Пойдет ли Россия на четвертый круг? (наброски на тему прошлого и будущего российского способа самореализации) Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

А.Г. АРБАТОВ

ПОЙДЕТ ЛИ РОССИЯ НА ЧЕТВЕРТЫЙ КРУГ?

(Наброски на тему прошлого и будущего российского способа самореализации)

«Отбросьте амбиции - и обретете твердую опору».

Лин Тзе Сюй — сановник, философ и литератор, наместник императора Китая в провинции Гуандун в серединеXIXв.

В настоящей статье автор ставит перед собой задачу ответить на два вопроса, имеющих не только историческую, но и актуальную политическую значимость. Первый: является ли авторитарная военная империя естественной и единственно возможной формой существования России, как утверждают сегодня многие сторонники великодержавной философии, или же окончательно она изжила себя и должна быть заменена другой? Второй вопрос: насколько внутренняя политика России влияет на внешнюю и, с другой стороны, как международная обстановка отражается на внутрироссийских делах?

Оба вопроса неразрывно связаны, ибо в мире не так много стран, на историческое развитие которых наложили такой глубокий отпечаток геополитическое положение и воздействие извне. И сегодня российская внешняя политика - это не только и не столько способ отношений с другими странами, сколько поиск модели собственного экономического и политического развития. А перемены во внутренней жизни неизбежно сказываются на международном курсе.

Для ответа на эти вопросы обратимся не только к опыту последних 20 лет - нового времени в жизни России, но и заглянем в глубь ее истории. Автор осознает, что его исторические экскурсы весьма схематичны. Однако история интересует нас постольку, поскольку «задает» точки отсчета для рассмотрения современных процессов.

74

Особый имперский путь России

Нынешнее состояние России представляет собой невообразимую амальгаму. В ней есть новейшие признаки рыночной экономики, информационной революции, зарождения гражданского общества, присутствуют массовая мобильность, широкие зарубежные связи и атрибуты демократии, которых страна за всю свою историю никогда не знала. Наряду с этим происходит реставрация советской однопартийной системы и «новой номенклатуры», расширяется контроль органов безопасности, суда и право-охраны над внутренней политикой и общественной жизнью, наращивается военная мощь, идет «ползучая» реабилитация сталинизма. Возрождаются православно-имперская идеология, мифология и державная традиция царской России.

Одним словом, то ли рельеф традиционализма проступает сквозь «кисею» современной цивилизации, то ли развитие нового общественного уклада облекается в исконно российские покровы. В свете мощного всплеска общественной ностальгии по былому имперскому величию тема падения империи снова актуальна как никогда.

Становление, расцвет, упадок и крушение каждой из великих империй уникальны и неповторимы. Однако всех объединяет одна общая черта. Начиная с римского государственного деятеля и философа У-У1 вв. Аниция Боэция, очевидцы падения своей державы считали, что в отличие от всех остальных она рухнула не в силу естественного хода истории, а из-за стечения обстоятельств, некомпетентности правителей, злого умысла, созревшего внутри и за рубежом. Распад собственной империи всегда воспринимался как невиданная катастрофа, тогда как конец любой другой -всего лишь как звено цепи сходных, объяснимых и закономерных исторических событий.

Такие взгляды преобладают и в сегодняшней России. Президент Владимир Путин несколько лет назад назвал распад СССР «величайшей геополитической трагедией XX века»; эту мысль поддержало большинство общества и политической элиты. Не касаясь существа этой весьма спорной оценки, заметим: она еще раз доказывает, что при всех особенностях советская империя была подвержена действию универсальных законов социально-экономической, военно-политической и морально-психологической цикличности. По существу она ничем не отличалась от своих многочисленных предшественниц, переживших подъем, расцвет, упадок и крах.

Нет сомнений: в некоторых важных отношениях царская Россия и ее продолжатель Советский Союз выделялись на фоне великих трансокеанских империй Х1Х-ХХ столетий. Великобритания и Франция, Испания и Португалия, Италия, Голландия, Бельгия и Германия строили свое процве-

75

тание на беспощадной эксплуатации заморских колоний и проводили жесткое разграничение между европейцами метрополии и порабощенными коренными народами.

Россия же всегда была империей не экономической, а военно-политической, приобретавшей колонии не только и не столько для выкачивания их ресурсов, сколько для расширения периметра своей безопасности, а также для приумножения престижа и роли в окружающем мире. Российская (советская) правящая элита была открыта для знати из колониальных провинций, и эта поистине интернациональная номенклатура сообща и жестоко эксплуатировала и подавляла всех подданных, использовала их как дешевую (хотя и малопроизводительную) рабочую силу и как пушечное мясо - все для поддержания своих власти, богатства и величия. С имперской нацией - этническими русскими - зачастую обходились даже более сурово, чем с другими народами.

Тем не менее Россия, а после нее Советский Союз были полноценными империями и имели сходство с континентальными военно-политическими империями прошлого: Османской, Австро-Венгерской и особенно Византийской. От них Москва больше всего позаимствовала в части имперской идеологии, государственного строительства, норм и традиций чиновных взаимоотношений и политического процесса в целом.

Коммунистическая идеология советского типа - по мере избавления от романтики раннего периода и перехода к строительству военно-промышленной империи - все более опиралась не на марксизм-ленинизм как теоретическое руководство к действию, а на упрощенную догму тотального государственного управления обществом, имперского расширения границ и мессианства, обернутую в ритуальные формы. Только такая идеология была способна цементировать единство множества народов, разбросанных по огромному пространству и находящихся на разных ступенях социального развития - от индустриального хозяйства до кочевого скотоводства.

Только она могла оправдать чудовищные преступления Сталина в ходе борьбы с «социально чуждыми», проведения коллективизации, индустриализации, массовых репрессий и депортаций народов в 1934-1953 гг., жертвами которых стали, по самым приблизительным подсчетам, 2227 млн. человек (см.: 15). Лишь такая идеология могла обосновать «правильность» преступного сговора Сталина с Гитлером через Пакт 1939 г., избиение советского офицерского корпуса в 1937-1938 гг., преступную неподготовленность страны к ожидавшейся всеми войне и бездарное сталинское руководство военными действиями, особенно в 1941-1942 гг. Все это стоило советскому народу невероятных жертв, число которых до сих

76

пор оценивается с погрешностью в 10 млн. человек (от 27 млн. до 37 млн. погибших на фронтах и в тылу1).

К сожалению, нынешнее поколение активных граждан и политиков зачастую не знают истории, равнодушны к ее урокам. Иначе трудно объяснить поиск «моральных скреп» в том времени, когда детей воспитывали на примерах отцеубийцы Павлика Морозова и ударников раскулачивания из «Поднятой целины». О какой коммунистической или христианской морали можно говорить, когда прах миллионов погибших в Отечественной войне оставался (и множество остается до сих пор - почти 70 лет спустя!) в безымянных братских могилах или вовсе не погребенным? Жизнь ни в чем не совпадала с моральным кодексом строителей коммунизма, но многим запомнился мифический кодекс, а не реальность.

Еще одно отличие России/СССР от главных европейских империй состоит в том, что параллельно с авторитарным колониальным подавлением зависимых территорий в метрополиях (кроме авторитарной Португалии) существовала та или иная степень демократии. Потому их политический строй не рухнул даже после того, как они лишились своих колоний (конец 40-х - конец 60-х годов XX столетия).

Существование российской и еще в большей степени советской империй держалось на четырех системообразующих столпах.

Первый - огромный авторитарный или тоталитарный, пронизанный железной дисциплиной корпоративный чиновничий режим во главе с самовластным лидером, защищенный всеобъемлющим политическим сыском и подавлением инакомыслия.

Второй - централизованная и управляемая государством экономика (в СССР напрямую, в царской России - косвенно), работающая, прежде всего и в ущерб остальному, на укрепление власти бюрократического истеблишмента и наращивание военной мощи державы.

Третий - большая армия, содержание и оснащение которой непомерно перегружает экономические ресурсы страны и отвлекает средства от гражданской экономики и государственных функций обеспечения благосостояния народа.

И четвертый - мессианская идеология, призванная узаконить основы имперского могущества, оправдать великими идеями нищету и бесправие подданных, а также периодическую внешнюю экспансию.

Неотъемлемым элементом этой идеологии была одержимость вопросами безопасности, секретности, непрекращающейся борьбы против внешних и внутренних заговоров и угроз. Частично она основывалась на суровом историческом опыте постоянных нападений извне, но со време-

1 Не кто иной, как маршал Д.Т. Язов обнародовал цифры потерь: почти 9 млн. на фронте и 27-28 млн. в тылу (см.: 17).

77

нем стала самодовлеющим условием существования режима. Необходимость поддержания и легитимации строя требовала постоянного расширения периметра границ, что истощало экономические и людские ресурсы. Навязчивая идея о внешних и внутренних врагах и угрозах превращалась в самореализующееся пророчество. Воинственная внешняя и репрессивная внутренняя политика и в самом деле порождала противодействие внутри империи и конфронтацию за ее рубежами.

Мессианство - важная особенность всех империй: Британская, Французская и другие страдали манией величия и оправдывали свои экспансионистские притязания цивилизационной миссией («бремя белого человека»). Гитлеровская Германия провозглашала Третий рейх высшей нордической расой. Италия во главе с Муссолини намеревалась возродить великую Римскую империю, а Япония силой оружия распространяла на Азию и Тихий океан зону «сопроцветания» под «благотворящей властью» микадо. Все эти империи распались под давлением движений деколонизации или были повержены в мировых войнах.

Советский Союз возглавлял «триумфальное шествие» социализма и национально-освободительного движения по планете, спонсировал «неуклонное изменение глобального соотношения сил в пользу мира и социализма», пока сам внезапно не распался. И российский имперский проект с давних пор включал в себя понятие особой «русской миссии». В ней присутствуют элементы, свойственные в той или иной степени любой колониальной идеологии - прежде всего убежденность в том, что метрополия распространяет цивилизацию на народы, менее развитые в социально-экономическом и техническом отношениях.

Но исторические корни «русской идеи/миссии» уходят и во внутри-российские проблемы: на протяжении столетий она была психологической защитой и опорой нации в тяжелейшей борьбе за выживание. В известном смысле эта идеология служила компенсацией за относительно низкий уровень жизни и отсутствие многих элементарных удобств, доступных народам Запада. Духовные искания и метафизические ценности питали интеллектуальный потенциал нации в условиях, когда реакционный правящий режим жестко ограничивал свободу политической деятельности или экономического предпринимательства.

Похоже, однако, что одна из тайн загадочной русской души состоит в склонности вновь и вновь наступать на одни и те же «грабли», никак не учась на собственных уроках и придумывая этому хождению по кругу всевозможные метафизические объяснения.

Со времен заката феодализма в конце XV и начале XVI в. экономическое развитие стран Европейского континента шло параллельно с расширением политических прав и гарантий безопасности, собственности и достоинства нарождавшегося класса городской промышленной и торговой

78

буржуазии - двигателя этого прогресса - в ущерб власти и привилегиям феодальной аристократии и духовенства. Как только в России начинался экономический рост, элита делала выбор в пользу мобилизации народа, геополитической экспансии, изнурительных военных кампаний. Это истощало ресурсы страны и в конце концов обрушивало политический режим и государство.

В Европе (и, наверное, во всем мире) не найти другой державы, которая в своей истории трижды повторила такой цикл. Вновь и вновь, не будучи способна наладить достойную жизнь внутри страны, элита обращалась в поисках объединяющей национальной идеи к великим имперским проектам, не желая понимать причины прежних катастроф и сваливая вину за них на «злоумышленников» (будь то Годунов, Лжедмитрий и польский Сигизмунд, или Распутин, Ленин и Троцкий, или же Горбачев с Яковлевым и Шеварднадзе).

Ведь крах государства и Смута в конце XVI и начале XVII в. объяснялись не только и не столько тем, что прервалась династия Рюриковичей из-за убийства Иваном Грозным своего сына Ивана, таинственной смерти царевича Дмитрия и слабоумия царского наследника Федора. Двести пятьдесят лет татаро-монгольского ига наложили глубокий отпечаток на генотип, быт и язык русского народа, но еще тяжелее было социально-политическое и морально-нравственное наследие. Всевластие и произвол Орды превратили все слои населения, включая князей, в бесправных холопов, которых пришлые варвары могли по своей прихоти лишить власти, собственности, семьи и жизни. На протяжении двух с половиной веков периодические вспышки сопротивления режиму подавлялись огнем и мечем, глубоко внедрив в сознание порабощенного народа, что бороться бесполезно, таков данный свыше порядок вещей.

Возможно, если бы национальное освобождение от ига пришло с великой победой на поле Куликовом в 1380 г., то в рабской психологии наступил бы перелом и дальнейшая история Руси сложилась бы иначе. Но стереотип подчинения был еще глубже вколочен в сознание русских, когда всего через два года после триумфа Дмитрия Донского последовала карательная экспедиция хана Тохтамыша. Героический князь бежал из Москвы, бросив на повальное избиение ее жителей, и гнет был восстановлен еще на сто лет, пока Орда сама собой не пришла в упадок. Закончилось иго не блестящей освободительной войной, а курьезным стоянием двух армий на реке Угре, после чего обе просто разбежались в разные стороны.

Получив так легко суверенитет и полную власть над страной, правящая верхушка не стала менять сложившийся за века политический и морально-нравственный уклад. Освободившиеся от ярма рабы, как правило, не устраняют рабство, а воссоздают его как оптимальный способ правления, заняв место прежних властителей. Так и русская феодальная аристо-

79

кратия с готовностью заняла нишу Орды, а царь Иван III - место Великого хана, все подданные которого, от боярина до смерда, были суть его холопы. Его преемники, и более всех Иван IV Грозный, возвели этот порядок в абсолют (что он выразил в письме перебежавшему к полякам князю Андрею Курбскому: «Своих холопей мы вольны жаловать и казнить»). Взамен Орды была создана опричнина, рабски подвластная царю и так же, как монгольские завоеватели, стоявшая над законом и чинившая произвол в отношении остального народа - земщины (подробнее см.: 13, с. 34-36).

Еще два важных события по существу совпали с «уходом» ига. В 1453 г. под ударами Османской экспансии окончательно пали Константинополь и православная Византийская империя. Незадолго до этого, в 1448 г., Московская церковь самочинно провозгласила автокефалию (независимость) от своей ослабевшей матери - Константинопольской церкви, после чего Москва приняла на себя роль знаменосца православной веры (как писал старец-монах Филофей царю Василию III, «два убо Рима падо-ша, а третий стоит, а четвертому не быти»). По византийской традиции русская церковь подчинилась государственной власти. Это было тем более объяснимо, что церковь сыграла немалую роль в сохранении русской идентичности и объединении славян в условиях монгольского ига.

Слияние церкви и государства имело важнейшие последствия (см.: 7, с. 212-213). Во-первых, исчезло средневековое «разделение властей», коим в Европе было многовековое соперничество папского Рима и императоров Священной Римской империи, духовной и светской властей. Это противостояние обеспечивало относительно свободное пространство для развития городов, производства и торговли, науки и искусства, формирования третьего сословия - буржуазии, которая впоследствии бросила вызов папству и монархиям Европы. Во-вторых, Россия отгородилась от христианского Запада, как раз вступавшего в эпоху Возрождения, и законсервировала свою отсталость в экономике, науке, искусстве и философии. В-третьих, это объединение сделало светскую власть на Руси сакральной - правящей не на основе закона, социального договора или традиции, а по благословению православной веры, т.е. стоящей над законом и чаяниями подданных.

В Европе с момента коронации Карла I в 800 г. монархи тоже получали благословение церкви и правили именем Бога. Но верховенство оставалось у духовной власти, что выразил папа Григорий VII: «Ясно, что церковь должна быть свободной от государства. Более того - папа выше царей земных... Папа, никому не подсудный, может низлагать императоров и требует от государей целования его ноги» (цит. по: 12, с. 210). И он утвердил это положение, добившись униженного покаяния императора Священной Римской империи Генриха IV в Каноссе (1077 г.).

80

Конечно, верховенство католической церкви над светской властью утверждалось в Европе с переменным успехом, а в XV-XVI вв. монополию католического Рима и вовсе расколола Реформация. Но на Руси духовная власть была всецело подчинена монарху, и те, кто ставил это под сомнение - как митрополит московский Филипп II, перечивший Ивану Грозному, или через сто лет патриарх Никон, воспротивившийся царю Алексею Михайловичу, - поплатились за это свободой и жизнью. Такой власти было недостаточно объединения русских земель и развития хозяйства и торговли; она реализовывалась в грандиозных мобилизационных проектах, во внешней экспансии.

Таким образом, в конце XV в. был заложен фундамент российской государственности: жесткое авторитарное правление, подчинение экономики целям политики и войны, репрессивная охранительная система, слияние государства с религией, мессианская идеология, имперская внешняя политика и милитаризм. Эти «несущие конструкции» на столетия вперед предопределили великие победы и катастрофические поражения России. Строительство военной империи, начавшись при Иване III, достигло пика при Петре I. С начала XVIII в. ее отличали европейский внешний блеск аристократии и армии и беспредельное азиатское рабство остального народа.

Первый цикл занял чуть больше ста лет: после освобождения от татаро-монгольского ига и принятия эстафеты православия от Византии -столетие имперского расширения. Страна была истощена военными походами на Казань и Астрахань и еще больше - беспросветной Ливонской войной. В целях мобилизации земель под рукой Кремля были уничтожены процветавшие центры средневековой демократии (как сейчас сказали бы, «зоны экономического роста») - Новгород и Псков. Боярская политическая элита была растерзана опричниной.

В результате нация, экономика и государство просто развалились. Свары уцелевших бояр и чехарда вокруг трона, крестьянские войны, появление нескольких Лжедмитриев и воцарение поляков в Кремле - это не причины Смутного времени, а последствия необоснованных имперских амбиций и безумной внутренней «мясорубки» правления Ивана IV (которого при жизни русский народ прозвал не Грозным, а Мучителем).

Этот же цикл с теми или иными вариациями и поправками на новые времена повторился в 1917 г. и снова повлек крах империи, а затем в третий раз - в 1991 г.

События 1991 г., катастрофа 1917 г. и даже правление Ивана Грозного остаются в сегодняшней России не только темой исторических дискуссий, но и, что весьма показательно, объектом пристального общественного внимания и политической борьбы. В современной Европе трудно представить себе ожесточенные политические споры вокруг перипетий

81

распада Австро-Венгерской империи в 1917 г. и тем более - по поводу событий Варфоломеевской ночи 1572 г.

Почему обрушился СССР?

По поводу второй российской трагедии, не вдаваясь в детали, отметим, что 1917 год был закономерным по существу, хотя и случайным по исторической форме. Следствием бурного роста капитализма в России в начале XX в., глубоких социальных перемен стало обострение политических противоречий. При этом незавершенные экономические реформы и ущербная демократия, дарованная царским Манифестом 1905 г., были не в состоянии спустить пар социального напряжения мирным путем. Как обычно, правящая элита - в отсутствие эффективных обратных связей общества и власти - совершенно не представляла себе истинного положения дел и втянула державу в мировую войну за передел имперских сфер влияния. И как всегда, тут же выяснилась неподготовленность отсталой крестьянской армии к войне машин 1914-1918 гг. Имперские амбиции монархии не позволили вывести страну из беспросветной бойни; крах империи стал делом времени и стечения обстоятельств.

Советский Союз, как и другие империи, пережил моменты великой славы. Несмотря на чудовищные жертвы, вопреки преступным ошибкам Сталина и его клевретов, их бесчеловечного отношения к людям (по сталинскому определению, «винтикам»), советский народ - офицеры и солдаты, рабочие и колхозники в тылу - одержали великую Победу, освободили Отечество и внесли решающий вклад в разгром фашизма во Второй мировой войне. Этого и не мог простить спасенный ими Сталин - он обрушил на народ новые удары репрессий, чтобы ни у кого не зародилось и тени сомнения в том, кому страна обязана Победой и кто в государстве хозяин. Соответствуя историческим традициям, образ вождя-победителя оказался вбит в народное сознание так глубоко, что имя Сталина до сих пор для многих является синонимом Победы, которая стала инструментом легитимизации советского режима, а с недавнего времени - и российского.

После разгула сталинской опричнины и массовых репрессий советская держава, как и другие империи в период расцвета, обеспечивала своим подданным высокую степень стабильности, безопасности и предсказуемости - пусть и в рамках жестких правил политического поведения. Помимо колоссальной военно-промышленной мощи был достигнут скромный, но доступный всему многонациональному населению уровень здравоохранения, образования, социальной защиты и обеспечения жильем (со строго регламентированными привилегиями для начальства). Невозможно отрицать огромные - по самым высоким мировым стандартам -достижения в культуре, науке и технике.

82

В отличие от большинства других империй, включая царскую Россию, СССР не был побежден или смертельно подорван в большой войне. Его распад не был связан и с изнурительными колониальными конфликтами, несмотря на трясину войны в Афганистане (1979-1989) и волнения в советских национальных республиках (1989-1991). Вопреки расхожему мнению Советский Союз не потерпел поражения в холодной войне. Многих вводит в заблуждение тот факт, что распад империи совпал по времени с завершением глобального военного и идеологического противостояния, но в истории далеко не всегда «после того» равнозначно «по причине того».

