CC BY
12
чия в том случае, если действующий президент не может их выполнять по объективным причинам. О том, что такой сценарий уже начал реализовываться, косвенно свидетельствует заявление действующего азербайджанского премьера Артура Расизаде, который, вернувшись из США, где ему была сделана операция на глазах, неожиданно сказал, что "никаких заявлений об отставке не писал". Аналитики сделали вывод, что реплика Расизаде стала ответом на кулуарные разговоры о том, что ему придется написать такое заявление, чтобы уступить свой пост сыну нынешнего президента. А сам визит азербайджанского премьер-министра в США, якобы случайно совпавший по времени с обострением болезни Алиева, многие эксперты истолковывают как попытку неких бакинских кругов, выразителем интересов которых выступает Артур Расизаде, заручиться поддержкой Вашингтона накануне неизбежной смены власти в Азербайджане. Однако чрезвычайно теплое поздравительное письмо, направленное Гейдару Алиеву Джорджем Бушем, по мнению многих азербайджанских политиков, позволяет говорить о том, что американский Белый дом делает ставку все же на семью Алиева.
Показательно, что США берут на себя дальнейшее лечение Гейдара Алиева. По последним данным, речь идет о том, что, как только здоровье президента позволит ему авиаперелет через океан, Алиев будет направлен из Турции в клинику Кливленда, где три года назад азербайджанскому лидеру была сделана операция на сердце.
"Независимая газета", М., 12мая 2003 г.
Леонид Фридман, историк
ПОЛОЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ В СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ. (Окончание)
Резкое снижение жизненного уровня большинства населения в странах Центральной Азии привело здесь к расширению границ той его части, которая оказалась ниже так называемой черты бедности. Для измерения этого показателя применяются как национальные, так и международные критерии, которые далеко не всегда совпадают. Именно поэтому во многих публикациях можно встретить данные, основанные как на более "узком", так и на "расширительном" понимании самой категории бедности. К тому же расчеты прожиточного
минимума, а следовательно, и выявление тех групп людей, которые живут на доходы, не достигающие прожиточного минимума, нередко меняются, уточняются, исправляются как национальными статистическими органами, так и международными организациями. Все это не позволяет дать "окончательную оценку" удельного веса лиц, оказавшихся и существующих за чертой бедности.
Тем не менее, имеющиеся официальные и полуофициальные оценки позволяют охарактеризовать масштабы распространения бедности и нищеты. Так, например, в Казахстан, по данным официальной статистики, доходы ниже прожиточного минимума получало в середине 90-х годов около 35%, а во второй половине десятилетия — до 43% всего населения страны. В Киргизстане аналогичные показатели достигали соответственно 40 и 55%. При этом особенно широкие масштабы ареал бедности приобрел в сельских районах, где он охватывал около 62—63% всего населения. К тому же в Киргизии, несмотря на экономический рост, удельный вес бедняков во второй половине 90-х годов не только не сократился, а обнаружил отчетливую тенденцию к повышению. Именно поэтому президент А. Акаев провозгласил сокращение бедности, равно как и борьбу за права человека, важнейшей целью социально-экономической политики государства на ближайшие годы. В Туркменистане и Узбекистане соответствующие данные опубликованы только по периоду, охватывающему первые годы кризиса. Согласно этим данным, в 1993 г. около 21% всего населения составляли лица, живущие на доход менее $1 в день, тогда как 59% всего населения располагали менее чем $2 в день (Туркменистан). В Узбекистане в том же году менее чем на $2 в день существовало около 27% всего населения. Необходимо подчеркнуть, что эти цифры базируются на расчетах не по официальным обменным курсам, а по паритетам покупательной способности валют, то есть более точно отражают сопоставимые показатели реальных доходов населения в разных странах.
В конце 90-х годов во всех странах ЦА было проведено обследование распределения доходов между различными группами населения. В итоге эксперты ООН рассчитали величину так называемого коэффициента Джини, характеризующего масштабы неравномерности распределения доходов. Результаты этих исчислений показали, что в Киргизии, Казахстане и Таджикистане величина соответствующего показателя колебалась в пределах 30,6—35,4, тогда как в Туркмении она достигала 40,8, а в Узбекистане даже 44,7 (отметим для
сравнения, что величина аналогичного показателя в США составляла 40,8, в Турции — 41,5, а в России — даже 48,7). Таким образом, из всех стран ЦА Узбекистан оказался страной, где степень неравномерности в распределении доходов была наибольшей. Об этом же свидетельствует тот факт, что на долю 10% населения с наименьшими доходами здесь приходилось лишь 1,2% их общей величины, тогда как в Туркмении величина аналогичного показателя достигала 2,6%, в Казахстане — 2,7%, а в Киргизии и Таджикистане — по 3,2%. Одновременно концентрация средств в руках 10% лиц с наиболее высокими доходами достигла наибольших масштабов также в Узбекистане: здесь на их долю приходилось 32,8% всех доходов населения, тогда как в Туркмении — 31,7%, в Киргизии — 27,2%, в Казахстане — 26,3%, а в Таджикистане — 25,2%. Таким образом, масштабы разрыва между богатыми и бедными по этому показателю оказались наибольшими именно в Узбекистане. Для сравнения отметим, что здесь соответствующий показатель превосходит аналогичную цифру по США (30,5%). Разумеется, все это отнюдь не способствует сохранению социально-политической стабильности в Узбекистане, особенно в условиях, когда средние подушевые доходы в этой стране, даже рассчитанные по ППС валют, в 14 раз ниже, чем в США. В итоге уже одно это обстоятельство приводит к сохранению и воспроизводству предпосылок для нарастания социальной напряженности. При этом, поскольку все индикаторы разрыва между богатыми и бедными не только в Узбекистане, но и в других республиках ЦАР ныне значительно выше соответствующих цифр, типичных для советского периода их истории, повсюду обнаруживаются признаки сохранения социально -политической неустойчивости даже в условиях продолжающегося экономического роста.
