CC BY
72
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2008. № 4
ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА М.Н. Есакова
ПРАГМАТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА (на материале произведений М. Булгакова)
Прагматические аспекты перевода традиционно изучаются современным пе-реводоведением. Однако обычно прагматический аспект перевода сводится к необходимости достижения в тексте перевода коммуникативного эффекта, аналогичного тому, к которому стремился автор оригинала. Мы хотим обратить внимание на иное свойство художественного текста, а именно на так называемую внутритекстовую прагматику. Под внутритекстовой прагматикой мы понимаем отношение персонажей, т.е. актантов, выведенных в тексте, к тем или иным знакам. Мы не будем исследовать в данной статье то, насколько это отношение соответствует отношению автора к тому или иному знаку, полагая, что это проблема совсем иного уровня. Мы попытаемся вывести прагматику в тех предметных ситуациях, которые описаны в тексте. Попытаемся установить межъязыковые расхождения в том, как проявляется отношение автора к актанту «объект» в оригинале и в переводе как в речи персонажей, так и в авторской речи. Кроме того, мы постараемся определить прагматическую значимость глаголов, обозначающих основные действия в одной, на наш взгляд, очень интересной сфере, а именно сфере питания. Наконец, мы попробуем вывести прагматический аспект фрейма, называемый нами условно «нормативным», т.е. аспект, соотносящий действия Субъекта с общепринятыми нормами поведения в данной обстановке, представляющей собой одну из основных сфер человеческого бытия.
Ключевые слова: внутритекстовая прагматика, предметная ситуация, семиотическая система, двухчастная оппозиция, межъязыковые расхождения, фрейм, ак-тантовая модель, генерализация, метатекст, коррелировать, перекрестная транспозиция.
The pragmatic aspects of translation have traditionally been one of the subjects of traductology. However, they are usually understood as nothing but the necessity to achieve in the target text a communicative effect similar to one intended by the author of the original text. In the present article we analyze another feature of the literary text: the so-called "intralingual pragmatics." By this term we understand the relations of the characters, i.e. the actants, of the literary work to various signs. We have no intention of studying here the degree to which such relations correspond to the author's relation to various signs, since we believe it to be an issue of a different level. We try to determine the pragmatics in the situations that are described in the original text. We also try to reveal interlingual divergences in terms of the author's relation to the actant "object" in the original as well as target texts in both the author's speech and characters' speech. Moreover, we try to determine the pragmatic relevance of the verbs that designate major activities in the sphere of nutrition. Lastly, we try to determine the pragmatic aspect of the "frame" (we call this aspect "normative"), i.e. an aspect that brings the Subject's activities into correlation with the generally accepted norms of behavior in the sphere of nutrition which is one of the paramount spheres of human existence.
Key words: intralingual pragmatics, semiotic system, duple opposition, interlingual divergences, frame, actant model, generalization, metatext, to correlate, cross-transposition.
Прагматические аспекты перевода традиционно изучаются современным переводоведением. Вряд ли можно найти хоть одну серьезную работу по теории перевода, где не упоминалось бы прагматическое значение. То есть отношение между знаком и участниками коммуникации. Однако обычно прагматический аспект перевода сводится к необходимости достижения в тексте перевода коммуникативного эффекта, аналогичного тому, к которому стремился автор оригинала. Мы хотим обратить внимание на иное свойство художественного текста, а именно на так называемую внутритекстовую прагматику. Под внутритекстовой прагматикой мы понимаем отношение персонажей, т.е. актантов, выведенных в тексте, к тем или иным знакам.
Мы не будем исследовать в данной статье то, насколько это отношение соответствует отношению автора к тому или иному знаку, полагая, что это проблема совсем иного уровня. Мы попытаемся вывести прагматику в тех предметных ситуациях, которые описаны в тексте. Естественно, что те знаки, о которых пойдет речь, не являются знаками только языка. Они могут принадлежать самым различным семиотическим системам. Текст предстает в данном случае как метатекст по отношению к иной семиотической системе, в разных культурах отмечается разная прагматика в аналогичных ситуациях. Так, представим себе текст, в котором описываются действия водителей в определённых условиях дорожной ситуации, обусловленных знаками, регулирующими дорожное движение. Если для большинства людей западной культуры нарушение предписаний знака расценивается как негативное явление, то для представителей русской культуры это может расцениваться в некоторых случаях как бравада, героизм, проявление некой свободы.
Таким образом, прагматика предметной ситуации оказывается включенной в семантику текста.
Попытаемся установить межъязыковые расхождения в том, как проявляется отношение автора к актанту «объект» в оригинале и в переводе как в речи персонажей, так и в авторской речи. Кроме того, мы постараемся определить прагматическую значимость глаголов, обозначающих основные действия в одной, на наш взгляд, очень интересной сфере, а именно сфере питания. Наконец, мы попробуем вывести прагматический аспект фрейма, называемый нами условно «нормативным», т.е. аспект, соотносящий действия Субъекта с общепринятыми нормами поведения в данной обстановке, представляющей собой одну из основных сфер человеческого бытия. 4
1. Отношение Субъекта к Объекту «блюда»
Отношение к потребляемым блюдам и напиткам содержит прежде всего оценочную характеристику, т.е. то, как (положительно или отрицательно) относится персонаж к тому блюду или напитку, о котором идет речь. Оценочную характеристику Объекта целесообразно не ограничивать только одной двухчастной оппозицией: положительная/отрицательная. Нулевая характеристика, т.е. нейтральное отношение к Объекту, также должна рассматриваться как элемент противопоставления. Таким образом, можно получить три оппозиции:
1) положительное — отрицательное,
2) отрицательное — нейтральное,
3) нейтральное — положительное.
Кроме того, характеристика отношения к потребляемым блюдам и напиткам дополняется рядом нюансов, среди которых наиболее отчетливо проявляется нормативный аспект.
Сравнение следующих примеров показывает, как стремление переводчика сохранить или, точнее, придать тексту наибольшую логическую последовательность приводит к изменению прагматики высказывания.
« Обедайте, ребята, — кричали повара, — и сдавайте валюту! Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать! Поехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо!» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 438).
