36ПЕРЕСАДИЛО Р.В.
Политика Российского государства и норвежское влияние на Русском Севере в XIX - начале ХХ вв.1
PERESADILO R.V.
Russian state policy and Norwegian influence in the Russian North in the 19th - early 20th centuries
Сведения об авторе:
Пересадило Руслан Васильевич, старший преподаватель кафедры всеобщей истории Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова (Архангельск) ruslanvp@inbox.ru
Author:
Peresadilo Ruslan Vasilievich, Senior Lecturer, Department of World History, Northern (Arctic) Federal University named after M.V. Lomonosov (Arkhangelsk) ruslanvp@inbox.ru
Аннотация
Норвежское королевство в 1814-1905 гг. состояло в династической унии со Швецией и формально не имело права на самостоятельную внешнюю политику. Однако это не мешало североевропейскому государству довольно жёстко бороться за свои интересы на суше и в водах Арктики и Субарктики. Своё отражение проблемы в отношениях России и Норвегии находили не только в международных договорах, но и законодательстве, и политике властей Архангельской губернии. Уже в XIX в. неоднократно поднимались вопросы о русско-норвежских конфликтах на промыслах, границе, в торговле контрабандой, в ходе заселения норвежцами Мурмана с середины XIX в. Отдельным сюжетом являются конфликты в торговле, деятельности иностранных фирм на Русском Севере. Влияние соседней Норвегии на Русский Север неоднозначно оценивалось современниками.
Статья подготовлена при поддержке РФФИ (проект № 18-09-00734 А «Фундаментальные проблемы международного сотрудничества в сфере образования и науки в Арктическом регионе в ХХ—XXI вв.»).
С одной стороны, в норвежцах видели положительный фактор для развития края. Особенно этот подход проявился на первых этапах колонизации Мур-мана. Секретарь Статистического комитета П. Чубинский доказывал в 1864 г., что норвежские «предприимчивость и рациональные приёмы хозяйства оживили бы этот безлюдный край». С другой стороны, в 1871 г. губернатор заявил, что «норвежцы - самый вредный и дурной элемент местной колонизации». Проблемы в отношениях двух стран заставляли определяться в проводимой политике, также складывавшейся весьма противоречиво.
Abstract
The Kingdom of Norway in 1814-1905 was in a dynastic union with Sweden and formally did not have the right to an independent foreign policy. However, this did not prevent the North European state from fighting quite hard for its interests on land and in the waters of the Arctic and Subarctic. The problems in the relations between the two countries were reflected not only in international treaties, but also in legislation and the policies of the authorities of the Arkhangelsk province. Russian-Norwegian conflicts arose as recently as the 19th century, primarily over fisheries, borders, smuggling trade, and during Norwegian settlement of the Murman region starting from the mid-19th. A separate plot is conflicts in trade, the activities of foreign firms in the Russian North. The contemporaries' views on the influence of neighboring Norway on the Russian North were mixed. On the one hand, the Norwegians saw a positive factor for the development of the region. This approach was especially evident in the early stages of the Murman colonization. Secretary of the Statistical Committee P. Chubinsky argued in 1864 that the Norwegian «enterprise and rational farming practices would revive this deserted land.» On the other hand, in 1871 the governor declared that «the Norwegians are the most harmful and evil element of local colonization.» Problems in relations between the two countries dictated the policies carried out at that time, which were controversial.
Ключевые слова
Арктика, русско-норвежские отношения, Мурман, колонизация, норвежские
и финские колонии, поморы, рыбные промыслы.
Keywords:
Arctic, Russian-Norwegian relations, Murman, colonization, Norwegian and Finnish colonies, Pomors, fisheries.