До сих пор речь шла о стоимостных о стоимостных индикаторах, которые по самой своей природе не могут претендовать на точность в условиях радикальной смены ценовых пропорций, неизбежной в переходный период — от командно-административной к рыночной экономике. Поэтому более наглядный характер присущ другим показателям, которые можно было бы назвать натуральными. В связи с этим целесообразно обратиться к анализу данных, характеризующих динамику изменений в той сфере, которая во многом определяет жизненный уровень населения. Мы имеем в виду питание его основной массы: ведь расходы на питание в странах Центральной Азии (ЦА) в 90-х годах составляли от 50 до 85% всего бюджета до-
машних хозяйств. По данным официальной статистики, на протяжении 90-х гг. во всех странах ЦА наблюдалось сокращение потребления наиболее качественных продуктов питания, самое резкое в годы кризиса, но продолжавшееся в ряде случаев и в восстановительный период. При этом практически повсюду потребление мяса и молока в расчете на одного человека сократилось на 30—40%, рыбы, яиц и сахара — в 2—4 раза, и, как это ни может показаться парадоксальным, нередко уменьшалось даже потребление фруктов и ягод.
Приведем соответствующие цифры. В Казахстане, где сельскохозяйственное производство лучше, чем в других республиках ЦА, обеспечивает население продуктами питания, с 1991 по 1999 г. потребление мяса и мясопродуктов на душу населения в среднегодовом исчислении сократилось с 72 до 44 кг, потребление молока и молочных продуктов — с 308 до 211 кг, яиц — с 209 до 90 штук, сахара — с 37—39 (1990—1991) до 18—20 кг, рыбы и рыбопродуктов — с 10 до 3 кг и, наконец, фруктов и ягод — с 17—23 до 7—9 кг.
В Киргизстане, где сельское хозяйство также в основном обеспечивало население собственным производством продуктов питания, потребление мяса и мясопродуктов за тот же период снизилось с 48— 54 кг до 40 кг, рыбы и рыбопродуктов — с 6 до 1 кг, молока и молочных продуктов — с 266 до 200 кг, яиц — с 154 до 45 штук, сахара — с 37 до 12 кг Как показывают эти цифры, к концу 90-х гг. потребление наиболее качественных продуктов питания (мяса и молока) в Казахстане и Киргизии находилось на более или менее одинаковом уровне, однако по потреблению яиц, сахара, а также растительного масла Казахстан по-прежнему значительно опережал Киргизию. В то же время население Киргизии в конце 90-х гг. потребляло больше картофеля, овощей и бахчевых.
