CC BY
17
[25]. Вместе с тем разумно считать, что использование этих лингвистических ресурсов способствует формированию благоприятного или неблагоприятного для определенной идеологической позиции или положения дел, с которым поддерживаются какие-либо отношения, используя стратегии, направленные на то, чтобы убедить адресатов в правдивости сказанного. Таким образом, хотя ясно, что, когда эвфемизм выполняет запретительную функцию, он представляет собой коммуникативную стратегию, ориентированную на адресата и тесно связанную с вербальной вежливостью и приличиями, в равной степени верно и то, что, когда его использование служит аргументативным функциям, связанным с уклонением от ответа, эвфемизм как процесс и, прежде всего, эвфемистическое употребление как результат представляют собой коммуникативные стратегии отправителя, стремящегося деактивировать определенные неблагоприятные для него по са-
Библиографический список / References
мым разным причинам контексты. Мы считаем, что нами было продемонстрировано в соответствии с тем, на что уже неоднократно указывали вышеупомянутые специалисты, что использование эвфемизма в качестве стратегии ослабления (или интенсификации) требует прагматического и дискурсивного подходов для лучшего понимания, начиная с методологии, подобной той, которую предоставляет критический анализ дискурса, который позволяет нам глубоко проанализировать разрыв между тем, что действительно сказано, и тем, что действительно выражено или понято, тем более что эти процессы и средства, которыми они проявляются (будь то посредством интенсификации одних категории или ослаблением других) обновляют в прагматическом и дискурсивном контекстах когнитивные рамки культурно, социологически и/или идеологически детерминированных концептуальных репрезентаций.
1. Jean-Michel A. Types de séquences textuelles élémentaires. Practiques 56. 1987: 54-79.
2. Jean-Michel A. Les textes: types et prototypes. París: Nathan, 1992.
3. Jean-Michel A. La linguistique textuelle. París: Armand Colin, 2011.
4. Alcaraz Varó, Enrique y María Antonia Martínez Linares. Diccionario de lingüística moderna. Barcelona: Ariel, 1997.
5. Beaugrande Robert-Alain de, y Wolfgang Ulrich Dressler. Introduction to Text Linguistics. London: Longman, 1981.
6. Bernárdez E. Introducción a la lingüística del texto. Madrid: Espasa- Calpe, 1982.
7. Bradshaw P. A model for the 21st century newsroom: pt1 - the news diamond. Online Journalism Blog (2007). 7 de enero de; 2016. Available at: http:// onlinejournalismblog.com
8. Briz Gómez A. El español coloquial en la conversación. Esbozo de pragma-gramática. Barcelona: Ariel, 1998.
9. Casado Velarde M. Trust and Suspicion as Principles of Discourse Analysis. Language Use in the Public Sphere. Methodological Perspectives and Empirical Applications. Linguistic Insights 170. Bern: Peter Lang, 2014: 53-78.
10. Casas Gómez M. La interdicción lingüística. Mecanismos del eufemismo y disfemismo. Cádiz: Universidad de Cádiz, 1986.
11. Casas Gómez M. "Sinonimia y eufemismo". Quaderni di Semantica 16.1. 1995: 17-46.
12. Casas Gómez M. Las relaciones léxicas. Beihefte zur Zeitschrift für romanische Philologie. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1999; Band 299.
13. Casas Gómez M. Los niveles del significar. Cádiz: Universidad de Cádiz, 2002.
14. Casas Gómez M. Towards a new approach to the linguistic definition of euphemism. Language Sciences 31. 2009: 725-39.
15. Casas Gómez M. El realce expresivo como función eufemística: a propósito de la corrección política de ciertos usos lingüísticos. Political Correctness. Aspectos políticos, sociales, literarios y mediáticos de la censura política. Aspetti politici, sociali, letterari e mediatici della censura linguistica. Aspects politiques, sociaux, littéraires et médiatiques de la censure linguistique. Studia Romanica et Linguistica, 38. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2012a: 61-79.
16. Casas Gómez M. "The Expressive Creativity of Euphemism and Dysphemism". Lexis - Journal in English Lexicology 7: Euphemism as a word-formation process. 2012b: 43-64.