Советская империя создавалась и строилась для гонки вооружений, конфронтации и при необходимости для войны. Гонка вооружений сама по себе не была причиной распада империи1. Ускорение гонки вооружений в начале 1980-х годов, включая программу Стратегической оборонной инициативы США, не нанесло окончательного удара по советской экономике. Советский «адекватный и асимметричный ответ» на военно-технический вызов президента США Рональда Рейгана в начале 80-х предполагал гигантские затраты, но с точки зрения обычного цикла крупных военных программ набрал бы полные обороты (и потребовал бы наибольших расходов) не раньше, чем в конце 1990-х годов. Горбачёвская разрядка началась на полтора десятилетия раньше, а оборонные программы, осуществлявшиеся на излете советской эры, были реализацией решений, принятых еще в 70-е годы прошлого столетия.

Причина экономического упадка в другом. Военная промышленность СССР являлась двигателем всего планового хозяйства, ядром общей экономической и техногенной системы. Однако эта система в силу своей собственной внутренней динамики к концу 80-х годов полностью утратила эффективность и привлекательность как локомотив гражданской экономики - на фоне роста запросов массового городского потребителя и в условиях расширения контактов с окружающим миром. В итоге экономика вошла в ступор - вместе со всем нагромождением политических и идеологических догм и мифов, подпиравших государственный строй и монопольную власть номенклатуры.

1 Как показал дальнейший опыт, десятикратное сокращение расходов на гонку вооружений в 1990-е не привело к экономическому росту, а скорее усугубило проблемы, разрушив все отрасли экономики, непосредственно связанные с военным производством. Свободного перемещения капитала, труда и товаров в гражданские отрасли не произошло ввиду системного характера милитаризованной советской экономики, и эта система обвально деградировала, но не подверглась рациональному реформированию после 1992 г. Поэтому сейчас, в условиях огромного роста ассигнований на оборону, положение остается немногим лучше.

83

Технически и экономически СССР мог бы и дальше нести огромное бремя военных расходов, если бы общество понимало необходимость таких жертв. Но государство до основания разъела внутренняя эрозия. Несоответствие между официальными идеологическими догматами и реальной жизнью стало вопиющим. Это порождало у подавляющей части населения апатию и разочарование, лишая режим социальной опоры и поддержки. Господствующий класс при сложившейся системе «естественного» отбора, за редкими исключениями, пополнялся кадрами, которые были поражены духом цинизма, карьеризма и стяжательства.

Крах был ускорен научной, технологической и информационной революцией, повлекшей экспоненциальное расширение контактов СССР в 1980-е годы с внешним миром. К концу 1980-х годов СССР имел более 30 тыс. ядерных боеголовок, 5 тыс. баллистических ракет, 60 тыс. танков и 300 подводных лодок, но, как образно подметил Григорий Явлинский, не смог выпустить ни одного портативного персонального компьютера. В наступившую эпоху сплошной компьютеризации жизни именно это, фигурально выражаясь, явилось символом поражения СССР в историческом споре между «реальным социализмом» и капитализмом.

Советский Союз - как государственно-политический строй и как империю - низвергло не внешнее давление, а глубокая разрядка международной напряженности и непоследовательные попытки внутренних реформ. Михаил Горбачев освободил Восточную Европу, чтобы поддержать политическое сотрудничество с Западом, а Борис Ельцин и российские демократы освободили советские республики, чтобы покончить с правлением КПСС и Горбачева. Демократическая Россия и была главной державой-победительницей в холодной войне, а не США и их союзники, которые оказывали ей лишь эпизодическую и вялую моральную поддержку.

Распад советской экономической и политической системы, а также связанной с ней идеологии предшествовал краху империи, а не наоборот. В этом заключается отличие СССР от Османской, Австро-Венгерской, Португальской и кайзеровской Германской империй. Нельзя провести параллель и с дезинтеграцией Британской, Французской, Голландской и Бельгийской империй, которая не привела к серьезным изменениям в экономическом или политическом строе метрополий.

Тем не менее внешняя политика сыграла в судьбе СССР (как и его предшественницы - царской России) огромную роль. В отношении Российской империи, как было отмечено выше, решающей каплей, переполнившей чашу, была мировая война. Даже наметившиеся к началу 1917 г. успехи на фронтах не могли изменить общую ситуацию. Страна была истощена двумя с половиной годами бессмысленной бойни, не понимала ее цели, люди на фронтах и в тылу видели бездарность военного командования во главе с царем, всеобъемлющее казнокрадство и обогащение спеку-

84

лянтов на страданиях народа. Крушение империи в итоге поражения (или неспособности достичь победы) в большой войне не выходило за рамки исторического опыта. Вместе с Россией рухнули Германская, Австро-Венгерская и Оттоманская империи. Специфика России в том, что она распалась, находясь в стане победителей, а не побежденных.

На момент своего зарождения в конце XV в. Российская империя при всей особости была более или менее естественным образованием. Авторитаризм, мессианство, милитаризм и империализм были свойственны всем крупным европейским государствам. Правда, и тогда в остальной Европе, где свирепствовала инквизиция и назревали страшные восстания и религиозные войны, не было такого рабства большинства населения и безраздельной власти монарха над аристократией и всеми подданными. Экономическая и политическая отсталость Руси, как результат 250 лет монгольского ига, имела огромное негативное значение, но тоже не являлась чем-то из ряда вон выходящим. От этого недуга страдали и другие европейские страны и регионы, побывавшие под гнетом восточных завоевателей: Балканы, Испания и Португалия, юг Италии.

Специфика России в том, что в 1917 г. на «обломках самовластья» власть захватили самые радикальные революционеры, свято верившие в заимствованную на Западе и превращенную в догму теорию и готовые на любые жертвы, чтобы воплотить ее в жизнь1. В отличие от Российской империи Ивана III или Петра I Советское государство было изначально создано для того, чтобы не просто расширить владения, но разрушить другие государства на планете и завоевать весь мир, спонсируя мировую коммунистическую революцию.

Когда первый «кавалерийский наскок» в начале 20-х годов XX в. провалился, начался долгосрочный проект строительства военно-промышленной империи как антипода остальному миру и с целью его будущего завоевания под лозунгами марксизма-ленинизма. Этот проект продолжался при Сталине и Хрущеве (вспомним знаменитое обращение последнего к Западу одновременно со стуком ботинком по трибуне ООН: «Мы вас закопаем!»). Он стал изживать себя только в брежневские времена в силу естественного внутреннего дряхления коммунистического режима. Но основообразующие звенья государства продолжали работать по инерции, пусть в смягченном и цинично-имперском идеологическом обличье.

Именно потому, что эти фундаментальные основы не изменились, СССР стал историческим прецедентом - рухнул в предельно благоприятных внешних условиях. Советская империя была построена как монолитный, наглухо закрытый бастион, находящийся в вечной осаде, и потому не

1 Нельзя не отметить, что, например, в Германии после падения монархии образовалось вполне демократическое государство. Оно уступило место гитлеровскому нацизму лишь 16 лет спустя в условиях беспрецедентного мирового экономического кризиса.

85

обладала иммунитетом против широких контактов с внешней средой. Но такое существование не могло продолжаться вечно.

Ядерное оружие сыграло с державой злую шутку. Поначалу оно действительно сделало большую войну немыслимой и обеспечило неприкосновенность границ СССР. Но кремлевские сидельцы слишком полагались на это оружие как на гарантию безопасности и глобального статуса и потому не поняли (да, наверное, и не были способны понять) жизненную важность адекватного приспособления страны и государства к динамичной научно-технической и информационной революции, бурным экономическим и социально-политическим переменам в мире, которые неуклонно размывали основы советской системы. В итоге бастион рухнул, как только осада (или социально-психологический «синдром осады») была снята. Конечно, современная Россия существенно, и во многом необратимо, отличается от Советского Союза. Но от уроков его краха не стоит отмахиваться нынешним руководителям страны - это касается и абсолютизации роли ядерного оружия как главнейшей и чуть ли не единственной опоры безопасности и мирового статуса страны.

Распад империи Рюриковичей был для своего времени экстраординарным по масштабу хаоса, но не беспрецедентным. Национально-освободительная борьба Нидерландов против испанского владычества и гражданская война и революция в Англии, случившиеся примерно в тот же период, уступали русской Смуте по масштабам, но не по примерам кровавых злодеяний. А начавшаяся вскоре Тридцатилетняя война установила на тот момент общеевропейский «рекорд» по боевым и гражданским потерям, массовому мародерству и жертвам последовавшей эпидемии чумы. Правда, то была не внутренняя сумятица, а международная бойня, которой по праву стоило бы присвоить звание первой мировой войны (а наполеоновским войнам - второй).

Падение империи Романовых создало прецедент распада державы, находившейся в стане победителей в мировой войне.

Крах Советского Союза - уникальное историческое событие: крушение империи произошло безо всякой войны и, более того, - в максимально благоприятных международных условиях мира и сотрудничества.

Советский Союз и холодная война

Роль внешней политики в подъеме и крушении СССР была неоднозначной. Холодная война прошлого века достаточно отчетливо распадается на два характерных этапа примерно по 20 лет каждый: с конца 40-х до конца 60-х годов и с конца 60-х до конца 80-х годов. Первый этап явил биполярность в классическом виде со всеми ее политическими, военными и идеологическими последствиями. Ожесточенная борьба Востока и Запа-

86

да во главе с СССР и США на всех площадках глобальной арены идеально соответствовала официальным идеологическим догмам советской империи (борьба за мировую коммунистическую революцию с опорой на ее оплот - СССР), устройству Советского государства и мобилизационно-милитаристской экономики.

СССР вполне эффективно выполнял свое «генетически закодированное» предназначение и одержал немало политических и военно-технических побед над Западом: закрепление за собой сфер имперского влияния в Восточной Европе, Азии (КНР, Индия, Северные Корея и Вьетнам, Индонезия, арабские страны Ближнего Востока), в Африке (Алжир, Гана, Танзания) и Латинской Америке (Куба), запуск первого спутника в 1957 г. Эта фаза конфронтации завершилась прямым противостоянием СССР и США во время Карибского кризиса 1962 г., после которого Москва вывела ракеты с Кубы, а Вашингтон пообещал на нее не нападать и стал постепенно склоняться к признанию за Советским Союзом военно-стратегического равенства.

Второй этап холодной войны уже носил отпечаток формирующейся полицентричности - прежде всего, из-за выделения Китая в самостоятельный центр силы и, как следствие, политического, идеологического и военного противостояния между КНР и СССР. Оно вылилось, в частности, в прямые вооруженные столкновения на границе в 1969 г. и поставило две державы на грань войны во время нападения Китая на Вьетнам в 1979 г. Не снижая конфронтации с НАТО в Европе, Советский Союз развернул на востоке мощную (полумиллионную) военную группировку и всерьез готовился к обычной и ядерной войне с КНР. Биполярность размывалась и из-за роста экономической силы и политической активности Западной Европы (вспомним «новую восточную политику» канцлера ФРГ Вилли Брандта) и развития Движения неприсоединения во главе с Индией и Югославией.

Именно поэтому второй этап холодной войны был более спокойным, кризисы не столь остры, как раньше, а в первой половине 70-х годов случилась даже разрядка напряженности между СССР и Западом. Впервые начались серьезные переговоры об ограничении и сокращении ядерных вооружений СССР и США1 и обычных вооруженных сил ОВД-НАТО в Центральной Европе, в 1968 г. был заключен Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). При сохранении жесткого соперничества Москвы и Пекина в верности марксистско-ленинским догмам несколько

1 Заключенный до того Договор о частичном запрещении ядерных испытаний от 1963 г. преследовал прежде всего экологические цели. Договоры о запрещении размещения оружия массового уничтожения в космосе и на небесных телах (1967) и о запрещении размещения оружия массового уничтожения на дне морей и океанов (1971) относились к военной деятельности, которую стороны едва ли планировали из-за ее сомнительной целесообразности.

87

остыл пыл идеологической борьбы между Востоком и Западом (советская доктрина «мирного сосуществования» в чем-то была созвучна западной концепции «конвергенции»).

Таковы были первые признаки динамики полицентричного мира, имевшего совершено иные черты, чем биполярная структура международных отношений. Но престарелое советское руководство не могло понять эти перемены, рассуждало в биполярном ключе (как в игре с нулевой суммой), стремясь воспользоваться ослаблением США после поражения во Вьетнаме. А советники кремлевских долгожителей, за редким исключением, боялись усложнить их картину мира и вызвать нарекания за любомудрие. Разумное свертывание военно-политической сверхвовлеченности США в Азии и Европе в 1970-е годы в Кремле восприняли как «отступление мирового империализма». Рост силы и самостоятельности Западной Европы и Японии был понят как «обострение межимпериалистических противоречий». Взрыв национализма в Третьем мире приветствовался - как новое подкрепление авангарда социализма в антиимпериалистической борьбе.

Воображая себя на гребне волны мирового «наступления сил социализма, мира и прогресса», Советский Союз во второй половине 1970-х и первой половине 1980-х годов предпринял беспрецедентную геополитическую и военно-стратегическую экспансию. В 1979 г. советские войска вторглись в Афганистан, поставив перед собой задачу построения социализма в отдельно взятой раннесредневековой исламской стране. Предлогом послужил бредовый прогноз Минобороны о подготовке США к оккупации Афганистана, в ответ предлагалось развернуть 50 советских дивизий (как на границе с КНР) для прикрытия южного рубежа Союза1. На деле это была исторически хрестоматийная имперская авантюра в духе «маленькой победоносной войны», призванная придавить волной патриотизма и военными успехами недовольство социально-экономической ситуацией в стране. Но, как обычно бывает, «маленькая» афганская война оказалась кровавой трясиной, обошлась СССР в 60 тыс. убитых и раненых военнослужащих (афганские потери, включая мирное население, оцениваются в 1 млн. человек), повлекла затраты порядка 100 млрд. руб. и закончилась поражением, глубоко подорвавшим статус, престиж и моральное состояние одной из двух сверхдержав.

1 По исторической иронии, 22 года спустя, в 2001 г., США действительно предприняли военную кампанию в Афганистане вместе с союзниками и при поддержке России - с целью подавления гнезда международного исламского экстремизма и терроризма, в который превратился Афганистан в итоге десятилетней войны СССР, его поражения и ухода, последовавшей гражданской войны и захвата власти исламскими экстремистами под флагом «Талибана». Но и кампания США, НАТО и ООН тоже не принесла успеха, а их намеченный уход из Афганистана в 2014 г. грозит новой дестабилизацией всей Южной и Центральной Азии.

88

Одновременно с афганской эпопеей развертывалась советская военно-политическая экспансия в Африке (Сомали, Эфиопия, Ангола, Мозамбик), Азии (Вьетнам, Сирия, Аден) и Латинской Америке (Никарагуа). Масштабное наращивание военной мощи по всему диапазону вооруженных сил и вооружений еще больше усугубляло конфронтацию с окружающим миром. По классическим правилам полицентричного мироустройства (которые были невдомек полуграмотным кремлевским старцам) в противодействии Москве сплотились столь разнородные силы, как США, Китай, Западная Европа, Япония, Пакистан, режимы исламского фундаментализма и локальные клиенты Запада и Китая в Африке и Латинской Америке. В результате такой внешней политики - и наряду с внутренним хозяйственным упадком - экономическая мощь и политическое влияние СССР в мире были глубоко подорваны. На продолжение этого курса к середине 1980-х годов уже не было ресурсов.

Осознав губительность имперского курса, Михаил Горбачев решительно закончил холодную войну: вывел войска из Афганистана, сократил расточительную поддержку заморских клиентов, дал свободу Восточной Европе и начал вывод оттуда полумиллионного контингента советских войск, фактически выполнявших оккупационную роль. Под его руководством были заключены прорывные соглашения по разоружению.

Договор по ракетам средней и меньшей дальности (РСМД), который свел до нуля ядерные системы двух классов, повлек уничтожение 1840 ракет СССР и 860 ракет США. Договор об обычных вооружениях в Европе (ДОВСЕ) от 1990 г. обусловил сокращение до равных потолков тяжелых наступательных вооружений сил общего назначения Варшавского договора и НАТО, причем Восток должен был сократить до уровней паритета вчетверо больше вооружений, чем Запад (34 700 и 8700 единиц соответственно) (см.: 1, с. 12). В следующем 1991 г. был подписан Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), по которому СССР и США впервые сократили1 свои межконтинентальные ядерные силы примерно на 25% по носителям и на 40-50% по боезарядам. Также в 1991 г. были объявлены параллельные односторонние (а не договорные) меры Москвы и Вашингтона о сокращении оперативно-тактических ядерных вооружений (дальностью до 500 км); этот класс ядерного оружия предполагалось сократить с двух сторон примерно в 8-10 раз (!).

Соглашения имели огромное политическое значение, хотя далеко не означали полного разоружения - у двух сверхдержав и их союзников оставались большие ядерные арсеналы и крупные силы общего назначения. Но, во-первых, обмен данными по договорам продемонстрировал лжи-

1 До этого Договоры ОСВ-1 от 1972 г., ОСВ-2 от 1979 г. предполагали ограничение наращивания, но не фактическое сокращение ядерных вооружений.

89

вость многолетних кампаний советского военного истеблишмента на тему стремления Запада к превосходству и миролюбивой политики СССР. Практически по всем категориям вооружений выявилось значительное (подчас многократное) превосходство Советского Союза, что предполагало, соответственно, более масштабное сокращение его вооруженных сил и вооружений. Были продемонстрированы невежество советского политического руководства и бесконтрольность военного комплекса, расточительность и агрессивность военной политики. Во-вторых, договорно-правовые ограничения ядерных и обычных вооружений сняли политико-психологическую атмосферу военной угрозы, постоянной мобилизационной готовности для обороны от агрессии, нескончаемой военной конфронтации и гонки вооружений. После этого в СССР началось существенное, хотя зачастую спонтанное (из-за саботажа военных ведомств), сокращение и отвод вооруженных сил, снижение военных расходов и свертывание затратных и ненужных программ наращивания военной мощи.

Все это подрывало традиционные основы советской государственности - наряду с кризисом административно-командной экономики, растущим параличом партийно-хозяйственного аппарата и окончательной дискредитацией фальшивой официальной идеологии.

Совершив правильные и смелые шаги, покончив с холодной войной и наиболее одиозными пережитками сталинизма, Горбачев и его соратники не сумели и не успели построить взамен ни «социализм с человеческим лицом», ни справедливый миропорядок на основе «нового политического мышления». Глубоко прогнившая советская империя не выдержала второй (после начала 1970-х годов) внешней разрядки напряженности и второй (после конца 1950-х годов) внутренней «оттепели» и... стремительно распалась, имея все еще огромную военную мощь (4-миллионную армию и более 30 тыс. единиц ядерного оружия) и феноменально благоприятные внешние условия.

Цена распада

Россиянам еще предстоит по-настоящему осознать, что они живут в стране, кардинально отличающейся от Советского Союза, а его падение было вызвано не исторической случайностью, не заговором внутри или вовне и не просчетом руководства - оно было обусловлено объективным ходом событий. Поэтому восстановить СССР невозможно, но попытки сделать это вполне способны разрушить его правопреемницу - Россию.

С этой точки зрения приход к власти Михаила Горбачева, выдвижение Бориса Ельцина и провал августовского путча 1991 г. были лишь субъективными катализаторами глубинных и давно назревших перемен. Они определили формы, но не суть произошедшего.

90

Как бы ни был неизбежен крах советской империи, для миллионов людей это стало катастрофой - развал государства, утрата национальной идентичности, разлука с родственниками и друзьями, оказавшимися в ближнем зарубежье. В некоторых из бывших советских республик миллионы жителей внезапно оказались бесправными и беззащитными людьми второго сорта. Особенно шокирущим был воинствующий, порой оголтелый национализм, пришедший на смену интернационализму, на основе которого по преимуществу строились повседневные отношения между простыми людьми всех национальностей.

Это усугублялось тем, что при советской власти многие границы между республиками кроились и перекраивались совершенно произвольно, без учета этнических либо экономических связей. Сталин нередко преднамеренно проводил границы так, чтобы, посеяв семена межнациональных раздоров, «разделять и властвовать». Став вдруг государственными, эти границы превратились в силовые линии напряженности, территориальных претензий, националистических спекуляций и трансграничной преступности. Негативное отношение к распаду Советского Союза усиливалось вследствие того, что у многих отсутствовало ясное представление о его причинах. Обстоятельства краха империи совершенно не походили на другие исторические случаи. Да и в республиках СССР по-разному отнеслись к прекращению его существования.

Последующие события: экономический упадок (в России - прежде всего в результате необдуманной и разрушительной экономической реформы), социальные противоречия, разрушение традиционных связей и коммуникаций, нестабильность и кровавые конфликты в бывших советских республиках и в самой России - усиливали разочарование и смятение населения. Все это создало благоприятную почву для оживления русского национализма, создания искусственных моделей национальной идентичности или объединяющей идеи, возрождения традиционных, архаических представлений и ценностей в новых условиях.

