CC BY
629
УДК 8Р2
А.В. Сафронов
ПОСЛЕ «АРХИПЕЛАГА»
(ПОЭТИКА ЛАГЕРНОЙ ПРОЗЫ КОНЦА ХХ ВЕКА)
Рассматривается развитие традиций А.И. Солженицына в лагерной прозе конца ХХ века. Анализ произведений И.М. Губермана, Д.Ю. Шевченко, Э.В. Лимонова позволяет выявить взгляды автора на жанровое своеобразие лагерной прозы, на использование особенностей традиций жанра путешествий, особенности бытоописания, портретных и речевых характеристик персонажей, литературных реминисценций в указанных текстах, создать представление об особенностях поэтики книг о драматической судьбе России ХХ века, о приемах создания разными авторами трагически-гротескного образа Архипелага и населяющих его «туземцев».
лагерная проза, ГУЛАГ, путешествие, поэтика, Солженицын А.И., Лимонов Э.В., Губер-ман И.М., Шевченко Д.Ю., ХХ век, Россия.
Архипелаг ГУЛАГ» - самое значимое произведение А.И. Солженицына и в жизненном, и в творческом плане. Оно показало всю мощь таланта своего создателя, глубину его политических, исторических, философских воззрений. Высокий замысел писателя - рассказать правду о трагедии России, о преступлениях вождей государства перед народом и невиданных страданиях миллионов - был облечен автором в наиболее удобную для своего воплощения совершенную форму.
Жанр книги имеет синтетический характер, так как содержит в себе элементы различных жанров, но точнее было бы определить его как художественно-документальную эпопею. Основываясь на мнении исследователей (А. Ранчин, Л. Сараскина, А. Урманов, В. Чалмаев и др.) и замечаниях самого автора об особенностях его метода познания действительности, можно смело утверждать о преобладании художественного субъективного начала в «Архипелаге», которое выводит на центральное место тему правды о человеческом бытии, тему борьбы между добром и злом, между истиной и ложью.
Обращение А.И. Солженицына к «литературе факта» позволило ему сосредоточить внимание на, казалось бы, произвольно расположенной границе между реальным жизненным опытом и писательским воображением. Факты достоверные неизбежно преображаются и видоизменяются в повествовании, в субъективном и объективном восприятии рассказчика. Свойственные литературе путешествий портреты, пейзажи, бытовые зарисовки, литературные реминисценции - все направлено на осмысление читателем действительности, на постижение внутреннего состояния персонажей, заключенных в жестокую и бесчеловечную систему ГУЛАГа.
«Архипелаг ГУЛАГ» по праву занял первое место в ряду ярких, правдивых произведений о нашем трагическом прошлом. Эпопея раздвигает наши духовные горизонты, помогает освоению нового идейно-художественного мира. Самое заветное произведение писателя стало книгой легендарной, глубинной, оказало как нравственное, так и эстетическое воздействие на «лагерную прозу» 70-90-х годов ХХ века.
Ранее мы указывали ', что под «лагерной прозой» понимаем тематическое ответвление (течение) русской художественно-документальной прозы, возникшее в хрущевскую «оттепель», воспринявшее традиции «каторжной прозы» Х1Х века (С.В. Максимов «Сибирь и каторга», Ф.М. Достоевский «Записки из Мёртвого дома», сибирские очерки В.Г. Короленко, П.Ф. Якубович-Мельшин «В мире отверженных», А.П. Чехов «Остров Сахалин» и др.), опирающееся на традиции «этнографического реализма» и жанра путешествия. В первую очередь это «Погружение во тьму» О. Волкова, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Чёрные камни» А. Жигулина, «Голос из хора» А. Синявского, «Колымские рассказы»
В. Шаламова, «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына и другие воспоминания, мемуары, автобиографии.
В числе черт, унаследованных лагерной прозой от путевого очерка (жанра путешествий), назовем следующие:
1) «Дорога», «путь», «маршрут» в роли композиционной доминанты -героям «лагерной прозы» в прямом смысле предстоит совершить «путешествие»: кому в Сибирь, кому на Дальний Восток, кому на Соловецкие острова. Помимо того, всегда сильна была в русской литературе и в русской ментальности традиция восприятия человеческой жизни как некоего пути - пути поиска правды, счастья, пути страданий, пути искупления вины.
2) Восприятие тюрьмы, лагеря как особого мира, самостоятельного государства, «неведомой страны» (отдаленное географическое положение мест лишения свободы - это причина, но далеко не единственная).
3) Повествование «о туземцах» (заключенных): история, иерархия общества «туземцев», галерея тюремных и лагерных типов, исследование причин преступлений; отношения между «блатными» и «политическими», эстетика и жизненная философия; язык, фольклор.
«Лагерная проза», сохраняя присущий путешествиям быто- и нравоописательный («этнографический») элемент, подробно и тщательно, стараясь не упустить даже второстепенные детали, описывает аресты, обыски, этапирование заключенных, «интерьер» тюремных камер и лагерных бараков, баню и общие
1 Сафронов А.В. «Сибирь и каторга» С.В. Максимова и современная «лагерная» проза // Вестник Рязанского государственного педагогического университета имени С.А. Есенина. 1997. № 1/5 ; Сафронов А.В. «Правда без прикрас» в жанре «путешествий» в художественной документалистике «из жизни отверженных» // Вестник Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина. Рязань, 2007. № 2/15 ; Сафронов А.В. Виноватые, отверженные, несчастные: проблемы преступления и наказания в русской художественной документалистике конца Х1Х - начала ХХ века : моногр. Рязань : Изд-во РГУ имени С.А. Есенина, 2001 ; Сафронов А.В. Комическое в книге о народной трагедии (пародийная глава в «Архипелаге ГУЛАГ» А. Солженицина) // Вестник Рязанского государственного университета. 2012. № 1/34. С. 120-126.
