CC BY
79
4. Mencken H.L. The American Language. New York, 1963. P. 92.
5. Marckwardt A.H. American English. New York, 1958. P. 93.
6. Борисов B.B. Аббревиация и акроиимия: Военные и научно-технические сокращения в иностранных языках. М., 1972. С. 10.
N.N. RAKITINA
HISTORICAL PRECONDITIONS OF RISE AND STAGES OF DEVELOPMENT OF ENGLISH ABBREVIATION
The work is devoted to the process of origin and development of an English abbreviation. The author has shown skill to understand, systematize and generalize a material on questions of historical development of the English abbreviation. The article has a diachronical, factor-graphical character and represents both linguistic, and historical aspects. The author, certainly, deepens our notion about the researched phenomenon, reveals her own new features and makes interesting, substantiated conclusions.
The author examines in detail the interlacing of linguistic and historical factors in development of the English abbreviation, placing high emphasis on the abbreviation in Ancient Rome as far as, the ancient Roman abbreviation is the basis of origin for the English abbreviation.
Ю.Г.РЕПП (Омск)
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭВФЕМИЗМ: ЯЗЫК ВЛАСТИ ИЛИ ВЛАСТЬ ЯЗЫКА? (ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОБЛЕМЫ С ПОЗИЦИИ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИИ)
«With words we govern men»
Disraeli
Этимология слова «эвфемизм» восходит к греческому eu — «хороший», phemi — «говорю», где данный термин употреблялся для обозначения стилистического тропа, играющего роль словесного смягчения грубого или непристойного выражения.
В собственно лингвистическом плане эвфемизмы стали изучаться с XIX века. Точкой отсчета послужила работа немецкого лингвиста Г.Пауля, который выделил эвфемизмы в своей схеме семантических изменений1.
Интерес к исследованию данного феномена, как среди отечественных специалистов, так и за рубежом особенно возрос в 60-80-х годах XX века в связи с выходом в свет работ С.Видлака, В.Ф.Донского, А.М.Кацева, Дж.Лоренса и др. В трактовке последнего эвфемизм понимается как «форма слова, которая (по разным причинам) выражает идею в смягченном или завуалированном виде»2.
По мнению ряда исследователей, занимающихся проблемой эвфемизации речи, истоки современных эвфемизмов следует искать в древних языковых табу3.
Бесспорным, на наш взгляд, является положение о том, что преемственность древнего языкового табу и современных эвфемизмов проявляется, прежде всего, в общности психологических мотивов. То есть, ведущим фактором табуирования и эвфемизации на протяжении всех этапов развития человеческого сознания являлось подсознательное чувство страха.
В процессе культурно-исторического развития общества изменился лишь характер этого страха, прошедший многоступенчатую эволюцию от суеверного трепета перед неизвестными сторонами мироздания до опасения потерять уважение со стороны окружающих («потерять лицо» ), вызвать негативную реакцию собеседника, инициировать напряжение или конфликт между народами и государствами.
На современном этапе развития общества помимо психологической составляющей к числу интегративных признаков древних языковых табу и современных эвфемистических субституций мы можем отнести:
— их культурно-ценностную составляющую, благодаря наличию которой, по мысли А.М.Кацева, в табу (и эвфемизмах) «как в зеркале отражается все единство и многообразие человеческой культуры»5. Кроме того, помимо общечеловеческих ценностей эвфемизмы также отражают национальную специфичность той или иной культуры. Данная особенность эвфемистических замен подробно рассматривается также в работах Л.Н. Вавиловой, В.Ф.Донского, Н.А.Евсеевой, А.М.Кацева, Г.Н.Мухамедьяновой и др.;
— наделение слова магической функцией, что, на наш взгляд, особенно значимо для изучения эвфемии в рамках политического дискурса, поскольку языковые запреты с древнейших времен были связаны с верой в магическую функцию языка, посредством которой можно воздействовать на окружающий мир, управлять им;
— а также их социальная обусловленность, предполагающая действие морально-этических мотивов. Кроме того, социальная составляющая современных эвфемизмов предполагает их «чувствительность» к общественным оценкам тех или иных явлений и событий. Поэтому огромное влияние на эвфемистический пласт лексики оказывают факторы социально-политического, экономического, а также культурного развития общества. Данные факторы определяют возникновение в языке новых табуированных единиц, отражающих в свою очередь сдвиги в ценностно-нормативных установках общества.
В связи с этим нельзя не согласиться с мнением, согласно которому эвфемизмы всегда определяли «языковой вкус эпохи», отражая эстетические потребности общества завуалировать те явления действительности, которые представлялись социально порицаемыми, неприличными или грубыми6.
