CC BY
19
Огнепоклонник! Красная масть!
Завороженный и ворожащий!
Как годовалый - в красную пасть
Льва, в пурпуровую кипь, в чащу [9, с. 114].
Синие очи любовью горят;
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат... [5, с. 223].
Колоративы активно используются поэтами не только в текстах стихотворений, но и в их названиях: М.Ю. Лермонтов «На серебряные шпоры»; А.С. Пушкин «Что белеется на горе зеленой?», «Черная шаль», «Я был свидетелем златой твоей весны»; М. Цветаева «Седые волосы», «Ландыш, ландыш белоснежный», «Заря малиновые полосы», «В черном небе слова начертаны», «Красною кистью»; А. Ахматова «И черной музыки безумное лицо», «над черною бездной с тобою я шла», «Сладок запах синих виноградин», «Сказка о черном кольце», «Сжала руки под темной вуалью», «Белой ночью», «Твой белый дом и тихий сад оставлю»; Омарла Батырай «О, золотая отмычка», «Тот, кто любит темную полночь», «В середине синего моря»; П-Б. Багандов «Светлого мира песня», «В золотых звездах», «В светлом мире»; Р Рашидов «Поливал красным щербетом», «Мой красный цветок».
Исследователи пришли к выводу, что «в результате физиологических и психологических исследований последнего периода установлено, что человеческий глаз различает около 2-3 миллионов цветов и оттенков, независимо от языка, на котором человек говорит. Вместе с тем известно, что в каждом языке число слов и выражений, обозначающих цвет, ограничено и в конкретном языке не превышает 150. Человек различает цвета и оттенки независимо от языка, однако, обозначая какой-либо цвет или оттенок тем или иным термином, он выделяет главные признаки этого цвета и оттенка и относит их к категории, которая зафиксирована в его психике и которая представляет собой одну из категорий мира цветов, организованного конкретным языком» [3, с. 120].
Цветовая гамма способствует передаче тончайших настроений, придает романтическую одухотворенность, а также необычность и свежесть образам. Любимые цвета всех поэтов - красный, синий, зеленый, черный и белый. Эти цветовые тона усиливают ощущение страсти, любви.
Библиографический список
Поэты наиболее часто используют приведенные выше пять цветных прилагательных, но они многократно повторяются в их творчестве. Например, в одном небольшом цикле стихов «О человеке» даргинский поэт Рашид Рашидов чаще использует такие цвета, как хьанц1а «синий» - 10 раз, ц1удара «чёрный» - 12 раз, х1унт1ена «красный» - 13 раз, ц1уба «белый» - 15 раз, шаласи «светлый» -7 раз, ц1ябси «темный» - 4 раза, х1унт1енц1арил «красноватый» - 2 раза.
У А.С. Пушкина часто встречаются цвета золотой, серебряный, Марина Цветаева активно использует черный и красный, у Анны Ахматовой излюбленным цветом является черный, так как она многократно использует его в своих стихах.
Даргинские поэты часто используют прилагательные-цветообозначения в усеченной и полной формах. К примеру, для Батырая характерны краткие прилагательные. В русской поэзии усеченные прилагательные используются не так часто, как в даргинской.
Колоративы в даргинской и русской поэзии нами распределены в лек-сико-семантические группы: а) по признаку нарастания или убавления цвета: темно-серый, светло-красный, розовый; б) по цвету природных материалов, натуральных камней и минералов: золотой, перламутровый, жемчужный, янтарный; в) по цвету оттенков растений, ягод и фруктов: кизиловый, абрикосовый, персиковый (в даргинской поэзии); лиловый, вишневый, рябиновый (в русской поэзии).
Таким образом, проведенное исследование привело к таким выводам: употребление цветовой лексики помогает поэтам не только ярко и живо описать происходящее в произведениях, но и более натурально и точно передать образ и характер героев, описать пейзаж. Каждая сцена получает свою неповторимую характеристику именно благодаря использованным для их описания цветам. Цветовая лексика в творчестве даргинских и русских поэтов - это способ образного осмысления действительности, что свидетельствует об определенном художественном способе представления мира. Использование данной лексики подтверждает их высокое художественное мастерство, раскрывает особенности языка и стиля. Цветопись писателя - средство образного осмысления мира, свидетельствующее об определенном художественном способе представления действительности.
1. Ахматова А. Сочинения: в 2 т. Москва: Издательство «Правда», 1990.
2. Багандов П-Б. Избранное. Махачкала, 1990.
3. Барамидзе Ц. Цветообозначающая лексика в табасаранском языке. Тбилиси, 2009.
4. Пасанова У.У Словарь даргинских пословиц и поговорок. Махачкала, 2014.
5. Лермонтов М.Ю. Сочинения: в 2 т. Москва: Издательство «Правда», 1988.
6. Омарла Батырай. Поэтическое наследие. Махачкала, 1989.
7. Пушкин А.С. Сочинения: в 3 т. Москва: Художественная литература, 1985.
8. Рашидов Р Песня и стон земли. Махачкала, 1992.
9. Цветаева М. Стихи. Казань: Татарское книжное издательство, 1984.
References
1. Ahmatova A. Sochineniya: v 2 t. Moskva: Izdatel'stvo «Pravda», 1990.
2. Bagandov G.-B. Izbrannoe. Mahachkala, 1990.
3. Baramidze C. Cvetooboznachayuschaya leksika v tabasaranskom yazyke. Tbilisi, 2009.
4. Gasanova U.U. Slovar' darginskih poslovic i pogovorok. Mahachkala, 2014.
5. Lermontov M.Yu. Sochinenya: v 2 t. Moskva: Izdatel'stvo «Pravda», 1988.
6. Omarla Batyraj. Po'eticheskoe nasledie. Mahachkala, 1989.
7. Pushkin A.S. Sochineniya: v 3 t. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1985.
8. Rashidov R. Pesnya iston zemli. Mahachkala, 1992.
9. Cvetaeva M. Stihi. Kazan': Tatarskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1984.
Статья поступила в редакцию 01.02.23
УДК 81'22
Kazharova M.A., teacher, Military University n.a. Prince Alexander Nevsky of the Ministry of Defense of the Russian Federation (Moscow, Russia); senior teacher, Financial University under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia), E-mail: [email protected]
PRAGMATIC AND DISCURSIVE ASPECTS OF THE USE OF EUPHEMISM IN SPANISH PUBLIC COMMUNICATION. Euphemism is a semantic phenomenon associated with the translation of meanings, suggesting a different meaning of lexical units used in a given context. For this reason, the researcher understands euphemistic uses and substitutes as material manifestations of a linkage mechanism called substitution based on referential identity, and euphemism as a pragmatic and discursive phenomenon associated with a weakening strategy and with other communicative goals, such as hiding, masking or blurring especially inconvenient information. To analyze this phenomenon, the researcher proposes to proceed from the Critical Discourse Analysis, which allows observing in lexical units and in complex expressions the changes in their semantic meanings and their use as a pragmatic strategy within public communication in order to explore its possibilities, as well as for practical application in the fields of lexicography, or more precisely computational lexicography, and language policy and planning (style books, best practice guides, etc.).