работы, вплоть до способов приготовления чифиря и выноса параши». Роль автора-путешественника - связующая, но его образ редко предстает в ипостаси объективного, стороннего наблюдателя; авторские двойники нечасты, автор и герой обычно слиты в образе автобиографического героя-рассказчика, участника и комментатора событий.
Если в путевом очерке антитеза «свое - чужое» реализуется как противопоставление знакомого незнакомому, экзотическому, то в «лагерной прозе» для наиболее яркой характеристики явлений, увиденных по ту сторону тюремной решетки, авторы сравнивают волю и тюрьму. В большинстве случаев это сравнение человека до преступления, на воле - с человеком на каторге, в тюрьме. Противопоставляются также заключенные и лагерное начальство. Среди характерных особенностей «лагерной прозы» можно назвать изображение лагерного мира как ада, отсутствие пейзажа или субъективно окрашенный пейзаж, обилие литературных реминисценций и др.
В лагерной прозе 70-90-х годов отчетливо прослеживается могучее влияние «Архипелага», проявляющееся как в следовании «путевой» традиции Солженицына, так и в полемике с великой книгой. Смысловая доминанта каждого художественного текста заключена в заглавии, которое в то же время жанрово ориентировано. Система заглавий жанра формируется постепенно, отражая его эволюцию.
На поэтику заглавий лагерной прозы, безусловно, оказали влияние вышедшие в советской печати, «самиздате» и «тамиздате» книги Солженицына, Гинзбург и других авторов, ранее обращавшихся к этой теме. Сидевшие в 7090-е годы в своих мемуарах вынужденно соотносят уже возникший литературный миф о ГУЛАГЕ с реальным образом «неизвестной страны», например, «17 лет на островах ГУЛАГА» З.Д. Марченко, «На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной» Евгении Федоровой, интернет-сайт «Воспоминания о ГУЛАГЕ и их авторы», созданный музеем и общественным центром «Мир, прогресс, права человека имени Андрея Сахарова (URL : http://www.sa-kharov-center.ru/asfcd/auth/), предлагает более 1 500 наимено-ваний книг, статей, интервью тех, кто прошел через систему «канализации» (определение Солженицына).
Уже анализ заглавий этих произведений дает основание сделать некоторые выводы. Наиболее часто повторяются в этом скорбном списке слова, связанные с понятием «память», характеризующие эти произведения, в первую очередь как мемуары, воскрешающие нелегкие годы страданий - воспоминания, хроники, письма, дневники, записки: М.И. Ильясова «Воспоминания», И.Ф. Ковалев «Воспоминания», В.Ю. Лисянский «Воспоминания», М.А. Мишин «Воспоминания», М.А. Мусс «Воспоминания», В.П. Рогалев «Воспоминания», Ф.А. Родин «Из воспоминаний», Ю.В. Моргалин «Воспоминания и дневники», Н.Я. Рыкова «Из воспоминаний щепки», М.Б. Рабинович «Воспоминания долгой жизни», Т.П. Афонина «Воспоминания узниц АЛЖИРА», А.М. Абрукина «Письма издалека», А.В. Ра-дыгин «Послания на волю», Т.А. Аксакова-Сиверс «Семейная хроника», И.К. Ко-
вальчук-Коваль «Свидание с памятью», Н.Н. Кожин «Незабытое», Е.С. Лебедева «Памятное», РФ. Куллэ «Несколько дней из дневника».
Мотив путешествия, перемещения в пространстве также присутствует в значительном объеме в названиях: А. Амальрик «Нежеланное путешествие в Сибирь», А.Ф. Абель «На трассе лежневой дороги», А.В. Ангел «Дорога с пересидками», Д.М. Бацер «Соловецкий исход», В.К. Буковский «Письма русского путешественника», «И возвращается ветер», Г.П. Винс «Тропою верности», А.А. Андреева «Плаванье к небесному кремлю», С. Калниете «В бальных туфельках по Сибирским снегам», В.Г. Касатский «По гибельной дороге», Ю.В. Моргалин «Путешествие в страну зэка».
Часть наименований логично включается в этот список по принципу «географичности»: В.Ф. Боков «Сибирское сидение», Ю. Бичунайте-Масюлене «Юность на берегу моря Лаптевых», А.А. Александров «Чудная планета», В.К. Кер-ро «Остров за колючей проволокой», Д.Г. Липняк «На Воркуте», Н. Лялькайте-Байке «Дорога в неизвестность».
Представление о лагерях и тюрьмах как о другом, страшном мире, куда попадает герой-путешественник, отразилось в таких названиях, как «Иной мир» Г.И. Грудзинского, «Кошмар параллельного мира» Н.А. Глазова, «Письмо из ада» С.Ф. Галанина, «Круги ада» И.П. Айтуганова, «Круги ледового ада» Ю.С. Гасюнаса, «В подполье можно встретить только крыс» П.Г. Григоренко, «Искушение адом» Ю. Шрейдера.
Встречаются заглавия литературно-реминисцентные или библейские: Г.К. Вагнер «Из глубины взываю», С. Виленский «Доднесь тяготеет», РХ. Гизатулин «Нас было много на челне», Б.В. Витман «Шпион, которому изменила Родина», А.Г. Гринглаз «Страдал, рыдал, исчез», А.В. Войлошников «Репортаж из-под колеса истории», М.Д. Гершман «Приключение американца в России»,
Н.П. Анциферов «Из дум о былом», М.М. Мордухович «Наказание без преступления», А.Г. Морозов «9 ступенек в небытие».
Заглавия предлагают и конкретные жанровые определения: воспоминания, письма, хроники, послания, репортажи: Л. Разгон «Непридуманное. Повесть в рассказах», Е.Гинзбург «Крутой маршрут. Хроника времён культа личности»,
С. Мавроди «Тюремные дневники. Бутырка. Матроска, спецблок...», В. Зубча-нинова «Повесть о прожитом».