В отличие от Казахстана и Киргизстана, в Узбекистане, Туркменистане и особенно Таджикистане потребление мяса, молока, рыбы, яиц всегда находилось на более низком уровне. Так, например, даже в советский период потребление мяса в Таджикистане было в 3, а в Узбекистане в 2,3 раза ниже, чем в Казахстане. В период экономического кризиса первой половины 90-х гг. соответствующие показатели еще более снизились. Особенно тяжелое положение сложилось, по понятным причинам, в Таджикистане. Официальная статистика сначала публиковала явно неправдоподобные цифры о среднедушевом потреблении основных продуктов: например, с 1990 г. по 1995 г. потребление мяса здесь, по материалам бюджетных обследований,
сократилось якобы менее чем вдвое — с 26 до 14 кг, молока и молочных продуктов — со 160 до 130 кг, яиц — со 111 до 10 штук и т.д. И лишь в .статистическом ежегоднике 2002 г. появилась таблица, в которой приведены вполне реалистичные материалы о динамике потребления основных продуктов питания с 1991 по 2001 г. Судя по этим данным, потребление мяса с 1991 по 1996 г. сократилось с 26,1 кг до 4 кг, молока и молочных продуктов — со 171 до 50,4 кг, яиц — с 88 до 11 штук, сахара и кондитерских изделий — с 12,6 до 3,6 кг, фруктов, ягод и винограда — с 31,9 до 16,8кг. Уменьшилось также и потребление овощей, бахчевых, картофеля и растительного масла. Не изменилось или почти не изменилось только количество потребляемых населением хлебных продуктов. Это значит, что большинство населения в эти годы получало минимально необходимое количество калорий, главным образом, от хлеба и лепешек, тогда как потребление мяса сократилось в 6,5 раз, молочных продуктов — в 3,5, яиц — в 8, а сахара — почти в 4 раза. Во второй половине 90-х годов, как уже отмечалось ранее, экономическое положение Таджикистана улучшилось, и в 1996—2002 гг. происходил процесс восстановления его хозяйственного потенциала. Правда, даже в 2002 г. подушевой ВВП страны все еще составлял менее 40% от достигнутого ранее максимального уровня. Все это в какой-то мере отразилось и на потреблении населения, но достигнутые результаты оказались более чем скромными: если в 1996 г. среднедушевое потребление мяса составляло 4, то в 2001 г. — 5,8 кг, яиц — соответственно 11 и 19 штук, картофеля — 24 и 26,6 кг, овощей — 72 и 73 кг, молока и молочных продуктов — 50,4 и 49,9 кг, растительного масла — 9,6 и 9,2 кг. Потребление сахара с 1996 по 2001 г. возросло почти вдвое (3,6 и 7 кг), но по-прежнему оставалось значительно ниже, чем в 1991 г. (12,6 кг). И лишь потребление фруктов, ягод и винограда в 2000 и 2001 гг. несколько превысило величину аналогичного показателя в 1991 г.
В Туркмении, где всегда было развито животноводство, за в 1991 — 1995 гг. потребление мяса уменьшилось с 43 до 30 кг, рыбы — с 4 до 2 кг, молока — с 212 до 178 кг, яиц — со 101 до 62 штук, сахара — с 32 до 11 кг. В Узбекистане, по официальным данным, в первой половине 90-х гг. потребление мяса не сократилось (32—33 кг), однако потребление рыбы снизилось с 4,9 до 1,4 кг, молока — с 210 до 160 кг, яиц — со 120 до 53 штук, сахара — с 25 до 10 кг и т.д. Во второй половине 90-х гг. в официальных статистических изданиях прекратилась публикация данных о подушевом потреблении продуктов питания в
этих двух республиках. Однако материалы о производстве этих продуктов, а также сведения об их импорте позволяют полагать, что и ныне положение в этой важнейшей сфере жизни не улучшилось, а по отдельным показателям даже ухудшилось.. Подсчеты показывают, что в Казахстане, Киргизстане, Туркменистане и Узбекистане потребление мяса, молока, рыбы, яиц и сахара в ряде случаев "вернулось" к уровню первой половины 60-х годов. Что касается Таджикистана, то здесь положение оказалось неизмеримо хуже, ибо в результате гражданской войны и ее экономических последствий производство продовольствия сократилось почти в той же степени, что и весь валовой продукт народного хозяйства.
Если же учесть, что и в советский период рацион питания большинства населения стран ЦА был гораздо более скромным, чем в "славянских" или прибалтийских республиках, то становится очевидным, что положение в странах ЦА оказалось в переходный период особенно тяжелым. В сущности, можно сказать, что здесь произошло возвращение рациона питания, который в 70-80-х годах стал не только хлебным, но и отчасти мясо-молочным и приобрел некоторые черты, сближавшие его с европейским, точнее восточноевропейским (Польша, Румыния, Болгария, Венгрия), — к прежнему, типичному для 50-60-х годов. Этот рацион можно было бы назвать преимущественно "хлебно-овоще-картофельным". Конечно, если учесть среднее потребление хлебных продуктов, овощей, картофеля, а также, пусть в гораздо меньших количествах, мяса, молока и яиц, то можно сказать, что о голоде в собственном смысле слова речь не идет. Люди в своем большинстве получают достаточно калорий, но качественное ухудшение рациона несомненно и очевидно и для горожан, и для сельских жителей. Фактически в этом отношении, как, впрочем, и во многих других, население ЦА оказалось отброшено на 30—40 лет назад. Но это означает, что по характеру, типу, качеству и уровню питания жители стран ЦА еще дальше отошли от восточноевропейских и вплотную приблизились к типично азиатским или южноазиатским стандартам. К тому же не следует забывать, что средние нормы потребления таких наиболее ценных, а значит — и более дорогих продуктов, как мясо, молоко, яйца и некоторые другие, ввиду крайней неравномерности (и даже — поляризации) в распределении доходов означали, что значительная часть населения (или даже его большинство) реально могли приобретать в 2—3 раза меньше мяса, рыбы, яиц и сахара. Конечно, если сельские жители и жители небольших горо-
дов обрабатывали приусадебные участки, небольшие поля и огороды, они в какой-то мере компенсировали недостаток денежных средств натуральным производством. А вот жители крупных городов: безработные, не полностью занятые, получающие низкую заработную плату и т.д., — оказываются в особенно трудном положении. И поскольку именно в крупных городах и столицах нередко буквально рядом соседствуют богатство и бедность, особенно вызывающе выглядит роскошь на фоне нищеты, все это приводит к накоплению социального недовольства, обострению потенциальных и реальных противоречий, мотивированным и немотивированным вспышкам насилия, осложнению криминогенной ситуации и т.п.