17. Casas Gómez M. De una visión léxica y pragmático-discursiva a una dimensión cognitiva en la caracterización extralingüística y lingüística del eufemismo. Études pragmatico-discursives sur l>euphémisme. Estudios pragmático-discursivos sobre el eufemismo. Studien zurromanischen Sprachwissenschaft und interkulturellen Kommunikation. Frankfurt-am-Main - Berlin - Bern - Bruxelles - New York - Oxford - Wien: Peter Lang, 2012; Band 83: 53-72.
18. Chamizo Domínguez Pedro José, y Francisco Sánchez Benedito. Euphemism and dysphemism: ambiguity and supposition. Language and Discourse 2. 1994: 78-92.
19. Chamizo Domínguez, Pedro José, y Francisco Sánchez Benedito. Lo que nunca se aprendió en clase. Eufemismos y disfemismos en el lenguaje erótico inglés. Granada: Comares, 2000.
20. Coseriu E. Determinación y entorno. Dos problemas de una lingüís- tica del hablar. Romanistisches Jáhrbuch 7. 1955-56: 29-54.
21. Coseriu E. Las solidaridades léxicas. Principios de semántica estructural. Madrid: Gredos, 1977: 143 Eugenio 61.
22. Crespo Fernández Eliecer. El eufemismo y el disfemismo. Procesos de manipulación del tabú en el lenguaje literario inglés. Alicante: Universidad de Ali- cante, 2007.
23. Danes F. Functional sentence perspective and the organization of the text. Papers on functional sentence perspective. The Hague - Paris: Mouton, 1974: 106-28.
24. Díaz Noci Javier, y Ramón Salaverría Aliaga. Hipertexto periodístico: teoría y modelos. Manual de redacción ciberperiodística. Barcelona: Ariel, 2003: 81-139.
25. Escavy Zamora, Ricardo. El principio de cooperación y las violaciones antagónicas. VIII Jornadas de Lingüística. Cádiz: Universidad de Cádiz, 2004: 47-70.
Статья поступила редакцию 08.02.23
УДК 81'255.2
Urzha A.V., Doctor of Sciences (Philology), senior lecturer, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia),
E-mail: aourja@gmail.com
SEMANTICS AND PRAGMATICS OF THE MARKERS OF UNCERTAINTY - THROUGH THE PRISM OF RUSSIAN TRANSLATED NARRATIVES. Functioning of lexical and syntax units expressing uncertainty in Russian translated variants of English literary texts is described. The study is based on the hypothesis made by Elena V. Paducheva about uncertainty being a semantic predominant in the Russian picture of the world. The research is focused on the phenomenon of accumulation of the markers of uncertainty in Russian translations with domestication strategy in the passages expressing high subjectivity or creating the effect of defocusing. The results of the analysis show that the markers of uncertainty denoting unawareness, limited knowledge, inability to find exact nomination for an object or an event, or deliberate neglecting some information, increase in number in Russian translations, first of all in those aimed at creating domesticated, familiarized versions of original texts, linking them to the literary narrative tradition of the recipient culture. The described phenomenon does not appear in foreignized translations offering 'estranged' interpretations of a source text.
Key words: uncertainty, picture of the world, subjectivity, defocusing, translation, domestication, foreignization.
А.В. Уржа, д-р филол. наук, доц., филол. факультет МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, E-mail: aourja@gmail.com
СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА ПОКАЗАТЕЛЕЙ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ - СКВОЗЬ ПРИЗМУ РУССКИХ ПЕРЕВОДНЫХ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ТЕКСТОВ
Использование лексических и синтаксических средств выражения неопределенности в вариантах русских переводов англоязычных художественных текстов рассматривается в статье на фоне гипотезы Е.В. Падучевой о неопределенности как семантической доминанте русской языковой картины мира. В центре исследования - феномен аккумуляции показателей неопределенности в переводах доместицирующего типа при повышении субъективизации или передаче эффекта дефокусирования. Как показывает сопоставительный анализ текстов, показатели неопределенности, указывающие на недостаточную осведомленность субъекта, ограничение его точки зрения, на неспособность подобрать точную номинацию для происходящего или на намеренное «пренебрежение» какой-то информацией, увеличиваются в количестве в русских переводах, ориентированных на культурное «освоение» произведения на фоне отечественной повествовательной традиции, но не в форенизирующих, «очужденных» интерпретациях.