"Mangez, les gars, — criaient les cuisiniers, — et rendez vos devises! Pourquoi rester ici? Vous parlez d'un plaisir, de bouffer cette tambouille! Vous seriez chez vous, a boir un bon petit coup, en cassant la croute, hein, au poil! " (р. 239).
В оригинальном тексте, описывающем раздачу пищи в тюрьме, возникает слово «баланда», относящееся к тюремному жаргону. «Баланда» — это то, чем кормят заключенных.
В русском просторечии «баланда» означает также очень жидкую похлебку. С точки зрения сочетаемости «баланда» нередко сочетается с глаголом «хлебать» — есть обычно что-то жидкое, черпая ложкой.
Во французском переводе словосочетание «хлебать баланду» передается словосочетанием "bouffer cette tambouille".
Существительное tambouille является также просторечным, фамильярным и обозначает «грубую, убогую, плохо приготовленную пищу» [Plat grossier (Petit, 1969: 1743)]. Эта пища, равно как и баланда, предполагает, скорее всего, жидкую форму, так как, по мнению французских этимологов, восходит возможно к словосочетанию "pot-en-bouille", что означает «кипящий горшок».
Таким образом, булгаковское «баланду хлебать» передается в переводе достаточно точно.
Но вот мы встречаем другое описание, где, на наш взгляд, фигурирует иной Объект:
«Свет надо тушить за собой в уборной, <...> — говорила та женщина, перед которой была кастрюля с какой-то снедью, от которой валил пар, — а то мы на выселение на вас подадим!» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 504).
"Il faut éteindre la lumière quand vous sortez des cabinets <...> — dit l'une des femmes еn surveillant une casserole où une quelconque tambouille mijotait en projetant de petits nuages de vapeur" (p. 324).
Как мы видим, переводчик и слово «снедь» передает словом "tambouille".
Следовательно, устанавливается знак равенства между понятиями, заключенными в словах «баланда» и «снедь». А это вряд ли справедливо, так как «снедь» по-русски обозначает всякую еду и часто даже очень вкусную и, конечно, вполне съедобную (ср.: «праздничная снедь», а также: «Лучшие, дорогие блюда и сладкие вина были мне снедью» (Н.В. Гоголь. «Тарас Бульба»).
Картина, которую рисует Булгаков на коммунальной кухне, где на примусах, главном средстве приготовления пищи, могла готовиться вполне приличная, вкусная еда (снедь) из вполне съедобных продуктов, в переводе приобретает совсем иное звучание, так как "tambouille" — еда грубая и невкусная.
Видимо переводчик усматривает некоторый параллелизм между местом (коммунальная кухня) и средством (примус) приготовления пищи, с одной стороны, и приготовленным блюдом, с другой: если убоги место и средство приготовления, то убогим оказывается и блюдо, хотя это на самом деле не совсем так. Более того, пар может валить не только от жидкого блюда, в то время как "tambouille" это, скорее всего, жидкая еда, ведь недаром же слово восходит к глаголу bouillir — кипеть.
Таким образом, переводчик выстраивает логический ряд: коммунальная квартира — бедность — плохая еда. В его представлении именно так должно быть в русской культуре. Но его логика — это логика человека иной культуры, она не совпадает с той логикой, которой руководствовался автор.
На самом деле проживание в коммунальной квартире, если и обозначает определённый уровень жизни, то еще вовсе не говорит о бедности, как о состоянии, когда люди вынуждены есть плохую пищу. В период, описываемый Булгаковым, в Москве значительная часть населения проживала в коммунальных квартирах. При этом материальный достаток этих людей, а также «хитрости» рус-
ской кухни позволяли им готовить себе не баланду, а вполне сносную, а часто и весьма вкусную еду
Русское слово «баланда» и французское "tambouille" имеют явно выраженную отрицательную оценочную коннотацию, т.е. находятся на одном и том же краю оппозиции. Что же касается слова «снедь», то оно скорее может быть отнесено к нейтральной зоне.
Следовательно, в результате переводческого преобразования выстраивается следующая асимметричная картина:
коммунальная кухня — cuisine communautaire (привычно, терпимо) («отрицат.»)
снедь — tambouille (нейтрально) («отрицат.»)
баланда — tambouille
(«отрицат.») («отрицат.»)
тюрьма — prison
(«отрицат.») («отрицат.»)
Переводчик, используя одно и то же слово для обозначения еды, приготавливаемой на кухне и подаваемой в тюрьме, устанавливает для французского читателя новый ассоциативный ряд, которого нет в оригинале. Он эксплицитно ставит знак равенства между тюрьмой и коммунальной квартирой и рисует картину более мрачными красками, чем автор.
В ряде случаев оценочный компонент высказывания нейтрализуется в результате предпринятой переводчиком генерализации понятия. В целом генерализация понятия используется в переводе чаще, чем конкретизация, так как позволяет назвать с помощью слов с родовым значением те предметы, названия, которые либо отсутствуют в языке перевода, либо оказываются по тем или иным причинам неприемлемыми. Если же говорить о русском и французском языках, то, в силу отмеченных выше причин, генерализация представляется как один из основных приемов переводческих преобразований при переводе с русского языка на французский. Рассмотрим следующий пример:
«А Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, — мозговая кость» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 367).
"Pélagie Antonovna apportait une soupière fumante, dans laquelle il suffisait de jeter un coup d'oeil pour deviner la présence, au plus épais du borchtch rouge flamboyant, de ce qui n'a pas son égal au mond — un os á moelle" (p. 149).
У французского переводчика, видимо, возникает недоумение, почему «мозговая кость» так высоко ценится персонажем. Поэтому он заменяет «то, чего вкуснее нет» на "qui n'a pas son égal au monde", что означает «которой нет равных в мире». При этом, естественно, конкретное «вкуснее», замененное на нейтральное «равных», позволяет читателю строить разные предположения о свойствах этой мозговой кости. Так как вместо конкретного представления о «вкусе» оказывается возможным представить себе иные характеристики Объекта, предполагающие то, что ему нет равных в мире, а именно вид, форма, размер и т.д.
Во французской кулинарии мясные, а тем более костные отвары распространены значительно меньше, чем в русской (во Франции крайне редко можно встретить мясо с мозговой костью). В силу этих несоответствий французский фрейм оказывается отличным от русского.
