.С. Гор-голия, письмо такого содержания:
«Милостивый государь мой, Андрей Иванович. Учитель 2-го кадетского корпуса Екимов за пьянство и буйство неоднократно был взят здешнею полицией, который и ныне за таковое же поведение взят и представлен ко мне от пристава Васильевской части. Я, препровождая его при сем к вам, покорнейше прошу к исправлению его от дурного пове-
дения сделать ваше распоряжение» [3, с. 159160].
Падение образовательного уровня учителей сопровождалось ухудшением их материального положения. Положение офицеров было более-менее сносным. Капитан П.П. Черкасов, преподававший в Первом кадетском корпусе фортификацию и артиллерию, в 1810 г. получал 600 руб. в год и за отличную службу в том же году был удостоен увеличения годового жалованья на треть [4, л. 12]. Штатскому же учителю жалованье выплачивалось в сумме от 222 до 375 руб. в год, в зависимости от преподаваемого им предмета и класса, в котором он преподавал. Причем русские учителя получали в 2-3 раза меньше, чем иностранцы. В Военно-сиротском доме учитель немецкого языка имел за 15 часов 900 руб. в год, а учитель русского языка за 18 часов получал 300 руб. в год [5].
В начале XIX в. штат преподавателей и в военных, и в гражданских учебных заведениях часто совпадал (преподаватели совмещали работу в нескольких местах из-за небольшого жалованья). Это относилось и к профессорам. Например, по сведениям на 1812 г. по Пажескому корпусу, большинство преподавателей работало в разных военно-учебных заведениях: «Учитель Василий Стуковский служит в Морском корпусе, откуда получает жалованье 400 рублей, учитель Козьма Горбунов служит в Морском корпусе, откуда получает жалованья 700 рублей. Профессор математики, коллежский асессор Матвей Резанов служит, кроме Пажеского корпуса, в Педагогическом институте, получая там жалованья по 600 р. в год, учитель Иван Горяи-нов служит в армейской семинарии, откуда получает жалованье 300 рублей» [6].
Бедность учителей, их низкий социальный статус не позволяли им завоевать авторитет в глазах воспитанников. Часто наставники будущих офицеров являлись на занятия в рваной одежде и худых сапогах. Н.В. Вохин, выпускник Второго кадетского корпуса, учившийся в нем в 1801-1807 гг., вспоминал, что учителя нижних классов были «люди добрые и знающие», но некоторые из них настолько бедны, что «дозволяли кадетам наполнять пустые учительские карманы кусками хлеба, мяса, каши и масла в бумажках» [7]. Насмешки со стороны воспитанников, приниженное положение перед лицом на-
чальства - все это отнюдь не прибавляло педагогу очков и способствовало распространению пренебрежительного отношения к учебе.
После Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов произошло почти двойное увеличение числа подразделений русской армии, что потребовало соответствующего пополнения армии офицерами и привело к значительному расширению системы кадетских корпусов [8]. Однако реформирование системы подготовки преподавательских кадров для старых и вновь образованных военно-учебных заведений не поспевало за быстрым ростом числа кадетских корпусов, и поэтому постановка учебной части была далека от совершенства ввиду катастрофической нехватки специалистов, особенно в провинции.
Лучшие педагогические кадры были сосредоточены в столичных заведениях. В Первом кадетском корпусе в 1831 г. служили 21 учитель и 2 учительских помощника [9]. Как и в начале века, большая часть учителей находилась в чинах IX, VIII и VII классов по Табели о рангах (соответственно 4, 1 и 10 человек). Статский советник был один, коллежский советник - также один. Учительские помощники имели низший чин коллежского регистратора.
Налицо резкое изменение образовательного ценза учителей. Если в начале века лидировали выпускники Академии художеств и гимназии при Первом кадетском корпусе, то к началу 30-х гг. на первое место выдвинулся Главный педагогический институт (он был образован в Петербурге в 1816 г. на базе реорганизованного Петербургского педагогического института, существовавшего с 1804 г.) -его выпускниками были 4 учителя. Мещанское отделение при Первом кадетском корпусе сохранило свои позиции (также 4 выпускника). Кроме того, среди учителей оказались выпускники Дерптского университета, Горного кадетского корпуса, Санкт-Петербургской гимназии, Академии художеств и отделения военных кантонистов при Первом кадетском корпусе. Любопытно, что бывших кадетов Первого кадетского корпуса среди учителей не было; все оставленные в корпусе выпускники служили не на учительских должностях.
