CC BY
324
УДК 321.022
ПОЛИТИКА ПАМЯТИ И ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИОНАЛЬНО-
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РОССИИ: РОЛЬ ИНСТИТУТОВ КУЛЬТУРЫ И МАССМЕДИА
В.В.Титов
Посвящается изучению политики памяти и специфике формирования национально-государственной идентичности в постсоветской России. Анализируется место институтов культуры и массмедиа в процессах преодоления масштабного кризиса идентичности, который рельефно обозначился в российском обществе в 1990-е гг., выделяются четыре этапа институциональной эволюции государственной политики памяти в 1992-2015 гг.
Ключевые слова: политика памяти, национально-государственная идентичность, историческая память, культура, массмедиа.
Проблема изучения политики памяти и связанных с ней процессов формирования национально-государственной идентичности в постсоветской России является одним из значимых направлений российской политической науки. Её важность обусловлена как теоретической составляющей, внутриполитическими изменениями, так и глобальной политической динамикой современности, попыткой осмыслить новую роль России в условиях кардинальных геополитических и геокультурных трансформаций конца ХХ - начала ХХ1 вв.
Анализ «политики памяти» с одной стороны, коррелирует с целостным осмыслением императивов развития российского общества, процессов его ценностной консолидации и становления общероссийской макрополитической идентичности в противоречивых условиях постсоветского транзита [1,2]. С другой стороны, оценка приоритетных направлений «политики идентичности», реализуемой в постсоветский период, возможна только сквозь призму понимания институциональных и нормативных оснований, обеспечивающих сохранение, смысловую и символическую преемственность исторической памяти российского общества [3].
Важно отметить, что количество исследований, посвященных роли культурных факторов, политике государства в сфере культурного развития, в становлении политики памяти в постсоветской России, весьма невелико. Среди исследований, в которых предпринимались попытки проследить взаимосвязь исторической памяти и социокультурных трансформаций постсоветского периода, можно выделить работы И.В. Следзевского, Г.А.Янковской («Ностальгия в стиле социалистического реализма в культурной памяти постсоветской России 1990-х гг.»), О.С.Нагорной («Век катастроф» в культурной памяти современного российского общества») [4, 5, 6]. Однако можно заметить, что указанные работы были направлены, главным образом, на выявление отдельных заметных тенденций социально-психологической эволюции исторической памяти россиян под влиянием кризиса национально-государственной идентичности 1990-х гг.
Недостаточное освещение в научной литературе получили и проблемы реализации государственной исторической политики РФ через систему образования. Лишь в 2000-е годы появился ряд научных трудов, посвященных политической социализации школьников и студенческой молодежи (можно выделить работы Т.Н.Самсоновой, О.А.Молчановой, Т.В.Евгеньевой), в которых затрагивается указанная проблема [7,8,9]. При этом концептуальные основания формирования исторической «картины мира» российских школьников и молодежи посредством образовательных механизмов (с учетом детального анализа самих этих механизмов, их потенциала и ограничений) и сегодня остаются непроработанными.
Обращаясь к роли культурной сферы, образовательных институтов и массмедиа в решении триады ключевых задач российской политики памяти (формирование общероссийской идентичности, позитивная консолидация основных акторов внутриполитического процесса на основе базовых ценностей и норм, формирование позитивного имиджа РФ на мировой арене), следует выделить несколько этапов.
Первый этап (1992 - 1994 гг.) характеризуется слабостью институциональных и отсутствием позитивных ценностно-смысловых приоритетов исторической политики в культурной сфере. Ключевой задачей российской культурной политики на раннем этапе институционализации государственности «новой России» был «демонтаж» советского идейно-политического наследия, в том числе и посредством попыток переоценки истории (как собственно советского, так и досоветского периодов). Институционально такая переоценка обеспечивалась двойственным комплексом мер: с одной стороны, тотальной «либерализацией» информационного, культурного и образовательного пространств (что привело к бурному тиражированию и популяризации «альтернативных» версий истории), с другой - целенаправленной политикой органов государственного управления [10].