Ключевые слова: неопределенность, картина мира, субъективизация, дефокусирование, перевод, доместикация, форенизация.
Формулируя тезис о том, что неопределенность выступает в качестве одной из семантических доминант русской языковой картины мира, Е.В. Падуче-ва в статье 1996 года представила два ключевых аргумента: 1) семантическая сфера неопределенности детально разработана в русском языке, «показатели неопределенности образуют разветвленную систему, позволяющую просто выражать тонкие смысловые различия, в других языках невыразимые»; 2) показатели неопределенности имеют в русском тексте «относительно малый удельный вес» и при переводе на другие языки могут иметь тенденцию опускаться [1]. Оба утверждения доказываются и иллюстрируются в статье, которая, однако, обладает не очень большим объемом, а потому вызывает у ученых желание дополнить, уточнить высказанные в ней наблюдения.
Цель данной работы - исследовать прагматическую специфику использования показателей неопределенности в русскоязычных повествовательных текстах в контексте перевода. Для этого необходимо решить следующие задачи: рассмотреть феномен «опущения» показателей неопределенности при переводе нарративов с русского языка (на французский и английский), обнаруженный Е.В. Падучевой и ее последователями, и сравнить его с широко распространенными явлениями «добавления» таких показателей при переводе англоязычных нарративов, так сказать, в «обратном направлении» - на русский язык. В обоих случаях в фокусе оказываются прагматические эффекты употребления показателей неопределенности в повествовательных текстах на русском языке (на фоне их иноязычных коррелятов). Актуальность исследования обусловлена необходимостью дать объяснение многочисленным случаям отсутствия соотносимых лексических или грамматических показателей неопределенности в оригинальных и переводных нарративах на английском или французском языке (то есть на артиклевых языках) при наличии таковых в соположенных русских оригинальных и переводных текстах. Возможность передать с помощью русских маркеров неопределенности (местоимений, наречий, частиц и др.) грамматические значения артиклей при переводе изучена типологами, новизна же представленной работы заключается в том, что в фокус внимания помещаются многочисленные фрагменты с отсутствием подобной корреляции и ощутимым дисбалансом между оригинальным иноязычным текстом и русским переводом, где показатели неопределенности аккумулируются. Материалом исследования стали тексты из параллельного подкорпуса Национального корпуса русского языка, а также из поливариантного (т. е. включающего несколько конкурирующих вариантов перевода каждого произведения) набора переводов, собранного нами (всего 126 переводов и 26 оригиналов) [2, с. 139-141, с. 548-559]. Все русские переводы англоязычных прозаических произведений выполнены в XX-XXI вв.
О феномене «опущения» русских показателей неопределенности при переводе художественных нарративов
Разветвленность и многофункциональность системы показателей неопределенности в русском языке, упомянутая в первом положении Е.В. Падучевой, продолжает изучаться: на данный момент детально проанализированы особенности семантики и прагматики собственно неопределенных (какой-то, что-то), нереферентных (где-нибудь, как-либо) и слабоопределенных (один человек, некоторые дети) местоимений и наречий, неопределенно-личных (За окном пели) и неопределенно-предметных (В микроволновке щелкнуло) предложений, лексем, включающих в толкование сему неопределенности (неясный, смутный), показателей невысокой степени уверенности (может быть, вероятно) и приблизительности (как бы, вроде) [1; 3; 4; 5 и мн. др.]. Разностороннее исследование этих средств выявляет не только их семантическую и прагматическую специфику, но и изофункциональность в определенных контекстах. Такие элементы рассматриваются в составе эгоцентриков - широкой группы языковых средств и категорий, семантика которых отсылает к говорящему или мыслящему субъекту. Эгоцентрики, и в том числе различные показатели неопределенности, позволяют реализовать целую палитру субъективных смыслов в рамках той или иной точки зрения и сформировать перспективу в тексте [6; 7].