Key words: pragmatics, discourse, public communication, euphemism, euphemistic usage, substitute.
М.А. Кажарова, преп., Военный университет имени князя Александра Невского Министерства обороны Российской Федерации, ст. преп. Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, г. Москва, E-mail: [email protected]
ПРАГМАТИЧЕСКИЕ И ДИСКУРСИВНЫЕ АСПЕКТЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЭВФЕМИЗМА В ИСПАНСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Эвфемизм - семантическое явление, связанное с переводом значений, предполагающее иное значение лексических единиц, употребляемых в данном контексте. По этой причине мы понимаем эвфемистические употребления и субституты как материальные проявления механизма сцепления, называемого заменой, основанного на референтной идентичности, а эвфемизм - как прагматический и дискурсивный феномен, связанный со стратегией ослабления и с другими коммуникативными целями, такими как сокрытие, маскирование или размытие особенно неудобной информации. Для анализа этого явления мы предлагаем исходить из критического анализа дискурса, который позволяет нам наблюдать в лексических единицах и в сложных выражениях изменения их семантических значений и использование в качестве прагматической стратегии в рамках публичной коммуникации, чтобы исследовать его возможности, а также для практического применения в области лексикографии или, точнее, вычислительной лексикографии, а также языковой политики и планирования (книги стилей, руководства по передовой практике и т. д.).
Ключевые слова: прагматика, дискурс, публичная коммуникация, эвфемизм, эвфемистическое употребление, субститут.
Интерес к вопросам, которые мы собираемся рассмотреть ниже, возникает из-за слияния самых разных научных проблем, которыми занимались многие специалисты в своей преподавательской и исследовательской деятельности. Прежде всего, мы должны определить рамки нашей специализации, лингвистики текста и анализа дискурса, то есть областей, в которых мы будем развивать большую часть наших исследований. В этом смысле теория текста и проблема текстовой типологизации являются областями, на которых мы чаще всего будем акцентировать наше внимание. Основываясь на убеждении, что текст является коммуникативной единицей и, следовательно, сложным объектом изучения, необходимо подходить к его анализу и описанию всегда с междисциплинарной точки зрения, по крайней мере, когда необходимо проверить достоверность некоторых принципов, которые являются общими местами в теории текста, а не столько для того, чтобы ограничить исследование одним из его многочисленных частных аспектов [1-25].
Актуальность данной темы обусловлена тем, что в последние годы возрос интерес к вопросам, связанным с языковой политикой и планированием, где особенно интересно все, что связано с исследованием ограничений, накладываемых текущими моделями языка. Очевидно, что сегодня есть конкретные примеры иных форм регулирующей политики в отношении языков, не имеющих ничего общего ни с установлением стандартной нормы, ни с защитой или популяризацией языков, ни с повышением статуса языка меньшинства. Именно в этих рамках цель нашей статьи - хотя бы частично описать понятие политически корректного языка и его распространенность в различных сферах коммуникации и, следовательно, в различных дискурсивных жанрах, в которых он используется. Это тот пример особого языка, в котором процесс эвфемизма раскрывается как один из его наиболее важных и ярких ресурсов.
Наконец, в более общем плане следует напомнить о том, что лингвистические и неязыковые коммуникационные системы регулируются, согласно Хокетту [30], рядом свойств (14, 15 или 16, согласно их различным версиям), и только языковые системы выполняют их все. Среди них - и это ключ к вопросу, который мы собираемся рассмотреть, - злоупотребление, определяемое как свойство языковых систем, позволяющее им отсылать к тому, чего не существует или что неверно (ст. гр., «ложь») и что для Лопеса Гарсиа [33] присуще языкам вместе с рефлексивностью (благодаря которой элементы системы могут ссылаться на самих себя), и двойственностью (свойство тех элементов быть символами, которые сочетают в себе материальное выражение и содержание). Кроме того, по нашему мнению, свойство смешения, которое определяется как возможность языков позволять своим пользователям ссылаться на то, что не присутствует в контексте коммуникации, как физически, так и хронологически, является еще одним способом злоупотребления. Таким образом, основные задачи нашей статьи видятся в следующем: продемонстрировать, что языки зачастую являются орудиями для лжи, обмана, вымысла и одним из явлений, в которых обосновывается этот потенциал, использование эвфемистического употребления, дискурсивное проявление эвфемистического процесса [17], среди прочих форм употребления не только лексических вариантов, но и более сложных конструкций, представляющих собой различные формы обхода, перифразы и иносказания, давно известные в истории языковой мысли.
Итак, исходя из вышесказанного, в нашей статье мы намерены использовать такие методы, как прагматический подход и текстовый анализ некоторых конкретных примеров, взятых из различных источников испанской публичной коммуникации, учитывая, что это благоприятная основа для передачи коллективных представлений различных социальный групп об определенных положениях дел. Иными словами, публичная коммуникация есть результат передачи представлений (и идеологий) о действительности, всегда применительно к системам верований и культурно-историческим знаний о конкретных аспектах различных социальных сфер человеческой деятельности. В качестве такой языковой реализации в контексте указанная передача происходит через тексты или дискурсы, в которых лексические единицы поддерживают глобальное значение того, что имеется в виду, то есть значение текста, и в то же время служат как индексы обращения к экстралингвистической реальности, которую они призваны представлять.
Научная новизна и теоретическая значимость статьи определяется комплексным исследованием в области прагматических и дискурсивных аспектов использования эвфемизма в испанской публичной коммуникации.