Возвращаясь к анализу неблагоприятных изменений в сфере питания основной массы населения ЦА, отметим, что, как и раньше, основу рациона в этих странах составляют хлебные продукты, и в этом отношении только Казахстан и, в основном, Киргизстан обеспечивают собственные потребности внутренним производством зерновых; Туркменистан и Узбекистан поставили амбициозную цель: добиться зерновой самообеспеченности, и устами своих президентов заявили о решении этой задачи. Однако в действительности, несмотря на значительное увеличение производства зерновых, они смогли только уменьшить потребности в их импорте. В условиях продолжающегося роста населения обеспечение продовольственной, в первую очередь зерновой, безопасности остается серьезнейшей проблемой для Таджикистана, Узбекистана и Туркменистана.
Во всех странах ЦА в 90-е годы снизилось в 1,5—2 раза и потребление одежды и обуви в расчете на душу населения, но при этом резко расширился ассортимент товаров, ввозимых в основном из Китая, Турции или других стран с низкой заработной платой. В то же время текстильная и обувная промышленность стран ЦА оказалась не в силах выдержать конкуренцию иностранных товаров, и к концу 90-х годов эти отрасли производства в Казахстане, Киргизстане и Таджикистане почти перестали существовать; однако в Узбекистане и Туркменистане государство оказывало поддержку национальной промышленности, и здесь масштабы выпуска тканей либо сократились в меньшей степени, либо (в Туркменистане) даже увеличились. Приведем соответствующие цифры, характеризующие не просто кризис, а по существу крах легкой промышленности, от которой ранее в основном и зависело снабжение населения одеждой и обувью. Если в 1991 г. в Казахстане производство тканей составляло 249, то в 2000 г.
оно не превышало уже 6(!) млн. кв. м; в Киргизстане соответствующие цифры достигали 143 и 9 млн. кв. м. В Узбекистане производство тканей всех видов снизилось, однако, менее чем вдвое — с 665 до 340 млн. кв. м, тогда как в Туркмении по официальным данным в 1991— 1994 гг. оно уменьшилось с 52 до 33 млн. кв. м, но затем начало увеличиваться и к 2001 г. достигло уже 63,9 млн. кв. м. Это единственный случай в СНГ, когда текстильная промышленность превысила докризисный уровень производства. Аналогичные процессы происходили и в обувной промышленности.
Особенно важное социально-экономическое, да и политическое, значение приобрел процесс сужения сферы использования бытовой техники в странах ЦА. На протяжении 90-х годов там практически повсеместно на 30—40%, а нередко и вдвое сократилась сфера использования телевизоров, холодильников, стиральных машин, а также пылесосов, магнитофонов и т.п. Еще более резко уменьшились масштабы продажи этих товаров на рынках стран ЦА.
Необходимо остановиться на негативных последствиях этого пока еще продолжающегося процесса. Они, эти последствия, достаточно многообразны и, в первую очередь, означают возвращение к ручному труду, возрастание его затрат в первую очередь у женщин, а в более широком смысле — тенденцию к примитивизации и даже архаизации быта, общих условий жизни у 40—50% всего населения этих стран. Конечно, это особенно болезненно сказывалось на положении большинства сельских жителей.
Но дело не только в ухудшении условий быта: когда гаснет телевизор или перестает работать радиоприемник, люди оказываются отрезанными от информации об окружающем мире, которую они привыкли получать "здесь и сейчас". Едва ли не половина всего населения оказывается вынужденной "демодернизироваться", возвращаться к традиционным, уже было позабытым формам времяпрепровождения. Эти люди становятся в подобных условиях гораздо более восприимчивыми к пропаганде традиционных, в том числе религиозно-фундаменталистских, ценностей и установок, существуют теперь и вне сферы постоянного, ежедневного и непосредственного воздействия государственной политики и пропаганды. Если учесть при этом, что в 90-х годах наблюдались процессы вынужденной аграриза-ции, деиндустриализации, деинвестирования, относительной деурба-низации, частичной "десаентизации" (а по-русски "обезнаучивания") экономики и общества в странах ЦА, то становит-
ся очевидным следующее. В каждой из пяти республик, хотя и в неодинаковой степени, накапливались элементы демодернизации, примитивизации, архаизации различных сторон экономики, жизни и быта большинства населения; происходил частичный возврат назад, к рубежам 60-70-х годов, своеобразное отступление на 20, 30, а порою и на 40 лет.
