CC BY
25
Начало становления системы военного образования в России приходится на первую четверть XVIII века - эпоху правления Петра I. Именно в это время в России среди преподавателей стали преобладать иностранцы. Тем не менее, император в отношении иностранцев придерживался четкой позиции: там, где создавалась возможность заменить иностранца русским, такая замена производилась немедленно. В то же время как Петр I, так и последующие монархи бережно относились к тем иностранцам, которые проявили себя с лучшей стороны и приносили несомненную пользу государству. Золотой век российской государственности в период царствования Екатерины II не обошел прогрессивными нововведениями и военную школу. Так, в 1783 г. в качестве наставления для преподавателей в корпусах была издана книга под названием «Руководство учителям первого и второго классов народных училищ Российской империи, изданное по высочайшему повелению царствующей императрицы Екатерины II» [1, с. 84]. В этой книге впервые в России было сказано о звании, качествах и поведении учителя, о том, как следует поступать с учениками сообразно с их индивидуальными способностями. С целью привлечения лучших людей для преподавания в кадетских корпусах в новый устав (1784) была введена глава «О правах учителей и учащихся». Указывая, что всякое учение будет считаться неуспешным, если наряду с развитием ума не будет прилежного старания об исправлении сердца, Устав говорит, что «первой обязанностью каждого учебно-воспитательного заведения является именно забота о том, чтобы из своих питомцев сделать добродетельных граждан. Достичь этого можно было только при тщательном отборе учительского персонала» [2, с. 67-68]. Сравнивая и анализируя комплектование вузов педагогическими кадрами во времена Петра I и в период царствования Екатерины II следует отметить следующее:
1) была проведена коренная замена иностранцев на русских преподавателей;
2) возросли требования к подготовленности преподавательского состава, соответственно, возросли качественные показатели профессионального уровня педагогов. И как результат - офицерский корпус в России в первой половине XIX в. представлял собой наиболее образованную часть общества. Например, из 120 декабристов 50 были воспитанники вузов. Пажеский корпус закончили Норов, Ивашев, П. Пестель, В. Голицын, Свистунов. В Морском корпусе учились Михаил, Николай, Петр Бестужевы, Арбузов, Мусин-Пушкин, Акулов, Вишневский, Борисов II, Тютчев. В Первом и Втором Петербургских кадетских корпусах учились К. Рылеев, Аврамов, Шакирев и другие. Воспитанниками Царскосельского лицея были В.К. Кюхельбекер и А.С. Пушкин. К началу XIX в. были сформулированы основные требования к воспитателю. Они включали в себя личностные качества (качества ума, сердца, характера, благовоспитанность, практическое здравомыслие, житейскую опытность); знание явлений физической и душевной жизни детей и юношей, требований офицерской службы, духовной природы каждого воспитанника как отдельной личности, с преобладающими чертами характера и воззрениями; умения и способности (подчинять воспитанников своему влиянию, верно оценивать их пороки, заблуждения и слабости, вовремя принимать меры к исправлению кадетов).
Пожалуй, первым учебным заведением, готовящим профессиональных преподавателей для военно-учебных заведений, был Военно-учительский институт, открытый в 1827 г. при Санкт-Петербургском батальоне военных кантонистов. По Уставу в нем должно было обучаться 60 человек «отличнейших по умственным способностям кантонистов». Институт готовил преподавателей по арифметике, русской и немецкой словесности, географии, истории, естественной истории, алгебре, геометрии, физике, химии, механике, рисованию, ситуации (в нынешнем понимании по «логике»), архитектуре и военно-уголовному праву. Набор предметов впечатляет, т.е. преподаватель готовился стать специалистом в области сразу нескольких (и не обязательно близких) наук. Срок обучения составлял 4 года. Интересно, что после окончания этого учебного заведения лица, получившие звание учителя, должны были оставаться в этом институте, но уже в качестве преподавателя своего предмета. Это была своеобразная (и первая в истории) ординатура (по современной оценке). За эти два года они должны были получить навыки педагога, овладеть методикой преподавания. После этой двухлетней ординатуры новые преподаватели распределялись для службы по военно-учебным заведениям с обязательством прослужить в звании учителя 15 лет. Те, кто прилежания и умений не проявил, получал звание аудитора и приспосабливался к различного рода технической работе в системе военного ведомства [3, с. 22]. Нам трудно судить о качестве подготовки этих специалистов, но,
вероятно, оно было достаточным, так как их охотно принимали на работу в различные военно-учебные заведения того времени. Несколько позднее (1835) при корпусах были учреждены «Воспитательные комитеты» из числа корпусных офицеров и старших учителей (наставников-наблюдателей). Цель учреждения этих комитетов, как она формулировалась в приказе, заключалась в том, чтобы «единодушным действием всех без исключения лиц, коим доверено воспитание, как физическое, так и нравственное и умственное, стремиться достичь, возможно, лучшего результата воспитания» [3].
