CC BY
171
УДК 008.001.14
Н. В. Розенберг
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ: ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
В статье раскрывается становление и развитие отечественной философской традиции описания и осмысления структур и процессов повседневности. Автор показывает, что социология повседневности в ее теоретических и прикладных аспектах становится объектом особого внимания отечественных исследователей, появляются фундаментальные методологические исследования, раскрывающие концептуальные подходы, предмет и методы изучения повседневности, формируется несколько точек зрения на рассмотрение данного феномена.
Последние несколько десятилетий позволяют ученым говорить о трансформации социальной реальности, изменении моделей, ее отображающих, а соответственно, и произошедших серьезных изменениях в стратегиях исследования этой реальности. Распад социальной реальности на различные поля и анклавы, умножение типов индивидуального опыта, плюрализм повседневных практик привели к возрастанию научного интереса к локальным формам бытия социального.
Направленность исследовательских стратегий в современном социально-гуманитарном знании, особенно социологии, задана «феноменологическим поворотом» в социальных науках. Он связан, в первую очередь, с изменением статуса философии, с освобождением социальных наук от метафизических конструкций, их стремлением постичь природу социального, обращаясь к миру повседневности и обыденности.
Теоретико-методологическую основу для взлета философского интереса к духовному миру повседневности представили собой исследования вне-научного (по)знания, его общей природы и различных форм. Понятие «ненаучное знание» иногда встречалось в литературе советского периода в пренебрежительном смысле, но по мере углубления исследований по логике и методологии науки до уровня социологии и культурологии научного познания нельзя было не обратить внимание на то, что среди общественноисторических условий его происхождения и развития было и остается, в том числе, и знание обыденное. Работами, во многом рубежными по своей методологии и теоретическим выводам, стали монография и соответствующая докторская диссертация петербургского философа Б. Я. Пукшанского, посвященные обыденному знанию, его природе, функциям и месту в познании. Исследование рассматриваемой проблематики Б. Я. Пукшанский продолжил в соавторстве с С. С. Гусевым, посвятив совместную монографию структуре и способам организации обыденного мировоззрения. Это последнее определяется ими как особый слой в «комплексе различных типов и уровней мировоззрения», «фиксирующий содержательно недифференцированный и не осознаваемый полностью опыт прямого взаимодействия с объектами». Данный уровень духовности отличается, по их мнению, от мировоззренческих структур, связанных с различными видами профессиональной деятельности [1].
Традиционную для советского периода тему взаимопроникновения обыденного и научного познания продолжила И. А. Бутенко. С ее точки зрения, наука неизбежно воспроизводит многие ходы обыденного мышления. Однако «методологический фильтр» ученой рефлексии стремится осознать эти ходы и осмыслить их критически. Перед нами особый случай общего правила неизбежного преобразования в любой субкультуре ценностей, транслируемых официально. Монография И. А. Бутенко «Социальное познание и мир повседневности» имеет характерный для советской науки контрпропагандистский подзаголовок: «Горизонты и тупики феноменологической социологии» [2]. Однако это обстоятельство не мешает признать данную работу первым у нас развернутым изложением идей Э. Гуссерля и его последователей (Г. Гарфинкеля, А. Сикурела, А. Шюца и др.) по поводу обыденного сознания и познания. Феноменологическая социология знания реферируется автором во всех ее основных аспектах - психологическом, лингвистическом, философском. Вслед за пересказами и критическими разборами зарубежных социологов-феноменологов в России были опубликованы переводы самих первоисточников феноменологической теории и истории повседневности.