Можно отметить, что возможности выработки и последовательной реализации исторической политики в 1992-1994 гг. сдерживались целым рядом контекстуальных политических факторов: не только «кризисом идентичности», охватившим различные слои постсоветского общества, но и фрагментацией его ценностных оснований, острым идеологическим расколом, сопровождавшим российский политический процесс в 1992-1994 гг. (между условными «коммунистами» и «демократами») [11].
В таких условиях «культурный ресурс» российского общества оказывается не только ограниченным объективной социально-политической динамикой (девальвацией «старых» - советских - социокультурных императивов и политических ценностей), но и невостребованным со стороны государства. Между тем, именно в этот период на государственном уровне совершаются первые попытки своеобразного культурно-исторического ренессанса: возврат к имперской геральдической традиции, начало формирования наградной системы Российской Федерации, выстраивание исторической взаимосвязи с досоветским периодом (прежде всего, XIX - начала ХХ вв.).
По нашему мнению, ключевой тенденцией данного периода, отчетливо проявившейся в культуре и СМИ, было разрушение остаточных оснований советской социокультурной идентичности, активные попытки внедрить в российское массовое сознание ярко выраженные антисоветские представления. Этому способствовал и кинематограф, продолживший позднесоветскую традицию «покаяния», и появление массовых тиражей «исторических трудов», безапелляционно критиковавших советское прошлое в различных его проявлениях (например, «Ледокол» В.Суворова и др.). При этом и в искусстве, и в СМИ явный акцент делался на «трагических» страницах советского периода. (В данном случае весьма показательно название сериала о Великой Отечественной войне, снятого Ю.Озеровым и вышедшего на экраны в 1993 году - «Трагедия века»).
Однако, общество, оказавшись в состоянии системного кризиса, достаточно быстро утрачивает интерес к истории, ориентируясь на принципиально иные источники получения информации (прежде всего, развлекательные телевизионные программы, которые начинают набирать популярность в этот период).
Не менее значимым аспектом, свидетельствующим о фактическом отсутствии исторической политики в тот период, был распад образовательного пространства страны и, прежде всего, кризис системы исторического образования. Указанный кризис коснулся не только переоценок фактов и персоналий советского периода («десакрализация» образа В.И.Ленина, негативизация образа И.В.Сталина, акцент на массовых репрессиях 1930-х гг.), но и был связан с утратой ориентиров в педагогической среде, с появлением множества учебников истории. При этом значительная часть этих учебников, методических пособий, как известно, издавалась при финансовой поддержке зарубежных фондов (например, фонда Сороса, который еще в 1991 году объявил конкурс на создание учебника российской истории, фонда МакАртуров и т.д.). В них противоположным образом интерпретировались события новейшей российской истории: советский период в целом, октябрьская революция 1917 года, Великая Отечественная война, социально-политические процессы, происходившие в СССР в 1920-1930-х гг.
В частности, в ряде учебников была предпринята попытка рассматривать Великую Отечественную войну исключительно в мировом контексте - как «один из фронтов» Второй мировой. Это способствовало девальвации ключевых событий, происходивших на советско-германском фронте, их помещению в один ряд с событиями на других театрах военных действий, не сопоставимых по масштабу (Сталинградская битва и сражение под Эль-Аламейном, оборона Кавказа и сражение у атолла Мидуэй и т.д.)
Логическим следствием разрушения единого пространства исторического образования в средней школе стала дезориентация учителей, в большинстве своем привыкших к наличию единой «линейки» учебников.
На втором этапе (1995-1999 гг.) в культуре и массмедиа прослеживается конкуренция двух тенденций: «имперского ренессанса» и попыток консо-
лидации национальной исторической памяти посредством фактического возвращения в политическое пространство России наиболее значимых советских символов. В то же время в искусстве продолжает сохраняться во многом инерционная (а не поддерживаемая государством) интенция осуждения советской действительности, в особенности «сталинского периода» советской истории при попытках частичной культурной реабилитации отдельных сторон жизни в СССР. (Ярким кинематографическим примером такой реабилитации, основанной на противопоставлении человека, верящего в коммунистические идеалы, и «системы», явилась картина Н.Михалкова «Утомленные Солнцем»).