В повести «Собачье сердце» Булгаков, говоря о вкусовых пристрастиях Шарика, выводит на первый план два Объекта: кашу и грибы. Обычно собаки не любят кашу и вовсе не едят грибы. Это отношение к данным блюдам отчетливо высказывается во внутреннем монологе бродячего пса:
«Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это последнее дело, вроде грибов. Знакомые псы с Пречистенки, впрочем, рассказывали, будто бы на Неглинном в ресторане «Бар» жрут дежурное блюдо — грибы соус пикан по три рубля семьдесят пять копеек порция. Это дело на любителя — все равно что калошу лизать...» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 347).
" Comme vous le savez, les pompiers ont de la kasha au dîner; c'est d'ailleurs de la kasha de la pire espèce, on dirait des champignons. A propos de champignons, des chiens de mes amis m'ont dit que c'était le plat du jour au restaurant Bar, dans la Néglinnaia — des champignons sauce piquante à 3 roubles 75 kopecks la portion. Enfin, pour ceux qui aiment ça... Moi, je préfère encore lécher une godasse" (р. 5).
В качестве эквивалента к слову «каша» используется заимствование из русского (примерно в 1900 г.) "kasha", который по-французски обозначает «народное русское блюдо на основе вареной гречки» (ср.: Petit, 1969: 959). Таким образом, использование старого заимствования из русского языка сужает значение русского слова «каша» лишь до одного ее вида — гречневой каши.
Во французском языке в то же время имеется слово "la bouillie", которое означает «нечто, подобное каше» (ср. "bouillie d'avoine" — «овсяная каша»; "bouillie de sarasin" — «гречневая каша»).
Фразеология со словом "bouillie" напоминает русскую со словом «каша»: "en bouillie" — «в кашеобразном виде», "reduire en bouillie" — «превращать в кашу». Иначе говоря, французское слово
"bouillie" является наиболее точным эквивалентом русского слова «каша». Выбор переводчика представляется не совсем удачным. Используя заимствованное слово "kasha", он акцентирует внимание читателя на том, что это русская реалия, то есть особое, непривычное для французов блюдо. Каша предстает перед французским читателем не как обычная вареная крупа, а как русское национальное блюдо, она вызывает ассоциации с русскими ресторанами во Франции, где в меню почти всегда есть каша, которая, кстати, стоит там весьма недешево. Видимо, осознавая это, переводчик добавляет de la pire esp^e (наихудшего качества), чтобы сохранить отрицательную прагматику высказывания.
В результате ситуация предстает совершенно иначе. Булгаков с иронией приводит «собачью оценку» вкусов людей. В переводе же возникает новая характеристика пожарных как людей несчастных, вынужденных питаться по вечерам отвратительной кашей. На самом деле Булгаков рисует привычную картину: пожарные, вынужденные по долгу службы бодрствовать ночью и быть в постоянной готовности к физически тяжёлой работе, ужинают плотно и калорийно. Каша же была наиболее доступным из высококалорийных продуктов.
По мнению будущего Шарикова, каша — это нечто почти несъедобное, подобное грибам. Переводчик же идет по другому пути и утверждает, что речь идет о самой плохой по качеству каше, которая только и похожа на грибы. Есть грибы для Шарика — это все равно, что калошу лизать. Французский же Шарик предпочитает лизать калошу, нежели есть грибы. В этом случае прагматика русского и французского высказываний также несколько различна.
Приведенный пример интересен также тем, что в переводе возникает типично французское обозначение объекта — plat du jour. В данном описании ситуации оно соответствует русскому «дежурное блюдо». У Булгакова посетители «жрут дежурное блюдо». Определением «дежурное» Булгаков показывает, что это блюдо постоянно подается в упомянутом баре, скорее всего, кроме него ничего приличного там более и не подают. Ведь «дежурное блюдо» по-русски — это блюдо, которое готовят в столовых в большом количестве и которое остается даже тогда, когда основная волна посетителей спадает, съев почти все. В русском тексте данное обозначение имеет откровенную отрицательную оценку, как нечто заурядное. Переводчик использует для перевода французское выражение "plat du jour", привычное во французской культуре и являющееся этимоном для русского «дежурного блюда». Несмотря на то что французское выражение "plat du jour" означает блюдо,
обновляющееся ежедневно в меню ресторанов и закусочных, в его оценке в современном обществе отчетливо ощущается элемент заурядности. Это можно объяснить тем, что «блюдо дня» традиционно составляет меню комплексных быстрых обедов (formule rapide). Возможно поэтому современные французские рестораторы, стремясь привлечь клиентов, убирают из меню напоминающее об обыденности "plat du jour" и заменяют его более новым "suggestion du jour", в котором можно при желании усмотреть элемент необычности.
Все эти рассуждения позволяют прийти к заключению, что выбор переводчиком формы "plat du jour" в качестве эквивалента «дежурного блюда» вполне оправдан.
Однако употребление французского выражения "plat du jour" в данном контексте противоречит его употреблению в другом описании ситуации трапезы, а именно ситуации, где в качестве Объекта выступает вовсе незаурядное блюдо. В упоминавшейся уже сцене «у Грибоедова», где Амвросий и Фока обсуждают меню шикарного московского ресторана, переводчик добавляет "plat du jour", говоря о порционных судачках:
«Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка!» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 323).
"Archibald Archibaldovitch m'a glissé а l'oreille qu'il y aurait aujourd'hui, comme plat du jour, du sandre au naturel. Morceau magistral! " (p. 91).
Решение переводчика на это добавление можно объяснить следующим образом. Высказывание оригинального текста «сегодня будут...» говорит о том, что такое блюдо готовится и подается не каждый день. Поэтому добавление "plat du jour" во французском переводе, видимо, призвано передать именно эту деталь. Но в той же фразе переводчик опускает слово «порционный», важное для понимания прагматического аспекта картины, написанной Булгаковым. «Порционный», по нашему мнению, противоречит определению "du jour", так как «блюдо дня — это, скорее, «дежурное блюдо», т.е. блюдо, которое готовится в какой-то день в большом количестве и рекомендуется всем клиентам, если те пришли просто пообедать и не хотят ждать, пока им приготовят какое-либо «порционное блюдо» из основного меню (la carte). О наличии этого блюда администраторы не шепчут на ухо избранным клиентам.
