CC BY
48
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2004, вып. 2
С.М. Елисеев
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ РОССИИ
КАК АГЕНТЫ И СИМУЛЯКРЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛЯ ПОЛИТИКИ
Проблема места и роли политических партий в современной российской политике остается одной из центральным тем современного научного и публицистического дискурса, особенно в свете результатов последних выборов в Государственную Думу. Высказываются различные точки зрения на перспективы развития партий в России, порой прямо противоположные. Политологи, социологи, полиТтехнологи, политконсультанты - все активно с разных позиций обсуждают тему политических партий, высказывая свои суждения и мнения, которые опираются на разнообразные теории политики, власти, демократии, созданные в разные периоды истории, принадлежащие разным научным школам и направлениям.
Обращает на себя внимание тот факт, что существуют заметные различия в оценке места и роли партий в современном обществе среди представителей академического направления политической науки и прикладного эмпирико-технологического. Первые в оценке деятельности политических партий опираются на классические теории политики, власти, демократии, созданные в период становления и развития индустриального общества, в которых образование партий обусловлено формированием и развитием институтов демократии и гражданского общества, созданием новых типов политической идентификации. Вторые исходят из теорий постиндустриального информационного общества, в которых классические представления о политике и партиях подвергаются серьезной критике. На их место приходят новые, связанные с осмыслением последствий процессов разрушения присущих индустриальному обществу типов идентичности и маркетизации политики.
Феномен маркетизация сам по себе заслуживает серьезного анализа. Если проблеме перехода экономики к рыночным отношениям на протяжении последних десятилетий уделялось в нашем обществе повышенное внимание и в ее отношении в общественном сознании уже сформировались определенные позиции и представления, то в проблеме нарастания рыночных отношений в российской политике еще остается много неизвестного и до конца не осмысленного на уровне как теоретического мышления, так и массового общественного сознания.
Как писал А. де Токвиль в середине XIX в. «совершенно новому миру необходимы новые политические знания»1. Целью данной статьи являются исследование особенностей становления национального поля российской политики в условиях перехода к рынку и выявление их воздействия на генезис и развитие политических партий. Замысел работы родился еще до выборов в Государственную Думу 2003 г., а окончательно оформился после их проведения.
Нарастание рыночных тенденций в политике является общемировым явлением. В западной теоретической социологии давно сложилась целая традиция анализа политики в логике спроса и предложения. Еще представители Франкфуртской школы в начале 60-х годов XX столетия обратили внимание на феномен развития в западном обществе культурной индустрии в качестве результата демократизации культуры и коммуникации. В работах Ю. Хабермаса была представлена концепция, описывающая активность участников избирательного процесса как разновидности деятельности по продаже товаров и услуг2. Позже в работах П. Бурдье была представлена оригинальная концепция поля политики, в основу которой положен маркетинговый
© С. М. Елисеев, 2004
принцип3. П. Бурдье рассматривает поле политики как рынок, на котором осуществляются производство, спрос и предложение особого товара - политических партий, программ, мнений, доминирующих и доминируемых позиций. «Политическое поле, - пишет французский социолог, - понимаемое одновременно как поле сил и поле борьбы, направленной на изменение соотношения этих сил, которое определяет структуру поля в каждый данный момент, не есть государство в государстве: влияние на поле внешней необходимости дает о себе знать посредством той связи, которую доверители, в силу своей дифференцированной отдаленности от средств политического производства, поддерживают со своими доверенными лицами, а также посредством связи, которую эти последние в силу их диспозиций поддерживают со своими организациями. По причине неравного распределения средств производства того или иного в явном виде сформулированного представления о социальном мире политическая жизнь может быть описана в логике спроса и предложения: политическое поле — это место, где в конкурентной борьбе между агентами, которые оказываются в нее втянутыми, рождаются политическая продукция, проблемы, программы, анализы, комментарии, концепции, события, из которых и должны выбирать обычные граждане, низведенные до положения „потребителей" и тем более рискующие попасть впросак, чем более удалены они от места производства»4.