Русско-норвежские контакты имели длительный, регулярный и всеобъемлющий характер: на дипломатическом уровне между правительствами двух стран, на уровне местных властей, между населением (торговля,
промыслы). При этом не обходилось без серьёзных проблем, которые находили отражение в периодической печати. Последняя отражала общественное мнение о роли норвежцев на Русском Севере. Разграничение 1825-1827 гг. оставило с русской стороны много недовольных чересчур сильным отнесением границы на восток. Конфликты на российско-норвежской границе, проходившей по Мурману, продолжались до начала ХХ в. В прибрежных водах Кольского полуострова постоянно происходили ожесточённые споры между русскими и норвежцами о правах на рыбные и звериные промыслы. Последний вопрос особенно остро стоял в конце Х1Х - начале ХХ вв. В местной архангельской печати того времени норвежцы и подданные других стран, промышлявшие около берегов Мурмана, получили хлёсткий эпитет «иностранные хищники». Трудно сказать, кто первым дал такое название зарубежным промышленникам, но оно часто встречается в таких изданиях, как «Архангельские губернские ведомости», «Русское судоходство», «Архангельск» и многих других.
Вопрос об иностранном влиянии в приграничных, в данном случае приарктических территориях, уже оброс солидной историографией. Наибольшей активностью в силу географического положения обладала Норвегия. Норвежское королевство в 1814-1905 гг. состояло в династической унии со Швецией и формально не имело права на самостоятельную внешнюю политику. Однако это не мешало североевропейскому государству довольно жёстко бороться за свои интересы на суше и в водах Арктики и Субарктики. Официально власти в Христиании должны были использовать дипломатические канала шведского МИД, и это, безусловно, происходило. Примером может служить шведско-российский трактат 1826 г. и соответствующая ему делимитация российско-норвежской границы. Разграничение было оценено как безусловная уступка России. Впрочем, документы российских и норвежских архивов показывают, что норвежские власти, причём не только столичные, но и местные (Тромсё, Вардё, Вадсё) проводили вполне самостоятельную политику в деле защиты своих интересов. Кстати разногласия по так называемому консульскому вопросу стали поводом для конфликта со Стокгольмом, а затем и окончательному разрыву унии в 1905 г.
Своё отражение проблемы в отношениях двух стран находили не только в международных договорах, но и законодательстве, и политике властей Архангельской губернии. Уже в XIX в. неоднократно поднимались вопросы о русско-норвежских конфликтах на промыслах, границе, в торговле контрабандой, в ходе заселения норвежцами Мурмана с середины XIX в. Отдельным сюжетом являются конфликты в торговле, деятельности иностранных фирм на Русском Севере.
Влияние соседней Норвегии на Русский Север неоднозначно оценивалось современниками. С одной стороны, в норвежцах видели положительный фактор для развития края. Особенно этот подход проявился на первых этапах колонизации Мурмана. Секретарь Статистического комитета П. Чубинский доказывал в 1864 г., что норвежские «предприимчивость и рациональные приёмы хозяйства оживили бы этот безлюдный край». С другой стороны, в 1871 г. губернатор заявил, что «норвежцы - самый вредный и дурной элемент местной колонизации»1. Темой переписки между архангельским губернатором и шведско-норвежским консулом стали конфликты между русскими и норвежскими колонистами. В 1870 г. губернатор предложил встретиться в Коле для обсуждения этой проблемы, а так же вопросов, касающихся незаконных промыслов в российских водах, с комиссаром от норвежских властей. Однако правительство в Христиании ответило уклончиво, ссылаясь на необходимость консультаций со Стокгольмом, и предложило встретиться с губернатором Финнмарк с тем, однако, чтобы встреча не носила дипломатического характера и не обязывала «в чём-нибудь в будущем для норвежского правительства». Губернатор Н.П. Игнатьев утверждал в 1871 г.: «Пагубное влияние торговли норвежским ромом часто тормозит лучшие начинания переселенцев и подрывает их благосостояние, обогащая соседние округа Норвегии»2.
Проблемы в отношениях двух стран заставляли определяться в проводимой политике, также складывавшейся весьма противоречиво.
