CC BY
80
и др.). Потери предприятия от рисков непрямого действия составляют в денежном выражении, по крайней мере, такую же величину, как от рисков основной деятельности.
Для средних и крупных предприятий эти риски в сумме в несколько раз могут превосходить все остальные потери.
Совершенствование финансового планирования на предприятии сферы услуг, осу-
Литература
1. Федеральный закон от 8 июля 1998 года № 144—ФЗ «О реструктуризации кредитных организаций».
2. Сфера услуг: проблемы и перспективы развития. В 4-х томах. // Под ред. акад. Свириденко Ю.П. М., ВЕГА ИНТЕЛ XXI, 2000. С. 59.
3. Российский статистический ежегодник. 2009. Стат. сб. / Росстат. М., 2009.
4. Официальные данные ReDeal Group www.mergers.ru/market/process/review_59.htm
ществляемое в рамках реструктуризации, способствует обеспечению экономии финансовых ресурсов, сокращению непроизводительных расходов по пересмотру ежеквартальных планов и смет, большей гибкости в управлении и контроле за себестоимостью, а также повышению точности плановых показателей для целей налогового и финансового планирования.
УДК 330.123.6
I СТРАТЕГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ УСЛУГ I В КОНЦЕПЦИИ ЖИЗНЕННОГО МИРА
Ищенко Виктория Геннадьевна,
кандидат философских наук, доцент, [email protected],
ФГОУВПО «Забайкальский Государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского», г. Чита
The paper describes the possible reaches of modern service space as a part of everyday life in philosophical perspective. The author tries to use different aspects as possible strategies for further scientifical research.
В статье рассматриваются философские пределы и основания сервиса как феномена повседневности и возможности его феноменологического, социального и антропологического осмысления.
Keywords: service space, everyday life, phenomenology
Ключевые слова: повседневность, сервисное пространство, феноменология.
Наши представления о сервисе обладают неуловимой странностью. В обыденном смысле для одних людей сервис — это часть бытовой культуры, для других—новая и крайне неразвитая сфера деятельности, но для большинства — это «проблемная» область. В какой-то мере такое положение связано с тем, что институт сервиса историчен и подвержен существенным изменениям. Но и в этом случае труднообъяснимым является тот факт, что людям, с незапамятных времен встроенным в эту институциональную систему и по сей день использующим ее как повседневную социальную практику, не совсем дается понимание степени ее включенности в обыденное пространство.
Для современного исследователя сервис как пространство повседневности представляет собой конечную область знаний, основными признаками самоосуществления которой являются производство информации и коммуникации, обмен и потребление. Сервисная деятельность как совокупность сервисных отношений и взаимодействий в идеальном плане воспроизводится как часть интерсубъективного жизненного мира, которая является общей для отдельного клиента и различных групп потребителей и способна влиять на мышление и действия человека. Но каковы пределы конечности этого мира? Какие эвристические пределы способно раскрыть сервисное про-
странство при анализе его структур в концепции повседневности? Каким образом человек способен изменять это пространство, которое, в свою очередь меняет самого человека? Какова степень социального значения сферы услуг как реальности, жизненного мира, пространства повседневности?
Философия и гуманитарные науки с самых разных и противоречивых позиций делают своим предметом мир повседневности. Идея и понятие повседневности в философской феноменологической традиции возникают неслучайно и приобретают в дальнейшем вид стратегической линии культурфилософских исследований. Исследовательский акцент философской феноменологии переносится с повседневности, осмысленной рациональностью, на повседневность, которая не вписывается в прежние объяснительные схемы и обращена к ситуациям межличностного взаимодействия в рамках конституций социальной реальности. Возникает пристальный научный интерес к обыденной ситуативности. Ученых интересуют не только способы, посредством которых индивиды приспосабливаются к меняющимся структурам социального пространства, но и то, как они их варьируют. Для философско-гносеологических и социально-психологических исследований проблемы ментальных структур повседневности, здравого смысла, обыденного сознания, массового сознания становятся традиционными. Обыденное сознание рассматривается как особый модус общественного сознания, обращенного к повседневным практическим заботам.
