CC BY
68
Екатерина ПОПОВА
ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КОНЦЕПЦИИ ДОЛГОСРОЧНОГО «МЕСТНОГО РАЗВИТИЯ»
Приведенный в статье анализ концепций «местного развития» и зарубежного опыта регулирования территориального развития позволяет повысить эффективность государственного управления регионом. Такой подход дает возможность на практике реализовать долгосрочные стратегии развития региона.
The analysis of concepts of local development and foreign experience of regulation of territorial development makes possible to raise the efficiency of the state management of a region. Such approach gives a chance to realize a long-term strategy of a region development in practice.
Ключевые слова:
долгосрочное региональное планирование, концепции местного развития, территориальное социально-экономическое поведение, политические решения; long-term regional planning, concepts of local development, territorial social and economic behavior, political decisions.
ПОПОВА
Екатерина
Александровна —
к.э.н., доцент
кафедры
менеджмента
Северо-Кавказской
академии
государственной
службы
ра$есктк2005@уап-
dex.ru
С середины 80-х гг. ХХ в. зарубежные исследователи стали фиксировать явление, которое в США назвали «местным развитием» (англ. — local development). Концепция «местного развития» получила широкое распространение не только в США, но и в странах Европы, к примеру во Франции. Речь шла о методах регулирования долгосрочного развития, основанных на идее развития «снизу», базирующихся на идущих от местных сообществ проектных предложениях и инициативах. Несмотря на определенный риск упрощения, основная предпосылка, лежащая в основе концепции «местного развития», — это ориентация на воспроизводство в региональном масштабе жизнеспособных идей, рождающихся в муниципальных образованиях. Успех долгосрочного развития регионов здесь определяется способностью местных акторов (бизнеса, граждан, чиновников) организовывать на практике процесс достижения общественно значимых целей развития.
Эта концепция имеет не только сторонников, но и противников, утверждающих, что политика ориентации на местную перспективу развития де-факто означает признание неэффективности существующих моделей региональной политики развития, ориентированных на идеи «сверху». Получается, что региональные власти не способны понять реальные нужды территорий. Вдобавок акцент на местные инициативы означает неявное признание противоречий между общенациональной (региональной) политикой развития, основанной на субсидиях и трансфертах, и альтернативными моделями множества полюсов роста и экономических новаций, основанными на общественной инициативе.
Не удивительно, что сформулированные указанным образом па-радигмальные различия концепций развития в западных странах нашли сторонников как на левом, так и на правом флангах политического спектра. Явно существующее недоверие малого и среднего бизнеса к централизованному государственному вмешательству в экономические процессы стало почвой для массовой поддержки концепции «местного развития» в общественном мнении.
Приверженцы левых взглядов поддерживают идеи местного развития, исходя из политической ценности солидарности и совместных действий граждан по формированию коллективной идентичности. Окончание «холодной войны», символом которо-
го стало падение Берлинской стены, на первое время на национальном уровне отодвинуло общественный интерес к социалистической мечте, однако сегодня мы видим возрождение внимания к различным формам совместной деятельности и связанным с ними политическим дискурсам.
«Новые левые» видят в концепции «местного развития» некую альтернативу, позволяющую территориальным сообществам сохранить самобытность в определении вариантов выбора лучшего будущего. Глобализация и возросшее влияние на правительства со стороны транснациональных корпораций, а также политическое насилие правящей элиты, рассматривающей территории как источник статусной и ресурсной ренты, способствуют формированию территориальной солидарности граждан, заинтересованных в повышении качества среды обитания и экологической безопасности.
Население любого города и области — это некоторое сообщество, проживающее на определенной территории и идентифицирующее себя с ценностями, традициями, стереотипами данного региона. Сегодня существенную трудность для представителей гуманитарных наук составляет проблема культурной идентификации россиянина. Вместе с тем для того, чтобы серьезно заниматься моделированием социально-политического и экономического устройства населения региона и российского общества в целом, следует более серьезно разобраться, в каком социуме мы живем, выявить определенный тип и уровень развития общей, национальной, а также деловой культуры. И т.к. процесс самоидентификации русского человека в современной России происходит крайне болезненно, то важно отметить, что идентификация через локальность (когда в качестве оснований принимаются ценности дома и малой родины) является важным этапом в процессе личностного самоопределения.
