CC BY
174
Политический режим в структуре отношений государства и бизнеса
А.И. Попандопуло
Политический режим выступает важнейшим регулятором отношений государства и бизнеса, он задает рамки этим отношениям и программирует их контакты. Именно политический режим олицетворяет собой схемы формирования государственной политики, а также установление формальных и неформальных правил взаимодействия между органами публичной власти и группами интересов в процессах выработки и реализации государственной политики.
Смена моделей отношений государства и бизнеса в России в целом следовала логике функционирования и трансформации политического режима от коммунистического периода до настоящего времени.
Объяснение феномена трансформации политического режима в России имеет место в рамках различных концептуальных подходов. Длительное время трансформация политического режима в России укладывалась в парадигму транзита и оценивалась по шкале «авторитаризм - демократия». Однако наличие проблем с применимостью традиционных политологических подходов, а также сложности сопоставления российской трансформации с аналогичными процессами в других странах побудили к созданию моделей промежуточных форм политических режимов в России и пост-СССР в целом, исходящих из представлений об «особости» посткоммунистической трансформации и необходимости поиска присущих только ей моделей политического развития. В качестве определений режима в работах российских авторов фигурируют такие понятия, как «фасадная демократия» (Д. Фурман), «эрзацдемократический режим» (В. Рукавишников и др.), «авторитарная демократия» (В. Рукавишников) и т. д. Попытки обойтись при описании постсоветской политики категориями данного типа мало что добавляют к констатации того факта, что Россия и другие постсоветские общества находятся по ту сторону общепринятых представлений о «переходах к демократии».
Особый интерес представляет «циклическая модель» американского политолога Г. Хейла, которая была предложена для объяснения феномена «цветных революций», альтернативного транзитологическому. По мнению Хейла, трансформации постсоветских политических режимов определяются их институциональными особенностями, а не перемещением по классической транзитологической шкале. Все постсоветские режимы (за исключением стран Балтии) с различными вариациями были отнесены автором к типу, названному «патро-нальным президентством», которое позволяет сосредоточивать в руках действующего президента огромную формальную и неформальную власть клиентелист-
ского характера. Патрональное президентство создает ситуацию «победитель получает все». Эта власть ставит в зависимость от патронального президента основные отряды элит, прежде всего региональных лидеров и крупный бизнес. На выборах элиты делают все, чтобы подтвердить свою лояльность патрональному президенту. Но с того момента как президент начинает идентифицироваться как уходящий (истечение срока, ослабление общественной поддержки), начинается «бегство элит», которые стремятся определить будущего лидера и примкнуть к нему. После избрания нового президента основные фазы цикла повторяются снова: президентские выборы — консолидация режима патронального президента — истечение срока пребывания у власти — бегство элит — фрагментация и распад режима — новые президентские выборы и т. д.1
Представляется возможным анализ трансформации политического режима как регулятора отношений государства и бизнеса провести на основе «циклической модели» Г. Хейла. Данная концепция выявляет институциональную динамику режимов, относительно автономную от процессов транзита. Следует, однако, указать на некоторые несовершенства этой концепции, а именно ограниченность чисто институциональным походом и недооценка значения политических факторов (динамичная стратегия акторов и влияние «контекста»).
Патрональная власть — это потенциал, который может быть реализован президентской властью в различной степени. Решающее значение для обретения патрональной власти играет фактор политической силы, которую президент приобретает на выборах: именно это приводит в движение институциональную составляющую (объем полномочий). Но важна не только победа на выборах, но и обстоятельства избрания (масштабы электоральной поддержки). В полной мере эффекты патронального президентства проявляются тогда, когда институциональная и политическая составляющие одновременно работают на усиление центрального игрока.