Большинство исследователей проблемы повседневности понимает под этим термином «нечто привычное, рутинное, нормальное», «обычное ежедневное существование со всем, что окружает человека: его бытом, средой, культурным фоном, языковой лексикой» [6, 10]. «Ничем не примечательное, будничное, обыденное», с легкой руки некоторых авторов, приобретает пренебрежительный оттенок. Однако эта самая жизнь — «изо дня в день», состоящая из мелочей, противостоит «презренному, повторяющемуся, бытовому» более творческими, содержательными, необычными моментами жизни. Повседневность полна разнообразных форм выражения обыденного знания, качественных и смысловых характеристик, подсказывающих исследователю особенности раскрытия не только различных ракурсов бы-
тия, наполняющих социокультурные матрицы, но и интеграции сервисного пространства как регулятивной модальности, свойственной современности. Изменения, связанные с формированием новой социальной модели, определяют не только внутреннюю структуру процессов обслуживания, но и иные статусы их экономической и социальной составляющей. Перспективные возможности настоящих исследований в сфере социальных и философских наук позволяют вскрывать многообразные аспекты развития сервиса на фоне эволюции экономической системы.
Сервисология как любая наука на определенном этапе своего становления и развития стремится сконструировать свое гносеологическое пространство, создать категориальный аппарат, матрицу онтологических смыслов. Каждое такое построение — это начало теоретической фазы ее развития, приходящей на смену эмпирической и описательной. Так было в случае со многими гуманитарными науками: историей, социологией, политологией, юриспруденцией, филологией и т. п. Рано или поздно каждая из них приобретает свою онтологию, реальность, социальную значимость, что позволяет окончательно легитимировать и институционализировать их научнодисциплинарный статус.
Сервисология — новая наука, которая уже имеет некоторый опыт философского само-осмысления. Освещение социально-философского ракурса этой науки способствует экспликации социально-ценностных и символических аспектов этой специфической сферы реальности.
Актуальность подобного анализа определяется несколькими факторами. Во-первых, современный сервис (третичный сектор экономики), постепенно занимая лидирующее положение в социальных и культурных процессах, подчиняет все свои экономические составляющие — производство, распределение, обмен и потребление. Гедонистическая этика современного мира с повышенным интересом к модернизирующимся технологиям, моде, окружающему интерьеру и сфере досуга в повседневной жизни характеризуется не столько утилитарным, сколько символическим характером потребления, удовлетворяющего человеческие желания современного индивида как посредством обладания вещами, так и посредством участия в обмене знаково-эстетиче-
ской информацией. Именно символический обмен выступает на сцене сервисного пространства как доминирующая практика и вовлекает своих участников в круговорот товаров, услуг и сервисных продуктов.
Во-вторых, феномен сервиса можно рассмотреть в качестве модератора не столько экономических, сколько социальных отношений, что позволит определить модус бытия современного общества как общества потребления или сервисного.
В-третьих, социально-философский анализ сервисной деятельности, включенной в пространство повседневности, становится особенно актуальным в условиях развивающейся высокоинформатизированной культуры, приводящей к тотальному раскрепощению индивидуального сознания человека, потребление и обмен для которого стали одними из самых значимых социальных практик, открывающих перспективы личностного самоо-существления. «Соблазн» потребления, становясь знаком современного общества, способен увлечь каждого, это становится определяющим вектором не только в успешности конструирования идентичности, но и актуализации человеческой самости как ощущения возможности своей инобытийности.
Очевидно, что сфера услуг как индустрия социальных технологий способна выступить сферой успешной социальной интеграции индивида.
Сфера услуг, включая идеологии, стереотипы, убеждения, социальные и культурные паттерны — это, прежде всего, «сфера бытового обслуживания населения», составляющая один из наиболее важных компонентов повседневности быта. Рассмотрение сервиса как пространства повседневности позволяет понять процесс изменений в социуме как поле возникновения и функционирования не только различных систем символов, но и специфического языка.