Со второй половины XIX в. правительство Российской Империи стремилось к хозяйственному освоению Мурмана, в котором присутствовали и соображения, которые ныне обозначаются как геополитические интересы. Однако представления об отдалённых территориях мало чем отличались от времён ухода М.В. Ломоносова в Москву. Первоначально планировалось развивать выращивание злаковых, лишь позже оказалось, что «хлебопашество на Мурманском берегу совершенно невозможно, как по неимению для того земель, так и по краткости лета и, вообще, по причине климатических влияний... потому главным обеспечением быта населения может быть только море и морские промыслы»3.
Было принято решение о предоставлении льгот для хозяйственного освоения этих земель, причём изначально они касались только норвежцев. Видимо, сыграло роль желание повторить успешный опыт немецкой колонизации поволжских земель XVIII в. Хотя затем все постановления
1 Статистические исследования Мурмана. СПб., 1904. Т. 1. Вып. 2. С. 38.
2 Тихомиров В. Заботы о заселении Мурмана во второй половине прошлого столетия // Архангельские губернские ведомости (АГВ). 1903. № 219-286. С. 10.
3 Там же. С. 12.
были распространены также на российских подданных, воспользоваться на деле ими могли только иностранцы или подданные Великого княжества Финляндского, обладавшего значительной автономией от империи.
К концу 1860-х гг. на Восточном Мурмане появились поморы, но в официальных документах никаких различий между разными категориями населения не делалось. Статистика же показывает, что практически с самого начала между русской восточной частью и норвежско-финской частями наметилась существенная разница, и она касалась, прежде всего, занятий колонистов.
В целом российские власти положительно оценивали иностранное влияние на Мурмане. Привлечение норвежцев дало первые плоды: на пустынных ранее территориях появились постоянные жители. В 1869 г. в Министерство государственных имуществ обратился датский генеральный консул в Санкт-Петербурге купец 1-й гильдии Паллизен. Его чрезвычайно заинтересовал опыт Архангельской губернии в деле колонизации. Консул лично побывал на Мурмане, где познакомился со многими норвежцами и поморами. На основании собранных данных Паллизен верно обозначил стратегическую цель освоения - развитие мурманских промыслов (ещё до осознания этого российскими властями). Этому подчинялись две задачи: во-первых, «устроить в более обширных размерах лов трески и др. съедобных рыб» и, во-вторых, «усилить лов акул»1. Для достижения поставленной цели Паллизен предложил «устроить постоянную осёдлость в удобных для этого пунктах Мурманского берега», лично указав на Корабельную бухту Рыбачьего полуострова. Уже имея торговые связи в Поморье, датский купец поручил мещанину Колы Суллю (норвежец, один из первых колонистов Мурмана) и жителю Кеми Кононову заказать и отправить на место необходимые материалы. Паллизен предоставил мещанам два своих судна, основав, таким образом, новую колонию. За это меценат получил все льготы мурманских промышленников и переселенцев, причём император особым указом 30 июля 1869 г. освободил почётного гражданина Санкт-Петербурга от обязанности принимать российское подданство (всё-таки он принадлежал к дипломатическому корпусу). Министерство финансов также в виде исключения позволило консулу с навигации 1870 г. доставлять на Мурманский берег до 25 тысяч пудов соли из Англии, пользуясь всеми льготами колонистов. Гражданский губернатор Н.А. Качалов заявил, что «на доставку соли не встречает препятствия», и удовлетворил просьбу промышленника о выделении земельного участка «под устройство завода для выделения трескового жира»2.
Государственный архив Архангельской области (ГААО). Ф. 1. Оп. 5. Д. 985. Л. 1. Там же. Л. 13.
В целом морские промыслы на Мурмане получили достаточное развитие задолго до начала заселения. К 1840-м гг. в среднем за сезон промышляли от 140 до 250 тысяч пудов трески, от 7 до 23 тысяч - сёмги, от 24 до 29 тысяч - палтуса, от 30 до 35 тысяч - сельдей. Кроме того, вылавливали в немалом количестве сигов, корюхи, камбалы, налимов, щуки, зубатки и других.