Б. Ельцин в период своего правления не обладал в полной мере патрональ-ной властью, она оказывалась ограниченной не только извне, но и изнутри. Политический режим отличался многообразием центров политической власти и влияния, что идентифицирует его как полицентричный. Несмотря на наличие основного центра политической системы (президентская власть), которую многие идентифицировали как «суперпрезидентскую республику», этот центр был в определенной мере номинальный, поскольку его сила ограничивалась по-лицентрическим характером режима и свойственной ему широкой автономией ключевых игроков. Ключевыми политическими игроками в полицентрической системе выступали президент, региональные лидеры, Государственная Дума, олигархи, СМИ, КПРФ. Отношения между ними определяет негласный договор по формуле: «политическая лояльность в обмен на широкую автономию».
В условиях отсутствия массовой социальной базы, необходимой для победы в избирательном цикле 1995-1996 гг., федеральная власть выбрала стратегию формирования для себя особой социальной базы — «штучной», состоящей из небольшого числа индивидуально очень сильных игроков. Основными составными элементами «штучной» социальной базы должны были стать руководи-
1 Hale H. Regime Cycles. Democracy, Autocracy, and Revolution in Post-Soviet Eurasia // World Politics. 2005. Vol. 58. № 10. P. 133-165.
тели субъектов Российской Федерации и ведущие структуры крупного бизнеса. Сближение государства и капитала проходило по линии установления привилегированных связей с наиболее крупными финансовыми структурами, способными взять на себя функции агентов государства. Центральное место среди них заняли патронаж и клиентела — «разновидности иерархических отношений, предполагавшие обмен покровительства политического или бюрократического патрона на лояльность клиентов из бизнеса». После президентских выборов 1996 г. политическая конкуренция в полицентрической системе все больше сводится к борьбе внутри нового политического истеблишмента. Множатся неформальные центры власти и влияния. Система принятия ключевых решений смещается в институционально нерегламентированную зону взаимодействия между элитами, где политическая конкуренция регулируется не демократическими нормами, а конвенциональными договоренностями. Происходит разрушение вертикали власти, федеральная властная элита постепенно утрачивает центральное положение. За счет ее ослабления укрепляют свои позиции региональные элиты и элита бизнеса. Постоянно сокращается роль общества в политической базе режима, который, в свою очередь, быстро олигархизируется. Экономическая элита становится все более автономной, имея в своем распоряжении широкую ресурсную базу. В конце ельцинского периода полицентризм вырождается: ему на смену приходят институциональный паралич и политическая маргинализация номинального центра.
Постоянная борьба за источники ренты между ведущими бизнес-группами и связанными с ними группировками в госаппарате, разрушение вертикали власти, деградация политического режима в связи с потерей связей с обществом и олигархизацией политического истеблишмента привели к глубокому экономическому и политическому кризису. В этих условиях элиты вынуждены были отказаться от модели оппортунистического поведения, поворот к кооперации осуществился на основе неформального отказа элит от самой конкуренции как таковой, поскольку она создавала реальную угрозу утраты всех приобретений 1990-х гг.
В 2000-х гг. сложились принципиально новые отношения между крупным бизнесом и государством по сравнению с предыдущим периодом — произошла смена моделей. Новые отношения государства и бизнеса выстраивались на фоне трансформации политического режима от полицентризма к моноцентризму.
Исходной составляющей нового политического режима стал необычно высокий и устойчивый рейтинг В. Путина, который занял центральное положение в политической базе моноцентрической системы. Это с самого начало наделило Кремль ресурсом поддержки и «моральным мандатом» для дальнейшего развития моноцентризма. Феномен рейтинга позволил изменить конфигурацию политической базы нового режима уже в начальный момент его становления. Резкое увеличение удельного веса неструктурированных, но прямых связей с обществом дало возможность снизить роль олигархических структур. «Социальный контракт» с обществом позволил пойти на разрыв со «старыми элитами» и приступить к масштабным преобразованиям политической системы2.
2 Зудин А. Режим В. Путина: контуры новой политической системы. Московский Центр Карнеги. 2002.
Путин политически восстанавливает президентскую власть. В отличие от Ельцина, Путин действительно становится патрональным президентом, власть которого опирается не только на институциональную базу, но и на массовую поддержку, значение которой со временем расширяется. Президент становится доминантным игроком.