Следует отметить, что жизнь и быт в кадетских корпусах России находились в прямой зависимости от внутриполитической обстановки в стране. После восстания декабристов Николай I ужесточил порядки в вузах. При этом заметно ухудшился состав их преподавателей и воспитателей. Поскольку преподавателям гражданских учебных заведений был предоставлен целый ряд льгот (преимущество в получении следующего гражданского чина, повышение пенсий и окладов), произошел отток хороших, опытных преподавателей из кадетских корпусов в народные училища.
Положение дел несколько изменилось с назначением на должность начальника штаба вузов Якова Ивановича Ростовцева. Полковник Ростовцев принялся за улучшение учебно-воспитательного процесса в кадетских корпусах, справедливо рассудив, что, прежде всего, нужен сильный преподавательский состав. По его предложению для привлечения в вузы наиболее подготовленных офицеров и преподавателей оклады стали приравниваться к высоким в те времена окладам артиллерийских офицеров. Чтобы поднять престиж службы в вузах, туда стали приглашать офицеров и генералов из гвардейских частей. Были введены более высокие оклады и для гражданских педагогов. Преподавательская работа стала считаться государственной службой, и соответственно всем преподавателям присваивались определенные классные чины. Оклады содержания преподавателей и воспитателей продолжали расти и в последующее время. Они, как правило, были выше, чем у офицеров в воинских частях (за исключением гвардии) и в гражданских учебных заведениях. «Оклад» состоял из трех частей: «жалованья», «столовых денег» (т.е. на питание) и денег на наем прислуги. Отличия в оплате труда в училищах различных регионов объяснялись разными ценами на продукты питания и стоимостью труда прислуги. Естественно, в столицах подобные расходы были выше. Были разработаны и специальные правила награждения преподавателей орденами, присвоения им очередных классных чинов. В систему военно-учебных заведений привлекались университетские профессора и преподаватели, которые или совмещали свою основную работу с деятельностью в кадетских корпусах (например, адъюнкт-профессор Петербургского университета Д.И. Менделеев преподавал химию во Втором кадетском корпусе), или полностью переходили в вузы.
Большое значение придавал Я. Ростовцев подбору директоров кадетских корпусов. Например, в основном положительно отзываясь об одном из них, он писал своему непосредственному начальнику - великому князю: «Меня мучает в Н. вспыльчивость, нерешительность и непомерный страх ответственности; кроме того, какая-то странная боязнь в присутствии государя и Вашем, которую я боюсь, чтобы он невольно не передал и детям» [4, с. 57].
Генералы штаба вузов периодически направлялись на временные должности директоров кадетских корпусов. И в этом был глубокий смысл. Во-первых, руководство штаба получало реальную возможность, что называется, окунуться в повседневную жизнь кадетских корпусов, посмотреть на практике, как внедряются в учебно-воспитательный процесс их инструкции и рекомендации, выяснить необходимые направления в дальнейшей работе, а во-вторых, штатные директора кадетских корпусов на это время прикомандировывались к штабу, что также было полезно для расширения их кругозора.
