CC BY
58
УДК 811.111
А. В. Романтовский
кандидат филологических наук,
преподаватель каф. русского языка как иностранного ФГБОУ ВО МГЛУ; e-maiL: romantaLex@gmaiL.com
ПОНЯТИЕ ДИСКУРСА В РАСШИРЕНИИ ИНТЕРПРЕТАЦИОННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ
Статья посвящена роли понятия «дискурс» в эволюции лингвистических моделей. Предпринята попытка обнаружения общих теоретических оснований для отнесения той или иной трактовки к классическому и постклассическому вариантам понимания. Наконец, проанализирована возможность синтеза четырех фундаментальных свойств языка в единой онтологии коммуникации, предлагаемой современными исследователями.
Ключевые слова: дискурс, классическое понимание, постклассическое понимание, семиозис, онтология коммуникации
A. V. Romantovskiy
PhD (PhiLoLogy),
Lecturer of the department of Russian as a foreign Language, MSLU; e-maiL: romantaLex@gmaiL.com
THE CONCEPT OF DISCOURSE IN EXPANDING OF THE INTERPRETATIVE POTENTIAL OF LINGUISTIC MODELS
The articLe is dedicated to the roLe of the concept of "discourse" in the evoLution of Linguistic scientific modeLs. An attempt has been made to discover common theoreticaL grounds for cLassifying an approach to the concept as cLassicaL or postcLassicaL. FinaLLy, the possibiLity of synthesizing 4 fundamentaL properties of Language in a singLe ontoLogy of communication, proposed by modern researchers, is anaLyzed.
Key words: discourse; cLassicaL approach; postcLassicaL approach; semiosis; ontoLogy of communication.
Языковедческое моделирование процесса и результатов речевой деятельности всегда осуществлялось в соответствии с более или менее осознанным руководящим принципом. К концу XX в. язык как онтологически и гносеологически несамодостаточная, открытая, система предстал в совокупности всех когда-то абсолютизированных характеристик: «Современные представления о языке как объекте
языкознания покоятся на четырех "китах", на четырех фундаментальных его свойствах - исторически обусловленном характере развития, психической природе, системно-структурных основах его устройства, социально обусловленном характере возникновения и употребления» [Караулов 2010, с. 15].
Как правильно соотнести вышеупомянутые свойства так, чтобы усовершенствовать объяснительные модели функционирования языка в социуме? Одним из терминов, синтезирующих, пожалуй, все названные характеристики «языка-в-действии» в рамках одного понятия, является термин «дискурс». Присущая термину междисципли-нарность наряду с неоспоримой модой на него до сих пор «питают» множественность его трактовок. Отечественных лингвистов, в научном творчестве которых важную концептуальную нагрузку имеет термин «дискурс», немало (Н. Д. Арутюнова, В. З. Демьянков, М. Л. Макаров, А. А. Кибрик, В. И. Карасик, В. Б. Кашкин, Е. С. Кубрякова, Ю. Е. Прохоров и др.).
Научные обзоры, как правило, отличаются оригинальным взглядом на историческую перспективу развития данного понятия и его роль в развитии лингвистических моделей речевой деятельности. Иногда авторы совмещают эти две цели, а иногда одна из них явно превалирует.
Если обратиться к примерам недавних публикаций (коллективная монография «Дискурс и стиль»), первой цели по преимуществу служит статья Л. Р. Безуглой, которая включает дискурс в историческую канву развития «лингвопрагматики»: 1) коммуникативный поворот (70-80-е гг. XX в.) - акцент на несоответствии между знаковыми средствами и их употреблением, на косвенных речевых актах и разговорных импликатурах; 2) когнитивный поворот (1980-1990-е гг.) -выстраивание интерпретационных моделей от интенций говорящего к их реализации; 3) дискурсивный поворот (XXI в.) - методологический путь от речевого действия к речевому взаимодействию, от когнитивных структур - к социальному взаимодействию [Безуглая 2014, с. 82-86].