Практическая значимость исследования обозначена в возможностях использования полученных результатов в процессе преподавания испанского языка в вузах с учётом современных тенденций функционирования языка.
Место лексики в тексте
Лексика языка является фундаментальной подсистемой для осуществления коммуникации, поскольку она выступает наиболее важным элементом для построения его минимальной единицы, текста. Как известно, это выступает в качестве связности и когерентности как имманентных явлений, которые проверяются с помощью ряда механизмов, главная цель которых - обеспечить сохранение референта и преемственность смысла в тексте. Именно в связи с той ролью, которую играет лексикон языка в формировании текстовой структуры, существует ряд процедур, непосредственно связанных с ним, которые мы сейчас кратко укажем. Некоторые из них относятся к формальному и грамматическому типу, поскольку они больше связаны с категорией слова, используемого в каждом случае, например, повторение, замена либо с помощью проформ, либо с помощью замены нулем или многоточием [6], в дополнение к другим названиям, подобным этим, таким как перифразирование, повторение и т. д. [5]. Другие, наоборот, зависят от сети значений, которая устанавливается из совпадения различных лексических единиц, составляющих текст, таких как лексическая связность, через словосочетания и повторения, или так называемые семантические отношения между лексемами, основанные на знании мира [6], которые действительно реагируют на когнитивные и культурные ассоциации, которые пользователи языка обновляют при интерпретации языковых сообщений. Поскольку границы между текстовой связностью и когерентностью нечеткие, в этих явлениях есть прагматические последствия. Даже в рамках тематической прогрессии существуют другие отношения или ассоциации, семантические выводы или импликации [23], такие как ресторан - обед или лето - каникулы, которые объясняют этот тип сосуществования (или распределения), которые проверяются по частотному критерию и выходят за рамки синтагматической солидарности [21] между лексическими единицами текста.
Как следствие этого методологического подхода, цель которого состоит в том, чтобы найти закономерности и систематичность в рамках моделей, которые мы всегда отождествляли с социокультурными образцами, неизбежно приходим к проблеме типологизации как теоретической основы существования текстовых инвариантов, которые лежат в основе любого дискурсивного процесса, фактически произведенного в любой из многочисленных родовых форм, которые принимают так называемые типы языка и которые социально принимаются как адекватные контексту, в котором они производятся. То есть текст представляет собой коммуникативную единицу, наделенную связностью и когерентностью, которая служит средством коммуникативных намерений, выраженных в виде последовательностей речевых актов. Они представляют собой небольшое число инвариантных типов текста, которые, однако, принимают различные и многочисленные формы, относящиеся к широкому кругу дискурсивных жанров, которые в силу адекватности способствуют восприятию того или иного конкретного текста, принятию его в качестве соответствующего контексту, в котором он используется.
Таким образом, роль, которую играют лексические единицы в сети отношений и кореференций, которая устанавливается иерархически между ними (помимо лексических отношений, определенных Касасом Гомесом [12]), в процессе интерпретации значения текста помещает лексическую семантику на пересечение таких дисциплин, как прагматика, лингвистика текста и анализ дискурса, а также риторика и стилистика. Это можно изобразить графически (рис. 1).
Конечно, предлагаемая нами схема не исчерпывает возможности пересечения лексической семантики с другими дисциплинами, такими как социолингвистика, частично входящая в состав риторики или, лучше сказать, связанная с ней, стилистика и языкознание текста через понятия «стиль» или «регистр» или терминология, с помощью которой она устанавливает всевозможные переносы при добавлении к лексическим единицам определенных смысловых знаков употребления, предполагающих форму специализации его содержания в определен-
ном коммуникативном контексте. Речь идет о том, чтобы подчеркнуть важность лексики в конфигурации коммуникативных процессов, особенно с точки зрения лингвистики текста и анализа дискурса, дисциплин, в которые входят риторика и прагматика, - все виды методов и инструментов, связанных, соответственно, с формами композиции дискурсов и с коммуникативными стратегиями, используемыми говорящими и реципиентами.
Все это оправдывает, как уже говорилось ранее [25], существование в текстуальной и дискурсивной лингвистике явления, присущего тексту, вместе с связностью и когерентностью, такого как адекватность, которая, может быть очевидным образом проверена в отношении вопросов, которые мы рассматриваем в данной статье. Более того, если сейчас начать рассматривать конкретный аспект, на котором мы сосредоточим наше обсуждение (эвфемизмы и эвфемистические употребления), то следует отметить, что Креспо Фернандес [22] в своем монографическом исследовании выступает за существование взаимосвязей между этими явлениями (и их дополнительными элементами дисфемизмами и дисфе-мистическими употреблениями) и следующими дисциплинами: семантика, семиология и семиотика, психология и психолингвистика, стилистика, анализ дискурса, прагматика, социология и социолингвистика, этнолингвистика, этнография коммуникации, этнометодология и антропология языкознания. Множественность точек зрения, с которых можно подходить к анализу этих явлений, бесспорна, и аналитические усилия, предпринятые автором в этом отношении, значительны. Однако многие из этих связей вытекают из совпадений, которые уже предполагаются самими дисциплинами, независимо от того, фокусируется ли исследование на эвфемистических и/или дисфемистических феноменах. Не вдаваясь в подробности гносеологических вопросов, которые нам кажутся весьма очевидными, мы можем в соответствии с этим обосновать междисциплинарный характер, на который мы первоначально ссылались, следовательно, и наш прагматический и дискурсивный подходы к эвфемизмам и эвфемистическим употреблениям с более широкой точки зрения лексической семантики.
