CC BY
116
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2018. № 2
Ингрид Ширле,
научный сотрудник кафедры истории и страноведения Восточной Европы Университета имени Эберхарда Карла в Тюбингене (Германия), e-mail: ingrid. schierle@uni-tuebingen.de
ПОНЯТИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО В РОССИИ XVIII в.1
В статье развитие понятия «политического» исследуется на этапе формирования современного русского литературного языка. Источниковой базой для семантического анализа служат словари, переводы, правительственные тексты и публицистические сочинения, в которых рассматривается категория политического. На протяжении XVIII в. происходили распространение и дифференциация политической лексики. Помимо традиционного выражения «государственные дела» вошло в оборот заимствованное слово «политика» и производные от него. Стали известны в России аристотелевская и макиа-веллиевская семантики. Их освоение маркировало переориентацию элитного дискурса на западные категории мышления и принадлежность России к европейским нациям. В статье показано, какие конкретные смысловые взаимосвязи создавались в ходе этого трансфера и с помощью каких лексических средств описывалась на русском языке понятийная область политического.
Ключевые слова: историческая семантика, история понятий, политика, понятие политического, перевод, культурный трансфер, словари.
Ingrid Schierle,
Lecturer, Institute for Eastern European history and regional studies, Eberhard Karls University Tuebingen (Germany), e-mail: ingrid.schierle@ uni-tuebingen.de
THE SEMANTICS OF THE POLITICAL IN THE 18th-CENTURY RUSSIA
This article examines the development of the Russian concept of politics during the period in which the modern Russian literary language was emerging. The semantic analysis is based on dictionary entries, translations, government publications
1 Пер. с нем.: Schierle I. Semantiken des Politischen im Russland des 18. Jahrhunderts // "Politik". Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit / Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007. S. 226-247. Перевод осуществлен при финансовой поддержке Германского исторического института в Москве. За критические замечания и ценные рекомендации благодарю К. Геству, Я. Панагиотидиса, Я. Плампера, А. Реннера, К. Шарфа, В. Шперлинга и В. Штайнметца.
and journalistic writings that dealt with the topic of the political. Russia's political vocabulary expanded and became more differentiated over the course of the 18th century. The traditional term "state matters" (gosudarstvennye dela) was supplemented by the foreign term "politika" and its derivatives, and Aristotelian and Machiavellian semantics of politics entered into Russian discourse. This adoption signalled the orientation of elite discourses towards Western categories of thought and Russia's membership among the nations of Europe. This article presents the specific semantic contexts that were created through this transfer and the lexical means that were used in Russian to talk about the domain of politics.
Key words: Historical semantics, history of concepts, concept of politics, translation, cultural transfer, dictionaries.
В Московском государстве политические вопросы рассматривались как «дело государево и земское»2. В конце XVII в. было импортировано новое слово — «политика» с его лексико-семантическим полем: так Россия вошла в круг европейских «благоуправляемых наций» (policierte Nationen)3. Античное учение о формах правления стало применяться к российскому самодержавию, которое постулировало свою принадлежность к числу европейских монархий и начало европеизировать свой язык самоописания. Трансфер знаний с Запада в Россию потребовал выработки новых терминов.
Со времени правления Петра I «изменившаяся Россия»4 создавала новые формы коммуникации и новый язык для формирующейся публичной сферы. По мере того как строилось и разрасталось абсолютистское государство, расширялись и дифференцировались сферы, регламентируемые властями. В силу энергичной деятельности правительства коммуникация между правителями и подданными становилась все более интенсивной. Важность языка как политиче-
2 См.: Кром М. «Дело государево и земское»: Понятие общего блага в политическом дискурсе России XVI в. // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): Сборник статей памяти академика Л.В. Черепнина. М.: Наука, 2010. С. 581-585.
3 Заимствованное слово политика в русском языке зафиксировано с конца XVII в., а образованное от него прилагательное политический — с начала XVIII в. К наиболее раннему периоду — середине XVII в. — восходят первые примеры употребления слова политичный, которое в «западнорусском» ареале появилось как заимствование из польского языка. См.: Otten F. Untersuchungen zu den Fremd-und Lehnwörtern bei Peter dem Grossen. Köln; Wien: Böhlau, 1985. S. 459, A. 1497. Один случай употребления формы «политицкий» встречается в XVII в. (Kaiser F. Der europäische Anteil an der russischen Rechtsterminologie der petrinischen Zeit // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1965. Bd. 10. S. 86; Müller K. Soziale Termini der griechischen Antike in ihrem Weiterleben in der russischen Sprache // Das Fortleben altgriechischer sozialer Typenbegriffe in den Sprachen der Welt / Hg. E.Ch. Welskopf. Berlin: Akademieverlag, 1982. S. 437.
4 [WeberF. Ch.] Das veränderte Rußland... Neu verbesserte Auflage. T. 1. Franckfurt; Leipzig: Förster, 1738.
ского инструмента возрастала, о чем свидетельствуют усилия правителей, направленные на культивирование русской лексики. XVIII в. стал периодом формирования современного русского общественно-политического языка. Менялись значения и сферы применения традиционных понятий, а также — в контексте процессов рецепции и новых практик — получали распространение новые термины5.
Политическая коммуникация в Российской империи концентрировалась вокруг разных слов и понятий. К числу таковых относились «общее благо» и связанные с ним различные формулы и референтные значения, а также прилагательные «государственный», «политический» и «гражданский». Учитывая тот факт, что на сегодня все еще отсутствуют систематические исследования по семантике понятия «политический», анализ в настоящей статье будет сосредоточен на новом для XVIII в. лексико-семантическом поле понятия «политика». В центре внимания будут стоять процессы трансфера и адаптации, применительно к которым будут предложены ответы на следующие вопросы: в каких областях применялась эта новая лексика? Как переносились лексико-семантические поля из произведений западноевропейской литературы в русский язык? Насколько изменялись при этом значения и способы использования русских понятий?
С целью описания трансфера понятий из одного языка в другой на нормативном уровне в первой части статьи анализируются двуязычные и толковые словари. С начала XVIII в., по мере развития отношений между Российской империей как новой великой европейской державой и Западом, возрастала потребность в средствах переноса знаний, таких как толковые и многоязычные словари. Первые лексикографические работы часто представляли собой переводы. Так, например, Латинско-немецкий и немецко-латинский словарь Вейсмана для петербургского издания 1731 г. был дополнен русской версией6. Толковые словари иногда переводили целиком — например, Словарь Французской академии 1786 г.7 В роли заказчика выступила Академия наук. Отдельные многоязычные словари публиковались также в образовательных учреждениях. Спрос,
5 Schierle I. Zur politisch-sozialen Begriffssprache der Regierung Katharinas II. Gesellschaft und Gesellschaften: "obscestvo" // Katharina II., Russland und Europa. Beiträge zur internationalen Forschung / Hg. C. Scharf. Mainz: Philipp von Zabern, 2001. S. 275-306.
6 [Weissmann E.] Teutsch-Lateinisch-und Russisches Lexicon, samt denen Anfangs-Gründen der Rußischen Sprache... St. Petersburg: Kayserliche Akademie der Wissenschaften, 1731. (Reprint München: Kubon & Sagner, 1982).
7 Dictionnaire complet François et Russe, composé sur la dernière édition de celui de l'Académie Française, par une société de gens de lettres: 2 tomes. St. Petersbourg: L'Imprimerie Impériale, 1786.
по-видимому, значительно превышал предложение. О популярности такого рода справочной литературы говорят многочисленные переиздания толковых словарей и жалобы на то, что они слишком быстро распродаются8.
В следующей части статьи на основе правительственных текстов и произведений разных авторов рассматриваются в хронологическом порядке важнейшие сферы применения политических понятий. Императорские манифесты и указы в XVIII в. относились к числу текстов, издававшихся самыми большими тиражами9. Западноевропейская литература и законы служили источниками вдохновения для авторов правительственных объявлений. Глоссарии иностранных слов, прилагавшиеся к императорским указам, и объяснения слов в текстах свидетельствуют о процессах адаптации и разработки новой лексики10. Представляемая здесь подборка текстов различных авторов демонстрирует примеры из разных сегментов публичной сферы, формировавшихся в XVIII в. Исследуемые тексты отражают спектр жанров от проповедей, трактатов до первых учебников юриспруденции и журнальных статей.
Лексико-семантическое поле слова «политика» в XVIII в.:
толковые и многоязычные словари
В качестве перевода для латинского politicus сначала стало использоваться слово «гражданский», которым переводилось и латинское civilis11. Это соответствовало словоупотреблению латинских оригиналов: в них, в соответствии с традиционной концепцией societas civilis, разницы между politicus и civilis не делалось. Слово «гражданский» осталось в употреблении как один из возможных переводов для politicus и обозначало отграничение «светского» от «духовного» и «штатского» от «военного». Только в ходе рецепции Монтескье, начавшейся в середине XVIII в., и в связи с концепцией двойного общественного договора понятия «гражданский» (bürger-
8 См., например, предисловие: [Гейм И.] Новый российско-французско-немецкий словарь, сочиненный по словарю Российской Академии... Т. 1. M.: Унив. тип., 1799.