Важным шагом (ознаменовавшим начало второго периода) в рамках формирования общероссийской национально-государственной идентичности явилась попытка консолидации общества вокруг Великой Отечественной войны, предпринятая в канун 50-летнего юбилея Победы. В частности, широкое празднование сопровождалось не только многочисленными показами советских фильмов о войне, но и возвращением традиции военных парадов (которые с 1996 года вновь стали проводиться на Красной площади); прославлением советских полководцев (установка памятника Г.К.Жукову на Манежной площади, учреждение Ордена и Медали Жукова в 1994 г., демонстрация фильма «Стратегия Победы», снятого в СССР в 1980-е гг., и др.). Заинтересованность правящей элиты 1990-х в «символическом использовании» образа Великой Победы объяснялась, как минимум, двумя важными социально-политическими причинами. Первая состояла в том, что историческая память о Великой Отечественной войне (не столько официально-каноническая, унаследованная из советских учебников истории, сколько «устная» социальная) оказалась к середине 1990-х годов фактически единственным позитивным скрепом, способным частично консолидировать фрагментированное социальное пространство России. Вторая причина была связана с кризисом «демократической» (западно-центричной, основанной на тотальной критике советского прошлого) идеологии и началом постепенных попыток власти использовать в своих интересах и «умеренно-патриотический» символический ресурс [12].
Однако противоречивость данного этапа политического развития постсоветской России в полной мере отразилась и на политике памяти. Например, наряду с наметившейся частичной реабилитацией отдельных фрагментов советского прошлого (прежде всего, связанных с военными подвигами и научно -техническими достижениями советского периода) в СМИ активно тиражировались и негативные версии советской истории.
В 1995-1999 гг. еще более заметной становится попытка конструировать идентичность «новой России» на основе преемственности с имперским прошлым, что находит отражение и в массовом искусстве, и в архитектуре (восстановление Храма Христа-Спасителя); и в геральдике (восстановление ордена Святого Андрея Первозванного и предание ему статуса высшей награды Российской Федерации); в ритуально-символических действиях власти (торжественное перезахоронение останков царской семьи).
В то же время, во второй половине 1990-х гг. в государственной политике памяти появляется и новый - примирительно-консолидирующий - ракурс (неформальным его символом можно считать переименование 7 ноября в День согласия и примирения). Он выражался в стремлении использовать общеизвестные символы, не несущие явной идейно-политической нагрузки и априори позитивно воспринимаемые большей частью российских граждан (образы Г.К.Жукова, Петра Первого, изображения Кремля и Большого театра на денежных знаках и др.). В то же время государство последовательно воздерживалось от резких шагов, способных вызвать всплеск конфликтности в обществе (отказ от идеи выноса тела В.И.Ленина из Мавзолея и массового демонтажа памятников Ленину, отказ от реабилитации «власовцев», амнистии советских «перебежчиков» и др.)
Третий этап (2000-2007 гг.) характеризуется полномасштабным «возвращением» государства в сферу конструирования национально-государственной идентичности и управления историческими представлениями граждан. Политические изменения первой половины 2000-х гг. предопределили возможность выстраивания контуров системной политики памяти, для чего были активно задействованы культурные, образовательные, информационные механизмы. В этот период окончательно утверждается императив «реабилитации» советского прошлого (ярким свидетельством чему стало возвращение мелодии Александрова в качестве Гимна России).
Это позволило окончательно предать политике памяти конвенциональный характер, который достиг своего символического апогея к середине 2000-х гг. (например, перезахоронение праха А.И. Деникина «соседствовало» с празднованием 60-летнего юбилея Великой Победы, символом которой стала «георгиевская ленточка»). В то же время был предпринят ряд шагов, направленных на дистанцирование действующей власти от исторического наследия 1990-х годов: в частности, в 2004 году В.В. Путин впервые проигнорировал траурные мероприятия, посвященные жертвам событий августа 1991 года; утратил статус праздника и День Конституции.