Итак, эвфемизмы, будучи языковым приемом, являются своего рода зеркалом культуры, отражающим определенные фрагменты картины мира носителей того или иного языка. Наличие эвфемистических переименований в языковой практике общества позволяет нам судить о степени табуированности той или иной темы в рамках определенной культуры, а значит о ее базовых ценностях. Следовательно, в данном случае мы придерживаемся социолингвистической трактовки в определении феномена «культура», согласно которой ее организующим началом считается система ценностей каждого общества7. Данное высказывание в полной мере может быть отнесено к эвфемистическим субституциям, функционирующим в области политического дискурса, то есть политическим эвфемизмам.
Обращаясь к вопросу о специфике современной политической коммуникации, нельзя не отметить тот факт, что основной сферой ее реализации являются каналы масс-медиа. Благодаря использованию СМИ политический дискурс занимает на данный момент ведущее положение по влиянию на массовую аудиторию. Следовательно, язык (в частности язык политики) является не просто зеркалом событий, происходящих в обществе, а становится главной движущей силой в создании нашего образа действительности, который носит мифологизированный или виртуальный характер .
Это объясняется тем, что современная эпоха рождает множество идеологических мифов, происхождение которых может быть как стихийным, так и сознательно сконструированным политическими идеологами в целях манипулирования общественным сознанием.
Миф во все времена являлся одной из форм существования культуры. Практическим способом функционирования мифа являлась магия, использующая символические сред-
ства для воздействия иа реальные предметы и явления. При этом мифы не просто давали уверенность в стабильности мира, но и, превращаясь в стереотипы, упрощали его, фиксируя представления о добре и зле, «своих» и «чужих», определяя тем самым «этническое самосознание народа»9.
Перечисленные базовые характеристики мифа первобытной эпохи имеют силу и в настоящее время. Единственным отличием является то, что миф, в истинность которого, как правило, безоговорочно верят, в условиях современного информационного общества, современной массовой культуры стал одним из важных психологических механизмов управления обществом. Примером подобного мифа, созданного в американском политическом дискурсе и распространенного через СМИ, является миф о «глобальном терроризме», которому США объявили войну («War on Terror»).
Другими словами, в настоящее время политический язык имеет нормотворческую значимость, то есть формирует стереотипы речевого поведения и шире — влияет на создание и распространение ценностей и культурных доминант и языковой картины мира в том или ином обществе.
С другой стороны, по мысли некоторых исследователей, языковая картина мира в свою очередь не только отражает, но и в известном смысле интерпретирует реальность в головах людей10.
Творцами такой «сглаженной» реальности являются носители так называемого «эн-кратического языка» или (в терминологии Р.Барта) языка «под сенью власти»11.
К их числу исследователи относят представителей большой прессы, то есть проводников массовой культуры, а также представителей господствующей политической элиты.
12
На базе такого языка («политического социолекта») создаются политически скорректированные и идеологически завуалированные номинации государственных институтов, социальных явлений действительности (в том числе социально-экономических
проблем), а также печальных, тяжелых событий в жизни людей.
Примечательно, что в современной лингвистике в работах как отечественных, так и зарубежных исследователей появляются все новые наименования языка современной
политики. В отечественной лингвистике помимо уже упомянутых обозначений «полити-
ческий социолект», «энкратический язык», «язык под сенью власти»13, существуют также такие термины как «язык правительства»14, «язык звездно-полосатой пропаганды»15.
В зарубежной лингвистике со временем также появляется все больше различных терминов, обозначающих язык политики, начиная с «unmentionables»16, «language of politics»17, «Neusprech», а также «doublespeak»18 до современных «bureaucratese», «Pentagonese» и даже «State-Departmentese», предложенных в тезаурусе эвфемизмов Дж. Ниман и К. Сильвер19.
Мы в свою очередь предлагаем обозначить изучаемое явление как политический язык новой информационной эпохи.
Для осуществления политического влияния в языке имеется целый ряд приемов, при помощи которых становится возможным ввести в заблуждение общественное мнение. При этом одним из наиболее действенных средств идеологического воздействия в сфере современного политического дискурса, по единогласному мнению многих отечественных и зарубежных исследователей, являются политические эвфемизмы20.
Мы, вслед за Е.И.Шейгал считаем, что политический дискурс наиболее приспособлен для приукрашивания действительности и сокрытия реального положения дел, поэтому тенденция к эвфемизации является одной из прагматических закономерностей функционирования политического языка21.
Интерес к исследованию политических эвфемизмов особенно возрос в 60-е годы XX века и был непосредственно связан с военными действиями во Вьетнаме. Именно этим временем датируется появление своего рода новояза современной информационной эпохи в политике англоязычных стран (в особенности в США), который получил название «Vietlish»22.
