Политика Евросоюза на арабском Востоке в 2010-е годы: от идеализма к прагматизму Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

УДК 327

Б01: 10.21779/2542-0313-2017-32-2-26-32 Л.Д. Оганисян

Политика Евросоюза на Арабском Востоке в 2010-е годы: от идеализма

к прагматизму

МГУ им. М.В. Ломоносова; Россия, 119991, г. Москва, Ленинские горы, 1; lidaoganisyan@gmail.com

Арабская весна оказалась серьезным вызовом для Европейского союза. События начала 2010-х гг., происходившие в большинстве государств Ближнего Востока и в Северной Африке, создали новые императивы для политики ЕС в регионе. В начале 2010-х годов Брюссель принялся реформировать свою стратегию в Средиземноморье, чтобы содействовать демократизации региона, их социально-экономической модернизации. Однако вскоре оказалось, что Евросоюз, несмотря на наличие ресурсов, широкого инструментария, имеет ограниченные возможности для влияния на развитие событий на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Кроме того, развитие событий в регионе не соответствовало представлениям и ожиданиям европейцев. Тогда Брюссель стал действовать более прагматично, и приоритетом средиземноморской политики Европейского союза стала стабилизация.

Ключевые слова: Евросоюз, Арабская весна, Ближний Восток, Северная Африка, Европейская политика соседства.

Арабская весна и ее последствия оказались серьезным вызовом для Евросоюза, как внешним, так и внутренним. Эти события в арабском мире произошли тогда, когда Европа испытывала серьезные экономические проблемы, поэтому неудивительно, что европейские государства и Брюссель в этот период в большей степени были ориентированы на решение внутренних задач. По словам европейского исследователя и политика, нынешней главы делегации ЕС в Ливане К. Лассен, тот факт, что государства-члены ЕС, в частности бывшие колониальные державы Франция и Великобритания, позволили Еврокомиссии и ЕСВД взять на себя инициативу по столь важному вопросу, свидетельствует о замешательстве в европейских столицах [13, с. 6].

В условиях, когда США четко обозначили намерение сократить свои обязательства на Ближнем Востоке, в Брюсселе было распространено мнение, что Арабская весна предоставила ЕС возможность выйти на первый план и сыграть ведущую роль в регионе, учитывая обновление ОВПБ после Лиссабонского договора и начало работы с 1 декабря 2010 г. нового ведомства ЕС - Европейской службы внешних дел (ЕСВД). Однако вскоре стало очевидно, что ЕС не справляется с этими вызовами. Если до недавнего времени идея Европейской политики соседства (ЕПС) заключалась в том, что реформироваться должны страны-партнеры, то революции в ряде арабских государств показали необходимость перемен в самой политике ЕС [2, с. 76].

Так, можно выделить три главных этапа, через которые прошла политика ЕС на Ближнем Востоке и в Северной Африке в условиях Арабской весны и последовавшей политической трансформации региона. Первый этап пришелся на начало 2011 г., когда в ответ на события Арабской весны Брюссель приступил к пересмотру своих приоритетов и формированию новой политики в Средиземноморье. Представители ЕС, в частно-

сти глава ЕСВД и комиссар по политике соседства, заявили, что функционировавшая десятилетия система поддержки авторитарных лидеров арабских стран взамен на стабильность в этих государствах дискредитировала себя. В связи с этим фокус средиземноморской стратегии ЕС должен сместиться с безопасности на содействие демократизации региона [17, 19]. Брюссель пообещал, что приоритетным направлением сотрудничества с арабскими соседями будет защита гражданских прав и свобод и продвижение демократии, а не торговля и бизнес [15, c. 1-2].