Но это лишь одна, хотя и важнейшая, составляющая тех изменений, которые происходили в странах ЦА. Одновременно практически почти повсеместно происходил процесс формирования "новых богатств" и получения "новых средних доходов", которые делались на нефти, газе, цветных и черных металлах, хлопке и т.д. В статистике это находило отражение в увеличении числа легковых автомашин, строительстве новых вилл, многокомнатных квартир, импорте предметов роскоши и т.д. Все это показывает, что в условиях формирования "дикого капитализма", отягощенного пережитками и советского, и досоветского прошлого, в странах ЦА происходила не только (и даже не столько) дифференциация общества по уровню доходов, условиям жизни и быта, сколько его поляризация, при очень медленном и ограниченном по своим масштабам формировании средних слоев.
Между тем именно расширение рядов так называемого среднего класса, включение в его состав большинства населения, как показывает опыт стран Запада, обеспечивает социально-политическую стабильность как важнейшую предпосылку устойчивого социально -экономического и политического развития. По нашим оценкам, в странах ЦА удельный вес тех, кто получил выгоду от процесса реформ и преобразований и улучшил свое положение, не превышает 5—15%, тогда как группа "проигравших", бедствующих, положение которых, несомненно, резко ухудшилось, составляет не менее 30-45% всего населения, причем в Таджикистане соответствующая цифра, конечно, гораздо больше.
Но между этими двумя полярно противоположными группами находится, быть может, самый многочисленный слой людей, положение которых отличается крайней противоречивостью, сосуществованием прямо противоположных тенденций, отражающих одновременно улучшения и ухудшения различных сторон их жизни и быта. Они, подобно бедствующим слоям (хотя далеко не в той же степени, не в тех же масштабах), ощутили на себе резкое сокращение реальных доходов, в первую очередь реальной заработной платы; в их семьях исчезла уверенность в наличии постоянной работы и стала очевидной
угроза безработицы или неполной занятости. Качество их питания (главным образом потребление мясных, рыбных, молочных продуктов и яиц) явно ухудшилось; резкое сжатие доходов ограничило для них многие, ставшие привычными формы отдыха, проведения досуга, развлечений, восприятия культуры и искусства.
Но одновременно, точнее после возобновления экономического роста, они, быть может, впервые в жизни избавились от постоянного дефицита тех или иных товаров и услуг, а в Казахстане и Киргизстане получили возможность пользоваться некоторыми, пусть и ограниченными, демократическими правами и свободами: свободой слова, получения и распространения информации, передвижения внутри и вне пределов этих стран, организации профсоюзов и политических партий. Конечно, эти возможности и права весьма ограничены,, ибо тенденции к авторитаризму проявлялись и в Казахстане, и в Киргизстане. Что касается остальных стран Центральной Азии, то в них наблюдаются некоторые признаки авторитарного строя, появляется и усиливается культ личности лидера, по существу отсутствует свободная пресса и ограничивается информация об окружающем мире.
Но было бы явным упрощением полагать, что материальные условия жизни большинства населения прямо зависят от соотношения демократических и авторитарных начал в политическом строе той или иной страны. В ЦА многое определяется, прежде всего, наличием или отсутствием таких высоко оцениваемых мировым рынком энергоносителей, как нефть, газ, отчасти уран и уголь, а также цветных, редких и драгоценных металлов, главным образом — золота. В этом плане положение более "демократичного" Казахстана и "авторитарного" Туркменистана, обладающих крупными запасами нефти и газа, в принципе и в перспективе гораздо более благоприятное, чем у относительно "демократичного" Киргизстана и "авторитарного" Таджикистана. Эти различия, видимо, будут особенно отчетливо сказываться именно на протяжении нынешнего десятилетия, когда Туркменистан и Казахстан смогут во все большей степени реализовывать свои потенциальные преимущества, наращивая экспорт нефти, газа и других "валютодобывающих" товаров на мировой рынок. В то же время Киргизстан, зависящий от поставок извне некоторых видов энергоносителей и не имеющий ряда других ценных экспортных ресурсов, будет находиться в менее выгодном
положении и ему будет труднее сохранять устойчивость социально -экономического и политического положения.
Прогнозируя будущие возможные изменения ситуации в регионе ЦА, необходимо учитывать реальный опыт 90-х годов, когда, несмотря на очевидные ухудшения в условиях жизни и быта большинства населения, правительствам всех стран ЦА, за исключением Таджикистана, удавалось сохранить относительную социально-политическую стабильность, а в более широком смысле — национально-государственную безопасность Казахстана, Киргизстана, Узбекистана и Туркменистана. Поскольку, как уже отмечалось, политическая и социально-экономическая стабильность зависит, главным образом, от положения большинства населения, которое в целом, несомненно, ухудшалось на протяжении большей части этого периода, возникает вопрос: что же способствовало сохранению относительной устойчивости общей обстановки и политических режимов в этих странах?