Усилилась историческая составляющая в культурной сфере. Акцент был сделан на популяризацию российской истории в целом через кинематограф: обращение к отдельным историческим персоналиям (Иван Грозный, Г.Распутин, И.В.Сталин и др.), создание исторических фильмов для детей и подростков младшего возраста («Князь Владимир», «Александр Невский» и др.), освещение истории Российской Империи (фильм «Романовы: венценосная семья», ТВ-проект «Тайны дворцовых переворотов»), продолжение сюжетной линии «русской смуты» («Империя под ударом»), примирение «красных» и «белых» на основе традиционных ценностей («Остров», «Русский крест» и др.).
Тем не менее, «примирительная» символическая политика власти не всегда получала должное культурное подкрепление [13]. Яркий пример отсутствия адекватного культурно-символического контента со стороны государства - учреждение Дня народного единства, инициатива «ритуализации» которого была перехвачена националистической оппозицией (самым заметным форма-
том «празднования» Дня народного единства на некоторое время стал «русский марш»). Внятный символико-смысловой импульс, равно как и массовый характер, данный праздник приобрел только в 2014 году, что было связано с вхождением Крыма в состав России и обострением геополитической ситуации в мире.
Четвертый этап (2008 гг. - н.вр.) характеризуется резкой активизацией попыток государства использовать культуру и федеральные СМИ для повышения интереса граждан к истории, выстраивания символико-смысловых оснований коллективной исторической памяти общества. Представляется, что рост интереса государства к использованию культурных механизмов в целях формирования целостной и функционально эффективной системы исторической политики был обусловлен как макрополитическими факторами, так и внутренним общественным запросом.
В то же время начинается процесс «массовизации» интереса к российской истории, поддерживаемый через СМИ и Интернет. В частности, были предприняты активные попытки реконструировать символическое пространство массовой исторической памяти российских граждан [14]. В данном случае показательным стал медиапроект «Имя России», призванный не только «ранжировать» известных российских политиков, полководцев, деятелей культуры и науки по степени популярности, но и выполнявший просветительскую функцию. Указанная функция массового исторического просвещения становится одной из важнейших в рамках реализации информационной и культурно -образовательной политики государства (историко-художественный фильм «Адмиралъ» о А.В.Колчаке, сериал о Екатерине II, выставки «Романовы» и «Рюриковичи», празднование 200-летнего юбилея Бородинского сражения и 1025-летия крещения Руси, получившие широкое телевизионное освещение). Не менее важным направлением искусства выступала и героизация российской военной истории, формирование исторического образа «страны-победителя», не привязанного к идеологическим стереотипам («Русский крест» Г. Любоми-рова, «Сталинград» Ф. Бондарчука)
Геостратегическая нестабильность, сопровождавшая мировую политическую динамику в 2013-2015 гг., вновь породила интерес общества к «переломным моментам», кризисным страницам российской истории, который нашел свое отражение в кинематографе («Солнечный удар», «Белая гвардия», «Поддубный» и др.), официальных мероприятиях, документальных фильмах, телепрограммах, приуроченных к 100-летию начала Первой мировой войны. Представляется, что указанная интенция объясняется не только стремлением государства расширить «границы» исторической памяти общества (в том числе за счет сюжетов, связанных с «забытой» войной), но и рельефно продемонстрировать негативные последствия всеобъемлющего политического кризиса в его сочетании с кризисом идентичности, деструктивные социальные эффекты, порождаемые институциональным вакуумом и распадом системы государственной власти.
Важным шагом в использовании культурных механизмов формирования общероссийской идентичности явилось принятие федеральной целевой программы «Культура России (2012 - 2018 гг.)». Приоритетной целью программы обозначено «сохранение российской культурной самобытности» посредством «решения задачи по выявлению, охране и популяризации культурного наследия народов Российской Федерации» [15]. Указывается, что «решение этой задачи предусматривает комплекс мероприятий по выявлению, охране, сохранению и популяризации объектов культурного наследия - движимых и недвижимых памятников истории и культуры России, а также по сохранению объектов археологического наследия, обеспечению сохранности музейного фонда и развитию музеев, развитию архивного дела и библиотек» [16].