Первую попытку развития акульего промысла на Мурмане относят к 1830-м гг. В 1836 г. сумский мещанин Паншин, первым организовавший прямую доставку мурманской трески в Петербург, получил субсидию в несколько тысяч рублей на оборудование для лова акул. Но к несчастью помор погиб во время шторма у берегов Норвегии в первом же плавании1. А в 1858 г. опять же сумский мещанин Иван Шадрин обратился к губернатору Н.И. Арандаренко с просьбой нанять в Норвегии специальное судно для ловли акул2. Возможно, Паллизен, выбирая себе помощников, знал, что колонист Сулль имел опыт в этом промысле. В 1857 г. на Мурмане побывал профессор Н.Я. Данилевский, который выхлопотал своему бывшему кормщику Суллю денежное пособие, с условием, чтобы последний обучал акульему лову русских промышленников. А.А. Жилинский, ссылаясь на В.Ф. Држевецкого, утверждает, что суточный улов норвежцев-колонистов составлял до 400 акул или 800 пудов печени (примерно 800 рублей по стоимости)3. Свой улов Сулль успешно сбывал норвежским судам, специально приходящим для этого на Мурман. За свои успехи в этом деле промышленник получил прозвище «акулья смерть». Однако тот же А.А. Жилинский отмечает, что ни акулий, ни другие прибыльные виды промыслов на Мурмане не получили должной поддержки правительства. В результате наибольшее распространение они получили в норвежской части полуострова4.
Все семейства иностранных колонистов Мурмана (59 мужчин и 46 женщин по переписи 1864 г., произведённой полицейским надзирателем Амоном) занимались промыслами5. В этот период с ведущих позиций норвежцев начинают вытеснять финны. Шведы оказались в меньшинстве, в дальнейшем они не играли существенной роли в колонизационных процессах.
Несмотря на то, что финские поселенцы оказались в большинстве, российские власти в этот период занимаются в основном обустройством
Жилинский А. Акулий промысел на Мурмане // Известия Архангельского Общества изучения Русского Севера (ИАОИРС). 1915. № 1. С. 123. ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 613. Л. 7.
Жилинский А. Акулий промысел на Мурмане // ИАОИРС. 1915. № 1. С. 124. Жилинский А. Китоловство на Мурмане // ИАОИРС. 1914. № 12. С. 67. ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 829. Л. 22-35.
норвежцев, призывая русских колонистов «ни в чём не притеснять и не обижать, а более покровительствовать... людям иностранным, не знающим обычаев страны и не понимающим русского языка»1.
В 1870 г. экспедиция Великого князя Алексея Александровича по Ледовитому океану обследовала Мурманский берег. Результаты изучения мурманской колонизации заставили архангельское начальство пересмотреть свои взгляды на многие стороны освоения. Поэтому 1870 г. можно считать своеобразным рубежом. В 1870 г. планировалось выдать лесные материалы на строительство судов: мореходных (на шхуны - по 500 брёвен, на лодьи - по 350, на шлюпы - по 230, на кочмары - по 120), промысловых (на раньшину - по 250, на шняку - по 80, на карбас - по 40), речных (на завозню - по 50, на бот - по 25, на карбас - по 25, на лодку - по 8, на чёлн - по 2)2. Бесплатная выдача леса теоретически могла бы решить жилищную проблему поселенцев (большинство обитало в землянках и полуземлянках), способствовать развитию промыслов. Однако в 1871 г. губернатор сообщил министерству финансов, что «из всех 19 колоний Мурманского берега только близ одной Печеньгской колонии есть строевой лес, годный на что-либо»3. Доставка из Колы оказалась невозможной из-за полного отсутствия дорог. По просьбе губернатора Н.П. Игнатьева специальная комиссия выработала «Положение о льготах, предоставляемых переселенцам на Мурманский берег», утверждённое Александром II 14 мая 1876 г. «Положение» сохраняло все старые льготы, а также вводило новые.