Говоря о сервисе как пространстве повседневности, мы хотели бы говорить не только о внешней предметной стороне людей, инкорпорированных в это пространство, то есть не только о том, что у каждого работника сферы услуг есть свой жизненный мир, свое рабочее место, круг должностных обязанностей, общения или корпоративный костюм. Сфера услуг — это особое пространство жизни, многомерное и сложноструктурированное, на-
полненное разнообразными смысловыми значениями. Здесь существуют свои ценностные приоритеты, легитимируются эталоны поведения, мотивация, иными словами, разнообразные практики, благодаря которым осуществляется сервисная деятельность. Сервисное пространство — это и физическое, и социальное пространство с диспозициями власти и подчинения, сцены и зрительного зала, внешнего и внутреннего, вторгающееся в жизнедеятельность любого индивида и оказывающее на нее влияние. Повседневность человеческой жизни и сфера услуг дополняют друг друга. Сервис обретает бытие именно в повседневном мире людей, находит в нем свое пространство, среду.
Задача философского исследования заключается не только в анализе практического сознания, повседневного опыта, описании повседневности через анализ обыденного и бытийного (бытового), но и в осуществлении попыток обнаружения ценностных смыслов обыденности в повседневной жизни.
Жизненный мир долгое время не изучался специально, и исследователи стремились к преодолению того, что пренебрежительно именовалось «повседневной жизнью». Обыденное сознание трактовалось крайне противоречиво. Во многих исследованиях при указании на значимость повседневного сознания, следовало утверждение, что обыденное сознание относится к низшему уровню отражения действительности. Подобное противоречие присутствовало почти во всех разновидностях классического социального знания (марксизме, фрейдизме, структурном функционализме). Повседневное и неповседневное представлялось принципиально различными онтологическими структурами, а сама повседневная жизнь и практическое сознание подвергались критике и проверке на истинность.
В русской философии первыми опытами «раздумий и всматриваний в жизнь» становятся поздние работы И.А. Ильина. Большинство из затрагиваемых им мотивов берется из будничного миросозерцания. Он отмечает истинные возможности обыденного сознания, подводя философию к мировоззренческому уровню [12].
В советское время философскую традицию повседневности продолжает М.М. Бахтин. Наследие этого мыслителя представляет собой целый проект оригинальных концепций. Рассматривая способы видения мира как «диа-
лог сознаний», М.М. Бахтин утверждает идеи «мыслящего человеческого сознания» и «сфер бытия этого сознания» [2]. Диалог у Бахтина — это не только модус бытия в повседневности, но и способ ее узнавания и соприкосновения с ней. В основании диалогической концепции обозначается проблема «я — другой», позволяющая раскрыть архитектонику человеческих взаимоотношений и полифонию постижения бытия.
Понятийная категоризация обыденного сознания происходит на рубеже 50—60-х годов XX века и связана с переосмыслением форм общественного сознания и акцентуацией на сфере быта по сравнению со сферой труда и другими сферами общественного производства. Внепроизводственная сфера жизни индивидов, взятых по отдельности и даже некоторых их групп, начинает играть немаловажную роль. Благодаря обыденному сознанию предполагалось усвоение основной части культурно-идеологических ценностей, «планировалась закладка фундамента личности».
Современные отечественные тенденции философской концептуализации повседневности обозначаются приблизительно к середине 80-х годов XX века. Разнотипность и многоплановость познавательного процесса начинают развиваться одновременно в нескольких философских центрах нашей страны. Институт философии РАН публикует несколько сборников с критическим анализом вненаучного знания, познания и сознания. Их авторами выступают Н.С. Автономова, И.Т. Касавин, В.Н. Порус, В.Л. Рабинович, В.Г. Федотова. Явный поворот к проблемам повседневности обозначается в 1987 году с выходом в свет монографии И.А. Бутенко «Социальные познания и мир повседневности» [5]. В.Г. Федотова одной из первых среди наших философов занималась разработкой целостной концепции социальной природы познания. В ее концепции показаны повседневные истоки познания, отмечена незаменимая роль вненаучного знания как посредника между наукой и практикой [21]. Сообщество исследователей северной столицы рассматривало структуры повседневности в качестве фундаментального условия не только процесса познания, но и всего бытия человека в мире культуры.