На практике это отразилось в принятых в марте и мае 2011 г. документах ЕС -«Партнерство с Южным Средиземноморьем во имя демократии и совместного процветания» [7] и «Новый ответ меняющему соседству» [6], которые наметили линию будущего вектора средиземноморской политики. В качестве основных задач в документах провозглашались построение «глубокой демократии» («deep democracy») и обеспечение устойчивого экономического роста и развития. Первое подразумевало установление независимой юридической системы и демократического контроля над вооруженными силами, борьбу с коррупцией, расширение свободы слова, независимость собраний и СМИ, создание гражданского общества. Задача обеспечения устойчивого экономического роста и развития, без которых демократия не сможет укорениться, требовала особого внимания к созданию рабочих мест, расширению межрегиональной торговли и отраслевому сотрудничеству [6, 7].

Целью этих инициатив было реформирование ЕПС, чтобы более жестко связать помощь Евросоюза с развитием демократии и защитой прав человека в странах-адресатах программ, как южных, так и восточных. В связи с этим особую роль приобрела привязка новопровозглашенного принципа 3 М (money, mobility, markets), т. е. деньги, мобильность, рынки, к принципу «большее за большее» («more for more»), означающему, что те страны, которые проведут больше реформ, могут рассчитывать на более щедрую помощь со стороны ЕС по трем этим направлениям. Кроме того, определялось, что к каждой стране будет применен дифференцированный подход в зависимости от его конкретных потребностей и нужд [6, 7]. Основные принципы, изложенные в документах, нашли свое отражение в принятых Еврокомиссией инициативах: программа SPRING (Support to Partnership, Reform and Inclusive Growth - Поддержка партнерства, реформ и инклюзивного роста), партнерство по мобильности (Mobility Partnership), «Глобальный подход ЕС к миграции и мобильности» (GAMM - Global Approach to Migration and Mobility), соглашения о глубокой и всеобъемлющей свободной торговле (Deep and comprehensive free trade agreements) и проч.

Оценивая «европейский ответ» на события Арабской весны и попытки пересмотра ближневосточной политики ЕС, многие европейские исследователи подчеркивают, что из-за давления со стороны стран-членов и быстро меняющейся ситуации в регионе принятые инициативы были новой упаковкой старых проектов. Кроме того, разрабатывая свою политическую линию на Арабском Востоке, Брюссель совершил ряд серьезных просчетов.

Как отмечала глава Ближневосточной программы аналитического центра FRIDE К. Кауш, Брюссель переоценил вес и значение его финансовых взносов и, в широком смысле, возможность финансовых инструментов вызвать глубокие политические реформы в средиземноморских странах. Кроме того, ЕС недооценил «вес» стратегического политического мышления и национальных интересов его южных соседей и не учел это в формировании своей стратегии [11, c. 10]. Посчитав события Арабской весны схожими с процессами демократизации в странах Центральной и Восточной Европы в 1990-х. гг., Брюссель предложил подобные методы на южном направлении [13, 14, 20].

Однако те стимулы, которые сработали в случае с восточными соседями, не принесли ожидаемых результатов в средиземноморских странах.

Во-первых, ЕПС нацелена на страны, которые стремятся в один прекрасный день стать членами или более тесно интегрировать в экономику Евросоюза. Страны Северной Африки и Леванта, в отличие от восточных соседей, не имеют намерений вступать в ЕС и ощущают гораздо более сильную близость с арабским миром. Во-вторых, ЕПС стремилась направлять соответствующие страны к фундаментальным социальным, политическим и экономическим преобразованиям, которые являются долгосрочными и не годятся для удовлетворения неотложных потребностей ближневосточных стран с переходной экономикой [11].

Так или иначе, амбициозные программы Брюсселя оказались трудноосуществимыми, а Евросоюз и его пересмотренная ЕПС столкнулись с суровой реальностью, обозначившей второй этап политики Брюсселя в регионе, который пришелся на конец 2011 - середину 2013 г. В этот период на фоне долгового кризиса в Европе, на разрешение которого Брюссель бросил все силы, значительно ухудшилась ситуация на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Во-первых, инициированная франко-британским тандемом военная интервенция в Ливию, ставшая очередной темой для разногласий внутри ЕС, показала неспособность европейцев действовать самостоятельно без помощи Вашингтона.

