CC BY
93
Вестник Омского университета. Серия «Право». 2016. № 2 (47). С. 188-191.
УДК 343
ПРАВОСУДИЕ И КОРРУПЦИЯ
JUSTICE AND CORRUPTION
М. П. КЛЕЙМЁНОВ, Е. С. ИВАНОВ, Р. В. ПУСТОВИТ (M. P. KLEYMENOV, E. S. IVANOV, R. V. PUSTOVIT)
Раскрываются мифы и причины их возникновения относительно тотальной коррумпированности правосудия в России. Особое внимание уделено разоблачению дезинформации относительно судебного произвола в отношении представителей бизнес-сообщества.
Ключевые слова: правосудие; коррупция; судебный произвол; правовое невежество; социологическая некомпетентность; дезинформация.
The article describes the myths and the reasons of their occurrence relative to total corruption of justice in Russia. Special attention is paid to exposing misinformation concerning the judicial arbitrariness with respect to representatives of the business community.
Key words: justice; corruption; judicial tyranny; ignorance; legal; sociological incompetence; misinformation.
Вокруг проблемы коррупции в правосудии существует множество недостоверной информации и мифов, которые обусловлены рядом обстоятельств:
1. Существованием традиционного представления, имеющего четкую литературную обличительную традицию (в произведениях Н. В. Гоголя, Н. Е Салтыкова-Щедрина, А. Н. Островского и др.) о широко распространенном административном и судебном мздоимстве и лихоимстве («глубочайших корнях коррупции») в России. При этом забывается, что у литературы свои задачи и приемы и привлечение внимания к язвам общественного бытия вовсе не означает, что эти язвы характеризуют уже все социальное устройство.
По нашему глубокому убеждению, коррупции в императорской России было меньше, чем в настоящее время. И прежде всего потому, что нравственное сознание представителей власти не было столь свободно от традиционных российских ценностей. К тому же часто давала эффект самодержавная карательная практика, а также энергичная борьба отдельных государственных институтов (например, прокуроров) с должностными зло-
употреблениями. «Борьба эта не всегда была успешна, но уже самое возникновение её, основанное на предписаниях закона, определявшего обязанности губернского прокурора, действовало благотворно, не говоря уже о тех случаях, когда последствием её являлись сенаторские ревизии» [1]. В то же время такое утверждение вряд ли будет справедливым по отношению к судебной коррупции. Судебная система прошлого не имела такого четкого и разветвленного контроля за деятельностью судей, как в настоящее время.
2. Убежденностью в достоверности «общественного мнения». Широкая практика использования опросов для подтверждения различного рода «рейтингов» привела к тому, что любая социологическая публикация выдается за достоверное знание. Между тем многие опросы ведущих социологических центров (ФОМ, ВЦИОМ, Левада-центр) не вызывают доверия, учитывая их заказной характер («кто платит, тот и заказывает музыку»), а также поверхностность информации («и так сойдет, главное, чтобы были проценты»). Например, согласно опросу ФОМ 2012 г. только половина респондентов уверены в том, что суды при принятии решений
© Клеймёнов М. П., Иванов Е. С., Пустовит Р. В., 2016
в первую очередь руководствуются законом. 17 % опрошенных высказывают убежденность в том, что судебные решения мотивированы указаниями вышестоящих судебных инстанций, 15 % - административным ресурсом, 5 % - мнением криминальных авторитетов, 5 % - мнением местных банкиров. Иными словами, другая половина высказывается в пользу коррумпированности судебных решений [2]. По материалам ВЦИОМ 2015 г., к наиболее коррумпированным сферам относятся ГАИ (25 %), полиция (22 %), судебная система (18 %) [3]. По данным развернутого исследования Левада-центра (2010 г.), самое сильное влияние на работу российского суда и судей (кроме закона) оказывают взятки (55 %), а также связи, просьбы знакомых (47 %) [4].
Удивительно, насколько пренебрежительно профессиональные социологи относятся к рекомендациям социологической науки достаточно полного изучения и оценки всех возможных гипотез объяснения того или иного социального явления (в данном случае коррупции в сфере правосудия). В частности, следовало учесть гипотезу о сложности судебной системы и в этой связи «неравномерности» коррупции в ней. Нельзя смешивать коррупцию среди арбитражных и мировых судей. Другая гипотеза, которая требует проверки: существует ли корреляция между судебной коррупцией и интенсивностью регионального развития? Одно дело судебная кор -рупция в Сочи, другое - в Омске. И число таких гипотез, конечно, может быть увеличено. Однако ясно и так: социология в данном случае используется не для изучения действительного положения дел, а для создания «картинок» (симулякров) подобно тому, как телевизионное изображение заслоняет нам осознание реальности.