В той же коллективной монографии о дискурсе и стиле содержатся лингвофилософские обобщения Л. О. Чернейко, которые направлены именно на оптимизацию лингвистических моделей представления речевой деятельности в онтологическом и гносеологическом аспектах:
«Дискурс - вербализованный идеологический посредник между индивидуальной речью (идиолектом) и языком-кодом.
Соотнеся термины «язык» и «дискурс» по их общему семантическому основанию «обеспечение коммуникации», можно сделать вывод, что язык в его ипостаси речь - это материальная сторона коммуникации («тело»), тогда как дискурс - ее вербализованная интерсубъективная идеальная сторона (но, скорее, «душа», чем «ум», бессознательное, а не рациональное)» [Чернейко 2014, с. 69].
Как видим, научная рефлексия по заявленным проблемам продолжается.
Цель данной статьи - попытка обнаружения философско-гносео-логических основ общности различных лингвистических подходов к термину «дискурс» с точки зрения общей для современной науки тенденции - корректировки моделирования изучаемых явлений с учетом понимания внутридисциплинарного редукционизма, а также с учетом необходимости соотносить теоретические модели со стремительными изменениями в социуме и в онтологии коммуникации, в частности. Под внутридисциплинарным редукционизмом мы понимаем наличие известной степени схематизации явлений действительности, становящихся объектом научного познания.
В каких контекстах в настоящее время исследователи упоминают термин «дискурс»? Наряду с привычно глобальными «художественным», «религиозным», «научным» дискурсами, среди заголовков научных трудов встречаются терминологические сочетания «дискурс элиты», «дискурс человека сомневающегося», «дискурс власти и дискурс В. С. Высоцкого», наконец, наиболее утонченным в плане имплицируемой понятийной дифференциации становится сочетание «языковой дискурс». Подобная «пестрота» заставляет вспомнить обобщение В. Г. Костомарова о том, что понимание дискурса многими учеными сводится к максимально широкой его трактовке как «континуума речевой деятельности» [Костомаров 2005, с. 41]. По-видимому, континуума, в котором язык, речь, текст перестали быть терминами, именующими вновь обнаруженные онтологические и гносеологические связи изучаемых явлений, а дискурс стал называть нечто еще не до конца объясненное и концептуализированное.
Учитывая вышеприведенный взгляд на четыре фундаментальных свойства языка, попытаемся разобраться в преимуществах понятия
«дискурс», позволяющих терминосистеме лингвистики в полной мере отображать открытость языковой системы в область социально-исторического, с одной стороны, и психокогнитивного - с другой.
Методологическая ценность термина «дискурс», на наш взгляд, состоит именно в его исходном междисциплинарном потенциале. Иными словами, в его способности концептуализировать пограничные явления, свойства, отношения, эффекты. Современный междисциплинарный потенциал понятия «дискурс» был подготовлен многовековой историей европейской мысли, в которой он обозначал именно синкретичность таких пограничных явлений.
В первую очередь обратимся к истокам и основным вариантам трактовки понятия «дискурс» в истории европейской мысли, используя издания «Всемирная Энциклопедия. Философия» [Всемирная энциклопедия... 2001, с. 316], и «Новая философская энциклопедия» [Новая философская энциклопедия 2010, с. 670]. Резюмируем информацию о философских истоках разбираемого понятия в ряде тезисов.
Классическое понимание дискурса и дискурсивности заключается в его представлении как субъективного восприятия и познания мира «по частям», через последовательность перетекающих друг в друга впечатлений в противоположность интуитивному охвату целого. Дискурс - это, прежде всего, рациональное познание-говорение, рассуждение в последовательности знаков.