Второй аргумент Е.В. Падучевой (о «малом удельном весе» русских показателей неопределенности и тенденции к их опущению при переводе) разработан в меньшей степени, но вызывает большой интерес. Иллюстративным материалом в её статье стали переводы произведений Н.В. Гоголя (20 примеров из перевода повести «Шинель») и А.П. Чехова (5 примеров из перевода рассказа «Невеста») на французский язык. В ряде примеров русские показатели неопределенности при переводе опущены совсем:
(1). И хотелось почему-то плакать (А.П. Чехов). - Et l'on avait envie de pleurer.
(2). Он теперь того... жена, видно, как-нибудь поколотила его (Н.В. Гоголь). - Il est dans un état plutôt... Sa femme aura dû le battre.
В других случаях с ними коррелируют артикли:
(3). С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась проходить вместе жизненную дорогу (Н.В. Гоголь). - Son existence elle-même prit de l'importance; on devinait à ses côtes comme la présence d un autre être, comme une compagne aimable qui aurait consenti à parcourir avec lui la route de la vie.
В.А. Нуриев в 2015 году предпринял корпусное исследование французских переводов русских художественных текстов и охарактеризовал условия реализации одного из двух способов перевода: «признак неопределенности» либо
«получает переводную реализацию в качестве отдельной лексемы, в которой закреплено соответствующее значение», либо, «снижая интенсификацию и «расщепляясь», грамматикализуется при помощи артикля» [8, с. 16].
Однако, на наш взгляд, более детального изучения с привлечением корпусных данных требуют и случаи полного отсутствия корреляции русских показателей неопределенности с каким-либо средством в переводе на артиклевом языке (см. примеры 1 и 2). Особое значение в этом контексте получают наблюдения Н.Д. Арутюновой над тем, что в ряде случаев устранение неопределенных местоимений из фрагмента русского текста не наносит урона его содержательной стороне, но «делает его как бы менее русским» [9]. Эти наблюдения звучат в работе «Стиль Достоевского в рамке русской картины мира», где «знаки неопределенности» связываются с «модальностью кажимости» и нередко объявляются избыточными для денотативного смысла высказываний, однако признаются опорными для формирования субъективированного повествования.
Т.Б. Радбиль относит проблему интерпретации показателей неопределенности к «мотивационно-прагматическому аспекту переводимости высказываний, сопряженному со смысловым уровнем языковой концептуализации мира» и выдвигает идею обратного сопоставления (иноязычных текстов с их русскими переводами, где можно ожидать, опираясь на гипотезу Е.В. Падучевой, возникновения дополнительных показателей неопределенности) [10, с. 238].
Мы предприняли такое сопоставление, сравнивая англоязычные произведения с их русскими переводами и используя в качестве материала тексты из параллельного подкорпуса Национального корпуса русского языка, а также из поливариантного набора переводов, собранного нами [2, с. 548-559]. Все русские переводы англоязычных прозаических произведений выполнены в ХХ-ХХ1 веке, это переводные версии произведений Э. По, О. Уайльда, Б. Стокера, А. Конан Дойла, Марка Твена, Р. Брэдбери, Р. Баха, Р. Даля и др. (всего 126 переводов и 26 оригиналов).
Явления «добавления» показателей неопределенности при переводе художественной прозы с английского на русский язык
Анализ текстов показал, что при переводе с английского языка на русский показатели неопределенности действительно зачастую возникают в таких контекстах, где в оригинале ни артикли, ни лексические средства со значением неопределенности [11; 12] не были использованы. Нашей задачей стало определение характерных особенностей таких контекстов, выявление прагматических эффектов, которые реализуют в них добавленные при переводе элементы. Изложим полученные наблюдения.
