CC BY
395
Сер. 2 2007 Вып. 4
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
А. Л. Корзинин
ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В РОССИИ В ГОДЫ БОЯРСКОГО ПРАВЛЕНИЯ (1533-1538 гг.)
События периода боярского правления издавна привлекали пристальное внимание историков. Обзор дореволюционной историографии свидетельствует о достаточной изученности данной темы1,
В целом, дореволюционная историография свои оценки боярского правления черпала во многом из официального русского летописания, произведений Ивана Грозного, твердо стояла на позициях монархического государственного управления, поэтому события 30-40-х гг. XVI в. воспринимались исключительно в «черном свете».
Советская историография, рассматривавшая историю России с классовых позиций, предложила свою схему изучения периода боярского правления. Носителем идеи национального единства представлялось формирующееся самодержавие, опиравшееся на дворянство, а противовесом этим национальным устремлениям, поборником староудельных тенденций—крупная феодальная знать — княжата и боярство, захватившие все отрасли государственного управления2.
И. И. Смирнов и А. А. Зимин считали, что князья Шуйские олицетворяли реакционную княжеско-боярскую оппозицию, а Вельские и Захарьины выступали последовательными сторонниками централизованного государства3.
Противоположная точка зрения на устремления аристократии впервые была высказана Н. Е. Носовым. Исследуя местное управление в России в годы боярского правления, начало губной реформы и деятельность И. Г. Морозова, Н. Е. Носов пришел к выводу, что «в лице его мы имеем отнюдь не представителя оппозиционного боярства, а активного сторонника продолжения политического курса Василия III»4.
Позже Г. В. Абрамович обосновал прогрессивную направленность поместной политики в годы правления Шуйских5. Исследованием иммунитетной политики в годы боярского правления занимался С. М. Каштанов6.
Новейшие исследования М. М. Крома свидетельствуют о перспективности подхода к изучению данной темы, предложенного Н. Е. Носовым и Г. В. Абрамовичем7.
Историографический обзор показывает, что не все проблемы истории боярского правления решены к настоящему моменту. В частности, дискуссионными являются вопросы, связанные с внутриполитической борьбой, боярскими группировками, либо представителями боярских родов, которые находились у власти с конца 1533 до 1547 гг. Изучение данной проблемы, возможно, позволит пролить свет на сущность периода правления бояр, на истинные намерения тех, кто стоял в то время у кормила Русского государства,
Боярское правление было следствием преждевременной смерти Василия III, малолетства наследника престола Ивана IV и завещания великого князя Василия Ивановича
Перед смертью великий князь Василий III учредил до совершеннолетия своего малолетнего сына Ивана IV Регентский совет, в состав которого вошли бояре князья Василий и Иван Васильевичи Шуйские, Михаил Юрьевич Захарьин, Михаил Семенович Воронцов, Михаил Васильевич Тучков, князь Михаил Львович Глинский, дворецкий
© А. JI. Корзинин, 2007
тверской и волоцкий Иван Юрьевич Шишна Поджогин, казначей Петр Иванович Головин, дьяки Меньшой Путятин и Федор Мишурин8. Регентский совет, выделенный Василием III из состава Боярской думы, временно взял на себя функции верховной власти в государстве. К концу декабря 1533 г. в Боярскую думу входили бояре князья В. В. и И. В. Шуйские, Б. И. и М. В. Горбатые, Д. Ф. Вельский, А. А. Хохолков Ростовский, М. Ю. Захарьин, В. Г. и И. Г. Морозовы, М. В. Тучков, М. С. Воронцов, М. JI. Глинский, окольничие И. В. Ляцкий, Я. Г. Морозов9. Наиболее могущественным родом в Боярской думе и в Регентском совете были Суздальские князья: братья В. В. и И. В. Шуйские, Б. И. и М. В. Горбатые. По представительству в Боярской думе за Суздальскими князьями (четверо бояр в Думе) шли Морозовы (трое бояр и один окольничий) и Захарьины (один боярин и один окольничий).
Летописная «Повесть о болезни и смерти великого князя Василия Ивановича» сообщает о последних распоряжениях умирающего Василия III. Больше всего великого князя волновала безопасность наследника и великокняжеской семьи. Именно по этой причине он ввел в состав Совета литовского князя М. JI. Глинского (дядю своей супруги Елены Глинской), не пользовавшегося авторитетом среди московских бояр. Великий князь потребовал от Михаила Глинского, чтобы он при необходимости «за моего сына князя Ивана, и за мою великую княгиню Елену, и за моего сына князя Юрья кровь свою пролиял и тело свое на раздробление дал»10.