В отечественной социологии теоретическое осмысление феномена повседневной культуры, в первую очередь, связано с именем Л. Г. Ионина, который проанализировал шюцевские формальные структуры повседневности с позиций историзма. Анализу был подвергнут каждый из конституирующих элементов, формальных структур повседневности: ее практический характер, ее несомненность, самоочевидность, бодрствующий характер сознания («напряженность сознания»), темпоральные характеристики повседневности, наконец, типизирующая интерсубъективность повседневности. Так, Л. Г. Ионин выделяет традиционную и современную повседневность, причем последняя характеризуется как отчужденная повседневность. Ученый выдвигает гипотезу о том, что в начальные эпохи истории повседневности как таковой не существовало; повседневность - это продукт длительного исторического развития [3, с. 351]. Л. Г. Ионин предлагает также собственную концепцию социально-культурной трансформации повседневной жизни в современной России, основанную на идее историчности, мифологичности, ритуализации повседневности и культурного инсценирования. Л. Г. Ионину принадлежит первая в России словарная дефиниция повседневности. В энциклопедии «Культурология ХХ век» он так трактует повседневность: «Повседневная жизнь - процесс жизнедеятельности индивидов, развертывающийся в привычных общеизвестных ситуациях на базе самоочевидных ожиданий. Социальные взаимодействия в контексте повседневности зиждутся на предпосылке единообразия восприятия ситуаций взаимодействия всеми его участниками. Другие признаки повседневного переживания и поведения: нерефлектив-ность, отсутствие личностной вовлеченности в ситуации, типологическое восприятие участников взаимодействия и мотивов их участия. Повседневность противопоставляется: как будни - досугу и празднику; как общедоступные формы - высшим специализированным ее формам; как жизненная рутина - мгновениям острого психологического напряжения; как действительность - идеалу» [4, с. 122].
Некоторые из обозначенных элементов, как считает Л. Г. Ионин, оставались неизменными в ходе истории. Среди них - практический характер повседневности и «напряженное отношение к жизни». Последнее, правда, «в
некоторые исторические периоды могло частично ослабевать». Остальные «конституирующие элементы» повседневности имеют отчетливо выраженный исторически изменчивый характер. Это касается и восприятия, и переживания времени, и способов и характера типологизаций, и убежденности в реальности, подлинности мира повседневности.
Эти и родственные проблемы повседневности разных исторических эпох и разных культур активно разрабатываются в настоящее время современным гуманитарным знанием - исторической культурологией, исторической психологией, социологией, социальной психологией.
С 1990-х гг. социология повседневности в ее теоретических и прикладных аспектах становится объектом особого внимания отечественных исследователей, среди которых Л. Д. Гудков, Е. В. Золотухина-Аболина, С. Г. Климова, Ю. Левада, Б. В. Марков, Л. И. Насонова, С. Н. Тесля, В. Г. Федотова, Л. Л. Шпак и др. Фундаментальными методологическими исследованиями можно назвать работы И. Г. Касавина, Г. Г. Кнабе, Н. Н. Козловой, В. Л. Козырькова, В. Д. Лелеко и др., раскрывающие концептуальные подходы, предмет и методы изучения повседневности. В результате сформировалось несколько точек зрения на рассмотрение данного феномена. С одной стороны, к повседневности сложилось радикально отрицательное отношение из-за ее обыденности, рутинности, привычности. С другой - повседневность есть неисчерпаемый источник познания человека в исторической и реальной действительности. В связи с этим в отечественной науке была высказана идея о необходимости создания особой научной дисциплины «коммансологии», или «повседневноведения», которая позволила бы рассмотреть феномен повседневности во всем его многообразии (Н. Н. Козлова, В. Д. Лелеко).
Н. Н. Козлова подытожила советскую традицию изучать обыденное сознание как принадлежащее трудящимся массам. Повседневность понята этой исследовательницей в процессе неизбежных изменений социума, как поле создания и функционирования различных систем символов, в первую очередь особого идеологического языка. Н. Н. Козлова создала оригинальную методологию изучения повседневности, которую сама называла изучением «человеческих документов». В действительности, за этим стояла кропотливая работа с языком и нарративом, попытки выяснить, как обыденная повседневная речь связана с социально нормированной языковой практикой, например, как язык идеологии или риторический язык искусства сопоставлялся с ненормированной повседневной речью. Дискурс сталкивался с недискурсивными предпосылками языка: природой, телесностью, трудом, дисциплинарными практиками власти и насилия, инстинктами пола. С ее точки зрения, с помощью языка реальный мир переописывается таким образом, чтобы его структуры выглядели естественными. В свою очередь, структуры повседневности служат материалом для воссоздания и понимания реальных социальных отношений прошлого и настоящего.