1. Неопределенные местоимения и наречия активно добавляются переводчиками при работе с субъективированным нарративом - то есть с таким типом текста, в котором точка зрения повествователя сближается, тесно взаимодействует с точкой зрения персонажа. Повествование, «погружающее» читателя в сознание героя, требует, в соответствии с русской картиной мира и повествовательной традицией, повышенного количества маркеров субъективных смыслов, среди которых оказываются и показатели неопределенности (см. жирный шрифт), указывающие на недостаточную осведомленность субъекта, ограничение его точки зрения (см. пример 4), на неспособность подобрать точную номинацию для происходящего (пример 5) или на намеренное дефокусирование, «пренебрежение» какой-то информацией (пример 6). Своеобразным катализатором для этого процесса становятся имеющиеся в оригинальном фрагменте эгоцен-трики (см. курсив), подчеркивающие субъективность представленного взгляда на мир. Средства, маркирующие личное восприятие и оценку событий, аккумулируются в таких переводах, увеличиваясь в количестве:
О. Уайльд «Портрет Дориана Грэя»
(4). The way seemed interminable, and the streets like the black web of some sprawling spider. The monotony became unbearable, and as the mist thickened, he felt afraid.
Марк Твен «Приключения Тома Сойера»
(5). A whole hour drifted by, the master sat nodding in his throne, the air was drowsy with the hum of study.
Р Брэдбери «451° по Фаренгейту» (6). She talked to him for what seemed a long while and she talked about this and she talked about that <...>.
Казалось, езде не будет конца. Сеть узких уличек напоминала широко раскинутую черную паутину. В однообразии их было что-то угнетающее. Туман всё сгущался. Дориану стало жутко. (Пер. М. Абкиной, 1960).
Прошел целый час. Учитель сидел на троне и клевал носом. От гуденья школьников, зубривших уроки, самый воздух стал какой-то сонный. (Пер. К. Чуковского, 1958).
Жена что-то говорила ему, говорила долго, то об одном, то о другом <...>. (Пер. Т. Шинкарь, 1956).
Слова что-то и какой-то в переводах появляются без прямой опоры на оригинал, но в косвенной связи с ним - так подчеркивается субъективность впечатлений героя, глазами которого мы смотрим на мир. Оригинальные эгоцентрики со значением невысокой степени уверенности (seemed), сравнения
(like), эмоционального состояния (unbearable, afraid), субъективного восприятия окружающего мира (interminable, drowsy) конструируют точку зрения персонажа (Дориана Грея, Тома Сойера, Монтэга), к которой мы приобщаемся, несмотря на то, что он не является говорящим (повествование во всех случаях ведется от третьего лица). «Смещение» перспективы, формирование эффекта причастности читателя к сознанию героя в русских переводах поддерживается с помощью введения дополнительных показателей неопределенности, которые реализуют в этих контекстах не столько семантический, сколько прагматический потенциал и выступают в качестве маркеров субъективизации повествования.
В ходе сопоставительного анализа оригиналов и переводов были выявлены случаи произвольной конденсации показателей неопределенности при переводе, усиливающие эффект «приближения» к точке зрения персонажа:
Марк Твен «Приключения Тома Сойера» (7). No - better still, he would join the Indians, <...> and go on the warpath in the mountain ranges and the trackless great plains of the Far West, and away in the future come back a great chief, bristling with feathers, hideous with paint, and prance into Sunday-school, some drowsy summer morning <...>.
Нет, еще лучше, он уйдет к индейцам <...>, вступит на военную тропу, где-нибудь там, в горах или в девственных прериях Дальнего Запада, и когда-нибудь в будущем вернется великим вождем, весь утыканный орлиными перьями, страшно размалеванный, и в какое-нибудь мирное летнее утро ворвется в воскресную школу <...>. (Пер. Н. Дарузес, 1948).
Во фрагменте, описывающем мечты Тома Сойера, вместо одного неопределенного местоимения some в русском переводе появляются три нереферентных местоимения (где-нибудь, когда-нибудь, какое-нибудь), подчеркивающих субъективность и условность фантазий мальчика, к которым в этот момент приобщается читатель.