Именно со времен войны во Вьетнаме в англоязычном политическом дискурсе впервые появились, довольно прочно закрепились и были транслированы в другие культуры такие эвфемистические номинации как «peacekeeping mission» («миротворческая миссия») для обозначения военного вторжения (как правило, незаконного). К числу подобных эвфемизмов, вуалирующих и искажающих суть событий, относится также «sweeping operation/ security sweep» («операция по зачистке») с целью сокрытия насилия, а порой тотального уничтожения этнических меньшинств.
Количество подобных эвфемизмов в английском языке (особенно в его американском варианте) резко возросло в связи с увеличением вооруженных конфликтов. Вследствие этого появилась острая необходимость вуалирования, а иногда и полного сокрытия агрессивных противоправных действий военных, выполняющих указы правительства, а также сокрытия реального числа жертв подобных «политических» войн.
Так, в современных англоязычных медиатекстах привычные и всем понятные обозначения реальных событий и явлений — «war», «aggression», «weapon» — были заменены более благозвучными терминами с весьма туманным значением, вуалирующим суть происходящего, — «conflict», «involvement», «device». Наводящее панический страх со времен второй мировой войны словосочетание «concentration camp» получило в свою очередь эвфемистическое название «strategic hamlet», «peace camp» или «relocation center»23.
Таким образом, эвфемизмы в данном случае являются тем самым «фиговым листом», о котором говорил Л.П.Крысин, при помощи которого официальный Пентагон пытается скрыть реальные факты от мирового сообщества24.
Кроме того, в широком смысле мы можем говорить об эвфемизмах как отражении картины мира, наивных представлений человека о том, что есть «хорошо», а что «плохо». Отсюда стремление скрыть то, что плохо, дав этому явлению другое имя.
Эвфемистическое преобразование в политическом дискурсе является в первую очередь проявлением магической функции языка, то есть, по мысли Е.И.Шейгал «мотивируется предположением о том, что изменение имени может придать новые свойства денотату,.. .как бы меняет его природу»25.
Основной движущей силой этого процесса является принятая в обществе система ценностей, следование нормам которой и обуславливает возникновение эвфемистических переименований во избежание этического дискомфорта при использовании прямых номинаций.
Таким образом, употребление политического эвфемизма не только позволяет нам изучить базовые ценности той или иной культуры, но и дает возможность «высветить «антиценности», обозначить координаты социального зла»26.
Убивать, насиловать, причинять физический и моральный вред — это плохо, поэтому пытки иракских военнопленных американскими солдатами получили эвфемистическое название «mistreatment of detainees»21. Следовательно, негативно окрашенный глагол «to torture» заменяется нейтральным «to mistreat», что означает «to treat smb. badly or in an unkind way»28. Подобным образом солдаты, осуществлявшие пытки, были названы эвфемизмом, семантика которого несет меньший негатив, — «the wrongdoers», обозначающий людей «who does sth dishonest or illegal»29.
В настоящее время феномен «политический эвфемизм» является предметом исследования не только традиционных лингвистических дисциплин, в число которых входит семантика, стилистика, лексикология, но и сравнительно молодых направлений лингвистического знания, включающих социолингвистику и лингвокультурологию, что закономерно определяет чрезвычайное многообразие подходов к определению и интерпретации изучаемого понятия.
При всем многообразии трактовок политического эвфемизма большинство исследователей сходятся в определении цели и основного мотива при создании политических эвфемизмов.
Так, ведущим мотивом эвфемизации речи в сфере политической коммуникации, по мнению ряда отечественных и зарубежных лингвистов, признается сокрытие истинных целей непопулярной политики государства, а также правды об отрицательных сторонах денотата от незначительной подтасовки фактов до открытой дезинформации населения с целью ввести в заблуждение общественное мнение3 .
Исходя из данного положения и в связи со спецификой нашего исследования, в самом общем виде мы можем говорить о двух основных группах политических эвфемизмов, особо широко используемых в современных политических медиатекстах.
К первой группе мы относим так называемые социальные (или социально-экономические) эвфемизмы, появление которых обусловлено стремлением правящей элиты скрыть или, по крайней мере, несколько затушевать остроту существующих социально-экономических проблем, о чем уже было упомянуто ранее.
Мы считаем возможным выделение нескольких подгрупп в данной группе эвфемистических замен:
— социально-экономическая нестабильность vs экономический кризис. Ключевое для данной группы эвфемизмов понятие «economical crisis» получило целый ряд эвфемистических субституций. К их числу относятся следующие эвфемизмы: «period of economic adjustment», «meaningful downturn», а также «period of negative economic growth»;
— работа и увольнение. С.Г.Тер-Минасова приводит примеры переименования слова «firing», несущего негативную коннотацию. Так, глагол «fire (workers)» стали подменять рядом эвфемизмов: «lay of», «downsize», «rightsize», а также «to make redundant»31.