В то же время наличие формальных показателей (например, рост числа посещаемости музеев, увеличение доли детей, обучающихся в детских школах искусств, и т.д.) не позволяет провести комплексную оценку результативности данной программы, её вклада в формирование национально-государственной идентичности и консолидированного «пространства исторической памяти» в современной России и тем более - выявить конкретные социальные эффекты реализации указанной программы. В связи с этим можно отметить, что политика памяти, её основные направления, не находят должного отражения в комплексе мер по развитию культуры в Российской Федерации, реализация которого осуществляется в настоящий момент (и будет продолжаться до 2018 года).
Основываясь на результатах анализа деятельности Министерства культуры РФ и соответствующих нормативных документов (2012 -2014 гг.), можно констатировать, что сегодня в Российской Федерации система культурной поддержки государственной исторической политики по-прежнему не сформирована в институциональном и организационном плане. Так, среди многочисленных приоритетов деятельности Министерства культуры РФ обозначены «лицензирование», «научная работа», «археология» и т.д., но отсутствует как самостоятельное направление деятельность по сохранению исторической памяти российского общества, формированию общероссийской идентичности [17].
Этот период характеризуется также более активным использованием научного и образовательного потенциала в целях оптимизации российской исторической политики. Так, в число признанных научных приоритетов, поддерживаемых государством (через специализированные научные фонды, систему грантов Президента РФ), входят исследования, посвященные формированию российской национально-государственной идентичности, её историко-символических оснований, процессам национально-государственной самоидентификации российской молодежи в условиях изменения коммуникативного ландшафта современного российского общества.
Новым шагом в реализации государственной исторической политики на образовательном поле явилось принятие Федерального государственного образовательного стандарта среднего (полного) общего образования (май 2012 года), в котором указывается, что данный стандарт «направлен на обеспечение формирования российской гражданской идентичности обучающихся...» [18].
Стандарт предлагает следующий набор личностных характеристик выпускника («портрет выпускника школы»): «любящий свой край и свою Родину, уважающий свой народ, его культуру и духовные традиции, осознающий и принимающий традиционные ценности семьи, российского гражданского общества, многонационального российского народа, человечества, осознающий свою сопричастность судьбе Отечества» [19].
Вместе с тем, требования к предметным результатам освоения курсов истории (как базового, так и углубленного) и обществознания, на наш взгляд, достаточно расплывчаты и не включают в число приоритетов компетенции, напрямую связанные с формированием общероссийской идентичности или целостного, позитивного образа России. В связи с этим можно вести речь о том, что роль современного российского образования в реализации исторической политики характеризуется крайне противоречивыми чертами: с одной стороны, формирование российской гражданской идентичности на основе исторических знаний декларируется в качестве одного из главных приоритетов системы среднего образования, школа продолжает выполнять важную функцию политической социализации. С другой стороны, представляется, что весьма слабым является институциональный фундамент, недостаточен набор механизмов, который бы позволил задействовать потенциал российской системы образования в целях комплексной реализации государственной политики памяти в Российской Федерации, для формирования у российской молодежи многоуровневого позитивного образа прошлого.