Потребность президентской власти в посредничестве элит для выстраивания отношений с общественностью сокращается. Если политическое развитие на уровне национальных элит России после 1993 г. проходило под знаком перманентных колебаний между временными и частичными компромиссами и конфликтами, которые, однако, разрешались главным образом по принципу «торга» между сегментами элит на основе «секционных соглашений», то по завершении второго электорального цикла эти колебания, напоминающие маятник, достигли новой точки равновесия, которую В. Гельман обозначил как «навязанный консенсус»3. В соответствии с «навязанным консенсусом» элиты признали ведущую роль правящей группы, отказавшись от конкуренции за власть и от части ресурсов, перешедших под их контроль во второй половине 1990-х гг.
Такое решение привело к созданию моноцентрического политического режима путем передачи акторами своих ресурсов во внешнее управление доминирующему актору, навязывающему им свои условия в обмен на гарантии сохранения статус-кво. Опираясь на новые ресурсы, президентская власть получила возможность выстраивать отношения с элитами с позиции силы. Свою роль сыграло и то, что отношения президентской власти с наиболее сильными элитами после 2000 г. приобретают оттенок победитель - побежденный.
Внутренне единый и политически сильный центр власти превратился в ядро новой политической системы, которая стала постепенно выстраиваться вокруг него. Преобразования политической системы в первый путинский срок разворачивались по следующим основным направлениям: деавтономизация; восстановление субординации в элитах; реинтеграция системы власти; институционализация; модернизация элиты; умиротворение общества.
Утверждение моноцентризма изменило вектор развития политической системы. На смену центробежным процессам, утвердившимся в эпоху полицентризма, пришли центростремительные тенденции. Началась консолидация основных звеньев политической системы вокруг нового центра. Стержнем этого процесса стала реинтеграция системы власти — как по вертикали, так и по горизонтали — повышавшая ее «проходимость» для сигналов, исходящих из Кремля. Становление моноцентризма сопровождалось целой серией шагов, направленных на институционализацию места и функций основных участников политической системы, а также перевод взаимодействий внутри системы в рамки новых, кодифицированных правил игры.
Элита бизнеса, которая при В. Путине прошла через институциональную реформу, была первым отрядом постсоветского истеблишмента. В результате трансформации статуса политически автономные олигархи исчезли. В течение всего рассматриваемого периода также активно шло отстраивание принципиально новых звеньев моноцентрической системы, а именно структурированного
3 Гельман В. Второй электоральный цикл и трансформация политического режима в России // Второй электоральный цикл в России (1999-2000). М., 2002.
корпоративно-гражданского представительства. В отношении групп интересов институционализация сопровождалась корпоративизацией, т. е. подключением во взаимодействие союзов и ассоциаций.
Ограничение чрезмерного, с позиции власти, влияния крупного бизнеса проходило под лозунгом равноудаленности от власти и выстраивания единых для всех правил игры. Прежде всего бизнес был отодвинут от процессов принятия политических решений, от федеральных электронных СМИ, а также от естественных монополий. Власть приступила к выстраиванию системы «коллективного представительства» групповых интересов. В 2000 г. был создан Совет по предпринимательству при Правительстве. Рамки диалога с бизнесом существенно сузились: из него оказались исключены проблемы, связанные с распределением и перераспределением собственности и властных полномочий, а также с обсуждением политических перспектив страны. Предпринимателям — членам Совета была отведена роль экспертов, призванных лишь страховать правительство от серьезных ошибок при разработке экономической политики.
Создание Совета по предпринимательству при правительстве институционально и символически зафиксировало снижение статуса бизнеса в неформальной табели о рангах российской элиты. Бизнес-элите отводилось более низкое место, чем региональным лидерам (для губернаторов высшим уровнем федерального представительства был Госсовет под председательством президента).