Понятия «эвфемизм» и «эвфемистическое употребление»
Как известно, эвфемизм - это семантическое явление, связанное с переводом значений [18; 19]. Учитывая то, что эвфемизм подразумевает значение, отличное от лексических единиц, фактически используемых в данном контексте, он, по нашему мнению, является дискурсивным и прагматическим явлением, как утверждают такие специалисты, как Креспо Фернандес и Касас Помес [10; 14; 16; 17], которые детализируют и обновляют различные концепции этого процесса, как лингвистические, так и экстралингвистические. По этой причине мы понимаем эвфемизмы или, лучше сказать, субституты и эвфемистические употребления [17], а также связанные с ними процессы, когда субститут действительно используется как материальные проявления механизма связности, называемого субститутом, или заменой, основанного на референциальной идентичности [6], прямо указывающей на референцию как на реальное обозначение в речи [13], уровни значения в дополнение к выполнению других стилистических функций, связанных с текстовой синонимией. Иными словами, эвфемизм зачастую представляет собой лексическую замену, то есть процесс переноса значения обычно для того, чтобы скрыть реальность, считающуюся табуиро-ванной [22, с. 43-45]. В этом смысле показательно определение Касаса Помеса [17, с. 68-69], для которого эвфемизм и дисфемизм следует определить как «когнитивный процесс концептуализации запрещенной реальности», который дискур-сивно проявляется очень по-разному, лексическая замена - это всего лишь один из его многочисленных способов. Указанный процесс позволяет автору дискурса «намеренно создавать всевозможные вербальные и невербальные выражения или речевые акты, которые в определенном «контексте» и в конкретной прагматической ситуации скрывают, ослабляют или, наоборот, выразительно усиливают, ярко мотивируют определенную концепцию или запрещенную реальность».
Кажется уже доказанным фактом, что концепция эвфемистических употреблений и субститутов как проявлений «концептуального запрета» сегодня получила широкое распространение [15], поскольку они выполняют социальные и психологические функции [19; 15; 16] и политико-экономическую и социальную мотивацию [31]. Таким образом, эвфемистический процесс выходит за пределы лексической семантики и не ограничивается простым механизмом лексической замены, поскольку раскрывается как лексический индекс определенных прагматических и текстовых стратегий. Это утверждение может быть проверено, например, в терминологическом репертуаре Алькараса Варо и Мартинеса Линареса [4], поскольку в определении, данном этими авторами, указано, что с прагматической точки зрения, относящейся к разговорным максимам Грайса, особенно изобилует в языке политиков «эвфемизм» («дело о найме на работу» или «урегулирование найма» путем увольнения, «чистых казней» и т. д.), который следует считать особым, поскольку в большинстве случаев не удается добиться максимальной искренности. Точно так же и терминологический словарь Левандовского [32] предлагает то же самое, хотя и в более завуалированной и сжатой форме.
Итак, мы будем рассматривать эвфемизм в теоретических рамках, определяемых прагматикой, то есть как прагматический и дискурсивный феномены. Таким образом, эвфемизм напрямую связан с прагматической стратегией смягчения или ослабления [15, с. 68-70]. Даже в этом случае, если мы рассматриваем ослабление и усиление как полюса одной шкалы [34], эвфемизм, который иногда имеет размытые границы с дисфемизмом [19], может использоваться для усиления, как убедительно продемонстрировал Касас Гомес [15, с. 70-76]. В целом теоретическая модель, лежащая в основе прагматического подхода к смягчению или ослаблению, - это модель так называемой вербальной вежливости, хотя были определены и другие цели, для которых может использоваться эвфемизм, что способствует формированию подлинной риторики разговора [8, с. 143] или риторике повседневности. Наконец, что касается прагматического подхода к этим стратегиям, нам кажется весьма уместным описать эти процессы как формы антагонистического нарушения разговорных максим, как Эскави Самора [25] представляет их в своем исследовании мелкого шрифта во всех видах контрактов в случаях общения между врачом и пациентом и в проспектах лекарств. Так, например, в случае злоупотребления техническими терминами (жаропонижающее, дозировка), оккультизмами и другими вариантами оформления (проглатывание, растворение), аббревиатурами и использование неразборчивых выражений мешает получателям понять то, что написано.
Здесь мы должны обратить особое внимание на другие случаи, в которых коммуникативная интенция хитра, поскольку пытается исказить действительность, искажая язык. Так, например, помимо ссылки на те «особые эвфемизмы» в терминологической статье словаря Алькараса Варо и Мартинеса Линареса [4], о которых мы упоминали выше, Креспо Фернандес [22, с. 45] указывает, что существует эвфемистическая цель, пагубная, которая заключается в том, чтобы «замаскировать истину, скрыв те аспекты, которые менее удобны для отправителя, и тем самым обманув получателя». Эскави Замора [25, с. 59] считает, что в определенных областях общения «эвфемизмы используются нечестным образом, чтобы они перестали быть подлинными эвфемизмами, чтобы быть преднамеренной ложью». Хотя связь между этим типом преднамеренного использования эвфемистических (и дисфемистических) явлений, дезориентирующих перифраз и ненужные иносказания с понятием политически корректного языка, достаточно ясна, вплоть до того, что, как утверждает Касадо Веларде [9, с. 67], «политически корректный язык глубоко укоренен в эвфемизмах», в этом смысле также стоит спросить, не сталкиваемся ли мы, кроме того, с языковым процессом, направленным на управление реальностями, рассматриваемыми, по крайней мере, в актуальном историческом контексте как новые табу. Даже рискуя показаться слишком упрощенными, мы приведем здесь некоторые примеры в различных областях публичной коммуникации. Однако экспертный глаз быстро определит, что все они служат цели сокрытия реальности, неудобной как для эмитента, так и для получателя:
- политико-правовая сфера: «добровольное прерывание беременности», вместо слова аборт;
- политическая сфера: «временный водопровод», вместо перелив, разлив;
- административная сфера: «бортпроводница», вместо стюардесса;
- политико-административная сфера: «безработица», вместо забастовка, стачка, прекращение работы, «соискатель» вместо безработный;
- политико-экономическая сфера: «экономическое замедление», «отрицательный рост», вместо кризис;
- сфера рекламы: «эти дни», вместо цикла [менструации]; «облегчает интимный зуд», место вагинальный.
Обратим также внимание на тот факт, что с дискурсивно-прагматической точки зрения коммуникация всегда представляет собой переговоры [5], так что эвфемистические употребления, а также другие дискурсивные и аргументатив-ные стратегии, доступные говорящему, не имеют одну и ту же точку зрения на вещи, внеязыковую реальность, общую для говорящего и слушающего, но во многих случаях механизм или стратегия используется в рамках продукта аргу-ментативного напряжения переговоров, чтобы исказить эту реальность, представить определенное положение дел и убедить слушателя, что все действительно так, как его представил говорящий.