Теперь в составе колонистов в довольно большом количестве появляются поморы. В 1870 г. губернатору подали прошение на поселение 94 человека4. В основном это были крестьяне Кемского уезда. В документе отсутствуют сведения о причинах их переезда на Мурман. Исследователи 1899 г. приводили такие характеристики 1870-м гг.: «бедность», «нужда», «безработица», «мало хлеба», «несчастье и разорение», «плохое житьё», «семья велика, содержать было нечем»5. Несомненно, что немаловажную роль в появлении русских колонистов сыграл голод в Карелии в конце 1860-х гг. Мурман, конечно, тоже не являлся идеальным местом для пропитания. Условия проживания в русских колониях оставались чрезвычайно тяжёлыми. В Восточной Лице первым переселенцам «пришлось жить в стану Редькина, маленьком домике в три окна, совершенно неприспособленном для того, чтобы прожить в нём суровую зиму».
ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 829. Л. 15. Там же. Д. 1018. Л. 23-24.
Тихомиров В. Указ. соч. // АГВ. 1903. № 274. С. 14. ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 1018. Л. 14-22 об.
Статистические исследования Мурмана. СПб., 1904. Т. 1. Вып. 2. С. 50.
2
«В доме не было потолка, рамы ординарные. Вода мёрзла в избе; сеней у избы не было <...> В Гаврилове одна семья позажиточнее купила себе амбар, остальные жили в землянках. В одну землянку зимой набивалось чуть не по 20 человек. Так мучились два года <...> В Уре колонистам первое время пришлось жить почти в одних помещениях со скотом <... > Печи не было, а был только очаг <...> В Западной Лице первым переселенцам приходилось жить в сырых и тесных землянках <...> В Цып-Наволоке первую зиму бедствовали и едва не умерли с голоду: не хватало муки. Подобные условия жизни вели к заболеваниям; многие хворали цингой, простужались; дети лежали в оспе»1.
Но в 1870 г. открылось пароходное сообщение колоний с Архангельском и Вардё, и теперь поселенец не оказывался полностью отрезанным от остального мира. Мурман активно развивался в 1870-х гг. Продолжали заселяться колонии Земляная, Печенга, Ворьема, Фильманская, Столбовая, Малонемецкая, Корабельная, Ура, Цып-Наволок, Эйн, Большой Мотке, Вайда, Зубовская, Териберка. В 1870 г. была основана колония Гав-рилово, поздне в 1870-х гг. появились Голицыно, Рында, Восточная Лица, Большая Западная Лица, Червяная, Ара. С появлением русских поморов Мурманский берег разделился на две части: западную - финско-норвеж-скую и восточную - русскую. В период с 1872 по 1879 гг. в восточной части прошло приписку 23 семьи, в западной - 1792. Таким образом, подавляющую часть постоянных жителей Мурмана (8/9 всех поселенцев) составляли норвежцы и финны.
Действенной мерой в деле развития скотоводства стала раздача скота колонистам. В литературе подобные мероприятия связываются с визитом в 1870 г. на Кольский полуостров архангельского губернатора С.П. Игнатьева3. Например, в 1873 г. в Мурманско-Колонистской волости выдали 14 коров и 3 племенных быка холмогорской породы4. Причём скот получали как русские, так и норвежские поселенцы. В 1875 г. в Мурманско-Ко-лонистской волости находилось уже 18 коров и 6 быков «в удовлетворительном здоровье».5 Раздача производилась бесплатно, но власти следили за тем, чтобы животных не пускали «под нож».
В качестве примера успешного обустройства колонистов можно привести историю семьи Юхана Петера Эриксена (1842-1903). Эрик-сен, не сумев найти хорошей земли в Вардё, вместе с семьёй переехал на Мурман в 1880 г. Получив ссуду в 300 рублей, колонист поселился
Статистические исследования Мурмана. СПб., 1904. Т. 1. Вып. 2. С. 52. Там же. С. 44. Там же. С. 40.
ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 1132. Л. 6 об.-8. Там же. Л. 107 об.-108.
на о. Кильдин. Жизнь этой семьи стала известна благодаря стараниям норвежских краеведов, в том числе потомков знаменитого поселенца (например, пастор Карл Петерсен из Вардё). Деятельность Эриксена описана в статье А.А. Киселёва1. «Кильдинский король» купил коров и быка, построил для своей многочисленной семьи (5 мальчиков и 12 девочек детей) дом из выловленного леса. К 1901 г. на острове уже паслось дойное стадо из 12 коров, семья занималась промыслами трески, акул, китов, тюленей (добыча до нескольких голов за сезон), торговала, сдавала в аренду суда (для этого Эриксены построили свой небольшой порт). Жизнь в суровых условиях норвежский поселенец сумел обустроить замечательно. О деятельности кильдинских колонистов в деле использовании моторов в промыслах рассказывал журнал «Известия Архангельского общества изучения Русского Севера»2. Но, как следует из архивного дела, Эриксен, имея к 1910 г. несколько домов, моторные суда, около сотни овец, не считая коров и оленей, захватил лучшие земли на острове, «не допускал к себе соседей всякими способами, вплоть до отравы собак и порчи промысловых снастей»3. Именно за свой властный характер Эриксен и получил прозвище «Кильдинский король». Правда, на одной из дочерей «короля» женился русский колонист Иван Миккуев. Новая семья имела 11 детей, но выжило лишь пятеро. Одна из дочерей Миккуевых, Людмила Сульберг, ещё в 1990-е гг. проживала в Мурманске.
В 1860-е гг. надежды в деле освоения Мурмана в том числе связывались с развитием медицинской помощи. О её состоянии можно судить по докладу «О подаче медицинских пособий заболевающим промышленникам на Мурманском берегу», подготовленному 11 мая 1870 г. асессором губернского правления4. Во время навигации на Мурманский российский берег были командированы три фельдшера: двое разъезжали по восточной стороне по направлению к Св. Носу, один по западной - по направлению к Норвегии. Для последнего решили купить ёлу5 (до этого фельдшер разъезжал вместе с полицейским чиновником). Асессор рекомендовал тяжело больных отвозить в Колу, однако признал больничный приют там совершенно негодным. Чиновник настаивал на строительстве новой больницы, по крайней мере, из четырех комнат, две из которых отводились бы для больных венерическими заболеваниями (одна для мужчин,
1 Киселёв А.А. Норвежцы на Мурмане // Полярная правда. 1989. 23-25 июля. С. 4.
2 Адрианов А.С. Жизнь на Мурмане // ИАОИРС. 1910. № 7. С. 8.
3 ГААО. Ф. 1. Оп. 9. Д. 633-в. Л. 5 об.
4 Там же. Оп. 5. Д. 2167. Л. 25-26 об.
5 Ёла - промысловая лодка лёгкой конструкции, применявшаяся в прибрежном лове рыбы на крючковую снасть. Ёла ходила под парусом и веслами и поднимала на борт до 10 чел.
другая для женщин). Всех судовладельцев предусматривалось обязать иметь медикаменты на судах1.