2. Сравнивая варианты русского перевода одного и того же произведения между собой, можно отметить следующую закономерность: добавление неопределенных местоимений и наречий характерно для русских переводов, реализующих стратегию доместикации [13; 14] (ориентирующих текст на читателей принимающей культуры, учитывающих ее повествовательные нормы), в то время как форенизирующие переводческие версии (подчеркивающие инокультурность, иноязычность интерпретируемого текста) удерживаются от таких вставок. Ниже приведены фрагменты двух переводов романа Р. Брэдбери «451 по Фаренгейту». Версия Т. Шинкарь, опубликованная и снискавшая большую популярность в советское время, характеризуется как доместицирующая: у читателя складывается ощущение, что текст изначально сочинен на русском языке, в него легко погрузиться, забыв о языковом барьере, отделяющем нас от автора. Версия В. Бабен-ко, получившая широкое распространение в постсоветское время, может быть описана как форенизирующая, «остранняющая»: переводчик стремится отразить в тексте необычные сочетания и конструкции оригинального нарратива. Обе версии выполнены профессионально, мы устранимся от их оценки, но отметим, что сосуществование таких разных вариантов перевода может быть продуктивно использовано при исследовании характерных черт русской повествовательной традиции и специфической роли показателей неопределенности в русскоязычном нарративе.
неопределенности: с их помощью в субъективированном повествовании моделируется погружение во внутренний мир героя, возникает зыбкость, «расфокусиро-ванность» как характерная черта трансляции наблюдений и ощущений человека.
Этот прием хорошо знаком нам по текстам русской классической литературы. Проникая в сознание персонажа, повествователь представляет нам его мысли и чувства как бы не до конца вербализованными, испытываемыми во всем богатстве оттенков и нюансов, но не названными точно, не «пойманными в слова»:
Он чувствовал себя центром какого-то важного общего движения; чувствовал, что от него что-то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то-то и то-то, все будет хорошо, - и он делал то, что требовали от него, но это что-то хорошее все оставалось впереди (Л.Н. Толстой, «Война и мир»).
В современной версии перевода романа Р. Брэдбери, предложенной В. Бабенко, неопределенные местоимения и наречия почти не добавляются в субъективированный нарратив, а оригинальные метафоры воспроизводятся максимально близко к тексту, что приводит к другому эффекту: повествование выглядит необычным, а образы, возникающие в голове героя, - странными. Мон-тегу уже не кажется, что он лежит где-то далеко от жены, он действительно лежит далеко-далеко от нее, у другой стены комнаты, на зимнем острове. Метафорически оформленные ощущения персонажа вводятся без привычной для русского читателя «рамки» из субъективирующих средств, создается форе-низирующий, «очужденный» перевод.
Нетрудно заметить, что рассмотренные выше переводческие версии, в которых субъективированное повествование насыщается показателями неопределенности, принадлежат советской эпохе. Действительно, ориентация ведущих переводчиков того времени на языковые и стилистические нормы, выработанные в русле отечественной повествовательной традиции, ощутима во многих известных (и любимых читателями) русскоязычных версиях английских и американских романов, повестей и рассказов. Такая установка побуждала интерпретаторов приближать текст к привычному для читателей нарративному канону, делать повествование более естественным, заставлять его звучать так, как будто произведение изначально было написано по-русски. Показатели неопределенности в данном случае добавлялись не как элементы, наделенные специфической семантикой, а как характерные для отечественной литературы маркеры погружения в сознание героя. Действительно, результаты исследования показывают, что аккумуляция показателей неопределенности в субъективированном повествовании характерна для «классических» переводов Н. Волжиной («Собака Баскервилей» А. Конан Дойла, 1948), Н. Дарузес («Приключения Тома Сойера» Марка Твена, 1948), К. Чуковского («Приключения Тома Сойера», 1958), Т. Шинкарь («451 по Фаренгейту» Р. Брэдбери, 1956), М. Абкиной («Портрет Дориана Грея» О. Уайльда, 1960), Ю. Родман («Чайка по имени Джонатан Ливингстон», 1989), но обнаруживается она и в ряде постсоветских переводов, например, в версии Т. Красавченко («Граф Дракула», 1993) или А. Нестерова («Потрясающий мистер Лис», 2002).