Исторически поле политики представляется как система объективных связей, обусловленная социально-культурными и экономическими полями. Начиная с конца XVIII в. политическое поле становится функцией выражения социальных полей. На нем происходит репрезентация социальных позиций и оппозиций. Процесс становления индустриального общества сопровождался мощными социальными и политическими расколами, в результате которых образуются новые социальные группы, вступающие в борьбу за представительство своих интересов в государстве и политике5. Новой формой политического становится репрезентация: политическая сцена отсылает к фундаментальному «означаемому» — народу, народному волеизъявлению6. Народ, классы, социальные и этнические группы — все становятся объективной реальностью политики, ее фундаментальными означаемыми. От политики требуют и ждут точной репрезентации социальной реальности. В результате политическое и социальное кажутся навсегда естественно и нерасторжимо связанными друг с другом. Политические расколы ведут к утверждению в обществе относительно устойчивой системы политических отношений и моделей поведения, к формированию образцов политической поляризации, в которой социальные группы поддерживают определенную политику, в то время как другие группы поддерживают ее противоположность.
В условиях становления и развития современной представительной демократии важнейшим средством репрезентации социального в политическом становятся политические партии. Можно сказать, что все классические теории партий и партийных систем исходили из того убеждения, что социальным расколам обязательно должны соответствовать политические оппозиции в виде партий, образующих партийную систему7. Поэтому партии как политические организации чаще всего изучались в системе политических отношений «гражданское общество - партия - государство». Партии в этой системе отношений отводилась роль самого тонкого, самого чувствительного механизма, обеспечивающего прямую и обратную связь между интересами социальных групп общества и политикой демократического государства. Эффективность действий партий как агентов поля политики соответственно определяется как ее способность мобилизовать в свою поддержку определенную социальную группу.
В логике спроса и предложения партии, ориентированные на свои группы, на свой социальный корпус, систематически производили политическую продукцию в виде проблем, программ, комментариев, событий, знаков и символов, схем восприятия и оценивания социальной реальности, моделей мышления и политического взаимодействия, осуществляя политическую практику в соответствии с этими схемами и моделями8.
Благодаря символической структурализации социального пространства электорат получал возможность, как правило, достаточно точно определять свои политические и идеологические предпочтения, а значит, и оказывать поддержку своим партиям. Однако социальные изменения, которые имели место в течение последних десятилетий, вызвали расколы, которые больше не основаны ни на классе, ни даже на социальных группах, а скорее, на ценностных различиях. Поэтому перевод социальных разногласий в политические оппозиции становится все слабее9. Сегодня большинство социологов соглашаются с Р. Инглехартом в том, что структуры раскола, лежащие в основе политики в западных демократиях, глубоко изменились со времен Второй мировой войны, поскольку индивиды перешли от материальных к постматериальным ценностям10. Современная политика, а вместе с ней и политические партии как означающие постепенно теряют прежнюю историческую связь с означаемым. Производимая партиями символическая политическая продукция во второй половине XX столетия стала терять спрос, поскольку она все меньше отражала существующую социальную реальность, ценности, потребности и интересы новых социальных групп. Но появление телевидения и рост массмедиа позволили крупным партиям обращаться одновременно ко всем категориям избирателей в отличие от существовавшей раньше партийной прессы. Так, во второй половине XX столетия появляется то, что социологи вскоре назвали «catch-all parties» — «всеохватные партии». Обращение ко все избирателям потребовало от партий использования новых более универсальных методов мобилизации, применения новых политических технологий, современных средств массовых коммуникаций, маркетинговых и менеджеральных подходов.
Сегодня политические партии все чаще осуществляют свою деятельность в условиях жесткой конкуренции со стороны множества общественных движений и организаций, когда граждане, по словам Ф. Шмиттера, «менее охотно солидаризируются с узкопартийными символами и идеологией и отстаивают значительно более широкий набор интересов»". Это не мешает партиям играть роль главного представителя гражданского общества, но вместе с тем предполагает, что в лице социальных движений и ассоциаций интересов они сталкиваются с конкурентами, куда более серьезными, чем те, которые были у их предшественников.