В августе 1870 г. Кольский полуостров посетил архангельский губернский врачебный инспектор. Его не удовлетворило санитарное состояние в местах промыслов (отходы выбрасывались рядом с берегом), а также то, что у норвежских поселенцев обнаружилось множество детей, не привитых от оспы. Инспектор объяснил «такое равнодушие к привитию предохранительной оспы, как одной из единственных мер, ограждающих народное здравие», тем, что в Кольском уезде находится только два штатных оспопрививателя2. В 1880 г. начало свою деятельность Архангельское местное управление Российского общества Красного Креста по оказанию врачебной помощи заболевающим рыбопромышленникам Мурманского берега. Общество действовало под патронажем императрицы. На МРБ командировался санитарный отряд в составе четырёх сестёр милосердия, четырёх фельдшеров (один от Общества Красного Креста и трое от Врачебного отделения Губернского правления) и двоих служителей3. К месту назначения отряд вынужден был добираться сотни вёрст частью на лошадях, частью на оленях и пешком. В 1883 г. такой отряд, несмотря на недостаток лошадей, преодолел расстояние до Колы за 12 суток, по дороге занимаясь оспопрививанием. Из Колы санитарный отряд на пароходе «Чижов» отправился в Цып-Наволок, где устроил для больных приёмный покой имени императрицы. К приёму прикомандировали правительственного фельдшера Никитина, так как местный, Вячеславов, вёл «довольно часто нетрезвый образ жизни»4. В 1885 г. Управление общества Красного Креста для улучшения медицинской помощи просило правительственного содействия на содержание доктора и ежегодного ассигнования 2000 рублей на проезд до Мурмана5.
Впрочем, по всему Мурману врачебной помощи сильно недоставало и в конце XIX в. В Уре-губе колонисты заявили исследователям, что не видели фельдшера два года, в Восточной Лице врач вообще не бывал. В Западной Лице фельдшер, привив оспу, не появлялся шесть лет. В Белокаменной доктор осмотрел больных лишь в доме, где остановился, ограничившись диагнозом: «будут здоровы»6. В Цып-Наволоке норвежцы пожаловались, что русские врачи недостаточно внимательны к больным,
1 ГААО. Ф. 1. Оп. 5. Д. 2167. Л. 25-26 об.
Там же. Л. 43-47 об.
Врачебная помощь Красного Креста на Мурманском берегу в 1883 году // АГВ. 1883.
№ 95.
Там же.
ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1842. Л. 3 и об. Там же. Л. 85.
не понимают языка колонистов. Здесь же произошёл случай, когда одну больную повезли лечить в Александровск. Но там её не приняли, предложив обратиться в Архангельск (за 700 вёрст). Отказали в помощи и в Те-риберке под предлогом: «больница для промышленников». Колонистку повезли в Вардё, но по дороге заболевшая умерла1.
Большой проблемой на побережье стала полулегальная торговля т.н. «норвежским ромом». Колонисты получили право ввозить беспошлинно алкогольные напитки «для собственного употребления», чем воспользовались как российские, так и норвежские подданные. Промышленники не только пропивали все свои заработки, но и брали спиртное в кредит. Один норвежский колонист, Штур, в Цып-наволоке как-то весной в период ловли мойвы умудрился сбыть поморам 4500 бутылок рома. Но другой поселенец вскоре побил этот рекорд, продав за 23 дня 5000 бутылок. Спаиванием промышленников занимались и русские купцы, например Савин. В связи с этим на побережье начало свою работу Архангельское попечительство общества трезвости. Общество занималось организацией досуга на Мурмане. В Александровске устроили Народный дом. В библиотеке-читальне к 1907 г. насчитывалось 1727 книг и брошюр, выписывались журналы и газеты: «Нева», «Детское чтение», «Вокруг света», «Природа и люди», «Русское судоходство», «Архангельские губернские ведомости», «Епархиальные ведомости», «Новое время» и другие. Постоянными подписчиками являлись 110 человек (60 взрослых и 50 детей). На 11 народных чтениях в 1906 г. побывало 1020 человек2. Чайную-читальню в Териберке в 1906 г. посетило 11013 колонистов3. В 1906 г. в Уре и Земляной открылись сельские одноклассные министерские училища4. Норвежские и финские поселенцы имели свои школы с преподаванием на родных языках. В 1913 г. на страницах ИАОИРС выдвигалась идея организации рыбацко-мореходных школ на Мурмане, куда планировалось принимать молодых людей 16-25 лет без различия вероисповедания и со-стояния5. Летом предусматривалась практика в промыслово-телеграфной агентуре, у промыслового инспектора, на биологической и гидрометеорологической станциях.