Анализ эвфемистических употреблений в испанской публичной коммуникации и перспективы применения
В результате этого анализа мы намерены, прежде всего, изучить возможности применения в области лексикографии, точнее, вычислительной лексикографии. Преследуемая цель состоит в том, чтобы дать наиболее приблизительную интерпретацию смысла, в котором используются выражения, идентифицированные как ослабления, маскировки, сокрытия и т. д., на основе их конкретной ссылки, то есть посредством адекватной контекстуализации каждого употребления. Инструмент, который делает это возможным сегодня, -это гипертекст [24]. Конечно, существует несколько лексикографических работ, связанных с эвфемизмом, таких как словарь, подготовленный Лечадо Гарсия, и этот подход даже не предполагает предлагать лексическую входную модель для каждого из этих возможных косвенных употреблений, сильно зависящих от контекста, независимо от того, материализованы они или нет, с помощью эвфемистических субститутов, но мы намерены расширить функциональные возможности гипертекста как указателя формы лексикографического определения, которая максимально решает теоретическую проблему и, прежде всего, методологическую проблему контекстной зависимости. В этом смысле журналистское общение, особенно в связи с новыми способами представления информации в цифровой журналистике [7], в более общих рамках, которые мы определили как публичное общение, представляет собой область опыта, которая способствовала бы полезности этого применения, поскольку в ней гипертекст уже выполняет всевозможные коммуникативные функции, не являясь одним из самых распространенных определений. Во-вторых, как следствие этих подходов, мы считаем возможным создать необходимые условия для содействия формулированию конкретных предложений в рамках формы языковой политики, которая не связана конкретно с ее наиболее общими целями, хотя его можно считать расширением модели лингвистического развития, поскольку эти дискурсивные практики должны составлять часть конкретных деонтологических кодов для каждого контекста общения, таких как книги стилей и руководства по передовой практике.
Таким образом, наше предложение о лингвистическом анализе феномена имеет теоретическую отправную точку в рассуждениях Касаса Гомеса [13] об уровнях значения. Согласно этому, в процессе, запускаемом эвфемистическим употреблением, языковой знак, материализованный в речи, несет значение, по крайней мере частично, отличное от ожидаемого в конкретном контексте, когда, заменяя свое материальное выражение на значение другого смежного знака (или какой-либо формой перифразы или иносказания), предпринимается попытка до некоторой степени вытеснить референт в реальность знака, который изначально должен был материализоваться. Излишне говорить, что такого референтного смещения никогда не происходит, потому что внеязыковая реальность остается неизменной. Другими словами, намерение отправителя состоит в том, чтобы скрыть или сместить, по крайней мере частично, внеязыковую реальность, изменив значение, что теоретически подразумевает другую ссылку на оригинал, но в соответствии с этим новым значением. Иначе говоря, если мы заменим выражение бортпроводник на языковой знак, который материализуется выражением стюардесса, мы также частично изменим его значение за счет предполагаемого смещения референта, которого в действительности не происходит. Реальность, о которой идет речь, остается прежней, но интерпретация знака приобретает иные нюансы, определенный лоск в данном случае (вроде эвфемизмов мании величия), поскольку предоставляется ряд знаков и коннотаций, направленных в данном случае на облагораживание термина или его терминологизацию. В любом случае можно возразить, является ли субститут, если он действительно является формой замены, реально эвфемистическим употреблением (для смягчения неприятной реальности) или дисфемистикой (для преувеличения важности той же самой реальности) или, используя прагматические термины, это стратегия ослабления или усиления. Как бы то ни было, речь идет о маскировке реальности, и как прагматическая стратегия, основанная на лексическом отборе, она в равной степени представляет интерес для целей, преследуемых нами в данной работе. На самом деле не только стратегии ослабления, но и стратегии усиления выполняют сходные функции с точки зрения манипулирования смыслом, поскольку преувеличение реальности, равно как и ее смягчение, является действенным инструментом для искажения смысла текста, отвлекая от его экстралингвистического референта. Известным примером в ряду так называемых клише журналистского языка является использование прилагательного «исторический». Любопытно, как сами журналисты-профессионалы прекрасно осознают использование ими этих клише, ведь, описывая встречу папы и патриарха Православной Церкви 12 февраля 2016 г., факт, который не имел места раньше в истории, мы имели возможность услышать радиожурналиста из канала Cadena COPE, который даже три раза упомянул об историческом характере этой встречи, объясняя, что она действительно была исторической, а не в том смысле, в котором обычно используется этот термин.
Следующий пример является образцом модификации или замены в линг-вистико-текстовых терминах материального выражения, референт которого беспокоит отправителя, на котором он строит прагматическую стратегию ослабления:
Таблица 1
"El ministro del Interior, Alfredo Pérez Rubalcaba, considera que el hallazgo por parte de la Ertzaintza de un bidón con 50 kilos de material explosivo el pasado sábado en el término municipal de Amorebieta (Vizcaya) era «un proyecto de zulo» donde los presuntos terroristas «iban a meter una serie de cosas»" (El Mundo, 29/12/2006).
«Министр внутренних дел Альфредо Перес Рубалькаба считает, что обнаружение Эрцайнцой бидона с 50 килограммами взрывчатых веществ в минувшую субботу в муниципальном районе Аморебьета (Бискайя) было «проектом тайного места», куда предполагаемые террористы «собирались положить ряд вещей» (Мир, 29/12/2006).
В этом примере реальность, которую предполагается скрыть, zulo - «тайник» становится определением проекта. Последнее представляет собой понятие, которое относится к чему-то, что не было сделано, что не имеет реального существования, поскольку оно может просто представлять собой абстрактную идею, которая еще не выполнена, а значит, не существует Более того, четкая ассоциация, которая создается благодаря знанию мира между zulo y arma(s) -оружием(ями), explosivo(s) - взрывчатым веществом(ами) и detonador(es) - де-тонатором(ами) и т. д., кажется размытой из-за очень распространенного механизма текстуальной связности, такого как использование лексической проформы cosa - вещь [6, с. 105-106], которая из-за отсутствия определения и лексического содержания может использоваться в качестве замены огромного набора лексем, тем самым способствуя общему отсутствию определения, которое преследует эмитент сообщения.