В этой связи вспомним, как З. Хэррис вышел к тем пределам структурализма, за которыми начиналось линейное выстраивание знаков языка в речи. Хорошо известно, что во второй половине XX в. исследовательский интерес американских лингвистов, продолжавших традиции дескриптивизма, стал смещаться в сторону описания связных фрагментов речи, для обозначения которых и был применен термин «дискурс» [Harris 1963]. Попытки в рамках структуралистского подхода, который искусственно сообщал системе языка максимально возможную закрытость и приоритет в процессе речепроизводства, описать все возможные окружения морфемы (как словоформы) потерпели неудачу. Вернее, обратили внимание на то, что дискретность знаков в системе языка переходит в континуальность речи, сообразуясь не столько с отдельными формальными правилами соположения морфем, сколько с целостностью лингвокультуры как таковой и интенциональ-ностью акта высказывания, производимого говорящим субъектом.
Постклассическое понимание дискурса и дискурсивности сводится к его трактовке как социальной практики, преимущественно вербализуемой, с идеологической подоплекой, формируемой внутрисистемными законами социума, понимаемыми как «властные» отношения. Субъект такой практики предстает как набор социальных признаков и оказывается в центре дискурсивного воздействия и его воспроизводства / модификации.
Среди западных языковедов термин «дискурс» в особом парадиг-мальном значении последовательно употреблял французский лингвист Э. Бенвенист, прибегая к нему для обозначения речевого произведения, «которое возникает каждый раз, когда мы говорим» [Бенвенист 1974, с. 312]. Причем ученый незамедлительно давал понять, что под речевым произведением понимает не текст как совокупность знаков, а весь комплекс речевого действия - «акт производства высказывания». Думается, такой взгляд позволяет лингвисту опознать в объекте изучения не только говорящего субъекта, «присваивающего язык», но и саму событийность семиозиса, которая не сокрыта где-то в глубинах древнего порождения знаков как остаточных форм постоянно перекрещивающихся высказываний, а лежит на поверхности актуального речепроизводства, увиденного в XX в. сквозь объяснительную метафору коммуникации и информации.
Рассмотрим группу трактовок термина «дискурс», объединенную вниманием к последовательному развертыванию речи-мысли. Такая точка зрения подводит непосредственно к соотношению признаков континуальности / дискретности в речевом взаимодействии.
Интенсивное проникновение термина «дискурс» в отечественную лингвистическую практику в конце 1970-х гг. отмечала Т. М. Николаева. Ею были проанализированы научные тексты, в которых встречался данный термин, что позволило сделать обобщения в части наиболее употребительных его значений. К таковым исследователь отнесла следующие: 1) связный текст; 2) устно-разговорная форма текста; 3) диалог; 4) ряд высказываний, связанных между собой по смыслу; 5) речевое произведение (письменное или устное) как данность [Николаева 1978, с. 467].
Примечательно, что термин «дискурс» впервые стал встречаться в отечественных лингвистических работах, посвященных проблемам текстовых единиц и грамматике уровня выше предложения. Таким
образом, попытки распространения системно-языковых закономерностей на континуальность речевой цепи выражены в текстоцентриз-ме, при котором виртуальная целостность текста соотносится с непрерывностью производимого смысла.
В. А. Звегинцев в середине 1970-х гг., рассматривая предложение в его отношении к языку и речи, употребляет термин «дискурс» для обозначения «уровня выше предложения» или «связной речи». Дискурс, по определению ученого, - это «два или несколько предложений, находящихся друг с другом в смысловой связи» [Звегинцев 1976, с. 170]. Лингвоцентризм как парадигма научного моделирования начинает претендовать на «уровень выше предложения». Уровень, где собственно языковая дискретность перестает обнаруживаться, где исследовательское мышление «единицами языка» пытается обрести надежную моделирующую опору в понятийно размытой и предполагающей новый ракурс рассмотрения «смысловой связи».
В известном труде И. Р. Гальперина «Текст как объект лингвистического исследования», где ведется поиск этой новой промежуточной единицы, которой так и не было подобрано общепринятое обозначение, дается дефиниция термина сверхфразовое единство. Приводя несколько синонимов данного терминологического сочетания, ученый упоминает и дискурс [Гальперин 2007, с. 67]. Здесь потенциал термина призван очертить этот новый концептуально-моделирующий поиск, поиск единицы языка за пределами предложения, где действует текстуальная смысловая связность.