Во-первых, сыграло роль то, что, несмотря на несомненное ухудшение количественных и качественных характеристик рациона питания, в целом удалось избежать массового голода и постоянного недоедания у большинства горожан и сельских жителей. Во-вторых, очень важное значение приобрело то обстоятельство, что на протяжении 90-х годов во всех странах ЦА, в общем, удалось сохранить, а иногда и расширить основные элементы и составные части экономической и социальной инфраструктуры, созданной в советский период. Речь идет не только об электростанциях, транспортной сети, системах связи, но также, а быть может, и в первую очередь, о народном образовании и здравоохранении. Подчеркнем, прежде всего, что и в этих сферах положение в 90-х годах отличалось крайней противоречивостью. В ряде случаев на первый план неизменно выходят показатели, отражающие несомненное ухудшение ситуации. Так, например, по нашим подсчетам, все государственные ассигнования на "социально-культурные цели", т.е. на образование, здравоохранение, культуру и искусство, сократились в странах ЦА в 2—4 раза и, в общем, оставались на кризисном уровне даже к концу 90-х годов. Далее, во всех странах, хотя и в разной степени, резко, многократно сузилась сфера дошкольного образования и воспитания детей. Это, несомненно, негативно отразится в будущем на судьбах молодого поколения этих стран. В условиях экономического кризиса и усиления процесса деиндустриализации стран ЦА значительно уменьшилось число уча-
щихся и учителей в системе профессионально-технического образования, хотя к концу 90-х годов здесь начались изменения к лучшему.
Однако наиболее важным, быть может, единственным достижением стран ЦА в социальной сфере является сохранение и даже расширение системы начального и среднего образования. В условиях продолжающегося роста населения во всех странах ЦА, кроме Казахстана, не только увеличилось общее число учеников и учителей, но также возросли соответствующие показатели в расчете на каждые 10 тыс. человек населения. Еще более поразительные результаты оказались достигнуты в системе высшего образования Казахстана и Кир-гизстана. Число студентов вузов в Казахстане возросло по сравнению с началом 90-х годов в 1,5, а в Киргизстане более чем в 3 раза. В итоге к началу 2001 г. в Казахстане число студентов на каждые 10 тысяч жителей по официальным данным больше, чем во Франции или Германии, а в Киргизстане — больше, чем в США. Конечно, такое быстрое расширение системы высшего образования в условиях, когда не происходило сколько-нибудь значительного строительства новых учебных корпусов, лабораторий, общежитий и т.д., почти неизбежно сопровождалось снижением качества обучения во многих, особенно периферийных, университетах и институтах. Но при этом произошло и увеличение числа обучающихся в элитных вузах, которые сумели расширить связи с вузами развитых стран и обмен студентами и преподавателями.
В отличие от Казахстана, Киргизстана (а также Таджикистана, где число студентов хотя и незначительно, но все же увеличилось) в Узбекистане и Туркменистане общее число учащихся высшей школы резко сократилось (в Узбекистане — вдвое), что отражало продуманную политику президентов И.Каримова и С.Ниязова, опасавшихся, по-видимому, усиления социально-политической активности студенчества, которое в прошлом приобретало оппозиционный режиму характер. Впрочем, президент Узбекистана, учитывая опыт Тайваня и Южной Кореи, сделал особый упор в своей стратегии развития образования на другой его важной составной части — среднем и неполном высшем профессионально-техническом образовании. Характерно также, что в Узбекистане, после того как общее число студентов сократилось с 337 тыс. в 1991 г. до 158 тыс. в 1997 г., начался медленный, а затем все ускоряющийся рост их численности. В итоге в 2001/2002 учебном году их общее число достигло 207 тыс. В целом, оценивая с нынешних позиций стратегический курс президента Ка-
римова в сфере образования, приходится признать, что сделанный им выбор на развитие качественного среднего профессионального и высшего образования и недопущение роста числа будущих безработных с университетскими дипломами имеет под собой серьезные основания. Другое дело — точный или неточный выбор динамики основных параметров высшего, среднего профессионального и общего среднего образования. Здесь только практика поможет ответить на вопрос о том, какой курс в этой сфере окажется более правильным -на ускоренное развитие высшего образования (Киргизия) или на сдерживание этого процесса (Узбекистан).
Последствия такого развития событий в двух группах стран могут оказаться далеко не одинаковыми. Так, например, в Киргиз-стане и Казахстане столь быстрое и значительное расширение системы высшего образования при отсутствии адекватного увеличения числа рабочих мест, отвечающих уровню знаний, квалификации и подготовке выпускников вузов, почти неизбежно приведет к увеличению числа высокообразованных безработных и расширению рядов не полностью занятых людей. В то же время резкое сокращение числа университетов и институтов, а также студентов вузов в Узбекистане и Туркменистане может привести к потере кадров профессоров и преподавателей, подготовка которых требует длительного времени и крупных расходов.