Замечено, что именно идентификация социального и культурного плана представляет собой существенный ресурс местного развития. Ведь чем большее количество людей увязывают свою судьбу, судьбу своих детей и свои жизненные успехи с совместным проживанием в данном месте, тем большей они обладают пассионар-ностью и соответствующими ресурсами
для составления и претворения в жизнь программ развития1.
Здесь мы вплотную подошли к проблеме взаимосвязи коллективного бессознательного участников территориальных сообществ и механизмов государственного регулирования долгосрочного развития территорий. Современные риски развития территорий отличаются от опасностей прошлых времен, так как это неустранимый момент современной модернизации и порождаемого перманентными кризисными проявлениями чувства неуверенности и страха у людей. Следовательно, «политический потенциал общества риска должен быть проанализирован социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках»2. Мы же добавим — и исходя из восприятия гражданами политических решений в сфере развития.
Сегодня уже общепризнано, что мы живем в «обществе всеобщего риска». У. Бек, родоначальник концепции общества риска, утверждает, что риски — это не столько аварии и катастрофы, как бы они часто ни случались, а скрытая, но, тем не менее, реальная сторона процесса общественного производства. «Подверженность опасности, — пишет У. Бек, — отнюдь не всегда выливается в осознание риска, она может спровоцировать нечто прямо противоположное — отрицание опасности... Голод нельзя утолить утверждением, что ты сыт; опасность, напротив, можно интерпретировать так, будто ее не существует (пока она не проявит себя). То, что для голода пища, для осознания риска — его устранение или интерпретация, ведущая к вытеснению из сознания»3. Применительно к рассматриваемой нами проблематике в методологическом отношении представляется целесообразным использование социально-деятельностного подхода. Сошлемся на Н.И. Лапина, который отмечает, что «социально-деятельностный подход — это понимание социума как
1 Когай Е.А. Города и регионы России сквозь призму качества жизни. Материалы II Всероссийской научной конференции СОРОКИНСКИЕ ЧТЕНИЯ-2005. Будущее России: стратегии развития. Москва, 14—15 декабря 2005 г. - М. : МГУ, 2005.
2 Beck U. Ecological Enlightenment. Essays on the Politics of the Risk Society. — New Jersey : Humanities Press, 1995, р. 23—24.
3 Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. — М., 2000, с. 91—92.
органичной целостности, которая, как правило, порождается противоречивыми действиями/взаимодействиями социальных акторов и подвержена угрозам рис-ка»1.
Голландский социолог А. Мол выделил два типа рисков: мегариски, имеющие глобальные последствия, затрагивающие всю среду жизни человека, и риски повседневные, постоянно встречающиеся в обыденной жизни2. Хотя, на наш взгляд, эти границы весьма условны, тем не менее в своей совокупности они определяют формирование коллективного бессознательного по отношению к проблемам территориального развития, в т.ч. и с точки зрения политической аномии.
При исследовании социальных последствий рыночной модернизации нельзя игнорировать поведенческий подход, который позволяет выяснить особенности реакций различных социальных общностей на происходящие изменения.
В определенном смысле территориальное социально-экономическое поведение (ТСЭП) является функцией, связанной с двумя переменными: 1) территориальными интересами и 2) степенью зависимости людей, проживающих на данной территории, от влияния (и контроля) со стороны государственных чиновников, отраслей и ведомств, соседних доминантных территорий и т.д. Причем связь с первой переменной прямо пропорциональная, со второй — обратно пропорциональная. Чем яснее осознаются и острее переживаются территориальные интересы, тем осязаемее это проявляется в территориальном поведении, и наоборот, чем выше зависимость локальной группы от внешних сил, тем менее выражено своеобразие ее территориального поведения. В свою очередь, территориальный интерес представляет собой сумму разнонаправленных векторов интересов по отношению к данной территории со стороны основных социально-экономических групп: высшей элиты, господствующего класса (средней элиты), региональных (суб-) элит и базового слоя (основных производителей материальных
1 Лапин Н.И. Антропосоциетальный подход: методологические основания, социологические измерения // Вопросы философии, 2005, № 2, с. 17—29, 22.
