CC BY
154
Культурология
УДК 122/129:349
Кречетова Ольга Викторовна Olga Krechetova
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ: ПАРАДИГМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
EVERYDAY LIFE: THE PARADIGMS OF STUDYING
Статья посвящена изучению повседневности как феномена национальной культуры. Изучение повседневности представляет собой комплексную проблему, так как является не только проявлением человеческого бытия, но и неким фондом национальных традиций и обычаев, а также отражением ментальных структур, которые определяют национальные образ и картину мира
Елючевые слова: повседневность, национальный, этнический, антропология
The article is devoted to the study of everyday life as a phenomenon of a national culture. The research in this field presents a complex task as it is notjust a question of the mode of life but both the kind of a peculiar archive of customs and traditions and the reflection of mental representations that are the basis of the national model and the world picture
Key words: everyday life, national, ethnic, anthropology
В связи с интенсивным развитием антропологических исследований, разработкой новой парадигмы изучения человека, его этнической самобытности, особый интерес представляет жизненный мир человека — его повседневность. Повседневность, с точки зрения феноменологов, — это особый концептуальный модус жизненной реальности, «жизненного мира». Особое место в нем занимает повседневное бытовое поведение, описываются его стереотипы, изучение которых представляет собой комплексную задачу, предполагающую рассмотрение следующих вопросов:
— какова значимость повседневности и быта для определенного этнического сообщества, их сущность и формы проявления;
— особенности «бытовых языков» (речевое и невербальное поведение с учетом отношения к человеческому телу и проявлению телесного в определенной культуре);
— определение источников национального бытового поведения.
Данная статья представляет собой по-
пьггку осмыслить парадигму исследования повседневности в рамках существующих направлений — философско-антропологическом, культурно-семиотическом и когнитивном, ибо повседневность является и проявлением человеческого бытия, и неким фондом культурных традиций и обычаев и связанных с ними правил привычного поведения. Кроме того, повседневность как феномен находит свое отражение в ментальных структурах индивидов — членов определенной этнической группы, являясь основой национального образа мира, и, как следствие, национальной картины мира.
Изучение повседневности как формы существования бытия человека восходит к феноменологии Э. Гуссерля и вызывает интерес многих исследователей (У. Хайдеггер, П. Бергер, Т. Лукман, Маркузе,
А. Лефевр, А. Хеллер, Ю.М. Лотман, Б.В. Марков, В.Д. Лелеко), которые внесли определенный вклад в изучение феномена повседневности. Термин «повседневность» впервые ввел А. Шюц, выделив шесть осо-
бых элементов когнитивного стиля повседневности, среди них: активная трудовая деятельность по преобразованию внешней окружающей среды; воздержание от всякого сомнения в существовании внешнего мира и в том, что этот мир может быть не таким, каким он представляется индивиду; напряженное отношение к жизни; особое восприятие времени; «существование интерсубъективной реальности, значимой для людей своим качеством цельного мира и субъективно интерпретируемого ими» [6; С. 519]. Повседневность можно рассмотреть и в рамках основных философских вопросов: как онтологическую проблему, как гносеологическую проблему, аксиологическую проблему и как психофизиологическую проблему.
Повседневность, являясь антропологической категорией, происходит из природной особенности и стремления человека структурировать окружающую действительность, упорядочивать и систематизировать ее в рамках своего восприятия. Признаки повседневности — это те формы поведения, которые регулярно воплощаются в реальность и имеют относительно одинаковое информационное наполнение, обусловливающее каждый раз один и тот же предсказуемый результат. Повседневную деятельность можно определить как исторически сложившуюся форму развития и существования человека, которую он упорядочивает с самого начала своей жизни, накопление и реализацию эмпирического опыта на основе традиционных взглядов (ценностей) той национальной общности, к которой он принадлежит. Повседневность нацелена на создание такой области взаимодействия человеческого организма со средой, в которой будет комфортно сосуществовать и реализовывать насущные задачи по обеспечению своего как телесного, так и духовного начал [4; С. 209]. Повседневность как категория синтезирует единство в сознании человека понятий реальности (хронотоп), ограничения, взаимодействия (внешний — внутренний; свой
— чужой; привычный — необычный) и категории модальности.