Эволюция исследований повседневности сопряжена со сменой парадигм социального знания. Наиболее активно и последовательно
проблематику повседневности разрабатывает Н.Н. Козлова [15]. Повседневность понимается этой исследовательницей в процессе неизбежных изменений социума как поле создания и функционирования различных знаково-символических систем и «наивного» языка, с помощью которого реальный мир «переопи-сывается» таким образом, что его структуры выглядят вполне естественными [14]. Учитывая всеобщность, универсальность повседневности, Н.Н. Козлова отмечала ее фундаментальный социально-исторический смысл. Повседневность, — по ее мнению, — одно из пространственно-временных измерений развертывания истории, форма протекания человеческой жизни, область, где возникает надежда на новацию — банальности, перетекая друг в друга, образуют новые миры. Но она же поддерживает стабильность функционирования человеческих обществ. Повседневность — целостный социокультурный мир, как он человеку дан [15, 13]. Структуры повседневности служат материалом для воссоздания и понимания реальных социальных отношений прошлого и настоящего.
Итак, начиная с рубежа 1980—1990-х годов в российской философии складывается многомерная концепция повседневности, утверждаются суждения о природе, структуре и социально-культурных функциях обыденного сознания, познания и знания, разворачивается картина богатого духовного мира, вырабатываются различные универсалии культуры. В современной парадигме повседневное и неповседневное уже не рассматриваются в качестве несопоставимых по своему значению онтологических структур. Эти реальности различны и несоизмеримы лишь постольку, поскольку представляют разные типы опыта. Исследовательский репертуар российских авторов затрагивает самые разные аспекты бытования сознания и осуществления познания в сфере обыденного. Ряд авторов продолжает изучение так называемого неявного личностного знания, роль которого особенно велика именно в бытовых практиках. Здесь исследовательское пространство простирается в область частных практик повседневности, начиная от анализа понятия вещи и переходя в пространство практик, структурируемых вокруг нее. Более всего в этой области преуспел коллектив исследователей Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Западный опыт исследования повседневной жизни имеет более давнюю традицию.
В. Дильтей, одним из первых создавая свой проект «критики исторического разума» [9], положил в основу познания жизнь со всеми ее смысловыми импликациями. Он сыграл особую роль в становлении историцистского мировоззрения, считая, в отличие от И. Канта, что разум не является чистым, а зависит от времени и обстоятельств. Ф. Ницше [19] связывает феноменологию культуры с физиологией человеческих инстинктов, становясь, по сути, основоположником «философии жизни» и открывая новую парадигму в философских науках антропологического цикла. Принципиально важные идеи относительно семиотической специфики явлений жизненного мира высказывает основоположник символической антропологии Э. Кассирер [14]. Символическое в его концепции уподобляется общему потоку жизни и мышления, конституируя сознание как синтез многообразного. К теории символа Кассирера восходит целый спектр концепций, в частности, его идеи обозначили пути к проблеме конструирования «символического универсума» П. Бергера и Т. Лукмана [3].
С одной стороны, эти исследования определяют специфику гуманитарных наук конца XIX — первой трети XX века, а с другой — их методология, инициировав интерес к повседневности, обнаруживает «философско-экономическую» архитектонику жизненного мира, еще не включающую в свое содержание своеобразные и неповторимые события обыденности абстрактного индивида, поэтому, разумеется, обычная сфера обслуживания, которая является сегодня одним из наиболее важных компонентов повседневности быта, не могла стать центральным предметом научно-исторического и тем более историографического изучения. Общественное сознание не просто отражает общественное бытие, это отношение оказывается уже недостаточным. Автономность и взаимосвязь этих двух сфер превращают человеческую жизнь в постоянную драму. Теперь сознание изыскивает в бытии недостатки или, напротив, превозносит его достоинства. Смысл сознания абстрактного индивида и всякого вообще — в интеракции и отклонении от бытия, его удваивании и различении, обмене смыслами между разными сферами и их творчестве.
Поворот вектора познания к смысловым основаниям бытия, к соотношению конкретных вещей и их интенциональных истоков открывает новый горизонт интерпретаций повседневного мира. Следующим этапом рационализации идеи жизненного мира становится феноменология Э. Гуссерля [8]. Его концепт «жизненный мир» приобретает вид стратегической линии культурфилософских исследований. Он видит главное свойство разума в способности конституировать собственные предметы, при этом человек жизненно заинтересован в тех предметах, которые он «примеряет на себя» в процессе взаимодействия с ними. Таким образом, в феноменологии Гуссерля жизненный мир представлен в виде смыслового универсума в его жизненно-практическом модусе, иными словами, в виде сферы деятельностных контекстов.