Руководствуясь соображениями безопасности семьи, Василий III распорядился о наделении Елены Глинской особыми полномочиями после его смерти. Собрав вокруг себя наиболее доверенных лиц (И. Ю. Шигону и М. Ю. Захарьина), а также родственника Елены князя М. JL Глинского, умирающий великий князь «приказав о своей великой княгине Елене, како ей без него быти и как к ней бояром ходиги, и о всем им приказати, како без него царству строится»11. Очевидно, это не предполагало назначения Елены Глинской регентшей, соправительницей Ивана IV, но все же подразумевалось, что она должна быть в курсе всех государственных дел. По воле Василия Ивановича избранным бояр ам-о пеку нам (И. Ю. Шигона, М. Ю. Захарьин, М. JI. Глинский) предписывалось являться к ней на доклад («как к ней бояром ходити»), что допускало возможность влияния Елены Глинской на внутриполитические дела.
Некоторые факты доказывают, что усиление значения и роли великой княгини произошло сразу после смерти ее супруга.
Во-первых, на похоронах Василия III в декабре 1533 г Елену Глинскую сопровождали бояре князь В. В. Шуйский, М. С. Воронцов, князь М. JI. Глинский, князь И. Ф. Овчина12. Иван Федорович Овчина был любовником Елены, и быстрое получение им боярского чина уже в декабре 1533 г, а также сам факт присутствия его на похоронах великого князя свидетельствует о приобретении им определенного влияния. В январе 1534 г. князь И. Ф. Овчина упоминался в чине конюшего, т. е. оказался во главе Боярской думы13.
Любопытно, что на похоронах Василия III среди сопровождавших великую княгиню лиц после жены князя Ф. М. Мстиславского была записана сестра Елены княгиня Марья, жена князя И. Д. Пенкова14. Князю Ивану Даниловичу Пенкову было пожаловано боярство в июне 1534 г.15 Следовательно, Елена Глинская получила возможность проводить своих приближенных в Боярскую думу уже зимой 1533—летом 1534 г., задолго до ареста своего дяди князя М. Л. Глинского.
Во-вторых, челобитная князя А. М. Шуйского, переданная новгородскому архиепископу Макарию, и составленная, вероятно, сразу после ареста Андрея Михайловича 11 декабря 1533 г., была адресована великому князю Ивану IV и великой княгине Елене. Андрей Шуйский в челобитной величает Глинскую «государыней», что видно
из обращения: «Государь архиепископ" Макарие! Пошли мне свою милость, православному государю великому князю Ивану Васильевичу и его матери государыне великой княгине Елене печалуйся, чтобы государы милость показали, велели на поруки дать»16. Князь А. М. Шуйский, видимо, знал, кто способен ему помочь, к кому следует обращаться за покровительством,— к Елене Глинской и малолетнему наследнику престола.
Возможно, особая роль Елены Глинской в государственных делах после смерти Василия III объяснялась ее близостью к наследнику престола—Ивану IV. Мать великого князя в шазах бояр должна была представлять консолидирующее начало в боярском правительстве, быть гарантом безопасности малолетнего великого князя, от имени которого они правили.
Несомненно, возвышение великой княгини во многом объяснялось ее личными качествами—властолюбием и целеустремленностью, а также амбициями ее любовника князя Ивана Овчины Оболенского, судьба которого тесно переплелась с судьбой Елены Глинской.
Князь И. Ф. Овчина Телепнев Оболенский уже к ноябрю 1534 г. добился боярства для своего троюродного брата князя Никиты Васильевича Хромого Оболенского17. Таким образом, к концу 1534 г. образовалась» группа бояр — ставленников великой княгини Елены (князья И. Ф. Овчина и Н. В. Хромой Оболенские, И. Д. Пенков).
Трудно согласиться с мнением А. JI. Юрганова о том, что возникновение «формулы регентства» Елены Глинской (т. е. фактов ее самостоятельного участия в государственных делах, сопровождавшихся употреблением особых титулов) относится к августу 1534 г., ко времени, наступившему после ареста и заточения ее дяди князя М. Л. Глинского18.
Безусловно, влияние великой княгини на политические дела должно было усилиться после ареста ее дяди князя М. Л. Глинского, о чем пишет А. Л. Юрганов. Однако более надежным источником для решения этого вопроса представляются не летописи, а официальные дипломатические документы, в которых известия об активном участии Глинской в переговорах с послами прослеживаются только с конца 1535 — начала 1536 г.
12 декабря 1535 г. царь Шигалей, претендент на казанский престол, прибывший в Москву из Белоозера, явился на двор к великому князю. Уже 9 января 1536 г. Ши-галея принимала сама великая княгиня, от лица которой говорил Федор Карпов. После аудиенции Шигалея к Глинской прибыла «Шигалеева царици» Фатма Салтан19. Данные совещания свидетельствуют о высоком статусе Елены Глинской, позволявшем ей самостоятельно вести переговоры.