Особым свидетельством так называемого коммуникативного поворота могут послужить рассуждения лингвиста, в которых четко прослеживаются:
- тенденция теоретического отхода от единиц, объединяемых языковой системностью;
- попытка разрешить проблему моделирования взаимоперехода дискретности / континуальности в придании единицам структурным статуса коммуникативных;
- объяснение цельности текста через связность дискурса в их концептуальном сближении:
«Дискурс - тоже текст, но такой, который состоит из коммуникативных единиц языка - предложений и их объединений в более крупные единства, находящиеся в непрерывной внутренней смысловой
связи, что позволяет воспринимать его как цельное образование» [Борботько 1981, с. 8].
Одной из важнейших оппозиций, моделирующих специфику дискурса, является оппозиция процесса / результата или оппозиция речевой деятельности / ее фиксированного продукта.
Вспомним, что В. Г. Костомаров допускает следующее понимание дискурса: «Картину функционирования языка можно представить себе и по-другому, оставляя за текстом лишь прямое обозначение результата, какого-либо фиксированного, отработанного отрезка дискурса, т. е. континуума речевой деятельности» [Борботько 1981, с. 41].
По мнению Ю. Е. Прохорова, текст и дискурс оказываются соответственно «интровертивной» и «экстравертивной» «фигурами коммуникации» [Прохоров 2006], при этом данность дискурса обнаружить сложнее, чем данность текста.
Подводя промежуточные итоги, напомним, что термин «дискурс» попал в поле зрения отечественной лингвистики в период обращения к лингвистике речи и текста, и как иноязычное слово, не отягощенное локальными методологическими коннотациями, оказался весьма удобен для обозначения новых понятийных оттенков, для именования вновь уточняемых лингвистических единиц, для участия в обновлении научного моделирования процесса и результатов речевой деятельности. При этом часто каждое оригинальное исследование предлагало свое понимание новой концептуальной границы в рамках объекта изучения.
Для сравнения возьмем работы В. А. Бухбиндера и А. Н. Моро-ховского. Оба исследователя определяют дискурс как связный текст, однако далее их исследовательские пути расходятся. В. А. Бухбиндер полагает, что дискурсом можно назвать как устное речевое произведение, так и фиксированный в письменных или печатных знаках текст [Бухбиндер 1983]. А. Н. Мороховский, напротив, использует термин «дискурс» для дифференциации данных форм бытования речевых произведений. Он заключает, что «дискурс целесообразно определить как последовательность взаимосвязанных высказываний, принадлежащих разным коммуникантам (диалог)» [Мороховский 1989, с. 4].
Таким образом, идея дискурса как носителя признака связности в вербально-знаковой последовательности была экстраполирована на согласованность реплик в диалогической речи. Следовательно,
вопрос синтеза дискурса из дискретных единиц был перенесен из внутрисистемного пространства языка в пространство коммуникации с его разбиением на участников общения.
Очевидно, что трактовки термина «дискурс», основанные на ключевом признаке связности, коррелируют с классическим философским пониманием (дискурс как последовательность мыслей в вербальной форме).
Если обратиться к зарубежной лингвистической истории понятия «дискурс», то окажется, что его отнесение преимущественно к устной форме бытования речевых произведений имеет под собой основания. Дискурсивный анализ Бирмингемской школы предложил научную модель, которая стремилась объединить знаковую континуальность речи, событийность речепроизводства в его социальных координатах и закономерности присвоения инициативы говорения тому или иному участнику речевого взаимодействия.