Во второй половине 2000 г. государство начало создавать институты диалога с бизнесом, и на региональном уровне при полномочных представителях президента в федеральных округах создаются консультативно-экспертные советы по предпринимательству. Государство таким образом рассчитывало постепенно разрушить «непрозрачную» политическую базу региональных лидеров в местных деловых сообществах, подтолкнуть формирование единого экономического пространства.
Однако крупный бизнес сохранил некоторые иные рычаги влияния на политические решения — прежде всего благодаря присутствию своих представителей в государственном аппарате и законодательных органах власти. Эти рычаги, однако, использовались уже не столько для прямого лоббирования интересов отдельных компаний, сколько для влияния на формирование общих правил игры (налогового и трудового законодательства, условий вступления в ВТО и т. д.).
В целом в течение 2000-2002 гг. можно было констатировать поддержание относительного баланса сил во взаимоотношениях государства и бизнеса при постепенном укреплении позиций федеральных властей. В основе этого баланса лежало принятие сторонами негласных взаимных обязательств, предусматривавших отказ от пересмотра итогов распределения собственности в 1990-е гг. со стороны власти в обмен на невмешательство в политику со стороны крупного бизнеса.
Наращивание политической силы доминантным игроком сопровождается пересмотром отношений с крупным бизнесом. Положение частного сектора в экономике утрачивает определенность, а в отношениях с государством бизнес лишается статуса партнера: ему отводится роль скорее поставщика ресурсов, а монопольное право на формулирование целей остается за выступающей от имени государства правящей группой. Институциональная форма отношений
смещается от «режима консультаций» к модели, которую можно обозначить как «направляющее руководство».
С середины 2003 г. начался качественно новый этап формирования модели доминирования. Наиболее яркими его чертами стали «дело ЮКОСа», национализация ряда крупных компаний и предприятий, а также формирование ряда крупных государственных холдингов и появление новой формы участия государства в экономике — государственных корпораций.
Ответной реакцией бизнеса на курс деполитизации бизнеса с позиции еилы стало углубление горизонтальной концентрации и вертикальной интеграции с построением многоотраслевых холдингов, способных уравновесить отдельные консолидированные ведомства по своему влиянию на экономику, а также стремление в неявной форме обеспечить себе защиту прав собственности через повышение капитализации этих компаний и продажу крупных пакетов в них иностранным инвесторам.
Силовое решение «дела ЮКОСа» привело к серьезному ослаблению позиций крупного бизнеса: из игры был выведен самый крупный автономный игрок, который претендовал на «соразмерность» с государством. Ведущая роль перешла к компаниям, тесно связанным с государством, лояльный системе «Газпром» стал превращаться в новый полюс притяжения в бизнес-сообществе.
После «дела ЮКОСа» государство становится ведущей силой развития российской экономики. При этом экономическая политика приобретает «ди-рижистский» оттенок, был сделан шаг в сторону современной разновидности «государства развития».
Если в период 2000-2005 гг. функционирование политического режима вписывается в логику патронального президента, то в дальнейшем политический режим начинает определять стратегия доминантного игрока. Целью данной стратегии является не удержание на посту президента, а проведение ротации при сохранении контроля над изменениями. Главной задачей доминантного игрока становится борьба с институциональной и политической инерцией, а средством ее решения — антициклические стратегии. С этого момента движение политического цикла перестает быть инерционным, и каждая последующая фаза становится управляемой.
В период электорального цикла 2007-2008 гг. стратегия доминантного игрока была нацелена на преодоление двух инерционных сценариев: постсоветского политического цикла, предполагающего уход с поста президента с выдвижением преемника или без него, но с утратой политической силы и трансформации в персоналистский авторитарный режим, т. е. изменение Конституции в части увеличения президентского срока. Управляемая ротация должна была сохранить за президентом максимальную политическую сцену и после ухода. Для проведения подобной управляемой ротации была избрана тактика поддержания повышенной неопределенности. Управляемая ротация была проведена таким образом, чтобы подключить будущего премьера к распоряжению ресурсами, сконцентрированными вокруг президентской власти, и создать предпосылки для деконцентрации в верхах после ротации власти.