Спору нет, распад советской империи был крайне болезненным процессом. Но правда и то, что какими бы тяжелыми ни были события 1991 г., они несравнимо менее разрушительны, чем Смутное время или ужасающий хаос Гражданской войны 1917-1923 гг. Конечно, другие времена - другие точки отсчета; СССР все-таки распался в конце XX в. Но если посмотреть на опыт других стран, то ссылка на новые времена не должна успокаивать.

Развал Югославии в те же годы обошелся ей в потери, по разным подсчетам, от 200 тыс. до 500 тыс. человек. Постсоветские конфликты (включая войну в Таджикистане, Азербайджане, Грузии, Молдавии, две кампании в Чечне и столкновения в Северной Осетии и Дагестане) в тот же период унесли около 250 тыс. жизней военнослужащих и мирных граж-

91

дан. Но природа постсоветских конфликтов была иной, чем в Югославии. Они обусловлены поспешностью роспуска СССР, которому не предшествовали переговоры о постимперском устройстве, а также бездарной политикой российского руководства после 1991 г.

Если бы Москва попыталась силой воспрепятствовать обретению свободы народами СССР, масштаб катастрофы был бы совершенно иным. Первые грозовые раскаты в Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Фергане, Душанбе, Баку в 1989-1991 гг. неминуемо вылились бы в ураган сокрушительной силы, губительный для России и, вероятно, для остального мира - ведь в тот момент в республиках имелись многие тысячи единиц ядерного оружия. Но даже если, не учитывая ядерный фактор, спроецировать на масштаб СССР число жертв в югославских войнах, мы получим ужасающую картину: минимум 3-4 млн. убитых и десятки миллионов беженцев, не говоря уже о разрушении материальных ценностей.

Скорее всего, так и случилось бы, если бы путч августа 1991 г. удался. Добавим к этому последствия массовых репрессий внутри страны, коллапс экономики и внешнюю изоляцию. Такова цена имперских амбиций в современном мире, таков миновавший страну кошмар утерянной сверхдержавы, призрак которой маячит за стенаниями коммунистов и националистов.

Годы упущенных возможностей

Крах советской системы произошел, к счастью, без массовых побоищ, революции и гражданской войны. Но одновременно предопределил длительное и противоречивое формирование нового общества и государства. В известном смысле идеологическое противоборство времен холодной войны переместилось внутрь России. Пролегает оно не по партийным линиям, не между праволиберальными реформаторами и левыми консерваторами. Схизма гораздо глубже и уходит истоками в два столетия российской истории, хотя 70 лет большевистского владычества, казалось бы, навсегда «закатали» этот раскол «в асфальт» катком репрессий и удушающего идеологического единодушия.

Одна принципиальная позиция в этой борьбе постулирует принадлежность России, при всей специфике ее исторического пути, к европейской цивилизации и культуре, что расценивается как непреходящая ценность. Для выхода из порочной спирали угнетения и хаоса России необходимо усвоить главную европейскую идею: отношение к государству не как к святыне, а как к более или менее работоспособной организации чиновников и выборных лиц, нанятых на службу обществу и каждому гражданину. Это диктует приоритетное внимание к внутреннему развитию страны, к демократизации политической системы, гарантиям неприкосно-

92

венности материальной и интеллектуальной частной собственности. Этим же определяется стратегическая ориентация на углубление многопланового сотрудничества прежде всего с передовыми демократическими странами мира: Евросоюзом, США, Японией, что не только не исключает, но предполагает укрепление отношений с постсоветскими соседями России, развитие взаимовыгодных связей с Китаем, Индией и другими неевропейскими странами (кстати, Запад развивает такие отношения с Востоком гораздо лучше Российской Федерации).

Принципиально иной подход основан на предпосылке имманентного отторжения Россией европейских ценностей. Он апеллирует к философии фетишизации государства и его всевластия, предполагает максимальный государственный контроль над экономикой и политической жизнью, первоочередную роль силовых ведомств (и поддержание постоянного ощущения угрозы безопасности). Здесь главная гарантия державного процветания - мудрый («истинно национальный») лидер, не дающий воровать чиновникам и заставляющий их радеть о благе народа. В основе такого подхода - представление о непреодолимых идеологических и геополитических противоречиях России и Запада. Единственную возможность сохранения российской цивилизационной идентичности его сторонники видят в противостоянии США и их союзникам, изоляции народа от западного влияния (глобализации).

Но если отслоить вековую шелуху любомудрия адептов «особого пути» («особистов»), окажется, что все сводится к тому, чтобы народ по-прежнему оставался дешевой рабочей силой и «пушечным мясом», обеспечивая правящей элите богатство и реализацию экспансионистских амбиций.

1990-е годы были периодом острой борьбы этих двух подходов за выбор модели дальнейшего развития России, а не просто противоборством реформаторов с противниками рыночной экономики (или, по иной версии, разграблением народного богатства «наймитами Запада» при противодействии «истинных патриотов»), как это обычно полагают. Тот кардинально важный для судеб России период был необычайно противоречив, и хотя о нем написаны библиотеки статей и книг, объективная оценка, видимо, будет дана не скоро.

Поэтому ограничимся замечаниями самого общего порядка. Если реформаторы, пришедшие к власти вместе с Ельциным в 1991-1992 гг., действительно желали построить в России эффективную рыночную экономику и политическую демократию (а некоторые из них, видимо, искренне к этому стремились), то они допустили как минимум три фундаментальные ошибки, которые впоследствии дорого обошлись стране.

Первая ошибка: реформаторы решили создать рыночную экономику как можно быстрее и любой ценой, надеясь, что на этом экономическом

93

базисе все как-то само собой образуется и в экономике, и в политике. Отсюда «шоковая терапия» и «обвальная приватизация» (разовый отпуск цен, ваучерная приватизация, залоговые аукционы и пр.), которые привели к стремительному обнищанию большинства населения, вызвали взрыв общественного возмущения реформами и принесли оглушительную победу на выборах в Думу в 1993 г. (кстати, самых честных в современной истории страны) коммунистам и националистам.

Конечно, тезис о «разграблении народного достояния» - это обычное большевистское лукавство. При советской власти народу ничего не принадлежало, кроме жалких крох личной собственности, а всеми ресурсами и активами де-факто коллективно владела коммунистическая партийно-хозяйственная номенклатура в центре и на местах. В результате приватизации 1990-х годов эта коллективная собственность трансформировалась в индивидуальную и групповую собственность представителей третьего и четвертого эшелонов советской номенклатуры, выходцев из силовых ведомств, промышленного и сельского директорских корпусов, ловких молодых неоразночинцев (не обремененных профессиональными достижениями и обязательствами) и откровенно криминальных авторитетов. Это предопределило крайне неэффективный характер новой частной собственности; перекос экономики в сторону быстро окупающихся сырьевых отраслей, торговли, сервиса и спекулятивного банковского бизнеса; распродажу передовых технологических активов и разрушение интеллектуальных и трудовых коллективов.

Не менее важно, что новый российский капитализм оказался изначально изуродован родимыми пятнами разбойной приватизации и схемами обхода сумбурной налоговой системы 90-х годов. Это впоследствии сделало его абсолютно уязвимым для уголовного преследования и зависимым от государства, когда последнее оправилось от неразберихи и рьяно вторглось в бизнес через коррупционные каналы. В этом, кстати, сущностное отличие российского капитализма от его европейского (и американского) предшественника. Тот капитализм хотя зачастую и создавался «баронами-разбойниками», но формировался за счет не расхищения государственных активов, а возникновения новых производств, торговли, распродажи феодальной собственности и развала старой системы социально-экономических отношений. На этой базе в течение нескольких столетий сложились новая правовая система и государственно-политическая надстройка.

Вторая ошибка реформаторов 1990-х годов заключалась в том, что, сделав в начале десятилетия огромный шаг вперед в создании демократического государства, плюрализма и всех гражданских свобод, они подстраховались и заложили в Конституцию 1993 г. и государственно-правовую систему мощный авторитарный механизм. Институт президент-

94

ства поставили над системой разделения властей, процедуру импичмента превратили в профанацию, запутали отношения законодательной и исполнительной властей и способ формирования кабинета министров, лишили законодательную власть контрольных функций, вывели органы выборов и судебную систему из-под контроля парламентов и пр.

Таким образом, реформаторы, среди которых преобладали экономисты, а не историки, философы или политологи, совершили классическую, но фатальную ошибку: сформировали государственную систему под конкретных людей (под Бориса Ельцина и себя самих) и под конъюнктурные задачи проведения любой ценой своей экономической реформы. Они не приняли во внимание те очевидные обстоятельства, что человек слаб, и характер личности может деградировать, особенно под влиянием огромной власти и богатства; одних людей на государственных постах сменят другие, которые используют служебные полномочия в иных политических целях.

Это было неизбежно, особенно если учесть российские традиции, переходный характер экономики и политической системы в 90-е годы. Довольно быстро, уже к середине десятилетия, изменился и сам Борис Ельцин, и состав руководящего эшелона и его советников. А государство из проводника реформы и демократии стало защитником интересов новой постсоветской номенклатуры, возникшей на основе приватизации и финансовой политики 90-х годов за счет и в ущерб реформе и демократии. Избавленное от контроля общества государство погрязло в коррупции и тесно переплелось (в том числе своими правоохранительными и судебными органами) с криминальным миром.

По сравнению с отцами-основателями американского государства, жившими на 200 лет раньше, российские реформаторы оказались профессионально непригодны. Американцы поставили во главу угла государственно-правовые гарантии от человеческих слабостей и пороков (систему сдержек и противовесов), которые исключили тиранию личности и господство бюрократии над обществом. Они придали беспрецедентную устойчивость конституционной системе США, ставшей основой того положения, которое держава заняла в мире во второй половине XX в. и сохранит в обозримом будущем, несмотря на все трудности и проблемы сегодняшней американской жизни.

Наконец, третья ошибка состояла в наивной вере реформаторов в то, что Запад, и прежде всего США, помогут России в ее экономических и политических реформах. За это Москва в первой половине 1990-х годов фактически встала в фарватер американского курса в международных делах (за исключением тех или иных действий на постсоветском пространстве). Однако надежда себя не оправдала. Крупные займы из-за рубежа были в значительной части разворованы чиновниками, а в остальном по-

95

шли на реализацию неправильных финансово-экономических реформ и курса макроэкономической стабилизации1, в лучшем случае лишь смягчив их разрушительный эффект. (Исключением была программа американских сенаторов Нанна-Лугара, которая помогла России безопасно передислоцировать и ликвидировать избыточные унаследованные от СССР арсеналы оружия массового уничтожения.) Следование за внешней политикой США ввиду крупных ошибок Вашингтона не принесло России заметных выгод, а в ряде случаев привело к издержкам, которые впоследствии ухудшили ее отношения с Западом. Исключением были достижения, связанные с ядерным разоружением и нераспространением.

Могут сказать: задним числом критиковать легко. Но это не так - в 1990-е демократические политические и экспертные круги предупреждали об ошибках внутренней и внешней политики Ельцина, об их опасных последствиях для демократического развития России и ее отношений с Западом. Например, достаточно освежить в памяти документы, законодательные инициативы и протоколы голосований партии «Яблоко» и ее фракции в Государственной Думе за 1993-2003 гг. Высказанные тогда опасения, к сожалению, с лихвой подтвердились.

Спору нет, в 1990-е годы в России было больше свободы и конкуренции в политике, в электронных СМИ, чем в следующем десятилетии, и тем более - в сравнении с советским периодом. Но эти свободы мог оценить сравнительно узкий круг либеральной интеллигенции в больших городах. Для остальной части народа перемены свелись к шоковым реформам, обнищанию, невиданной коррупции, криминальному беспределу и разворовыванию национальных богатств. В одночасье рухнули системы социального обеспечения, здравоохранения, образования, науки, культуры и обороноспособности. (Как отметил Григорий Явлинский, менее чем за десять лет народ пережил два путча, два дефолта и две войны.)

Не надо забывать и о том, что при ельцинской демократии танки прямой наводкой били по парламенту в центре Москвы. Авиация и артиллерия дважды сравняли с землей российский город Грозный, людей пытали в фильтрационном лагере в Чернокозово, убивали журналистов и либеральных политиков (Дмитрий Холодов, Владислав Листьев, Галина Старовойтова). Генералитет разворовывал армию, чиновники - зарубежные кредиты, олигархи - предприятия и природные богатства. Государственные дела вершила клика из родственников и лизоблюдов, а президентская охранка совершала набеги на бизнесменов и укладывала их лицом в снег.

1 Под ней понималось обеспечение сбалансированного федерального бюджета за счет жесткого урезания социальных расходов.

96

Но на все это официальные круги за рубежом смотрели сквозь пальцы. Причина была в том, что Ельцин и его команда почти всегда шли на уступки в международных вопросах и позволяли прямо вмешиваться в российские внутренние дела (вплоть до назначений на высшие государственные посты и формирования федерального бюджета). Беспрецедентное участие Запада в российских внутренних делах и его патронаж в международных - с учетом результатов и того и другого - дискредитировали в глазах российской общественности идею демократических реформ, зарубежной помощи и концепцию сотрудничества с США и их союзниками на мировой арене. Это оказало исключительное влияние на эволюцию внутренней политики России, которая исторически всегда была очень связана с внешней, особенно - в периоды глубоких внутренних преобразований, когда поиск модели собственного экономического и политического развития происходит и вовне.

Внешняя политика и российские реформы

После эпохи биполярности и холодной войны Вашингтону предоставился уникальный исторический шанс утвердить в международной политике верховенство правовых норм, ведущую роль легитимных международных институтов (прежде всего ООН и ОБСЕ), примат дипломатии в разрешении конфликтов, избирательность и законность применения силы для самообороны или в целях обеспечения мира и безопасности (по ст. 51 и 42 Устава ООН). Другими словами, с начала 1990-х годов у США был уникальный исторический шанс возглавить процесс созидания нового, многостороннего, согласованного с другими центрами силы миропорядка... И они этот шанс бездарно упустили.

Неожиданно ощутив себя «единственной мировой сверхдержавой» и пребывая во власти эйфории, Соединенные Штаты все больше подменяли международное право правом силы, легитимные решения Совета Безопасности ООН - директивами американского Совета национальной безопасности, а прерогативы ОБСЕ - действиями НАТО. Особенно негативную роль сыграло начавшееся вопреки возражениям России расширение НАТО на восток. Холодная война, как было показано выше, закончилась не победой Запада, а добровольным согласием Москвы под руководством Горбачёва, а затем Ельцина с политикой США и их союзников. Советский Союз добровольно освободил ГДР и Восточную Европу, Россия отказалась от коммунистического режима, который скреплял СССР. Но никто в Москве не мог тогда ожидать, что эти шаги вместо формирования новой общей системы безопасности в Европе на основе ОБСЕ повлекут продвижение на восток Североатлантического альянса, который сам являлся порождением и главным инструментом холодной войны.

97

Вопреки договоренностям (они не были оформлены в виде договоров, но остались в протоколах переговоров по объединению Германии) Москву сначала убедили согласиться на вступление в НАТО в виде исключения трех государств Центральной Европы (Польши, Чехии и Венгрии) под предлогом возмещения им особых «исторических обид». За ними последовали еще семь стран, включая государства Прибалтики, затем еще две, а потом был поставлен вопрос о присоединении к НАТО Грузии и Украины (причем, в последнем случае вопреки воле большинства ее населения). При этом никто (на официальном уровне) и никогда не приглашал Россию вступить в НАТО в качестве государства-победителя в холодной войне. Взамен согласованного прекращения холодной войны и объединения Европы была навязана геополитическая модель наступления США и НАТО и отступления России, как проигравшей державы. Понятно, что в России это вызвало острую реакцию отторжения и резкое ухудшение отношения к Западу, идее сотрудничества с ним в строительстве новой системы европейской и мировой безопасности.

Еще более яркое и трагическое выражение политика навязывания своей воли и неприкрытого давления со стороны Запада получила в военной операции против Югославии в 1999 г. - в вопиющем противоречии с международным правом и без санкции ООН. Это первый пример массированного разрушительного применения военной силы в Европе после 1945 г. Операция вызвала шок среди россиян, традиционно симпатизировавших сербам. Они восприняли ее как «показательную порку» маленькой страны для запугивания большой державы - России. После смены администрации в США в 2001 г. и чудовищных террористических актов 11 сентября силовая линия Вашингтона была возведена в абсолют. Вслед за справедливой, законной и успешной операцией в Афганистане США вторглись в Ирак (под надуманным предлогом и без санкции ООН), намереваясь в дальнейшем переформатировать весь Большой Ближний Восток под свои экономические и военно-политические интересы.

«Империи не проявляют интереса к действиям в рамках международной системы; они претендуют на то, чтобы самим быть международной системой, - писал о такой политике Генри Киссинджер. - Империи не нуждаются в балансе сил. Так вели свою внешнюю политику Соединенные Штаты на Американском континенте и Китай в Азии на протяжении большей части своей истории» (21, с. 21). В этом заключалась стратегическая ошибка Вашингтона, ибо после окончания холодной войны мир не стал однополярным. Наоборот, быстро формировалась многополюсная и многоуровневая система международных отношений. Держава, самонадеянно бросившая вызов новой системе и вставшая на путь односторонних и произвольных силовых действий, неизбежно должна была встретить сопротивление других государств, независимо от ее экономической и воен-

98

ной мощи. В этом в середине 80-х годов убедился Советский Союз, но США самонадеянно полагали, что им не пристало учиться на ошибках павших империй.

Скандальные факты представления заведомо ложной информации государственными органами США для оправдания вторжения в Ирак, вопиющие нарушения прав человека при оккупационном режиме, в тюрьмах Абу-Грейв и Гуантанамо, явно одобренные Вашингтоном предвзятые суды и средневековые казни иракских лидеров (вопреки протестам Европы) -все это густо запятнало моральный облик США во всем мире.

Соединенные Штаты увязли в оккупационной войне в Ираке, подорвали коалиционную политику ООН и НАТО в Афганистане, связали себе руки в отношении Ирана и КНДР. Вашингтон спровоцировал небывалый подъем антиамериканских настроений во всем мире, новую волну активности международного терроризма и распространения ядерного и ракетного оружия. Все глубже вовлекаясь в дела постсоветского пространства и обостряя отношения с Россией (что привело стороны на грань вооруженного столкновения во время конфликта России с Грузией в августе 2008 г.), США утрачивали влияние в Западной Европе, на Дальнем Востоке и даже в своей традиционной «вотчине» - Латинской Америке. Помимо объявленных Вашингтоном врагов («ось зла»: Ирак, Иран, КНДР, Сирия, Куба) односторонняя силовая политика США объединила в лагере международной оппозиции столь разные державы, как ФРГ, Франция, Испания, Россия, Китай, Индия, Узбекистан, Венесуэла, Боливия, Эквадор, Никарагуа, многие страны Лиги исламских государств.

В 1990-е годы вместо того, чтобы беспардонно вмешиваться во внутренние дела России, США и НАТО следовало обеспечить Москве максимально благоприятную внешнюю среду безопасности и перспективы глубокого вовлечения в военно-политические и экономические международные институты Запада. Ведь в тот переходный период Россия была совершенно открыта для такого сотрудничества, приветствовала его позитивное влияние на процесс строительства демократии.

Но все было сделано с точностью до наоборот: наряду с вовлечением во внутренние дела России Запад спешил в максимальной степени воспользоваться внешнеполитической и военной слабостью Москвы, чтобы «застолбить» как можно больше преимуществ, пока она не начнет отстаивать свои собственные национальные интересы. Это вызывало возмущение подавляющей части нового политического класса, считавшего, что Россия выиграла холодную войну, обретя государственность и суверенитет. Именно политика Запада в отношениях с Россией наряду с «шоковой терапией» явилась самой серьезной причиной ослабления с начала 90-х годов российских демократических партий и движений. Международный

99

курс США все больше походил на внешнюю практику СССР, против которой выступали советские демократы и диссиденты до августа 1991 г.

Как отмечалось выше, стратегия Запада выразилась в расширении НАТО на восток, в попытках подорвать СНГ и ОДКБ, в навязывании России неравноправных договоров по разоружению1, наконец, в односторонней позиции альянса по югославским конфликтам, завершившимся массированными авиационно-ракетными ударами по Сербии и массовым изгнанием сербов из Косово. Все это делалось вопреки бессильным протестам Москвы, используя непоследовательность ее внешней политики. Война в Югославии в 1999 г. была поистине поворотным пунктом в отношении российской общественности и политических кругов к НАТО и США. После этого оно неуклонно ухудшалось; исключением был кратковременный всплеск доброго сочувствия после атаки террористов на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 г.