Анализ «человеческих документов», может быть, как никакой другой тип социологического исследования дает возможность открыть многообразие миров жизненного опыта, делает наглядным напластование и переплетение жизненных форм и укладов, на первый взгляд, не сочетаемых в рамках одной социальной структуры, и тем самым становится важным обоснованием «понимающей социологии», показывая, как конструируются социальные отно-
шения и формы на пересечении множества миров социальной коммуникации и действия.
Один из начальных опытов такого рода - работа Н. Н. Козловой «Документ жизни: опыт социологического чтения», в ней осуществляется нарративный анализ одного «документа жизни» - записок Е. Киселевой, которые хранятся в Центре документации «Народный архив» [5]. В процессе исследования ставился следующий круг проблем: «наивное письмо», отношение к нему и способы анализа, язык и повествовательная идентичность, антропологические изменения пишущего в процессе письма, соотношение биологического и социального изменения.
Итогом исследовательских усилий Н. Н. Козловой стала ее последняя книга «Советские люди. Сцены из истории» (М., 2005). Обращаясь к советскому прошлому, о котором свидетельствуют эти документы, ученый стремится проследить множество жизненных перспектив, возможных даже в рамках тоталитарной системы, исследовать различные социальные техники, которые позволили людям, даже не отождествлявшим себя с ценностями официальной идеологии, найти «лазейки» в этой системе и адаптировать ее к своим жизненным планам и потребностям: «Существует бесконечное число практик, посредством которых потребители перераспределяют пространство, организованное техниками социокультурного производства. Подобно микробам, они проникают во властные структуры и вызывают отклонения в их функционировании посредством множества «тактик», артикулированных в деталях повседневной жизни» [6, с. 175].
Н. Н. Козлова рассматривала повседневность как открытую темпоральную структуру, находящуюся в постоянном процессе изменения, не как отвлеченный теоретический объект, а как часть непосредственного жизненного опыта, в который погружен исследователь. Ее интересовали такие исторические эпохи и такие экзистенциальные ситуации, когда происходят разрывы в повседневном опыте существования. По ее мнению, именно в такие исторические эпохи (она уделяла много внимания исследованию первых послереволюционных лет в Советской России, а также периоду распада советской системы) перестают действовать выработанные десятилетиями социальные автоматизмы, становится очевидным, что повседневность не так «проста», как кажется. Исторические изыскания Н. Н. Козловой свидетельствуют о том, что повседневность не имманентна бытию, а «искусственна», что она создается, конструируется индивидами в ходе практических взаимодействий, в результате цепочки «незапланированных социальных изобретений». Обращаясь к кризисным историческим эпохам, исследователь как бы становится очевидцем «сотворения» повседневности из хаоса социальной материи.
В центре внимания Н. Н. Козловой вопрос о субъекте повседневности. Обобщив обширный фактический материал, она сделала парадоксальный вывод, что бытие субъекта на уровне повседневности, вообще говоря, не гарантированно. Существуют такие формы повседневной ментальности, которым можно атрибутировать качества субъективности: единство и целостность сознания, рефлексивность, индивидуальность, умение планировать свою жизнь, ответственность и т.п. Однако встречаются и «бессубъективные» формы повседневности, такие индивиды, которым данные свойства не присущи. Точнее сказать, повседневность выступает в роли «плавильного тигля» субъектов - места, где формируются условия и возможности для того, чтобы
субъекты состоялись, но результат такой «плавки» не всегда бывает положительным. Н. Н. Козлова выделяла целый ряд градаций и промежуточных стадий превращения пассивного социального агента в субъекта - от самого низкого, «нулевого» уровня рефлексивности до полноценной развитой личности. Особое внимание при этом она уделяла дисциплинарным телесным практикам и самоконтролю, овладению навыками «правильной» культурной речи и письма, в том числе письма автобиографического, потребности соотносить свою индивидуальную судьбу с эпохальными историческими событиями.