Поставленная им проблема интерсубъективности расширяет сферу феноменологических исследований. Повседневность Гуссерля — это сфера возникновения смысловых пространств, осознаваемая в качестве проблемы описания условий возможности смысловых связей индивидов как духовных сущностей-монад и в качестве проблемы объективного познания, которое достигается в интерсубъективном опыте психофизически и ментально независимых друг от друга субъектов.
Понятие повседневности и повседневной жизни становится одним из центральных понятий представителей «понимающей» социологии. Повседневность понимается ими как конструкт, характеризующий рутинные и повторяющиеся действия и структуры людей, находящиеся друг с другом в ситуациях «лицом-к-лицу» и «здесь-и-сейчас». Повседневная жизнь опосредована паттернами, которые не только регулируют поведение индивидов, но и нарушают внутреннюю логику всего институционального порядка. Цель феноменологической социологии — исследование процесса освоения человеком своего жизненного мира, основной постулат — «взаимопонимание людей возможно лишь в пределах этого жизненного пространства». Конституирование общей среды коммуникации осуществляется только в повседневном жизненном мире.
Жизненный мир — это целостная структура человеческих практик, определяющая не только горизонт, но и содержание всех его целей и проектов, являющая собой публичную сферу
производства разнообразных коммуникационных сетей, образцов взаимодействия, формирования общественного мнения. Указанный феноменологический концепт объединяет горизонты жизненно-практических условий временной связи человека и мира в непосредственной данности бытия.
Концепция жизненного мира продолжает развиваться в сфере социологической теории. С обозначением А. Шюцем структур повседневного мира, выступающих в качестве «веера» культурных моделей в различных социальных матрицах, социальные феноменологи развернули гносеологический вектор исследования повседневности в русло его социальной, социально-антропологической и собственно антропологической концептуальности. Шюц сформулировал задачу исследования повседневности в контексте поиска предельных оснований социальной реальности.
Социальная структура мира понимается А. Шюцем как мир повседневной жизни. Основные методологические посылки, указывающие на знаковое содержание социальных взаимодействий и символическую оформлен-ность повседневности, наиболее характерно и убедительно высказаны им в работах «Проблемы природы социальной реальности» [23.
С. 401—532] и «Смысловое строение социального мира» [23. С. 685—1022]. Повседневный мир — это жизненный мир человека, который дан ему с самого рождения. В этом мире человек принимает постоянное и неизбежное участие. Это мир, к которому человек ощущает свою причастность, разделяет этот мир и его объекты с другими людьми как события этого мира. Образование смысловых связей происходит благодаря накоплению личного опыта и усвоению опыта других людей. Иными словами, этот мир дается в интерсубъективном опыте, опыте совместного с другими бытия. Интерсубъективности мира А. Шюц уделяет особое внимание. «Мир повседневной жизни — это и сцена, и объект наших действий и взаимодействий» [23. С 403].
Последнее положение представляет собой хорошую метафору для описания сути сервиса, поскольку процесс обслуживания состоит из множества действий, которые не только клиент в определенной мере воспринимает как театральное представление, но и работники сервисных компаний точно так же, как в театре, пишут сценарии, от которых зависят со-
гласованность и последовательность действий обеих сторон. Подобный подход к пониманию сути сферы сервиса основан на теории сценариев и ролей И. Гофмана, который посвятил свои наблюдения обычным повседневным приемам, с помощью которых люди поддерживают создаваемые друг у друга впечатления, связанные с презентацией себя перед другими людьми [7]. Участники «социальной драматургии», являясь друг для друга публикой, в зависимости от согласованности своих действий, способны разворачивать спектакль, управляя своими взаимодействиями и, манипулируя смыслами, осуществлять регуляцию доступа к своей субъективности. Вопрос о том, как совершаются социальные действия в мире повседневности, исследуется в этнометодологии (Г. Гарфинкель, Х.-Г. Зефнер, Р. Коек, А. Си-курел).