Реальное отношение к России большинства политиков в США и значительной их части в Западной Европе в первые полтора десятилетия после холодной войны наиболее откровенно выразил известный английский политолог Лоуренс Фридман: «Нет более никакой конкретной причины классифицировать Россию как "великую державу", - писал он. -...Поэтому она не может более ожидать привилегий, уважения и особой деликатности в отношении к ее интересам, которые обычно оказываются великой державе. Ее возражения против тенденций, которые она считает неблагоприятными для себя, или ее обязательства, которые, как она думает, принесут ей международное доверие, более не имеют значения» (19, с. 26). Подобное отношение к такой стране, как Россия, рано или поздно должно было вызвать мощную и враждебную обратную волну. Именно на этом внешнем и внутреннем фоне в стране сменилось руководство; надежда российской демократии президент Борис Ельцин назначил преемником Владимира Путин.

Путин: первые раунды

Для более глубокого понимания ситуации в России и отношения общества к Путину в первые два срока его президентства важно определить исторические и социально-экономические точки отсчета. По сравнению с передовыми странами Запада демократические институты России находились в эмбриональном состоянии, а реальная политическая жизнь сильно расходилась с формальными конституционными механизмами, процедурами и законодательными нормами. Большинство населения стра-

1 Например, первый вариант Договора СНВ-2 от 1993 г. предусматривал 10-летний срок выполнения, который был экономически неприемлем для России и предполагал резкое нарушение паритета в пользу США.

100

ны воспринимало такое положение как данность. Политическая элита делилась на тех, кто стремился приблизить политическую жизнь страны к конституционным стандартам, и тех, кто считал сложившуюся систему неформальных отношений органичной для России и прекрасно приспособился к ней с изрядной политической и материальной выгодой для себя (к последним относятся и российские неоконсерваторы/«неоконы» - либералы-оппортунисты 90-х годов, ставшие через десять лет ярыми националистами и приверженцами авторитарной власти).

Преобладающая часть российского народа и теперь с ужасом вспоминает «демократию» 90-х годов. Что касается следующего десятилетия (вплоть до кризиса 2008 г.), то никогда раньше - ни при Ельцине, ни предыдущие 75 лет коммунистического режима, ни сотни лет при царизме -народ не имел таких материального достатка и политических свобод, какими бы скромными они ни выглядели по европейским стандартам.

Все интересующиеся политикой и историей могли читать и говорить что угодно, не боясь КГБ. Это, кстати, породило немало эксцессов и помогло выходу в свет «творений» графоманов, мракобесов и шарлатанов, выступающих с апологетикой Сталина, Берии и даже Гитлера (см., например: 9). Выезд за границу стал свободным - были бы деньги; за общение с иностранцами никого не сажали.

Все время путинского правления (до кризиса 2008 г.) ежегодно понемногу улучшалось материальное положение населения. Зарплаты и пенсии стали платить вовремя, российские граждане впервые в своей истории в массовом порядке приобретали товары длительного пользования, покупали подержанные иномарки, строили дачи, выезжали на отдых за рубеж, захаживали в рестораны и т.п. Для страны традиционно бедной, закрытой и завистливой по отношению к загранице это явилось достижением поистине исторического масштаба.

После десятилетия непрерывных встрясок Путин обеспечил относительную дееспособность властных структур в центре и на местах. Внутриполитическая стабильность - несомненно, важнейшее достижение восьмилетнего правления Путина; именно в этом, более чем в чем-либо еще, залог его беспрецедентной и длительной популярности в стране. Исторически (за редкими исключениями - реформы царя Александра II или Столыпина и Витте) Россия и при царях, и при большевиках чаще всего страдала от пертурбаций, инициированных сверху, плохо продуманных и еще хуже осуществленных, а потому приносивших огромные издержки или противоположные планировавшимся результаты.

Стабильность и предсказуемость, возможность жить спокойно и заниматься своими делами без излишнего вмешательства властей российский народ - в отличие от многих других, для которых это давно стало нормой, - почитает за величайшее благо. Он не очень верит, что начальст-

101

во способно сделать для него добро, и благодарен хотя бы за то, что оно не делает явного зла. Этим, кстати, объясняется все более благожелательное ретроспективное отношение людей к правлению Л. Брежнева, несмотря на очевидные издержки и упущенные возможности периода застоя.

В этом и главная причина того, что преобладающая часть населения одобряла линию Кремля на строительство так называемой исполнительной вертикали и управляемой демократии. Люди просто не имели практического опыта демократии, кроме хаоса 1990-х годов, и такой демократии они предпочитали стабильное устройство жизни.

Строительство вертикали власти обернулось всеобъемлющей бюрократизацией политической и экономической жизни страны, свертыванием независимости законодательной и судебной властей, регионального и местного самоуправления, ущемлением свободы прессы и самодеятельности общественных организаций. Значительно и без каких-либо рациональных оснований, кроме корпоративных симпатий президента, разрослись силовые ведомства, увеличилось представительство их отставных и действующих офицеров во всех органах власти.

Кремлевские политтехнологи сконструировали бутафорские суррогаты гражданского общества в виде назначенных начальством партий в парламенте (правящих и оппозиционных), общественных палат, советов, форумов и разных общественных организаций и движений. Эти конструкции создавали видимость участия общества в управлении государством, но не имели никаких законных прав - их влияние всецело зависело от благорасположенности начальства. Хуже всего - они оттесняли на периферию и без того ограниченные в правах и зависимые от исполнительной власти конституционные законодательные институты, «засоряли» каналы взаимодействия общества и власти, освобождая руководство от обязанности чувствовать настроения народа и адекватно на них реагировать.

Конституционные органы, призванные систематически и профессионально выполнять эти функции, были основательно «поприжаты» ради достижения большей управляемости государства. В первую очередь это относилось к парламенту - Государственной Думе и Совету Федерации. После выборов 2003 г. они превратились в синекуру для отставных чиновников и генералов, спортсменов и артистов, а также в трамплин для молодых политических карьеристов, стремящихся выслужиться перед начальством и подскочить на теплое местечко в исполнительной власти.

Выборы только по партийным спискам, высокий проходной барьер в 7%, запрет на предвыборные блоки партий и всеобъемлющий административный ресурс, отмена выборности глав субъектов Федерации - все это привело к тому, что 90% депутатов проходили в Думу, только будучи назначенными своим партийным начальством и одобренными в Кремле. О Совете Федерации говорить вообще не приходилось - «сенаторы» не

102

выбирались, а фактически назначались региональными губернаторами и президентами, которые, в свою очередь, назначались высшим московским начальством.

Свертывание российского парламентаризма - главный порок внутренней политики минувшего десятилетия. Ведь парламент есть основной и незаменимый элемент демократии (с него она, собственно, и началась еще в Античности). Сильный и независимый парламент - главное связующее звено между властью и обществом, противовес бюрократическому произволу, кузница самостоятельных (а не услужливых) государственных деятелей, наконец, залог устойчивости государства даже в кризисных ситуациях.

Созданная в России в первые два срока президентства Путина система обеспечивала лишь иллюзию управляемости и стабильности. Чрезмерная концентрация власти на высшем уровне (когда без настойчивого вмешательства президента или премьера не проведут водопровод к деревенской бабушке, не построят госпиталь для моряков отдаленной базы и не выплатят зарплату протестующим работникам остановившихся заводов) - абсолютно тупиковое устройство государства и экономики большой современной страны. Эта практика окончательно парализует и без того неповоротливый и малоэффективный (когда дело не касается личной выгоды) чиновничий механизм; высшие же руководители физически не способны посетить все провинциальные города и перезапустить все остановленные предприятия. В современном обществе - это верный путь к новым потрясениям.

Исполинская федеральная бюрократия России (превысившая в полтора раза советскую) никак не уравновешена сильными законодательной и судебной ветвями власти, местными органами самоуправления, независимой прессой и общественными организациями. Бюрократия, которая в Советском Союзе хоть как-то контролировалась партийным аппаратом и КГБ, стала в современной России самодовлеющей силой. Она легко и незаметно подменяет национальные цели своими групповыми интересами и подчиняется высшей политической власти только тогда, когда линия последней этим интересам не противоречит.

Президент и премьер могут росчерком пера уволить любого чиновника и все правительство скопом, распустить Думу и местные органы власти, прижать к ногтю самого богатого олигарха. Но они не в состоянии избавиться от нового класса российской посткоммунистической номенклатуры, не могут заставить его действовать вопреки корпоративным интересам.

Ключевое звено в установлении эффективного контроля политического руководства и гражданского общества над бюрократией - сильный и независимый парламент. Только он создает политическую «разность потенциалов», в которой действуют нормальные законы, независимый суд,

103

арбитраж и объективная правоприменительная практика. Только в такой среде возрождается энергия предпринимателей, отечественные и зарубежные инвестиции приходят в свою (а не в зарубежную) экономику и питают инновационные отрасли хозяйства, а не экспортно-сырьевой комплекс, сервис и спекулятивный банковский бизнес.

Несомненная заслуга администрации Путина, армии и других войск -в том, что удалось нанести сильный удар по организованному терроризму. Пришлось, правда, заплатить высокую цену - более 20 тыс. убитых и раненых среди федеральных войск во вторую чеченскую кампанию в 19992000 гг. (потери местного населения так и не подсчитаны), разрушения в Грозном, взрывы домов и самолетов, трагедии терактов в московском театре в 2002 г. и в бесланской школе в 2004 г.

Но массовое кровопролитие в Чечне прекратилось, остались лишь отдельные, хотя и частые случаи террористических актов. Восстановлен Грозный, возрождено разрушенное хозяйство, выплачены компенсации пострадавшим жителям. Вместе с тем положение на Северном Кавказе едва ли стало стабильным. Терроризм из Чечни расползся во все республики региона. Численность активно действующих мятежников из года в год оценивалась на одном и том же уровне: 500-700 человек. Значит потери террористов постоянно восполнялись, причем в основном из местного населения, поскольку пограничники надежно закрыли внешнюю границу. Это вызывало большие вопросы об устойчивости положения руководства Чечни, Ингушетии, Дагестана и других республик и их методов управления. Да и в отношении действенности там федеральных законов и конституционных норм тоже были большие сомнения.

Власть в кавказских республиках держалась на лояльности Москве и жестоком подавлении любой внутренней оппозиции под предлогом борьбы с терроризмом, даже если оппозиция и правозащитники никак не связаны с экстремистами. При этом процветали клановость и злоупотребление властью, безработица достигала 40-50%, уровень коррупции и преступности был чрезвычайно высоким даже по российским стандартам. Все это создавало питательную почву для исламского экстремизма и терроризма - как внутреннего, так и международного. Подавить его только репрессивными мерами было невозможно.

Путин и его соратники весьма решительно расправились с олигархической вольницей 90-х годов. К тому времени олигархи набрали такую силу, что способны были создать альтернативный центр политической власти, а для авторитарного чиновничьего режима это недопустимо (и в этом его отличие от демократического, имеющего правовые механизмы интеграции всех групп интересов - например, институт легального лоббирования). Непосредственно пострадали далеко не худшие из олигархов -Михаил Ходорковский и другие руководители ЮКОСа попали на боль-

104

шие сроки в тюрьму, а сама компания была пущена с молотка. Заметим, это была самая передовая, прозрачная и уважаемая за рубежом частная российская корпорация с самой развитой системой социальных программ. То, как с ней обошлись, включая манеру проведения судебных процессов (точно названную «басманным правосудием»), нанесло удар по правовой и коммерческой репутации России в мире. Но было вполне в духе российских традиций: ради решения частных политических задач не останавливаться перед экономическим и имиджевым ущербом для страны.

Остальные российские капитаны большого бизнеса (включая поживившихся за счет ЮКОСа) мгновенно усвоили урок: по-прежнему все позволено в части дикого бизнеса и коррупции - в обмен на прекращение политической деятельности и лояльность власти. Вот тут-то и сказались «первородные грехи» российского капитализма - все крупные бизнесмены были «на крючке» прошлых (и неизбежных) махинаций и быстро подчинились власти. В результате положение сравнительно с 90-ми годами изменилось мало: тогда олигархи вертели чиновниками, теперь - наоборот, но от перемены мест слагаемых суммарный характер олигархического государственно-монополистического капитализма не изменился. Пошли даже дальше: высшие чиновники получили руководящие посты в крупнейших государственных компаниях.

Коррупция обрела еще больший размах и стала национальным бедствием, беспрецедентным даже для России. Но это не досадное отклонение от нормы. Коррупция явилась неизбежным и глубоко встроенным элементом сложившейся системы, закономерным следствием комбинации незрелой рыночной экономики (к тому же до недавнего времени утопавшей в нефтедолларах) и сверхцентрализованной бюрократической модели власти.

Советская бюрократия управляла планово-государственной нерентабельной экономикой и мало чем могла поживиться. Она довольствовалась номенклатурными привилегиями (скромными по нынешним стандартам), обустройством детей, приличной пенсией и почетным местом на кладбище. Нынешняя ее преемница - российская бюрократия - не заботится о персональной пенсии и спецпайках. Здесь и сейчас она снимает пенки с огромных доходов приватизированной или госмонополистической экономики.

Не встречая никаких сдержек и противовесов, современная бюрократия непрестанно разбухает, стремится максимально расширить свою власть над обществом и возможности обогащения посредством всеобъемлющих и запутанных законов, подзаконных норм и регламентов. Они делают жизнь всех прочих граждан просто невыносимой. Но им тут же предлагают более легкие, «неформальные» пути решения проблем - за

105

взятки в тех или иных размерах и формах (от импортного коньяка до многомиллионных «откатов»).

Коррупция превратилась в суть, смысл существования и мотивацию функционирования бюрократической машины в центре и на местах. Откаты, поборы, рейдерские захваты, отъем собственности с использованием правоохранительных органов или криминала (что зачастую одно и то же) подавляют средний и малый бизнес, которые на Западе дают наибольшую занятость, стимулируют конкуренцию и инновации. Любые, самые разумные законы будут выхолощены и извращены практикой чиновников; да они и не позволят разработать такие законы - особенно при угодливом и некомпетентном парламенте. Это главное препятствие для капиталовложений в отрасли высокой технологии со стороны российского и зарубежного бизнеса и банков. Стремясь вырваться из-под пресса коррумпированных чиновников, за границу уезжают уже не только талантливые ученые, врачи, деятели искусства, но и простые инженеры, которые обречены в России на нищенское существование или унизительный челночный приработок.

С этой системой не сладить отчетами чиновников о доходах и расходах, поскольку проверять эти отчеты призваны точно такие же чиновники, ответственные перед начальством, а не перед обществом. Не исправить дело ужесточением наказаний и нагромождением контролирующих органов. И они, и правоохранительные и судебные инстанции глубоко поражены метастазами коррупции. И потому ни с коррупцией, ни с преступностью эффективно бороться не в состоянии.

Многие животрепещущие проблемы современной России, не находящие эффективного решения, производны от засилья неконтролируемой бюрократии. Сюда относится однобокая экспортно-сырьевая экономика, социальная стратификация, высокая преступность, непрекращающийся терроризм на Северном Кавказе, демографический спад и этническая напряженность. Это и развал жилищно-коммунального хозяйства, растущее научно-техническое отставание от передовых держав, кризис образования, здравоохранения и культуры, стагнация оборонной промышленности. И вдобавок ко всему - тяжелая болезнь в форме коррупции, которая до основания разъедает общество и государство, выхолащивает и извращает любые благие законы, начинания и проекты.

Существует только один путь решения проблемы: более или менее открытая рыночная экономика и нетоталитарная политическая система. Никакого особого российского «велосипеда» тут не изобрести. На этом пути необходимы разумное и сбалансированное разделение властей, при котором только и могут существовать независимый суд, арбитраж и избирательные комиссии. Здесь требуются честные выборы, чтобы законодательные институты адекватно отражали общественные интересы и кон-

106

тролировали бюрократию. Этот путь предлагает регулярную сменяемость высших должностных лиц, безо всяких изъятий, всемерное развитие свободных СМИ и законопослушных общественных организаций. То же самое, в принципе, необходимо для обуздания коррупции. В этом нет ничего удивительного: первопричина обострения главных проблем России одна -засилье и всесилье государственно-монополистической системы в экономике и политике.

Что касается внешней политики, то, по всей видимости, Путин действительно стремился наладить хорошие отношения с США и Западной Европой, но не на основе модели 1990-х годов, а на более равноправных началах. При встрече новых президентов России и США в Любляне в 2001 г. между ними возникла взаимная симпатия. После террористических актов 11 сентября Путин сделал шаг навстречу США, руководствуясь несомненным личным чувством сострадания, но также и стремясь изменить отношения, резко повысив уровень сотрудничества.

Конечно, разделаться с «Талибаном» было в интересах Москвы, но она могла занять позицию доброжелательного нейтралитета (ссылаясь на чувства мусульманского населения России и «афганский синдром»). Однако вопреки настрою большей части политической элиты Кремль оказал полную и безоговорочную поддержку в создании антитеррористической коалиции, вооружении Северного альянса и проведении военной операции в Афганистане. Впоследствии Путин предоставил странам НАТО транзит для снабжения группировки войск в Афганистане, что было беспрецедентным шагом, возможным только в отношениях союзных государств.

В 2000 г. новое руководство воспользовалось контролем над парламентом и добилось ратификации Договора СНВ-2, который на протяжении предыдущих семи лет блокировался Думой. Другим шагом навстречу Западу была ратификация в 2004 г. адаптированного Договора по обычным вооруженным силам в Европе. После выхода США из Договора по ПРО в 2002 г. российская исполнительная власть не только постаралась умерить возмущение в политических кругах страны, но и пошла на заключение нового Договора с США о сокращении стратегических наступательных потенциалах (СНП)1. Также была подписана Декларация о новых стратегических отношениях, которая предусматривала сотрудничество в развитии систем ПРО.

На Петербургском саммите Россия - ЕС в мае 2003 г. Путин на весь мир провозгласил императив «европейского выбора России». В ответ на это Россия получила в 2002-2003 гг. выход США из Договора по ПРО (прикрытый фиговым листком в качестве Договора о СНП), войну в Ираке

1 Договор СНП предусматривал сокращение стратегических вооружений каждой стороной до 1700-2200 ядерных боезарядов.

107

(и ликвидацию там крупнейших российских нефтяных концессий), а также дальнейшее расширение НАТО на восток, в том числе на территорию бывшего СССР - в страны Балтии.

В политике Запада в отношении России был очевиден элемент отторжения. России постоянно давали понять, что полномасштабная интеграция в западные военно-политические и экономические организации закрыта для нее даже в долгосрочной перспективе. В НАТО и ЕС скопом принимались другие страны; Москве же предлагали всевозможные паллиативы - Партнерство во имя мира (ПВМ), Совет Россия-НАТО (СРН), Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом (СПС). В России сложилось устойчивое представление, что ее не приглашают не потому, что она не соответствует каким-то конкретным общепринятым критериям, а из-за некой имманентной несовместимости с передовыми демократическими странами.

После трагедии 11 сентября 2001 г. на волне настроений солидарности с Америкой российский руководитель максимально прозрачно высказался о стремлении России серьезно обсудить вопрос о возможности и формах присоединения к НАТО. Говоря об отношении Москвы ко второй фазе расширения альянса, он подчеркнул: «Конечно, мы пересмотрели бы нашу позицию в отношении процесса такого расширения, если бы мы были вовлечены в такой процесс» (20). В ответ не последовало никакой реакции кроме стандартной отговорки высоких чиновников НАТО о том, что союз никого не приглашает, надо подавать заявку на членство и становиться в очередь. Неудивительно, что в конце концов Москва оставила надежды на быстрый и поступательный процесс интеграции с Западом на основе равноправия, взаимной выгоды и уважения интересов друг друга. Она обратилась к поиску более заинтересованных в ней и менее привередливых партнеров на юге и востоке.

Последней каплей, переполнившей чашу, явилось активное вмешательство Запада в 2004-2006 гг. в «цветные» революции в Грузии и на Украине для поддержки наиболее антироссийских политиков (это дало повод подозревать, что та же «схема» повторится в Киргизии). Было публично заявлено о намерении ускоренного вовлечения Украины и Грузии в НАТО. США объявили о плане строительства объектов американской стратегической ПРО в Польше и Чехии - вопреки духу Совместной декларации США-РФ 2002 г. о совместном создании такой системы.

Речь Путина в Мюнхене в 2007 г. стала сигналом Западу о том, что Россия больше не намерена играть по старым правилам и напрашиваться на более продвинутое сотрудничество, если он не проявляет к этому искренней заинтересованности. Однако потребовался вооруженный конфликт в Грузии в августе 2008 г., чтобы на Западе поняли, что Россия на-

108

мерена всерьез противодействовать втягиванию в НАТО Грузии и Украины и готова подтвердить свои слова силой оружия.

Реакция США и Запада по понятным причинам была предсказуемо острой. Отношения с Россией оказались на грани военного противостояния и небывалой со времен холодной войны политической напряженности. Отклонение от привычной для 1990-х годов парадигмы зависимого и подчиненного положения Москвы воспринималось за рубежом как аномалия, как проявление Россией традиционной враждебности к Западу и его ценностям, как рецидив империализма и мышления в духе холодной войны.