Ряд примеров являет собой контаминацию мотивов: «Письма русского путешественника» В.К. Буковского - и рассказ о «пути» автора, и перекличка с Н.М. Карамзиным; «Хождение по мукам» И.Б. Гридиной - к мотиву древнерусского жанра о «скитаниях» добавляется намек на одноименную книгу классика социалистического реализма А. Толстого; «Из воспоминаний щепки» Н.Я. Рыковой - отсылают к повести В. Зазубрина «Щепка» о массовых казнях в большевистских застенках начала 20-х годов и к произведению, развенчивающему романтику чекистской профессии; Р. Раценас в заглавии «Литва - Колыма - Литва. Записки спецпереселенца» обозначает мотив путешествия и в то же время отсылает читателя к другому «первичному» жанру записок; у А. Амальрика есть и мемуарные «Записки дис-сидента», и путевые «Нежеланное путешествие в Сибирь».
Изображение лагерного мира, как ада, совпадает с традицией предшественников - писателей Х1Х века, однако авторы лагерной прозы второй половины ХХ века, обогащенные опытом российской истории, пытаются расширить это толкование. Так, например, С.Д. Довлатов пишет: «Ад - это мы сами. Просто этого не замечаем» 2. Он же утверждает: «Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключенными и надзирателями. Между домушниками-рецидивистами и контролерами производственной зоны. Между зеками-нарядчиками и чинами лагерной администрации. По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир» 3. «Создание Врага Рода Человеческого -лагерь, порожденный силами зла, - по природе своей не способен вместить начал добра и счастья», - отмечает О.В. Волков 4 «Обе эти бани были сущим испытанием для нас, - вспоминает Н.А. Заболоцкий. - Каждая была похожа на преисподнюю, наполненную дико гогочущей толпой бесов и бесенят» 5. «Когда соберешь мысленно все горе, причиненное тобою другим, сосредоточив его на себе, как если бы те, другие, все это тебе причинили, и живо вообразишь свое ревнивое, пронзенное со всех сторон твоим же злом, самолюбие, - тогда поймешь, что такое ад. Дьяволу все люди не нужны. Ему нужны некоторые. Я - ему нужен. Но я не поддамся», - размышляет об аде и дьяволе А. Синявский 6.
Тема ада звучит и у Евгении Гинзбург: «Подвал на Черном озере. Это словосочетание вызывало ужас. И вот я иду в сопровождении конвоира в этот самый подвал. Сколько ступеней вниз? Сто? Тысяча? - не помню. Помню только, что каждая ступенька отдавалась спазмами в сердце, хотя в сознании вдруг мелькнула почти шутливая мысль: вот так, наверно, чувствуют себя грешники, которые при жизни много раз, не вдумываясь, употребляли слово «ад», а теперь, после смерти, должны воочию этот ад увидеть» 7. И у А. Лариной-Бухариной: «Длинный коридор Саратовской тюрьмы с затхлым, потерявшим прозрачность дымным воздухом казался адом» 8.
В «Колымских рассказах» В.Т. Шаламова смерть, небытие человека являются композиционной основой всего произведения, тем миром, в котором разворачиваются сюжеты. Персонажи возникают из смерти и уходят туда, откуда явились, грань между жизнью и смертью исчезла для них в момент ареста. Образ лагеря у Шаламова - образ абсолютного зла, при этом лагерный ад мироподобен: в его устройстве, социальном и духовном, нет ничего, чего не было бы на воле. Лагерные идеи только повторяют переданные по приказу начальства идеи воли. Еще в «Одном дне Ивана Денисовича» А.И. Солженицына в размышлениях заглавного героя отмечено сходство «зоны» и «воли».
2 Довлатов С.Д. Зона // Собр. соч. : в 3 т. СПб. : Лимбус Пресс, 1994. Т. 1. С. 127.
3 Там же. С. 63.
4 Волков О.В. Погружение во тьму: из пережитого. М. : Советская Россия, 1992. С. 68.
5 Заболоцкий Н.А. История моего заключения // Серебряный век : мемуары : сб. / сост. Т. Дубинская-Джалилова. М. : Известия, 1990. С. 671.
6 Синявский А. Голос из хора // Собр. соч. : в 2 т. Т. 1. С. 486.
7 Гинзбург Е.С. Крутой маршрут: хроника времен культа личности. М. : Книга, 1991. С. 36.
8 Ларина-Бухарина А.М. Незабываемое. М. : Вагриус, 2003. С. 34.
Если А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» открыто обличает режим, основанный на произволе, скрепляющий страну «стальными обручами» насилия, то В.Т. Шаламов демонстрирует другую точку зрения, «взгляд изнутри», и доказывает этот тезис от противного: раз лагерь подобен воле, то верно и обратное - общество, «мир воли» подобны лагерю. Лагерь не только убивает, но и растлевает людей. В шаламовском аду доходяга, зек, достигший предельной степени истощения, становится нравственно невменяемым. Унижение начинается с мук голода, постепенно человек превращается в опасного зверя, который будет рыться в отбросах, драться насмерть за кусок хлеба, дойдет до каннибальства: «Человек, который невнимательно режет селедки на порции, не всегда понимает (или просто забыл), что десять граммов больше или меньше -десять граммов, кажущихся десять граммов на глаз, - могут привести к драме, к кровавой драме, может быть. О слезах же и говорить нечего...» 9.
Сборник рассказов и очерков Д.Ю. Шевченко «Прошу меня расстрелять...» о системе исправления в позднесоветскую эпоху (80-е годы) есть своеобразная попытка добавить к «Архипелагу ГУЛАГ» А.И. Солженицына факты из современности, показать неизменность советской карательной системы, разоблачение злоупотреблений внутри нее. Автор пробует создать положительный образ «вертухая», начальника колонии Ю.А. Комарова, бывшего тренера по боксу 10, но основное место в очерках занимают судьбы невинно осужденных.