Особенности избрания Медведева практически исключали возникновение прямых личных связей с избирателями, а значит, и перспективу превращения
нового президента в соперника доминантного игрока. Несмотря на то что как и в 1999 г. это была победа в один тур, «авторизации» ресурсов массовой поддержки на выборах у Медведева не было из-за присутствия рядом сверхсильного уходящего президента. Медведев политически был сильно зависим от Путина: он опирался на ресурсы, распорядителем которых был предыдущий президент. Новый политический курс, переориентация на который началась в ходе президентской кампании, был ориентирован на политическую реинтеграцию и использование ресурсов социально активного меньшинства, в том числе и бизнеса, часть которого оказалась отчуждена от политического режима в период «дирижистского» курса Путина.
Политическим итогом электорального цикла 2007-2008 гг. стало закрепление деконцентрированной системы власти, что породило «разъединенное доминирование» — отделение политической составляющей от институциональной. Произошло раздвоение центра власти и переход к соуправлению. Начало работы правящего тандема (новый Президент Д. Медведев + политически сильный премьер В. Путин), а также внешние события и обстоятельства стали формировать новый контекст — новую структуру возможностей и ограничений для влияния на принятие властных решений.
На первом этапе рассматриваемого периода контекст влияния на властные решения определялся главным образом разработкой нового политического курса, который формировался на основе «плана Путина» и инициатив Президента Д. Медведева. Опираясь на накопленные финансовые резервы, государство намеревалось взять на себя роль главного субъекта развития и модерниза-ционного процесса. Установление двухполюсной модели власти и разработка стратегии модернизационного развития способствовали расширению возможностей влияния для экономической элиты в целом. Но внутри этой категории новые возможности распределялись неравномерно. Применительно к элите частного бизнеса точнее говорить о появлении благоприятных, но не вполне определенных перспектив, и скорее собственно в бизнесе, чем во влиянии на властные решения. Для руководителей госкомпаний и госкорпораций, тесно связанных с административной элитой, ситуация была гораздо более благоприятной: перспектива расширения сферы их деятельности сопровождалась наращиванием реального политического веса и усилением возможностей влияния на властные решения в рамках заявленной стратегии развития с ведущей ролью государства.
Широкое обсуждение получили стратегии социальной ответственности и частно-государственного партнерства. В ЧГП бизнес, однако, не имеет статуса партнера: ему отводится роль скорее поставщика ресурсов, а формулирование целей государство монопольно закрепляет за собой. Федеральный центр забирает на себя монополию и в определении целей социальных инвестиций, таким образом препятствуя получению «репутационных» и политических дивидендов.
В качестве основных характеристик институционально-политической конструкции, сложившейся к 2008 г., А. Зудин выделяет следующие4:
4 Зудин А. Распределение источников влияния на принятие властных решений // Ежегодный доклад ИнОП, 2009, Москва, Институт общественного проектирования.
- концентрация ключевых решений в узком круге высшего политического руководства;
- увеличение дистанции между высшим политическим руководством и основными отрядами элит;
- ликвидация возможностей использования стратегий «давления» на принятие властных решений;
- растущая защищенность механизма принятия властных решений от вмешательства извне;
- существенное сокращение возможности влияния на принятие властных решений за пределами сферы своих полномочий для большинства отрядов элиты;
- формирование особого институционального режима, призванного обеспечивать подключение представителей функциональных элит к принятию решений в формате согласований (режим консультаций): Госсовет, Совет по конкурентоспособности и предпринимательству, Общественная палата, общественные советы при министерствах, «нулевые чтения» во взаимоотношениях правительства с Госдумой.