В этих случаях, как и во многих других, было бы очень полезно использовать ресурсы, предоставляемые гипертекстом в современной цифровой журналистике. В модели Брэдшоу британский журналист с абсолютной ясностью объясняет работу процесса производства информации в цифровой журналистике. Эта модель, представленная в виде ромба, в котором проверяются последовательные шаги производства информации и ее приема общественностью, характеризуется интерактивностью, с которой получатели сообщения могут даже кастомизировать использование этих источников информации. Роль, которую инструмент гипертекста может играть в этом контексте, очевидна. Помимо специфических функций, очень разнообразных и не всегда связанных с содержанием представляемой информации, которые гипертекст выполняет в современной журналистике, его полезность в общем и целом как инструмента документирования не вызывает сомнений.
Вторая предполагаемая нами возможность применения связана с другими языковыми политиками, поскольку она подлежит суждению лиц, ответственных за публикацию, предоставить или нет те дополнительные данные, которые могли бы быть необходимыми для полного понимания текста. Очевидно, что это проблема, затрагивающая этические критерии профессии, в данном случае журналистики, которая связана с другими формами языковой политики, которые могут быть проверены на других уровнях социальной организации, например, на уровне коммуникационных компаний, а также институциональный и правительственный уровни, на которых принимаются меры вмешательства в отношении языка, но с совершенно иными целями, чем те, которые обычно устанавливаются в литературе по языковой политике и планированию.
Так, на следующем примере показано, как в последние годы в печати отражалась эволюция дискуссии вокруг модификации Уголовного кодекса, в соответствии с которой термин Imputado - обвиняемый, подсудимый был заменен термином Investigado - подследственный, подозреваемый. Как видно из следующих выдержек, появлявшихся в разных СМИ на протяжении многих лет, это подлинный эвфемистический процесс, управляемый политическими и судебными властями, с помощью которых он призван замаскировать реальность, которая, очевидно, не меняется, как бы ни меняли используемую для обозначения этого этикетку. Таким образом, это пример языковой политики, которая далека от целей, для которых была создана и переработана известная модель Хаугена (табл. 2).
Таблица 2
El cambio de imputado por encausado
es una cuestión de "maquillaje", según los juristas.
Un amplio sector advierte de que la medida es "irrelevante y meramente estética".
Pretende evitar la connotación peyorativa al término imputado. Aseguran que la modificación tendrá un efecto inicial pero, pasados unos meses, el encausado volverá a colocarse en el punto de mira de la opinión pública (20 Minutos, 24/05/2013)._
По мнению юристов, переход от подсудимого к ответчику является вопросом «маскировки». Большой сектор предупреждает, что мера «неуместна и просто эстетична».
Попытка избежать уничижительного оттенка термина обвиняемый. Они уверяют, что поправка будет иметь первоначальный эффект, но через несколько месяцев ответчик снова окажется в центре внимания общественности (20 минут, 24.05.2013)._
Justicia recurre a lingüistas para eliminar la carga negativa del término "imputado".
Justic ia busca una solución a la negativa conceptión sociplógica qpe rodea el términodel "imautado" dignante l3 fase de investigación. "En Francia se usa la dnnoe ¡naciün de ptdstipp t^u^lificado»" (infaübre, 01012/2014^
l^l Gottemo mstfofica ta te. paru c^i^^ los ¡matados oesen a rlamsr^e 'investíganos.
El ministro de Justicia, Rafael Catalá, ha manifestado en varias ocauiojes que el término imputado tiene en la actualidad "un nivel de contaminación semántico mua afta" [■■■] tasará a denominarse encausado según avance el procedimieat3 (LaSexta, 13/03/COIá)1
Юстицияп^ибец^(^т к помощи иингви-стов для устранения отрицательного значетиттермиее «обатняемый».
Юстиция ищет решение негативной чоциелогачеаеой концесцст. вкружа-ющей терынн ^^г^одеио^ыачевс^нный»
наэтаперассл едования. «Во Франции стпильзуеття теииие «квалифицированный свиеетели» (ИнфоЛибре, ТР.е1.001С).
Вйавительноаилноцттсимепномя в за-кчя, чтобы о]виняемые ньншвались «подсле дитвэнныыми ».
Минионт иистпиаи Рифаэлп Катала несколько раз заявлял, что термин «обвиняемый» в настоящее время имеет «очень высокий уровень семан-тичecкoИкеuвaмиинцuс» [...] ^н будет переименован в «ответчик» по ходу сдаеблого [иеибиршелчстоя (Лт Сексте!, 13.03.2015)._
Таблица 4
7.2. Muchas de las extravagancias léxicas que hoy pululan en los medios de información no son achacables a los periodistas, sino a sus fuentes. En efecto: son los políticos, la Administración, los tecnócratas, quienes, con fines muy diversos -que van desde el deseo de singularizarse hasta el de ampararse en la ambigüedad -, ponen en circulación neologismos, muchas veces efímeros: instancias unitarias, autoconvocatorias, etc. [...]
7.3. Se recomienda la variedad de vocabulario. Muchas palabras se repi- ten en exceso. Así, los actos, los plazos, etc. finalizan siempre (no acaban, terminan o concluyen). Ya no hay cabalas, presunciones, rumores, sospechas, indicios, suposiciones...; todo son especulaciones a la inglesa [... ] (Manual de español urgente 57, de la Agencia EFE).
7.2. Многие из лексических излишеств, которыми сегодня кишат СМИ, приписываются не журналистам, а их источникам. В самом деле: именно политики, Администрация, технократы в самых разных целях — от желания отличиться до желания укрыться в двусмысленности — пустили в оборот неологизмы, часто эфемерные: единичные экземпляры, самовызов и
т. д. [...]
7.3. Рекомендуется разнообразие лексики. Многие слова чрезмерно повторяются. Таким образом, акты, сроки и т.д. всегда завершаются (не заканчиваются, оканчиваются или заключаются). Нет больше заговоров, презумпций, слухов, подозрений, указаний, догадок...; все это английская спекуляция [...] (Руководство быстрого испанского 57 от Агентства EFE).
Следует также предположить, что в недалеком будущем новый термин investigado - подследственный, созданный для того, чтобы избежать неже-
Таблица 5
Рис. 2
Нес а мом деле ворошим доадеателвствовто го,лво мы д еостдитлльно сталкиваемся с перенастройкой языкового содержания, поддерживающего внеязыко-иаюевал ен оспе.овлядусевс, чтоыеееще м оемо чантя слупвм,кочдажуреал исты используют разные формулы, направленные на выяснение того, что является реапуные а^втачеяиаве лв<Эследственооор(та°в. в):
Таблица 3
Además de solicitar que se tenga al concejal como investigado (nueva denominación para imputado), el fiscal pide al juez [...] (El Mundo, 15/03/2016). Un juzgado de Cádiz ha citado a declarar en calidad de investigado (antes imputado) por un posible delito de falsedad documental [...] (El Mundo, 08/04/2016).