Это направление сотрудничества социальной философии со смежными отраслями человекознания (культурной антропологией, искусствоведением, социальной психологией и пр.) по реконструкции прошлых образов и этапов развития повседневности в нашей стране представлено в научной и публицистической литературе 1990-х гг. весьма обильно. Такие встречные процессы, как обращение антропологии к исследованию «развитых» обществ и интерес социологии к повседневным практикам, привели к формированию общего проблемного поля этих дисциплин. Конституирующей проблемой этого поля стала проблема производства и воспроизводства социального через индивидуальное.
В монографии С. Н. Тесля «Опыт аналитики повседневного» повседневность определена как способ жизни в контексте космоса - как форма порядка. Трудность выражения повседневности заключается не только в том, что высказывания повседневности совпадают с ней, но и в особой природе повседневности, обусловленной ее междухарактерностью. Ученый в качестве ведущей темы аналитики повседневного называет человека как источника повседневности. «Чтобы быть в полноте своих определений (в любой возможности), человек должен исполнить себя условием себя самого или должен быть условием собственного бытия. «Человековость» и есть понятие, раскрывающее, что значит быть самим собой, иметь себя (человека) у себя, причем именно зная, сознавая себя собой человеком» [7, с. 26].
Путь человека к себе автор интерпретирует как процесс идентификации «самости», состоящий их трех этапов: посредством тела; посредством социума; посредством своего собственного внутреннего мира, своей самости.
Условие предельности задает, в целом, виртуальный тонус жизнеосу-ществления как предельного основания формирования бытия человека, как усилия, «осуществляемого изо дня в день», т.е. повседневно. Усилие, в силу того, что принадлежит человеку в качестве самоцели, и по сути своей является содержанием человеческого напряжения, выступает в качестве энергийно-го поля значения повседневности [7, с. 96-99]. Слова «изо дня в день» - не тавтология или языковое излишество, они призваны акцентировать смысл того «растянутого настоящего», которое, воплощаясь в усилии, позволяет помыслить само это усилие в качестве направленности жизнеосуществления, направленности, которая конституирует определенные состояния жизнеосу-ществления [7, с. 171].
Анализ логики повседневного и ее принципов позволяет постичь повседневность как «исполнение бытия». Поскольку понятие «бытие» является ключевым в экзистенциальной аналитике повседневного, то повседневность понимается «как качество бытия, точнее, предельной напряженности и интенсивности, действительно делающей ее исполнением бытия» [7, с. 190-191].
С социологической точки зрения, повседневность рассматривается как жизнедеятельность индивидов в привычных жизненных ситуациях на основе самоочевидных ожиданий, типизации и интерсубъективной коммуникации. При этом в качестве общей тенденции наблюдается все более глубокая интеграция историко-антропологической, семиологической и социологической исследовательской стратегий. Необходимость междисциплинарного подхода к изучению повседневности и разработки соответствующей методологии признается как насущная задача современной социальной (социокультурной) истории и социологии культуры.
Первая серьезная попытка выявления и теоретического обоснования структуры и уровней повседневности с позиций комплексного социологокультурологического подхода была предпринята В. Д. Лелеко [8].