Таким образом, сравнение русского и французского описаний показывает, что заключенные в них фреймы различаются прагматическими значениями.
Данное расхождение можно представить следующим образом:
Русский текст
Французский текст
«сегодня порционные судачки»
положительная оценка (изысканное блюдо)
plat du jour" — нейтральная оценка
«жрут дежурное блюдо» отрицательная оценка
(заурядное блюдо)
В следующем примере переводчик также изменяет прагматику высказывания:
«Ябез пропитания оставаться не могу, — забормотал он, — где же я буду харчеваться?» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 416).
" Je ne peux pas rester sans manger, — marmonnat-il. — Ou est-ce que je trouverai ma pittance? " (p. 113).
В русском описании отношение Субъекта к Объекту с точки зрения оценки нейтрально. Желая сделать более яркой характеристику персонажа, Булгаков вставляет лишь в его речь просторечный элемент — глагол «харчеваться».
Переводчик применяет интересную перекрестную транспозицию: он заменяет существительное «пропитание» метонимически связанным с ним глаголом "manger", а просторечный глагол «харчеваться» именем "pitance", которое означает «рацион питания в монастырях». Этот термин считается устаревшим. Иногда он используется в расширенном значении с отрицательной оценочной коннотацией для обозначения пищи низкого качества. Об этом косвенно свидетельствует даже этимология этого слова, восходящего к слову pitié — жалость [Petit, 1969: 1311].
В результате трансформации просторечная, т.е. стилистически окрашенная как сниженная форма русского языка заменяется стилистически окрашенной как устаревшей формой французского языка, с очевидной отрицательной оценочной коннотацией:
пропитание нейтральное
Русский текст
Французский текст
manger
нейтральное
харчеваться
(стилист.: просторечное) оценочн.: нейтральное
\== la pitance
(стилист.: устаревшее) оценочн.: отрицательное
В некоторых случаях для передачи отношения Субъекта к Объекту переводчик прибегает к калькированию.
Рассмотрим следующий пример:
«Да, а чай? Ведь это же помои!» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 474).
"Et votre thé? De l'eau de vaisselle, rien de plus! " (p. 286).
По-русски слово «помои» обозначает: во-первых, «грязную воду после мытья чего-либо» и, во-вторых, в переносном, просторечном значении «жидкую, невкусную пищу, жидкий чай и так далее» (СРЯ. Т. 3, с. 283).
Французский переводчик идет по пути калькирования русского высказывания и переводит это русское образное выражение с уже устоявшейся негативной оценочной характеристикой как "l'eau de vaisselle" (вода, где моют посуду).
Прозрачность образа позволяет сделать кальку с данного выражения, понятную французскому читателю, и при этом сохранить образность русского аналога.
Следующая фраза текста «...а ей разве такой стол нужен » содержит также значимую культурологическую форму «стол». В русском языке прочно закрепился метонимический перенос по смежности с предмета мебели, за которым происходит трапеза, на те блюда, которые на нем находятся. Более того, в современной речи данной лексемой нередко называют специальные меню, специальные наборы блюд (например: вегетарианский стол, диетический стол, крестьянский стол, а также в лечебных и оздоровительных учреждениях «столы» под соответствующими номерами).
Последнее значение слова «стол» приобрело особое распространение в советском общепите. Именно на это употребление и намекает Булгаков, рисуя картину советского общепита.
Во французском переводе эта деталь оказывается опущенной. Вместо слова «стол» возникает указательное местоимение самого широкого плана "ça" (croyez-vous qu'elle méritait sa), представляющее фрейм в более общем виде. Более того, переводчик говорит о том, что барышня не заслуживает такой убогой жизни (именно убогость скрывается за местоимением "ça"). Булгаков же привлекает внимание к состоянию здоровья девушки и говорит о том, что ей необходимо иное питание, чтобы выжить.
2. Отношение Субъекта к Объекту «напитки»
Отношение к потребляемому напитку служит у Булгакова одной из центральных характеристик его персонажей. Как правило, бул-гаковские персонажи весьма положительно относятся к употреблению вин и других алкогольных напитков.
Отрицательная оценочная характеристика встречается по отношению к способу их употребления. Безалкогольные напитки (вода, минеральная вода и т.д.), как правило, не имеют оценочной коннотации. Среди них выделяется, пожалуй, только устойчиво закрепившийся в русской культуре «чай». Чай нередко обозначается формой с уменьшительно-ласкательным суффиксом -к («попить чайку»). В то же время чай может различаться по своему качеству, и если его качество невысоко — это вызывает негативную реакцию персонажа, выражающуюся в соответствующей форме обозначения напитка. В силу словообразовательных особенностей русского языка это отношение не может быть передано соответствующей формой слова, поэтому отрицательное отношение обозначается словосочетаниями и метафорическими обозначениями.
Слова с уменьшительными суффиксами в русском языке довольно часто используются в качестве оценочной характеристики. В произведениях Булгакова примеров использования форм с этим суффиксом немало.
В качестве названий, к которым присоединяются уменьшительные суффиксы -очк или -к в основном фигурирует «водка» и «чай» — два традиционно русских напитка простого человека.
Булгаковские персонажи, описываемые с нескрываемой иронией, как правило, весьма положительно относятся к водке. Поэтому форма «водочка» нередко возникает на страницах его произведений. Рассмотрим некоторые примеры:
«Взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и — сперва украдкой, а потом и в открытую — выпил водочки и закусил...» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 328)
Так выглядит эта фраза в оригинале. Если обратиться к французскому тексту, то там мы обнаружим следующий перевод:
" Une vague de douleur s'éleva, déferla, se maintint... puis retomba, et l'on commença à regagner sa table, et — furtivement d'abord, puis ouvertement — on but un petit coup de vodka et on mangea un morceau..." (p. 98)
Мы приводим дословный перевод: «...выпил глоток водки и съел кусок...».
Сравнивая две эти фразы, мы видим, что русский вариант не предполагает однократности действия, в то время как по-французски это явление налицо.