Во-вторых, события в Сирии с весны 2011 г. стремительно развивались и к лету 2013 г. приняли крайне драматичный характер, когда в стране было применено химическое оружие, а евро-атлантическое сообщество хоть и начало обсуждать возможность силового вмешательства, но не предприняло ответных мер. С самого начала европейцы действовали в Сирии в тени американской политики. Как отмечает французский исследователь М. Пьерини, сразу же был очевиден «резкий контраст между первоначальной радикальной позицией ЕС - президент Б. Асад должен уйти - и его скромным военным и дипломатическим вкладом» [5, с. 3] для реализации подобного сценария. С середины 2013 г., когда активизировалась Россия и начались переговоры по вопросу о сирийском химическом оружии, ЕС окончательно отошел на второй план и сконцентрировался на решении гуманитарных проблем, потому как последствия ливийского и сирийского кризисов, подъем радикального исламизма на фоне продолжавшихся конфликтов в регионе приводили к социально-политическим проблемам и вызовам безопасности именно в Европе. Вместе с тем они спровоцировали очередную волну противоречий между странами-членами, недовольства государствами юга Европы, которые первыми оказались под натиском мигрантов, северными странами, не оказывавшими им реальной поддержки.

В-третьих, когда после светских демонстраций в начале Арабской весны к власти стали приходить исламистские силы, ЕС оказался перед сложной дилеммой. С одной стороны, Брюссель был полон решимости не повторять прошлых ошибок и сотрудничать с новыми властями, исламистскими или нет, основываясь на принципе «большее за большее», твердо веря в необходимость развития демократии. С другой стороны, исламистские правительства, а также подъем радикальных исламистских группировок, вызывали беспокойство и опасения у европейцев, что явилось причиной актуализации дискурса о проблеме соотношения демократизации и безопасности [13, с. 6-7].

Со второй половины 2013 г. происходит значительное ухудшение ситуации на Ближнем Востоке и в Северной Африке: военный переворот в Египте летом 2013 г., беспрецедентный подъем джихадизма в регионе, в частности усиление группировки ИГ на фоне разрушения государственности в Сирии, Ливии, Ираке и Йемене. Вместе с

этими процессами происходит стремительный рост потока беженцев в Европу, приведшего к миграционному кризису 2014-2015 гг. [4, а 1-12], который наряду с кровопролитными терактами 2015-2017 гг. в столицах государств-членов ЕС по служил причиной поляризации европейского общества, усиления исламофобии и национализма, популизма и евроскептицизма [1, а 48], сопровождаемого «кризисом солидарности» как между странами севера и юга Европы, так и между Вышеградской группой и «Старой Европой» [3].

В этих условиях политика Евросоюза в регионе перешла на третий этап своего развития, который характеризуется постепенным отходом от идеализма в духе «пересмотренной» политики, отраженной в документах 2011 г., к реализму. События последних лет, такие, как кризис в Еврозоне, наплыв беженцев, распространение терроризма, обострение отношений с Россией в связи с конфликтом в Украине и присоединением Крыма, привели к тому, что Евросоюз изменил представление о своей «трансформационной силе». Эти кризисы пошатнули уверенность ЕС в способности стимулировать преобразования. Брюссель отошел от своей роли экспортера ценностей и демократии, и первостепенной целью ЕС стало недопущение ухудшения ситуации у ближайших соседей [8, 12]. Как выразилась старший научный сотрудник европейского центра Карнеги Дж. Демпси, «эра наивности сменилась новым веком реализма, если не прагматизма»

[8], а реализм этот основан на том, что стабилизация теперь является главным политическим приоритетом Евросоюза.

Эти идеи нашли отражение в новых документах ЕС 2015-2016 гг., главные из которых - «Пересмотр Европейской политики соседства» [9], принятый Еврокомиссией в ноябре 2015 г., и «Глобальная стратегия ЕС по внешней политике и политике безопасности. Общее видение, единое действие: более сильная Европа» [10], представленная Ф. Могерини летом 2016 г.