Перспектива использования концепции жизненного мира открывается в контексте проблематики постмодерна. Постмодернистские концепции формировались на несколько иной по отношению к феноменологии интеллектуальной почве, однако эти различия не устраняют общих точек соприкосновения. Концептуализация сервиса в аспекте исследования жизненного мира может быть интересна исследователю эстетическими качествами предметной среды у Ж. Бодрий-яра и В. Флюссера или ландшафта у Г. Беме и И. Сепанмаа.
Эти и многие другие авторы предлагают целый ряд подходов к анализу повседневности. Сервис, выступая в качестве одной из оппозиций, сторон повседневности, способен обнаружить не только философские, экономические и социально-антропологические основания своего бытия, но и в методологическом плане как результат аналитической процедуры осуществить синхронный срез социальных и культурных проблем.
Историко-философский набросок проблемы позволяет очертить возможную перспективу исследования сферы услуг как пространства повседневности. Прежде всего, это обозначение обыденного и смежного с ним типов и видов знания, его значение в мире личности и социума, универсальном и специализированном, рациональном и эмоциональном. Кроме того, при выработке различных универсалий культуры, разграничение в структуре собственно обыденного знания теоретическо-
го и эмпирического знания, здравого смысла, рассудка, разума и народной мудрости постепенно нивелируется. Наконец, но не в последнюю очередь, аксиологический аспект сервисной деятельности возможно эксплицировать при рассмотрении дуальных семан-тико-структурных оппозиций, что позволит выявить структурную иерархию сервисного пространства.
Сервисная деятельность, осуществляемая в пространстве повседневного бытия и встраиваемая в социальную структуру и наделяемая такими же смысловыми значениями, как и весь мир повседневной реальности, может быть рассмотрена:
1) как социальный феномен, выступающий в форме повседневной реальности, и осуществляемый личностью как субъектом деятельности в ее повседневной практике;
2) как психологический феномен, это позволяет вскрыть богатый репертуар неизменных поведенческих реакций на меняющееся окружение;
3) как антропологический феномен, представляющий собой кумулятивный опыт народа, группы, в котором при осуществлении обычных жизненных ситуаций прослеживается историческая практика традиций и ритуалов, происходит постоянное обновление их содержания.
Исследование сервиса важно для определения степени, места и значимости сервисной модальности в социуме. Выступая в качестве особого символического пространства — сервисного семиозиса культуры, жизненный мир становится доминирующей действительностью человека и определяет стилистику его конструктивной активности. Ситуация кардинального пересмотра стратегических ориентаций человека в пространстве повседневности может быть обусловлена не только стремлением согласовать социокультурные детерминанты в жизни человека с общественно-экономическими условиями человеческой деятельности, но и сервисным вектором современного образа повседневности.
Литература
1. Барулин В.С. Основы социально-философской антропологии. М.: ИКЦ «Академ-книга», 2002. 455 с.
2. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности. [Электронный ресурс]: http://dustyattic. ru/culture/mmbahtin_ad/? month: int=1. (дата обращения: 15.02.2010).
3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. 323 с.
4. БурдьеП. Социология социального пространства / Пер. с франц.; Отв. ред. перевода Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб: Алетейя, 2005. 288 с.
5. Бутенко И.А. Социальное познание и мир повседневности: Горизонты и тупики феноменологической социологии. / Ирина Анатольевна Бутенко; Отв. ред. Л.Г. Ионин; АН СССР, Институт социологических исследований. М.: Наука, 1987. 141 с.
6. Д.А. Аманжолова, В.Э. Багдасарян, В.Н. Горлов и др. / Введение в специальность: История сервиса: Учебное пособие. М.: Альфа-М: ИНФРА-М, 2007. 384 с.
7. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А.Д. Ковалева. М.: КАНОН-пресс-Ц, 2000. 304 с.
8. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск: Агентство Сагуна, 1994. С. 49—100.
9. Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопросы философии. 1988. № 4. С. 135—152.
10. Ильин В.И. Быт и бытие молодежи российского мегаполиса: социальная структурация повседневности общества потребления. СПб.: Интерсоцис. 2007. 388 с.
11. Ильин В.И. Драматургия качественного полевого исследования. СПб.: Интерсоцис, 2006. 256 с.