В «Кембриджской языковой энциклопедии» Дэвид Кристал анализирует становление понятия «дискурс» в языкознании и связывает его прежде всего с направлением дискурсивного анализа (в Бирмингемском варианте). В рамках данной междисциплинарной научной концепции дискурс изначально понимался как последовательно развертывающийся отрезок актуально звучащей речи. Источниками материала для рассмотрения подобных речевых отрезков служили записи диалогов, интервью, лекций и пр. [The Cambridge ..., с. 116].
Обращение к событийности семиозиса - единичному событию «присвоения языка говорящим» - не могло не способствовать повышению внимания к социально-историческим и психокогнитивным аспектам речепроизводства. Самое общее понимание термина «дискурс», коррелирующее с постклассической философской традицией, связано с его употреблением для обозначения лингвокогнитивных механизмов речепроизводства, производства текстов в той или иной сфере общения.
Французская школа и ее важнейший представитель М. Фуко вывели на первый план социальную эпистемологию и событийность дискурса, переведя фокус внимания с проблемы «слов и вещей» на проблемы формирования «порядка объектов» и отношения к нему говорящего субъекта [Фуко 1996]. Система координат, в которой стало рассматриваться единичное «присвоение языка говорящим»,
усложнилась. В нее был включен политико-идеологический и мифологический (наивное повседневное знание) контекст.
Именно событийность дискурса, освещенная преимущественно с позиций информационно-политического доминирования, стала исследовательским кредо Т. ван Дейка, отмечавшего, что «дискурс, в широком смысле слова, является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта» [Дейк ван 2000, с. 121-122].
Несколько иначе подходят к событийности дискурса собственно когнитивисты. Континуальность, процессуально сть речи находится в центре теоретического моделирования специфики дискурса, предложенного Е. С. Кубряковой и О. В. Александровой. Исследователи подчеркивают не статический аспект хранения информации, не наличие абстрактной когнитивной «базы данных», а говорят о том, что сам дискурс представляет собой когнитивный процесс, запускающий и контролирующий производство речи. Авторы объявляют дискурс синхронно осуществляемым процессом порождения текста или же его восприятия [Кубрякова 1997, с. 19].
В. З. Демьянков, также придерживающийся когнитивистской точки зрения на дискурс, отмечает следующее: «Понимая речь, мы не ждем ее завершения, наше понимание происходит параллельно тому, как текст появляется в нашем сознании. Вот это-то появление и развертывание текста и можно назвать дискурсом. На каждом этапе восприятия мы обычно имеем дело одновременно с несколькими равновероятными гипотезами о результирующем смысле речи» [Демьянков 2012, с. 44].
Данные трактовки выдвигают на первый план процессуальный аспект развертывания дискурса, выделяя в нем те или иные ключевые признаки (проблемы порождения и восприятия, многомерность развертывания).
Обобщение единичных событий речепроизводства, их связь с процессом развития культуры, ментальности как обобщенной модели множества субъектов мышления-говорения находим у Ю. С. Степанова, который толковал понятие дискурса, придерживаясь мнения, что это особый способ употребления того или иного национального языка для манифестации определенной ментальности, выражения определенной идеологии [Степанов 1995, с. 38].
Необходимость, усматриваемая лингвистом в постоянном возвращении к модели языковой системности как внутридисциплинарной данности, ясно отражается в точке зрения М. Ю. Олешкова, который предлагает следующее определение: «Дискурс (в широком понимании этого термина) как речевой инструмент освоения реальности - это закрепившийся в языке способ трансформации фактов и представлений об окружающем мире сквозь "призму языка", упорядочивающий действительность в разнообразных практиках» [Олешков 2009, с. 6].
В центре внимания такой трактовки оказывается язык как готовый инструмент создания социальных практик. При этом такую языковую системность, которая характеризуется «способами трансформации фактов и представлений об окружающем мире», сложно отождествить с той системой, которую автор упоминает в качестве «призмы». Дискурс, таким образом, приобретает черты сходства с языковой картиной мира, что опять возвращает нас к лингвоцентричной системности в трактовке данного понятия.