В отличие от системы народного образования, в сфере здравоохранения изменения основных показателей ее функционирования приобретали в основном негативный характер. Практически во всех странах ЦА в расчете на 10 тысяч жителей сократилось число врачей и среднего медицинского персонала; более того, в большинстве стран уменьшилось число больниц и резко сократилось число больничных коек, а также так называемая мощность поликлиник и амбулаторий, т.е. число больных, которых они обслуживали за одну смену. Ухудшение экономического и социального положения, как это почти всегда бывает в годы кризисов, привело к увеличению числа больных активным туберкулезом, наркоманией и токсикоманией, а также сифилисом и другими социальными болезнями. По мере частичной коммерциализации медицинского обслуживания населения, как правило, резко возрастала цена лекарств, а в условиях сокращения государственного финансирования часть расходов фактически ложилась на плечи больных и их семей. Особенно ухудшилось положение больных, нуждавшихся в стационарном лечении, они все чаще должны
были сами приобретать лекарства, приносить в больницы постельные принадлежности, предметы санитарии и гигиены.
Однако, несмотря на все эти очевидные свидетельства ухудшения дел в сфере здравоохранения, в странах ЦА удалось не допустить резкого ухудшения эпидемиологической ситуации. Об этом свидетельствуют показатели медицинской статистики. Так, например, общие коэффициенты смертности в Казахстане и Киргизстане увеличились соответственно с 8,2 до 10,7 и с 6,9 до 8,3 в первой половине 90-х годов, т.е. в годы наибольшего обострения кризиса. Однако к концу десятилетия они вновь начали сокращаться, а в Киргизстане даже вернулись к уровню конца 80-х годов. Что касается Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана, то в этих республиках по данным официальной статистики общие коэффициенты смертности в конце прошедшего десятилетия оказались существенно ниже, чем в его начале. И хотя точность этих данных вызывает серьезные сомнения, все же, по-видимому, и в этих странах удалось избежать значительного повышения смертности.
Еще более благоприятный характер по данным официальной статистики приобрела динамика коэффициента младенческой смертности, которая во многом предопределяет изменения индикатора ожидаемой продолжительности жизни. Во всех странах ЦА младенческая смертность сократилась на 20—30% и более, а в Туркменистане по официальным данным едва ли не вдвое. И хотя опять-таки эти цифры, видимо, нуждаются в существенной корректировке, они все же свидетельствуют о том, что система здравоохранения, созданная в предшествующие десятилетия, в целом выдержала экзамен на прочность. Однако, если в дальнейшем государственное финансирование здравоохранения и народного образования не будет значительно увеличено, это может привести к резкому ухудшению качества функционирования обеих важнейших систем, образующих костяк социальной инфраструктуры. Конечно, основные демографические индикаторы зависят не только (а иногда и не столько) от работы системы здравоохранения, их изменения напрямую связаны с общими условиями жизни и быта людей — как в статике, так и в динамике. Это становится особенно очевидным при изучении другого важнейшего демографического показателя, а именно коэффициента рождаемости. Во всех странах ЦА на протяжении 90-х годов происходило его резкое сокращение: в Казахстане — с 21—22 до 14, в Киргизстане — с 29 до 21, в
Таджикистане — с 38—39 до 18—19, в Туркменистане — с 32 до 18—19 и в Узбекистане — с 34—35 до 22—23 (соответственно 1991 и 1999 гг.).
Такое быстрое и резкое снижение коэффициента рождаемости может объясняться различными причинами: снижением жизненного уровня населения, возрастанием неустойчивости положения и неуверенности в завтрашнем дне у большинства "рядовых" граждан, но также и изменениями ориентации в поведении молодежи и молодых семей, усвоением ими ценностей потребительского общества при переходе к рыночному хозяйству. Однако наряду с этим немалое значение имело, конечно, и то простое обстоятельство, что, как уже отмечалось, в условиях неопределенности и неуверенности в ближайшем будущем люди гораздо реже решались создавать семью и заводить детей. Так, например, по данным официальной статистики во всех странах ЦА, в том числе в Туркменистане и Узбекистане, где гораздо медленнее изменялись социально-экономические структуры, а также нормы и традиции в социальной сфере, с 1991 по 1999 гг. общие коэффициенты брачности населения сократились на 40—50%, а порою и более чем в два раза. В итоге этих процессов во всех странах ЦА примерно в такой же, хотя и неодинаковой, пропорции снизились и коэффициенты естественного прироста населения. Разумеется, это имеет далеко идущие последствия для всего развития стран ЦА, но в более узком плане в какой-то мере облегчает нагрузку на все системы жизнеобеспечения населения в этих странах.