Рост влияния великой княгини в 1536 г. подтверждается сведениями о переговорах с литовскими послами. В период между 25 мая (первым приемом литовского посланца Владислава) и 4 июня 1536 г. (последней аудиенцией) в посольской книге появилась необычная для официального документа запись: «И князь велики говорил с матерью своею великою княгинею Еленою и з бояры, что ему к королю своих послов слати не пригоже»20, свидетельствующая о том, что великая княгиня участвовала вместе с боярами в переговорах с литовскими послами.
После смерти Василия Ш 11 декабря 1533 г был арестован его двоюродный брат удельный князь Юрий Дмитровский по подозрению в попытке государственного переворота21. Вероятно, арест был ускорен изменой князя А. М. Шуйского, безуспешно пытавшегося уговорить своего родственника князя Б. И. Горбатого примкнуть к Юрию Дмитровскому22. Князья А. М. и И. М. Шуйские уже отъезжали к Юрию в 1528 г., за что попали в опалу и были выпущены из тюрьмы сразу после смерти великого князя23. Князь Андрей Шуйский принял активное участие в придворной борьбе. Юрий Дмитровский и князь А. М. Шуйский были арестованы по приказу бояр и с согласия Елены Глинской24.
Тем не менее могущество братьев Шуйских после ареста их родственника А. Шуйского, сидевшего в тюрьме вплоть до смерти Елены Глинской, не было поколеблено. Они продолжали занимать руководящие посты.
В июле 1534 г. боярином стал князь И. Ф. Вельский, родной брат князя Д. Ф. Вельского, что свидетельствует об усилении позиций Вельских25. Особенно это видно из разряда полков на Коломне (первого разряда после смерти Василия III), который в июле 1534 г. фактически возглавили князья Д. Ф. и И. Ф. Вельские26.
Князь И. Ф. Овчина Оболенский, будучи боярином и конюшим, был записан на Коломне только главой полка левой руки. Вероятно, такая запись была обусловлена существовавшей тогда служебно-местнической иерархией, учитывавшей знатность, родовитость и служебные назначения предков. Значит, по служебно-местническому положению И. Ф. Овчина уступал князьям Вельским и М. В. Горбатому.
Разряды русских полков на Коломне напоминают смотры боевых сил, поэтому являются важным источником для оценки влиятельности тех или иных военачальников. Однако нужно иметь в виду, что реальная власть в тот период находилась не у полководцев, а у тех бояр, которые управляли делами, находясь в столице. Об этом прямо заявляет польский жолнер Войтех, бежавший из русского плена 2 июля 1534 г. и задержанный полоцким воеводой Яном Глебовичем возле Смоленска в начале августа 1534 г. Войтех сообщил, что «на Москве старшими воеводами (которыми з Москвы не мают николи зъехати): старшим князь Василей Шуйский, Михайло Тучков, Михайло Захарьин, Иван Шигона, а князь Михайло Глинский, тыи всею землею спра-вуют и мают справовати до лет князя великого...а все з волею княгини великой спра-вуют. А князь Дмитрий Вельский, князь Иван Овчина, князь Федор Мстиславский, ты и теж суть старшими при них, але ничого не справуют, только мают их з людми посылати, где будет потреба, якож деи мели их к берегу тых часов послати»27.
Из донесения видно, что власть была сосредоточена в Москве у немногих бояр—членов Регентского совета (князя В. В. Шуйского, М. В. Тучкова, М. Ю. Захарьина, дворецкого И. Ю. Шигоны). Старшинство князей Д. Ф. Вельского, И. Ф. Оболенского и Ф. И. Мстиславского считалось номинальным, т. к. во главе полков их поставили московские бояре. Таким образом, ни один из близких Елене людей—ни И. Ф. Овчина, ни М.Л.Глинский — не являлись, по данным Войтеха, руководителями государства.
В начале августа 1534 г. из Серпухова в Великое княжество Литовское бежали князь С. Ф. Вельский и окольничий И. В. Ляцкий с сыном28. По свидетельству Вологодско-Пермской летописи, с ними бежали «многие дети боярские, великого князя дворяне»29. Последовавшие за этим аресты показали, что о готовящемся побеге знали другие воеводы, пособничавшие дезертирам. В Москве бьши арестованы советники воевод князья И. Ф. Вельский (был схвачен в Коломне), И. М. Воротынский «з детьми» (был взят под стражу в Москве). После вынесения приговора князь И. Ф, Вельский был отправлен в Переяславль-Залесский, а князь И. М. Воротынский—заточен в московскую тюрьму, где вскоре умер30.