Эту практику Я.И. Ростовцев начал с себя. Так, он в 1841 г. вступил во временное командование Вторым кадетским корпусом, штатный директор которого убыл в годичный отпуск. Вот что писал об этом времени один из бывших кадетов: «Ростовцев изменил систему: вместо строгих мер, способствующих больше ожесточению и грубению чувств, нежели к смягчению их, он начал употреблять самые кроткие меры. Для достижения благой цели - нравственного перевоспитания кадет необходимо было представить в смешном виде тех кумиров, которым поклонялись кадеты, снять с них лучезарные ореолы, показать всю нелепость корпусных заблуждений, резкой чертой
отделить благородное от низкого, ложь от истины. Ростовцев ласковым обращением с воспитанниками поселил в них доверенность к себе и убеждение, что все, что он и делает, все для их пользы... Каждому из кадет Я. Ростовцев предоставил писать к нему письма и излагать в них свои нужды и желания, и все, о чем просили его кадеты, он старался исполнить. Таким образом, Ростовцев достиг того, что воспитанники смотрели на него более как на друга, нежели как на начальника. В некоторых своих приказах по корпусу Ростовцев анализировал причины дурных поступков кадет, и большей частью оказывалось, что они происходили не от испорченности сердца, а от заблуждений и предрассудков. Так, грубость - от боязни, чтобы вежливость не назвали лестью; нелюдимость и одичалость - чтобы резвость и приветливость не сочли малодушием. Кадеты сами ужаснулись, до каких диких явлений доводят их заблуждения и предрассудки, и многим из них становилось совестно за самих себя. Таким образом, Ростовцев вооружился против всех заблуждений и идеалов кадет, но вооружился убеждением и кротостью, а не розгами, он дал возможность самим кадетам произвести суд над своим невежеством и предрассудками, представив их во всей безобразной наготе» [5, с. 415417]. В этом ясно просматривается переориентация в понимании педагогического процесса от системы мер прямого воздействия к представлению о нем как о целостном процессе, включающем как деятельность педагога, так и деятельность воспитанников.
Наиболее полно целевое назначение образования кадетов выражено в «Наставлении для образования воспитанников военно-учебных заведений», утвержденном 24 декабря 1848 г. [6]. Оценивая работу, проделанную Я.И. Ростовцевым, Совет о военно-учебных заведениях указывал:
«1. Цель воспитания кадета ... обозначена ясно, отчетливо, в высшей степени религиозно-нравственно и патриотически.
2. Вузам поставленно в обязанность приготовлять не чисто ученого, не собственно светского человека, а честного и образованного члена семейства и государства, верноподданного и офицера, постигающего сознательно прямые обязанности будущего своего назначения.
3. Основа всего воспитания и учения укреплена на развитии нравственном и умственном, а не на труде одной памяти.
4. Все преподавание проникнуто любовью к Вере, Государю, России, Закону и Долгу.
5. Все науки освобождаются от схоластики, от утопических гипотез и предметов придаточных, вредящих способностям учащихся и направлению их воспитания».
Но авторы этой оценки (рецензии) ясно понимали разницу между намерением, задачей, идеалом и реальностью. Поэтому далее они пишут: «Совет опасается только одного, что нелегко отыскать ученых по каждой науке, которые были бы в состоянии осуществить, в скором времени, все новые и высокие мысли в сих инструкциях изложенные, но если бы это закончилось, то инструкции сии, тотчас же по их утверждении, принесут уже неисчислимую пользу; они покажут: каждому преподавателю - как учить; каждому инспектору классов - чего от каждого преподавателя требовать; каждому директору и вообще каждому начальнику... как повторять объем, дух, направления и методу преподавания в каждом ВУЗе» [6, с. 6-8]. «Христианин, верноподданный; русский; добрый сын; надежный товарищ; исполнительный; терпеливый и расторопный офицер - вот качества, с которыми воспитанники ВУЗов должны переходить со школьной скамьи в ряды императорской армии, с чистым желанием отплатить Государю за его благодеяния честною службою, честною жизнию и честною смертию» - так характеризовал идеальную цель образования кадетов Я.И. Ростовцев [6, с. 2-3].