3. Правовой некомпетентностью исследователей. В каждом из приведенных примеров юридическое невежество социологов буквально вопиет о себе. Как можно формировать вопросник, не обращаясь к процессуальному законодательству, не побывав хотя бы на одном судебном заседании, да и просто не проконсультировавшись со специалистами? Однако, как видим, можно, если так хочется «социологам». В результате появляется «ГАИ» (хотя давно уже существует ГИБДД) и
«мнение криминальных авторитетов» (социологи, по всей вероятности, никак не могут выбраться из «лихих девяностых») и коррумпированная «судебная система». Между тем частью судебной системы является Кон -ституционный Суд Российской Федерации. Утверждать, что там возможна коррупция -просто несерьезно. Это значит - расписаться в полном незнании правовой реальности. Такие жирные подписи мы и видим на страницах многих социологических исследований.
4. Распространением дезинформации о судебном произволе в отношении бизнеса. Такая дезинформация последовательно осуществляется «деловыми объединениями» (которым открыт доступ на самый высокий уровень), начиная с 2010 г. и связана с активным противодействием борьбе с организованной экономической преступностью. Её организационно-идеологической основой выступила Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере [5].
В основе разработки Концепции находятся следующие тезисы:
- для современного социально-экономического состояния страны характерны такие явления, как недопустимо низкий уровень защиты права собственности, дискриминация субъектов предпринимательской деятельности и искусственная (а иногда и насильственная) маргинализация социального слоя предпринимателей;
- перераспределение собственности посредством уголовной юстиции сегодня фактически превратилось в одну из основных функций государства;
- в стране сложился формально не закрепленный, но реально существующий и опасный для права собственности и законных интересов предпринимателей правопорядок, ведение предпринимательской деятельности в условиях которого неизбежно означает попадание в группу риска быть безосновательно привлеченным к уголовной ответственности и утратить свою собственность и личную свободу;
- сама защита собственности и свободы предпринимательской деятельности в сложившихся условиях зачастую вынужденно осуществляется коррупционными методами, что продуцирует рост криминального воздействия на бизнес и уголовных репрессий.
М. П. Клеймёнов, Е. С. Иванов, Р. В. Пустовит
Эти энергичные тезисы явно не соответствуют действительности.
Авторы упирают на неэффективную защиту прав собственности, но совершенно игнорируют вопрос о легитимности этой собственности. И дело не столько в криминальной приватизации, сколько в системе перераспределения государственных (бюджетных) средств. Низкие рейтинги российской экономики объясняются не жесткой этатиче-ской политикой (ее как раз не наблюдается), а криминализированностью самой экономики. В этой связи концептуальный тезис о чрезмерной криминализации (в уголовно-правовом смысле) имущественных отношений, не являющихся, по сути, преступными деяниями, выглядит весьма сомнительным. Похоже, авторы не знакомы с реальным состоянием отношений собственности в стране, а если знакомы, то сознательно игнорируют такую информацию.
Концепция выполняет социальный заказ: теоретически обосновать необходимость декриминализации экономических преступлений и способствовать легализации «бело-воротничковой» преступности. Совершенно очевидно, что это заказ тех представителей бизнес-сообщества, которые полагают, что сейчас настал удобный момент для создания наиболее благоприятных условий с целью получения сверхприбылей. Это видно из таких обозначенных целей модернизации уголовного законодательства, как:
- формулирование уголовных запретов в сфере экономической деятельности исключительно в виде реальных составов преступлений, исключающих уголовное преследование без наступления вреда, наносимого деянием;
- введение процедуры возбуждения уголовных дел, связанных с предпринимательской деятельностью, исключительно по заявлению потерпевшего;
- введение процедуры обязательного прекращения уголовных дел, связанных с предпринимательской деятельностью, при установлении отсутствия вреда потерпевшему;
- введение процедур дополнительной юридической защиты привлекаемых к уголовной ответственности в связи с предпринимательской деятельностью лиц и их имущества.
Налицо неприкрытый избирательный подход к уголовно-правовой политике, кото-
рый выражает классовый интерес. Выясняется, что либералы защищают интересы класса собственников (крупных), демонстрируя появление нового исторического феномена - «классового либерала». Этот феномен никак не совместим с демократическими ценностями и принципом равенства всех перед законом.