Активное «возвращение» государства в сферу образования породило дискуссию о необходимости упорядочения системы исторического просвещения в средней школе, в частности, создания «единого» учебника истории России (на самом деле - единого комплекса учебников, чтобы обеспечить преемственность в формировании целостного «образа прошлого» у учащихся). Необходимость создания «единого» учебника истории для средней школы, которая периодически обсуждалась с середины 2000-х годов, вновь обрела актуальность весной 2013 года, после того Президент Российской Федерации В.В. Путин заявил о необходимости единого подхода к ключевым событиям российской истории, недопустимости её искажения. Она объяснялась как общественно-политическими (борьба с «фальсификациями» исторических фактов), так и организационными (консолидация образовательного пространства РФ), и педагогическими (оптимизация работы педагогов, стандартизация подходов и методов в процессе исторического обучения) аргументами. Как отметил министр культуры РФ В.Р. Мединский: « ...В наших учебниках истории предлагаются зачастую разные трактовки одних и тех же событий, оценка исторических личностей. Даются разные оценки потерь нашей страны в Великой Отечественной войне и т.д. И это снова и снова подтверждает, что никакой линейки учебников истории быть не может. Их должно быть всего два: для общей школы и для школы с углубленным изучением гуманитарных наук. За линейкой уследить невозможно. Мы же хотим, чтобы у нас была одна страна, а не линейка стран.» [20].
Тем не менее, и сама идея единого учебника, и его возможное содержание вызвали крайне неоднозначную реакцию отдельных политических сил, научного и экспертного сообщества. Критикуя данную инициативу, шеф-редактор журнала «Отечественные записки» Ю. Соколов высказал следующее мнение: «Меня пугает идея единого одобренного учебника истории. У нас есть стандарт, который описывает, какие фактические вещи должен знать современный школьник. Это правильно. А вот как к ним относиться — это дело свободного человека. Ученик обязан знать, что была опричнина, но он не должен быть обязан любить опричников. Нас же сейчас снова обязуют кого-то непременно любить, а кого-то непременно поносить» [21].
Отсутствие консолидированной позиции научного сообщества в отношении единого учебника истории, переход дискуссии в политическую плоскость способствовали отказу Министерства образования и науки РФ от форсированной реализации данного унифицирующего проекта и сохранению многообразия учебной литературы в сфере исторического образования.
Важнейшим фактором, влияющим на процессы становления национально-государственной идентичности российской молодежи, явилась «интернетизация» российского общества, интенсивность которой резко возросла во второй половине 2000-х гг. (что было связано и с государственной политикой информатизации, и с ростом доходов населения, и с развитием диалоговых форматов интернет-коммуникации - социальных сетей и блогосферы) [22]. Глобальная сеть приобретает массовый характер, а вместе с ним - функцию трансформации исторического сознания весьма обширных сегментов российского общества (жители мегаполисов, молодежь) и социально-политической мобилизации граждан.
В этих условиях ключевое значение имеет ответ на вопрос, каким образом государство может использовать интернет-пространство в целях решения основополагающих задач политики памяти?
Отвечая на указанный вопрос, необходимо выделить два ключевых момента.
Во-первых, очевидная проблема использования Интернета связана с тем, что политика памяти в современной России все еще находится в процессе становления и носит не стратегический, а скорее, контурный, ситуативно-тактический характер. Это осложняет продвижение «российской версии» истории в Интернете в целом и в пространстве Рунета - в частности.
Во-вторых, спецификой современного Рунета является информационный динамизм, подвижность повестки дня, выраженная ориентация на конкурентные практики, локализация виртуальных политических сообществ по лидерскому (вокруг сетевого ресурса конкретного политически активного пользователя) и идеологическому признакам. В этих условиях государство лишено возможности использовать традиционные вертикальные механизмы воздействия на историческое сознание «юзеров». Подобная ситуация подчеркивает необходимость выработки новых, более гибких инструментов политики памяти, способных быть эффективными в «режиме диалога»: в условиях многомер-
ного информационного пространства, поляризации мнений интернет-пользователей [23].
Сегодня в Рунете продолжается процесс формирования сетевых сообществ, специализирующихся вокруг исторической проблематики, которые выполняют двойственную функцию дискуссионных площадок и одновременно -виртуальных пространств повседневности, в которых кристаллизуются, видоизменяются и циркулируют исторические представления пользователей, «бытовые» версии российской истории. Рост числа и популярности таких сообществ интенсифицируется, в том числе, развитием социальных сетей. В качестве примеров активно функционирующих «виртуальных площадок» можно привести сообщества «В контакте»: «История государства Российского» (более 3000 участников), «Российская история в зеркале изобразительного искусства» (более 500 участников); «История и современность российского императорского дома» (около 1200 участников).