Между тем для роста напряженности существовали вполне объективные и обычные для международных отношений причины, понятные исследователям реальной политики. За первое десятилетие изменилось соотношение сил между Россией и Западом. По сравнению с 1990-ми годами Россия обрела устойчивый экономический рост (правда, в основном за счет взлета цен на нефть) и относительную социально-политическую стабильность. Москва консолидировала власть в стране, получила крупные свободные капиталы для внутренних и внешних инвестиций, расплатилась с огромным государственным внешним долгом, резко (вчетверо за 2001-2008 гг.) увеличила финансирование национальной обороны, подавила массовое вооруженное сопротивление на Северном Кавказе.

Одновременно относительно ослабли международные позиции США, Евросоюза, Японии - как из-за провалов во внешней политике администрации Д. Буша (особенно в Ираке и Афганистане), так и по причине мирового кризиса, спровоцированного безответственной финансово-экономической политикой американского правительства. Заявка на смену парадигмы сложившихся отношений неизбежно порождает противоречия -как между людьми, так и между государствами. Похожие конфликты возникали между США и СССР в конце 1950-х и начале 1960-х годов, между Советским Союзом и Китаем в конце 1960-х годов, между США и Западной Европой в 1970-е годы (конечно, в менее острой форме, присущей демократическим странам).

Этим объясняются повышенная дипломатическая активность Москвы на всех континентах, нежелание слепо идти в фарватере США в разрешении региональных кризисов (Косово, Палестина, Иран, КНДР), завязывание связей со странами, бросающими политический вызов американскому доминированию. Ведьма энергично Россия работала в независимых от США, НАТО и ЕС межгосударственных объединениях - ОДКБ, ЕврАзЭс, ШОС. Все это резко контрастировало с политикой 1990-х годов.

Помимо соперничества в мировой торговле оружием Россия более не стеснялась открыто противодействовать США в отдельных военно-технических сферах (системы преодоления ПРО). Москва начала соревноваться с Вашингтоном в демонтаже договоров по разоружению (отказ от

109

ДОВСЕ и угроза выхода из Договора РСМД) и выдвижении претензий к международным организациям (США - к ООН, а Россия - к ОБСЕ). В августе 2008 г. впервые за многие годы Москва применила военную силу на Кавказе.

Нельзя не признать, что более самостоятельная и активная линия России была объективно обоснована и вполне оправданна. Вопрос был в том, чтобы сохранить чувство меры, не поддаться неоимперским амбициям, избежать сверхвовлеченности в мировые дела и втягивания в беспочвенную и непосильную конфронтацию с США и их союзниками в Европе и Азии.

Наверное, президент Путин хотел не просто иметь хорошие отношения с Западом, но и говорить с ним на равных. Будучи истинным патриотом своего родного города и гордясь всем, что с ним связано, Путин, видимо, осознанно (а может быть, подсознательно) следовал модели отношений, которую воплотил в жизнь Петр I и его преемницы, Елизавета I и Екатерина II. В XVIII в. после почти 500-летней изоляции Россия ворвалась в европейские политические комбинации и войны, заставив уважать себя как великую державу Европы (что, однако, не равнозначно статусу европейской державы), стала для одних желанным союзником, а для других достойным противником.

Проблема, однако, была в том, что за минувшие 300 лет (и более всего - за последние несколько десятилетий) Европа фундаментально изменилась - не только в экономическом и международно-политическом отношениях, но еще больше благодаря наднациональному продвижению демократии, прав человека, гуманитарных ценностей. Возможно, в силу своей профессиональной подготовки, знакомства с весьма специфическими представителями Запада (из циничного и жестокого мира разведок и спецслужб) Путин недооценил глубину перемен. При этом в принципе относился к Европе с уважением и симпатией, считал европейский путь развития самым привлекательным для России, о чем не раз официально заявлял на различных форумах.

Однако для равноправных отношений с Европой (а не с отдельными политическими лидерами) недостаточно было изменить ельцинский стиль общения с западными руководителями, сделать несколько шагов по либерализации экономики, поддерживать внушительный ядерный потенциал, первенствовать по экспорту углеводородного сырья и заложить ряд престижных мегапроектов в духе Петра I (Сочи, Владивосток, скоростные поезда в Петербург и пр.). Намного важнее было запустить высокотехнологичную инновационную экономику, справиться с всеобъемлющей коррупцией, реально продвинуться в развитии демократии и защите прав человека, решительно поднять за счет беспрецедентных нефтяных доходов (подчас достигавших 1 млрд. долл. в день!) уровень жизни народа в про-

110

винции, дорожную и коммунальную инфраструктуру, качество здравоохранения, образования, науки и культуры. Безусловно, на такие мероприятия потребовалось бы немало времени, но уже сама нацеленность на решение этих вопросов, несомненно, вызвала бы огромное уважение, широкую симпатию и поддержку среди зарубежных политических и общественных кругов.

Понимал ли это Путин? И если да - знал ли, как этого добиться, не отказываясь от управляемой демократии и исполнительской вертикали?

Важно, что именно этого хотела передовая, образованная часть российского общества и именно в таких категориях она трактовала национальное могущество и престиж. За десятилетие стабильности и роста благосостояния в России сложился новый средний класс. Удовлетворив первоначальные материальные нужды, он стал все более активно выступать против того, что мешало прогрессу (и его собственному, и страны): засилья бесконтрольной бюрократии, всеобщей коррупции, произвола и криминализации силовых ведомств, манипулирования выборами всех уровней, зависимости законодательной и судебной властей от чиновников, повсеместного пренебрежения правами и достоинством граждан. Именно эти цели, осознанно или нет, ставил передовой класс в политическую повестку. Он не хотел снова тратить ресурсы на военно-политические вылазки и конфликты с демократическими странами мира.

В такой атмосфере на выборах 2009 г. пришел к власти назначенный Владимиром Путиным молодой и более либеральный преемник - Дмитрий Медведев, которого с энтузиазмом приветствовала почти вся демократическая Россия.

Одновременно произошли радикальные перемены в Вашингтоне. Провалы внешней политики США и самый тяжелый с конца 1920-х годов экономический кризис привели к смене в 2008 г. администрации. Новый президент Барак Обама, принадлежащий к одному с Медведевым поколению политиков, начал пересмотр американского внутреннего и внешнего курса, включая отношение с Россией.

Медведев: несбывшиеся надежды

Отвечая общественным настроениям, новый президент России провозгласил курс на демократизацию («свобода лучше, чем несвобода») и модернизацию экономики в целях перехода с экспортно-сырьевой на инновационную модель (тем более что в условиях кризиса цены на нефть пошли вниз). Определяя магистральный вектор российских внешних приоритетов, президент Медведев писал в своей программной статье 2009 г.: «Модернизация российской демократии, формирование новой экономики, на мой взгляд, возможны только в том случае, если мы воспользуемся ин-

111

теллектуальными ресурсами постиндустриального общества... Наши внутренние финансовые и технологические возможности сегодня недостаточны для реального подъема качества жизни. Конечно, не бывает отношений без противоречий, - отмечал он. - Всегда найдутся спорные темы, причины для разногласий. Но обидчивость, кичливость, закомплексованность, недоверие и тем более враждебность должны быть исключены на взаимной основе из отношений России с ведущими демократическими странами» (11). В том же духе высказывался министр иностранных дел Сергей Лавров: «. важнейшим приоритетом российской дипломатии является формирование благоприятных внешних условий для поступательного внутреннего развития» (10, с. 16).

Со своей стороны, президент Обама взял курс на сотрудничество с Россией в борьбе с международным терроризмом и в деле укрепления режима нераспространения ядерного оружия, заявил о намерении прекратить войны в Ираке и Афганистане, призвал в своей пражской речи 2009 г. вернуться к идее полного ядерного разоружения. Вашингтон значительно урезал программу ПРО в Европе, отказался от одностороннего и произвольного (вне рамок международного права) применения силы, отложил в долгий ящик расширение НАТО на восток.

В контексте провозглашенной «перезагрузки» отношений России и США в 2010 г. был подписан новый Договор СНВ, стороны согласились сотрудничать в развитии систем ПРО. Расширился афганский транзит, были приняты меры для укрепления режима нераспространения ядерного оружия. Подошли к концу многолетние переговоры о вступлении России в ВТО (их формальный финал относится уже к нынешнему президентству).

Однако внутри двух стран дела обстояли менее благополучно. В США республиканская оппозиция начала жесткую борьбу с внутренней и внешней политикой Обамы (что, в частности, выразилось в отказе ратифицировать Договор СНВ, который удалось преодолеть с большим трудом).

В России противоборство вокруг внутренней и внешней политики имело менее открытый, но более глубинный характер. Императив социально-экономической модернизации, новые угроза и вызовы XXI в., противодействие которым требовало сотрудничества с Западом, предполагали выбор пути, о котором писал Медведев в своей нашумевшей статье. Тогда это было воспринято вполне серьезно.

Противники такой линии понимали, что новый президент победил в 2008 г. при поддержке Путина, был тесно с ним связан в политическом и личном отношениях, имеет весьма ограниченную свободу рук. Все силовые посты остались в руках путинских назначенцев, в законодательной власти сохранилась монополия путинской партии «Единая Россия», регионы возглавляли лояльные Путину губернаторы, мэры и президенты.

112

Но консерваторы неплохо знали (или чувствовали) российскую историю, которая дала много примеров превращения незаметного и зависимого лидера в самостоятельную фигуру и его освобождения от бывших соратников (Сталин, Хрущев, Брежнев, Путин). Поэтому с приходом Медведева -лидера нового типа с современными и вполне демократическими взглядами - традиционалисты упреждающим порядком пошли на обострение, чтобы держать нового президента под постоянным давлением.

Либеральные речи Медведева раскрепостили политическую обстановку в стране. К сожалению, дальше слов дело не пошло. Экономический кризис обнаружил неподготовленность российской экономики. Отсутствие внятной стратегии выхода из него, глубокие разногласия внутри исполнительной власти, неспособность изменить экспортно-сырьевой характер экономики и слабые надежды на успех перемен в будущем были следствием всевластия и неуправляемости федеральной бюрократии. Еще в бытность свою вице-премьером Д. Медведев сформулировал в Давосе три высших национальных приоритета России: диверсификация экономики, создание современной экономической инфраструктуры, инвестиции в человеческий капитал. Но эта прекрасная концепция никак не отражалась в федеральных бюджетах на 2007-2008 гг. и в поправках, внесенных после начала кризиса: по-прежнему самые крупные статьи расходов были на содержание госаппарата, национальную оборону и внутреннюю безопасность.

Если исполнительная власть безмерно разрастается и подавляет все и вся, то высшее политическое руководство становится ее пленником, а не хозяином. Чем-чем, а аппаратным искусством бюрократия владеет в совершенстве, умеет направить решения лидера в нужную для себя сторону, отвлечь или изолировать его от нежелательных альтернатив. Лишь беспощадный террор сталинского или гитлеровского типа способен держать бюрократию в узде (именно поэтому в нынешней России столь сильна ностальгия по «сильной руке»). Но сторонники этого простого рецепта забывают, что в таком случае вся страна становится заложником настроений и пороков одного человека и его сиюминутных фаворитов. Это рано или поздно неминуемо приводит к национальной катастрофе, коей для СССР стали коллективизация, репрессии 1930-х годов и июнь 1941 г., а для Германии - май 1945 г.

Для диверсификации экономики, перехода с экспортно-сырьевой модели на инновационный путь развития, который только и может обеспечить стране прочное, не зависящее от цен на нефть и газ положение среди великих держав и центров силы, красивых слов было недостаточно. Административных и кадровых перестановок, «игрушечных» инновационных центров или государственно-монополистических корпораций (вроде Сколкова и «Нанотехнологий») для этого мало. Они стали новыми кор-

113

мушками для чиновников и их партнеров-олигархов. «Электронное» и «открытое» правительства не могли прорвать бюрократические бастионы, отменить ведомственную и лично-корыстную мотивацию чиновников.

Для глубокого преобразования российской экономики необходимо было прежде всего изменить сложившийся неформальный режим политических и экономических взаимоотношений, пронизавший все органы власти. Только в таком случае основательные поправки законодательства могли достичь цели. Речь шла о ясных и незыблемых правах собственности, которые может гарантировать только четкое разделение властей, независимый и беспристрастный суд, арбитраж и правоохрана; о прозрачных и узаконенных отношениях власти и бизнеса; об антимонопольном законодательстве и ограничении естественных монополий. Еще нужны современные и открытые банковская, страховая, ипотечная инфраструктуры, а также сильные гражданские организации, защищающие интересы и работодателя, и наемного работника, и потребителя. Без всего этого не следует ждать притока больших инвестиций в высокотехнологичные отрасли ни от отечественного, ни от зарубежного капитала, а значит не может быть долгосрочного экономического роста.

Между тем только высокотехнологичные сектора, в том числе в малом и среднем бизнесе, способны обеспечить широкую занятость населения. Лишь они могут сократить разрыв между бедными и богатыми, подстегнуть научно-технический прогресс (причем дома, а не на вывоз). Они в состоянии обеспечить мощную современную оборону, стимулировать экспорт продукции с высокой добавленной стоимостью и избавить Россию от кабалы сырьевых цен за рубежом. Только такая экономика и настоящий (а не искусственно сконструированный) привлекательный имидж позволят стране занять достойное место в мире.

И Запад, и российский бизнес были готовы к «партнерству ради модернизации», но кроме красивых деклараций внутри России ничего не было сделано.

Независимо от того, заблуждался Медведев относительно пути к реальной, а не «сколковской» модернизации или нет, добиться сдвига не удалось. Его президентство запомнилось профанацией с переименованием милиции в полицию, изменением часовых поясов и отменой перехода страны на зимнее время, что вызвало широкое народное раздражение. Еще он внес поправки в Конституцию: вместо того чтобы исправить ее многочисленные несуразности (начиная от процедуры импичмента и кончая формированием Совета Федерации и правительства), продлил срок президентства с четырех до шести лет и Думы - с четырех до пяти лет.

Начавшаяся при Медведеве под руководством министра обороны Анатолия Сердюкова военная реформа имела более серьезные, но весьма

114

противоречивые последствия. Новая Военная доктрина России1, принятая в феврале 2010 г., вопреки духу медведевской концепции «партнерства с Западом ради модернизации» объявила, что приоритетные внешние опасности для России исходят от США и НАТО, а угрозы распространения оружия массового поражения, ракет и ракетных технологий, а также международного терроризма (борьба с которыми как раз предполагает сотрудничество с Западом) периферийны (см.: 18).

В основу практических преобразований были заложены здравые принципы: отказ от мобилизации для большой войны и переход к силам постоянной готовности, сокращение численности армии, превращение округов в объединенные стратегические командования, разукрупнение частей и соединений, повышение доли контрактников в личном составе, улучшение боевой подготовки и техническое переоснащение Вооруженных сил, избавление от огромных и ненужных материальных запасов, недвижимости и земельных угодий. Однако на практике ряд этих разумных мер усилиями военной бюрократии был сведен на нет и превращен в профанацию, другие проводились в жизнь с огромными издержками. Гигантской программе вооружений до 2020 г. (в 19 трлн. руб.), в соответствии с которой предполагалось произвести горы новых вооружений и боевой техники, не хватало обоснованности и реалистичности. Наконец, реформа сопровождалась беспрецедентной коррупцией и казнокрадством, за что в конце концов поплатились министр обороны и некоторые его подчиненные.

Во внешней политике после нового Договора СНВ переговоры с США зашли в глухой тупик из-за разногласий по противоракетной обороне. Потерпев неудачу в согласовании совместной программы ПРО, обе стороны приступили к разработке и развертыванию собственных систем обороны национальной территории (и союзников). В обозримый период (10-15 лет) американская программа не создаст сколько-нибудь серьезной проблемы для российского потенциала ядерного сдерживания. Точно так же российская программа воздушно-космической обороны (ВКО), которая по ряду официально заявленных параметров превосходит программу США/НАТО, не поставит под сомнение ядерное сдерживание со стороны США.

Нельзя не признать, что непомерное преувеличение возможного влияния американской ПРО на российский потенциал сдерживания имело внутриполитические причины. Эта кампания явилась реакцией определенных кругов на идеи безъядерного мира и совместной системы ПРО, которые создавали вероятность союза России и НАТО и утраты в лице последних «верного врага». Также сказывалась заинтересованность определенных военных ведомств и коопераций оборонной промышленности в

1 Военная доктрина РФ утверждена указом президента РФ 5 февраля 2010 г.

115

повышении ассигнований как на наступательные, так и на оборонительные вооружения.

Итоги президентства Медведева, его внутренней и внешней политики стали большим разочарованием особенно в сопоставлении с его прекрасными речами и статьями. Выдвижение им кандидатуры Путина на президентских выборах 2012 г. ознаменовало очередной рубеж в российских внутренних делах и международном курсе.

И все же... слова в политике - тоже дела. Пусть либеральные новации Медведева остались поверхностными всплесками над глубинным течением государственной политики, но и они не прошли даром - разбудили наиболее прогрессивную, передовую часть России от десятилетней спячки, вывели ее на авансцену общественной жизни.

Третий срок Путина - quo vadis?

В 2008 г. Владимир Путин совершил правильный и беспрецедентный для российской истории шаг - в соответствии с Конституцией добровольно ушел с высшего поста, причем не под давлением революционных масс и не из-за распада государства, а вопреки истерической кампании лизоблюдов под лозунгом: «Третий срок!»

Четыре года спустя его возвращение на шесть, а может быть, и на 12 лет было с восторгом воспринято большей частью постсоветской номенклатуры, как сигнал: «business as usual». Эти круги приняли и поддержали приход Путина как гарантию сохранения своей власти и богатства с опорой на сложившуюся систему верховенства коррумпированного чи-новно-капиталистического аппарата на всех уровнях (с фасадными демократическими украшениями), основанную на экспортно-сырьевой экономике. Ибо любая другая рыночная основа несовместима с таким политическим режимом в большой современной развитой стране. Пролетариат промышленных городов, оборонный комплекс, депрессивная провинция и сельские жители присоединились к этой поддержке.

Но именно поэтому наиболее образованная часть населения - новый средний класс, «креативная» интеллигенция, активные средние и мелкие предприниматели, которых давит и душит эта система, - выступила против прихода Путина, осуждая беспардонные подтасовки на парламентских и президентских выборах 2011 и 2012 гг. Вместе с примкнувшей к ним левацкой и националистической молодежью зимой 2011 г. и в течение 2012 г. они выходили на протестные манифестации в Москве, Петербурге и других городах России. В этом движении не было единства, программы, руководящего центра - оно явилось истинно массовым и спонтанным (в отличие от встречных верноподданнических демонстраций, организованных властью).

116

Протестное движение объединилось под главнейшим и единственно верным лозунгом: «За честные выборы». А значит - за парламент, ответственный перед избравшим его народом, а не назначившим его начальством, способный противостоять бюрократии исполнительной власти. Иными словами - за разделение властей, при котором только и возможны независимые суд, арбитраж и правоохранительные органы, соблюдающие законы, собственный бизнес, гражданское общество, свободные СМИ и самодеятельные организации для защиты конкретных интересов простых людей - будь то сохранение парков и лесов, борьба с загрязнением воды и воздуха или грабительскими ценами ЖКХ. Все это было в вопиющем противоречии с тысячелетней российской традицией, и все это поддержал Запад, давно живущий по таким нормам и к тому же, за исключением отдельных политических лидеров (Джордж Буш-мл., Герхард Шрёдер, Сильвио Берлускони, Николя Саркози), с предубеждением относившийся к Владимиру Путину.

Поэтому вполне логично и закономерно, что реакция нового правящего класса, основанная на самом сильном инстинкте - инстинкте самосохранения, была нацелена на жесткое противодействие. Ужесточение авторитарного режима началось с уголовных дел или акций запугивания отдельных активистов протестного движения (Сергея Удальцова, Алексея Навального и др.), был проведен показательный процесс против эксцентричных шансонеток группы «Пусси Райот» - с налетом средневекового духа «охоты на ведьм» (не случайно обвинение ссылалось на резолюции вселенских соборов «темных веков»). Затем Дума с сервильным энтузиазмом приняла пакет антидемократических законов: о статусе «иностранных агентов» для некоммерческих организаций с зарубежным финансированием (прежде всего правозащитных), о поправках к Уголовному кодексу РФ, расширяющих трактовку понятия «государственная измена», о закрытии интернет-сайтов, об ужесточение правил уличных митингов, о запрете американским гражданам усыновлять российских сирот (в ответ на «Акт Магнитского» Конгресса США), появились предложения о возвращении выездных виз и пр. Во всем этом все более явственно проступали черты традиционной российско-советской системы.

Отстаивая эти традиции, парламент, лояльные средства массовой информации и многочисленные псевдонаучные центры и советы развернули истерическую кампанию о необходимости борьбы с «враждебным окружением России», «зловещими замыслами Вашингтона» - одновременно с пророчествами о «неминуемом закате Европы» в результате экономического и демографического кризиса. Утверждалось, что этот кризис он (Запад) попытается «обнулить» разжиганием всевозможных конфликтов и даже глобальной войны (подробнее об этом ниже). Пещерный антиамериканизм и шельмование европейских ценностей и институтов напом-

117

нили о худших временах холодной войны. Прославлялись достоинства православной российской государственности и ее предшественницы - Византии, якобы преданной и проданной туркам коварным Западом в лице Венеции.