Повседневность как психофизиологическая проблема предполагает изучение оппозиции телесное/духовное. Следовательно, в повседневном всегда будет присутствовать два начала — материальное и идеальное. Как отмечает специалист в области философии повседневности Б.В. Марков, «...значение этих «больших» метафизических противоположностей состоит в том, что они символизируют вечную загадку человека и стимулируют поиск своего назначения места в мире. Повседневность может быть представлена как некая «борьба за существование», как видно, духовное будет в некоторых типичных повседневных ситуациях отступать на второй план, по отношению к телесным потребностям будет вторичным» [9; С. 56].
Повседневность меняется согласно всемирному физическому закону перехода количества в качество. Постепенно накапливающийся эмпирический опыт приобретает некую новую семантику и переходит в знание, что, в свою очередь, обусловливает переход жизнедеятельности на качественно новый виток развития. В связи с этим проявляются некие изменения в самой повседневности, что ведет к частичной смене правил привычного поведения или же меняет их полностью. Повседневность меняется с точки зрения научно-технологического прогресса гораздо быстрее, чем ментальные репрезентации повседневности, она включает мироощущение и мировосприятие, а также менталитет этноса, его духовную сторону жизни, ценности, определяющие привычное поведение в целом.
Особое место в понимании повседневности как определенной антропологической категории занимают пространство и время, пронизывающие все аспекты жизнедеятельности человека. Одной из задач философии повседневности можно назвать, по мнению Б.В. Маркова, исследование пространства и времени, в которых живет человек: «Место и время, «ландшафт» социального пространства и условия исторического времени определяют практическое сознание» [9; С. 84]. Исходя из временного континуума повседневности, культуроло-
гом В.Д. Лелеко были предложены следующие уровни повседневности [7]:
1) природно-космический уровень предполагает наличие таких сменяемых друг друга явлений, как ночь /день; свет/ тьма; полдень/полночь;
2) природно-биологический уровень подразумевает наложение разного рода табу на проявление телесного, особенно у женщин;
3) календарная повседневность предполагает разделение повседневности на рабочую, обыденную со своими правилами поведения и праздничную, которая иногда выходит за рамки природно-космического уровня повседневной деятельности. Для культуры XIX в. как народной, так и дворянской особую роль играл церковный календарь, который предполагал смену повседневности обыденной на праздничную, а вместе с тем и частичную смену течения быта.
Для понимания влияния выделенных
В.Д. Лелеко уровней повседневности, влияния на образование поведенческих моделей необходимо пояснить их сущностное содержание. Время повседневности для людей, живших в XIX в., исчислялось церковным календарем, а также ориентацией на движение солнца, сутки были «раздроблены» на большое количество промежутков времени, которые обусловливали как вид трудовой деятельности, так и продолжительность работы (ср.: Делу время — потехе час) и, как следствие, правила поведения. Термины, характеризующие светлое время суток, означали именно рабочее время, например, первый уповод — от пробуждения до обеда — деятельность в пределах домашнего пространства и др. (Т.В. Бернштам, 1985; Г.Е. Крейдлин, 2002); время, равно как и пространство повседневного пребывания и деятельности, также разделялись по гендерным признакам: женским временем, как отмечает Г.Е. Крейдлин, считалась та часть суток, которая длилась с раннего утра до восхода солнца и называлась довстань, рано.