«История Ивана коротка. У него в поле заглох мотор: сел аккумулятор. Другого достать не удалось, трудно с аккумуляторами. Иван, чтобы выполнить план, тайно «позаимствовал» аккумулятор у соседнего тракториста. »
Другой сельский житель, Василий, стащил на колхозном складе. банку хлорофоса - травить на личном огороде колорадского жука. Злоумышленник (к тому времени отец троих детей) отправился по этапу» п. Сравним у Солженицына: «Портной, откладывая иголку, вколол ее, чтоб не потерялась, в газету на стене и попал в глаз Кагановичу. Клиент видел. 58-я, 10 лет (террор).
Заведующий сельским клубом пошел со своим сторожем покупать бюст товарища Сталина. Купили. Бюст тяжелый, большой. Надо бы на носилки поставить, да нести вдвоем, но заведующему клубом положение не дозволяет: «Ну, донесешь как-нибудь потихоньку». И ушел вперед. Старик-сторож долго не мог приладиться. Под бок возьмет - не обхватит. Перед собой нести - спину ломит, назад кидает. Догадался все же: снял ремень, сделал петлю товарищу Сталину на шею и так через плечо понес по деревне. Ну, уж тут никто оспаривать не будет, случай чистый. 58-8, террор, 10 лет» 12.
9 Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Собр. соч. : в 4 т. М. : Художественная литература, 1998. Т. 4. С. 196.
10 Шевченко Д.Ю. «Прошу меня расстрелять.» : рассказы и очерки. М. : Грааль, 1998. С. 128-137.
11 Там же. С. 132.
12 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ : в 3 т. М. : Книга, 1990. Т. 2. С. 270.
В очерке «Особо опасные старухи» 13 перед читателем появляются истории четырех советских каторжанок («Маня Гладышева», «Сильва», «Варвара-взрывчатка», «Сапер Люся»). «...Всего их больше ста, истории, которые мне поведали они сами, а также их лагерное начальство и страницы уголовных дел. Передаю их так, как услышал и понял, без изменений и комментариев» 14
«Помню годы голодные, тридцатые. А мне двенадцать. Питалась так: залезу к кому-нибудь в дом, стащу хлеба, котелок картошек накопаю у соседей, яйцо из-под курицы выйму. Нажаловались на меня однажды соседи, пришел милиционер, забрал в КПЗ. Суд помню до сих пор. Вышла - снова на краже еды попалась. Дали уже три. Сидели мы как-то в карцере с девчонками за то, что на работу не вышли от усталости, совсем исхудали, робы сваливаются. И решили от злости листовку сочинить против Сталина. я, дура, фамилию свою под листовкой нацарапала. Приходил следователь, бил меня больно, кричал, я плевала ему в лицо, а он меня на мороз - и холодной водой из ведра. Вишь ты, как Сталина жалели. Понятно, он им друг был.»
Дали тогда семнадцатилетней Мане Гладышевой за злостную антисоветскую агитацию и пропаганду высшую меру. По 58-й статье. Однако не расстреляли. Описывать лесоповал, осуществляемый женскими руками, Мария Петровна не стала 15. «Сейчас заключенной Гладышевой 69 лет, 52 года из них она сидит в тюрьмах и лагерях Советского Союза вместо того, чтобы быть его, Советского Союза, героиней» 16.
«Тане Ильичевой было четырнадцать, когда арестовали родителей». Она попала к базарным ворам, попалась на первом же «деле» - ей велели отнести какой-то сверток по указанному адресу. Суд «учел», что девочка - дочь «врагов народа» и осудил по 58-й статье. Ее взяли на фронт, когда началась война, там она познакомилась с будущим мужем - вором в законе, вернувшимся после войны к «воровскому делу». «И стала белокурая красавица Таня воровской женой» 17. «Вы видели мои статьи в «деле», у меня там ничего страшного, все это -борьба за существование» 18.
«Особо опасные старухи Березниковской колонии не клянут свое последнее пристанище. Наоборот, похваливают зону. Она, выходит, по словам старух, -единственное место на земле, где о них как-то заботятся, где их все же одевают и кормят.
Печальная, печальная ирония судьбы, непредсказуемая гримаса нашего сумасшедшего века: ГУЛАГ в роли сердобольной богадельни для своих же жертв.
Александр Исаевич, что вы скажете на это?» 19. Прямое обращение к автору «Архипелага ГУЛАГ» подчёркивает преемственность и следование традиции.
13 Шевченко Д.Ю. «Прошу меня расстрелять.». С. 110-122.
14 Там же. С. 110.
15 Там же. С. 110-111.
16 Там же. С. 113.
17 Там же. С. 115.
18 Там же. С. 116.
19 Там же. С. 122.
И.М. Губерман считает свое повествование «Прогулки вокруг барака» дневниками, отдельные главы, начиная с главы 2 - письма жене, написаны в эпистолярном жанре. Отпечаток творческой манеры А.И. Солженицына отчетливо виден в этой книге, время создания которой - 1980 год. Автор, хотя срок свой получил за спекуляцию иконами, принадлежал к диссидентствующей московской интеллигенции, был активным читателем и распространителем самиздата, «Архипелаг ГУЛАГ» входил в круг его чтения.
И.М. Губерман заявляет: «.о страданиях - заранее извиняюсь - тоже мне нечего написать, ибо не было их здесь особо тяжких» 20, «не было в нашем лагере ужасов» 21. Однако, несмотря на авторскую иронию, составляющую один из важных элементов стиля, на показной оптимизм его героев - автора-повествователя и его двойников, «адское начало» проступает сквозь описание «мерзости монотонной бессмысленности, глупой и по-глупому жестокой» 22. В другом случае он говорит о крахе гуманистического сознания: «Нет, никаких особых трагедий не было, просто с четкостью взводимой пружины срабатывала логика непременного наказания за добро. Отвечая той же мерзостью, что сменила гибельный кошмар былых лагерей грязным растлением человека в лагерях сегодняшних» 23.