Возможности влияния на властные решения были зафиксированы в неформальной иерархии элит: первые позиции прочно заняли федеральная административная элита и силовики, к которым примыкали руководство госкомпаний и госкорпораций; далее со значительным отрывом расположились элита бизнеса, региональные лидеры и политическая элита. С точки зрения возможностей и способов влияния на принятие властных решений основные категории элиты трансформировались в новое политическое качество: из «групп давления» — в «группы влияния». «Модель влияния», сформировавшаяся в рамках существующего политического режима, опирается на «группы влияния», воздействующие на принятие властных решений через режим консультаций.
Со второй половины 2008 г. существенно изменился контекст в связи с вмешательством нового внешнего фактора — мирового экономического кризиса. Определяющим для властных решений становится корректировка стратегии модернизационного развития и разработка антикризисной политики, адекватной глубине и масштабности кризиса.
К экономическому кризису 2008-2009 гг. российский бизнес подошел, располагая широким спектром механизмов координации. Основные звенья этого механизма можно представить в виде типологии, построенной на двух принципах: уровне формальной организации и близости к органам государственной власти. На одном полюсе — «ассоциации-министерства», фактически представляющие собой продолжение профильных ведомств. На противоположном полюсе — внеинституциональные деловые сети, выполняющие координацию на неформальной основе. К «ассоциациям-министерствам» непосредственно примыкают «ассоциации-придатки», обладающие широкой членской базой, но не располагающие достаточными ресурсами для эффективных действий, в результате чего координацию поведения предприятий выполняет государственное ведомство. Далее располагаются автономные ассоциации-СРО, тесно связанные с регулятором и обладающие координирующими функциями, но лишенные лоббистских возможностей. Следующий тип представлен ассоциациями,
которые можно назвать «отраслевыми представителями». Они в наибольшей степени приближаются к типу полноценной ассоциации: в сопоставимом объеме располагают возможностями координировать как отношения между предприятиями, так и отношения предприятий с государством. К полюсу «деловые сети» примыкает мягкая форма координации, отличающаяся минимальной формальной организацией («экономический форум»). Мягкие формы координации приближены к «деловым сетям», которые можно считать базовой формой самоорганизации в элите бизнеса и которые представляют собой важную часть институционального наследия советского периода (гипертрофированное развитие сетевой координации, а также устойчивое предпочтение неформальных механизмов формальным).
Определяющим в экономической политике государства в период кризиса стало совмещение антикризисных мер с социальными приоритетами и целями долгосрочного развития, разработанными в докризисный период. Издержки такой политики в значительной мере возлагаются на бизнес. Недовольство бизнеса вызывает отказ от снижения налогов, политика сдерживания безработицы и в особенности замена единого социального налога (ЕСН) страховыми взносами. Компенсационные меры, такие как защита отечественного производителя и поддержка малого и среднего бизнеса средствами антимонопольной политики и программы борьбы с коррупцией, также вписываются в программу долгосрочного развития и воспринимаются бизнесом как недостаточные. Кризис стимулировал усиление недовольства бизнеса экономической политикой правительства. Но сложившаяся модель отношений фактически лишает бизнес каких-либо инструментов внесения изменений в экономическую политику, помимо консультаций.
Изменения в отношениях между государством и бизнесом, которые удалось зафиксировать в период 2008-2009 гг., носили скорее стилистический и технический характер, не затрагивали основ взаимоотношений и объяснялись главным образом эффектом ротации власти. Речь идет об изменении пропорций внутри сложившейся модели: в отношениях государства и бизнеса в период кризиса наблюдалось более активное использование публичного диалога, некоторое расширение институционализированного режима консультаций, небольшое повышении роли ассоциаций, главным образом РСПП, и относительное снижение роли мягких форм координации в виде экономических форумов.
Но в целом в отношениях между государством и бизнесом в период экономического кризиса использовались прежние инструменты и формы. Если в предыдущий период общий тон в отношениях с бизнесом задавал президент, то после ротации власти в марте 2008 г. и в период экономического кризиса консультативная система раздваивается на «президентское» и «правительственное» звено. «Правительственное» опирается на разветвленную систему совещательных учреждений вокруг органов исполнительной власти, а «президентское» не располагает инфраструктурой, ограничиваясь системой советов и комиссий.