Немало российских геополитических теоретиков, отыгрываясь за ущемленное догмами истмата советское образование, с восторгом неофитов открывают для себя столетней давности идеи Маккиндера и просвещают других по части «извечной борьбы морских и континентальных держав» и вражды «западнохристианского материализма» к «восточно-православной духовности».

Еще более постыдно и прискорбно, что, не достигнув удовлетворительных для себя статуса в мире и порядка внутри страны, значительная часть новой элиты встала на путь реабилитации сталинизма как символа величия и державности России. Массированная пропаганда последних лет повлияла на общественное сознание.

Евразийство: география и философия

Растущие разногласия Москвы с США и Западной Европой вокруг российских внутриполитических проблем косвенно подталкивают ее к сближению с другими государствами, которые не ставят неудобных вопросов и зачастую сами становятся объектами подобной критики. Такого рода влияние идеологии и внутренней политики на внешнюю - не новость, и в истории России это иногда играло пагубную роль.

Например, назначенный победителем конкурса «Имя России» князь Александр Невский в 40-е годы XIII в. боролся с военно-идеологическими вылазками западного католичества, но продемонстрировал полную лояльность Орде. Она не покушалась на православие, но еще два с половиной столетия унижала, грабила и насиловала Русь. Не проводя никаких прямых аналогий, вспомним также, что в 1930-е годы Сталин был готов к сотрудничеству с германскими фашистами, а не с социал-демократами и демократическими Британией и Францией. Чем это закончилось 22 июня 1941 г. - общеизвестно.

В связи с разочарованием Запада в российской внутренней политике и ответной реакцией большей части российских политических кругов откладываются интеграция в большую Европу, реализация «Еропейского выбора России». Эти задачи ставились в 1990-е годы и в первый президентский срок Владимира Путина - на Петербургском саммите России-ЕС в мае 2003 г.

На смену им пришла - уже как официальная - доктрина «евразийства» (проект Евразийского союза). Она предполагает первоочередную интеграцию России с постсоветскими республиками: прежде всего Белорус-

118

сией и Казахстаном, желательно - с Украиной, по возможности - с Киргизией, Таджикистаном и др. Однако дело вовсе не ограничивается Таможенным союзом и планами Единого экономического пространства, на определенных условиях экономически полезными. Да и это не позволит решить главную российскую проблему - перейти с экспортно-сырьевой на высокотехнологичную инновационную модель развития. Тут помощи от Белоруссии и Казахстана (и тем более других кандидатов в Евразийский союз) ждать не приходится: первая живет за счет экспорта нефтепродуктов из льготной российской нефти, а второй сам процветает на экспорте углеводородов.

Но важнее всего то, что «евразийство» - реакционная философия, как грубый макияж, прикрывающая политическую отсталость России, бесправие народа, чиновничий произвол. Понятно, что такой мировоззренческий, идеологический проект диктует и курс внешней политики -отчуждение от самых передовых, демократических стран мира (опять-таки под лозунгом «евразийства»).

Вот уже два столетия в России идет нескончаемый спор о национальной идентичности: кем являются россияне - европейцами или евразийцами (начался он с «западников» и «славянофилов» в XIX в.)? Наверное, в стране есть и те и другие, а их влияние на политику периодически меняется. Эта идентификация ничуть не зависит от национальной или религиозной принадлежности; более того, она вполне может быть предметом свободного индивидуального или коллективного выбора. Главный водораздел состоит в том, как трактуются отношения народа и государства, кто кому служит и в чем выражается величие державы - в богатстве и свободе своего народа или в покорении других, утверждении своего державного могущества за рубежом. Совмещать то и другое России, в отличие от иных империй, не удавалось никогда.

Основной порок «евразийства» в том, что он подменяет спецификой географического положения базовые принципы социально-экономического и политического развития страны. Показательно, что даже на официальном уровне медведевскую концепцию «партнерства (с Западом) ради модернизации (России)» сменил лозунг опоры на собственные силы -«реиндустриализации» с локомотивом в виде «оборонки» и использованием «положительного опыта» СССР 1930-х годов (при этом, правда, не уточняется, какой именно опыт имеется в виду: индустриальные сталинские пятилетки, коллективизация или массовые репрессии).

Между тем в современном мире географическое положение определяет главным образом внешнюю политику, безопасность, экономические связи, но не стратегии внутреннего развития. Турция, например, тоже расположена между Европой и Азией, однако ее азиатскую природу едва ли можно поставить под сомнение. В Турции одерживает верх исламский

119

фундаментализм (благодаря предпочтениям массы населения, а не прозападной элиты), и она, видимо, примкнет к исламскому миру.

Индия, Япония, Южная Корея расположены в глубине и на дальней окраине Азии. Но при всей национальной специфике Индия быстро идет по европейской магистрали развития, и именно поэтому, не имея больших природных ресурсов, может стать демократической сверхдержавой XXI в. А две другие страны, возродившись из руин разрушительных войн, давно уже встали в ряд ведущих экономик и демократий Запада.

Соединенные Штаты, как и Россия, исторически «отпочковавшись» от Европы, географически также расположены между Европой и Азией. Этим обусловлены их экономические и военно-политические интересы на обоих континентах, а также официально провозглашенный в последнее время политический, экономический и военный поворот в Азиатско-Тихоокеанский регион. Но американцы, наверное, были бы крайне озадачены и даже оскорблены, если бы кто-то предложил им развиваться по евразийскому пути. США - ведущая держава европейской цивилизации, достигнувшая экономической и военной мощи на радикальном (протестантском) пути европейского развития. Только благодаря этому США имеют огромное - хотя уже и не монопольное - влияние на Евразийском материке и в остальном мире.

Действительно, преобладающая часть территории Российской империи, СССР и нынешней Российской Федерации расположена вне Европейского континента. Однако народы Центральной Азии и коренные этносы Сибири и Дальнего Востока, при всем уважении к их самобытности, мало что привнесли в российскую культуру, экономику и политическое устройство. Что же сказалось на них самым роковым образом, так это два с половиной столетия татаро-монгольского ига. Москва унаследовала от него не культуру, а экономическую отсталость, изоляцию от передовой Европы, деспотизм, неэффективный и вороватый аппарат управления, бесчеловечное порабощение подданных. Советская власть под лозунгами коммунистической утопии довела эти черты до крайности. Но все это - наследие трудного исторического пути России, а не специфика «евразийской цивилизации». Нет никаких оснований возводить это во благо и отстаивать как «особый российский путь».

Бесконечные рассуждения о российской «особости» («Москва-Третий Рим», «русская идея», «народ-богоносец», «самодостаточная цивилизация») в лучшем случае отражение искренних заблуждений, а в худшем - потуги обосновать и облагородить неумение или нежелание создать благополучное и активное гражданское общество и современное государство. Речь идет о таком социальном устройстве, в котором можно добросовестно работать на пользу и себе, и стране; иметь материальные блага и жить богатой духовной жизнью; поощрять истинный, а не казен-

120

ный коллективизм и притом уважать индивидуальность; строить сильное государство и при этом не превращать граждан в холопов; содержать мощную армию, но не подчинять ей экономику и внешнюю политику; выбирать депутатов и назначать чиновников, которые служат народу, а не грабят и обманывают его; заставить начальство уважать законы, а не только навязывать их подданным.

Поразительно, что адепты российской «особости» разделяют это по принципу «или-или»: одно относят к европейским ценностям, а другое - к нашим, «исконно российским», да еще провозглашают их величайшим благом. Действительно, трудная и трагическая история России складывалась таким образом, что внешние враги и свои тираны все время заставляли народ идти на огромные жертвы ради истинных или мифических целей. Но вспомним Александра II, декабристов, европейское реформаторство Столыпина и Витте, нэп 1920-х годов, хрущевскую «оттепель», первые годы перестройки Горбачева, демократическую революцию августа 1991 г., наконец, общественное пробуждение 2011-2012 гг. Каждый раз, как только российскому народу давали хоть глоток свободы, он реагировал бурным расцветом экономики, политики, культуры, науки, возрождением истинно европейских демократических ценностей. Такого не было и не может быть в Азии, Латинской Америке или Африке. То, что эти плодотворные семена не погибают, несмотря на долгие периоды государственного гнета и трагических потрясений, является самым ярким свидетельством европейской природы российского народа.

Правда и то, что угнетение и бесправие россиянам навязывали не только внешние враги, но (чаще и надолго) и российские правители, которые были частью народа и властвовали его именем (какие бы этнические примеси ни были в их крови: норманнские, монгольские, польские, немецкие, еврейские, грузинские, украинские и т.д.). Это говорит лишь о том, что путь к цивилизованному общественному устройству, которое называется европейским, долог и труден, идет через падения и взлеты, жертвы и невзгоды.

Таким путем следовали все европейские народы, прежде чем достигли ко второй половине XX в. процветания (несмотря на периодические экономические кризисы) и свободы. У них за плечами темные варварские века, кровавые крестовые походы, бесконечные междоусобицы, перевороты и убийства, необузданные народные восстания и еще более жестокое их подавление, костры инквизиции и религиозные войны, братоубийственные революции в Англии XVII в. и во Франции XVIII в., зверства конкистадоров и плантаторское рабовладение в Новом Свете, Столетняя и Тридцатилетняя войны, общеевропейское наполеоновское побоище XIX в. и две самых чудовищных мировых войны в XX в.

121

Подспудно доктрина «евразийства» идет дальше создания Таможенного союза и Единого постсоветского экономического пространства. Она подразумевает стратегическую переориентацию с европейского пути на азиатский, прежде всего - китайский, сочетающий рыночную экономику с авторитарным (фактически однопартийным) политическим строем. Это называют «авторитарной модернизацией», якобы превратившей Китай в остров экономической стабильности и роста в море глобального кризиса, начавшегося в 2008 г.

Однако исторический опыт показал, что, в отличие от азиатских народов, русские не могут развивать эффективную рыночную экономику без политической свободы, в условиях авторитарной политической системы. Для России экономический подъем был бы невозможен и в условиях иностранной оккупации (как это было в Японии, Южной Кореи, Тайване в 1950-1960-е годы)1. И это еще один важнейший признак европейской принадлежности России.

Китай, безусловно, - великий народ и цивилизация. Но, помимо всех других отличий, Китай в своем поразительном экономическом росте проходит совершенно другую историческую стадию, сравнимую с российским нэпом 1920-х годов. Для запуска той модели потребовался непререкаемый авторитет Ленина (как Дэн Сяопина 60 лет спустя) и послушная руководству партия, еще не осознавшая себя правящим классом с собственными социальными интересами. В известном смысле Китай демонстрирует сейчас, каких успехов мог бы достичь СССР, продолжи он нэп после смерти Ленина, не прикончи его Сталин насильственной коллективизацией, индустриализацией и всесоюзным ГУЛАГом (то же через 30 лет в более мягкой форме проделал в Китае Мао Цзэдун - с известными результатами).

Китайское экономическое чудо помимо действительно умной политики руководства КПК основывается на добросовестном труде многих сотен миллионов китайских крестьян, которые в деревне кормят себя, страну и большую часть внешнего мира, а приходя в город, по последнему слову техники возводят жилые массивы, деловые центры, промышленные предприятия, аэродромы и автострады - и все за зарплату 60-100 долл. в месяц. При этом они не требуют никаких политических прав, помня о голодных годах «социализма» и «культурной революции»; большинство граждан пока довольствуется едой и скромными, но постепенно растущими материальными благами. Как долго так будет продолжаться - вопрос дискуссионный, но остающийся «пул» в 700 млн. крестьян - огромный запас для такой модели развитии.

1 Немецкое экономическое чудо 1950-1960-х годов в условиях оккупации - это не модернизационный этап развития страны, а возвращение народа в лоно европейской демократии после фашистской аберрации.

122

Россия может позаимствовать у Китая методы налаживания экономики, но не саму экономическую модель. Россия проскочила «окно» нэпа 80 лет назад и идет к рынку от высокоурбанизированной планово-государственной экономики и развращенной колхозами деревни, с населением, привыкшим ко всеобщему образованию и скромному, но всеобъемлющему здравоохранению и социальному обеспечению. Ни на селе, ни в городе россияне не будут работать за 60-100 долл. в месяц; они уже привыкли к политическим правам и свободам, хотя и не готовы ими пользоваться, обменяв их в 2000-е годы на социальную стабильность и рост благосостояния. А новый правящий чиновный класс, сросшийся с бизнесом, политиками и прессой, вполне осознает свои интересы и не станет добровольно подчиняться противоречащим им указаниям сверху, от кого бы они ни исходили. Иными словами, в нынешней России в силу ее фундаментально европейской природы не удастся построить цивилизованную рыночную экономику без параллельного развития демократии.

Сегодняшнее социальное устройство не есть следствие национальной («евразийской») специфики России, а определенный этап ее эволюции, который переживали и другие европейские страны. Возводить нынешнюю систему в статус особой национальной модели не просто безосновательно, но безнравственно и опасно. Такая модель опять обрекает страну на стагнацию, разрыв между государством и обществом, не позволяет решать крупнейшие национальные проблемы. Она несовместима с высокотехнологичной, инновационной экономикой и чревата социальными потрясениями, если падение мировых цен на нефть станет затяжным.

В силу специфики географического положения Россия действительно имеет интересы в Азии, связанные с экономикой и безопасностью. Сможет ли Россия обеспечить их соответствующим присутствием и влиянием в регионе, зависит от выбора ее собственного пути. При нынешней экономической и политической системе привлечь в Сибирь и на Дальний Восток капиталовложения и высокие технологии не удастся, как не получилось до сих пор. Проведенный с большой помпой, затратами (и казнокрадством) саммит АТЭС в 2012 г. дал мизерный практический эффект, «пар ушел в гудок», и о нем уже забыли. В азиатскую часть России придет, пожалуй, только Китай, который рассматривает эту территорию как источник сырья для своей промышленности и зону демографического расширения («исторические претензии» не забыты, но на время отложены).

Чтобы стать действительно влиятельным субъектом Азиатско-Тихоокеанского региона, куда перемещается центр мировой экономической и военно-политической активности, России необходима модернизация социально-экономической и политической системы, причем не на мифическом евразийском, а на европейском пути развития.

123

Внешняя политика в поисках ориентира

Под влиянием внутриполитической ситуации Москва взяла курс на обострение отношений с США. Пожалуй, никогда еще влияние внутренней политики на внешнюю не было столь явным. Судя по всему, в «верхах» утвердилось мнение о том, что следствием сближения с Западом (включая «партнерство ради модернизации») станет размывание исполнительской вертикали и управляемой демократии, а в пределе - «цветная революция».

Последнее представляется надуманным, но то, что модернизация и демократизация государственно-политической системы России диалектически связаны с углублением сотрудничества в рамках евроатлантическо-го пространства, причем влияние здесь обоюдное, совершенно правильно. Другое дело, что это прежде всего необходимо для экономического и политического прогресса самой России, так как предполагает мирный и легитимный демонтаж властной монополии постсоветской номенклатуры и ее базиса - экспортно-сырьевой экономики. При создании в России благоприятных политических и экономических условий сюда естественным образом потекут инвестиции и технологии как зарубежного, так и отечественного происхождения.

Глобальный экономический кризис, падение спроса и цен на энергоносители резко ухудшили положение России в мировой экономике и торговле, существенно уменьшили государственные доходы. Экспортно-сырьевая экономика страны, для смены которой на инновационную за прошедшие годы практически ничего не было сделано, понесла самые большие потери от глобального кризиса, повлекла снижение уровня жизни народа (с учетом инфляции) и урезание инвестиций на социальные нужды, здравоохранение, образование, науку.

Зависимость Европы и других потребителей от российских энергоресурсов, имевшая большое внешнеполитическое значение, превращается сейчас в зависимость России от импортеров. Рано или поздно страны Запада выйдут из кризиса, но мировые цены на энергоносители никогда не вернутся к предкризисному уровню из-за целенаправленной политики основных импортеров по подавлению спекулятивных финансовых операций на энергетическом рынке, освоению по существу безграничных запасов сланцевого газа и нефти, внедрению энергосберегающих технологий и разработке альтернативных источников энергии.

Сокращение экспорта энергоресурсов не может быть восполнено экспортом другого сырья, оружия, атомных технологий и материалов. Россия встанет перед выбором: урезать свои внутренние и внешние амбиции до уровня скромных доходов начала предыдущего десятилетия или еще больше переориентировать энергетический экспорт на Азию. Тогда

124

вместо «сырьевого придатка» Запада она станет придатком Китая, Индии и других новых индустриальных стран, которые в огромной степени являются приложением к инновационным экономикам США, Евросоюза и Японии.

На постсоветском пространстве ситуация для России также неблагополучна. Несмотря на частные успехи в развитии интеграционных объединений (Таможенный союз, ЕврАзЭс и ОДКБ), в 2000-е годы не удалось создать новую прочную основу взаимодействия. Правящие круги постсоветских государств рассматривают Россию или как угрозу своему суверенитету и территориальной целостности, или как «дойную корову» для получения экономических льгот за демонстрацию (или имитацию) политической и военной лояльности.

Авторитарные государства только в тактическом плане выглядят более надежными и предсказуемыми союзниками. В стратегической перспективе они, в отличие от стран демократических, генетически неспособны к интеграции. Их лидеры отвергают любое ограничение суверенитета (т.е. своей власти) внутри страны и потому не потерпят его извне. Среди авторитарных государств возможно лишь подчинение слабых более сильным, а это ненадежная основа сотрудничества. Некоторые из стран СНГ взяли курс на отрыв от России, другие постоянно маневрируют между Россией и Западом (а в Центральной Азии - еще и Китаем), стремясь получить от всех максимальные преимущества.

Да и Россия, видимо, не очень доверяет ближайшим соратникам. Недаром за большие деньги строятся газопроводы из России в Европу в обход «братских республик» Украины и Белоруссии (через Балтийское и Черное моря и далее - через территории стран НАТО). И это притом, что Белоруссия создает с Россией единое государство, а вовлечение Украины в Евразийский союз является приоритетной целью Москвы.

Ни один союзник по ОДКБ (вопреки ст. 4 Ташкентского договора о коллективной безопасности) не поддержал Россию в дни боевых действий в августе 2008 г., а впоследствии не признал вслед за Российской Федерацией (а также Венесуэлой и Никарагуа) независимости Южной Осетии и Абхазии (так же как не признала их ни одна страна ШОС и БРИК).

Отношения с Западом вступили сегодня в самый трудный после окончания 20 лет назад холодной войны период. Фактически парализована система европейской безопасности, зашли в тупик переговоры России о новом Соглашении о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом. Вновь обострились противоречия между Россией и США/НАТО на Ближнем и Среднем Востоке (вокруг проблем Сирии и Ирана), возможны столкновения в Арктике и других регионах. Все чаще Россия и Запад оказываются по разные стороны локальных конфликтов.

125

Наступила глубокая стагнация процесса ограничения и сокращения ядерных и обычных вооружений. Распался Договор об обычных вооружениях в Европе, и замены ему не предвидится. Противоречия Россия -США вокруг систем ПРО, ограничения тактического ядерного оружия и стратегических вооружений в обычном оснащении могут добить остатки системы ядерного разоружения, включая Договор РСМД от 1987 г. и новый Договор СНВ. Стороны оказались на пороге возобновления гонки вооружений по новейшим направлениям военных технологий. Под угрозой режим нераспространения ядерного оружия, раскачиваемый ядерными и ракетными программами Ирана и КНДР. После шести единогласно приятых резолюций Совета Безопасности ООН в 2006-2010 гг. Россия и Китай, с одной стороны, и США, Британия и Франция - с другой, снова оказались расколоты по этому вопросу. На Западе линия Москвы воспринимается как заигрывание с Ираном и КНДР, которое позволяет этим режимам продолжать свои ракетно-ядерные программы, игнорируя решения ООН.

В своих отношениях Россия и Запад практически полностью отошли от недавних идей партнерства, стратегического союза, многоплановой интеграции и ныне колеблются между возвратом, в лучшем случае, к «мирному сосуществованию» времен СССР, а в худшем - к «сдерживанию» и конфронтации (обе доктрины относятся к разным периодам холодной войны).

Конечно, было бы несправедливо возлагать вину за это только на Москву. США и их союзники совершили огромный стратегический просчет, отвернувшись от авторитарных арабских лидеров и поддержав «арабскую весну» начала 2011 г. Вопреки наивным надеждам на исламскую демократию эти революции везде привели к власти исламских фундаменталистов той или иной степени радикальности или превратили целые регионы Северной Африки и Ближнего Востока в зону гражданских войн и терроризма.

В диалоге с Москвой по ПРО Вашингтон не проявил достаточной гибкости и понимания того, что единство с Россией по проблемам нераспространения намного важнее тех или иных технико-географических параметров программы ПРО. США инициируют все новые военно-технические проекты (вроде высокоточных стратегических вооружений, орбитальных и суборбитальных ударных систем), не заботясь о договорно-правовых мерах, которые могли бы снять озабоченность Москвы.