Мрачными красками описывает Губерман пейзаж: «От забора лагерного невдалеке, выбегая на взгорок перед озером-болотом, скатывалась к нему по склону тесно сгрудившаяся молодая поросль тайги. То сплошная серо-синяя зубчатая стена в мрачное утро или пасмурные сумерки, то густо-черная при ярком закате из-за взгорка, то желто-зеленая в свете ясного дня, но всегда не очень веселая - странно для молодой рощицы. Или это я так видел ее? Или это сделали с ней тысячи глаз, которые столько лет с тоской смотрели на нее из-за колючей проволоки, что окрасили ее своими чувствами? Не знаю. Только печально выглядел этот видимый нам кусочек воли. это мы были повинны
24
в жалком виде рощицы, очень мы уж часто там стояли, глядя на нее» .
Губерман исследует причины преступления, в этнографическом стиле рисует иерархию лагерного мира, лагерные типы, психологию блатных, их язык 25. «Не преступники здесь сидят, а несчастные», - делает он вывод 26. Лагерь представляется герою отражением страны: «Удивительно (здесь нет иного слова), как наш лагерь представляет собой страну в миниатюре. Всё грубее, обнажённее, конечно, многое смещено и чуть иначе. Но модель! Образ. Карикатура... Нет не зря матрёшка изобретена именно в России: удивительно похож наш лагерь на свой величественный прообраз» 27.
20 Губерман И.М. Пожилые записки. Прогулки вокруг барака. М. : Эксмо, 2003. С. 364-365.
21 Там же. С. 368.
22 Там же. С. 387.
23 Там же. С. 381.
24 Там же. С. 530-531.
25 Там же. С. 370, 408, 595.
26 Там же. С. 407.
27 Там же. С. 414-415.
Встречаем здесь и антитезу «зеки - начальство», снижение образов «вертухаев»: «В наш штрафной изолятор ничего не стоило попасть, до пятнадцати суток срок давался: за расстегнутую пуговицу на одежде, за небритость и нестриженность, за водку или карты, за найденные утаённые деньги, за коллективную драку, по доносу. Даже и такой был параграф: «За угрожающий взгляд в сторону офицера, проходящего по плацу». Лично я трое суток просидел, не зная, за что торчу, и меня даже вытащить пытался один начальник, только никто моей причины не знал. Но вернулся с охоты наш заместитель по режиму капитан Овчинников, сразу дернули меня к нему наверх, и он сказал с похмельной угрюмостью:
- Почему ты, сукин сын, такие письма своей теще пишешь, что я их понять не могу?» 28.
В диалоге с автором «кум», неглупый молодой старший лейтенант Данченко, заявляет: «.почти все наши офицеры. скоты в чистом виде» 29.
В «Архипелаге ГУЛАГ» в отличие от тех очерковых циклов, где герой и автор неразрывно слиты, образ автора раздваивается. С одной стороны, это капитан Солженицын, арестованный в конце войны и проходящий по кругам гулаговского ада, с другой - писатель, историк, публицист Солженицын, рассказывающий об этом, комментирующий воспоминания других героев, оценивающий с позиций жизненного опыта факты из истории Архипелага, из истории нашей страны, из собственной биографии и личного духовного опыта.
И.М. Губерман, создававший свои записки после знакомства и под влиянием «Архипелага» идет еще дальше, он предстает перед читателем в качестве трех персонажей - Деляги, Писателя, Бездельника, каждый из которых наделен автобиографическими чертами, причем все они выступают собеседниками рассказчика во время его «прогулок вокруг барака». Перед окончанием срока и освобождением «.растаяли в холодном воздухе, исчезли сразу же мои верные лагерные собеседники. И Деляга, и Писатель, и Бездельник. Потому что не было их, потому что сам себе вспоминал я всяческие истории, одиноко или в компании гуляя вокруг барака, потому что именно так именовал бы я себя в трех жизнях, тех трех руслах, по которым текла уже много лет моя троящаяся судьба. И тюрьма с лагерем, этот бесценный опыт, не даваемый больше ничем на свете, тоже воспримется мной, я знаю, неоднозначно, а через сознание этих трех» 30.
Многие слова, входящие в «блатную музыку» - «феню», Губерман, попавший в лагерь после знакомства с лагерной прозой Солженицына, уже и не объясняет читателю (к примеру, «придурок»), но зато дополняет тюремный словарь своими наблюдениями: «Можно было, например, «подкричать на решку» - перекликнуться со знакомым через решетку» 31; «А на третий день с утра его вызвали (по фене - дернули) из камеры, чтобы везти в суд» 32;
28 Губерман И.М. Пожилые записки. Прогулки вокруг барака. С. 540.
29 Там же . С. 594.
30 Там же. С. 604-605.
31 Там же. С. 375.
32 Там же. С. 379.
«.тяжелой железной миской (шленками называются они на фене) ударил его наотмашь по голове» 33; «.наступил он - нечаянно, разумеется, - на край подушки своего же приятеля (кента, по-тюремному) 34; «Отогревшись, только что разошлась бригада, а я остался - с понтом, чтобы караулить инструмент. (Понт - это любая показуха. Понтуются, создавая видимость работы, усердия, прилежания, благоразумия, с понтом все мы твердо стояли на пути исправления и перековки.)» 35; «Кивалами называются всюду народные заседатели - очень точное отыскалось слово для бессмысленных и бесправных этих двух лиц, представителей якобы общественности (вот уж понт!), могущих на заседании суда разве что кивать головой, когда судья ради соблюдения формы вопрошает их, во всем ли они с ним согласны» 36.
