CC BY
20
в наших широтах: только в дни летнего солнцестояния солнце восходит с востока, во все остальное время - с юго-востока. На месте будущего костра предварительно готовили «ложе костра» из одного большого плоского камня, или нескольких небольших. Самое высокое «ложе» выкладывали гор (при освящении источника воды и дерева «ложе» традиционно представляют собой большой плоский камень).
Костер сооружали из абсолютно сухих, расколотых, обязательно чистых поленьев лиственницы либо березы. При отсутствии лиственницы брали любые, но обязательно сухие, чистые дрова. Под «чистым» понимаются любые поленья, которые «не были в употреблении». Размер поленев так же регламентировался. Размер костра зависел от количества участников ритуала: чем больше было людей, тем выше и значительнее был костер. Площадь (длина и ширина) костра должна быть достаточно для того, чтобы на нем можно было уложить «горкой» всю принесенную жертвенную пищу [2]. Костер обычно раскладывается старейшина или шаман, (в буддизме лама) им помогают присутствующие.
Помимо этого, другое значение слова сан - это и «гнездо орла на вершинах скал» - Эзир саны (эзир сан) (не путать с (эзир самы); «девиир» - танец орла). Так, например, до недавнего времени называли гнездо орловна скалах на западе Тувы Алдыы-Ишкине (местечках Кок-Чарык бажы и Сарых-Хая).
А гнездо орлов на деревьях называют эзир уя (эзир уязы) [2]. По мнению старейшин, гнездо орлов в горах выделяются на фоне темных скал ярким пятном - от птичьего помета белого цвета по краям гнезда (гнезда уя на деревьях не заметны, поскольку закрыты ветками и листьями).
Сан-это древнее слово, означающее «свет». В современном тувинском языке присутствует иное определение света: чырык солнечный свет «хун чырыы» [3]. Следовательно, «сан салыр» в можно перевести как «разжигать свет». Можно предположить, что сан для обозначения гнезда орла «эзир саны» употребляли за сходство белого от помета гнезда на темном фоне скалы с пятном света или огня.
В большинстве тюркских языков сан означает «помет хищных птиц». В тувинском языке птичий помет называют еще и «куш одээ» (от куш «птица», одек «помет»), а определением сан обозначают как культовый обряд раскладывания костра (ТРС, 368), так и более от помета гнездо орла на темном фоне скалы. При этом культовый костер (сан) напоминал гнездо орла не только своей особой конструкцией, но и заметной издалека яркостью, т.е. как и гнездо, казался светлым пятном. Это позволяет предположить, что сан одно из наиболее древних обозначений света было своеобразной «основой» легенды об участии Орла в обретении людьми Огня, дошедшей до наших дней в виде единственного слова в языке тувинцев.
Библиографический список
1. Тувинско-Русский словарь / под ред. Э.Р Тенишева. - М., 1968.
2. Даржа, В.К. Тайны мировоззрения тувинцев-номадов. - Кызыл, 2007.
3. Русско-Тувинский словарь / под ред. А.Д. Монгуша. - М., 1980.
Bibliography
1. Tuvinsko-Russkiyj slovarj / pod red. Eh.R. Tenisheva. - M., 1968.
2. Darzha, V.K. Tayjnih mirovozzreniya tuvincev-nomadov. - Kihzihl, 2007.
3. Russko-Tuvinskiyj slovarj / pod red. A.D. Mongusha. - M., 1980.
Статья поступила в редакцию 20.04.14
УДК 316.74:316
Fanenshtil T.V. AN EVERYDAY-LIFE ASPECT OF INTERACTION OF SOCIALITY AND SUBJECTS (SOCIAL-PHILOSOPHICAL ANALYSIS). The paper discusses the key points of social interaction at the level of everyday practices. The author of the work shows the methodological advantages of socio-philosophical analysis of contemporary everyday issues, identifies the problem sphere of socio-humanities, shows perspectives for scientific research. Key words: social reality, everyday life, social ontology, social and philosophical analysis.
Т.В. Фаненштиль, ст. преп., зам. зав. каф. «Философии и социологии» Алтайского гос. технического университета им. И.И. Ползунова, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
ПОВСЕДНЕВНЫЙ АСПЕКТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ СОЦИАЛЬНОСТИ И СУБЪЕКТА (СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ)
В работе рассмотрены ключевые моменты социального взаимодействия на уровне повседневных практик. Автором работы показаны методологические преимущества социально-философского анализа повседневности, выявлена современная проблематика изучения социо-гуманитарными науками данного предмета, показаны научные перспективы исследования.
Ключевые слова: социальная реальность, повседневность, социальная онтология, социально-философский анализ.
Сочетая в себе достижения социально-гуманитарного знания, социально-философский анализ рассматривает «повседневность» в контексте взаимосвязи субъекта и социальной реальности. Это возможно, если согласиться с авторами замечательной книги «Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы» и выделить из всех сущностных характеристик социальности интеракцию. Конечно, это указывает на силу и решающую роль влияния социального на субъекта, и на некоторую ограниченность обратного направления этого взаимодействия. При этом важно показать как взаимовлияние общественного и индивидного творит структуры самой социальной реальности на уровне повседневности. И чтобы выявить его возможности, исследованию социального необходимо было пережить структурные и интеракционистские времена в своей теории и выйти постепенно на повседневный уровень, который исследователи часто называют основой социальной реальности, связующим полем естественной установки и антропологической рациональности [1, с. 10].