Книга «Пространство повседневности в европейской культуре» содержит очерк становления проблематики повседневности в гуманитарных науках, положенной в основу исследования пространства повседневности в европейской культуре. Автор раскрывает культурные смыслы основных зон повседневного пространства: тела человека, дома, поселения, рассматривает пространство повседневности и частично его вещное наполнение. Концептуальная модель повседневности, предложенная В. Лелеко, предстает как пространственно-временной континуум, наполненный вещами и событиями. Он придерживается понимания «повседневности» как будничности, противоположной праздничному и сакральному. «Повседневность возникает там, где есть человек. То, что в жизни человека и окружающем его мире природы и культуры происходит ежедневно, должно быть определенным образом воспринято, пережито и оценено. Для того, чтобы стать ожидаемым, неизбежным, обязательным, привычным, само собой разумеющимся, понятным, должно быть пережито и оценено как тривиальное, серое, скучное» [8, с. 103]. Таким образом, автор данного высказывания выделяет два уровня смысла в понятии «повседневность»: суточный ритм повторяющихся процессов и событий и их оценка человеком. Повседневность описывается им как определенный модус культуры через набор специфических характеристик, в котором, наряду с социолого-феноменологической трактовкой, присутствует учет пространственно-телесных аспектов [8, с. 25-26]. Повседневность структурируется в виде иерархических уровней и секторов в ее пространственном и временном измерениях. Теоретическая модель повседневности В. Лелеко включает «вещно-предметный ряд, событийный ряд и набор сценариев поведения, повседневных ритуалов, предполагающих гендерную и возрастную дифференциацию» [8, с. 93]. Он раскрывает культурное значение и смысл каждого из элементов пространства повседневности семиотикокультурологическим методом.
Автор выделяет несколько уровней времени повседневности: природно-космический (суточное вращение Земли вокруг своей оси и ее положение относительно Солнца - суточный и сезонный ритм), природнобиологический (прежде всего ритмы сна и бодрствования), календарная повседневность (будни и праздники). Кроме того, он выделяет перечень ежедневных дел и «событий», которые делит на «сектора»:
1. Время, отведенное на удовлетворение физиологических и других телесных потребностей - сон, питание, естественные отправления, секс, движение и иная физическая нагрузка, гигиенические процедуры, оформление
внешности, удовлетворение психологических, духовных потребностей (в общении, получении информации, психологической поддержке, вере). Эти потребности императивно обязательны, не могут игнорироваться без ущерба для здоровья и даже жизни.
2. Время «ведения домашнего хозяйства» - заготовка и(или) приобретение, хранение продуктов питания, приготовление пищи; обеспечение места и условий для сна; поддержание порядка и чистоты жилища, утвари, одежды и т.д. Эти заботы могут частично или полностью перекладываться на других.
3. Время работы, добывания (сохранения, преумножения) средств к существованию, профессиональной деятельности или ежедневной учебы. Это удел не всех социальных слоев и возрастных групп.
4. Сектор свободного времени - удовлетворение «информационных потребностей», дружеское или иное необязательное общение, хобби и ниче-гонеделанье.
В. Лелеко указывает на то, что событийный ряд повседневности в его нормативной заданности может быть интерпретирован как совокупность сценариев поведения, обеспечивающего удовлетворение базовых ежедневных телесных и духовных потребностей человека. Даются критерии занятий и событий, которые позволяют отнести некоторые из них к повседневным: регулярность, принадлежность к первым трем секторам повседневности.
Кроме того, В. Лелеко делит повседневность на бытовую и производственную (профессиональную); на нормативную и экстремальную. Также он пишет о пространстве повседневности, центром которого является дом. Внутреннее пространство - это размеры жилища, дома, комнат. Части жилища составляют структуру внутреннего пространства. Границы внешнего пространства определяются дальностью возможных ежедневных перемещений за пределами дома. Существует и перцептуальное пространство повседневности -пространство, доступное непосредственному восприятию человека повседневной жизни - зрению и слуху, а также культурное пространство - физическое перцептуальное пространство повседневности, в котором реализуются культурные смыслы повседневной деятельности человека.
В. Лелеко говорит и о масштабе субъекта повседневной деятельности: им может быть не только индивид или малая социальная группа, но и большая территориальная общность (города, регионы, государства).