Как и прежде, среди тех, кто не имел специального образования, преобладали выходцы из Франции и Германии - учителя
иностранных языков И.И. Лемсон, А.Ф. фон Штейн, К.П. Фулон, Д.К. Сеже, П.Ф. Руссель, А.В. Динокур, В.П. Розенкранц. Некоторые учителя были из числа пленных французов (например, титулярный советник К.П. Фулон) [9, л. 13об.].
Многие учителя работали в нескольких учебных заведениях, не обязательно военного ведомства. Статский советник И.Н. Вольмут работал в своей alma mater Горном кадетском корпусе, надворный советник Д.М. Драни-цын - в Пажеском корпусе, титулярный советник Д.К. Сеже - в Обществе благородных девиц [9, л. 13об.]. Надворный советник А.Ф. фон Штейн не только преподавал немецкий язык кадетам, но и служил в Департамента государственных имуществ помощником начальника чертежной [9, л. 11об.].
Формулярные списки преподавателей за 1835 г. [10] позволяют выявить еще 5 учите -лей, по неизвестной причине не упомянутых в документах за 1831 г.
Учитель математики Петров в детстве находился в числе военных кантонистов Первого кадетского корпуса; по окончании Главного педагогического института с 1823 г. был учительским помощником в Первом кадетском корпусе, а в 1833 г. стал учителем. Учитель французского языка поручик А.И. Генг-лез служил в Первом кадетском корпусе с 1825 по 1835 гг. Коллежский регистратор Г.И. Леве с 1825 г. занимал в Первом кадетском корпусе должность учителя немецкого языка. Штабс-капитан В.Г. Гудим преподавал в Первом кадетском корпусе с 1831 г. Подполковник Е.И. Сивербрик, выпускник Первого кадетского корпуса, служил в Первом кадетском корпусе с 1820 г., обучая кадет фехтованию, тактике, правилам строевой, лагерной и гарнизонной службы.
С 1820 г. в кондуитных и формулярных списках иногда указывались сведения о познаниях того или иного офицера или учителя. Формулировки были стандартными: те, кто окончил учебное заведение, обладали разнообразными знаниями. Например, подполковник А.М. Стражев, окончивший в 1815 г. Второй кадетский корпус, был аттестован так: «грамоте по-российски умеет, по-немецки и французски разумеет, науки геометрию, тригонометрию, конические сечения, алгебру, высшие вычисления, механику, артиллерии, фортификацию, историю, гео-
графию, рисовать и чертить планы» [11]. Познания же тех, кто не имел за плечами курса кадетского корпуса или иного учебного заведения, были весьма скромны. В 1820 г. поручик С.Ф. Лютинский, участник сражений под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, получил следующую аттестацию: «российской грамоте, по-немецки и рисовать знает» [11, л. 38].
К 1825 г. все офицеры военно-учебного ведомства получили преимущество в один чин перед армейскими, сравнявшись таким образом по старшинству с офицерами-артиллеристами и инженерами [8, с. 52]. Однако материальное положение педагогов (особенно тех, кто не имел офицерского чина) по-прежнему оставалось тяжелым.
В 1814 г. во Втором кадетском корпусе учителям платили: «надворному советнику Дмитриеву за обучение кадет. по-российски читать из 450 р. и добавочных за долговременную и беспорочную службу из 200 р., всего 650 р. в год; коллежскому регистратору Шишмареву за обучение кадет по-российски читать из 200 р. в год; подполковнику Ефимову за обучение кадет артиллерии из 650 р. и геометрии из 650 р. в год; титулярному советнику Шулепову за обучение вышней математике из 600 р. в год» [3].
Бывший воспитанник Второго кадетского корпуса, обучавшийся в нем в 1822-1832 гг., вспоминал: «. был у нас учитель немецкого языка, Гр...н, вероятно, человек очень бедный, ибо приходил в класс одетый крайне неопрятно: иногда с разорванными локтями, а иногда в сапогах, из которых выглядывали пальцы... Были и такие учителя, которые собирали с кадет дань медными пуговицами, говоря, что это годится на самовар, или булками, которые, нимало не конфузясь, увязывали в платки» [12]. В Военно-сиротском доме «учитель арифметики Иноземский, тогда уже дряхлый, беззубый старик. постоянно старался разжалобить кадет своей бедностью, и кадеты собирали ему сальные огарки и куски хлеба, а Иноземский все брал, всякое даяние для него было благо» [13].