Помимо ходатайства о признании советника подследственным (новое обозначение обвиняемого), прокурор просит судью [...] (Мир, 15.03.2016). Суд в Кадисе вызвал для дачи показаний в качестве подследственного (ранее обвиняемого) по возможному преступлению, связанному с фальсификацией документов. [...] (Эль Мун-до, 08.04.2016)._
Также стоит отметить, что в книгах по стилю, подготовленных компаниями, которые издают различные средства массовой информации, обычно не слишком подробно рассказывается о маскировке или усилении использования лексики, ни даже ради объективности, которая подразумевается в информационном стиле, о необходимости принять с должной осторожностью набор терминов и выражений, привнесенных различными политическими или социальными группами и которые так часто повторяют эти средства массовой информации. Далее рассмотрим выдержки из руководств по стилю, опубликованных Агентствами EFE и RTVE (табл. 4 и табл.5):
Как можно заметить, обсуждаемые в этих случаях лексические рекомендации и обычаи носят принципиально стилистический характер (если не чисто грамматический), не позволяя обнаружить даже незначительный след прагматического подхода к коммуникативным намерениям эмитентов текстов, не говоря уже о критическом анализе идеологического содержания и, следовательно, его воздействия на получателя, что часто оправдывает выбор, который они фактически делают.
Однако верно и то, что в других этических и деонтопогических кодексах, включенных в руководства по стилю для El País, El Mundo и т. д., есть предостережение от использования обобщений, условных слухов и других дискурсивных практик как форм необъективной подачи информации, которых следует избегать. Есть также работы, носящие, скорее, информативный характер, такие как работы Пастора, которые предупреждают о неправильных или неуместных употреблениях, получивших широкое распространение в испанском журналистском языке, но мы не нашли конкретных ссылок на вопросы, которые представили здесь и которые, по нашему мнению, строго соответствовали бы истинной профессиональной этике, что, учитывая влияние, которое в настоящее время оказывают аудиовизуальные средства массовой информации, было бы весьма желательным.
Таким образом, можно сделать выводы о том, что «то, что фактически сказано, меньше того, что выражено и понято» [20, с. 308], безусловно, не является аксиомой, верность которой не была продемонстрирована в бесчисленных примерах в течение пяти десятилетий лингвистических исследований, последовавших за этим утверждением, так что это не новый вывод в отношении только что поднятых нами вопросов. Однако ясно, что важность коммуникативных и прагматических стратегий, связанных с сокрытием или маскировкой истинного смысла сказанного, еще больше поддерживает и оправдывает в силу ее огромной важности в публичном дискурсе этот посыл. Соответственно, публичная коммуникация разворачивается, как было замечено, в коммуникативных контекстах, в которых эти типы стратегий особенно полезны, вот почему столь часты эвфемистические употребления и другие стратегии ослабления, используемые для размытия реальности, которая неудобна для ее создателей, а иногда и для её получателей посредством манипулирования реально осуществляемыми языковыми единицами, которые каким-то образом отвлекают интерпретацию или вытесняют ту неуместную реальность, в контексте которой производятся.
Особенно поразительно, что, как неоднократно отмечалось, политический и рекламный дискурс являются благоприятными контекстами для того эвфемистического употребления, цель которого обман и манипуляция, поскольку они как раз и являются типами языка, в жанрах которых преобладает аргументативная последовательность, согласно типологической модели Адама [1; 2; 3], даже если, давайте вспомним, те же самые цели можно найти в других родовых структурах, в которых доминирующие последовательности являются объяснительными или описательными, такими как договоры страховых полисов, но в котором эмитент также использует стратегии, чтобы размыть смысл того, что написано
[25]. Вместе с тем разумно считать, что использование этих лингвистических ресурсов способствует формированию благоприятного или неблагоприятного для определенной идеологической позиции или положения дел, с которым поддерживаются какие-либо отношения, используя стратегии, направленные на то, чтобы убедить адресатов в правдивости сказанного. Таким образом, хотя ясно, что, когда эвфемизм выполняет запретительную функцию, он представляет собой коммуникативную стратегию, ориентированную на адресата и тесно связанную с вербальной вежливостью и приличиями, в равной степени верно и то, что, когда его использование служит аргументативным функциям, связанным с уклонением от ответа, эвфемизм как процесс и, прежде всего, эвфемистическое употребление как результат представляют собой коммуникативные стратегии отправителя, стремящегося деактивировать определенные неблагоприятные для него по са-
Библиографический список / References
мым разным причинам контексты. Мы считаем, что нами было продемонстрировано в соответствии с тем, на что уже неоднократно указывали вышеупомянутые специалисты, что использование эвфемизма в качестве стратегии ослабления (или интенсификации) требует прагматического и дискурсивного подходов для лучшего понимания, начиная с методологии, подобной той, которую предоставляет критический анализ дискурса, который позволяет нам глубоко проанализировать разрыв между тем, что действительно сказано, и тем, что действительно выражено или понято, тем более что эти процессы и средства, которыми они проявляются (будь то посредством интенсификации одних категории или ослаблением других) обновляют в прагматическом и дискурсивном контекстах когнитивные рамки культурно, социологически и/или идеологически детерминированных концептуальных репрезентаций.
1. Jean-Michel A. Types de séquences textuelles élémentaires. Practiques 56. 1987: 54-79.
2. Jean-Michel A. Les textes: types et prototypes. París: Nathan, 1992.
3. Jean-Michel A. La linguistique textuelle. París: Armand Colin, 2011.
4. Alcaraz Varó, Enrique y María Antonia Martínez Linares. Diccionario de lingüística moderna. Barcelona: Ariel, 1997.
5. Beaugrande Robert-Alain de, y Wolfgang Ulrich Dressler. Introduction to Text Linguistics. London: Longman, 1981.
6. Bernárdez E. Introducción a la lingüística del texto. Madrid: Espasa- Calpe, 1982.
7. Bradshaw P. A model for the 21st century newsroom: pt1 - the news diamond. Online Journalism Blog (2007). 7 de enero de; 2016. Available at: http:// onlinejournalismblog.com
8. Briz Gómez A. El español coloquial en la conversación. Esbozo de pragma-gramática. Barcelona: Ariel, 1998.
9. Casado Velarde M. Trust and Suspicion as Principles of Discourse Analysis. Language Use in the Public Sphere. Methodological Perspectives and Empirical Applications. Linguistic Insights 170. Bern: Peter Lang, 2014: 53-78.