9 См.: Marker G. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700-1800. Princeton: Princeton University Press, 1985. P. 197-198.
10 См., например, «Толкования иностранных речей» в Генеральном регламенте (Полное собрание законов Российской Империи (Далее — ПСЗ). Т. 6. СПб.: Тип.
II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 160. № 3534).
11 В «Лексиконе треязычном» Поликарпова 1704 г. для русского слова гражданский (в статье «Гражданин») даны значения civilis и politicus. См.: Поликарпов Ф.П. Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллино-греческих и латинских сокровище (М., 1704) / Nachdruck und Einleitung von H. Keipert. München: Kubon & Sagner, 1988. S. 171.
lich, zivil) и «политический» стали противопоставляться друг другу. В языковые словари, которых становилось все больше по мере того как начиная с середины XVIII в. стала расширяться сеть учебных заведений, прилагательные «политический» и «политичный» впервые были включены в 1731 г. — в «Немецко-латинский и русский лексикон» Вейсмана. В качестве перевода для немецкого слова politisch в этом словаре были приведены два варианта: во-первых, «гражданский» и «политический», во-вторых — неологизм «политичный» с синонимами gelernt/zivilisiert (ученый/цивилизованный) и verschlagen (хитрый, коварный)12.
Словом «политичный» в значении «культурный, благовоспитанный» в русском языке был передан один из аспектов понятия Policey, связанный с французским словом politesse (политес, изысканность манер)13. Сферы применения параллельно существовавших слов «политичный» и «политический» в XVIII в. еще не были четко отделены друг от друга: слово «политический» тоже могло употребляться в значении «культурный, благовоспитанный»14. Как прилагательное, образованное от существительного «политика» в значении «государственное искусство», слово «политический» появилось в словарях лишь в последней трети XVIII в.15 В тот же период употребление слова «политичный» стало ограничиваться сферой, касавшейся обхождения при дворе и в обществе.
Существительное «политика» ввел в оборот русский словарь Целлариуса под рубрикой «Прибавление чужестранных в российском языке принятых слов». На немецкий это слово в нем было переведено как «государственная мудрость» (Staatsklugheit). Политик определялся как «государственный деятель» (Staatsmann)16. «Полный
12 «Policey, politia, policija. Politisch, politicus, гражданский, политический, политичный, обученный, лицемерный» ([Weissmann]. Teutsch-Lateinisch-und Russisches Lexicon. Bd. 2. S. 474).
13 Для соответствующего немецкого варианта применяется выражение «эстетическое понятие полиции» (Maier H. Die ältere deutsche Staats- und Verwaltungslehre. 2. Auflage. München: Beck, 1986. S. 102-103).
14 Петрова З.М. Прилагательные на -ический в Словаре Академии Российской и в Словаре русского языка XVIII в. // Словари и словарное дело в России XVIII в. Л.: Наука, 1980. C. 155. См. также: [Гельтергоф Ф.] Российский лексикон по алфавиту, с немецким и латинским переводом. Ч. 2. М.: Имп. Моск. ун-т, 1778. С. 601. Здесь слово политический отсутствует, а имеется только политичный, переведенное как «политический, вежливый, politicus, civilis».
15 «Политический — относящийся к государственному искусству, politisch, politique» ([Нордстет И.] Российский, с немецким и французским переводами словарь. Т. 1. СПб.: Тип. И.К. Шнора, 1780. С. 590).
16 [Гельтергоф Ф.]. Российской Целлариус, или Этимологический российской лексикон. М.: Имп. Моск. ун-т, 1771. С. 627. Для русского политичный в этом словаре дается в качестве немецкого эквивалента слово höflich, т.е. вежливый.
французский и русский словарь» 1786 г. тоже определял politique как науку, относящуюся к власти: «Политика, наука управлять государством»17. Глоссарии же иностранных слов для повседневного использования давали только одно объяснение слова «политика» — человеческое благоразумие и вежливость18. Словарь Академии Российской (1789-1794) — первый нормативный толковый словарь русского языка — давал оба значения: и искусство управления, и благовоспитанное, вежливое обхождение. Основное значение слова «политика» определялось как знание «разполагать в жизни дела свои так, чтобы произошла из них истинная польза»19. Для понятия «политик» в Словаре Академии 1793 г. тоже было дано два значения: одно — связанное с властью («искусный в государственных делах»), другое — социальное («знающий обхождение с людьми»)20. Прилагательное «политический» определялось в словаре в рамках искусства управления на уровне «государственных дел»21. В то время как слово «политический» поднялось в государственную сферу, заимствованное из польского «политичный» стало приобретать все
более негативные коннотации — хитрый, стремящийся «скрывать
22
свои намерения, мысли»22.
Для франко-русских словарей тоже было характерно приравнивание «политического» к «государственному». В качестве перевода для французского слова politique Полный французский и русский словарь 1786 г. наряду с заимствованным словом «политический» предлагал русские замены — «государственный», «гражданский»
" 23
и «гражданственный»23.
Первая подробная статья о понятии «политика» появилась в 1806 г. в трехтомном «Новом Словотолкователе», регистрировавшем слова, заимствованные из западноевропейских языков24. Издавал его Николай Яновский, писатель и чиновник почтового ведомства. Работе над этим первым русским энциклопедическим словарем иностранных слов он посвятил 30 лет. Издание было распродано
17 См.: Politique // Dictionnaire complet François et Russe. T. 2. P. 293.
18 «Политика: светское обхождение, учтивость» (И то и сио. СПб.: Имп. Академ. наук, 1769. С. 3). «Политика: благоведение, народоводство, хитрость» (Письмовник, содержащий в себе науку российского языка... 5-е изд. СПб., 1793. Т. 1. С. 258).
19 Словарь Академии Российской. Т. 4. СПб.: Имп. Академ. наук, 1793. Стб. 965.
20 Там же.
21 «Политический: относительно к правлению государством, к государственным делам» (Там же).
22 Там же.
23 Dictionnaire complet François et Russe. T. 2. P. 292.
24 [Яновский Н.М.] Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту, содержащий в российском языке встречающиеся иностранные речения. Т. 3. СПб.: Имп. Акад. наук, 1806. Стб. 377-381.
мгновенно. До самой своей смерти в 1826 г. Яновский продолжал работу над расширенной версией словаря25.
Словарная статья «Политика» начинается с указания на то, что это слово заимствовано из греческого языка, а его основное значение в ней определяется так: «Познание гражданских или общественных дел». Актуальные поля употребления этого слова, согласно описанию Яновского, в русском и в других языках одинаковы. Таким образом автор словаря постулировал принадлежность России к числу европейских наций и их понятийному миру26. Указывая на учения «древних философов» — Платона и Аристотеля, Яновский объяснял различные «правила, которые тогда и названы политическими», для трех форм правления27.
Яновский в этой словарной статье констатировал, что у понятия «политика» есть три различных значения: одно относится к науке, другое к практике властвования, а третье — к отношениям в обществе. Во-первых, «политика» включает в себя философские сочинения о «гражданском внутреннем устройстве» и определяет формирование дискурса элит по поводу «общего блага» — дискурса, определяющего в качестве критериев «просвещение» и «разум». Это, как писал Яновский, «законное» или «учебное» значение, в соответствии с которым «политика» рассматривается как часть «нравственной практической философии». Таким образом, «политика» есть учение о гражданских добродетелях, причем сословно дифференцированное — от законодателя и судей до помещиков и их подданных28. Во-вторых, «политика», по Яновскому, представляет собой секретные действия власти, прежде всего в отношениях с другими странами. Яновский здесь говорил о «государственном или национальном» значении понятия «политика»29. Оно относится к государственно-правовым и международно-правовым вопросам и ко «внешнему устройству гражданского общества»30. Соответственно, данная область применения этого слова описывалась как сфера, о которой на практике осведомлена лишь элита того или иного государства или общества31.
Статья Яновского отражает тот факт, что в России помимо аристотелевского и макиавеллиевского значения понятия «политика» были восприняты и его отрицательные коннотации. «Политика»
25 Войнова Л.А. «Новый словотолкователь» Н. Яновского и его источники // Словари и словарное дело в России XVIII в. С. 46-47.
26 [Яновский Н.М.]. Указ. соч. Т. 3. Стб. 377.
27 Там же. Стб. 380.
28 Там же. Стб. 377.
29 Там же. Стб. 378.
30 Там же.
31 Там же.