В период кризиса прямое взаимодействие с руководителями крупных предприятий продолжало оставаться важным инструментом государственной политики. Безусловное преобладание индивидуализации в отношениях с бизнесом было характерно для обоих участников «тандема», но в особенности — для
В. Путина. Личные контакты осуществлялись премьером как во время посещения крупных предприятий, так и на встречах с их руководителями и владельцами в Кремле и Белом доме. Второе место в контактах премьера с бизнесом с большим отрывом занимало участие в мероприятиях типа «экономический форум» (мягкая форма координации).
В выстраивании отношений с бизнесом контакты с руководителями ассоциаций бизнеса заняли последнее место. Ни с одним из руководителей «большой тройки» ассоциаций В. Путин лично не встретился за время кризиса. Общение с ними было ограничено заседанием Совета по конкурентоспособности, а также приветственными посланиями. Для публичного общения В. Путина с бизнесом в период кризиса была характерна подчеркнутое дистанцирование от «большой тройки» ассоциаций, не говоря уже об отраслевых ассоциациях. Активизацию публичного диалога с бизнесом взял на себя президент Д. Медведев. В его публичном общении с бизнесом первое место также заняли индивидуализированные контакты с руководителями и владельцами крупных предприятий. Однако президент гораздо реже практиковал личные посещения предприятий, и чаще, чем премьер, встречался с представителями частного бизнеса, включая руководителей «большой тройки» ассоциаций.
В период кризиса произошло расширение институционализованных звеньев консультативной системы: несколько федеральных министерств и ведомств создали общественные советы и их аналоги. В мае 2009 г. было принято решение о создании координационных и совещательных органов в области малого бизнеса при федеральных министерствах и ведомствах: фактически, началось удвоение совещательных учреждений. В период экономического кризиса появился второй совещательный орган, полностью ориентированный на работу с организованным бизнесом, что было закреплено в его названии — Консультативный совет «по взаимодействию с отраслевыми союзами (ассоциациями)».
Продолжилась и практика использования экономических форумов для мягкой координации отношений государства и бизнеса. Но количество участников сократилось, а повестка форумов стала более скромной. В кризисный контекст «парадные» формы мягкой координации, распространившиеся в период экономического роста, вписывались с определенным трудом.
В целом президентское звено консультативной системы в условиях кризиса оказалось более проходимо для инициатив крупного бизнеса, чем «правительственное». Но экономическая политика оставалась в руках правительства, а финансовая политика — оставалась жесткой: составной частью антикризисного диалога с организованным бизнесом выступает сдерживание.
Селективное удовлетворение запросов участников рынка, включая избирательное согласие с предложениями, исходящими от ассоциаций бизнеса, сочеталось с активным противодействием попыткам предприятий решать свои проблемы за счет потребителей, наемных работников и государства. За небольшими исключениями приоритеты господдержки определяются стратегией экономического развития, разработанной в докризисный период (ВПК, АПК, фармацевтическая промышленность, высокие технологии).
Экономический кризис вызвал большой всплеск активности в экономической элите в связи с перспективой распределения финансовых ресурсов
государства, накопленных в предыдущий период. Инициаторами действий, направленных на оказание влияния на властные решения, становились как индивидуальные игроки (А. Шохин, Б. Титов, С. Чемезов, И. Юргенс), так и ведущие ассоциации бизнеса (РСПП, «Деловая Россия»). Действия практически всех игроков в этот период были ориентированы на поиски наиболее благоприятных форм встраивания в стратегию развития при ведущей роли государства.
С началом кризиса произошло резкое снижение политического веса всех категорий бизнес-элиты — сначала ведущих частных предпринимателей, а потом и руководителей госкомпаний и госкорпораций. Ресурсный дефицит перевел большую часть экономической элиты в категорию просителей. Падение политического влияния элиты бизнеса было гораздо более глубоким, чем у региональных лидеров. На общем фоне стали более рельефны попытки влияния на властные решения в политических целях.