Что касается пространства повседневности, то оно также распределялось на муж-
ское и женское, сакральное и обыденное, ср.: Хозяин да собака всегда во дворе — а баба да кошка всегда в избе. Пространство определяет границы повседневной жизни. Область знакомых и значимых консенсуально-каузальных связей с окружающей действительностью — это та часть метапространства, семиотика и семантика которой предсказуема, за пределами ее лежит совершенно чуждая или малознакомая и значимая сфера. При этом пространство можно условно поделить на два подвида: этническое (внешнее) пространство и пространство дома (внутреннеепространство). Чувство внешнего и внутреннего пространства часто не совпадает. Так, в русской культуре существует пространство Родины, которое непременно должно быть огромным, обширным. Однако, с другой стороны, пространство дома может иметь маленькие размеры, ср.: В тесноте да не в обиде.
Другим важным компонентом практического повседневного сознания являются повседневные нормы и ценности, которые и составляют аксиологическую сторону повседневности. Они предопределяют системное воплощение повседневных ре-гулятивов действий индивида., некую упорядоченность практической деятельности, поэтому повседневность часто связана с такими понятиями, как традиция и обычай. Она растворена в них и реализуется через них. Источником повседневности является традиция в широком смысле как определенно структурированные правила, которые производят ориентирующее воздействие на индивида., каким образом необходимо поступать в типичной ситуации типичному представителю определенной национальной культуры, определенной социальной группы. Традиция существует как некая общая аксиома, которая не подвергается сомнению, зачастую не оспаривается, хотя традиция — это не всегда хорошее, среди традиций существуют и устаревшие нормы и поведенческие стереотипы. Если проанализировать типы русской повседневности XIX в., то можно провести дифференциацию следующих типов: повседневность дворянская (городская и усадебная),
повседневность мещанская, повседневность купеческая, повседневность крестьянская. Три последних типа повседневности можно обозначить одним понятием
— повседневность народная, которое будет противостоять повседневности дворянской, хотя, если рассматривать повседневность дворянскую, то, как отмечает Ю.М. Лот-ман: «Бытовое суеверие, вера в приметы, накладывавшая отпечаток «народности» на поведение образованного человека этой эпохи, прекрасно уживалось с вольтерьянством или европейским образованием... особенно тесно соприкасались эти две сферы в женском поведении. Обрядовая традиция, связанная с церковными и календарными праздниками, практически была единой у крестьян и поместного дворянства...» [7; С. 26]. Этнический менталитет обусловливает наличие общих черт у народной и дворянской культур: вера в приметы, суеверия, упорядочивания своей жизнедеятельности по церковному календарю т.д. С точки зрения повседневной ментальности дворянская культура основывалась на народной, однако европейские искусство, мода и наука оказывали на нее определенное влияние, изменяя во многом внешнюю сторону, хотя внутренняя сторона во многом оставалась прежней. Скорее, в аспекте плана выражения, чем по содержанию, можно противопоставить культуру дворянскую городскую и сельскую усадебную.
Повседневная жизнь предопределяет логику не только социальной, но и бытовой жизни. Зачастую понятия «повседневность» и «быт» взаимозаменяемы согласно данным лексикографических источников, хотя являются, по сути, понятиями не тождественными. Первое гораздо более шире, чем второе, по следующей причине: повседневность включает как жизнедеятельность человека внутри семьи, так и общественносоциальные отношения, где индивид примеряет на себя разные роли, то есть находится в отличных от бытовой, культурных семио-сферах. Быт — лишь часть повседневности, которая связана с построением и сохранением каждым индивидом своего собственного индивидуального континуума, своего обра-
за мыслей, логики построения собственной личной жизнедеятельности. Данное положение можно доказать, проанализировав этимологическое происхождение самой лексической единицы «быт». Как указывают историко-этимологические словари [10;
С. 143], в письменных памятниках среднерусского языка встречается «быть, быто»
— «имущество, собственность, скарб»; в большинстве славянских языков и некоторых европейских языках первоначальное, архаичное значение данной лексической единицы было «квартира, хижина, жилье» (чеш., польск., лит., ирл., др.-исл.). Быт ограничен стенами собственного жилища и не имеет точек соприкосновения с внешним миром, являясь повседневностью частной, приватной. Быт во многом архаичен, зависим от различного рода верований, мифов, имеющих первобытно-природную основу, и согласно этому определяет правила привычного поведения.