как владение искусством светского обхождения стала на протяжении XVIII в. получать все более негативную оценку32. Яновский отметил, что это значение типично для употребления слова «в простонародном смысле». В данном контексте «политика» интерпретировалась негативно, поскольку была направлена только на
33
извлечение «выгоды»33.
Для Яновского был характерен критический — с позиций морали — взгляд на такого рода «политику»: он писал, что она может быть врожденным качеством, известным под названием «хитрости или лукавства», и закралась в «правила гражданские» как «необходимое зло»34. Яновский противопоставлял ей крылатые слова Шекспира "Honesty is the best policy" — «честность есть наилучшая политика»35, с помощью которых уже Фридрих II Прусский пытался опровергнуть мнение Макиавелли, что «политика» тождественна «интересам государства»36. «Политика», или «политическая наука», определяется Яновским как «самопроизвольная наука», которая может в зависимости от обстоятельств преобразовать «белое в черное и черное в белое». Многочисленные писатели со времен Платона и Аристотеля, подчеркивал Яновский, все писали, как хотели «или как было приказано»37.
В словаре Яновского имелись отдельные статьи «Политик» и «Политический». Согласно его определению, «политик» — это название «профессора гражданского и всенародного права»38. У этого слова есть еще два других значения: так называют «министра», который искусно действует в области внешней политики на благо своего государства, или вообще любого человека, который стремится к собственной выгоде. Эти значения, отмечал Яновский, имеют отрицательные коннотации39.
Для прилагательного «политический», описывающего действия, у Яновского так же, как и в словаре Академии, прежде всего даны определения «государственный» и «гражданский». Соответственно,
32 См. об этом: Papenheim M. "En ce monde chacun a sa politique": Aspekte einer Begriffsgeschichte von 'politique' in Frankreich vom 16. bis 19. Jahrhundert // "Politik". Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit. S. 206-225.
33 [Яновский Н.М.] Указ. соч. Т. 3. Стб. 379.
34 Там же.
35 Там же. Стб. 381.
36 См.: Зеллин Ф. Политика (Politik) // Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи. В 2-х т. / Пер. с нем. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле. Т. 1. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 464.
37 [Яновский Н.М.] Указ. соч. Т. 3. Стб. 381.
38 Там же. С. 381.
39 Там же. С. 382. Ни в «Новом Словотолкователе», ни в других толковых словарях не приводилось для слова политик зафиксированное уже в конце XVIII в. значение «политический ссыльный». См. об этом: Müller K. Op. cit. S. 437.
«политическим» является то, что относится «к правлению Государством, к Государственным делам»40. Второе значение касалось форм поведения: синонимами слова «политический» Яновский называл слова «хитрый» и «искусный»41.
О «политизованных государствах» и «политической
мудрости»
В Петровскую эпоху использование иностранного слова «политика» и производных от него маркировало возникновение новой точки отсчета в формировании официальной идеологии — пример «других политизованных или [правильно расположенных] Государств»42. Эти образованные по иностранному образцу слова — «политизованный», «политичный» и «политический» — описывали присоединение Российской империи к «цивилизованному» западному миру, в котором государственное управление осуществлялось в соответствии с порядком политии. Многообразие вариантов, существовавших в русском языке, показывает, что передача западноевропейских понятийных полей политики/полиции (Policey) еще не была стандартизирована.
Немецкое слово Policierung означало культуру, цивилизацию и порядок, в отличие от грубого и варварского состояния обществ и людей. Этот аспект немецкого понятия Policey и французскихpolicité и politesse в русском языке сначала передавался словами «политизо-ванный», «политичный» и «политический»43. Разделение государств на «политические» (цивилизованно управляемые) и «варварские» стало общим местом; во второй половине XVIII в. для обозначения «цивилизованных стран», в число которых должна была войти и Россия, стали чаще употребляться слова «просвещенный», «благо-учрежденный», «благоустроенный»44.
«Изменившейся России» нужны были новые термины. Прилагательное «политический» вошло в официальный язык правительства. Так, например, в рамках организационной структуры ведомств, выстроенной по шведскому образцу, была создана «Политическая калегия», занимавшаяся внутренними и внешними делами. Из нее
40 [Яновский Н.М.] Указ. соч. Т. 3. С. 383.
41 Там же. С. 383.
42 [Шафиров П.П.] Разсуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый. [СПб., 1717]. Дедикация. С. 6.
43 Немецкими эквивалентом в то время были слова gesittet, politisirt, policirt. См.: WittramR. Peter I. Czar und Kaiser. Zur Geschichte Peters des Großen in seiner Zeit. Bd. 2. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1964. S. 607.
44 См., например, русский перевод трактата «Institutions politiques», где прилагательное policé переведено как «просвещенный»: Наставления политическия барона Бильфелда. Т. 1. М.: Имп. Моск. ун-т, 1768. Гл. 4. § 2.
потом возникла Коллегия иностранных дел45. После смерти Петра I, в 1726 г., был образован совещательный орган — Верховный тайный совет. Задача этого нового учреждения заключалась в том, чтобы проводить тайные совещания «о политических и о других важных Государственных делах»46. Иностранное слово «политический» маркировало важную сферу государственных дел — секретную, доступную только для небольшой группы сановников. Как и существительное «политика», оно относилось прежде всего к области внешней политики.
Новое лексико-семантическое поле вокруг слова «политика» во время Великой Северной войны (1700-1721) доминировало и в официальных письмах, адресованных иностранным получателям. Оно характеризовало Россию, которую до Петра «в число европейских народов мало причитали»47, как европейскую державу и отделяло ее от нехристианских «варваров». В трактате «Рассуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый, Царь и Повелитель Всероссийский... к начатию войны против короля Карола XII, Шведского 1700 году имел..»48, написанном вице-канцлером Петром Шафировым в 1716 г. вместе с Петром I, учение о «справедливой войне» применялось к России и таким образом с нее снималось обвинение в варварских методах ведения войны49. Вопрос, «с которой воюющей страны та война по правилам Хри-стиянских и политичных народов более ведена»50, Шафиров решал в пользу России. Он оправдывал нападение России на Швецию и обвинял шведскую сторону в том, что она вела военные действия «не по обычаю политичных народов, но со всякою суровостию, не-людскостию и досадительствы»51. Аргументы, апеллировавшие к международному праву, дополнялись в трактате похвальными словами в адрес Петра I, его «премудрости в политических делах»52, а также его реформаторских мероприятий. Великие деяния императора, писал Шафиров, характеризовали его как «лучшего политика»53.
45 Peterson C. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm: Institutet for rattshistorisk forskning, 1979. P. 85-86.
46 ПСЗ. Т. 7. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 568. № 4830 (8 февраля 1726 г.).
47 [Шафиров П.П.] Указ. соч. Дедикация. С. 2.
48 Там же. Титульный лист.
49 Wittram R. Op. cit. Bd. 2. S. 296-298.
50 [Шафиров П.П.] Указ. соч. Титульный лист.
51 Там же. Без пагинации.
52 Там же. С. 2.
53 Там же. С. 4.
Панегирики и проповеди создавали коммуникационное пространство, в котором можно было говорить о правителе и его политике54. Похвальные слова комментировали текущие действия правительства и события, прославляли тезоименитства и дни рождения членов императорской фамилии. С усилением риторического характера проповедей в первые десятилетия XVIII в. началось «слияние публично-политического и публично-религиозного пространства»55.
Выдающейся фигурой в развитии ораторского искусства был архиепископ Феофан Прокопович, советник монарха и автор важных государственных документов и нормативных актов. В трактате «Правда воли монаршей во определении наследника державы своей»56 Феофан Прокопович относил свои рассуждения к области «политической философии»57. Лексико-семантическое поле слов «политика» и «политический» использовалось в проповедях и прочих произведениях архиепископа с различными функциями. Оно описывало новую Россию, которую «политические народы» более не считают «варварской»58. Ссылка на авторитет «политических учителей» и на их учение о государстве и формах правления служила легитимации самодержавия как единственно мыслимого для России строя59. «Политика» описывалась как умение властителя править страной («политическое искусство») — умение, которому можно научиться. Поездки молодого царя Петра за границу — новшество в российской истории — Феофан Прокопович расхваливал как «политики школу»60. Действия, диктуемые искусством правления,
54 См.: Garstka Ch. Das Herrscherlob in Russland. Katharina II., Lenin und Stalin im russischen Gedicht. Ein Beitrag zur Ästhetik und Rhetorik politischer Lyrik. Heidelberg: Winter, 2005. О концепции «пространства политического» см.: Frevert U. Neue Politikgeschichte. Konzepte und Herausforderung // Neue Politikgeschichte. Perspektiven einer historischen Politikforschung / Hg. U. Frevert, H.-G. Haupt. Frankfurt; New York: Campus, 2005. S. 7-26.
55 Lachmann R. Einleitung // [Prokopovic F.]. De arte rhetorica libri X Kijivae / Hg. R. Lachmann. Köln; Wien: Böhlau, 1982. S. LII.