Губерман приводит и анализирует примечательный факт, отражающий процесс изменения лексического значения жаргонного слова, вызванный необходимостью выразить психологическое состояние, для которого нет аналогов на воле: «Так вот гонки - понятие, ничего не имеющее общего со спортивным смыслом этого слова. И нет общего у него со словом «гнать» (тоже из уголовной фени), означающим, что человек что-то утверждает - гонит. Но бывает, очень часто здесь бывает - ясно видишь, как тускнеет и уходит человек в себя. От общения уклоняется, не поддерживает разговор, нескрываемо стремится побыть в одиночку с самим собой. Что-то думает человек тяжело и упорно, что-то переживает, осмысливает, мучается, не находит себе места, тоскует. Сторонится всех, бродит сумрачный или лежит, отключенно глядя в пространство, но вокруг ничего не видит, вроде и не слышит тоже. Гонки. Это после свидания с родными почти у всех бывает, это вдруг из-за каких-то воспоминаний, это мысли могут быть пустячные, но неотвязные. Гонки» (курсив мой. - А.С.) 37.
«Многим новым словам обучился я уже на зоне. Часть из них теперь останется со мной. Например, прекрасное здесь бытует слово - тащиться. Но не в смысле изнуренного медленного движения, а как понятие удовольствия, блаженства, отдыха и покоя. Тащатся от водки и чая, от каликов и колес (таблеток), тащатся от тепла и солнца (балды), просто растянувшись блаженно и на полчаса забыв обо всем - тащатся» 38.
Литературные реминисценции, характерные для каторжной и лагерной прозы, у Губермана встречаются нечасто: подлинные истории преступлений и наказаний, «лагерные байки» оказываются более интересны, хотя есть и упоминание и Достоевского, и Солженицына, и бравого солдата Швейка (в том случае, когда автор счел необходимым в разговоре с начальником прикинуться полным идиотом).
33 Губерман И.М. Пожилые записки. Прогулки вокруг барака. С. 430.
34 Там же. С. 440.
35 Там же. С. 442.
36 Там же. С. 454.
37 Там же. С. 392.
38 Там же. С. 441.
Следование традиции в «лагерной прозе», хотя и является в определенном смысле доминантой, проявляется и в полемике, в том числе и с Солженицыным. Так, Эдуард Лимонов («По тюрьмам») сознательно и демонстративно прокламирует отказ от изображения «пути», делает попытку освободиться от ряда элементов, присутствующих в книгах предшественников: «Тюрьма - это империя крупного плана. Тут все близко и вынужденно преувеличено. Поскольку в тюрьме нет пространства, тюрьма лишена пейзажа, ландшафта и горизонта» 39. Однако позже читаем: «И тюрьма, как большой пароход о четырех палубах, плыла в Вечность» 40.
Присутствует и сравнение тюрьмы с адом: «Но в тюрьме все равны -и разбойник, и мытарь, и святой, - все мы корчимся на наших крестах, на нашей Голгофе. И горцы, и русские мальчики. На преступление уходит мгновение, если оно необдуманное, и несколько дней, ну недель в жизни, если оно приготовлялось. А в мрачных чистилищах тюрем люди живут годами, а впереди ещё дисциплинарный ад зон...» 41.
Возвращаясь со «свиданки» с гражданской женой, приехавшей к нему в Саратовскую тюрьму, автор видит, как «штук шесть шнырей перебирали кучу толстой моркови с ботвой, вываленной из рядом стоящего со вздыбленным ящиком самосвала. Еще пара шнырей ворочала вилами в ванной, сидящей ножками в траве, там в воде они мыли морковь». Ему вспомнилось собственное, сочиненное еще в 1968 году стихотворение, которое он истолковывал как зарисовку Дантова ада:
Морковь заброшена, багром ее мешают,
И куча кровяных больших костей,
И вот сигналом крика собирают На пароходе несколько гостей И раздают им кружки с черным соком,
Дымящеюся жижею такой.
А пароход скользит по речке боком,
А берег дуновенный и пустой.
Теперь же он сцену из ада увидел в тюремном дворе: «Морковь мешали не багром, но вилами, вилы - атрибут Ада. Двор был дуновенный и пустой. Шныри не в счет, черные, они сливались с природой. Небо было дикое, осеннее, чувственное. И тюрьма, как большой пароход о четырех палубах, плыла в Вечность» 42.
Коллективный портрет заключенных также обрисован в инфернальном духе: «На тыквах и щетинистых яйцах голов в зэках прорезаны рваные отверстия глаз. Они мохнаты и, как пруды - камышом, обросли ресницами и бровями.
39 Лимонов Э. По тюрьмам. М. : Ад Маргинем, 2004. С. 6-7.
40 Там же. С. 137.
41 Там же. С. 71.
42 Там же. С. 136-137.
Это мутные, склизкие пруды и дохлый камыш. Отверстия глаз окружены ущельями морщин на лбу и рытвинами морщин под глазами. Нос с пещерами ноздрей, мокрая дыра рта, корешки зубов или молодых и свежих, или гнилых пополам с золотыми. И далее пошли серые ущелья морщин подбородка. Таким зэковское личико предстает таракану, ползающему по нему во сне, но можно увидеть его и такому специальному зэку, как я» 43.
И в то же время, рисуя в подобном духе различные типы «сидельцев», (уголовники, бытовики, диссиденты, невинно осужденные), Лимонов возвышает их, в некоторой степени сближая с собой - революционером, вождем: «.зэки такие же простые люди, как и обыватель. Они лишь смелее. Они дерзкие, «пассионарные», как сказал бы Лев Г умилев, а обыватель - мямля, тюха, тюлень» 44 Революционеры же у него - высший разряд преступников и вообще людей, заслуживающий особого отношения, вплоть до оправдания.