В. Лелеко рассматривает понятие «повседневность» через два уровня смыслов: первый - фиксирует суточный ритм повторяющихся в жизни человека процессов и событий, выявляет определенную статистическую закономерность; второй - это субъективная, психологическая и аксиологическая сторона понятия «повседневность», она запечатлевает эмоциональную реакцию на это повторение и его оценку.
События повседневной жизни есть форма проявления определенного уклада жизни, уклада с его устоявшимися, изо дня в день повторяющимися делами, поступками, занятиями. Стабильность повседневной жизни противостоит случайностям и неожиданностям, которые, в зависимости от масштаба и характера, могут взорвать, сломать, уничтожить сложившийся уклад жизни, привычную нормативную повседневность [8, с. 113].
Однако в стройной концепции В. Д. Лелеко есть ряд спорных моментов. Ежедневность у ученого выступает необходимым условием повседнев-
ности, поэтому трудовая деятельность, скажем, учителя или ремесленника, работающего 2-3 раза в неделю, по мнению ученого, перестает быть повседневностью. Сон, вера, досуг полностью исключаются из сферы повседневности. И хотя В. Д. Лелеко вводит такой важный показатель, как «масштаб субъекта повседневной деятельности», он не признает в качестве повседневности обычные для города и государства события социального характера (рождения и смерти, заключения браков и т.п.).
Иной точки зрения на содержание повседневности придерживается Л. В. Беловинский, включающий в нее техники сна, другие техники тела, а также религиозность, праздники и досуг, поскольку, по мнению ученого, «существуют разные уровни повседневности» [9, с. 50]. Л. В. Беловинский дает развернутое определение повседневности, указывая, что повседневная деятельность несет на себе отпечаток элементарной рефлексии и детерминирована «ценностными ориентациями человека, переживающего здесь и сейчас как настоящее, так и... прошлое, переживаемое как субъективно, в живом восприятии людей, так и объективно, как данность, налагающая отпечаток на настоящее» [9, с. 49]. Ученый рассматривает культуру повседневности как сочетание культуры обыденности и специализированной культуры (в том числе профессиональной). А история повседневности трактуется им как «инструмент», позволяющий перейти к исследованию и описанию целостных культурно-исторических процессов, ориентированных на главное - на человека.
Проблематика повседневности включает в себя самый широкий круг предметов, отношений и явлений, которые очень трудно ранжировать по степени значимости. Как справедливо замечал известный французский философ эпохи Возрождения М. Монтень, «повседневные неприятности никогда не бывают мелкими» [10, с. 157].
Опыт междисциплинарного синтеза поистине неисчерпаемого пласта нашей жизни, которым является повседневность, представлен в работе И. Т. Касавина и С. П. Щавелева «Анализ повседневности» [11]. Данная работа существенно обогащает социально-онтологический аспект анализа повседневности, выделяя в нем, как утверждают авторы, деятельностно-событийный, предметно-вещный и телесно-поведенческий [11, с. 15]. Детализация аспектов онтологического подхода к анализу повседневности не только расширяет и организует пространство социологического анализа, но и имманентно содержит неявное методологическое предостережение против неправомерного сужения этого понятия, ведущего к недооценке социологии повседневности в целом. Значимость комплексного подхода состоит в том, что он призывает к объединению позиций в синтетической, многомерной концепции повседневности. Не случайно сегодня повседневность как тема исследования стала объектом практически всех социально-гуманитарных дисциплин. Горизонт «нормальности» человеческого существования удается «схватить» лишь междисциплинарными усилиями различных гуманитарных дисциплин, среди которых социологии повседневности принадлежит ключевая методологическая роль.