56 В те же годы вышел немецкий перевод этого трактата: Das Recht der Monarchen, in willkühriger Bestellung der Reichs-Folge... Berlin: Haude, 1724.
57 Peter the Great: His Law on the Imperial Succession in Russia, 1722: The Official commentary: Pravda Voli Monarshei vo opredelenii naslednika derzhavy svoei / Ed. A. Lentin. Oxford: Headstart History, 1996. P. 184.
58 «У политических мнимии варвары» (Феофан Прокопович. Слово похвальное в день рождения Благороднейшего Государя Царевича и Великаго Князя Петра Петровича [28 октября 1716 г.] // Феофана Прокоповича архиепископа. слова и речи. Ч. I. СПб.: Тип. Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, 1760. С. 114-115).
59 Там же. С. 104.
60 Феофан Прокопович. Слово в неделю осмую надесять [23 октября 1717 г.], проповеданное в Санктпетербурге в Церкви Живоначальныя Троицы, во время присутствия Его Царского Величества по долгом странствовании возвратившегося // Феофана Прокоповича архиепископа. слова и речи. С. 206, 209.
он называл не «политикой», а «делами», как это было принято в предыдущие столетия61. В этих «делах» проявлялось, по его словам, постоянное радение правителя об общем благе. О высоком политическом искусстве русского монарха свидетельствовали его законодательные меры и проекты62. К подобным делам относилось не только стремление к общему благу, но и сохранение «политических таинств». Для этой тайной сферы политики, на взгляд Феофана Прокоповича, лучше всего подходила такая форма правления, как монархия63.
Светское понятие «политика» со значением «искусство правления» архиепископ перенес и на духовные дела. Расширение сферы деятельности государства в ходе Петровских реформ включало в себя введение «Духовного Регламента»64 для Православной церкви. В этом документе, составленном Феофаном Прокоповичем, говорилось, что в Священном Синоде — вновь созданном коллегиальном органе, ведавшем церковными делами, всякий его член мог «научи-тися духовной политики, и повседневным искуством навыкнути, как бы лучше дом Божий управлять»65.
Официальный дискурс подчеркивал, что искусство правления и тайны власти являются элементами политической сферы. Выражение «политическое искусство» относилось к персоне правителя. Для политики как практики в документах, исходивших от правительства, чаще всего использовалось слово «дела». Рассуждения о «политических правилах» и вопросы о наиболее подходящей для России форме правления приобрели особое значение в ходе споров о престолонаследии в послепетровское время. Анна Иоанновна, племянница Петра I и вдова герцога Курляндского Фридриха Вильгельма, была призвана на царство в 1730 г. только с условием соблюдения «Кондиций», предусматривавших участие придворной олигархии во власти. Взойдя на престол, императрица отозвала свое обязательство соблюдать «Кондиции» и провозгласила восстановление самодержавия66. В ходе этого конфликта
61 См. об этом: Кром М.М. Указ. соч.
62 Феофан Прокопович. Слово в неделю осмую надесять [23 октября 1717 г.]. С. 209.
63 [Феофан Прокопович]. Слово похвальное... [28 октября 1716 г.]. С. 104.
64 Регламент также был издан и на немецком языке: Geistliches Reglement. // [Schlözer A.L.], Haigold J. Beylagen zum Neuveränderten Russland. T. 1. Riga; Mietau: Hartknoch, 1769. S. 149-260.
65 Регламент, или Устав Духовной коллегии // ПСЗ. Т. 6. С. 318. № 3718 (25 января 1721 г.).
66 См.: Recke W. Die Verfassungspläne der russischen Oligarchen im Jahre 1730 und die Thronbesteigung der Kaiserin Anna Ivanovna // Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte. 1912. Bd. 12. S. 30-31. См. также: Курукин И.В., Плотников А.Б. 19 января — 25 февраля 1730 года: События, люди, документы. М.: Квадрига, 2010.
Василий Татищев — астраханский губернатор и «отец русской историографии» — несколько раз публично выступал, как и его близкий знакомый Феофан Прокопович, в поддержку абсолютной монархии без институционального ограничения в виде какого-либо общегосударственного органа власти67. Татищев считал, что ввиду обширности Российской империи реформы и распространение просвещения лучше всего гарантируются при абсолютном правителе. Свои соображения о понятии «политика» Татищев сформулировал в трактате «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах»68. Произведение это, написанное между 1733 и 1736 гг., еще и во второй половине XVIII в. ходило в нескольких списках69.
В центре определения политики, данного Татищевым, была не сфера тайн государственной власти, а в соответствии с христиан-ско-аристотелианской традицией — понятие «мудрости» (pruden-tia). Благодаря такой концепции Татищев переключал дискуссию с вопросов правового ограничения самодержавия на тему мудрости как руководства к правильному действию и для правителя, и для подданных. Татищев определил политику как «мудрость гражданскую» или «мудрость политическую»70. Мудрость как наставление к правильному действию он понимал как закон разума, сообразный с природой. Свою действенность эта мудрость проявляет в двух отношениях — применительно к действиям индивида и применительно к обществам в целом. Для различных вариантов распределения власти между правителями и управляемыми Татищев привел три аристотелевские формы правления с соответствующими примерами, в том числе как примеры монархий — Россию, Францию и Данию71. Категорию мудрости, понимаемую в соответствии с античной и христианской традицией и относимую к политике, Татищев
67 См.: Whittaker C.H. Russian Monarchy. Eighteenth-Century Rulers and Writers in Political Dialogue. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2013. P. 129-130.
68 Татищев В.Н. Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах // Он же. Избранные произведения. Л.: Наука, 1979. С. 51-132. Татищев же был и автором неоконченного «Лексикона российского, исторического, географического, политического и гражданского».
69 Татищев В.Н. Указ. соч. С. 8-14; Колесник И.И. Историографическая мысль в России. От Татищева до Карамзина. Днепропетровск: Изд-во ДГУ, 1993. С. 74-84.
70 Татищев В.Н. Указ. соч. С. 117. Об источниках Татищева см.: Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева. Источники и известия. М.: Новое литературное обозрение; К.: Критика, 2005. С. 407-408. В своей концепции prudentia civilis Татищев, очевидно, следовал Юсту Липсию, чей трактат «Politicorum sive civilis doctrine libri sex» (1721) был переведен на русский язык и ходил в списках под заглавием «Увещания и приклады политические». О понятии prudentia civilis см.: Зеллин Ф. Указ. соч. С. 428-429.
71 Татищев В.Н. Указ. соч. С. 119.
дифференцировал следующим образом: мудрость трактовалась либо как «мудрость эфика» (prudentia ethica), которая улучшает волю индивида, либо как «политическая мудрость», которая охватывает все, что регулирует общежитие в малых и крупных обществах72. Рассуждения Татищева показывают, что в результате культурного трансфера Россия уже в XVIII в. восприняла аристотелианское (общественное) понятие «политики», которому суждено было раскрыть свой критический потенциал в XIX в.
«Политика» в преподавании и в переводах
«Политика» как учебный предмет стала обсуждаться в ходе создания высших учебных заведений в XVIII в. Помимо церковной и военной сфер в петровское и послепетровское время развивалась прежде всего сфера гражданской администрации. С этим были связаны процессы трансфера западноевропейских знаний в российские условия. Эти процессы включали в себя перевод и компиляцию иноязычных произведений, а также наем иностранных преподавателей.
В 1715 г. Петр I планировал создание «Академии политики», в которой должно было преподаваться право. Этот проект, однако, не был осуществлен73. В программе Академии наук, основанной в 1724 г., политика наряду с этикой и естественным правом значилась в качестве практической дисциплины в учебном плане юридического факультета74. Устав Сухопутного кадетского корпуса 1731 г. помимо военной подготовки учащихся предусматривал также «гражданское и политическое обучение»75. В середине века при основании Московского университета (1755) в нем была учреждена должность профессора политики. Описание этого предмета свидетельствовало о том, что ориентирован он был преимущественно на внешнюю политику76. В новых учебных заведениях и для их нужд переводились на русский язык труды западноевропейских авторов. Прилагательное «политический» как перевод французского politique или немецкого politisch встречалось в большом количестве заголовков — от «Политической
72 Там же. С. 117-118.
73 Лаппо-Данилевский А.С. Собрание и свод законов империи российской, составленные в царствование Екатерины II // Журнал Министерства народного просвещения. 1897. Ч. 309. № 1. С. 8.
74 ПСЗ. Т. 7. С. 222. № 4443 (28 января 1724 г.).
75 ПСЗ. Т. 8. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 519. № 5811 (29 июля 1731 г.).
76 Хрестоматия по истории СССР. XVIII в. / Под ред. Л.Г. Бескровного и Б.Б. Кафенгауза. М.: Соцэкгиз, 1963. С. 566.