2 Mol A.PJ. The Refinement of Production.
Ecological Modernization and the Chemical Industry. — Utrecht, 1995.
благ — рабочих и крестьян). Мера совпадения векторов интересов непосредственно влияет на характер демонстрируемого населением ТСЭП, способствует или препятствует эффективному социально-экономическому развитию территории.
В аналитических целях ТСЭП можно разложить на два уровня: 1) базисный, который включает наиболее фундаментальные, инертные формы, возникновение и эволюция которых зависит от статичных факторов и сохраняется почти без изменений на протяжении столетий; 2) динамический, связанный, прежде всего, с этапом социально-экономического развития, переживаемым населением данной территории. Если первый уровень изменяется лишь на протяжении сравнительно долгого времени или ввиду форс-мажорных обстоятельств (например, в связи с изменением геополитического положения данной территории после перемещения государственных границ, обнаружением/исчерпанием природных ресурсов и полезных ископаемых, глобальным изменением климата, вызвавшим опустынивание или наоборот — заболачивание и т.п.), то динамический уровень эволюционирует в соответствии с общими экономическими законами3 и может быть описан, например, с привлечением теории длинных волн Н.Д. Кондратьева, теории стадий экономического развития Дж. Фридмана, технико-экономических парадигм К. Фримена и др. Независимо от выбранной теории фактор риска остается одним из важнейших детерминантов восприятия гражданами перспектив развития территорий.
При этом коллективное бессознательное, которое необходимо учитывать политикам при принятии решений, не анализирует риски и их последствия, поскольку не осознает ни объективно существующий перечень рисков, ни методы противодействия связанным с рисками угрозам. Американские исследователи М. Дуглас и А. Вильдавски в указанном отношении сформулировали позицию следующим образом: «Можем ли мы знать риски, с которыми мы сталкиваемся сейчас или столкнемся в буду-
3 Завалишин А.Ю. Территориальное социально-экономическое поведение: концептуализация категории. Материалы II Всероссийской научной конференции СОРОКИНСКИЕ ЧТЕНИЯ-2005. -М. : МГУ, 2005.
щем?» И сами отвечают: «Нет, мы не можем; однако же должны действовать так, как будто мы знаем. Некоторые опасности нам неизвестны; другие известны, но не нам, поскольку ни один человек не может знать все. Чаще всего люди не могут быть осведомлены о большинстве рисков. Следовательно, никто не может вычислить риск, с которым предстоит столкнуться обществу. <...> Современный анализ риска имеет три особенности. Первая состоит в том, что разногласия насчет этой проблемы глубоки и широко распространены в западном мире. Вторая — в том, что разные люди беспокоятся о разных рисках — войне, загрязнении, занятости или инфляции. Третья заключается в том, что знание и действие не синхронны: какие бы программы для снижения риска ни принимались, им не удается, очевидно, следовать принципу максимума возможного, чтобы предотвратить наибольший ущерб. В общем, разногласия насчет того, что рискованно, насколько оно рискованно и что с этим делать, весьма существенны»1. Несмотря
1 Douglas M., Wildavsky A. Risk and Culture: An Essay on the Selection of Technological and Environmental Dangers. — Berkeley : University of California Press, 1982, р. 1.
на вышеуказанные различия, люди достаточно четко классифицируют большинство рисков, связанных с территориальным развитием. Большую часть таких когнитивных паттернов можно было бы назвать здравым смыслом: потребность в сотрудничестве, экологическая и производственная безопасность, а также предпринимательский дух. Возрастание интереса к концепции местного развития как области академического дискурса способствовало переосмыслению устоявшихся взглядов на фундаментальные вопросы о развитии регионов, предшествовавшие оптимистическому позитивизму 1960-х.
Попытка понять, почему некоторые территориальные сообщества преуспевают, а другие находятся в перманентной экономической депрессии, неизбежно приводит к политическим началам функционирования местной элиты и жизнеспособности структур гражданского общества. Поэтому для понимания процессов регионального развития политическая наука не менее важна, чем экономика. В условиях модер-низационного вектора развития упомянутый нами зарубежный опыт востребован, и его необходимо адаптировать к реалиям транзитивного российского общества.