— социальное обеспечение (в том числе жилищные условия). Примером подобного явления может служить иллюзорное решение проблемы жилья для бедняков, именуемых ныне людьми, живущими «in low social brackets/ in reduced circumstances», их воображаемым переселением из трущоб («slums») в «substandard housing»»32. Здесь лексическая единица с ярко выраженной негативной коннотацией «slum» — «a street or district of old buildings in a poor dirty conditions, often crowded with people»33 заменена нейтральным определением «substandard» — «below the usual or required standard»34.
К данной подгруппе можно также отнести проблему безработицы. В данном случае вместо термина «unemployment» употребляется ряд эвфемизмов, в том числе «economically inactive»35. В данном случае используется нейтральное прилагательное «inactive», означающее «not active, passive». Тем самым вина ложится на плечи самих безработных, не имеющих постоянного места работы якобы по причине их пассивности, нежелания трудиться. Такие эвфемистические замены используются в сфере политического дискурса с целью снятия вины, разряжения общественной напряженности, которая может привести к социальному конфликту.
Таким образом, мы можем говорить о своеобразном эвфемистическом способе решения серьезных социальных проблем, имеющем символический характер и реализуемом на психологическом уровне.
Особую нишу в современной политической коммуникации занимают военно-политические эвфемизмы, используемые с целью прикрытия агрессии, незаконных военных вторжений, а также различных проявлений насилия над личностью. Политические эвфемизмы являются одним из самых действенных инструментов, которые активно используются субъектами политической деятельности в так называемой информационной войне.
Эта война получила в работах некоторых современных исследователей называние Третьей мировой36. Информационная война считается, по мнению специалистов, наиболее опасной из всех возможных войн, поскольку местом ее проведения является человеческое сознание.
В результате такого преобразования в общественном сознании появляются новые политические и идеологические мифы, назначением которых является создание поддержание желаемого для власти образа действительности.
Так, заказное политическое убийство получает название «executive action», а акты
насилия со стороны «миротворцев» уклончиво называются «those practices»37. Нанесение разрушительных воздушных ударов силами войск коалиции — «giving the adequate answer»38, внутриполитические репрессии — «public tranquility»39, а война — «police action»40.
Кроме того, исследователи, непосредственно занимающиеся изучением политических эвфемизмов (В.П.Живулин, Е.В.Кипрская, Л.Б.Коржева, Л.П.Крысин, Г.Н.Муха-медьянова, О.В.Обвинцева, Е.И.Шейгал; A.Keith, K.Burridge, N.Zoellner, R.W.Holder, W.Safire и др.), говорят о наличии определенных ценностных доминант в эвфемистически преобразованных лексических единицах.
В американской культуре данная особенность нашла свое выражение в идеологии политической корректности, исходя из основных положений которой, можно судить о доминирующих ценностях, а самое главное — о морально-ценностных концептах культуры4 .
Итак, в современной лингвистической литературе существует точка зрения, согласно которой значительная часть современных политических эвфемизмов обязана своим возникновением концепции политической корректности, отражающей специфику американской и британской культуры42. Именно явлению политической корректности обязаны своим появлением такие эвфемистические переименования, как «undocumented persons/ noncitizens» вместо «illegal aliens», а также «newcomers» вместо «foreigners»43.
Идеология политической корректности послужила базисом для образования пласта эвфемизмов, мотивированных морально-нравственными принципами, то есть желанием избежать оскорбления субъекта по социальному статусу, религиозной или расовой принадлежности.
Например, национальные меньшинства получили уже устойчивые, общепринятые названия «African-Americans, Asian-Americans, Latino population, Cape Coloured»414. Помощь малоразвитым странам стала политически — корректно именоваться «gift»45, а сами страны — «backward/developing» вместо «uncivilized»46.
Таким образом, мы, вслед за О.Ф.Ивановой, можем говорить о том, что политическая корректность — это своего рода стратегия, а эвфемистические переименования — тактические ходы, при использовании которых, становится возможным сохранить, либо нарушить баланс взаимодействия между отдельными социальными группами47.
Кроме того, с точки зрения лингвокультурологии, политкорректность — это скорее культурное, чем языковое явление, поскольку все изменения в культурной сфере неизменно отражаются в языке. Языковые изменения, в свою очередь, активно участвуют в культурных процессах и влияют на них48.