географии» до «Политического опыта о торговле и промышленности» и «Политического завещания Вольтера»77. Целые подшивки журналов, таких как Hamburgisches Politisches Journal nebst Anzeige von gelehrten und anderen Sachen, переводились на русский язык78.
С введением правоведения в число университетских дисциплин и в процессе реализации кодификационных проектов активизировалась деятельность по переводу и компиляции юридической литературы. В качестве примера юридификации дискурса о государстве можно указать на учебник «Сокращение естественного права, выбранное из разных авторов для пользы Российского общества» (1764), который Владимир Золотницкий написал во время своей преподавательской деятельности в стенах Сухопутного кадетского корпуса79. Золотницкий отграничивал «политику» от универсального права и его неизменных принципов, определяя ее самым широким образом как разумное учение о добродетели, а также свод правил политического строя и общественного порядка: «Политика разсуждает пользу гражданства, подает советы разумно жить, составляет публичное состояние, а составленное или исправляет, или сохраняет»80. «Полицию» же Золотницкий определил как конкретные, нацеленные на всеобщее благо мероприятия правителя — «способ расположения сих дел (своих подданных. — Пер), поелику он к общему благополучию простирается»81. Книга Золотницкого, «в перьвой раз на Российском языке»82 освещавшая этот предмет, использовалась в преподавании.
Деятельность Комиссии о составлении проекта нового Уложения 1767-1768 гг., в которой было более 500 депутатов, в том числе автор учебника Золотницкий, создала новое пространство политической коммуникации. В дополнение к придворной и литературной публичным сферам был создан форум для представителей всех свободных сословий. В качестве руководства для будущей законодательной
77 Греч И.М., Наковальнин С.Ф. Политическая география, сочиненная в Сухопутном кадетском корпусе.: В 4 т. СПб.: Тип. Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, 1758-1772; [Melon J.-F.] Политический опыт о коммерции / Пер. с франц. С. Башиловым. СПб.: Имп. Акад. наук, 1768; [Arouet F.-M.] Политическое завещание г. Вольтера / Пер. с франц. и изд. И. Рахманиновым. СПб.: Тип. Вильковского и Галченкова, 1785.
78 Политический журнал с показанием ученых и других вещей, издаваемый в Гамбурге Обществом ученых мужей: Пер. с нем. М.: Имп. Моск. ун-т, 1790-1800.
79 Золотницкий В.Т. Сокращение естественного права, выбранное из разных авторов для пользы Российского общества. СПб.: Б.И., 1764.
80 Там же. § 172.
81 Там же. § 186.
82 Так пишет Золотницкий в предисловии к своему труду.
деятельности Екатерина II дала комиссии «Наказ»83. Этот текст, написанный императрицей, создал язык, позволявший применять новые категории, подчеркивавшие важность соблюдения принципов правопорядка и правовой определенности в государстве и обществе84. Он инспирировал разработку других подобных трактатов, таких как «Опыт о законодавстве» писателя Александра Радищева85, и вызвала комментарии, такие как «Замечания на Большой наказ Екатерины» Михаила Щербатова86. Чтение «Наказа» ожидалось не только от членов Уложенной комиссии: в центральных органах власти и провинциальных канцеляриях тоже было приказано регулярно читать его вслух87. «Наказ» содержал в себе 650 статей, очерчивавших правовые и политические сферы, по которым должны были вестись совещания в общей комиссии и ее частных комиссиях. Последние заседали еще в течение нескольких десятилетий, и результаты их работы послужили основой для дальнейшей законодательной деятельности. Хотя «Наказ» Екатерины не получил силы закона, его цитировали, например, в судебных жалобах88. До начала XIX в. было принято ссылаться на принципы «Наказа» как в публицистике, так и в правительственных решениях — особенно в тех, что касались образования, права и религиозной политики89.
Этот возникший в просвещенно-абсолютистской России трактат по теории государства представлял собой компиляцию из нескольких западноевропейских произведений. Екатерина читала «О духе законов» Монтескье, «О преступлениях и наказаниях» Беккариа, статьи из «Энциклопедии» Дидро, а также труды немецких специалистов по вопросам государственного устройства и правления, таких как Юсти и Бильфельд. Мысли, а порой и дословные цитаты из них она включала в «Наказ»90. В контексте создания «Наказа» мно-
83 Русское и французское издание Наказа цитируются здесь по изданию: [Екатерина II]. Наказ Императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового уложения / Под ред. Н.Д. Чечулина. СПб.: Имп. Акад. наук, 1907.
84 См.: Schierle I. Grundbegriffe der Aufklärung. Die "Instruktion" Katharinas der Großen für eine Gesetzesreform // Katharina die Grosse. Katalog zur Ausstellung der Staatlichen Museen Kassel. Kassel: Edition Minerva, 1997. S. 41-45.
85 Радищев А.Н. Опыт о законодавстве [1782-1789] // Он же. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1952. С. 5-27.
86 Щербатов М.М. Замечания Щербатова на Большой Наказ Екатерины II // Он же. Неизданные сочинения. М.: Соцэкгиз, 1935. С. 16-63.
87 См.: ПСЗ. Т. 18. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 532. № 13107 (28 апреля 1768 г.).
88 См.: Клочков М.В. Наказ Императрицы Екатерины II в судебной практике // Сборник статей в честь М.К. Любавского. Пг.: Тип. Б.Д. Брукера, 1917. С. 7.
89 Там же. С. 1-18.
90 [Екатерина II]. Указ. соч. С. CXXX-CXXXII.
жество иностранных текстов было впервые переведено на русский язык. В начале XIX в., судя по всему, еще было принято цитировать не непосредственно труды Беккариа и Монтескье, а ссылаться на соответствующие статьи «Наказа»91.
В Екатерининском «Наказе» французское прилагательное politique переводилось словом «государственный». Это же русское прилагательное могло служить эквивалентом и для всех выражений, включавших оборот de l'état, и для новой категории — public/ publique (общественность, общественный)92. Заимствованное слово «политический» встречается в «Наказе» дважды — в тех местах, где слово «государственный» явно не подходило в качестве перевода: в первом случае нужно было отделить политическое управление от налогового (причем общим для них понятием более высокого уровня было «государственное»)93; во втором случае перед нами перевод рассуждений Монтескье о понятиях теории политических добродетелей. Выражение vices politiques — действия или свойства, которые наносят вред обществу, переведено в «Наказе» как «политические пороки»94. Если не считать этих двух примеров, в которых иностранное слово «политический» употреблено для передачи значения «нацеленный на всеобщую пользу», соответствующего христианско-аристотелианской терминологической традиции, в русской версии «Наказа» политическая сфера отождествляется со сферой государства и государственного аппарата властвования. Данная Шарлем Монтескье дефиниция «политического состояния» (état politique) как передачи власти индивидов правительству по-русски была передана выражением «состояние государственное»95. Таким образом, референтным значением было здесь государство, а не различный «гражданский» и политический статус общества, как во французском оригинале. Проблематика отождествления политической сферы с государственной особенно выпукло проявилась в переводе таких выражений, как liberté politique (политическая свобода), pouvoir politique (политическая власть) или corps politiques (политические учреждения). Для «политической свободы» «Наказ» вводил сдвоенное выражение «общественная или государственная вольность»96. В русском переводе подчеркивались те рамки — государство или
91 См.: Cizova T. Beccaria in Russia // Slavonic and East European Review. 1962. Vol. 40. No. 95. P. 402.
92 [Екатерина II]. Указ. соч. Ст. 472, 600.
93 Там же. Ст. 646.
94 Там же. Ст. 56.
95 Генерал-прокурорский наказ при Комиссии о составлении проекта нового уложения, по которому и маршалу поступать // [Екатерина II]. Указ. соч. C. 169.
96 [Екатерина II]. Указ. соч. Ст. 36. В ст. 39 упоминается «государственная вольность».
общественный порядок — в которых конкретизировалась «политическая свобода». В соответствии с замыслом Монтескье, «Наказ» подчеркивал важность законов для установления политической свободы. Второй аспект — принцип разделения властей, т.е. политический порядок как основное условие политической свободы в том смысле, какой имел в виду Монтескье, в «Наказе» полностью исчез. Важные пассажи о разделении властей отсутствовали и в первом полном русском издании трактата «О духе законов»97.
Французское pouvoir politique (политическая власть) в «Наказе» было переведено как «государственная власть»: «В самой вещи Государь есть источник всякой государственной и гражданской власти»98. Понятие corps politiques (политические учреждения), означающее промежуточные инстанции власти, потеряло в Екатерининском «Наказе» свою независимость: в русской версии оно переведено как «государственным правительства»99, в немецкой — «gewisse Gerichtsstühle des Reiches» («определенные судебные места государства»)100.