Впрочем, взаимопониманию не способствует и непоследовательная российская линия, которая походит то на блеф, то на фарс. Поставив вопрос о создании единой системы ПРО (что предполагает близкие союзнические отношения), Москва продолжала считать НАТО главной угрозой и делала упор на ракетно-ядерные программы, нацеленные на страны Запада. Требуя гарантий ненаправленности ЕвроПРО на Россию, она сама на-

126

чала массированную программу воздушно-космической обороны, открыто направленную против США.

Однако при всех тех конкретных претензиях, которые могут быть высказаны в адрес курса США и их союзников (по вопросам ПРО, Ливии, Сирии), ничто в их политике не дает основания для возврата России к менталитету осажденной крепости и холодной войны. Главную роль тут, несомненно, играют внутриполитические мотивы, страх российских руководящих кругов перед «цветными революциями». Между тем главное средство против них - честные и свободные выборы. Недаром никто на Западе не страшится «цветных революций», несмотря на массовые и нередко сопровождающиеся насилием протесты, вызванные экономическим кризисом.

Отношения России с Китаем остаются благоприятными в кратко- и среднесрочной перспективе, но в долгосрочном плане сопряжены с большой неопределенностью и ростом проблем для России. Экономическая, демографическая и военная ситуация на Дальнем Востоке не сулит России ничего хорошего. Возрастает глобальная роль Китая, в условиях кризиса расширяется его экономическое взаимодействие с США, Японией, Евросоюзом, на порядок превышающее по объему российско-китайское сотрудничество. Все более явно чувствуется презрительное отношение к России. Происходит ползучая экономическая и демографическая экспансия Китая в депрессивные регионы Сибири и Дальнего Востока, причем их природные ресурсы хищнически опустошаются, а природа варварски загрязняется отходами китайского «экономического чуда».

При неуклонном росте уязвимости и зависимости России от Китая, в АТР сохраняется низкий уровень сотрудничества Российской Федерации с Японией, США, Южной Кореей. В силу, как выразился однажды Дмитрий Медведев, «железобетонной позиции» Москвы по вопросу Южных Курил (и с учетом опыта пересмотра российской стороной сахалинского газового проекта) рассчитывать на диверсификацию дальневосточных российских отношений в ближайшее время не приходится.

Политика заигрывания Москвы с исламским миром (признание ХАМАС, невозмутимая реакция на апологетику преступлений гитлеризма со стороны руководства Ирана) вызывает не благодарность, а все более пренебрежительную реакцию последнего. Это обостряет отношения России с США и их союзниками, подкрепляет доводы о «чужеродности» России в европейской цивилизации. Тот же результат имеют попытки придания антизападной направленности блокам ЕврАзЭс, ОДКБ, ШОС и БРИК (хотя это отнюдь не приветствуется Китаем, Индией, Бразилией и большинством постсоветских стран). Прекращение американской войны в Ираке и предстоящий вывод контингента НАТО из Афганистана, весьма вероятно, приведут к тому, что российским войскам в конце концов вновь

127

придется сражаться с исламским экстремизмом в Центральной Азии, на Северном Кавказе, а возможно, и в других российских регионах. И делать это придется без помощи НАТО и постсоветских республик.

По отношению к развивающимся странам в политике Москвы последних лет просматриваются признаки имитации линии СССР 19601980-х годов. Речь идет о политической поддержке и восстановлении связей (проекты поставок оружия и ядерных реакторов, обсуждение строительства баз) с авторитарными режимами и организациями, которые объединяет радикальное антизападничество: Куба, Венесуэла, Боливия, Никарагуа, Иран, Сирия, КНДР и пр. Проблема не в том, что эти страны не отвечают высоким критериям демократии - Запад тоже бывает не слишком разборчив в выборе партнеров. Они открыто поддерживают террористов, проводят массовые репрессии и геноцид, бросают вызов ООН и МАГАТЭ, оправдывают производство наркотиков, допускают скандальные выходки во внешней политике. Как показал опыт СССР, сотрудничество с такими режимами экономически затратно и политически ненадежно: в любой момент они могут рухнуть по внутренним причинам, переметнуться к тем, кто больше заплатит, или втянуть Москву в свои авантюры.

В целом при явном росте напряженности или стагнации в отношениях России с самыми передовыми демократическими странами мира одновременно возникают серьезные сомнения в наличии стратегического видения и осознанных приоритетов в российской внешней политике. Равно как и в том, что возможности страны на международной арене рассчитываются на основе реалистической оценки экономической, финансовой и научно-технической базы ее влияния. Это касается, в частности, военного потенциала.

Программа вооружения и безопасность

Повышенная после кавказского кризиса августа 2008 г. военная активность России набрала еще большие обороты с 2012 г. Постепенно она перерастает в милитаристскую истерию с нагнетанием страхов перед внешней военной угрозой, кампанию за мобилизацию всех ресурсов для противодействия агрессии.

Военный баланс действительно заметно меняется не в пользу России. Однако парадокс состоит в том, что это происходит без форсированного наращивания военной мощи США и НАТО, в которых официальная Москва видит главные угрозы безопасности. Наряду с глубоко ошибочным в политическом плане расширением на восток НАТО заметно сокращает свои совокупные вооруженные силы. Нынешние 28 стран - членов альянса имеют в Европе на 40% меньшую численность личного состава,

128

на 35 - меньше сухопутных войск, на 30 - меньше военно-морских сил и на 40% меньше боевой авиации, чем 16 стран-членов в начале 1990-х годов. Американские войска на континенте за тот же период уменьшились втрое, а по некоторым параметрам (сухопутные войска) в 10 раз1. Это вряд ли было бы возможно, если бы НАТО готовила агрессию против РФ, пользуясь ее военным отставанием.

Стратегические ядерные силы США за 20 лет сократились примерно в 5-6 раз и практически не модернизировались, а тактические ядерные средства были уменьшены в 15-20 раз. Их силы общего назначения сокращаются, переформируются и перевооружаются для ведения дистанционных, «бесконтактных войн» с региональными противниками и противо-партизанских операций. Кроме того, в предвидении соперничества с Китаем идет передислокация стратегических вооружений и сил общего назначения в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В условиях кризиса в ближайшие годы страны НАТО наметили сократить свои военные расходы в среднем на 15-20%.

Опережение США по новейшим системам высокоточного неядерного оружия, противоракетной обороны, управления и информационного обеспечения увеличиваются объективно - в силу общего экономического и военно-технического превосходства над Россией. Нет никаких оснований обвинять их в форсированном наращивании военной мощи, тем более что направлена она на других вероятных противников, хотя нередко вызывает опасения и подозрения в Москве.

Представляется, что ощущение растущей военной угрозы в России во многом обусловлено проблемами ее военной политики при кратном сокращении в 1990-е годы бюджета обороны, а также крупными ошибками военной реформы после 2000 г., несмотря на восьмикратное увеличение военных расходов (со 190 млрд. руб. в 2000 г. до 1660 млрд. руб. в 2012 г. (5, с. 2, 6)). Именно этим, более всего, объясняется прогрессирующая деградация сил общего назначения, низкие темпы модернизации стратегического ядерного потенциала, стагнация оборонно-промышленного комплекса, растущее отставание по новейшим военным технологиям и вал рекламаций на поставки вооружений за рубеж.

Может сложиться впечатление, что военное командование России вводит в заблуждение политическое руководство и общественность, раздувая два мифа: о росте военной угрозы извне и о неуклонном повышении обороноспособности страны. Речь идет о многочисленных военных пиар-акциях внутри и вне страны: заморские полеты бомбардировщиков и походы кораблей, испытательные запуски ракет, масштабные военные ма-

1 В общей сложности силы НАТО отстают от потолков изначального ДОВСЕ по личному составу на 42%, по бронетехнике и артиллерии - на 25, по боевым вертолетам и самолетам - на 45%.

129

невры, грандиозные парады вооружения на Красной площади в сопровождении грозных заявлений.

Видимо, эти акции призваны отвлечь внимание от промахов российской военной реформы и государственной программы перевооружения, армейской коррупции, преступности и «дедовщины» в войсках - особенно если учесть, какие огромные средства выделялись на оборону в последние годы. Вот уже 20 лет Россия не может решить застарелые проблемы жилья для офицеров, контрактного комплектования, технического переоснащения войск, улучшения систем управления и информационного обеспечения, оптимизации уровня, структуры и состава вооруженных сил, формирования адекватной военной доктрины и стратегии. В ходе «реформы Сердюкова» произошли некоторые сдвиги в решении этих наболевших проблем, но они сопровождались огромными издержками и злоупотреблениями, которые дискредитировали даже правильные начинания. Время покажет, насколько успешно будет исправлять ошибки и продолжит ли правильные начинания назначенный в ноябре 2012 г. новый министр обороны Сергей Шойгу.

Находящиеся на службе и отставные российские стратеги по-прежнему грезят большими войнами с США и их союзниками на суше и на море, в воздушном и космическом пространстве, с применением обычного, ядерного и лазерного оружия. Вот уже более полувека - во времена как СССР, так и новой России - в военных доктринах повторяются сакраментальные тезисы о грандиозных будущих войнах (см.: 4). В последнее время при явном поощрении политического и военного руководства вал литературы такого рода буквально захлестнул печатные и электронные СМИ - как будто холодная война не кончилась 20 лет назад.

Вот, например, что пишет один из уважаемых патриархов отечественной военной мысли генерал армии Махмуд Гареев: «Очевидно, что первоочередным остается стремление мировых держав к установлению контроля над энергетическими ресурсами, в том числе и России... Цель -лишить Россию доходов от производства и продажи газа и нефти, поставить ее перед угрозой социально-экономического обвала. При современном характере вооруженной борьбы центр ее тяжести и основные усилия переносятся в воздушно-космическое пространство. Ведущие государства мира делают ставку на завоевание господства в воздухе и в космосе путем проведения в самом начале войны воздушно-космических операций с нанесением ударов по стратегическим и жизненно важным объектам по всей стране» (6, с. 4-5). Генерал говорит и о вероятности великих танковых сражений на европейских просторах. Логика его проста: куда иначе денутся накопленные горы бронетанковой техники в случае войны? Мысль о том, что такой войны не случится, как не случилось за прошедшие без ма-

130

лого 70 лет, и эти запасы оружия будут и дальше стоять без дела и постепенно таять, просто не приходит в голову известному военачальнику.

Генерал армии не приводит ни единого факта или довода в пользу своих предложений: очевидно, и точка! На самом деле ни у США, ни у их союзников, при всех претензиях, которые можно им предъявить, нет подобных политических замыслов, как нет и реальных планов развязать войну против России. Даже в Ираке после десяти лет войны и оккупации, подорвавших американские финансы, им не удалось поставить нефть под свой контроль. Вместо того чтобы зариться на российские углеводороды, Запад, к ужасу российских экспортеров, интенсивно осваивает сланцевый газ и нефть, внедряет энергосберегающие технологии. Однако для многих в России имманентное наличие зловещих агрессивных замыслов со стороны Запада - предмет веры, а не анализа и фактических доказательств, поскольку без этой веры их стройное мироздание рассыпается на осколки, как королевство кривых зеркал.

Исходя из тех же предпосылок, часто печатающийся военный специалист полковник Константин Сивков утверждает: «Возможность начала мировой войны сегодня непрерывно нарастает в связи с углублением глобального кризиса, разрешить который можно, только изменив всю систему мирового устройства.» (16, с. 2). Однако вопреки этому мнению США и НАТО, стремясь выйти из кризиса, не наращивают, а существенно снижают военные расходы, включая ассигнования на новейшие системы ПРО и ракетно-гиперзвуковые наступательные средства программы «Быстрого глобального удара». Это весьма оригинальная стратегия для альянса, замышляющего большую войну.

Но, пожалуй, всех заткнул за пояс адмирал флота Иван Капитанец. Нарисовав устрашающую картину одновременного удара по России тысяч ракет США со всех азимутов, он раскрыл секретный замысел врага: «По окончании агрессии, когда от российской государственности не останется и следа, произойдет арест счетов российских олигархов и крупных правительственных чиновников, размещенных в иностранных банках. Вслед за арестом последует изъятие этих счетов и вкладов в качестве компенсации за понесенные Соединенными Штатами материальные затраты в ходе подготовки и проведения операции» (8, с. 441).

Иными словами, после победы агрессивная американская военщина перейдет на полный косыгинский хозрасчет. Если же говорить серьезно, то упомянутый труд был издан десять лет назад, устрашающие прогнозы не сбылись, причем военная сила России, по доводам сторонников этой школы, за десятилетие не возросла, а уменьшилась. Казалось бы, профессиональная честность и ответственность предполагают признание ошибки в оценке намерений, военных планов и возможностей других держав.

131

Но куда там! Кампания о неминуемой угрозе агрессии Запада набирает еще больший размах.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно - ведь адмирал и его соратники пользуются авторитетом в военных кругах, по их трудам учатся офицеры в училищах и академиях. Хуже того, версия о том, что Запад хочет захватить российские углеводороды или выйти из глобального кризиса за счет новой войны получила хождение в политической элите и ареопаге Российской академии наук. Никакие реалистичные доводы и факты не принимаются во внимание, если они противоречат умозрительным построениям стратегов этой «школы». Полковник Сивков и его единомышленники - верные последователи римского богослова III века Квинта Тертуллиана с его сакраментальным тезисом: «Credo quia absurdum est» - «Верую, ибо абсурдно».

Приводить примеры таких опусов, радио- и телевыступлений можно без конца. Впрочем, кампания об угрозе ракетно-космических войн, захлестнувшая в последнее время российское медийное и аналитическое пространства, имеет вполне практические объяснения.

Пророчества о таких войнах основаны на предпосылке имманентной вражды России не с талибами и даже не с Грузией, а с США и НАТО. Раз есть угроза с их стороны, о каком «партнерстве ради модернизации» с этими странами может идти речь? И если нужна мобилизация экономики и политики для вероятной большой войны, то о рыночном хозяйстве и демократии следует забыть. Об этом прямо пишут и говорят ударники этой кампании.

За подготовкой к таким войнам - больше денег и больше славы, грандиозные технические проекты. Так легче дурачить политиков, которые мало смыслят в ракетно-космической эзотерике. В случае же ошибки не придется нести ответственность - ведь такой войны, скорее всего, не произойдет, а случись она - будет некому и не с кого спрашивать.

Другое дело - локальные войны, борьба с вооруженными экстремистами, миротворческие операции. Все представляют себе такие конфликты, а многие в них участвовали. Системы оружия можно испытать и сравнить с иностранными аналогами в условиях, близких к боевым, да и современного опыта реального применения более чем достаточно. Подготовка к таким боевым действиям - тяжелая и отнюдь не гламурная работа, а за провалы на настоящем поле боя могут призвать к ответу.

Тем не менее в реальной жизни все оказывается не так, как в богатом воображении стратегов. За прошедшие полвека советскому офицеру и солдату пришлось подавлять мятежи или мирную оппозицию в Германии, Венгрии, Чехословакии, воевать с моджахедами в Афганистане, поддерживать просоветские режимы и партизанские движения в Азии, Африке, Латинской Америке. А российские военнослужащие на протяжении по-

132

следних 20 лет вели боевые действия не в фантастических «звездных войнах», а в тяжелых и грязных (во всех смыслах слова) локальных конфликтах, сталкиваясь с незаконными, но зачастую хорошо вооруженными и организованными, фанатичными формированиями (Таджикистан, Приднестровье, Чечня, Дагестан). Российским войскам пришлось осуществлять локальное силовое принуждение к миру, миротворческие и правоохранительные операции (Таджикистан, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Чечня, Босния, Косово, Аденский залив).

Нет никаких политических оснований полагать, что в последующие 20 лет ситуация резко изменится - во всяком случае военные мечтатели не приводят ни одного довода в пользу этого. Напротив, локальные акции, судя по всему, будут все более частыми и многочисленными. Именно эффективностью и масштабом участия государства в миротворческой, спасательной деятельности и силовых операциях под эгидой ООН и региональных организаций безопасности (в том числе в отдаленных регионах) будет в первую очередь определяться престиж, статус и роль той или иной державы в мировой политике. Число ее ядерных ракет, кораблей и самолетов особого значения не имеет.

Пока в мире остается ядерное оружие, а другие ядерные державы не являются союзниками России, альтернативы поддержанию ее потенциала ядерного сдерживания на уровне разумной достаточности и в рамках международных договоров нет. Но этот потенциал - не более чем «страховой полис» безопасности на самый крайний, невероятный случай. Ядерное сдерживание не может быть главным приоритетом оборонной политики страны, поскольку реальные угрозы требуют иных военных и политических ответов.

В среднесрочной перспективе дестабилизация Южной и Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа - самая большая реальная военная угроза России, в отличие от мифов, порожденных политическими, ведомственными и корпоративными интересами. Это угроза со стороны внутреннего организованного вооруженного экстремизма, который действует в опоре на прямую военную помощь извне, да еще, возможно, под ракетно-ядерным прикрытием со стороны радикальных режимов, обзаводящихся таким оружием.

Качества этого врага - фанатизм, готовность к бесконечной войне, людские ресурсы и финансовые резервы, позволяющие не считаться с жертвами и использовать новейшие технические средства борьбы с передовыми армиями, - предъявляют высочайшие требования к уровню подготовки и оснащенности вооруженных сил ведущих держав. Они обязаны побеждать быстро и не могут позволить себе слишком большие боевые потери и сопутствующий ущерб для мирных жителей в зоне военных действий. Пока же и СССР в Афганистане, и Россия на Северном Кавказе и в

133

Центральной Азии, и США и НАТО в Ираке и Афганистане потерпели поражение или, во всяком случае, не сумели добиться решительной победы.

Похоже, к угрозе с юга Россия, как это нередко бывало в ее истории, не готова ни в военном, ни в политическом отношениях. Она ориентируется на подготовку к войне с США и НАТО на суше, на море и в воздушно-космическом пространстве. В развитии военной силы качественно нового типа Россия все больше отстает от США и их союзников, а в последнее время - даже от Китая. Нет уверенности в том, что реальные (в отличие от декларативных) плоды военной реформы 2008-2012 гг. и грандиозная Государственная программа вооружения до 2020 г. (ГПВ-2020 с общим объемом финансирования в 23 трлн. руб.) способны переломить эту тенденцию. Вопреки фанфарным реляциям запланированный вал бронетанковой техники, артиллерии, боевой авиации, кораблей и подводных лодок, ракет и антиракет1 вовсе не обязательно выведет российские Вооруженные силы на качественно новый уровень.

Нацелившись на ядерное сдерживание США (в том числе начав затратную программу новой тяжелой межконтинентальной ракеты и ряд других дублирующих проектов), Россия все больше отстает в развитии информационно-управляющих систем, необходимых для боевых операций будущего, для полной координации действий разных видов и родов войск, применения высокоточных оборонительных и наступательных неядерных вооружений. Развертывая малоэффективную воздушно-космическую оборону против НАТО, Россия не обретет надежной защиты от ракетных и авиационных ударов безответственных режимов и террористов с южных азимутов.

Поддерживая большую по численности (1 млн. человек) и паркам оружия армию, Россия катастрофически проигрывает в стратегической мобильности, которая необходима ввиду размера ее территории и прилегающих зон ответственности в СНГ - ОДКБ. Готовясь к масштабным танковым и воздушным сражениям в Европе (6, с. 4-5), страна демонстрирует низкую эффективность в операциях против вооруженных мятежников и в неожиданных быстротечных локальных конфликтах (как в августе 2008 г.). Внедрению новых сложных систем оружия и боевой техники, методам ведения интенсивных операций не соответствует план сохранения более 30% личного состава на базе призывников с 12-месячным сроком службы.

Реформа и техническое перевооружение армии и флота в огромной мере диктуются ведомственными и корпоративными интересами, мотивами престижного и символического характера (новые тяжелая межконтинентальная ракета для шахтных пусковых установок и ракета железнодо-

1 По ГПВ-2020 планируется к 2020 г. произвести 3000 единиц бронетехники, 500 боевых самолетов и 1000 вертолетов, 100 кораблей и подводных лодок, 3000 антиракет и порядка 400 наступательных стратегических ракет.

134

рожного базирования, перспективный дальний бомбардировщик, истребитель пятого поколения, авианосцы, атомные подводные лодки и пр.). Ко всему, огромная программа государственных заказов на вооружения - это самая большая из существующих в России емкость для коррупции: даже по официальным данным военной прокуратуры, она составляет 20% от суммы контрактов, а на деле - намного больше. Такую программу гораздо легче оправдать угрозой воздушно-космических войн, а не нуждами борьбы с исламским вооруженным экстремизмом.

Ориентация на вымышленные, идеологически мотивированные угрозы может подорвать возможности России по эффективному применению силы в вероятных конфликтах на ее южных и восточных рубежах, в дальнем зарубежье для миротворческих задач и борьбы с опасностями нового типа. Россия в очередной раз рискует потратить огромные ресурсы, готовясь к прошлым войнам, и окажется не готова к реальным вооруженным конфликтам будущего.

Не менее пагубно, что намеченная Государственная программа развития вооружений (ГПВ)-2020 совершенно нереалистична в финансовом отношении.