Особенности становления современного поля российской политики. В свете вышеизложенного не требует дополнительных аргументов тезис о том, что политика как определенный вид деятельности и как система общественных отношений носила в советский период отчетливо выраженный социально-классовый, идеологизированный и «плановый» характер. Правящая партия обладала монополией на производство политики в ее материальной, административной и символической формах. Она была основным агентом поля политики, имеющим гарантированный рынок сбыта своей продукции как внутри страны, так и за ее пределами. Распад советской системы, сопровождавшийся департизацией системы государственного управления и переходом к рыночной модели экономики, повлек за собой разнонаправленные тенденции. С одной стороны, правящая Коммунистическая партия была лишена монополии на политическое руководство и производство политики, но, с другой -партийная номенклатура сохранила за собой функции административного управления. Переход к рынку, равно как и к новой модели политики, происходил при самом активном участии старого аппарата управления, который получил доступ к каналам политического участия в последние годы советской власти. Освободившись в 1990 г. на волне демократизации от контроля со стороны КПСС, бюрократия к началу реформ, наверно, лучше других социальных групп сознавала свои особые интересы как в сфере экономики, так и в области политики.
Номенклатурно-бюрократический процесс приватизации государственной собственности был только одной частью ее стратегических интересов. Другой их составляющей был процесс «приватизации» сферы публичной политики, установления контроля над формирующимся политическим рынком, от расстановки сил на котором напрямую зависел
процесс «легитимации» итогов приватизации. Современная политическая практика свидетельствует о том, что, собственно, политическая активность бюрократии наиболее значительна в переходный для демократии период, когда происходит активное формирование институтов, с одновременным увеличением роли и влияния государства. Эта тенденция вызывает серьезную тревогу в политической науке, в частности среди сторонников неоинституционализма. Так, например, представитель Вирджинской школы П. Бернхольц серьезно озабочен тем, что чрезмерная интервенция бюрократии в политический процесс приводит к дисбалансу общественных интересов в результате искажения общественной воли, а значит, к нарастанию антидемократических тенденций12.
Бюрократия в политическом процессе выражает не только собственный интерес, но и интересы близких ей клиентел, лоббистских групп, что в еще большей степени искажает общественный интерес. Следовательно, дополнительным искажением предпочтений избирателей выступают собственные предпочтения исполнительной власти, бюрократии, что отражается не только на этапе формирования законодательных органов власти, но и на этапе исполнения законодательных решений. Избиратели формируют законодательные органы, законодательные органы формируют бюрократию, а бюрократия осуществляет управление избирателями. Таким образом, избиратели, голосовавшие за депутатов, оказываются в непосредственном подчинении у бюрократов. Думается, что эти наблюдения и выводы в полной мере отражают специфику становления и развития поля российской политики.
Формирование национального поля политики на рубеже 80-90-х годов XX в. началось с идеологических расколов, первый из которых был связан с отрицанием монополии Коммунистической партии и утверждением принципа политического и идеологического плюрализма. Само появление многопартийности после семидесяти лет политического монополизма было фундаментальным знаком, означающим отличие старой политики от новой. Казалось, что вслед за идеологическими различиями появятся социальные и политические расколы, произойдет социальная дифференциация интересов больших социальных групп, создающая прочную основу политическому плюрализму и демократии. Однако этого не произошло. Тем самым политические партии или то, что мы обозначаем как партии, лишились социального означаемого и остались только знаками, которые стали функционировать на политическом рынке, подчиняясь его законам и правилам.
Различия между партиями сразу приняли условный, чисто знаковый, искусственный характер. На политическом рынке стало обращаться множество знаков в виде программ, концепций, интерпретаций политической истории Российского государства и т.д., различия между которыми были понятны экспертам, консультантам, но не понятны подавляющему числу избирателей. Но ведь для того чтобы избиратель как потребитель политической продукции смог выбрать нужную партию и проголосовать за нее, она должна иметь хорошо узнаваемые знаки отличий (символы, имиджи, бренды и т.д.). Поэтому все партии в период выборов особенно стали сосредоточиваться именно на символической стороне политики. В этом плане, как отметил П. Бурдье, «политика является исключительно благодатным пространством для эффективной символической деятельности, понимаемой как действия, осуществляемые с помощью знаков, способных производить социальное»13. В результате избиратель как потребитель стал незаметно для себя потреблять скорее не сам политический товар (в физическом смысле), а идею отношений между товарами. Для подавляющего числа избирателей потребление политической продукции представляет собой систематический акт манипуляции знаками, который определяет его социальный статус посредством различий потребления.