В отличие от этой этатистской интерпретации политической лексики, переводчики произведений, использованных при разработке «Наказа», чаще переводили politique словом «политический»101. Книга Якоба Фридриха Бильфельда «Institutions politiques» в русском переводе 1768-1775 гг. получила название «Наставления политическия»102. В русских переводах статей из «Энциклопедии» соответствующие статьи были объединены вокруг понятия «политика». Слово politique в зависимости от контекста переводилось либо как «политический», либо с помощью слов-заменителей, таких как «государственный» или «общественный»103. В текстах для вну-триправительственного пользования и в международных договорах заимствованное слово «политический» использовалось чаще, не-
97 Schierle I. "Sich sowohl in verschiedenen Wissensgebieten als auch in der Landessprache verbessern": Übersetzungen im Zeitalter Katharinas II // Russische Aufklärungsrezeption im Kontext offizieller Bildungskonzepte (1700-1825) / Hg. G. Lehmann-Carli et al. Berlin: Berlin Verlag Spitz, 2001. S. 634-635.
98 [Екатерина II]. Указ. соч. Ст. 19. Французский перевод: "le Souverain est la source de tout pouvoir politique & civil".
99 Там же. Ст. 23.
100 [Ekaterina II]. Ihrer Kayserlichen Majestät Instruction für die zu Verfertigung des Entwurfs zu einem neuen Gesetz-Buche verordnete Commission. St. Petersburg: Akademie der Wissenschaften, 1770. Art. 23.
101 См., например: «.в самом деле в самодержавии государь есть источник всей политической и гражданской власти» ([Монтескье Ш.Л. де]. О разуме законов / Пер. с франц. В. Крамаренковым. Т. 1. СПб.: Имп. Акад. наук, 1775. Кн. II. Гл. 4. С. 31).
102 Наставления политическия барона Бильфельда.
103 О Государственном правлении и разных родах оного, из Енциклопедии переводил И. Туманский. СПб.: Имп. Акад. наук, 1770.
жели в императорских манифестах, обращенных к более широкой аудитории. Таким образом, широкое лексико-семантическое поле понятия «политический» было доступно только элите, владевшей иностранными языками.
«Государственные дела» и «политический патриотизм»
В официальном дискурсе власти доминировали «государственные дела». С формированием литературной публичной сферы и созданием организаций — от Уложенной комиссии 1767-1768 гг. до сословных дворянских и городских собраний, созданных в 1775 и 1785 гг. соответственно, — расширение политического коммуникационного пространства было институционализировано. Преследование за словесное оскорбление величества посредством предусмотренной для этого процедуры («слово и дело») защищало тайную сферу власти. Определение этой сферы существенно изменилась в XVIII в.104 Во-первых, усилилась дифференциация «непригожих речей» в зависимости от того, представляли ли они собой мелкое преступление или реальную угрозу государственному порядку. Этот процесс начался уже при Петре I. Процедура «слово и дело государево» не должна была применяться к «маловажным делам»105. Особое положение словесного оскорбления величества в ряду других преступлений было в конечном счете ликвидировано Екатериной II106. Отныне губернаторы должны были решать, перенаправлять ли полученные сообщения о подобных правонарушениях в центральный орган — Тайную экспедицию. Высказывания представителей низших классов при этом квалифицировались как мелкие проступки и деполитизировались, масса голосов россиян была объявлена ничего не значащими голосами невежественной «черни».
С другой стороны, определение сферы тайн власти было расширено за пределы Crimen laesae majestatis. Указ императрицы Елизаветы Петровны от 1757 г. объявлял преступлением не оскорбление величества, а все не направленные к общему благу разговоры «о политических и воинских делах»107. Были запрещены «превратные толкования и рассуждения» на эти темы как «не принадлежащие до» того, кто о них превратно говорил108. Этот указ Елизаветы был в
104 По этой теме см.: Rustemeyer A. Dissens und Ehre. Majestätsverbrechen in Russland (1600-1800). Wiesbaden: Harrassowitz, 2006. S. 18-19, 365, 433.
105 См.: ПСЗ. Т. 6. С. 657-658. № 3971 (18 апреля 1722 г.).
106 Rustemeyer A. Op. cit. S. 433. См. также ст. 482 «Наказа».
107 ПСЗ. Т. 14. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 77-78. № 10733 (5 июня 1757 г.).
108 ПСЗ. Т. 16. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 270. № 11843 (4 июня 1763 г.).
царствование Екатерины II несколько раз дословно повторен с целью пресечения слухов и смут109. Учебник «О должностях человека и гражданина» 1785 г. объяснял, что первейшая обязанность патриота заключается в том, чтобы «не говорить, ниже делать что-либо предосудительное в рассуждении правительства»110. Для людей в общественных местах, таких как биржа, клубы и трактиры, в 1788 г. именным императорским указом, данным санкт-петербургскому губернатору, было запрещено «говорить о делах политических, о распоряжениях военных и умножать неосновательные и неприличные толки»111. На основании этих положений, например, подлежала проклятию (damnatio memoriae) память о последнем крупном восстании XVIII в. — Пугачевском бунте 1772-1774 гг. «Непригожие», т.е. не служащие общественному благу, речи о потрясениях политического и социального порядка правительство старалось таким образом пресекать.
Если, с одной стороны, словесное оскорбление величества было лишено статуса особого преступления, а высказывания «черни» были объявлены несущественными, то, с другой стороны, мы наблюдаем развитие элитарного дискурса о государстве и обществе. Ведущим понятием этого дискурса было «общее благо», и строился он на началах разума и просвещения, которые обозначали отличие его носителей от «невежественных» масс населения. В публичных речах на общественно-политические темы во второй половине XVIII в. то и дело фигурировало «отечество» как надполитиче-ская величина. Оно представляло собой наивысшую ценность, направлявшую деятельность человека. Отечество требовало безграничной преданности и идентификации с государством. Этот воспринимавшийся на чувственном уровне порядок не должен был быть предметом переговоров. Интерес правителя и всеобщий интерес считались тождественными112. Кто хотел, чтобы его голос был услышан, выступал в образе патриота, радеющего об общем благе.
109 См.: ПСЗ. Т. 19. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 474-475. № 13782 (5 апреля 1722 г.). См.: СивковК.В. Подпольная политическая литература в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1946. Т. 19. С. 63-101.
110 [Янкович де Мириево Т.] О должностях человека и гражданина, книга к чтению определенная в народных городских училищах Российской империи. СПб.: Имп. Акад. наук, 1785. С. 122.
111 ПСЗ. Т. 22. СПб.: Тип. II Отд-ния собств. е.и.в. канцелярии, 1830. С. 1080. № 16673 (27 мая 1788 г.).
112 О понятии «отечество» см.: Schierle I. "Otecestvo" — der russische Vaterlandsbegriff im 18. Jahrhundert // Kultur in der Geschichte Russlands. Räume, Medien, Identitäten, Lebenswelten / Hg. B. Pietrow-Ennker. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2007. S. 143-162.
Темы вращались в основном вокруг верховенства права и правового устройства государства, а также вокруг просвещения подданных и воспитания их «истинными патриотами». «Политика» играла при этом лишь второстепенную роль. Она была зарезервирована за тайной сферой государственной политики и за государственными науками. А вот прилагательное «политический» в источниках встречается довольно часто.
Два примера рубежа ХУШ-Х1Х вв. показывают различные интерпретации и притязания, которые были связаны с использованием прилагательного «политический»: это трактаты В.В. Попугаева «О политическом просвещении вообще» 1804 г.113 и Н.М. Карамзина «О любви к отечеству и народной гордости» 1803 г.114 В то время как первый автор применял эпитет «политический» к союзу властителя и подданных и его политическому устройству, второй подчеркивал служение благу отчизны.
Губернский секретарь В.В. Попугаев, член Комиссии составления законов 1802 г. и Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, настаивал на необходимости верховенства права и призывал к «политическому просвещению», под которым он понимал правовую защищенность, а также знание законов подданными ее величества115. Он лишился своей должности, в то время как Н.М. Карамзин сделался придворным историографом. Он разрабатывал концепцию «политической любви к отечеству», т.е. государственного патриотизма, побуждающего человека самоотверженно служить Отечеству116. В концепции политической организации государства и общества, разработанной Попугаевым, на первый план ставились взаимные права и обязанности правителей и управляемых, Карамзин же подчеркивал чувство порядка и его внешнее проявление — стремление к славе Отечества.
В произведениях Попугаева мы видим рецепцию трудов по государственной теории, прежде всего Монтескье, на которого он ссылался. Прилагательное «политический» он употреблял очень часто: подчеркивал «политический статус» общества как результат договора117; «политическое просвещение» и «политические
113 Попугаев В.В. О политическом просвещении вообще // Русские просветители (от Радищева до Декабристов): Собрание произведений: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1966. С. 311-326.
114 Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Он же. Избранные сочинения. Т. 2. М.; Л.: Художественная литература, 1964. С. 280-287.