Во-первых, количество и сроки внедрения новых вооружений и военной техники не соответствуют возможностям оборонной промышленности и не учитывают быстрый рост цен на ее продукцию. Цены же растут из-за коррупции, огромных «откатов», которые закладываются в стоимость военной техники. Покончить с этой практикой в рамках существующей системы невозможно, поскольку в этом и состоит ее суть - особенно в военной сфере с ее всеобъемлющей секретностью и кулуарным способом принятия решений. Для изменения же системы, кроме кадровых и административных перестановок, в Минобороны ничего не сделано.

Во-вторых, запланированный рост затрат на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) и закупку вооружений в рамках ГПВ-2020 предполагает общий объем военного бюджета в 6 трлн. руб. в 2020 г. Но если этот объем, как заявлено, не должен превышать 3,54% ВВП России, то в том же году российский ВВП должен достичь 150 трлн. руб., т.е. более чем утроиться по сравнению с 2012 г. (60 трлн. руб.). Если принять самые оптимистические прогнозы темпов роста экономики (ввиду ее экспортно-сырьевого характера), т.е. порядка 4% в год, то ВВП в 2020 г. составит только 100 трлн. руб. - на 30% меньше желаемого (3, с. 6). Это значит, что ГПВ-2020 придется по ходу дела свертывать или пойти на гораздо большее увеличение военных расходов за счет урезания и без того скудных гражданских статей федерального бюджета: на социальное обеспечение, здравоохранение, образование, науку и культуру.

Это происходит уже сейчас и угрожает вызвать массовые социальные протесты и волнения, которые придется подавлять законодательными

135

и силовыми способами. Вместе с ростом расходов на содержание государственного аппарата и внутреннюю безопасность этот курс сделает федеральный бюджет зеркалом милитаристского, репрессивного государства -таким был Советский Союз. Однако уроки его падения, похоже, совершенно не осознаются постсоветской номенклатурой. Под лозунгами «великой России» она живет по принципу: «После нас хоть потоп».

Вместо заключения

Трудно отделаться от ощущения, что в настоящее время Россия снова, уже в четвертый раз за последние 500 лет своей истории, возвращается на круги своя. Как в головоломке (или ее современном варианте - лего), стоит одну деталь поставить на свое место - и все остальные тут же складываются в единую и органически взаимосвязанную фигуру.

Постсоветская номенклатура, противостоя новой волне демократического движения, пытается вернуть Россию к авторитарному, репрессивному политическому строю, одержимому страхом перед внутренними и внешними угрозами. Развернулась истерическая кампания, питающаяся «старыми» идеями о враждебном окружении России и нарастании внешней опасности (вплоть до нападения с применением самых современных вооружений). Соответственно во внешней политике взят курс на отчуждение от США и их союзников, а по ряду направлений - на обострение отношений с ними.

Все это особенно парадоксально именно сейчас. В США после тяжелой борьбы на выборах 2012 г. на второй срок пришел президент Барак Обама - наиболее перспективный с точки зрения отношений с Россией американский лидер со времен Франклина Рузвельта. Европа слишком погружена в проблемы финансово-экономического кризиса, чтобы думать об отношениях с Москвой. Военно-политические отношения с США, НАТО, Японией беспрецедентно благоприятны. Поэтому российский настрой на отражение угроз военной агрессии и «цветных революций» производит впечатление полного сюрреализма.

Еще один элемент традиционной системной конструкции - разгул милитаризма и принятие грандиозной программы наращивания вооружений, намного превышающей промышленные и финансовые возможности страны. Эта программа «легитимируется» абсолютно несостоятельной, но популярной в верхах идеей: военные заказы и возрождение обороной промышленности станут локомотивом общего экономического подъема.

Но если это так, то почему развалилась экономика СССР, построенная именно вокруг военно-промышленного комплекса? Она не только оказалась неспособна удовлетворить растущие потребности мирных граждан, но и не сумела создать и новейшие виды оружия. В ведущих военных

136

державах технические инновации динамичной гражданской экономики и науки питают военную промышленность, а не наоборот. Время сталинских индустриальных пятилеток безвозвратно ушло, его не возродить в эпоху сплошной компьютеризации и перманентной информационной революции. Если программа вооружений не будет пересмотрена с учетом реальных возможностей и реалистических военных задач, она закончится провалами, беспрецедентным воровством, еще более глубоким кризисом военной промышленности и обороноспособности страны.

Впрочем, то, что кажется политическим сюрреализмом внутри и вовне России, вполне согласуется с курсом на консервацию государственно-монополистической, экспортно-сырьевой модели ее экономического развития. Все большее подчинение экономики государству, т.е. коррумпированной и некомпетентной бюрократии, - еще одна знакомая черта российской традиции. Это главное препятствие для перехода от экспортно-сырьевой к современной инновационной экономике высоких технологий, для которой необходима модернизация государственно-политической системы.

Объективности ради следует сделать оговорку: давление на власть оказывают и крайне националистические, по существу неофашистские общественные группировки, проникнутые духом тоталитаризма и средневекового религиозного мракобесия, готовящиеся в том числе к насильственному захвату власти. Остается тайной - насколько велики эти группы, как широка их социальная опора, каков характер их связей с силовыми органами. Но если бы они представляли реальную угрозу нынешней власти, то она обратилась бы против националистов и крайних сталинистов -вместо заигрывания с ними, нажима на либералов и демократов и отчуждения от симпатизирующего им Запада. С учетом этой угрозы, безответственной представляется тактика некоторой части внесистемной оппозиции, нацеленная на расшатывание и слом нынешнего режима любой ценой. Этот курс может по русскому обычаю привести к власти совсем другие политические силы. Именно так произошло в 1917 г., когда либеральная и социал-демократическая оппозиция сначала свалила царя, потом расшатала базу Временного правительства, а в результате сама погибла от рук большевистских узурпаторов.

С другими основаниями российской традиции пока менее ясно. В настроениях политической элиты более явно звучат традиционные неоимперские мотивы. Они выливаются то в проект Евразийского союза, то в идею поворота на восток - как будто Россию там кто-то ждет и как будто там сохранился прежний вакуум силы, а не присутствуют экономические гиганты (США, Китай, Япония, Южная Корея, страны АСЕАН).

Что касается постсоветского пространства, Белоруссия, Украина и Молдавия, завися от российских газа и нефти и поставляя России дешевую

137

рабочую силу, не рассматривают ее в качестве привлекательной модели экономического и политического устройства. Большинство украинского населения не хочет вступать в НАТО, но и не желает возвращаться под руку Кремля. Воссоединение с Россией в качестве бедного родственника неприемлемо для режима личной власти белорусского батьки Лукашенко, а на равных - не подходит для державной Москвы. В будущем же республику, вероятнее всего, возглавит демократическое руководство, которое возьмет курс на сближение с Евросоюзом по примеру Украины и Молдавии. Именно ЕС, а не Россию они считают социально-экономическим образцом для подражания.

Ни одна из трех стран Южного Кавказа не расценивают российскую идеологию или социально-политическую систему как более передовую и привлекательную для себя. Грузия после конфликта 2008 г. открыто и единодушно хочет в НАТО. Армения по-тихому пробирается в ту же сторону. Азербайджан воспроизводит султанскую нефтяную модель стран Ближнего и Среднего Востока (включая наследуемую пожизненно верховную власть).

В разной степени авторитарные или диктаторские режимы Центральной Азии тоже ищут образцы для подражания не на севере, а на юге и востоке. Любая попытка насильно привнести туда нынешнюю российскую идеологию и политическую систему вызовет взрыв исламского радикализма и его ожесточенное сопротивление (как в Ираке и Афганистане).

С военной точки зрения Россия гипотетически могла бы вернуть себе Белоруссию, Крым и восточные области Украины, присоединить Абхазию и Южную Осетию. Однако ни о каком «восстановлении» царской империи или СССР не может быть и речи - за отсутствием привлекательного для соседних народов экономического и политического устройства или идеологического превосходства (которое раньше давали христианство или коммунизм). За весьма незначительные геополитические приобретения России пришлось бы заплатить жизнями своих солдат, экономическими ресурсами, политической изоляцией и созданием враждебного окружения.

С мессианской идеологией тоже не все ладится. Православие стало де-факто государственной религией, и РПЦ принимает активное участие в деятельности правительства (вплоть до благословления новых стратегических подводных лодок, каждая из которых способна одним ракетным залпом убить столько людей, сколько погибло во Вторую мировую войну. Специалистам понятно, что это оружие составляет потенциал ядерного сдерживания. «Привлекать» божественное к таким материям едва ли уместно.) Так или иначе, идеология ведущей индустриально-технологической державы XXI в. не может основываться на религии - при всем уважении к свободному выбору веры ее гражданами. А в многоконфессиональной стране упор на религию опасен, поскольку может повлечь религиозную

138

вражду. Еще более губителен негласно поощряемый национализм, ведущий, как показала в 1990-е годы Югославия, к этническим конфликтам и распаду государства. Полное единение РПЦ и государства не оставляет пастве надежды на церковную защиту от главного угнетателя - коррумпированного и криминализованного чиновничества.

Тратя время и силы на ужесточение управляемой демократии, поиск внутренних и внешних врагов, наращивание вала вооружений и показательные мегапроекты, руководящие круги обходят вниманием другие, гораздо более важные для страны и ее зарубежного престижа вопросы. Между тем перед государством стоят огромные по сложности и масштабам задачи социально-политической модернизации, распространения «евро-стандартов» жизни с двух столиц на провинциальную глубинку. Являясь передовой по ряду показателей державой, Россия в то же время остается поразительно отсталой по многим элементарным критериям, не говоря уже о ВВП на душу населения, уровне средней зарплаты, пенсии и прожиточном минимуме.

По-прежнему тяжелейшим остается (и, по Булгакову, - портит людей) жилищный вопрос. Имея самые большие в мире месторождения природного газа, государство до сих пор не смогло обеспечить централизованным газоснабжением больше половины своей территории. Обладая самыми крупными на планете запасами пресной воды, не предоставило современную канализацию 50% населения страны. Даже в городах-миллионщиках этого элементарного удобства лишены 10% жителей, не говоря уже о малых городах и селах. Традиционно гордясь своей гигантской территорией (седьмая часть суши Земли), Россия уступает по протяженности сети качественных автострад крошечной Бельгии или Швейцарии. По ожидаемой продолжительности жизни граждан, детской смертности, авариям на дорогах, уровню коррупции Россия стоит в списке развивающихся стран, причем далеко от его начала.

Те, кто опять бьет в барабаны державного величия и имперского похода (включая многих бывших либералов - российских неоконсервато-ров)1, как правило, уже имеют и газ, и канализацию, и загородные усадьбы, иностранные лимузины для поездок на дачу по отличному шоссе, собственность и крупные банковские счета за рубежом, их дети учатся и живут за границей. Но все это, видимо, стало для них настолько обыденным и скучным, что хочется более величественного и захватывающего:

1 Это бывшие либералы времен Горбачева и Ельцина - от политики, журналистики и науки. То ли стремясь реабилитировать себя за свое демократическое прошлое, то ли подстраиваясь под генеральную линию начальства, они превратились в рьяных консерваторов и неоимпериалистов. В отношении этих публичных фигур возможны аналогии с американскими «неоконами», которые составляли большинство в администрации Буша-мл. и привели США к небывалому кризису.

139

воссоздания империи, большой геополитической игры на мировой арене, восстановления статуса глобальной сверхдержавы...

А канализация, газ и автодороги для населения - слишком прозаично, хлопотно и долго. К тому же у них, видимо, подсознательно есть ощущение, что в рамках сложившейся экономической и политической системы, которая дает им благосостояние и власть, этого и не получится. Для себя они уже имеют вполне европейский (и очень высокий) уровень жизни; остальному же населению предлагают пробавляться евразийским (точнее, «азеопским») способом. К чему возиться с онкологическими центрами для детей? Даешь авианосцы и военные базы за океаном!

Нередко утверждается, что российскому народу не нужно-де мещанского благополучия, но требуются великая идея и глобальная миссия, которые всех сплотят и ради которых люди пойдут на любые жертвы. Но разве народ кто-нибудь об этом спрашивал? Ему когда-нибудь давали возможность благополучно жить и работать на благо своих детей и внуков? Короткие периоды такого спокойствия случались (например, в первое десятилетий нового века) и народ сразу потребовал участия в политике и управлении государством. Быть может, отсюда и склонность правящей элиты звать народ на новые подвиги ради величия державы - это надолго отвлечет от неприятных и неудобных вопросов относительно устройства жизни дома.

Авторитарные традиции, милитаризм, централизованная командная экономика, мессианская идеология, экспансионизм и конфронтация с Западом не являются неотъемлемой частью русской ментальности или национального характера. Эти предпочтения характерны только для части населения и элиты, причем часть эта постепенно тает под воздействием технологического прогресса, социальных изменений, глобализации и растущей взаимозависимости мира. Неприглядные традиционные черты государства и общества - продукт исторических особенностей страны; они могут меняться и уже меняются по мере трансформации внутренних условий и внешнего окружения.

Эволюция России очень зависит от ее отношений с окружающими странами - в первую очередь со странами Запада. Чем лучше эти отношения, чем глубже взаимодействие в экономике, международной политике, безопасности, гуманитарном и культурном общении, тем сильнее будут тяга общества к демократическим свободам, внимание властей всех уровней к соблюдению демократических процедур и норм. Конечно, эти отношения должны основываться на взаимном уважении национальных особенностей и обоснованных практических интересов сторон.

Внешняя политика будет в большой мере определять перспективы интеграции России в Большую Европу, которая - при наличии благоприятных внутренних условий - может содействовать экономической и тех-

140

нологической модернизации. От внешней политики зависят положение и роль России в мировой торгово-экономической и финансовой системах, национальная безопасность, экономический и политический портрет ее партнеров в ближнем и дальнем зарубежье и, наконец, территориальная целостность и суверенитет на обширных пространствах от Северного Кавказа, Поволжья до Сибири и Дальнего Востока.

Для автора этих строк несомненно, что военно-имперский путь - это тупиковый маршрут, чреватый угрозой еще одного катастрофического падения Российского государства. Единственно перспективный для России выбор - отказ от экспортно-углеводородной зависимости, опора на демократию европейского типа и развитие высоких технологий. Глобальное влияние в XXI в., в первую очередь определяется реальным экономическим потенциалом страны и мерой участия в мировой торговле - особенно позициями в инновационных отраслях и сферах, объемом зарубежных инвестиций, ролью в международных экономических и финансовых институтах. И только при этих условиях военная сила (причем тоже основанная на высоких технологиях и высоком профессионализме) может вносить свой вклад в положение державы в мире.

Это в полной мере относится к позициям России на постсоветском пространстве, ее перспективам стать реальным центром притяжения для других бывших республик СССР. Именно такая основа обеспечила бы Москве прочное и долговременное ведущее положение в этих регионах - в отличие от искусственных меж- и надгосударственных институций, личных связей с местными лидерами, транзита и льготных поставок сырья или «игры» на темах территориальной целостности и положения диаспор.

Разумеется, идя по европейскому пути, Россия не должна, да и не может плестись в хвосте Европы, просто копируя ее историческую эволюцию. К обретению универсальных ценностей европейской цивилизации Россия призвана идти своим национальным путем. Это обусловлено и исторически: в современный мир Россия, в отличие от остальной Европы, двигается не от аграрно-феодального строя через мануфактуры, торговый капитал и промышленную революцию, а от централизованной государственной экономики, основанной на тяжелой и оборонной индустрии, через нынешний экспортно-сырьевой, коррумпированный государственно-монополистический капитализм. Но при всем своеобразии и неповторимости этого пути, его цель - не Советский Союз в усеченном масштабе, не антикварное подобие царской империи и не евразийский оксюморон, а российско-европейская экономика и политическая система.

Такие общественные перспективы признаются и на самом верху власти. Так, президент Владимир Путин в своем послании Федеральному Собранию 2012 г. заявил: «Для России нет и не может быть другого политического выбора, кроме демократии. При этом хочу сказать и даже под-

141

черкнуть: мы разделяем именно универсальные демократические принципы, принятые во всем мире... Демократия - это возможность не только выбирать власть, но и постоянно эту власть контролировать.» Что касается экономического развития, то и тут президент вполне недвусмысленно декларировал: «Убежден, в центре новой модели роста должна быть экономическая свобода, частная собственность и конкуренция, современная рыночная экономика, а не государственный капитализм» (14). Остается претворить эти прекрасные, хотя и совсем не новые предложения в жизнь. А это будет нелегко, поскольку сегодня Россия очень далека от таких перспектив; возвратное же движение еще дальше уводит страну от заявленных целей. Однако декларации президента - не дань моде, а отражение понимания того, какой путь является единственно перспективным для великой державы. А значит, политика «отката» будет пересмотрена - нынешним российским руководством или теми, кто придет ему на смену мирным и законным путем.

В заключение вспомним слова академика Георгия Арбатова, сказанные им как завещание незадолго до ухода в мир иной: «Россия - это исторически великая нация и великая держава. Но этот статус не есть нечто безусловное, данное как аристократический титул от рождения и навечно. История знает множество великих держав и народов, скатившихся на обочину мирового развития и канувших в небытие. Статус великой державы в современном мире должен постоянно подтверждаться, как титул чемпиона, и обеспечивается он благосостоянием и свободами граждан, прочностью внутренней и внешней безопасности, прежде всего, перед лицом новых вызовов и угроз XXI века. Пройдя столько невероятных испытаний в XX веке, Россия может этого добиться. Но только - на путях строительства экономики высоких технологий и демократического, социально ответственного государства, последовательно развивая взаимовыгодное сотрудничество с самыми передовыми демократическими странами мира» (2).

Список литературы

1. Антонов А., Аюмов Р. Контроль над обычными вооружениями в Европе - конец режима или история с продолжением? // ПИР-Центр. - М., 2012. - № 1(27). - С. 12.

2. Арбатов Г. Жизнь: События. Люди. - М.: «Любимая Россия», 2008. - 359 с.

3. Барабанов М. Критический взгляд на ГПВ-2020 // Военно-промышленный курьер. ВПК. - М., 2013. - 9-15 янв. - № 1. - Режим доступа: http://vpk-news.ru/articles/13870

4. Военная стратегия / Под. ред. В.Д. Соколовского. - 2-е изд. - М.: Воениздат, 1963. -504 с.

5. Военно-промышленный курьер. ВПК. - М., 2013. - 9-15 янв. - № 1. - Режим доступа: http://vpk-news.ru/issues/13869

6. Гареев М. На пороге эпохи потрясений / Военно-промышленный курьер. ВПК. - М., 2013. - 23-29 янв. - № 3. - С. 4-5.

7. Зубов А.Б. Россия: Продолжение истории? // Труды по россиеведению. - М.: ИНИОН РАН, 2010. - Вып. 2. - С. 211-222.

142

8. Капитанец И.М. Флот в войнах шестого поколения. - М.: «Вече», 2003 г.- 480 с.

9. Кремлёв С. Берия - упущенный шанс страны // Национальная оборона. - М., 2009. -№ 4. - С. 100-103.

10. Лавров С.В. Кризис в отношениях с Западом: Какой кризис? // Итоги. - М., 2009. -18 мая. - № 21(675). - Режим доступа: http://www.itogi.ru/russia/2009/21/140267.html

11. Медведев Д.А. Россия, вперед! // Президент России. 2009. - 10 сент. - Режим доступа: http://www .kremlin.ru/news/5413.

12. Петрушенко Л. Повседневная жизнь средневековой Европы. - М.: Мол. гвардия, 2012. -368 с.

13. Пивоваров Ю.С. Русское настоящее и советское прошлое // Труды по россиеведению. -М.: ИНИОН РАН, 2011. - Вып. 3. - С. 25-78.

14. Послание Президента Федеральному Собранию 12 дек. 2012 г. - Режим доступа: http:// www.rg.ru/2012/12/12/stenogramma-poln.html

15. Преодоление сталинизма. - М.: «ЯБЛОКО», 2009. - 205 с.

16. Сивков К. Обоснование численности ВС России // Военно-промышленный курьер. ВПК. - М., 2012/2013. - 26 дек. - 8 янв. - № 51. - Режим доступа: http://vpk-news.ru/ articles/13767

17. Татьяничев В. Потери подсчитаны // Офицерский сплав. - М., 2009. - 15 мая. -№ 4(33). - С. 3-4.

18. Указ Президента Российской Федерации от 5 февраля 2010 г. № 146 «О Военной доктрине Российской Федерации» // Российская газета. - М., 2010. - 10 февр. - Режим доступа: http://www. rg.ru/2010/02/10/doktrina-dok.html.

19. Freedman L. Traditional security // Russia and the West: The Twenty First Century security environment / Ed. A. Arbatov, K. Kaiser, R. Legvold. - Armonk; NY: Sharpe, 1999. - P. 2652.

20. Jones G. Putin softens on NATO // Moscow times. - М., 2001. - 4 oct. - P. 1.

21. Kissinger H. Diplomacy. - N.Y.: Simon and Shuster, 1994. - 564 p.

143