Однако, говоря о феноменологическом методе «для того чтобы постичь социальную реальность, социальный ученый должен интерпретировать человеческие взаимодействия с помощью внутренне присущей им структуры субъективных значений» [1, с. 34]. Этой точки зрения придерживается У. Джеймс, сформулировавший в своих произведениях некое требование к социальному исследованию. По его мнению, социальный ученый ни в коем случае не должен потерять человека, субъекта, индивида. Так называемый средний статистический человек должен остаться в прошлом и уже более не возвращаться в настоящее и будущее исследований социального [2, с. 162].
Тем более это требование предъявляется к такому предмету науки как «повседневность». Но в этом случае изучение повседневности и ее опыта оказывается меж двух огней: обвинение в тотальной и неизбежной субъективности, с одной стороны, и требование - в целях сохранения статуса научности - поиска объективных положений, с другой стороны. Феноменологический анализ повседневных практик (речь идет, прежде всего, о социальной феноменологии А. Щютца) нацелен на проработку субъективной характеристики повседневного, восприятия самого субъекта.
Структурный подход (начиная с возникновения категории «структуры повседневности», предложенной Ф. Броделем) нацелен на выявление неизменных или неизменных длительное время структур материальной жизни человека. Человек здесь может затеряться в анализе экономической мир-системы, гигантских структурных образований, неизменных многие поколения, в пространственных и временных структурах, или, в случае, например, теории Ж. Бодрийяра, в итоге вовсе исчезнуть. Повседневность с точки зрения теории фрейма предстает в виде алгоритма социальных действий (хотя рациональный критерий применяется к ней не так жестко и рамочно как к культуре). Здравый смысл, называемый необходимым условием для существования субъекта в повседневности - феномен далекий от категориальной рациональности. Здесь сказывается пограничный характер повседневности, его сущностная характеристика «быть связующим полем».
Но современному гуманитарному знанию недостаточно осуществлять только социально-феноменологический метод, или только структурный метод. Сама задача: обнаружить возможности в поле повседневности для взаимодействия социальной реальности и субъекта, - предъявляет требование к целокупно-му методу, который должен осуществиться на основании соци-
Библиографический список
ально-философского анализа, который необходимо совместит в себе преимущества достигнутого методами социальной науки XIX и XX вв.
И социально-философский анализ приводит меня к следующим выводам: из всего получаемого личного опыта повседневным можно определить тот, что неразрывно связан с «реальностью происходящего», тот, что доказывает эту «реальность» как таковую воспринимающему субъекту. Особенность изучения такого опыта близко к следующему мнению: «Из всех существующих отличительных признаков интересуют нас только те, которые мы не принимаем за нечто должное». У. Джеймс пишет в данном случае о сущности героизма, я же могу добавить, что парадокс изучения социальными науками рутинного, повседневного на уровне выявления структур, фреймов, систем релевантностей как раз строится на нарушениях того, что воспринимается или считается по умолчанию, должным. Роль воспринимающего субъекта становится определяющей, и возможной только в связи с социальным контекстом [2, с. 162].
Реальность происходящего и повседневный опыт - слиты воедино. «Повседневность» по сути своей - это реальность, существующая в восприятии субъекта, и характеризующаяся его личным набором алгоритмов, полученных в процессе социализации (как индивидуальной, так и исторической), направленных на поведение в социальной ситуации. «Повседневность» представляет собой процесс означивания совокупности пространственных и временных характеристик наличного бытия субъекта.
Таким образом, «повседневность» предстает социальной формообразующей оболочкой субъекта. Основной характеристикой этой оболочки является ее пограничность. С одной стороны, повседневный опыт это личный способ присутствия каждого в наличном бытии, он дает подтверждение реальности всего происходящего вокруг субъекта, и подтверждение существования самого субъекта. Происходит это на каждодневном уровне, часто это можно назвать неосознаваемым, полуавтоматическим поведением, основанным на социальном знании алгоритмов ситуации, так называемом «знании рецептов». С другой стороны, эта простота и онтологическая значимость «повседневности» в жизни каждого не дает возможности покинуть эту границу между центром, глубинными слоями личности субъекта и социальным миром. Это замыкает динамичность повседневной границы на самой себе. Движение, постоянное подтверждение того, что субъект существует за счет воспроизведения простейших действий и участия в первичных социальных ситуациях, а также возникающее сомнение при нарушении ожидаемого алгоритма социальной ситуации, смена рецептов происходит в рамках повседневного опыта. Эта пограничная оболочка «повседневности», с которой взаимно друг для друга начинаются субъект и социум, часто является единственным, что отделяет субъект и социальный мир, и связывает их друг с другом.
Исторический контекст осмысления функции «повседневности» демонстрирует «точку невозврата»: человек сегодня уже не в силах вернуться к нерушимости и цельности личности, не в силах восстановить изначальное природное ядро содержания своего существования. Жизнь его направлена на поддержание той самой оболочки его субъекта, на поддержание собственного присутствия в мире, в том числе, условий восприятия его присутствия. То есть, в некотором смысле, это эволюционная ловушка. Однако искренне хочется согласиться с теми исследователями, кто высказывает в своих работах перспективу этого этапа не как завершающего, а как проходного, очередного, ведущего в будущее.
1. Гречко, П.К. Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы / под общ. ред. П.К. Гречко, Е.М. Курмелевой. -М., 2009.
2. Джеймс, У. Воля к вере. - М., 1997. Bibliography
1. Grechko, P.K. Socialjnoe: istoki, strukturnihe profili, sovremennihe vihzovih / pod obth. red. P.K. Grechko, E.M. Kurmelevoyj. - M., 2009.
2. Dzheyjms, U. Volya k vere. - M., 1997.
Статья поступила в редакцию 14.05.14