Заметим, как один из западных исследователей политической роли дискурса, Джон Драйзек, напротив, подчеркивает производность знаковых манифестаций и оставляет языковую систему на периферии дискурсивного процесса: «Дискурс - это разделяемый многими людьми способ восприятия мира, который позволяет тем, кто обращается к нему, так или иначе интерпретировать единицы информации и выстраивать их в связные тексты или профили» ^гугек 1997, с. 8] (под профилем, на наш взгляд, можно понимать и целостную полисемиотическую интернет-презентацию личности, например в рамках социальной сети и пр.).
Возвращаясь к анализу общности трактовок дискурса в рамках постклассического понимания, заметим, что в отечественных трудах конца 80-х - начала 90-х гг. прошлого века модель текста как макроединицы, в рамках которой реализуются все возможности системы, стала приобретать новые измерения, преобразуясь в модель многомерного коммуникативного события, получившего название дискурса.
Вспомним точку зрения И. П. Сусова, который рассматривал дискурс как комплексное образование, состоящее из ряда уровней: формально-семиотического, когнитивно-интерпретируемого и социально-интерактивного [Сусов 1988, с. 7-13].
По мнению П. В. Зернецкого, пространство дискурса четырехмерно: «Речедеятельностное пространство конкретного дискурса языковой личности рассматривается как соответственно развернутая по данным координатам интеграция элементарных речевоздействую-щих сил: аргументирующей (семантика), мотивирующей (сигматика), прагматической (прагматика) и аккумулирующей (накопляющей) -синтактика» [Зернецкий 1990, с. 62].
В. И. Карасик подчеркивает необходимость обращения к дискурсу при рассмотрении текста в коммуникативно-событийном аспекте и отмечает, что при этом «требуется переход к коммуникативной модели представления текста. Такой переход осуществляется в следующих направлениях: 1) осваиваются результаты исследований, так или иначе связанных с целым текстом, в прагма-, психо- и социолингвистике, риторике, литературоведении, когнитологии; 2) концептуально и терминологически противопоставляются текст, погруженный в ситуацию реального общения, т. е. дискурс, и текст вне такой ситуации; 3) на первый план выходят вопросы, связанные с порождением и пониманием текста, с диалогической природой общения; 4) исследуются не идеальные, правильно построенные тексты, а текстовые стратегии в их разнообразных реализациях» [Карасик 2002, с. 188-189].
Вышеупомянутые теоретические и методологические поиски завершились несомненными достижениями в области усовершенствования лингвистических моделей представления процесса и результата речевой деятельности. Стало очевидно, что при помощи термина «дискурс» удобно концептуализировать новый взгляд на онтологию и гносеологию речевой деятельности, выйдя за пределы не лингвистики как таковой, а редукционизма, центрированного на языковой системе.
Сделаем необходимое пояснение. Исходная важность понимания языка преимущественно как функции удачно обозначил в свое время Э. Косериу: «Язык функционирует не потому, что он система, а, наоборот, он является системой, чтобы выполнять свою функцию» [Косериу 1963, с. 156].
Безусловный, методологически резонансный редукционизм свойствен представлению о языковой системе в прижившейся и нечасто рефлексируемой соссюрианской трактовке. Э. Косериу описывает ее как «последовательное отождествление (язык = языковое состояние = синхронная проекция)» [Косериу 1963, с. 153]. Важным
методологическим следствием принятия такого отождествления оказывается редукционистское представление не столько о языке как о «синхронной и неподвижной системе» (или, как было сказано выше, о готовом, данном, инструменте социальных практик), сколько о тотальной первичности такой «языковой системы» в выстраивании коммуникации, при том, что она является лишь одним из условий. Одним из условий коммуникации в многообразных по функциональной нагрузке социальных практиках.