Переход к рынку означал фактически переход от ограниченного числа знаков, «свободное» производство которых находилось под запретом, к массовому распространению знаков согласно спросу. Используя современные технологии, политические технологи и
консультанты стали активно создавать политические партии в соответствии со сложившимся рыночным спросом. В создании политических партий использовались самые разные технологии: начиная от подделки оригинала и кончая серийным производством продукции, от создания товара одноразового пользования до эксклюзивного экземпляра. Образовавшиеся партии служили своеобразным олицетворением политической свободы и символами новой политики. Но чем больше новых политических знаков стало обращаться на специфическом рынке, тем быстрее они стали подвергаться процессу девальвации, тем меньше доверия испытывали граждане к ним, тем больше укреплялось доверие к старым символам. В сложившихся условиях правящему политическому классу необходимо было вмешаться в процесс производства и воспроизводства политических знаков и символов, взять его под свой контроль.
Для достижения поставленной цели был успешно использован административно-правовой код создания партии власти - партии картельного типа. В этом случае, по меткому замечанию Ж. Бодрийяра, «цель не полагается в' итоге, а присутствует изначально, зафиксированная в коде»14. Победа на выборах есть не вероятностное событие, не зависящее от конкурентной борьбы, от воли избирателей, а присутствует изначально, в самом принципе создания партии. Так, в политическом пространстве России появляются симулякры третьего порядка, с помощью которых правящему классу удается одержать победу над оппозицией и взять под свой полный контроль деятельность законодательного органа власти. Смысл возникновения партии картельного типа за рубежом в условиях стабильной и консолидированной демократии состоит в том, чтобы создать «механизм распределения на государственные посты между профессиональными группами политиков, основывающийся на непосредственной связи политика и избирателя без посредства партийной организации, на широкой коалиционной основе, на сокращении дистанции между лидерами и избирателями, на больших государственных субсидиях партийной деятельности»15.
Попытки создания аналогичных партий в России преследуют только одну цель: узаконить реальный механизм распределения государственных постов между профессиональными группами административно-политической и экономической элиты, минимально зависящий от воли избирателей. Цели образования устойчивых, стабильных реальных социальных и политических отношений между политиками и избирателями, государством и гражданским обществом и тем более сокращения дистанции между ними в принципе никогда не ставилось и не ставится. Но партии картельного типа не могут консолидировать демократию, они сами есть продукт ее эволюционного развития. Такие символические партии в условиях неконсолидированной демократии являются только дополнительным источником политической и социальной нестабильности. Они не столько интегрируют социально-экономическое и политическое пространство, сколько создают видимость интеграции. Подобные партии не столько способствуют росту демократической легитимности, сколько порождают тенденции делегитимации политической власти, существующего политического режима, отчуждения граждан от политики и власти, поскольку своими действиями формируют в массовом общественном сознании убеждения и установки о временности не только своего собственного существования, но и большинства существующих политических институтов, правовых норм, сложившихся политических практик. Институционализация и стабилизация отношений внутри партии картельного типа между различными профессиональными группами административно-политической и экономической элиты носят, как свидетельствует опыт России последнего десятилетия, временный характер. Различия интересов групп с неизбежностью ведут к нарушению равновесия и картельного соглашения и, как следствие, к борьбе между различными фракциями экономической и административно-политической элиты.