От нужды не были застрахованы даже заслуженные преподаватели. Профессор российской словесности Иванов, преподававший в Первом кадетском корпусе с 1812 г., в 1830 г. был удостоен высочайшего внимания именно по причине своей вопиющей нищеты. Николай I встретил Иванова в морозный зимний
день на Невской набережной. Профессор, отдавший шинель в починку, шел из корпуса, одетый в один сюртук, и дрожал от холода. Император, отправив Иванова на гауптвахту обогреться, навел о нем справки (отзывы начальства были более чем положительными) и повелел не только выдать профессору теплую шинель, но и удвоить ему жалованье [14].
Подобная ситуация была типичной, т. к. на учителей не распространялись льготы и привилегии, которыми обладали государственные служащие. Вот почему, умирая, педагоги зачастую оставляли свои семьи в полной нищете. Учитель Пажеского корпуса Ле-льо, прослужив верой и правдой 33 года, «оставил жену с тремя малолетними детьми в самом бедственном положении, без всякого пропитания», и вдова его вынуждена была ходатайствовать о назначении пособия и определении сына в Царскосельский благородный пансион на казенный счет [6, с. 89].
В таких условиях военные учебные заведения оказались наводнены разного рода случайными людьми, не обладавшими специальными познаниями и не имевшими ни малейшей склонности к преподавательской деятельности.
В 1820-е гг. в Первом кадетском корпусе, по воспоминаниям одного из бывших кадетов (его записки послужили основой для рассказа Н.С. Лескова «Кадетский малолеток в старости»), преподавательский состав был из рук вон плох: «Учителя у нас были, большей частью, из кантонистов, которых только переодели в форменные фраки. Это были карикатуры на педагогов и иного от них ждать было невозможно. Тот, который преподавал арифметику, и Олкин, который учил рисованию, были чистые шуты гороховые» [15]. Дело доходило до того, что директор корпуса М.С. Перский был вынужден сам замещать нерадивых учителей, ибо «особенно часто случалось... что они бывало запьянствуют и не являются в классы. Тогда вместо каждого из них, где поспевал, садился сам Перский, а провинившихся пьяниц потом наказывал». Наказание было своеобразным -протрезвевших горе-наставников в солдатских шинелях на глазах у воспитанников заставляли мести двор.
В Московском кадетском корпусе в начале 1830-х гг. преподавателями были корпусные офицеры; «ученость их была весьма
сомнительна, почему и выезжали они больше на щелчках, да на толчках. Поверки познаниям и учительским способностям их тогда никакой не было, а потому попасть в преподаватели было очень легко - была бы только охота» [16]. Некий капитан Ф-р 1-й, «человек бездарный во всех отношениях», читал русскую грамматику слово в слово по учебнику и даже не помышлял о расширении собственного умственного кругозора. Впрочем, стимула к этому у него не было, ибо в то время «высшее начальство на жалованье, выдаваемое корпусным офицерам за преподавание наук, смотрело, как на сердобольное пособие» [17].
Как сообщал в 1834 г. член Совета о военно-учебных заведениях И.М. Фовицкий, учителя в своей массе - «такая посредственность, что строгим требованиям звания [учителя] не удовлетворяют»; «если в корпусе появятся два-три хороших преподавателя, их обычно переманивают на лучшие места». 2-й Кадетский корпус в Петербурге «с трудом удовлетворяет свою потребность в учителях потому только, что удален от средины города», а Московский корпус «не может иметь даже посредственных учителей». В провинции же, по словам генерала Сиверса, вообще было «невозможно находить хороших учителей» [18].
Л.М. Жемчужников, учившийся в Первом кадетском корпусе в 1830-х гг., вспоминал: «Учитель русского языка Орешников был рыженький, в коротких штанах с пятнами, из кантонистов. Каждый почти раз приходил он в класс подпивши и, бывало, уговаривал нас сидеть тише, когда слышал, что вдали на галерее скрипит дверь, из боязни, чтобы инспектор, услыхав шум, не вошел. Он таинственно произносил, указывая на дверь: «Господа, дверь скрипит; инспектор идет!» - и при этом облизывался» [19].
В особенно тяжелой ситуации оказалось преподавание иностранных языков. Первопричиной здесь была личность учителя, которым, как правило, был иностранец, случайно оказавшийся в России и обладавший лишь одним «богатством» - знанием своего природного языка. Большая часть преподавателей французского языка рекрутировалась из осевших в России солдат Великой армии, которых кадеты презрительно именовали «барабанщиками», не ставили ни в грош и
беспрестанно травили, пользуясь приниженностью бывших французских солдат и тем, что они плохо знали русский язык. Не меньшим презрением были окружены преподававшие немецкий язык выходцы из германских государств - «колбасники», по корпусной терминологии.