Так, запреты политически корректного языка позволяют нам говорить о следующих концептах, отражающих базовые ценности англоязычной культуры (в данном случае культуры США):
— концепт «свобода/независимость» («Liberty»), включающий в себя такие приоритеты как личная свобода, свобода выбора и самоопределения индивидуализм, расчет на самого себя, независимость от правительства, полное отсутствие внешнего принуждения.
По этой причине ссылка, насильственное переселение людей, а следовательно, грубое нарушение их прав не может быть названо прямо — «exile» («the state of being
sent away from one's native country or home, esp. for political reasons or as a punishment; forced absence»)49. По этой причине данное явление получает в американских СМИ эв-
фемистическое название «voluntary evacuation»50, становясь, таким образом, в сознании людей сознательной и добровольной сменой места жительства: «voluntary» — «acting, done or given willingly»51;
— концепт «равенство» («Equality»), предполагающий равенство возможностей всех членов общества, а также терпимость к меньшинствам. В связи с этим существует ряд эвфемистических субституций, при помощи которых становится возможным избе-
жать упоминания об этнической или расовой принадлежности индивида, о чем уже упоминалось ранее. Например, выходцы из так называемых стран Третьего мира получили нейтральное наименование «ethnic» вместо «black» и др., а также «people from ethnic states»52. «Ethnic» — of or involving a nation, race, or tribe that has a common cultural tradition; (of a person) — belonging to the specified country or area by birth or family history rather than by NATIONALITY53;
— концепт «достаток/благосостояние» («Prosperity»), раскрывающий такие ценностные ориентиры представителя американского общества как состязательность, прогресс, достижение, деловая ориентация, свободное предпринимательство, погоня за материальными благами, рассмотрение работы и связанного с ней благосостояния как одной из ведущих ценностей. Однако анализ медиатекстов современного американского политического дискурса позволяет сделать вывод о том, что в настоящее время этот концепт уходит на второй план, уступая место таким ценностям как равенство (в том числе в материальном положении), социальное равновесие.
В современном американском обществе плохо быть не только бедным, но и богатым, поэтому упоминания о крайней нищете и чрезмерном достатке стало в настоящее время политическим табу. Например, в словаре Холдера зафиксированы такие эвфемистические единицы как «advantaged» для обозначения богатых и «the least advantageous section of community» для смягченного описания бедных и неимущих54. При этом «advantaged» определяется в словаре Хорнби как «having a good social and financial position», а «advantageous» как «profitable, beneficial»55;
— все вышеобозначенные ценностные приоритеты могут быть объединены в рамках концепта «американской мечты», охватывающего все перечисленные характеристики. «American dream is the ideal of freedom and opportunity that motivated the Founding Fathers; the spiritual strength of the nation»56.
Э.Я.Баталов называет данный концепт «гражданской религией страны», которая представляет собой совокупность идеалов и стереотипов, главным из которых является представление об Америке как стране свободы и неограниченных возможностей, где каждый может добиться успеха и продвижения по социальной лестнице57;
— концепт «религия/религиозность» («Religion»), включающий такие понятия как вера в Бога, моральность, подчинение высшему закону, а также следование внутреннему закону — совести. Кроме того неотъемлемой составляющей данного концепта является идея «религиозной миссии» США, идея исправления мира.
Данная идея реализуется в настоящее время, по мысли Г.Меггле, при помощи так называемых «миссионерских войн», своего рода современных крестовых походов с целью глобализации базовых американских (а по сути общечеловеческих) ценностей: свободы, равенства и человеческого достоинства58.
Отсюда военные вторжения войск коалиции именуются не иначе как «peacekeeping mission», «war for freedom», «liberation the people of Iraq», а сами войска — «humanitarian forces» 9.
Негативной стороной данного концепта могут быть проявления крайнего национализма. Кроме того, вера в провиденческую, предопределенную свыше миссию США указывать путь развития всему человечеству в настоящее время приобретает гиперболизированные черты стремления к мировому господству и выражается в агрессивных действиях Пентагона по отношению ко всем инакомыслящим60.
В связи с этим ряд современных отечественных и зарубежных исследователей (Г.Меггле, Б.Межуев, Н.Плотников, Г.Филимонов, Ю.Хабермас, Э.Хобсбаум и др.) выделяют изоляционистский идеологический концепт «крепость-Америка», свойственный современной американской культуре.
Данный концепт, получивший в свете событий 11/9 статус официальной доктрины, определяет, по мнению специалистов, стиль нынешней американской политики, представляя глобальное обеспечение интересов США в качестве религиозной миссии61.