Кроме объединения социологических и историографических методов, авторы «Анализа повседневности» вносят свой вклад в изучение ее психологических аспектов. Даже экстремальные для человеческой психики ситуации (смерть близких, кризисные ситуации в бизнесе и т.д.) вполне тема-тизируемы повседневностью. Ее экзистенциальное измерение, подчеркива-
ют авторы, состоит в ее способности «переваривать» пограничные ситуации, превращать их из источника страха и отчаяния в основу мужества и терпения [11, с. 14]. Ее социально-антропологический ракурс представлен в книге как кумулятивный опыт группы, обретенный в процессе проживания повторяющихся ситуаций, социальное использование результатов научного и культурного творчества.
В своей работе авторы предлагают неожиданную интерпретацию повседневности как «синхронного среза культурной миграции», в которой она предстает как статистический образ мира - где искусственно приостановлены креативные, инновационные процессы и выделяются исключительно стабильные, не подвергаемые сомнению основания жизнедеятельности человека (традиции, ритуалы, стереотипы, категориальные схемы). Однако наряду с «оповседневниванием», секуляризацией архетипа или историческим априори идет параллельный процесс «расповседневнивания», порыва к возвышенному, прорыва к трансцендентному. «Стоит только отказать повседневности в этих качествах (сакральности, экстраординарности - Н. Р.), как она тут же оказывается богаче самой себя» [11, с. 81]. Авторы считают, что у каждого есть возможность связать свою повседневную деятельность с высокой идеей, а то и идеалом.
Таким образом, предложенный исследователями многоуровневый подход к исследованию повседневности является, безусловно, инновационным, а предложенная функциональная интерпретация повседневности [11, с. 89-91] становится дополнительной (комплементарной) по отношению к субстанциональной.
Конечно, повседневность - всего лишь один ракурс рассмотрения общества, не способный дать решающей информации для понимания его исторической динамики, а лишь дополняющий, конкретизирующий научные подходы, вскрывающие его сущность. И хотя данная тема не сразу привлекла к себе внимания русских мыслителей и вплоть до сравнительно недавних времен освещалась ими попутно с более общими вопросами теории и практики, науки и жизни, тем не менее, подводя итог анализу философско-методологических, социологических и культурологических исследований проблемы повседневности, можно признать эти исследования прочно вошедшими в традицию. Тема повседневности все чаще рассматривается и в русском, и в зарубежном философствовании уже не просто в качестве важной, но одной из многих проблем гуманитарного анализа, как прежде, а, скорее, в роли универсального условия, исходной предпосылки человеческого бытия и познания вообще, самых разных их форм и уровней.
Список литературы
1. Гусев, С. Обыденное мировоззрение. Структура и способы организации /
С. Гусев, Б. Пукшанский. - СПб. : Наука, 1994.
2. Бутенко, И. Социальное познание и мир повседневности: горизонты и тупики феноменологической социологии / И. Бутенко. - М. : Наука, 1987.
3. Ионин, Л. К антропологии повседневности / Л. Ионин // Свобода в СССР. -СПб., 1997.
4. Ионин, Л. Повседневная культура / Л. Ионин // Культурология ХХ век. Энциклопедия. Т. 2. - СПб. : Университетская книга, 1998.
5. Козлова, Н. Документ жизни: опыт социологического чтения / Н. Козлова // СОЦИО-ЛОГОС. - М., 1996.
6. Козлова, Н. Советские люди. Сцены из истории I Н. Козлова. - М. : Европа, 2005.
7. Тесля, С. Опыт аналитики повседневного I С. Тесля. - М., 1995.
S. Лелеко, В. Пространство повседневности в европейской культуре I В. Лелеко. -
СПб., 2002.
9. Беловинский, Л. Культурно-исторические аспекты повседневности: содержание, структура и динамика : дисс. ... д-ра ист. наук I Л. Беловинский. - М. : РГГУ, 2003.
10. Монтень, М. Опыты : в 3-х кн. Кн. III I М. Монтень. - М., 1979.
11. Касавин, И. Анализ повседневности I И. Касавин, С. Щавелев. - М. : КАНОН+, 2004.