Таким образом, во французском переводе эта картина предстает перед нами следующим образом: те, кто подразумевается под неопределённым местоимением "on", разделяются на две группы, т.е. на тех, кто сначала украдкой выпил глоточек водочки и съел кусочек, и тех, кто это сделал открыто.
По-русски же этот процесс охватывает одну и ту же группу людей, которые сначала украдкой, а потом и открыто выпили и закусили.
Получается, что Булгаков в романе описывает множественный процесс, а переводчик передает этот процесс как единичный.
Следовательно, уменьшительно-ласкательный суффикс -очк в слове «водочка» не имеет семы небольшого количества, а обозначает лишь положительную оценку со стороны персонажей романа.
В переводе оценочный компонент значения регулярно замещается количественным. Более того, невозможность передачи этого количественного компонента в самом слове, обозначающем продукт, вызывает необходимость компенсировать его в другом слове синтагмы, обозначающем либо посуду, либо глоток, либо неопределённое количество, т.е. те категории, которые могут представлять большее или меньшее количество (un petit verre, un coup, un peu...).
Это отчётливо проявляется и в следующем примере:
«Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил, вместо того чтобы здесь вариться» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 324).
"Personnellement, je m'installerais avec plaisir à une terrasse pou boire un bon petit verre de thé, au lieu de rester à cuire ici " (р. 93).
В России принято пить чай из большой посуды и, как модно было в 30-е годы XX в., из тонкого стакана в подстаканнике либо из большой фарфоровой чашки.
Если перевести французскую фразу дословно, то получится, что герой хотел попить чаю из «маленького стаканчика», а в России чай маленькими стаканчиками не пьют.
Подтверждение этому мы можем найти и ещё в одном примере:
« Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 340).
Переводя фразу «пил рюмку за рюмкой», переводчик использует то же самое словосочетание "petit verre", т.е. получается, что и в одном и в другом случае посуда была совершенно одинаковой, а это, безусловно, не так.
" Un quart d'heure plus tard, Rioukhine, complètement seul et replié sur lui-même devant un plat de poisson, buvait petit verre sur petit verre en confessant qu'il ne pouvait plus rien changer à sa vie, et qu'il ne lui restait qu'à oublier" (p. 115).
Переводчик старается передать значение уменьшительного суффикса -к (чайку) через посуду с уменьшительным прилагатель-
ным petit и оценочным прилагательным bon, что создает совсем иное представление о чаепитии, так как глагол «попить» передает определённую продолжительность действия во времени и некоторым образом связан с количеством потребляемого (см. СРЯ). Во французском же языке через посуду рисуется иная картина, больше свойственная французской культуре, так как слово "verre" употребляется с неопределённым артиклем "un", в данном случае скорее являющимся числительным один. Таким образом, картина, возникающая во французском тексте, предстает следующим образом: «выпить где-нибудь на открытой террасе один маленький стаканчик чая».
В русском языке оценка, выраженная уменьшительно-ласкательным суффиксом, также иногда может переноситься с предмета потребления на посуду. Так, следующая фраза демонстрирует нам не столько размер рюмки, сколько отношение персонажа к выпивке:
«Никанор Иванович налил лафитничек водки и выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селёдки... и в это время позвонили» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 367).
Русское «лафитничек» — «стопка или большая рюмка удлинённой формы» (словарь Ожегова), из которой обычно пьют вино («лафит» — сорт красного виноградного вина)
Во французском тексте обнаруживаем интересное обозначение предмета, конкретизирующего его предназначение как посуды для определённого сорта вина — "verre à bordeaux". Интересно, что переводчик в данном случае использует не привычное наименование "verre à vin", которое по замыслу должно демонстрировать размер (естественно, бокал для вина больше, чем рюмка для водки), а "verre à bordeaux", который меньше обычного бокала для вина. В то же время русское «лафит» полностью устраняется из французского перевода, хотя этимологически восходит именно к французскому языку:
" Nicanor Ivanovitch remplit de vodka un petit verre à bordeaux, le but, le remplit encore, le but, pêcha du bout de sa fourchette trois morceaux de filet de hareng... et on sonna à la porte" (р. 149).
Как мы видим, и в этом случае для переводчика оказывается важным передать размер посуды. Прилагательное "petit" последовательно служит аналогом русского уменьшительно-ласкательного суффикса. Однако оно оказывается неспособным передать всю гамму оценочных значений, заключённых в русской суффиксальной форме.
3. Прагматическое значение глаголов действия
Отношение к блюдам и напиткам, а также к способам их употребления, нередко передаётся глаголами, обозначающими «способ потребления».
В связи с этим рассмотрим следующий пример:
«Машину зря гоняет казенную! — наябедничал кот, жуя гриб»
(М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 398).
"...en bouffant son champignon" (р. 128).
В русском языке глагол «жевать» нейтральный, т.е. стилистически не окрашен, означает, если говорить о пище, «размельчать, разминать пищу или что-либо во рту, перемешивая со слюной».
Французский же глагол "bouffer", во-первых, является просторечным, т.е. стилистически сниженным, во-вторых, имеет некоторые потенциальные семы, отсутствующие у русского глагола. Прежде всего этот глагол исторически имеет значение «надувать» (например, надуть щёки).
Именно этот образ надутых во время еды щёк и лёг в основу переносного значения «есть», кроме того, у него есть также сема шума "manger gloutonnement". Глагол "bouffer", нередко генерализируясь до значения глагола "manger", остается при этом явно окрашенным стилистически как просторечный. Как мы видели, он хорошо сочетается с именем существительным "la tambouille".
Выбор переводчика в данном случае не совсем ясен в связи с тем, что во французском языке есть глагол "macher" («жевать») или глагол "mastiquer", которые в данном случае ближе по смыслу. Переводчик изменяет прагматику высказывания, он придает всему выражению просторечный оттенок, или же он хотел подчеркнуть, что кот должен есть именно так: чавкая и надувая щеки.
Следующая группа примеров демонстрирует обратный процесс.
В «Собачьем сердце» Булгаков, описывая размышления Шарика, использует стилистически окрашенные глаголы:
«Бегут, жрут, лакают» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 348).