Необходимо отметить, что своим поведением преподаватели-иностранцы еще
больше усугубляли собственное положение. Так, в Первом кадетском корпусе учитель французского языка Миранд, - разумеется, «бывший барабанщик» - был крайне груб и поддерживал дисциплину в классе с помощью палки, которой неистово стучал по полу. Его отношение к воспитанникам было более чем предвзятым и зависело от настроения: «Однажды он явился очень серьезный и подпивши, вынул из кармана кошелек, высыпал монеты на кафедру, отсчитал, сколько, и по числу их выставил в классном журнале для отметок столько же нулей, ни у кого не спрашивая урока, подремал, походил по классу и ушел» [19].
Разумеется, руководство не могло не знать истинного положения вещей. Стремление привлечь на службу в кадетские корпуса лучшие педагогические кадры и обеспечить им высокую социальную защиту привело к принятию в 1836 г. нового «Положения о службе по учебной части при военно-учебных заведениях сухопутного ведомства» [20], согласно которому учителя были приравнены к чиновникам и стали пользоваться большими преимуществами, нежели прежде. Эти меры привели к тому, что в 40-е гг. в большинстве военно-учебных заведений произошел «переворот» в постановке учебного дела, и случайные люди были вытеснены из корпусов квалифицированными педагогами.
1. Послужные списки офицерского звания чинам. 1803 г. // РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 4104. Л. 2об.-8об.
2. Кропотов Дм. Несколько сведений о Рылееве. По поводу записок Греча // Русский вестник. 1869. № 3. С. 233.
3. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. 1712-1912: в 2 т. СПб., 1912. Т. 1. С. 159.
4. Об определении и увольнении офицеров и учителей из корпуса и о прочем // РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 4325. Л. 23об.
5. Алпатов Н.И. Учебно-воспитательная работа в дореволюционной школе интернатного типа. М., 1958. С. 53.
6. Аурова Н.Н. Система военного образования в России: кадетские корпуса во второй половине XVIII - первой половине XIX века. М., 2003. С. 87.
7. Записки генерал-майора Н.В. Вохина // Русская старина. 1891. № 3. С. 549-550.
8. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 2003. С. 128.
9. Формулярный список о службе учителей 1-го кадетского корпуса. Октября 22 дня 1831 года // РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 187. Л. 1об.-27об.
10. Формулярные списки преподавателей. 1835 г. //
РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 189.
11. РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 183. Л. 38.
12. Воспоминания бывшего воспитанника 2-го Кадетского корпуса // Военный сборник. 1861. № 7. С. 150-151.
13. Кадетский быт двадцатых-тридцатых годов. 1826-1834 гг. (отрывок из воспоминаний генерал-лейтенанта В. Д. Кренке) // Исторический вестник. 1882. № 4. С. 122-123.
14. Рассказы, заметки и анекдоты из записок Е.И. Львовой // Русская старина. 1880. № 3.
С. 637-638.
15. Лесков Н.С. Кадетский малолеток в старости (К истории «Кадетского монастыря») // Исторический вестник. 1885. № 4. С. 114.
16. Корсаков А.Н. Воспоминания московского кадета // Русский архив. 1882. № 1. С. 373-374.
17. Краткий отчет о положении и ходе ВоенноУчебных заведений в двадцатипятилетнее царствование Императора Николая. СПб., 1850. С. 153.
18. Кочаков Б.М. Педагогические кадры военноучебных заведений в царской России // Труды Высшего военно-педагогического института им. М.И. Калинина.. Л., 1947. Т. 2. С. 156.
19. Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. 1830-1850 гг. // Вестн. Европы. 1900. № 11. С. 55.
20. ПСЗ. Собрание второе. Т. 11. № 9712.
Поступила в редакцию 15.04.2009 г.
Grebenkin A.N. Teachers of military schools of Russian empire in the 1st third of the XIX century: social and cultural portrait. This article makes an attempt to show the generalized social and cultural portrait of the teachers of military schools of Russian Empire in the 1st third of the XIX century. The author characterizes the educational level of the teachers, the peculiarities of their career, their wellbeing and the manner of their behavior. The conclusion made in this article is that social and cultural appearance of the teachers was directly determined by the governmental policy in the sphere of education.
Key words: teacher; social and cultural appearance; military school.