Тем не менее, несмотря на указания руководящих документов, усилия главного штаба вузов, привлечение добросовестных, хорошо подготовленных специалистов шло медленно, и требование, чтобы «только люди истинно достойные, с чистой нравственностью, с познаниями и способностями к воспитанию были допущены к военной должности воспитателей», часто не исполнялось. Командный и преподавательский состав по-прежнему часто не пользовался авторитетом у кадетов, т.к. в основном это были ремесленники в худшем понимании этого слова, а не специалисты. Строевые офицеры, перейдя в разряд воспитателей, не изменяли свои старые привычки и представления и смотрели на кадетов (часто еще детей), как на плохих солдат. Они не понимали детской и юношеской психологии, а иногда просто не любили воспитуемых. Один из начальников Пажеского корпуса на заседании Педагогического комитета в начале 1905-1906 учебного года отмечал: «1) прежде всего надо любить кадет и дело, которому служишь. Между тем, к сожалению, я знаю факты, которые
противоречат этому положению. Не могу отделаться от впечатления, которое получил несколько лет назад, прислушавшись к разговору четырех воспитателей одного из корпусов, которые отзывались о кадетах ужасно, наделяя их эпитетами не только шалунов, но и негодяев, каторжников. На мое замечание, что при таких взглядах на детей служить делу воспитания их совсем нельзя, я получил ответ, что чужих детей любить нельзя. - А, по моему мнению, если нельзя любить детей, то и нельзя служить при деле воспитания их. 2) К службе надо относиться добросовестно, отдавая ей возможно больше времени. Знаю, как это трудно, но это необходимо: воспитывающим детей надо тянуть свою лямку одинаково при всевозможных условиях, - и в будни, и в праздники, и на глазах начальства, и за глазами. Между тем, и я знаю примеры печальные: наступают праздники Рождества Христова, и воспитатели иные пропадают нередко на все три недели» [7, с. 366]. Вот почему будущий военный министр Д.А. Милютин имел полное основание записать в своем дневнике в 1840 г.: «Наши офицеры образуются совершенно как попугаи, до производства их они содержатся в клетке. И беспрестанно толкуют им: «Попка, налево кругом!» - и попка повторяет это... Когда же попка достигает того, что твердо заучит все эти слова и притом будет умело держаться на одной лапке... ему одевают эполеты, отворяют клетку и он вылетает из нее с радостью, с ненавистью к своей клетке, к прежним своим наставникам» [8, с. 141]. Что касается преподавателей (учителей), то здесь положение в иные времена было вполне удовлетворительным. В частности, во второй половине 50-х гг. XIX в. в значительной степени благодаря мерам, принятым Я. Ростовцевым, удалось улучшить преподавательские кадры военно-учебных заведений. Без преувеличения можно отметить, что в некоторых военных гимназиях преподавали лучшие педагоги того времени: Н.Н. Алексеев, К.К. Сент-Илер, И.Ф. Рашевский, Д.Д. Семенов, Л.Н. Модзалевский и другие. Сам К.Д. Ушинский печатал свои статьи на страницах «Педагогического сборника» - органа военного ведомства. Так, например, в ряде номеров «Педагогического сборника» была напечатана статья К.Д. Ушинского «Главнейшие черты человеческого организма в приложении к искусству воспитания». Замечательные педагоги-воспитатели были, конечно, не только в столичных военно-учебных заведениях. К настоящим наставникам, любимцам кадетов можно отнести учителя математики, ротного офицера и помощника Инспектора классов в Петровском Полтавском кадетском корпусе Дудышкина, который проработал там 23 года. Начальник училища барон Е. Врангель так характеризовал этого педагога: «...