Подчеркнем, что обнаруженное явление не связано с положительными или отрицательными характеристиками перевода и не имеет отношения к переводческой критике. Неопределенные местоимения и наречия, частицы - не настолько заметные элементы литературного произведения, как реалии, отсылки к прецедентным феноменам, имена собственные. Они функционируют в художествен-
Р. Брэдбери «451° по Фаренгейту»
Перевод Т. Шинкарь, 1956 Перевод В. Бабенко, 1999
(8). He lay far across the room from her, on a winter island separated by an empty sea. Но ему казалось, что она где-то далеко, в другом конце комнаты, что его постель - это ледяной остров среди пустынного моря. Он лежал далеко-далеко от нее, у другой стены комнаты, на зимнем острове, отделенном от всего мира пустым пространством моря.
(9). The voice was in Montag's head. Голос раздавался где-то в глубине мозга Монтэга. Голос звучал в голове Монтага.
(10). <...> his routine had been disturbed. <...> нарушился какой-то порядок, к которому он привык. <.> нарушился заведенный порядок вещей.
(11). The growl simmered in the beast. Где-то в чреве пса нарастало рычание. Внутри зверя медленно кипело рычание.
Подсчеты показывают, что количество неопределенных местоимений и наречий, добавленных в рамках субъективированных контекстов в переводе Т. Шинкарь, в среднем в три с половиной раза превышает число аналогичных вставок у В. Бабенко. При переводе прямой речи или несубъективированного нарратива такого различия не наблюдается.
Слова где-то, какой-то, добавленные Т. Шинкарь (см. примеры 8-11), не имеют в англоязычном оригинальном тексте коррелятов ни в виде неопределенных местоимений, ни в виде артиклей. Обратим внимание на то, что введенные в русский перевод элементы не реализуют в полном смысле слова свою лексическую семантику в данных контекстах. Речь в приведенных высказываниях идет вовсе не о том, что локализация звуков в теле механического пса или в голове героя остается неопределенной, а расположение героини в комнате неизвестным. У персонажа изначально нет цели зафиксировать точную информацию об этих объектах. На первый план здесь выходит прагматический потенциал показателей
ных текстах незаметно, однако, как показывает исследование, могут усиливать прагматические эффекты субъективизации, степень проявления которых отчасти культуроспецифична.
Таким образом, семантические особенности и прагматический потенциал русских показателей неопределенности ярко высвечиваются при сопоставлении русских переводных художественных текстов с англоязычными оригиналами и друг с другом. Выступая в качестве маркеров субъективизации повествования, такие элементы зачастую вводятся в доместицирующие переводные тексты не в качестве эквивалента лексического или грамматического компонента оригинала, а в качестве функциональных «спутников», акцентирующих выраженные в оригинале субъективные смыслы, приближающих читателя к точке зрения текстового субъекта (аналогично тому, как функционируют показатели неопределенности в найденных Е.В. Падучевой исходных примерах типа 1 и 2). Форенизирующие переводы, избегающие этого приема, выглядят, если использовать выражение
Н.Д. Арутюновой, «менее русскими», что соответствует «остранняющей» переводческой стратегии.
Анализ переводных контекстов, в которых русские показатели неопределенности не коррелируют непосредственно с оригинальными, но добавляются с
Библиографический список
целью усиления прагматических эффектов субъективизации или дефокусирова-ния, позволяет охарактеризовать неопределенность как примету русскоязычного субъективированного повествования, на которую переводчики ориентируются в большей или меньшей степени.
1. Падучева Е.В. Неопределенность как семантическая доминанта русской языковой картины мира. Лексикограф. 1996. Available at: http://lexicograph.ruslang.ru/TextPdf1/ dominanta1_1996.pdf
2. Уржа А.В. Функциональное взаимодействие эгоцентриков в русских переводных нарративах (на материале прозаических текстов конца XIX - начала XXI вв.). Диссертация ... доктора филологических наук. Москва, 2021.
3. Хон Чжун Хюн. Текстовые функции неопределенных местоимений в современном русском языке. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 1998.
4. Попова Т.В. Категория определенности - неопределенности как проблема перевода. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 2001.