Интересно в этой связи, что В. И. Тюпа, рассматривавший жанры художественной речи сквозь призму типологии ментальности, помещает дискурс в центр своей схемы коммуникативной онтологии, по сути наводящей мост между онтологией естественных и гуманитарных наук: «Коммуникация - это взаимодействие внутренних реальностей (личностей) посредством сознания - речи - языка в социальных ситуациях внешней реальности.
Внешняя реальность Вещи
Социальность Функции
Язык Знаки (тексты)
Коммуникация Смыслы (дискурсы)
Речь Значимости (версии)
Ментальность Интенции
Внутренняя реальность Личности
Дискурс не принадлежит субъекту высказывания ровно постольку, поскольку у дискурса есть субъект, составляющий лишь одну из сторон коммуникативного события. Аналогичным образом у дискурса есть адресат и референтное содержание» [Тюпа 2010, с. 55-67].
Данная схема наглядно демонстрирует не только необходимые для оптимизации научных моделей точки интеграции знания, но и очевидные их границы, которые с переменным успехом преодолеваются в различных междисциплинарных исследованиях. Показательно, что дискурсы как гносеологические объекты, находящиеся в центре, определяют коммуникацию не только языковых личностей, но и, как следует из схемы, «внешней» и «внутренней» реальностей.
В настоящее время, когда несомненна интенсификация информационных потоков, изучение речевой деятельности, включенной в полисемиотические коммуникационные процессы, неизбежно перефокусируется на континуальность порождения и интерпретации. Всё отчетливее становится понимание того, что сегодня событийность семиозиса выстраивается, главным образом, не как набор текстов -макроединиц, соотносимых с языком-системой, а как совокупность дискурсивных практик, соотносимых с языком-функцией.
Научная рефлексия, стремящаяся концептуализировать этот процесс, действительно несколько «мифологизирует» (по Л. О. Черней-ко) дискурс - это уже не эффект гипостазирования, который отмечал Ю. Н. Караулов, а свидетельство парадигмального сдвига в науке о языке, в которой всё отчетливее проявляется необходимость уточнения методологических оснований.
Резюмируем. Как было показано, все выделенные трактовки понятия «дискурс» в той или иной степени сводятся к развитию классической и постклассической философско-гносеологической установки.
Первая сосредоточивается на признаке связности (в рамках монологического или диалогического текста), переходе знаковой дискретности языка в речевую континуальность порождения и восприятия дискурса.
Вторая обращается к дискурсу с позиций семиотической событийности, отталкиваясь не от системы языка в ее речевой реализации, а привлекая, порознь или совокупно, перспективы субъекта высказывания, с одной стороны, и социокультурной, порождающей такое высказывание среды, - с другой.
При этом первая тяготеет, скорее, к лингвоцентризму, а вторая -к антропоцентризму в его социоцентрической трактовке (социокультурное сообщество как система коммуникации оказывается первичной по отношению к говорящему субъекту, языковой личности).
В таком разделении нет эпистемологического разрыва, напротив, оно показывает преемственность научной рефлексии, становление понятий, подлинное научное творчество, чуждое догматизации.
Межпарадигмальные вариации термина «дискурс» позволяют констатировать множественность существующих подходов и необходимость четкого выбора исследователем собственной парадигмаль-ной позиции.
Очевидно, что основания лингвоцентричной и антропоцентрич-ной парадигм нельзя считать взаимоисключающими, однако необходимо понимать, что именно при взгляде с позиций социоцентризма (в широком понимании, не обращаясь отдельно к социальному конструктивизму и т. д.) происходит не одноуровневое в методологическом смысле «переключение» с одного фундаментального свойства языка на другое («социальное», хронологически последнее в ряду Ю. Н. Караулова), но нахождение верного масштаба системы координат, в которой необходимо моделировать языковые явления, чтобы, по мере возможности, оптимизировать моделирующий редукционизм, свойственный любой научной интерпретации объекта изучения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Безуглая Л. Р. Три этапа развития лингвопрагматики: от речевого акта к дискурсу // Дискурс и стиль: теоретические и прикладные аспекты : колл. монография / под ред. Г. Я. Солганика, Н. И. Клушиной, Н. В. Смирновой. М. : Флинта : Наука, 2014. С. 81-93. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М. : Прогресс, 1974. 448 с. Борботько В. Г. Элементы теории дискурса : учеб. пособие / В. Г. Борботько.