Весьма своеобразно авторы Концепции трактуют историю борьбы с экономической преступностью в СССР и России. Так, они указывали, что с 1992 по 2007 г. в стране осуждено свыше 15 млн человек (т. е. более 10 % населения), 5 млн из которых были приговорены к лишению свободы. К уголовной ответственности привлекался в среднем 1 млн человек в год, что является крайне высоким порогом уголовной репрессии даже по сравнению с годами экономического спада и социальных потрясений (с 1987 по 1991 г.), когда было осуждено 2,5 млн человек (т. е. среднегодовое число осужденных было меньше почти в два раза). Эти цифры в контексте содержания Концепции должны, очевидно, пониматься в смысле чрезвычайно жесткой уголовной репрессии по отношению к экономическим преступникам. Между тем приведенные авторами Концепции цифры имеют отношение к преступности в целом, а среди осужденных преступников доля лиц, совершивших экономические преступления (предусмотренные ст. 22 УК РФ), составляет менее 1 %. Недопустимо, оперируя данными одной базы данных, распространять выводы на другую совокупность единиц наблюдения. Это нарушение элементарных правил статистического наблюдения и анализа. Это передергивание фактов, иначе говоря - обман (введение в заблуждение).
Несмотря на тенденциозность Концепции в целом, именно она принята за основу модернизации уголовного законодательства в сфере борьбы с экономической преступностью в 2011-2012 гг.
Общая направленность модернизации уголовного законодательства в сфере экономической деятельности, пролоббированная представителями либерального клана в 20102012 гг., очевидна: ослабление уголовной ответственности за экономические преступления и создание «режима наибольшего благоприятствования» для правонарушителей в «белых воротничках».
В результате такой модернизации число осужденных за экономические преступления с 2009 по 2013 г. сократилось в 3,3 раза. Это было бы оправдано, если бы такая политика способствовала оживлению экономической жизни, улучшению инвестиционного климата, деофшоризации экономики и прекращению утечки капиталов за границу. Но ничего этого не происходит. Следовательно, создание «режима наибольшего благоприятствования» для правонарушителей в «белых воротничках» - это - разрушительная стратегия, поскольку именно экономическая преступность является определяющей угрозой национальной безопасности страны.
Такое мнение имеет под собой веские социально-психологические основания. По материалам ежегодных опросов населения г. Омска (2010-2014 гг.), 60 % респондентов (колебания не превышают 3 %) уверенно отмечают, что наибольший вред гражданам причиняет экономическая (беловоротничко-вая), а не общеуголовная преступность. Иными словами, респонденты понимают, что потери для каждого гражданина, связанные с угрозами национальной безопасности, порождаемые экономической преступностью (потеря работы, обнищание населения, защита интересов олигархического клана, коррупция и др.), существенно выше угроз общеуголовной преступности (которая к тому же обусловлена маргинализацией населения, т. е. является следствием той же экономической преступности).
На вопрос «Чего следует ожидать от декриминализации экономических преступлений и запрета избрания меры пресечения в виде заключения под стражу для экономических преступников?» (анкетирование
289 человек, 2014 г.) получены следующие ответы:
• улучшения инвестиционного климата - 4,2 %;
• оживления экономической деятельности - 8,0 %;
• повышения сбора налогов - 12,8 %;
• криминализации экономики - 44,6 %;
• снижения налоговых поступлений -14,5 %;
• увеличения числа экономических преступников - 45,6 %;
• иного - 3,4 %.
Как видим, граждане демонстрируют преимущественно адекватное понимание развития политики модернизации уголовной политики в экономической сфере и понимают реальные угрозы и последствия беловорот-ничковой преступности.
В то же время хорошо видно, на чьей стороне играют те силы, которые создают мифы о коррумпированности правосудия в Российской Федерации.
1. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. - М., 1978. - С. 169.
2. О судах и судьях. Справедливы ли российские суды и чем они руководствуются в своей работе. - URL: http://www.fom.ru.
3. Борьба с коррупцией: миссия выполнима? // Пресс-выпуск № 2799. - URL: http://www.wciom.ru.
4. Гудков Л., Дубин Б., Зоркая Н. Российская судебная система в мнениях общества // Вестник общественного мнения. - 2010. - № 4 (106). - С. 27.
5. Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. - М. : Фонд «Либеральная мысль», 2010. - 196 с.