Необходимо констатировать, что развитие Рунета открывает дополнительные возможности реализации политики памяти в современной России, и одновременно - требует совершенствования базовых механизмов указанной политики, обусловливает важность разработки новых стратегий «продвижения» российской истории в глобальном сетевом пространстве, подчеркивает необходимость диалоговых форматов исторического образования.
В заключение важно отметить, что роль культурной сферы и массмедиа в становлении российской политики памяти и формировании национально-государственной идентичности в 1990-е - начале 2010-х гг. претерпела серьезные трансформации. На первом этапе (1992-1994 гг.) она была связана с попыткой «десоветизации» массовых исторических представлений, которая предпринималась в условиях системного социально-политического кризиса, распада единого социокультурного и образовательного пространства, отсутствия у государства четкого понимания необходимости и, тем более, приоритетов политики памяти, ресурсов для её реализации.
Второй этап (1995-1999 гг.) ознаменовался локальными попытками государства задействовать инструменты культуры и СМИ для выстраивания исторической преемственности «новой России» с досоветским прошлым, отходом от резко конфликтного восприятия и негативных оценок советского исторического периода.
В ходе третьего периода (2000-2007 гг.) государство активно использовало культурный потенциал России, информационные возможности федеральных СМИ для начала формирования полноценных (смысловых, ценностно-символических, психологических) оснований общероссийской национально-государственной идентичности, консолидации общества вокруг позитивных компонентов национальной исторической памяти.
В рамках четвертого периода (с 2008 г.) наметились тенденции более активного участия государства в формулировании стратегии политики памяти, формирования когнитивного фундамента российского национального самосознания, попытки использовать историческую аргументацию для актуализации
геополитических оснований общероссийской национально-государственной идентичности.
Список литературы
1. Тимофеев И.Н. Российская политическая идентичность сквозь призму интерпретации истории [Электронный ресурс] // Перспективы. Фонд исторической перспективы [сайт]. URL: http://www.perspektivy.info/print.php?ID=64421. (дата обращения: 19.07.2016).
2. Бушуев В.В., Титов В.В. Национально-государственная идентичность в современном мире и роль исторической политики в её формировании (теоретико-методологический анализ) // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. История и политология. 2011. №4 . С. 77-93.
3. Евгеньева Т.В., Титов В.В. Формирование национально-государственной идентичности российской молодежи // ПОЛИС: политические исследования 2010.№ 4.С. 122 - 134.
4. Следзевский И.В. Образ России как смысловой конструкт (Семантическая составляющая «главного русского спора») // Общественные науки и современность. 2007. № 4. С. 93-104.
5. Янковская Г.А. Ностальгия в стиле социалистического реализма в культурной памяти постсоветской России 1990-х гг. / Век памяти, память века. Опыт обращения с прошлым в XX столетии: сб. ст. под ред. И.В.Нарского. Челябинск, 2004. С.347-357.
6.Нагорная О.С. «Век катастроф» в культурной памяти современного российского общества / Век памяти, память века. Опыт обращения с прошлым в ХХ столетии: сб. ст. под ред. И.В.Нарского. Челябинск, 2004. С.228-241.
7. Самсонова Т.Н. О гражданском воспитании в условиях институциональных изменений в современной России // Вестник Московского университета. Серия 18: Социология и политология..2012. № 2. С. 37-51.
8. Молчанова О.А. Политическая социализация в современной российской школе: политико-психологический анализ: дис. ... канд. полит. наук: 19.00.12.М., 2007. 175 с.
9. Евгеньева Т.В., Селезнева А.В. Советское прошлое в ценностном и образно-символическом пространстве российской идентичности // Полис. Политические исследования. 2016. № 3. С. 25-39.
10.Формирование национально-государственной идентичности: проблемы, опыт, перспективы /Т. В. Евгеньева, С. В. Иванова, В. В. Ильина [и др.] //Ценности и смыслы. 2015. № 5. С. 7-35.