вменяю в приятную обязанность изъявить ему сердечную признательность за полезные для заведения труды его и, в особенности за то прекрасное основание, которое умел дать воспитанникам вверяемом ему надзором. Благодарю его искренно и за те утешения, которые я имел, видя постоянно во всех его действиях и образованный ум, и теплоту сердца, и то благородное стремление на пользу вверенных ему детей, которое нередко заставляло забывать и слабое состояние своего здоровья. Отрадно было мне видеть, до какой степени капитан Дудышкин любил, следил и изучал каждого из своих воспитанников. Отрадно было видеть плоды его родственного участия и попечительности - многие из них в течение нескольких месяцев изменились неузнаваемо к их пользе, как в нравственном отношении, так и в прилежании к наукам» [9, с. 56-57]. В столичных, а иногда и в других училищах, начальниками различных подразделений работали, как правило, офицеры в высоких чинах. Например, в Павловском военном училище в 1863-1864 гг. учебную часть возглавлял генерал-майор П.В. Домерщиков, потом его сменяли лица в звании полковника. Даже библиотекарем в указанные годы работал подполковник. Все батальонные командиры были полковниками, начальниками училища были только генералы, в том числе и будущий военный министр П.С. Ванновский [10, с. 700-710]. Во 2-м кадетском корпусе в Санкт-Петербурге в период с января 1854 г. по 1856 г. преподавал словесность известный революционер-народник Н.Г. Чернышевский. В его послужном списке отмечалось: «В походах, штрафах, под судом и следствием не был; аттестован способным и достойным». Н.Г. Чернышевский был, действительно, «способным и достойным» преподавателем, но он имел другое, отличное от официального, мировоззрение, за что и был уволен из корпуса.
Практически весь XIX век, особенно после восстания декабристов, власти обращали самое пристальное внимание на нравственную и политическую благонадежность педагогического состава военно-учебных заведений. На основании положения Комитета министров от 26 мая 1867 г. на работу в военно-учебные заведения не принимались лица, отрицательно зарекомендовавшие себя на предыдущем месте службы. Для этого Министерство народного просвещения ежегодно рассылало
начальникам учебных округов специальные циркуляры, в которых указывались фамилии этих лиц и проступки, которые они совершили (своеобразные «черные списки»). Так, 14 января 1884 г. в Главное управление военно-учебных заведений из Министерства народного просвещения было отправлено конфиденциальное письмо, и в нем сообщалось, «что при увольнении от должности преподавателя французского языка в псковской гимназии, статского советника Лорана, оказавшегося слабым преподавателем, обнаружилось, что Лораном взяты были у некоторых учеников гимназии, под различными предлогами карманные часы и отданы им под залог за деньги. Сообщая об этом, прошу сделать распоряжение о недопущении Лорана на учебную службу» [11]. Письмо было подписано министром народного просвещения И. Деляновым.
Таким образом, исторический опыт свидетельствует, что система обучения в вузах дореволюционной России была организована на достаточно высоком уровне, соответствовала требованиям того времени, предъявляемым государством к армии, и в лучших своих частях может быть использована при совершенствовании образовательного процесса в закрытых учебных заведениях интернатного типа современной России.
Литература
1. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. СПб., 1912.
2. Геленковский П.А. Воспитание юношества в прошлом. СПб., 1907.
3. Петров П.В. Военно-учебные заведения в царствование Николая I // Главное управление военно-учебных заведений: Исторический очерк. СПб., 1902. Т. 2.
4. Столетие военного министерства. 1802-1902 гг. СПб., Ч. 2.
5. Военный сборник. СПб., 1862. № 4. Т. 24.
6. Ростовцев Я.И. Наставление для образования воспитанников военно-учебных заведений: Выс. утв. 24 дек. 1848 года. СПб., 1849.
7. Педагогический сборник. 1906. № 4.
8. Милютин Д.А. Дневник Д.А. Милютина. М., 2009.
9. Павловский И.Ф. Исторический очерк Петровского Полтавского кадетского корпуса (18401890). М., 1890.
10. Петров А.Н. Исторический очерк Павловского военного училища, Павловского кадетского корпуса и Императорского военно-сиротского дома. 1798-1898. СПб., 1898.
11. РГВИА. Ф. 725. Оп. 22. Д. 63. Л. 2.