Столь же противоречивым было и положение, сложившееся в жилищно-коммунальном хозяйстве. Строительство новых жилых домов резко сократилось (в Казахстане — до уровня 1940 г.), нередкими стали прорывы водопроводных, газовых, канализационных систем, ухудшилось снабжение населения (особенно в сельской местности) газом, электричеством, теплом, резко увеличилась оплата жилищно-коммунальных услуг. Однако общая жилая площадь в расчете на душу населения осталась неизменной, а в ряде стран даже незначительно увеличилась. Конечно, старые дома ветшали, многоэтажки советского периода иной раз приходили в аварийное состояние, но все же в годы кризиса удалось избежать краха всего жилищно-коммунального хозяйства в городах и особенно в столицах. Но, поскольку государственные ассигнования на ремонт и строительство домов, энергосистем, газовых, водопроводных и канализационных сетей многократно сократились, а после приватизации квартир государство стремится переложить расходы такого рода на их собственников, положение
жилищно-коммунального хозяйства в ближайшем будущем может резко ухудшиться и поставить под угрозу нормальное функционирование основных централизованных систем жизнеобеспечения в городах и сельских районах.
Подводя итог, можно констатировать, что в целом, несмотря на ряд очевидных изменений к худшему отдельных звеньев экономической и социальной инфраструктуры, все же на протяжении 90-х годов ее функционирование при временных частичных сбоях обеспечивало сохранение относительной стабильности важнейших сторон жизни и быта большинства населения стран ЦА. Очень большое значение имел тот факт, что наиболее острые проявления социально-экономического кризиса приходятся на середину 90-х годов (в Казахстане, Киргизстане и Узбекистане — на 1995, в Таджикистане — на 1996, а в Туркменистане — на 1997 г.). Между тем в последующий период практически во всех странах ЦА происходило увеличение производства и наблюдалось некоторое, пусть менее значительное, повышение уровня потребления основной массы населения. К концу 90-х годов и началу нынешнего десятилетия можно повсеместно констатировать расширение оборота розничной торговли, повышение реальной заработной платы по сравнению с ее низшим кризисным уровнем, некоторое, правда, очень скромное, расширение масштабов жилищного и социально-культурного строительства, дальнейшее развитие среднего и высшего образования в большинстве стран ЦА. Правда, не вполне определились пока положение с питанием, динамика его количественных и качественных характеристик, но, во всяком случае, не наблюдается их дальнейшего ухудшения. И хотя, судя даже по официальным данным, докризисный уровень потребления не был достигнут, все же сама тенденция к улучшению общих условий жизни и быта, проявляющаяся в разных странах уже на протяжении 4—6 лет, способствует сохранению относительной стабильности как в социально-экономической, так и в политической сфере. Дальнейшее развитие ситуации будет зависеть от того, сохранится ли устойчивость начавшегося экономического роста; будет ли он способствовать повышению жизненного уровня большинства населения или обогащению узкого слоя политической и экономической элиты вместе с ее окружением; удастся ли странам ЦА избежать резких политических пертурбаций, столь опасных для обеспечения предпосылок экономического развития; сумеют ли страны ЦА найти свое место на мировом рынке и постепенно интегрироваться в сложную систему междуна-
родных экономических систем и институтов. Как видно из этих кон-статаций, будущее стран ЦА, как, впрочем, и России, сохраняет немало элементов неопределенности и в гораздо большей степени, чем в России, зависит в том числе и от событий случайного характера. Например, в тех странах, где установился режим личной власти, любые неожиданные изменения в положении первого лица в государстве (болезнь, покушение, внезапный уход из жизни и т.д.) может взорвать социально-политическую ситуацию и тем самым, по крайней мере на время, изменить ход развития той или иной страны ЦА. Это показывает, что при прочих равных условиях, с точки зрения средней и тем более долгосрочной перспективы, в интересах безопасности России установление и последующее укрепление демократических начал в государственно-политических системах стран ЦА. Дело в том, что только прочные демократические структуры позволяют избежать неожиданных изменений, о которых говорилось выше, и в конечном счете (именно с точки зрения перспективы) лучше обеспечивают сохранение стабильности социально-экономических и общественно-политических структур, предсказуемости внутренней и внешней политики соответствующих стран. Впрочем, неожиданно быстрая, в известном смысле неподготовленная демократизация общественно-политической жизни при неустойчивости экономической динамики также может привести к дестабилизации обстановки в той или иной стране и даже — приходу к власти традиционалистских, фундаменталистских сил. Таким образом, оптимальный характер развития связан с постепенной демократизацией экономической и политической жизни.
"Россия XXI", М., 2003 г., январь—февраль, с.113—145.
Павел Авилов,
журналист
КИРГИЗИЯ: В СЕМЬЕ ПРЕЗИДЕНТА НЕ БЕЗ ЗЯТЯ
Из бывших советских среднеазиатских республик Киргизия считается наиболее лояльно настроенной по отношению к России. В этом независимом государстве русский язык имеет статус второго государственного, успешно действует Киргизско-Российский славянский университет, да и сам президент Аскар Акаев при случае вспоминает о своем научном прошлом, как бы ненавязчиво намекая, что