10. Casas Gómez M. La interdicción lingüística. Mecanismos del eufemismo y disfemismo. Cádiz: Universidad de Cádiz, 1986.
11. Casas Gómez M. "Sinonimia y eufemismo". Quaderni di Semantica 16.1. 1995: 17-46.
12. Casas Gómez M. Las relaciones léxicas. Beihefte zur Zeitschrift für romanische Philologie. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1999; Band 299.
13. Casas Gómez M. Los niveles del significar. Cádiz: Universidad de Cádiz, 2002.
14. Casas Gómez M. Towards a new approach to the linguistic definition of euphemism. Language Sciences 31. 2009: 725-39.
15. Casas Gómez M. El realce expresivo como función eufemística: a propósito de la corrección política de ciertos usos lingüísticos. Political Correctness. Aspectos políticos, sociales, literarios y mediáticos de la censura política. Aspetti politici, sociali, letterari e mediatici della censura linguistica. Aspects politiques, sociaux, littéraires et médiatiques de la censure linguistique. Studia Romanica et Linguistica, 38. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2012a: 61-79.
16. Casas Gómez M. "The Expressive Creativity of Euphemism and Dysphemism". Lexis - Journal in English Lexicology 7: Euphemism as a word-formation process. 2012b: 43-64.
17. Casas Gómez M. De una visión léxica y pragmático-discursiva a una dimensión cognitiva en la caracterización extralingüística y lingüística del eufemismo. Études pragmatico-discursives sur l>euphémisme. Estudios pragmático-discursivos sobre el eufemismo. Studien zurromanischen Sprachwissenschaft und interkulturellen Kommunikation. Frankfurt-am-Main - Berlin - Bern - Bruxelles - New York - Oxford - Wien: Peter Lang, 2012; Band 83: 53-72.
18. Chamizo Domínguez Pedro José, y Francisco Sánchez Benedito. Euphemism and dysphemism: ambiguity and supposition. Language and Discourse 2. 1994: 78-92.
19. Chamizo Domínguez, Pedro José, y Francisco Sánchez Benedito. Lo que nunca se aprendió en clase. Eufemismos y disfemismos en el lenguaje erótico inglés. Granada: Comares, 2000.
20. Coseriu E. Determinación y entorno. Dos problemas de una lingüís- tica del hablar. Romanistisches Jáhrbuch 7. 1955-56: 29-54.
21. Coseriu E. Las solidaridades léxicas. Principios de semántica estructural. Madrid: Gredos, 1977: 143 Eugenio 61.
22. Crespo Fernández Eliecer. El eufemismo y el disfemismo. Procesos de manipulación del tabú en el lenguaje literario inglés. Alicante: Universidad de Ali- cante, 2007.
23. Danes F. Functional sentence perspective and the organization of the text. Papers on functional sentence perspective. The Hague - Paris: Mouton, 1974: 106-28.
24. Díaz Noci Javier, y Ramón Salaverría Aliaga. Hipertexto periodístico: teoría y modelos. Manual de redacción ciberperiodística. Barcelona: Ariel, 2003: 81-139.
25. Escavy Zamora, Ricardo. El principio de cooperación y las violaciones antagónicas. VIII Jornadas de Lingüística. Cádiz: Universidad de Cádiz, 2004: 47-70.
Статья поступила редакцию 08.02.23
УДК 81'255.2
Urzha A.V., Doctor of Sciences (Philology), senior lecturer, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia),
E-mail: [email protected]
SEMANTICS AND PRAGMATICS OF THE MARKERS OF UNCERTAINTY - THROUGH THE PRISM OF RUSSIAN TRANSLATED NARRATIVES. Functioning of lexical and syntax units expressing uncertainty in Russian translated variants of English literary texts is described. The study is based on the hypothesis made by Elena V. Paducheva about uncertainty being a semantic predominant in the Russian picture of the world. The research is focused on the phenomenon of accumulation of the markers of uncertainty in Russian translations with domestication strategy in the passages expressing high subjectivity or creating the effect of defocusing. The results of the analysis show that the markers of uncertainty denoting unawareness, limited knowledge, inability to find exact nomination for an object or an event, or deliberate neglecting some information, increase in number in Russian translations, first of all in those aimed at creating domesticated, familiarized versions of original texts, linking them to the literary narrative tradition of the recipient culture. The described phenomenon does not appear in foreignized translations offering 'estranged' interpretations of a source text.
Key words: uncertainty, picture of the world, subjectivity, defocusing, translation, domestication, foreignization.
А.В. Уржа, д-р филол. наук, доц., филол. факультет МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, E-mail: [email protected]
СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА ПОКАЗАТЕЛЕЙ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ - СКВОЗЬ ПРИЗМУ РУССКИХ ПЕРЕВОДНЫХ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ТЕКСТОВ
Использование лексических и синтаксических средств выражения неопределенности в вариантах русских переводов англоязычных художественных текстов рассматривается в статье на фоне гипотезы Е.В. Падучевой о неопределенности как семантической доминанте русской языковой картины мира. В центре исследования - феномен аккумуляции показателей неопределенности в переводах доместицирующего типа при повышении субъективизации или передаче эффекта дефокусирования. Как показывает сопоставительный анализ текстов, показатели неопределенности, указывающие на недостаточную осведомленность субъекта, ограничение его точки зрения, на неспособность подобрать точную номинацию для происходящего или на намеренное «пренебрежение» какой-то информацией, увеличиваются в количестве в русских переводах, ориентированных на культурное «освоение» произведения на фоне отечественной повествовательной традиции, но не в форенизирующих, «очужденных» интерпретациях.
Ключевые слова: неопределенность, картина мира, субъективизация, дефокусирование, перевод, доместикация, форенизация.