5. Бондарева Т.Э. Диахрония категории определённости/неопределённости: на материале русского языка и языков разных систем. Диссертация ... кандидата филологических наук. Ростов-на-Дону, 2011.
6. Падучева Е.В. Эгоцентрические единицы языка. Москва: Языки славянской культуры, 2019.
7. Онипенко Н.К. Модель субъектной перспективы и проблема классификации эгоцентрических средств. Проблемы функциональной грамматики. Принцип естественной классификации. Москва: Языки славянской культуры, 2013: 92-121.
8. Нуриев В.А. Исследование категории неопределенности в русском языке на материале корпусных данных. Научные ведомости Белгородского государственного университета. Гуманитарные науки. 2015; № 24, Выпуск 28: 14-18.
9. Арутюнова Н.Д. Стиль Достоевского в рамке русской картины мира. Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Москва: Наука, 1996: 61-90.
10. Радбиль Т.Б. Язык и мир: Парадоксы взаимоотражения. Москва: Языки славянской культуры, 2017.
11. Munday J. Evaluation in Translation: Critical Points of Translator Decision-Making. Abingdon-New York: Routledge, 2012.
12. Heusinger K. Indefiniteness and Specificity. The Oxford Handbook of Reference. Oxford University Press, 2019.
13. Venuti L. The Translator's Invisibility: A History of Translation. London, New York: Routledge, 1995.
14. Шелестюк Е.В., Гриценко Э.Д. О форенизации и доместикации в переводе и возможностях их лингвистической оценки. Вестник ЧелГУ. 2016; № 4 (386): 202-207.
References
1. Paducheva E.V. Neopredelennost' kak semanticheskaya dominanta russkoj yazykovoj kartiny mira. Leksikograf. 1996. Available at: http://lexicograph.ruslang.ru/TextPdf1/ dominanta1_1996.pdf
2. Urzha A.V. Funkcional'noe vzaimodejstvie 'egocentrikov v russkih perevodnyh narrativah (na materiale prozaicheskih tekstov konca XIX- nachala XXI vv.). Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 2021.
3. Hon Chzhun Hyun. Tekstovye funkcii neopredelennyh mestoimenij v sovremennom russkom yazyke. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 1998.
4. Popova T.V. Kategoriya opredelennosti- neopredelennostikakproblema perevoda. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2001.
5. Bondareva T.'E. Diahroniya kategorii opredelennosti/neopredelennosti: na materiale russkogo yazyka i yazykov raznyh sistem. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Rostov-na-Donu, 2011.
6. Paducheva E.V. 'Egocentricheskie edinicy yazyka. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2019.
7. Onipenko N.K. Model' sub'ektnoj perspektivy i problema klassifikacii 'egocentricheskih sredstv. Problemy funkcional'noj grammatiki. Princip estestvennoj klassifikacii. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2013: 92-121.
8. Nuriev V.A. Issledovanie kategorii neopredelennosti v russkom yazyke na materiale korpusnyh dannyh. Nauchnye vedomosti Belgorodskogo gosudarstvennogo universiteta. Gumanitarnye nauki. 2015; № 24, Vypusk 28: 14-18.
9. Arutyunova N.D. Stil' Dostoevskogo v ramke russkoj kartiny mira. Po'etika. Stilistika. Yazyk i kultura. Moskva: Nauka, 1996: 61-90.
10. Radbil' T.B. Yazyk i mir: Paradoksy vzaimootrazheniya. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2017.
11. Munday J. Evaluation in Translation: Critical Points of Translator Decision-Making. Abingdon-New York: Routledge, 2012.
12. Heusinger K. Indefiniteness and Specificity. The Oxford Handbook of Reference. Oxford University Press, 2019.
13. Venuti L. The Translator's Invisibility: A History of Translation. London, New York: Routledge, 1995.
14. Shelestyuk E.V., Gricenko 'E.D. O forenizacii i domestikacii v perevode i vozmozhnostyah ih lingvisticheskoj ocenki. Vestnik ChelGU. 2016; № 4 (386): 202-207.
Статья поступила в редакцию 27.01.23