Глаголы «жрут, лакают» переведены с некоторыми искажениями. «Жрать» заменяется переводчиком на глагол «есть» — "manger" (р. 7), а «лакают», т.е. едят жидкую пищу, подчеркивающее уподобление людей животным, что также содержит определённую социальную окраску пренебрежительного отношения к людям со стороны власти, во французском тексте вовсе пропадает, так как глагол «лакать» переводится глаголом "redemander".
Далее, давая характеристику французам, которые «сволочи, конечно», так как «лопают богато и все с красным вином» (там же,
с. 348), Булгаков опять употребляет стилистически окрашенный глагол «лопать» — просторечную, несколько грубую форму. Во французском же переводе она также заменяется совершенно нейтральным глаголом "manger".
Таким образом, все стилистически окрашенные глаголы, употреблённые Булгаковым в тексте, передаются переводчиком нейтральными формами:
лопать — manger,
лопать — engloutir (заглатывать),
лакать — redemander,
жрать — manger, engloutir,
(«в течение недели сожрал столько же, сколько в полтора последних голодных месяца» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 375) — "en l'espace d'une semaine, le chien engloutit autant de nourriture...")
С подобным примером, т.е. употреблением в тексте перевода нейтральной формы вместо стилистически окрашенной, мы сталкиваемся и дальше:
«Летом можно смотаться в Сокольники, там есть особенная очень хорошая трава, и, кроме того, нажрёшься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 347).
"Eété, on peut aller а Sokolniki; là-bas l'herbe est excellente, c'est une herbe" (p. 6).
Глагол «нажрёшься», в котором присутствует сема «результата», заменяется формой потенциального действия глагола "manger" («есть») ("il y à manger" — буквально — «можно поесть»)
Фраза «бумаги жирной набросают граждане» у Булгакова создает несколько гротескную картину, так как в ней сталкивается официальное «граждане» и глагол «набросают», в котором выражается значение некультурного поведения, свойственного плохо воспитанным людям, представляющим собой верхушку общества в период, описываемый Булгаковым.
Во французском переводе мы видим, что речь идёт о бумагах, оставленных людьми ("des papiers gras abandonnés par les gens"). В результате этого ирония автора устраняется и картина представляется более нейтральной.
В русском языке общий родовой глагол «выпить» имеет множество аналогов, различающихся как семантически, так и стилистически. Найти соответствия этим аналогам в языке перевода часто оказывается весьма трудно, так как в них отражается различное членение действительности. Приведём в качестве примера следующую фразу:
2 ВМУ, теория перевода, № 4
17
«Пилат, прихлебывая вино, поглядывал прищуренными глазами на гостя» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 573).
"Pilate, tout en dégustant son vin a petits coups, le dévisageait à travers la fente étroit de ses paupières"(р. 407).
Французский глагол "déguster" в отличие от русского «прихлебывать» содержит сему «оценки качества» и «получения удовольствия от напитка». В то же время он не содержит семы, показывающей длительность процесса и то, что вино пьётся из бокала в несколько приёмов. Все эти семы есть в русском глаголе «прихлебывать», т.е. «пить небольшими глотками с промежутками». Глагол «прихлебывать» противопоставляет римскую культуру потребления вина, заимствованную и французами, русской культуре потребления водки (ср. «тяпнуть», «хлопнуть»), т.е. действия разовые противопоставляются действию протяжённому, неоднократно возобновляемому.
Русский глагол способен передать и состояние того человека, который пьёт. В тексте «Мастера и Маргариты» глагол «прихлёбывать» коррелирует с глаголом «осушить». Эти глаголы относятся к одной и той же сцене и характеризуют действия одного и того же персонажа — Понтия Пилата. Герой представляется безразлично-задумчивым. Сцена показывает, как прокуратор пытается успокоить свою совесть в вине. Сначала мы видим, как он наливает вино в чашу и пьет долгими глотками:
«Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал себе вино в чашу, пил долгими глотками, по временам притрагивался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время от времени высасывал устрицы, жевал лимон и пил опять» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 571).
"Etendu sur son lit dans la demi-obscurité de l'orage, le procurateur se ser-vai lui-même des coupes de vin qu'il buvait à longs traits. De temps en temps, il allongeait la main et rompait de petits morceaux de pain qu'il mangeait, gobait quelques huitres et machait du citron, puis buvait de nouveau" (p. 407).
Затем как прокуратор слушает своего гостя, «прихлёбывая вино», и, наконец, в заключение сцены, как он «осушил» чашу с вином.
«Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив её до самого дна, он заговорил...» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 576).
В русском тексте возникают три разных глагола: «пить долгими глотками», «прихлёбывать» (т.е. пить мелкими глотками) и «осушить» (выпить залпом). Процесс показан в его развитии.
Французский переводчик оказывается ещё более точным, однако уточнение идёт не по пути использования глаголов с конкретной семантикой, а с помощью аналитических конструкций. Француз-
ский переводчик вместо трёх русских глаголов использует два французских: "boire", "déguster". Оба глагола стилистически нейтральны, как и существительное "coupe", обозначающее посуду, из которой пьет прокуратор.
В русском языке отмечается некоторая возвышенность стиля, которая создаётся за счет стилистически окрашенных слов «чаша» и «осушить». Использование стилистических средств, относящихся к разным стилям, позволяет Булгакову передать характеристику персонажей через их отношение к напиткам.
В сцене первой встречи Лиходеева и Воланда это отношение выражено одной фразой:
«...Прыгающейрукой поднёс Степа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей рюмки» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 345)
— что говорит о наличии определённого стиля, отсутствующего во французском языке. Но через эту иронию выражается и отношение к еде. Во французском тексте этого нет:
"D'une main tremblante, Stepan porta son verre à sa bouche, tandis que l'inconnu vidai le sien d'un trait" (p. 122).
Степа благоговейно относится к живительной в тот момент для него влаге. Это отношение Булгаков с явной иронией передаёт через столкновение таких обозначений, как «стопка», «поднести к устам», «дрожащей рукой». Участвующий в сцене Воланд, абсолютно безразличный к напитку, «проглатывает содержимое своей стопки». Нейтрализация названия напитка и глагола подчеркивают безразличное отношение.