Повседневность в культурно-семиотическом плане является бесконечным потоком различных текстов, состоящих из символов и конвенциональных знаков, а также знаков естественного языка (различные диалекты и говоры). Тексты повседневности время от времени обновляются, что объясняется возникновением новых традиций, заимствованием традиций других этносов, когда культурные тексты начинают транслироваться из другой культуры. Культурные контексты повседневности, выделение внутреннего и внешнего пространства обусловливает наличие множества знаковых систем, которые имеют четкую структуру. Они, в свою очередь, определяют модель поведения этнического сообщества и ее стереотипизацию в сознании воспринимающей это поведение культуры. Такой плавный переход из семиотической плоскости в плоскость когнитивного восприятия вполне объясним. Когнитивные структуры восприятия и мышления зашифрованы в неких знаковых кодах, которые отражают национальную специфику мышления, формирования этнической картины мира и, в конечном итоге, поведения. Аристотель выделил три ступени когнитивного поведения: са-
мую низшую ступень образует восприятие; вторую ступень — способность к обучению через накопление опыта посредством выстраивания ассоциативных связей; третью, и самую высшую, характеризующую человека как обладающего общим знанием, которое можно обосновать, то есть, владеющего той знаковой системой, которая может формировать причинно-следственные связи. Однако и повседневность построена на причинно-следственных связях, которые позволяют вывести определенные регулятивы деятельности самого человека как представителя определенного этноса. Общеизвестно, что и этносы, по Л.Н. Гумилеву, отличаются именно поведенческой
составляющей [3; С. 47].
Таким образом, можно сделать вывод, что изучение повседневности в рамках философской антропологии требует привлечения данных других областей гуманитарного знания, в том числе семиотики культуры и когнитивной науки, которые обладают возможностями выявления особенностей общих и частных закономерностей развития, а также восприятия, мышления и построения картины мира различными этническими группами людей; выявление этнических моделей поведения, их объяснение с позиций менталигетов и выработки стратегий поведения, обеспечивающих успех меж-культурной коммуникации.
Литература
1. Бернштам Т.А. Будни и праздники: поведение взрослых в русской крестьянской среде (Х1Х — началоХХв.) // Этнические стереотипы поведения. — М.: Наука, 1985. — С. 120-153.
2. Даль В.И. Энциклопедия русского слова. — М.: Эксмо, 2002. — С. 390, 271.
3. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало: Популярные лекции по народоведению. — М.: Айрис-пресс, 2006. — 384 с.
4. Кравченко А.В. Когнитивный горизонт языкознания. — Иркутск: БГУЭП, 2008. — 320 с.
5. Крейдлин Г.Е. Язык тела и кинесика как раздел невербальной семиотики (методология, теоретические идеи и некоторые результаты) // Тело в русской культуре: сборник статей. — Сост. Г. КабаковаиЮ. Конт.— М.: Новоелитературноеобозрение, 2005. —С. 19-37.
6. Культурологическаяэнциклопедия. — СПб.: Университетскаякнига, 1998.
7. Лелеко Д.В. Пространство повседневности в европейской культуре. — СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств. — 2002. — 320 с.
8. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре,— СПб., 1994.
9. Марков Б.В. Философская антропология: очерки истории и теории. — СПб.: Лань, 1997.
- 384 с.
10. Словарь русского языкаХ1-ХУИ вв.— Вып. 15,— М.: Наука, 1989. — 288 с.
Коротко об авторе_______________________________________________Briefly about the author
Кречетова O.B., соискатель, кафедра ТиПЛ, За- О. Krechetova, applicant of Theoretical and Applied байкальский государственный университет (ЗабГУ) Linguistics Department, Zabaikalsky State University
ru-ru-2002@rambler.ru
Научные интересы: философская антропология, семиотика культуры, когнитивная лингвистика
Scientific interests: philosophical anthropology, cultural semiotics, cognitive linguistics