С другой стороны, нападение Америки на Ирак было официально оправдано соображениями национальной безопасности — «self-defense», поскольку режим С.Хуссейна представлял «угрозу» для безопасности США — «the threat to the American security»62. То есть здесь мы имеем дело с целенаправленной подтасовкой фактов, намеренным изменением смысла происходящих событий с целью манипулирования общественным сознанием;
— ключевым для описания американской культуры мы, вслед за О.В.Гайковой, считаем концепт «американизм»63 или концепт «американской исключительности», поскольку он отражает веру в прогресс и преданность американским общественно-политическим институтам, в творческие силы человека, а самое главное — твердую уверенность в исключительности общественно-политического развития Америки. Данный
концепт связан, по мысли О.В.Гайковой, со становлением и формированием идеи на-
64
ционального самосознания и самой американской нации .
Название «американизм» представляется нам не вполне удачным, поскольку оно созвучно с термином «американизм», которым в лексикологии обозначают заимствования из американского варианта английского языка. Поэтому в дальнейшем мы будем использовать название «американская исключительность» для обозначения данного концепта.
Зародившись уже на начальных этапах освоения Нового Света, концепт «американской исключительности» имеет противоречивый, двойственный характер. С одной стороны, данный концепт основан на провозглашенных самими американцами принципах свободы, индивидуализма и демократии и несет в себе «миссионерскую идею возрождения всего человечества»65.
С другой стороны, негативным следствием подобной идеи является изоляционизм, непосредственно связанный и послуживший основанием для формирования следующего фундаментального концепта американской культуры, который, по сути, вбирает в себя все перечисленные ценностные доминанты.
Таким образом, политические эвфемизмы, появление которых, как правило, мотивировано этическими и идеологическими запретами (политическими табу) позволяют нам судить о базовых ценностях изучаемой культуры.
Кроме того, на настоящем этапе развития современного информационного общества политические эвфемизмы стали одним из самых эффективных и опасных средств воздействия на массовую аудиторию, манипулирования общественным сознанием в сфере политического дискурса.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Пауль Г.Принципы истории языка. М., 1960. С. 122-123.
2. Lawrence /.Unmentionables and other Euphemisms. London, 1973. P. 81.
3. Видлак С. Проблема эвфемизма на фоне теории языкового поля // Этимология. М., 1986. С. 23-41; Бушуева Т.С. Прагматический аспект эвфемии и дисфемии в современном английском языке: Дис....канд. филол. наук. Смоленск, 2004; Вавилова Л.Н. К вопросу об эвфемизации современной русской речи. Сборник научных трудов // http: www/universitet/fil/com, Варбот Ж.Ж. Табу // Русский язык. Энциклопедия. М., 1979. С. 402, Донской В.Ф. О табу и эвфемизмах // Проблемы стилистики, лексикологии и фразеологии. Иркутск: ИГУ, 1976. С. 23-29; Евсеева H.À. Культура и языковые запреты //Вестник МГУ. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2000. №2. С. 43-47; Кацев A.M. Языковое табу и эвфемия. Ленинград, 1988; Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русистика. Берлин, №1-2, 1994. С. 28-49 // www.philology.ru/linquistics2/krysin-94; Шмелев Д.Н. Эвфемизм // Русский язык. Энциклопедия. М., Советская энциклопедия, 1979. С. 402; Busch (электронный ресурс), Holder R.W. How not to say what you mean: Oxford Dictionary of Euphemisms. Oxford, 2003; Schoeder (электронный ресурс); Lawrence J. Op. cit.
4. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 297.
5. Кацев А.М. Ук. соч. С. 13.
6. Иванова О.Ф. Эвфемистическая лексика английского языка как отражение ценностей англоязычных культур: Автореф. дис....канд. филол. наук. М., 2004; Кацев A.M. Ук. соч.; Евсеева H.A. Культура и языковые запреты // Вестник МГУ. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2000, №2. С. 43-47; Крысин Л.П. www.philology.ru/linquistics2/krysin-94; Москвин В.П. Эвфемизмы: системные связи, функции и способы образования // ВЯ. 2001. №3. С. 58-70.
7. Садохин А.П., Грушевицкая Т.Г. Культурология. Теория культуры: Учеб. пособие для вузов. М., 2004. С. 108.
8. Жуков И.В. Война в дискурсе современной прессы // Русакова О.Ф. Дискурс, политический дискурс, политическая дискурсология // Многообразие политического дискурса. Екатеринбург, 2004. С. 7-32; Овчарова Г.Б. Опыт лингвокультурологического исследования современной русской политической речи: Автореф. дис....канд. филол. наук. Краснодар, 2001.
9. Садохин А.П., Грушевицкая Т.Г. Ук. соч. С. 183.
10. Овчарова Г.Б. Ук. соч., Орлова 1998.