Во французском переводе это противопоставление выразить не удалось. Прежде всего это обусловлено тем, что во французском языке нет достаточно четко выраженных стилистически-возвышенных и нейтральных пар синонимов типа русских «рот— уста». Поэтому переводчик использует совершенно нейтральное "porta son verre a sa bouche...", исключающее всякую иронию. Это нейтральное высказывание совершенно не противопоставлено описанию действий Воланда. Напротив, действия Лиходеева и Во-ланда предстают как одноуровневые, если говорить об отношении персонажа к описываемому действию.
Булгаковское «выпил как следует» переводится как "boire un bon petit coup". По-французски слово "coup" обозначает «количество, выпитое за один раз» (Petit, 1969: 365), т.е. одна порция напитка.
Выражение "petit coup" в этом случае должно обозначать либо небольшое количество, т.е. маленькую порцию, либо эмоциональное
значение положительного отношения, подобное русским уменьшительно-ласкательным суффиксам.
Сочетание с прилагательным "bon" ("bon petit coup") в данном случае позволяет предположить именно второе, так как это прилагательное среди прочих своих значений обозначает интенсивность, значительное количество, например "en bonne pincée", "en bon verre" и т.д., т.е. «большого размера, крупный».
По-русски «выпить как следует» прежде всего предполагает выпить большое количество, неважно за сколько приемов. Французская же фраза "en bon petit coup" предполагает только одну порцию, превышающую обычную дозу.
4. Отношения между Субъектом и вспомогательным персоналом
Для рассмотрения аспекта взаимоотношений субъекта ситуации и лиц, обслуживающих его или призванных обслуживать в момент трапезы, обратимся к следующему, весьма показательному примеру:
«Арчибальд Арчибальдович, — водочки бы мне...
Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:
— Понимаю... сию минуту... — и махнул официанту» (М. Булгаков
«Мастер и Маргарита», с. 340).
"Archibald Archibaldovitch, un peu de vodka me...
Le pirate prit un air de sympathie et murmura:
— Mais naturellement... tout de suite..., — et il fit signe à un garson" (p. 115).
Из данного примера отчётливо видно, что уменьшительный суффикс -очк- выполняет здесь только оценочную функцию положительного отношения к желаемому напитку.
Писатель рисует следующую картину: ресторан уже закрыт и клиент не может рассчитывать, что его обслужат, и выражает свое пожелание в очень просящей форме.
Переводчик же совсем по-иному понимает этот эпизод и, следовательно, у него получается совсем иная картинка, более нейтральная. Герой обращается к официанту с обычной просьбой, не ставя себя в положение зависимого, униженного, но, делая акцент лишь на том, что могло бы улучшить его состояние — "...un peu de vodka me..."
Русское высказывание полностью завершено. Оно показывает ситуацию, не оставляя читателю каких бы то ни было вопросов. Суффикс -очк- из двух возможных значений, уменьшительного и ласкательного, в данном случае используется во втором, ласкательном, показывая отношение говорящего к предмету как к желанному.
Форма «...бы мне» — довольно распространённая форма просьбы.
Французское же высказывание, во-первых, остаётся открытым, незавершённым, оно оканчивается местоимением "...me", которое предполагает дальнейшее развитие высказывания, примерно "me ferait du bien" («мне бы не помешало», «было бы кстати»)
Форма "un peu", заменяющая суффикс -очк-, соответствует другому значению этого суффикса, а именно уменьшительному, таким образом, обратный перевод этой фразы может выглядеть следующим образом: «немного водки мне бы...».
Картина, заключённая во французском высказывании, имеет ту же актантовую модель, что и описанная в русском тексте. В этой модели основными актантами являются: клиент — администратор — предмет потребления. Но отношения между актантами оказываются различными.
Ситуация, описываемая русским высказыванием, демонстрирует несколько униженное, зависимое положение клиента по отношению к администратору ресторана — феномен, свойственный русской культуре советского периода. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить описание портрета администратора.
«Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 327).
Во французской фразе ситуация оказывается адаптированной под французскую культуру, где клиент в ресторане занимает по отношению к владельцу заведения или администратору либо более высокое, либо равное положение.
Исследователи нередко отмечают, что все люди в разных жизненных ситуациях постоянно выполняют одну из трех фундаментальных ролей: дитя — родитель — взрослый, которые можно определить так же как старший — младший — равный. В речевом поведении отчётливо проявляется, какую из этих ролей выполняет коммуникант в том или ином речевом акте. Ассоциирование себя с той или иной ролью закрепляется иногда культурной традицией за той или иной ситуацией. Причём в разных культурах закреплённость ролей за ситуацией может быть различной. Именно это различие и обнаруживается в описанном нами примере. Переводчик иначе моделирует ситуацию, чем Булгаков. В его фрейме дистрибуция ролей ситуативных и фундаментальных осуществляется иначе. В этом отчётливо проявляется асимметрия культур.
Клиент Равный Администратор
Русская культура
Фундаментальные роли
Младший
Французская культура
Maître d'hôtel
Старший
Client
Отношение между клиентом и предметом потребления также несколько иное. В русском высказывании обозначение предмета через форму с уменьшительно-ласкательным суффиксом показывает, во-первых, высокую степень желания клиента (видимо, любителя выпить) и, с другой стороны, подчёркивает униженное положение клиента по отношению к администратору.
Французское высказывание демонстрирует иные отношения между этими актантами. Клиент просит немного водки (т.е. небольшое количество, не уточняя при этом, сколько конкретно), не показывая никак своего отношения к продукту потребления. На месте этого слова вполне могло бы оказаться: «коньяка, виски, бренди и т.д.». И эта замена мало что изменила бы в понимании ситуации.
5. Субъект и нормы поведения
Отношение к напиткам и способам их употребления может выражаться так называемыми регулятивно-нормативными высказываниями. То есть высказываниями о том, как следует или как не следует осуществлять те или иные действия. У Булгакова высказывание подобного типа возникает у Воланда, упрекающего Лиходеева в неправильном поведении.
«Я чувствую, что после водки вы пили портвейн. Помилуйте, да разве это можно делать?» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 346).
"Et je sens qu'après la vodka, hier, vous avez but du porto. Voyons, voyons, peut-on faire une chose pareille? " (р. 122).