115 Попугаев В.В. О политическом просвещении вообще. С. 315.
116 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 280.
117 См.: Попугаев В.В. Ода на случай позволения, сделанного советом на пропуск "Contrat Social" // Русские просветители (от Радищева до Декабристов). Т. 1. С. 271-272.
предметы», преподаваемые в учебных заведениях, должны были, по убеждению Попугаева, юридически привязать подданных к социальному порядку118.
«Всякому гражданину необходимо знать отношения и обязанности, связующие его с обществом: обычаи, законы и права суть первая и основная связь политических обществ и политики; сии три предмета необходимы для всякого состояния граждан»119.
Референтным значением для Попугаева был «народ» как «общество», объединяющее людей поверх всех сословных границ. Поэтому он считал необходимой такую систему государственного образования, которая обеспечивала бы не только «морально-нравственное», но и «политическое» воспитание: «Сие общественное воспитание кроме направления морального, требует еще другого, к общественному благосостоянию равно необходимого направления — политического, объясняющего каждому причину его обязанностей к обществу, разлагающего ему благо, с сими обязанностями к его собственной пользе неразрывно соединенное, и научающее его средствам служить обществу с большею выгодою для граждан и себя самого и вместе желать оному со всем жаром любви сыновней счастия и благоденствия»120.
В отличие от Попугаева, в произведениях Карамзина лексико-семантическое поле «политика/политический» играло лишь второстепенную роль. У него доминировала такая интерпретация «политического», которая связывала его с государством. Его системой координат была Россия — все больше набиравшее мощь государство, а не граждане страны. Если у Попугаева речь шла о «политическом бытии»121, то у Карамзина — о «государственном бытии»122. Слово «политический» у него относилось к державному величию страны: «До сего времени Россия беспрестанно возвышалась как в политическом, так и в моральном смысле»123. Любовь к отечеству Карамзин определял как «физическую, моральную и политическую»124. «Местной», или «физической» он называл привязанность человека к месту рождения, к малой родине. «Моральная» любовь означала чувство сопринадлежности к единому целому, объединявшее соотечественников. И наконец, третья любовь, «политическая», характеризуется Карамзиным как высокая добродетель: «Патриотизм есть
118 Попугаев В.В. О политическом просвещении вообще. С. 319.
119 Там же. С. 319.
120 Там же. С. 314-315.
121 Там же. С. 311.
122 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 285.
123 Там же. С. 286.
124 Там же. С. 280.
любовь ко благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях. Он требует рассуждения — и потому не все люди имеют его»125. Этот политический элитарный дискурс имперской идеологии, в центре которого стоит могущество России, сочетался у Карамзина с требованием демонстрировать национальную гордость, ибо «смирение в политике вредно»126.
Заключение
Рецепция западноевропейских категорий и понятий, связанных с «политикой», продемонстрировала в XVIII в. принадлежность России к «политизованным» (ро1\о\ет{) государствам Европы. Хотя в ходе языкового и культурного трансфера в Россию пришли как аристотелевская, так и макиавеллиевская семантика «политики», все же это понятие здесь сильнее было связано с семантическим полем «государства», нежели во Франции или в немецкоязычном ареале. При переводах предпочтение отдавалось в основном лексико-семан-тическому полю слова «государство», сферы применения которого расширились и дифференцировались в процессе строительства и расширения государственного аппарата. Выражение «государственные дела», относившееся к практике, сменившее прежнюю конструкцию «дело государево и земское», способствовало формированию трансперсонального представления о государстве в русском языке.
С созданием новых институтов, сословных органов, учебных заведений и развитием книжного и журнального рынка во второй половине XVIII в. возникли новые коммуникационные структуры, в которых обсуждались вопросы высокого порядка, касавшиеся общества в целом. Сформировался элитарный дискурс, возможность участия в котором ставилась в зависимость от просвещения и разума. Помимо образовательного ценза доступ к этому дискурсу определялся «общим благом» — в той его дефиниции, которую задавал властитель. Божьей милостью монарх был поставлен заботиться о благе подданных на земле. Политика и этика, политика и религия сливались в этой всеобъемлющей концепции монаршей заботы об «общем благе» воедино.
Альтернативные дискурсы, возникшие в конце XVIII в., связывали вопрос об «общем благе» не столько с понятиями «государь» и «государство», сколько с новыми понятиями, описывавшими человеческие общности: «общество» и «отечество». Кроме того, начиная со второй половины XVIII в. литература превратилась в
125 Там же. С. 282.
126 Там же.
важную площадку разработки политических концепций. Писатели и их кружки встали в один ряд с правителями и властями, сделавшись «лучшими политиками».
Описанное здесь лексико-семантическое поле заимствованного слова «политика» представляет некоторые из возможных вариантов семантики политического. Более обстоятельного изучения еще требуют, в частности, формулы «общего блага» и «порядка», а также разграничение между понятиями «политика» и «полиция» в XVIII в. Кроме того, было бы, несомненно, полезно проанализировать материалы Уложенной комиссии 1767-1768 гг. и наказы ее депутатам на предмет представлений о «политическом». Далее, ждут своего изучения придворные проповеди и публичные речи, относящиеся к эпохе после Феофана Прокоповича. И наконец, первостепенное значение имеет вопрос, как за пределами официальных и элитарных дискурсов обсуждались предметы, касавшиеся всех жителей государства.
Перевод К. Левинсона
ЛИТЕРАТУРА
Войнова Л.А. «Новый Словотолкователь» Н. Яновского и его источники // Словари и словарное дело в России XVIII в. Л.: Наука, 1980. С. 45-69.
Зеллин Ф. Политика (Politik) // Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи. В 2-х т. / Пер. с нем. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле. Т. 1. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 389-519.
КлочковМ.В. Наказ Императрицы Екатерины II в судебной практике // Сборник статей в честь М.К. Любавского. Пг.: Тип. Б.Д. Брукера, 1917. С. 1-18.
Колесник И.И. Историографическая мысль в России. От Татищева до Карамзина. Днепропетровск: Изд-во ДГУ, 1993.
Кром М. «Дело государево и земское»: Понятие общего блага в политическом дискурсе России XVI в. // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): Сборник статей памяти академика Л.В. Черепнина. М.: Наука, 2010. С. 581-585.
Курукин И.В., Плотников А.Б. 19 января — 25 февраля 1730 года: События, люди, документы. М.: Квадрига, 2010.
Лаппо-Данилевский А. С. Собрание и свод законов империи российской, составленные в царствование Екатерины II // Журнал Министерства народного просвещения. 1897. Ч. 309. № 1. С. 1-59.
Петрова З.М. Прилагательные на -ический в Словаре Академии Российской и в Словаре русского языка XVIII в. // Словари и словарное дело в России XVIII в. Л.: Наука, 1980. C. 143-156.
Сивков К.В. Подпольная политическая литература в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1946. Т. 19. С. 63-101.
Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева. Источники и известия. М.: Новое литературное обозрение; К.: Критика, 2005.
Cizova T. Beccaria in Russia // Slavonic and East European Review. 1962. Vol. 40. No. 95. P. 384-409.
Frevert U. Neue Politikgeschichte. Konzepte und Herausforderung // Neue Politikgeschichte. Perspektiven einer historischen Politikforschung / Hg. U. Frevert, H.-G. Haupt. Frankfurt; New York: Campus, 2005. S. 7-26.
Garstka Ch. Das Herrscherlob in Russland. Katharina II., Lenin und Stalin im russischen Gedicht. Ein Beitrag zur Ästhetik und Rhetorik politischer Lyrik. Heidelberg: Winter, 2005.
Kaiser F. Der europäische Anteil an der russischen Rechtsterminologie der petrinischen Zeit // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1965. Bd. 10. S. 75-333.
Lachmann R. Einleitung // [Prokopovic F.]. De arte rhetorica libri X Kijivae / Hg. R. Lachmann. Köln; Wien: Böhlau, 1982.
MaierH. Die ältere deutsche Staats- und Verwaltungslehre. 2. Auflage. München: Beck, 1986.
Marker G. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700-1800. Princeton: Princeton University Press, 1985.
Müller K. Soziale Termini der griechischen Antike in ihrem Weiterleben in der russischen Sprache // Das Fortleben altgriechischer sozialer Typenbegriffe in den Sprachen der Welt / Hg. E.Ch. Welskopf. Berlin: Akademieverlag, 1982. S. 409-444.
Otten F. Untersuchungen zu den Fremd- und Lehnwörtern bei Peter dem Grossen. Köln; Wien: Böhlau, 1985.
Papenheim M. "En ce monde chacun a sa politique": Aspekte einer Begriffsgeschichte von 'politique' in Frankreich vom 16. bis 19. Jahrhundert // "Politik". Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit / Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007. S. 206-225.