Характеризуя преступный мир в целом, Лимонов сопоставляет его структуру с советской партийной иерархией: «Старый воровской мир спешно уходит. Он возник в двадцатые годы ХХ века (на развалинах воровского мира царских времен) как реакция на строго, просто и определенно устроенный советский социум. Воровской мир являлся зеркальным, но перевернутым отражением советского социума. Потому и возможна была кастовость, определенность воровской иерархии, поскольку строго кастовым и определенным был Большой Советский Мир. Аристократия партии, партия, интеллигенция, рабочие и крестьяне (мужики) и изгои-преступники. Соответственно, и уголовный мир иерархически делился на: воров в законе (аристократия партии, ее ЦК и секретари обкомов и горкомов - «положенцы»), простых воров, составляющих блатной мир (партия), мужиков (рабочие и крестьяне в тюрьме) и неприкасаемых (суки, козлы, опущенные) - своего рода преступники преступного мира» 45.
В художественном исследовании Солженицына быто- и нравоописательный элемент естественным образом сочетается с анализом политических, философских, нравственных проблем. В главе «Голубые канты» автор пытается понять психологию «ночных катов, терзающих нас», и делает вывод об отсутствии у них высших духовных интересов: «Они по службе не имеют потребности быть людьми образованными, широкой культуры и взглядов -и они не таковы. Они по службе не имеют потребности мыслить логически -и они не таковы... владели ими и направляли их сильнейшие (кроме голода и пола) инстинкты нижней сферы: инстинкт власти и инстинкт наживы. (Особенно - власти. В наши десятилетия она оказалась важнее денег)» 46. У Лимонова привычная для лагерной прозы антитеза «зэки - начальство» порождает запредельное снижение образов служителей закона, эпатажную критику власти без попытки анализа: «soldaten», «свиноподобные» 47, «ржано-
43 Лимонов Э. По тюрьмам. С. 7.
44 Там же. С. 255.
45 Там же. С. 265.
46 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 1. С. 149.
47 Лимонов Э. По тюрьмам. С. 20.
усый хряк», свиносолдаты, олухи-менты 48, «прокурор Вербин, похожий на поставленную на попа двуручную пилу» 49.
Лидер национал-большевиков уголовникам противопоставляет революционеров, прежде всего самого себя; авторская рефлексия направлена на поэтизацию и романтизацию тюремного сидения и той драматической обстановки, в которой страдает «вождь».
В тюремной камере Лимонов ведет диалог с мировой литературой, вспоминает аббата Фариа 50, Тараса Бульбу 51, Жюстину из книги де Сада 52, но наиболее примечательным выглядит рефрен, проходящий через всю книгу, характеризующий взаимоотношения главного автобиографического героя с «народом», населяющим Саратовскую тюрьму: я - «брат их, мужичок в пугачевском тулупчике» 53. «Пугачевский тулупчик», видимо, призван иллюстрировать уровень политических претензий лидера партии национал-большевиков.
Более подробные и обстоятельные размышления о литературе, писателях, деятелях культуры Лимонов включил в написанную им в тюрьме книгу «Священные монстры». В ней он старательно принижает А. Пушкина («поэт для календарей»), М. Булгакова («льстит обывателю»), Дж. Оруэлла («ренегат»), В. Маяковского («позёр»), возвышает Ж. Жене и Ш. Бодлера, выражает сочувствие О. Уайльду, Э. Пресли и печально знаменитому убийце Ч. Мэнсону, делает сомнительные комплименты Л. Гумилёву («мистический фашист»), А. Блоку, Л. Толстому («писатель для хрестоматий»), восхищается Н. Гоголем -на уровне девятиклассника после изучения «Мёртвых душ» под руководством хорошей учительницы. Многие размышления автора о мировой культуре порождены именно тюрьмой, примечателен в этом смысле выбор героев (Ф. Достоевский, де Сад, В. Ленин, А. Гитлер, С. Милошевич, Че Гевара,
О. Уайльд), внимание к «составу преступления» в их биографиях (Савинков, По, Мисима, Селин, Пазолини, Эдит Пиаф, Юлиус Эвола), приветствуются деяния и помыслы (иногда - вымышленные автором), которые направлены на разрушение устойчивого миропорядка, морали, художественных канонов.
В целом лагерная проза «после «Архипелага» тяготеет к эпичности, претендует на раскрытие описываемого мира во всей совокупности его бытийных элементов, в развитии (хотя в последнем случае можно говорить и об «антидинамике», ибо ад не может эволюционировать по определению). Исследуется своеобразная философия каторги в соотношении с религиозным мировоззрением и официальной идеологией. Авторы стремятся запечатлеть реальных людей, встреченных ими на «крутых маршрутах», воссоздать типичные характеры «сажавших» и «сидевших». Индивидуальные и коллек-
48 Лимонов Э. По тюрьмам. С. 22-23.
49 Там же. С. 143.
50 Там же. С. 15.
51 Там же. С. 136.
52 Там же. С. 167.
53 Там же. С. 8, 15, 21, 29, 40.
тивные портреты свидетельствуют о стремлении авторов воплотить черты национального характера. Описывая жизнь «отверженных» ХХ века, писатели-документалисты остаются верными реалистическим принципам обрисовки тяжелой, кошмарной действительности, отдавая при этом некоторую дань и натурализму, в том смысле, что натурализм правдоподобно воспроизводит действительность, изучает человека во взаимодействии со средой, однако человек рисуется как существо биологическое, подчиненное внешним обстоятельствам. Как писала еще в XIX веке М.К. Цебрикова, «человека заставили пресмыкаться по земле, заковали в мир грубых тактов, отняли у него беспредельное, и он стал жалким ограниченным существом, неспособным видеть далее минуты и того уголка, в котором он пресмыкается» 54.
Во многих эпизодах, в самой структуре этих книг, в целом складывающихся в художественно-документальную эпопею о народных страданьях, встречаются присутствующие в «Архипелаге ГУЛАГ» категории Пути, Испытания, Судьбы, звучит мотив стойкости и силы человека в нечеловеческих условиях, вера в идеалы гуманизма. Нельзя не отметить во многом принципиально иную проблематику современной «лагерной» прозы, в том числе и вершины ее - «Архипелага ГУЛАГ», и ее последователей, по сравнению с произведениями XIX - начала XX века о тюрьмах, каторге и ссылке. Опыт трагической истории России позволяет авторам выдвинуть на первый план проблему власти, совершающей преступления против своего народа. Отсутствует в связи с этим и проблема исправления, ибо наказание героев - это, как правило, наказание без преступления.