У Булгакова в этом высказывании отчётливо проявляется характерная черта русских пьяниц, для которых последовательность употребления напитков не имеет большого значения. Более того, портвейн отечественного приготовления в большинстве случаев — это напиток дешёвый и нередко сомнительного качества. Пить портвейн — одна из характерных черт русских пьяниц, которые нередко, когда уже не хочется закусывать, переходят на портвейн, не задумываясь о последствиях. Во французском тексте, где перевод высказывания семантически абсолютно соответствует русской фразе, отражает несколько иную картину.
Во Франции портвейн пьют обычно в качестве десерта, причем в очень небольших количествах. Портвейн — это напиток дорогой и высококачественный. Водку же если и пьют, то также в небольших количествах и в виде аперитива перед едой, т.е. несовместимость водки и портвейна, подчёркиваемая Булгаковым, остается малопонятной французскому читателю.
И наконец, последний аспект, характеризующий отношение к потреблению напитков, — это представление о знаковости некоторых действий этого многостороннего процесса. В русском тексте Булгакова обнаруживается фраза «пить брудершафт» (т.е. «закреплять дружбу особым застольным обрядом, по которому два его участника одновременно выпивают свои рюмки, целуются и с этого момента обращаются друг к другу на «ты» (СРЯ. Т. 1, с. 118):
«Котам обычно почему-то говорят "ты", хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», с. 560).
" J'ignore pourquoi, habituellement, on tutoie les chats, bien qu'aucun chat n'ait jamais trinqué avec personne" (р. 394).
Во французском языке отсутствует специальная форма для обозначения действия, являющегося знаком перехода от официальных к более интимным отношениям — «выпить на брудершафт».
Во французской культуре переход от вежливой формы «вы» к более интимной «ты» никак не связан с потреблением напитков.
В русской же культуре такой переход связан прежде всего с застольем и скрепляется определённым знаком: специальной манерой выпить бокал вина, рюмку водки и т.д.
Выбранный в качестве эквивалента глагол "trinquer", обозначающий «чокаться», «пить за чьё-то здоровье», также имеет сему «компании», т.е. человек не пьёт один. Но не обладает силой знака, обозначающего переход от одного уровня отношений к другому.
Обратимся еще раз к тексту булгаковской повести «Собачье сердце», а именно к описанию той сцены трапезы, где профессор Преображенский после того, как он и его ассистент выпили по рюмке «простой русской водки», обращается к своему собеседнику со следующими словами:
«Заметьте, Иван Арнольдович: холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует с закусками горячими» (М. Булгаков «Собачье сердце», с. 369).
"Remarquez, Ivan Arnoldovitch, il n'y a que les propriétaires qui ne se sont pas encore fait égorger par les Bolchéviks pour manger des hors-d'oeuvre froids et de la soupe. Tout homme qui a en soi peu de respect humain sert les hors-d'oeuvre chauds" (р. 39).
Булгаков и в этой сцене через отношение к еде даёт характеристику персонажей. Однако в этом случае он характеризует персонаж (профессора Преображенского) по отношению к определённому классу людей на основе традиций питания.
В переводе картина представлена неточно, потому что переводчик не сумел передать той характеризующей потенциальной семы,
которая заключена в русском слове «помещик» и актуализирована в булгаковском тексте. Избранное им слово "les propriétaires" (вероятно, на основе словарного эквивалента (см., напр., Русско-французский словарь / Под ред. Л.В. Щербы, М.И. Матусевич) для перевода слова «помещик» никоим образом не способно передать понятие «русский помещик», так как "propriétaire" — это прежде всего «владелец, человек, имеющий собственность». Эта собственность может быть самого разного рода (земля, недвижимость и т.д.).
Помещик же — это вполне определённый элемент русской культуры. Социальный и психологический портрет помещика выводится из русской литературы, главным образом, XIX в. "Propriétaire", напротив, нейтральное слово, не имеющее каких-либо коннотаций.
Помещик — это категория, связанная прежде всего с русским крепостным правом, т.е. с феодальным строем в России, поэтому в качестве эквивалентна ему в большей степени могло бы соответствовать французское слово "seigneur", т.е. «лицо, которое является хозяином земель и людей». «Помещик» для булгаковского профессора — это анахронизм со всеми присущими ему в русской культуре свойствами, чертами характера. Русские помещики после отмены крепостного права уже стали анахронизмом, так как утратили важную составляющую их собственности — крепостных. Именно как к анахронизму и относится к помещикам интеллигент начала XX в. Анахронизмом являются для него и традиции питания, свойственные помещикам. Он противопоставляет им новые, свойственные скорее буржуазии, купечеству конца XIX в. и заимствованные, скорее всего, из западной культуры. Косвенным подтверждением этого является и то, что Филипп Филиппович, расхваливая приготовленную горячую закуску, ссылается на традиции ресторана «Славянский базар» — одного из наиболее популярных московских купеческих ресторанов дореволюционной России.
Картина, воспроизведенная во французском тексте, предстаёт следующим образом: «только собственники, которые еще не зарезаны большевиками, едят холодные закуски и суп. Всякий человек, который имеет хоть малейшее человеческое достоинство, ест горячие закуски».
Таким образом, анализ примеров описаний одной из универсальных сфер человеческого бытия показал серьёзные расхождения внутритекстовой прагматики, что представляет довольно сложную и не всегда разрешимую проблему перевода.
Прагматика в этом случае выступает как элемент предметной ситуации, т.е. оказывается включённой в семантику. Если переводчик ставит перед собой цель показать во всей полноте картину
иной культуры, он оказывается перед необходимостью расшифровать не только характер отношений между актантами предметных ситуаций, но и их прагматику.
Список литературы
Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Минск, 1988. Булгаков М.А. Собачье сердце. СПб., 1998. Словарь русского языка: В 4 т. М., 1981—1984 (СРЯ). BoulgakovM. Coeur de chien / Traduit du Russe par Michel Pétris. P., 1996. Boulgakov M. Le Maître et Marguerite / Traduit du Russe par Cl. Ligny. P., 1997.
Petit Robert. Dictionnaire alphabétique et аnalogique de la langue française. P., 1969.