11.Евгеньева Т.В. Историческая память, национальное самосознание и политическая социализация // Современная теория политической социализации как инструмент политического познания: материалы круглого стола // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки.2013. № 1. С. 118-121.
12.Евгеньева Т. В. Символическая репрезентация советского прошлого в современной российской политике // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2015. № 12.
13.Малинова О.Ю.Политическое использование прошлого как инструмент символической политики: эволюция дискурса властвующей элиты в постсоветской России // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС.2012. № 8. С. 179-204.
14. Евгеньева Т.В., Титов В.В.Формирование национально-государственной идентичности российской молодежи // ПОЛИС: политические исследования 2010.№ 4.С. 122 - 134.
15. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [Электронный ресурс] // Министерство культуры Российской Федерации. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [сайт]. URL: http://fcpkultura.ru/programma/opisanie-i-tekst-programmy/ (дата обраще-ния:19.07.2016).
16. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [Электронный ресурс] // Министерство культуры Российской Федерации. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [сайт]. URL:http://fcpkultura.ru/programma/opisanie-i-tekst-programmy/ (дата обраще-ния:19.07.2016).
17. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [Электронный ресурс] // Министерство культуры Российской Федерации. Федеральная целевая программа «Культура России (2012-2018 гг.)» [сайт]. URL: http: //fcpkultura.ru/pro gramma/opisanie-i-tekst-
programmy/ (дата обращения: 19.07.2016).
18.Приказ об утверждении Федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования № 1897. 17.12.2010 [Электронный ресурс] // Министерство образования и науки Российской Федерации [сайт] URL: http: //минобрнауки ^/projects/413/ffle/749/прика з%200б%20утверждении%201897.rtf (дата обращения: 17.07.2016).
19.Приказ об утверждении Федерального государственного образовательного стандарта основного общего образования № 1897. 17.12.2010 [Электронный ресурс] // Министерство образования и науки Российской Федерации [сайт]. URL: http: //минобрнауки .рф/proj ects/413/Ше/749/прика з%200б%20утверждении%201897.rtf (дата обращения: 17.07.2016).
20. Единый учебник истории. Что в день грядущий нам готовит? [Электронный ресурс] // Служу Отечеству [сайт]. URL: http://sluzhuotechestvu.info/index.php/gazeta-sluzhu-otechestvu/arkhiv-2013/noyabr-2013/item/1070-единый-учебник-истории.html
(дата обращения: 19.07.2016).
21.Карпюк А. Учебная тревога [Электронный ресурс] //Грани.Ру [сайт]. URL: http://gr1.global.ssl.fastly.net/Society/History/m.123805.html (дата обращения: 19.07.2016).
22. Бродовская Е. В., Домбровская А. Ю., Синяков А. В. Стратегии использования социальных сетей в современной России: результаты многомерно-
го шкалирования // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2016. № 1. С. 283-296.
23.Евгеньева Т.В., Титов В.В. Образ «врага» как инструмент формирования политической идентичности в сети Интернет: опыт современной России //Информационные войны. 2014. № 4. С. 22-27.
Титов Виктор Валериевич, канд. полит. наук, доц., titov-msu@,mail.ru, Россия, Москва, Московский педагогический государственный университет.
POLITICS OF MEMORY AND FORMING OF NATIONAL AND STATE IDENTITY IN RUSSIA: ROLE OF INSTITUTIONS OF CULTURE AND MEDIA
V.V.Titov
The article is devoted to study ofpolitics of memory and specificity of national-state identity in post-Soviet Russia. Author analyzes institutions of culture and mass media in the process of overcoming a major crisis of identity that emerged in Russian society in the 1990s. Author outlines four periods of institutional evolution of state policy of memory 1992-2015.
Key words: politics of memory, national identity, historical memory, culture, media.
Titov Viktor Valerievich, candidate of political sciences, associate professor, titov-msu@,mail.ru, Russia, Moscow, Moscow pedagogical State University.