Брюссель признал, что политика Евросоюза в регионе имела серьезные недостатки, и пришел к мнению, что необходимо занять более прагматичную позицию, чтобы эффективно отвечать на актуальные вызовы, исходящие из своего ближайшего соседства. Например, как указывается в «Пересмотре Европейской политики соседства», хотя подходу «большее за большее» и удалось достичь некоторых успехов в странах, где правительства были привержены проведению демократических преобразований, он не смог стимулировать реформы в тех государствах, где отсутствовала политическая воля

[9]. В связи с этим существует явная потребность в изменениях ЕПС, дифференциации подхода, чтобы отношения ЕС с каждым из соседей, восточных или южных, носили более индивидуальный характер, отвечали непосредственным интересам и запросам партнеров, отражали пожелания каждой страны относительно характера и направленности сотрудничества с Евросоюзом [9].

«Собственная стабильность ЕС строится на демократии, правах человека, верховенстве закона и экономической открытости, - подчеркивается в документе Евроко-миссии, - ... и новая ЕПС считает стабилизацию своим главным политическим приоритетом». «Нищета, неравенство, .чувство несправедливости, коррупция, слабое экономическое и социальное развитие и отсутствие социальных лифтов, особенно для молодежи, могут стать корнями нестабильности, усиливая уязвимость перед лицом распространения радикализма» [9], - отмечается в документе. Иначе говоря, под стабилизацией в первую очередь подразумевается разрешение проблем безопасности, стимулирование экономического роста и социальных реформ, т. е. она является неким этапом на пути к демократии.

Глобальная стратегия Евросоюза, которая также разделяла этот дух прагматизма, вводила новую концепцию «устойчивости» («resilience»), определяемую как «способность государств и обществ реформироваться, выдерживая и преодолевая внутренние и внешние кризисы» [10]. В ответ на всплеск нестабильности в арабском мире ЕС выразил стремление сделать государства региона более «устойчивыми», поскольку они менее подвержены риску переворотов или народных восстаний, настроены на создание партнерских отношений с соседями. Региональная политика «устойчивых» государств, в отличие от авторитарных режимов, которые в долгосрочной перспективе являются хрупкими, не обусловлена стремлением к выживанию режима, который лежит в основе многих конфликтов, вспыхнувших в последние годы на Ближнем Востоке [12].

Анализируя Глобальную стратегию ЕС, европейские эксперты Э. Сольер-Леча и Н. Точчи отмечают, что в соответствии с новым подходом Брюссель, скорее, сосредоточится на поддержке тех немногих позитивных региональных процессов, которые уже существуют, будь то поддержка демократического процесса в Тунисе, поддержание мира на местном уровне в сирийском и ливийском конфликтах, установление регионального диалога и стимулирование сотрудничества, а демократическая риторика, продвижение прав человека и развитие гражданского общества отступят на второй план. В то же время, как считают исследователи, необходимо найти баланс: Брюссель не может повернуться спиной к законным интересам граждан стран Ближнего Востока и Северной Африки, что не будет вписываться в концепцию «устойчивости» и не будет способствовать решению проблем, которые привели к восстаниям 2011 г. [16, c. 4].

Таким образом, документы Евросоюза доказывают, что прагматизм постепенно вытесняет идеализм в европейском политическом мышлении, а следовательно, в самой реализации политики. Как отметил старший научный сотрудник Европейского центра Карнеги Р. Янгс, «наконец Брюссель осознал, что необходимо адаптироваться к региону, а не пытаться приспособить регион к своему видению». Это означает, что европейцы не могут себе позволить заниматься только теми странами, которые выражают стремление к реформированию. Для стабилизации региона этого крайне недостаточно, между тем стабилизация необходима, поскольку Европу непосредственно затрагивают последствия конфликтов, будь то миграционный кризис или террористическая угроза.

Литература

1. Арбатова Н.К. Заключение // ЕС перед вызовом миграционного кризиса. Позиции европейских стран / под ред. Н.К. Арбатовой, А.М. Кокеева. - М.: ИМЭМО РАН. 2016.

1. Беблер А. Европейский Союз, НАТО и «арабская весна» // Современная Европа. - 2012. - № 4.