Основанные на личном опыте, произведения «лагерной» прозы отличаются большим лиризмом и философичностью. Внутренний монолог автора-рассказчика встречается здесь гораздо чаще, авторская позиция - и гражданская, и эстетическая - отличается большей определенностью. Важной чертой рассмотренных нами произведений следует признать стремление к эпичности: авторы рассматривают скитания и страдания героев на историческом фоне, насыщают тексты множеством подробностей из истории, политики, географии, населяют книги множеством невыдуманных героев со схожими судьбами, при этом судьба отдельного персонажа, как и в «Архипелаге ГУЛАГ» А.И. Солженицына, рассматривается в контексте «судьбы народной».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Волков, О.В. Погружение во тьму: из пережитого [Текст]. - М. : Советская Россия, 1992.
2. Воспоминания о ГУЛАГЕ и их авторы [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www. sakharov-center.ru/ а8£:^аиШ.
3. Гинзбург, Е.С. Крутой маршрут: хроника времен культа личности [Текст]. - М. : Книга, 1991.
4. Губерман, И.М. Пожилые записки. Прогулки вокруг барака [Текст]. - М. : Эксмо, 2003.
54 Цебрикова М.К. Беллетристы-фотографы // Отечественные записки. 1873. № 11. С. 4.
5. Довлатов, С.Д. Зона [Текст] // Собр. соч. : в 3 т. - СПб. : Лимбус Пресс, 1994. - Т. 1.
6. Жигулин, А.В. Черные камни [Текст] : автобиографическая повесть. - М. : Московский рабочий, 1989.
7. Заболоцкий, Н.А. История моего заключения [Текст] // Серебряный век : мемуары : сб. / сост. Т. Дубинская-Джалилова. - М. : Известия, 1990. - 672 с. - С. 659-671.
8. Ларина-Бухарина, А.М. Незабываемое [Текст]. - М. : Вагриус, 2003.
9. Лимонов, Э. По тюрьмам [Текст]. - М. : Ад Маргинем, 2004.
10. Лимонов, Э. Священные монстры [Текст]. - М. : Ад Маргинем, 2004.
11. Михайлик, Е. Не отражается и не отбрасывает тени: «закрытое» общество и лагерная литература // Новое литературное обозрение. - 2009. - № 100.
12. Разгон, Л.Э. Непридуманное [Текст] : повесть в рассказах. - Ставрополь, 1989.
13. Ранчин, А.М. «Архипелаг ГУЛаг» как художественный текст: некоторые наблюдения [Электронный ресурс] // СЛОВО : православный образовательный портал. - Режим доступа : http://www.portal-slovo.ru/philology/40042.php.
14. Сараскина, Л.И. Александр Солженицын [Текст]. - М. : Молодая гвардия, 2009.
15. Сафронов, А.В. «Правда без прикрас» в жанре «путешествий» в художественной документалистике «из жизни отверженных» [Текст] // Вестник Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина. - 2007. - № 2/15.
16. Сафронов, А.В. «Сибирь и каторга» С.В. Максимова и современная «лагерная» проза [Текст] // Вестник Рязанского государственного педагогического университета. - 1997. - № 1/5.
17. Сафронов, А.В. Виноватые, отверженные, несчастные: проблемы преступления и наказания в русской художественной документалистике конца Х1Х - начала ХХ века [Текст] : моногр. - Рязань : Изд-во РГУ имени С.А. Есенина, 2001.
18. Сафронов, А.В. Комическое в книге о народной трагедии (пародийная глава в «Архипелаге ГУЛАГ» А. Солженицина) [Текст] // Вестник Рязанского государственного университета. - 2012. - № 1/34. - С. 120-126.
19. Синявский, А. Голос из хора [Текст] // Собр. соч. : в 2 т. - Т. 1. - С. 437-669.
20. Солженицын, А.И. Архипелаг ГУЛАГ [Текст] : в 3 т. - М. : Книга, 1990.
21. Сохряков, Ю. Нравственные уроки «лагерной прозы» [Текст] // Москва. - 1993. - № 1.
22. Сухих, И. Эта тема пришла... (лагерная тема в современной литературе) [Текст] // Звезда. - 1989. - № 3.
23. Тимофеев, Л. Поэтика лагерной прозы [Текст] // Октябрь. - 1991. - № 3.
24. Цебрикова, М.К. Беллетристы-фотографы [Текст] // Отечественные записки. -1873. - № 11. - С. 4.
25. Шаламов, В.Т. Колымские рассказы [Текст] // Собр. соч. : в 4 т. -М. : Художественная литература, 1998.
26. Шевченко, Д. Ю. «Прошу меня расстрелять.» [Текст] : рассказы и очерки. - М. : Грааль, 1998. - С. 99-159.
A.V. Safronov
AFTER THE «ARCHIPELAGO»
(PRISON CAMP LITERATURE OF THE 20th CENTURY)
The article centers on the development of A.I. Solzhenitsyn’s literary traditions in prison camp literature of the 20th century. The analysis of I. Guberman’s, D. Shevchenko’s, and
E. Limonov’s works shows the peculiarities of the new genre of prison literature. The author analyzes the traditions of depicting daily life, of sketching characters’ portraits, of creating their speech characterization. The author analyzes the peculiarities of prison camp literature as literature devoted to the tragic period in modern Russian history. The author analyzes literary devices used by different writers for creating the grotesque image of the Archipelago and its «natives».
prison camp literature, GILAG, travel literature, Solzhenitsyn A.I., Limonov E., Guberman I., Shevchenko D., 20th century, Russia.