Грозный : Изд-во Чечено-Ингуш. гос. ун-та, 1981. 113 с. Бухбиндер В. А. О предмете текстуальной лингвистики // Проблемы текстуальной лингвистики. Киев : Высшая школа, 1983. С. 6-19. Всемирная энциклопедия: Философия / гл. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов.
М. : АСТ, Минск : Харвест, Современный литератор, 2001. 1312 с. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. Изд. 5-е,
стереотип. М. : Ком Книга, 2007. 144 с. Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи. М. : Изд-во МГУ, 1976. 308 с.
Зернецкий П. В. Четырехмерное пространство речевой деятельности // Язык,
дискурс, личность. Тверь : Твер. гос. ун-т, 1990. С. 60-68. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. Б. : БГК им. И. А. Бодуэна де
Куртенэ, 2000. 308 с. Демьянков В. З. Традиционное и креативное в адресации дискурса // Логический анализ языка. Адресация дискурса / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М. : Индрик, 2012. С. 41-49. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград : Перемена, 2002. 477 с. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. Изд-е 7-е. М. : Издательство ЛКИ, 2010. 264 с.
Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 3. М. : Изд-во иностранной литературы, 1963. С. 143-343.
Костомаров В. Г. Наш язык в действии: Очерки современной русской стилистики. М. : Гардарики, 2005. 287 с.
Кубрякова Е. С., Александрова О. В. Виды пространства, текста и дискурса // Категоризация мира: пространство и время: материалы научной конференции. М. : Диалог - МГУ, 1997. С. 19-20.
Мороховский А. Н. К проблеме текста и его категорий // Текст и его категориальные признаки. Киев : Изд-во Киев. пед. ин-та ин. языков, 1989. С. 3-8.
Николаева Т. М. Краткий словарь терминов лингвистики текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978. С. 467-472.
Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН, науч.-ред. совет: предс. В. С. Степин, зам. предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин. М. : Мысль, 2010, Т. I. 2010. 744 с.
Олешков М. Ю. Введение // Дискурс, концепт, жанр: коллективная монография / отв. ред. М. Ю. Олешков. Н.-Тагил : НТГСПА, 2009. 428 с.
Прохоров Ю. Е. Концепт, текст, дискурс в структуре и содержании коммуникации : дис. ... д-ра филол. наук. М.-Екатеринбург, 2006. 312 с.
Степанов Ю. С. Альтернативный мир, дискурс, факт и принцип причинности // Язык и наука конца XX века. М., 1995. С. 35-73.
Сусов И. П. Деятельность, сознание, дискурс и языковая система // Языковое общение: процессы и единицы : межвуз. сб. науч. тр. ; Калинин. гос. ун-т. Калинин, 1988. С. 7-13.
Тюпа В. И. Дискурсные формации: Очерки по компаративной риторике. М. : Языки славянской культуры, 2010. 320 с.
Фуко М. Археология знания. Киев : Ника-Центр, 1996. 416 с.
Чернейко Л. О. Дискурс: языковая реальность или лингвистическая мифология? // Дискурс и стиль: теоретические и прикладные аспекты : колл. монография / под ред. Г. Я. Солганика, Н. И. Клушиной, Н. В. Смирновой. М. : Флинта : Наука, 2014. С. 52-71.
Dryzek J. The Politics of the Earth: Environmental Discourses. Oxford : Oxford University Press, 1997. 220 p.
Harris Zellig S. Discourse Analysis Reprints. The Hague : Mouton, 1963. 73 p.
The Cambridge Encyclopedia of Language / D. Crystal. Cambridge : Cambridge University Press, 1987. Pp. vii + 472.