11. Цит. по Орлова H.B. Эвфемизмы в массовой коммуникации и их культурно-речевая интерпретация // Славянские чтения: Тезисы и материалы Научн.-практ. Конф. Омск. №6. 1998. С. 145.
12. Там же.
13. Там же.
14. Кипрская Е.В. Политические эвфемизмы как средство камуфлирования действительности в СМИ (на примере конфликта в Ираке 2003-2004 гг.): Дис.. канд. филол. наук. Киров, 2005.
15. Нарочницкая Л.Н. Язык звездно-полосатой пропаганды // www.rusedina.org.
16. Lawrence J. Op. cit.
17. Safire W. Safire's New Political Dictionary. The definitive guide to the new language of politics. New York, 1993.
18. Rawson H. Rawson's Dictionary of Euphemisms and other Doubletalk. New York, 1995.
19. цит. по Кипрская Е.В. Политические эвфемизмы как средство камуфлирования действительности в СМИ (на примере конфликта в Ираке 2003-2004 гг.): Дис.... канд. фи-лол. наук. Киров, 2005.
20. Живулин В.П. Становление общественно — политической лексики США в сфере государственного управления в XVII-XX вв.: Автореф. дис....канд. филол. наук. СПб., 1997; Кипрская Е.В. Ук. соч.; Коржева Л.Б. Изучение политических эвфемизмов в курсе подготовки дипломатов // Язык. Культура. Общество. М., 2001. С. 147-156, Муха-медьянова Г.Н. Эвфемия в общественно-политической лексике (на материале современного немецкого, русского и башкирского языков): Автореф. дис....канд. филол. наук. Уфа, 2005; Нарочницкая Л.Н. Язык звездно-полосатой пропаганды//www.rusedina.org.; Обвинцева О.В. Эвфемизм в политической коммуникации (на материале английского языка в сопоставлении с русским): Дис....канд. филол. наук. Екатеринбург, 2003; Ayto 1993; Keith A., Burridge K. Euphemism and Dysphemism. Language used as Shield and Weapon. Oxford/New York: Oxford University Press, 1991 // http://www.shlrc.mq.edu.au/ style/nov1991.html; Holder R.W.Op. cit.; Rawson H. Op. cit., Richman Sh. Government by Euphemism // www.fff.org/comment; Zoellner N. Der Euphemismus im Alltaeglichen und Politischen Sprachgebrauch der Englischen. Frankfurt-Main, 1997; Safire W. Op. cit.
21. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 297.
22. Кипрская Е.В. Ук. соч.; Крысин Л.П. www.philology.ru/linquistics2/krysin-94; Нарочницкая Л.Н. Язык звездно-полосатой пропаганды//www.rusedina.org.; Панин В.В. Политическая корректность в текстах mass-media//http://www.utmn.ru/frgf/No14/ text05.htm.; Keith A., Burridge K. Op. cit.; Holder R.W. Op. cit.; Lawrence J. Op. cit.; Rawson H. Rawson's Dictionary of Euphemisms and other Doubletalk. New York: Gordon Publishers, Inc., 1995.
23. http:// www.iraqiwar.mirror-world/article.
24. Kpысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русистика. Берлин, №1-2, 1994. С. 28-49 // www.philology.ru/linquistics2/krysin-94.
25. Шейгал E-И. Ук. соч. С. 185.
26. Там же.
27. www.nytimes.com.
28. Hornby A.S. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford Univercity Press, 1995. P. 747.
29. Hornby A.S. Op. cit. P. 1384.
30. Bайнpих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С.44-87; ^расик BM. O типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. Сборник научных трудов. Волгоград, 2000. С. 95-126. (электронный ресурс); Ke^ржева Л.Б. Изучение политических эвфемизмов в курсе подготовки дипломатов // Язык. Культура. Oбщество. М., 2001. С. 147-156; Олянич A.B. Драматургия политического и военно-политического конфликта в массово-информационном дискурсе (стратегии презентации «своих» и «чужих») // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург, 2004. С. 303-322; Орлова H.B. Эвфемизмы в массовой коммуникации и их культурно-речевая интерпретация // Славянские чтения: Тезисы и материалы Научн.-практ. Конф. Oмск. №6. 1998; Шейгал E.И. Ук. соч.; Lawrence J. Op. cit.; Holder R.W. Op. cit.; Safire W. Op. cit.
31. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация.М., 2000. С. 197.
32. www.nytimes.com.