2. Вимон П. Миграция в Европе: преодоление кризиса солидарности // Московский центр Карнеги. Февраль 2017.

3. Потемкина О. Актуальные проблемы иммиграционной политики Европейского союза. - М.: Институт Европы РАН, 2015.

4. Пьерини М. Есть ли у ЕС роль в сирийском конфликте? - М.: Московский центр Карнеги, 2017.

5. A New Response to a Changing Neighbourhood. Brussels, 25.5.2011 URL: http://ec.europa.eu/world/enp/pdf/com_11_303_en.pdf.

6. A Partnership for Democracy and Shared Prosperity with the Southern Mediterranean, Brussels 8.3.2011. URL: http://eeas.europa.eu/euromed/docs/com2011_200_en.pdf.

7. Dempsey J. The EU's Shift From Transformation to Stabilization // Carnegie Europe. December 15, 2016. URL: http://carnegieeurope.eu/strategiceurope/?fa=66455.

8. European Commission, High Representative of the Union for Foreign Affairs and Security Policy. Review of the European Neighbourhood Policy. - Brussels, 18.11.2015. URL: http://eeas.europa.eu/archives/docs/enp/documents/2015/151118 _joint-communication_review-of-the-enp_en.pdf.

9. European External Action Service, Shared Vision, Common Action: A Stronger Europe. A Global Strategy for the European Union's Foreign and Security Policy. June 2016.

10. Kausch K. The End of the (Southern) Neighbourhood // European Institute of the Mediterranean. April 2013.

11. Kausch K. Resilient Anchors in the Southern Mediterranean // Carnegie Endowment for International Peace. September 30, 2016. URL: http://carnegieendowment.org/2016/09/30/resilient-anchors-in-southern-mediterranean-pub-64740.

12. Lassen C. A Changing Regional Order: The Arab uprisings, the West and the BRICS // International Affairs and Arab Uprisings. Working Paper Series 18. - September 2013.

13. Liargovas P. EU trade policies towards neighboring // International Center for Black Sea Studies. University of Peloponnese. - January 2013.

14. Power to the People? Reactions to the EU's response to the Arab Spring // Oxfam. - 15 November 2011.

15. Soler i Lecha E., Tocci N. Implications of the EU Global Strategy for the Middle East and North Africa // Middle East and North Africa Regional Architecture. June 2016.

16. Stefan Fule. Speech on the Recent Events in North Africa (Speech/11/130), 28.2.2011. URL: http://europa.eu/rapid/pressReleasesAction.do?reference=SPEECH/11/130.

17. The EU's response to the 'Arab Spring'. Brussels, 16 December 2011. URL: http://europa.eu/rapid/press-release_MEMO-11-918_en.pdf.

18. The European Union Response to the Arab Spring. Features Speaker Catherine Ashton // The Brookings Institution. Washington, DC. 12.7.2011.

19. Witney N., Dworkin A. A Power Audit of EU-North Africa Relations. - London: European Council on Foreign Relations, 2012.

Поступила в редакцию 20 июня 2017 г.

UDC 327

DOI: 10.21779/2542-0313- 2017-32-2-26-32

European Union Policy in the Arab Region in 2010s: from Idealism to Pragmatism

L.D. Oganisyan

Lomonosov Moscow State University; Russia, 119991, Moscow, Leninskie Gory 1; lidaoganisyan@gmail.com

The Arab Spring turned out to be a serious challenge for the European Union. The Middle East events of the 2010s created new imperatives for the EU policy in the region. In the early 2010s Brussels began to reform its Mediterranean strategy to be able to meet new challenges and threats from the region more effectively, and to promote its democratization. However, it soon happened that the EU, despite the availability of sufficient capacity and resources, a wide range of instruments, has limited opportunities to influence developments in the Arab region. Therefore, Brussels began to act more pragmatically, and stabilization has become the priority of EU policy in the Mediterranean.

Keywords: European Union, Arab Spring, Middle East, North Africa, European Neighborhood Policy.

Received 20 June, 2017