Peter the Great: His Law on the Imperial Succession in Russia, 1722: The Official commentary: Pravda Voli Monarshei vo opredelenii naslednika derzhavy svoei / Ed.
A. Lentin. Oxford: Headstart History, 1996.
Peterson C. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm: Institutet för rättshistorisk forskning, 1979.
Recke W. Die Verfassungspläne der russischen Oligarchen im Jahre 1730 und die Thronbesteigung der Kaiserin Anna Ivanovna // Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte. 1912. Bd. 12. S. 11-64.
Rustemeyer A. Dissens und Ehre. Majestätsverbrechen in Russland (1600-1800). Wiesbaden: Harrassowitz, 2006.
Schierle I. "Otecestvo" — der russische Vaterlandsbegriff im 18. Jahrhundert // Kultur in der Geschichte Russlands. Räume, Medien, Identitäten, Lebenswelten / Hg.
B. Pietrow-Ennker. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2007. S. 143-162.
Schierle I. "Sich sowohl in verschiedenen Wissensgebieten als auch in der Landessprache verbessern": Übersetzungen im Zeitalter Katharinas II // Russische Aufklärungsrezeption im Kontext offizieller Bildungskonzepte (1700-1825) / Hg. G. Lehmann-Carli et al. Berlin: Berlin Verlag Spitz, 2001. S. 627-642.
Schierle I. Grundbegriffe der Aufklärung. Die "Instruktion" Katharinas der Großen für eine Gesetzesreform // Katharina die Grosse. Katalog zur Ausstellung der Staatlichen Museen Kassel. Kassel: Edition Minerva, 1997. S. 41-45.
Schierle I. Semantiken des Politischen im Russland des 18. Jahrhunderts // "Politik". Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit / Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007. S. 226-247.
Schierle I. Zur politisch-sozialen Begriffssprache der Regierung Katharinas II. Gesellschaft und Gesellschaften: "obscestvo" // Katharina II., Russland und Europa. Beiträge zur internationalen Forschung / Hg. C. Scharf. Mainz: Philipp von Zabern, 2001. S. 275-306.
Whittaker C.H. Russian Monarchy. Eighteenth-Century Rulers and Writers in Political Dialogue. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2013.
Wittram R. Peter I. Czar und Kaiser. Zur Geschichte Peters des Großen in seiner Zeit. Bd. 2. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1964.
REFERENCES
Cizova, T. "Beccaria in Russia," Slavonic and East European Review, Vol. 40, No. 95, 1962, pp. 384-409.
Frevert, U. „Neue Politikgeschichte. Konzepte und Herausforderung," Neue Politikgeschichte. Perspektiven einer historischen Politikforschung, Hg. U. Frevert, H.-G. Haupt. Frankfurt; New York: Campus, 2005, S. 7-26.
Garstka, Ch. Das Herrscherlob in Russland. Katharina II., Lenin und Stalin im russischen Gedicht. Ein Beitrag zur Ästhetik und Rhetorik politischer Lyrik. Heidelberg: Winter, 2005.
Kaiser, F. "Der europäische Anteil an der russischen Rechtsterminologie der petrinischen Zeit," Forschungen zur osteuropäischen Geschichte, Bd. 10, 1965, S. 75-333.
Klochkov, M. V. "Nakaz Imperatritsy Ekateriny II v sudebnoi praktike," Sbornik statei v chest M. K. Liubavskogo. Petrograd: B. D. Bruker, 1917, pp. 1-18.
Kolesnik, I. I. Istoriograficheskaia mysl' vRossii. Ot Tatishcheva do Karamzina. Dnepropetrovsk: DGU Press, 1993.
Krom, M. " 'Die Sache des Herrschers und des Landes': Das Aufkommen der öffentlichen Politik in Russland im 16. und 17. Jahrhundert," „Politik". Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit, Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007, S. 206-225.
Kurukin, I. V., and Plotnikov, A. B. 19 ianvaria — 25fevralia 1730goda: Sobytiia, liudi, dokumenty. Moscow: Kvadriga, 2010.
Lachmann, R. "Einleitung," [Prokopovic F.]. De arte rhetorica libriX Kijivae, Hg. R. Lachmann. Köln; Wien: Böhlau, 1982,
Lappo-Danilevskii, A. S. "Sobranie i svod zakonov imperii rossiiskoi, sostavlen-nye v tsarstvovanie Ekateriny II," Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniia, Vol. 309, No. 1, 1897, pp. 1-59.
Lentin, A. (ed.) Peter the Great: His Law on the Imperial Succession in Russia, 1722: The Official commentary: Pravda Voli Monarshei vo opredelenii naslednika derzhavy svoei. Oxford: Headstart History, 1996.
Maier, H. Die ältere deutsche Staats- und Verwaltungslehre. 2. Auflage. München: Beck, 1986.
Marker, G. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700-1800. Princeton: Princeton University Press, 1985.
Müller, K. "Soziale Termini der griechischen Antike in ihrem Weiterleben in der russischen Sprache," Das Fortleben altgriechischer sozialer Typenbegriffe in den Sprachen der Welt, Hg. E.Ch. Welskopf. Berlin: Akademieverlag, 1982, S. 409-444.
Otten, F. Untersuchungen zu den Fremd- und Lehnwörtern bei Peter dem Grossen. Köln; Wien: Böhlau, 1985.
Papenheim, M. " 'En ce monde chacun a sa politique': Aspekte einer Begriffsgeschichte von 'politique' in Frankreich vom 16. bis 19. Jahrhundert," 'Politik'. Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit, Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007, S. 206-225.
Peterson, C. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm: Institutet för rättshistorisk forskning, 1979.
Petrova, Z. M. "Prilagatel'nye na -icheskii v Slovare Akademii Rossiiskoi i v Slovare russkogo iazyka 18 veka," Slovari i slovarnoe delo v Rossii 18 veka. Leningrad: Nauka, 1980, pp. 143-156.
Recke, W. "Die Verfassungspläne der russischen Oligarchen im Jahre 1730 und die Thronbesteigung der Kaiserin Anna Ivanovna," Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte, Bd. 12, 1912, S. 11-64.
Rustemeyer, A. Dissens und Ehre. Majestätsverbrechen in Russland (1600-1800). Wiesbaden: Harrassowitz, 2006.
Schierle, I. " 'Otecestvo' — der russische Vaterlandsbegriff im 18. Jahrhundert," Kultur in der Geschichte Russlands. Räume, Medien, Identitäten, Lebenswelten, Hg. B. Pietrow-Ennker. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2007, S. 143-162.
Schierle, I. "'Sich sowohl in verschiedenen Wissensgebieten als auch in der Landessprache verbessern': Übersetzungen im Zeitalter Katharinas II," Russische Aufklärungsrezeption im Kontext offizieller Bildungskonzepte (1700-1825), Hg. G. Lehmann-Carli et al. Berlin: Berlin Verlag Spitz, 2001, S. 627-642.
Schierle, I. "Grundbegriffe der Aufklärung. Die "Instruktion" Katharinas der Großen für eine Gesetzesreform," Katharina die Grosse. Katalog zur Ausstellung der Staatlichen Museen Kassel. Kassel: Edition Minerva, 1997, S. 41-45.
Schierle, I. "Semantiken des Politischen im Russland des 18. Jahrhunderts," 'Politik'. Situationen eines Wortgebrauchs im Europa der Neuzeit, Hg. W. Steinmetz. Frankfurt; New York: Campus Verlag, 2007, S. 226-247.
Schierle, I. "Zur politisch-sozialen Begriffssprache der Regierung Katharinas II. Gesellschaft und Gesellschaften: 'obscestvo'," Katharina II., Russland und Europa. Beiträge zur internationalen Forschung, Hg. C. Scharf. Mainz: Philipp von Zabern, 2001, S. 275-306.
Sellin, V. "Politik," Geschichtliche Grundbegriffe, Bd. 4, Hg. O. Brunner, W. Conze, R. Koselleck. Stuttgart: Klett-Cotta, 1978, S. 789-874.
Sivkov, K. V. "Podpol'naia politicheskaia literatura v Rossii v poslednei treti 18 veka," Istoricheskie zapiski, Vol. 19, 1946, pp. 63-101.
Tolochko, A. P. 'Istoriia Rossiiskaia' Vasiliia Tatishcheva. Istochniki i izvestiia. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie; Kiev: Kritika, 2005.
Voinova, L. A. " 'Novyi Slovotolkovatel' N. Ianovskogo i ego istochniki," Slovari i slovarnoe delo v Rossii 18 veka. Leningrad: Nauka, 1980, pp. 45-69.
Whittaker, C. H. Russian Monarchy. Eighteenth-Century Rulers and Writers in Political Dialogue. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2013.
Wittram, R. Peter I. Czar und Kaiser. Zur Geschichte Peters des Großen in seiner Zeit, Bd. 2. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1964.