В 1899 г. на Мурмане вновь побывали исследователи. Из 436 семей 106 проживало в 11 колониях восточного берега. Всего в 41 колонии проживало 2153 человека: 450 (21 %) - на востоке, 1703 (79 %) - на западном
ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 1842. Л. 85. Там же. Оп. 5. Д. 2167. Л. 291 об. Там же. Л. 292. Там же. Л. 189.
Мухин А.А. Рыбацко-мореходные школы на Мурмане // ИАОИРС. 1913. № 22. С. 56.
2
берегу1. По национальному составу на западе проживало 36 русских, 145 финских и 36 норвежских семей, в Кольском заливе - 2 русские и 34 финские, на востоке - 81 русская, 1 финская и 1 норвежская, в Алек-сандровске - 6 русских и 1 норвежская. Таким образом, преобладали теперь выходцы из Финляндии (178 семей). Прирост населения показывает следующая таблица (табл. 1) (цифры - в среднем в год количество приписываемых в колонисты):
Таблица 1. Прирост населения Мурмана, 1870-1898 гг.2
1870-1879 1880-1889 1890-1894 1895-1898
На западе от Кольского залива 17,9 5,4 7,4 10
По Кольскому заливу — 0,2 0,8 10,5
На востоке от Кольского залива 2,3 2,7 4,4 10,2
Уменьшение произошло именно за счёт норвежцев (36 семей к 1899 г.), селившихся в основном на Рыбачьем полуострове и в Мотовском заливе. Но, несмотря на это, и к концу XIX в. норвежцы составляли довольно сильную в экономическом отношении группу. По наблюдениям исследователей, западная часть, защищённая от холодных ветров, имела множество удобств для поселения: «...каждый мог располагаться особняком, окружив себя пожней, расчищенной из-под кустарника или леса, из этого леса колонист строил себе избу»3. Восточная же часть «представляет собой дикую голую скалу <...>, где мест, годных для пастьбы скота, а тем более покосных вблизи бухт нет». Увеличение числа русских поселенцев (125 семей) связано с развитием промыслов в восточной части, где в 1899 г. сконцентрировалось 76,2 % промысловых судов (854 из 1120). Сами колонисты говорили, что Мурман теперь не пугает, сюда шли в надежде на лучшее: «будет, поработали на хозяина, пора и на себя»4.
На западе действовало 20 торговых заведений, на востоке - семь (только четырьмя из них владел колонист восточного Мурма-на П. Клементьев)5. Из девяти промышленных предприятий (переработка продуктов промысла) двумя владели колонисты восточной части.
В ходе изучения условий освоения полуострова исследователи выяснили, что именно промыслы определяли места поселения: в 1870-е гг. наиболее активно заселялся западный Мурман, но когда во второй половине
ГААО. Ф. 1. Оп. 9. Д. 560-в. Л. 6.
Там же. Л. 7 об.
Там же. Л. 7.
Там же. Л. 9 и об.
Там же. Л. 14.
1880-1890-х гг. промыслы начали перемещаться на восток (миграция косяков рыб др.), то центром колонизации стал восток. Именно промыслы привлекали на Мурман, льготы только облегчали переселение. Главную причину изменений в национальном составе поселенцев исследователи видели в «близости и удобстве сношений с центрами родной культуры».
Интерес к Мурману определялся ещё и тем, что здесь стала развиваться норвежская рудная промышленность, поэтому в 1910-х гг. на полуостров приехали русские инженеры для разведки железной руды1.
С конца XIX - начала ХХ вв. российские власти начинают политику ограничения норвежского влияния на Русском Севере. Однако фактически это касалось традиционных форм хозяйствования: колонизация МРБ, морские промыслы, торговля на местном уровне. В это же время устанавливаются новые формы экономической активности: создание предприятий, инвестиции в лесную отрасль, и в данной сфере норвежские капиталы перешагнули границы Архангельской губернии.
Никольский В.Н. По горам и рекам Кольского полуострова // ИАОИРС. 1913. № 22. С. 74.