33. Hornby A.S. Op. cit. P. 1117.
34. Hornby A.S. Op. cit. P. 1192.
35. Holder R.W. Op. cit. P. 125.
36. Борисенко M.B. Роль политической мифологии в современной мировой политике. Вестник МГУ. Серия Социология. 2002. №3. http://bormar.narod.ru/rolmifa.htm; Денисюк E.B. Манипулятивное речевое воздействие: к вопросу об эстетической оценке // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург, 2004. С. 273-284; Жуков И.B. Война в дискурсе современной прессы // Мазиев, Сарафанникова (электронный ресурс); Романова 2002 и др.
37. http://www.whitehouse.
38. http://www.whitehouse.
39. Holder R.W. Op. cit. P. 318.
40. Safire W. Op. cit. P. 587.
41. Американский характер: Oчерки культуры США / Под ред. O.Э.Тугановой. М., 1991; Баталов Э.Я. Политическая культура современного американского общества. АН СССР, Институт США и Канады. М., 1990; Гайкова 2003, Тер-Минасова С.Г. Ук. соч.; Bar-Tal, Teichman 2005; Bauman 2003; Burridge K. Political correctness: euphemism with attitude//www.shlrc.mq.edu.au/style/dec 1995; Holder R.W. Op. cit.; Safire W.Op. cit.
42. Aдлеp Д. Борьба против политической корректности // Америка, сентябрь. 1993. № 442; Иванова О.Ф. Эвфемистическая лексика английского языка как отражение ценностей англоязычных культур: Автореф. дис....канд. филол. наук. М., 2004; Kmpская E.B. Ук. соч., Толстая (электронный ресурс); Burridge K. Op. cit.; Fowler, 1991, Holder R.W. Op. cit.; Safire W. Op. cit.
43. www.nytimes.com.
44. Longman Dictionary of English Language and Culture. Addison Wesley Longman, 1998. P. 181.
45. HolderR.W. Op. cit. P. 7.
46. Holder R.W. Op. cit. P. 18.
47. Иванова О.Ф. Ук. соч.
48. Aдлеp Д. Ук. соч.; Баталов Э.Я. Ук. соч.; Воробьев 1997, Дергачева 1998, Eвсеева H.A. Ук. соч., Küрасик B.И. Ук. соч. (электронный ресурс); Маслова 2001, Попова E.A. Поли-
тический дискурс как предмет культурно-лингвистического изучения // Языковая личность: проблемы значения и смысла: Сб. научн. труд /Под ред. И.В.Сентенберг, В.И.Карасика. Волгоград, 1994. С. 143-152; Овчарова Г.Б. Ук. соч.; Хроленко 2004; Burridge K. Op. cit.
49. Hornby A.S. Op. cit. P. 402.
50. www.washingtonpost.com.
51. Hornby A.S. Op. cit. P. 1333.
52. www.nytimes.com.
53. Hornby A.S. Op. cit. P. 393.
54. Holder R.W. Op. cit. P. 5.
55. Hornby A.S. Op. cit. P. 18.
56. Safire W. Op. cit. P. 17.
57. Баталов Э.Я. Ук. соч. С. 125.
58. Меггле Г. Мысли об иракской войне // Логос №1. Спец. выпуск «Война».М., Дом интеллектуальной книги, 2003. С. 52-69. С. 57.
59. www.parliament.am/news.php.
60. Валлерстайн И. «Шок и трепет?» // Логос №1. Спец. выпуск «Война». М., Дом интеллектуальной книги, 2003. С. 48-51; Жижек С. Война в Ираке: в чем заключается подлинная опасность? // Логос №1. Спец. выпуск «Война». М., Дом интеллектуальной книги, 2003. С. 75-88; Меггле Г.Ук. соч.; Плотников Н. «Credo, quia absurdum». Политическая теология Дж. Буша — младшего // Логос №1. Спец. выпуск «Война». М., 2003. С. 70-74; Филимонов Г.Ю. Факторы культуры во внешней политике США // http://humanities.edu.ru/db/msg/38693.
61. Плотников Н. Ук. соч. С. 71.
62. www.parliament.am/news.php.
63. Баталов Э.Я. Ук. соч.; Гайкова 2003 и др.
64. Гайкова 2003.
65. Гайкова 2003: 57.
U.G. REPP (Omsk)
POLITICAL EUPHEMISM: LANGUAGE OF AUTHORITY OR POWER OF LANGUAGE? (RESEARCH OF PROBLEM FROM POSITION OF LINGVO-CULTURE SCIENCE)
The work considers the problem of language influence within a modern English-speaking political discourse by means of euphemistic substitutions. The author carries out the analysis on the example of two basic groups of political euphemisms, most widely submitted in English political media-texts. The phenomenon of political euphemism is examined in the present article through the prism of basic value dominants of English-speaking (in particular American) culture.