Политико-экономический порядок в России квалифицируется сегодня многими экспертами как государственный капитализм. В официальном же дискурсе государственный капитализм отвергается в качестве национального ориентира, при этом признается важная роль государственных компаний. Повышенное внимание уделяется вопросам конкурентоспособности страны, а понятие «развитие» начинает вытеснять прежний эквивалент экономической политики — реформы. Можно говорить о нацеленности на формирование такого политико-экономического порядка как «государство конкуренции». Понятие «государство конкуренции» пришло на смену более раннему понятию — «государство развития». В обоих случаях речь идет о государстве как об активной силе в развитии национальной экономики, но если «государство развития» определялось как полностью автономное от внешней среды, то «государство конкуренции» признается более открытым для внешних воздействий, которые оно стремится использовать для достижения своих целей.
Если учитывать особенности политико-экономического порядка, то по модели взаимодействия государства и бизнеса Россия становится ближе к «китайскому варианту», нежели к формам отношений на Западе. В развитых странах глобализация отодвинула на периферию модели отношений государства и бизнеса по типу «государство ассоциаций» (ФРГ) и «партийное государство» (Япония и Италия). На первый план выдвинулась новая модель отношений
— «государство компаний». В отношениях с государством уменьшилась роль классических посредников (ассоциации бизнеса и политические партии) и повысилось значение новых посредников (GR-подразделения внутри крупных компаний и независимые агентства). Двухсекторная система связей наделяет институциональную модель необходимым «ресурсом гибкости» и позволяет избежать как опасности симбиоза экономической и политической элиты, так и угрозы «принудительного синдицирования» бизнес-структур в предпринимательских союзах и ассоциациях. Больше оснований сближать российскую модель с современным «китайским вариантом», который считается разновидностью государственного корпоративизма. В КНР сформировался системный бизнес, тесно связанный с правящей партией и государством. Роль посредника в отношениях бизнеса с государством выполняют ассоциации и Коммунистическая партия Китая.
Однако делать вывод о победе «этатистского» начала над «частно-капиталистическим» в утвердившейся модели отношений государства и бизнеса в России преждевременно. Особенность российской политической системы заключается в том, что демократические институты еще не утвердились и не превратились в несущую конструкцию, а политический режим носит «гибридный» характер. «Гибридный» режим — это результат незавершенной трансформации. Политическим руководством взят курс на управляемую ротацию власти, чтобы избежать попадания России в полосу долговременной политической нестабильности и что также обусловлено пониманием хрупкости и неустойчивости существующих институтов. Политическое руководство перешло к модели экономического развития, в которой государство играет ведущую роль, что сопровождается укреплением позиций государства и его агентов в наиболее важных и доходных отраслях экономики. Успехов крупного бизнеса в 1990-е гг. оказалось недостаточно, чтобы превратить крупные частные компании в подлинный мотор экономического развития. Недостаточным это оказалось и для того, чтобы большая часть общества приняла крупный бизнес как легитимный экономический институт. В этом контексте государство взяло на себя функцию дирижера общенационального развития. Стоит отметить, что подобная ситуация не уникальна: такой же курс был взят во Франции и Японии после окончания второй мировой войны.
Таким образом, ситуативная неспособность национального частного сектора выступать в роли мотора экономического развития не является особенностью нашей страны. В ситуациях, когда государство берет на себя роль дирижера национальной экономики, а исполнительная власть фактически становится ядром политической системы, возникает феномен, который позднее был назван «государством развития», а сегодня интерпретируется как «государство конкуренции». Дальнейшая судьба «государства конкуренции» зависит от того, в какой мере политическое руководство сохранит ориентацию на рынок в экономике и либеральные и демократические ценности в политике. Ориентация руководства имеет прямое отношение к выбору инструментария, при помощи которого государство осуществляет свои функции в экономике: за счет стимулирования и построения партнерских отношений с бизнесом или вытеснения частного сектора как агента модернизации.