Опыт предшествующего десятилетия позволяет сделать заключение, что номенклатурно-бюрократическая установка, согласно которой процесс формирования партий может быть ускорен, а его результат улучшен с помощью юридического регулирования норм соответствующего законодательства, скорее всего, ошибочна. В соответствии с нормативными моделями современной демократии политические партии не могут быть только симулякрами политического процесса. Они должны осуществлять агрегирование и представительство интересов тех или иных социальных групп граждан, имея перед ними ответственность за проводимую политику. Активность политических партий в реализации этого представительства должна служить гарантией того, что граждане не будут искать альтернатив в воздействии на политиков, а будут поддерживать усилия тех или иных политических партий по отстаиванию определенных программ, ценностей и идеалов, голосовать за кандидатов этих политических партий на выборах, участвовать в политике либо в качестве членов данных политических партий, либо в качестве участников массовых акций. До тех пор пока политические партии в России не будут участвовать в формировании правительства, контролировать его деятельность и исполняемые им программы, т.е. осуществлять самостоятельную политику, нести перед обществом реальную политическую ответственность за свои действия, они не станут его легитимным институтом. Только став легитимным институтом российского общества, т.е. признанным самим обществом, а не назначенным (номинированным) в качестве такового национальной бюрократией, партии смогут утвердиться в качестве реального и активного агента российской политики. А до тех пор они будут служить только средством манипулирования общественным сознанием, имитировать политическую активность, на деле плестись в хвосте интересов различных групп национальной и региональной бюрократии, клиентальных групп и региональных кланов, периодически повышая к себе внимание со стороны общества путем проведения разнообразных РЯ-компаний, имитацией внутрипартийных конфликтов, выяснением межпартийных и идеологических различий и т.д.
За прошедший период реформ ни одна из политических партий России, по сути, не сумела создать модели успешного коллективного действия, которые бы получили одобрение и поддержку большинства россиян. Партии в России пока не могут адаптироваться к новым социальным реалиям, стать самостоятельным действенным и эффективным агентом национального поля политики. Более того, само существование политических партий, особенно «партии власти», подчинено номенклатурно-бюрократическому коду. Он содержит в себе не только правило создания, но и закон политической смерти партии. Подлинный ультиматум, который в любой момент может выдвинуть партии власти (а наверно, и не только ей) национальная бюрократия и доминирующие клиентальные группы, заключался в самой возможности ее воспроизводства. Партия власти может быть воспроизведена в любом сочетании составляющих ее структур. Это обстоятельство делает такую партию послушным инструментом в руках правительства и президента, лишает ее функции контроля за их деятельностью, внося дисбаланс в принцип разделения властей.
Поэтому политические партии в общественном сознании все чаще вызывают недоверие и воспринимаются как симулякры политического процесса, заменяющие собой реальных творцов политики, маскирующих подлинные механизмы принятия политических решений, имитирующих оппозиционность, борьбу за интересы социальных групп и т.д. Как долго сохранится эта ситуация, во многом зависит от динамики структурной дифференциации общества. Если она возрастет, то ситуация изменится. Конкуренция и политический рынок сделают свое дело, несмотря на предсказуемое сопротивление со стороны бюрократии. Если же динамика дифференциации останется на прежнем уровне, то политические партии еще долго будут имитировать политические действия, создавая ложные формы репрезентации, уходя от ответственности за предлагаемые обществу политические продукты.
Summary
The article is devoted to the questions of political parties in the Russian society since the beginning of the 90s of the XXth century. The paper examines some features of the Russian national political field formation and revals the role of the modem political parties as agents and simulation of the national political process.
1 А. де Токвшь. Демократия в Америке. М, 1992. С. 20
2 Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1989. ' Бурдье П. Социология политики М., 1993.
4 Там же. С. 181-182.
5 Upset S., Rokkan S. Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives. New York, 1967. ' Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 23
7 Дюверже М Политические партии. М., 2000.
8 Бурдье П. Социология политики С. 20.
* Schmitt И. Neue Politik in alien Parteien. Opiaden: Westdeutscher Veriag, 1987.
"' Inglehart R. The Silent Revolution: Changing Values and Political Styles among Western Politics. Princeton, 1977; Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton, 1990. .
н Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. 1996. № 3. С, 19. 12 См.: Макарычев А.С. Принципы и параметры общественного выбора (исследования Вирджинской школы) // Полис. 1995. №4.
" Бурдье П. Социология политики. С. 90.
14 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 129.
15 Сморгунов Л.В. Сравнительная политология. СПб., 1999. С. 194.
Статья поступила в редакцию 21 января 2004 г.