12. Ильин И.А. Собрание сочинений: Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии (1906-1954)/Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы; Имен. указ. О.В. Лисицы. М.: Русская книга, 2001. 560 с.
13. Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 2004. 432 с.
14. Кассирер Э. Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарики, 1988. С. 440—722.
15. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской: Голоса из хора. М.: РАН. Ин-т философии, 1996. 216 с.
16. Козлова Н.Н. Социализм и сознание масс (Социально-философские проблемы). М., 1989. 158 с. Ее же. «Я так хочу назвать кино»: «Наивное письмо»: опыт лингвосоциологического чтения / Наталья Никитична Козлова; Соавт. Сандомирская И.И. М.: Гнозис: Рус. феноменол. общ-во, 1996. 255 с.
17. Козлова Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей // Общественные науки и современность. 1992. № 3. С. 47—56. Ее же. Крестьянский сын: опыт исследования биографии // Социологические исследования. Июнь. 1994. № 6. С. 112-123.
18. Миронов Б.Н. Историческая социология России: Учебное пособие / Под общ. ред. В.В. Козловского. СПб.: Изд. дом С.-Петерб. ун-та; Интерсоцис. 2009. 536 с.
19. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1997. С. 232-490.
20. Смирнова Н.М. От социальной метафизики к феноменологии «естественной установки» (феноменологические мотивы в современном социальном понимании). / Наталья Михайловна Смирнова. М.: ИФ РАН. 1997.
21. Федотова В.Г. Что может и чего не может наука? // Философские науки. 1989. № 12. Ее же. Истина и правда повседневности // Философская и социологическая мысль. Киев, 1990. № 3-4.
22. Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. М.: Гардарики, 2004. 1072 с.
23. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом / Пер. с нем. и англ. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. 1056 с.
24. Щавелев С.П. Практическое познание. Философско-методологические очерки. / Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та. 1994. 232 с.
УДК 338.482.2
АНАЛИЗ РЫНКА ПЛАТНЫХ УСЛУГ УЛЬЯНОВСКОЙ ОБЛАСТИ (ПО ДАННЫМ НА 1 ИЮЛЯ 2009 ГОДА)
Погодина Юлия Анатольевна,
кандидат экономических наук, доцент, [email protected],
ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса» г. Москва
The Federal State Statistics Service of the Ulyanovsk region conducted the market analysis for the services in the region on July 1, 2009. The author determines the level of the Ulyanovsk region (in comparison to other regions in Russia) in terms of the dynamics of paid services volume in all Federal Districts of the Russian Federation, with detailed data examination of the Volga Federal District. The assessment of the market structure for the services in the region identifies socially important segments. The author concludes that the development of the market for the services requires a comprehensive approach at all levels (federal, regional, and municipal).
Анализ рынка платных услуг в Ульяновской области проведен по данным Федеральной службы государственной статистики по Ульяновской области, полученным на 1 июля 2009года. Для определения уровня Ульяновской области в общероссийском масштабе проведено исследование динамики объема платных услуг по всем Федеральным округам Российской Федерации, с более подробным рассмотрением данных по Приволжскому Федеральному округу. Представленное исследование структуры рынка платных услуг Ульяновской области позволяет выделить наиболее социально-значимые сегменты. Делается вывод о необходимости комплексного подхода к развитию рынка платных услуг на всех уровнях (федеральном, региональном, муниципальном).
Key words: analysis, structure, services requiring payment, Ulyanovsk region Ключевые слова: анализ, структура, платные услуги, Ульяновская область
Сфера услуг играет важную роль в социально-экономическом развитии страны. Однако во многих научных работах, направленных на снижение пространственных и социальных диспропорций в Российской Федерации, практически не уделяется внимание сфере услуг, в том числе платных услуг населению.
В этой связи возникает потребность в анализе территориальной структуры объема платных услуг (табл. 1 на с. 148).
Данные, приведенные в табл. 1, позволяют отметить, что в 1990 году расхождения между показателями по федеральным округам были менее значительные, чем в 2000 году.
Среди экономических округов в 1990 году выделялся в основном Центральный федеральный округ (~ 28% объема платных услуг по РФ).
В 2000 году доля Центрального федерального округа возросла до 41,7%. Во всех остальных