Псковские перебежчики, покинувшие Псков после 19 августа 1534 г. (после ареста князя М. Л. Глинского) и прибывшие до 12 сентября 1534 г. в Полоцк (день, когда полоцкий воевода Ян Глебович отправил Сигизмунду послание с их показаниями) сообщили, что по делу о бегстве воевод был наказан сын князя И. М. Воротынского Владимир: его в Москве «по торгу водячи путами били»31. Бьши также схвачены князья Б. Я. Трубецкой и М. Л. Глинский: «иже их обмолвлено, чтобы мели до Литвы ехати»32.
Не вызывает сомнений причастность к бегству в августе 1534 г князей литовского происхождения (за исключением лишь И, В. Ляцкого) и служилых князей. Косвенно
бегство воевод (князя С. Ф, Вельского; И. В. Ляцкого) указывает на шаткость позиций их родственников (князей Д. Ф. и И. Ф. Вельских, М. Ю. Захарьина), вынудившую их встать на путь измены, бросить имущество и земли.
Известно, что в Москве попали в опалу и были отданы на поруки князь Д. Ф. Вельский (у него были даже «кони отняты и статок переписан»), М. Ю. Захарьин и дьяк М. Путятин33. Правда, опала двух последних лиц (возможно в силу их принадлежности к Регентскому совету) длилась недолго. Псковские перебежчики утверждали, что М. Ю. Захарьин и дьяк М. Путятин после выдачи их на поруки продолжали заниматься государственными делами: «а ведь же деи с теми справцы всякое дело справуют»34. Любопытно, что псковичи арест князя М. Л. Глинского связывали с арестами князей И. Ф. Вельского, И. М. Воротынского и Б. Я. Вельского, т. е. тех, что «мели до Литвы ехати». Русские летописи приводят различные причины ареста князя М. Л. Глинского. В Летописце начала царства о причинах ареста Глинского ничего не сказано35. Однако в Воскресенской, Никоновской летописях князь М. Л. Глинский обвиняется в том, что он «дал великому князю Василию зелье пить в его болезни», от которого Василий Иванович скончался36. Согласно Царственной книге, Глинский вместе с М. С. Воронцовым «захотел дрежати великое государьство Российскаго царствиа», что и послужило причиной ареста дяди великой княгини37.
Очевидно, бегство воевод из Серпухова могло послужить лишь поводом к заточению князя М. Л. Глинского, который мешал многим боярам и самой Е. Глинской, ведь против него не было выдвинуто определенного обвинения.
Особый интерес представляет составленный псковскими перебежчиками список лиц, которые после бегства воевод и опал в конце августа 1534 г. «на Москве всякие дела справуют»: князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михаил Васильевич Тучков, Иван Юрьевич Шигона, князь Иван Иванович Кубенский, дьяки Е. Цыплятев, Ф. Курицын, Т. Раков, Ф. Мишурин, И. Загрязский, а также боярин М. Ю. Захарьин и дьяк М. Путятин38.
Необходимо отметать заметное усиление позиций дворецкого князя И. И. Кубенско-го, который по данным псковичей, вошел в состав московской правящей комиссии уже в конце августа 1534 г. Однако по другим источникам этот факт проверить невозможно.
Таким образом, августовские события 1534 г. привели к исключению из состава Регентского совета князя М. Л. Глинского (он умер в тюрьме в сентябре 1536 г), ослаблению влияния М. Ю. Захарьина и М. Путятина, усилению позиций князя И. И. Кубенского.
По мнению Р. Г. Скрынникова, события лета 1534 г. привели к тому, что «Семибоярщина, в которой взяли верх князья Шуйские, фактически уступила власть Боярской думе», поскольку из Регентского совета были исключены М. Л. Глинский и М. С. Воронцов, на влиятельные позиции выдвинулись конюший И. Ф. Овчина и дворецкий И, И. Кубенский39. М. М. Кром разделяет точку зрения о падении Регентского совета после ареста Глинского и считает, что «всю полноту власти сосредоточила в своих руках Елена Глинская, ставшая единственной регентшей при своем сыне»40.
Однако нужно иметь в виду, что «костяк» Регентского совета под руководством братьев Шуйских после лета 1534 г. остался без изменений, а И. Ф. Овчина и И. И, Кубенский представляли не всю Боярскую думу, но лишь интересы борющихся за власть боярских родов Оболенских и Ярославских князей. Следовательно, речь идет не о власти всей Боярской думы, но о власти отдельных лиц из Боярской думы, не о власти «Семибоярщины», а о власти членов Регентского совета. Говорить о прекращении существования Регентского совета после лета 1534 г. можно лишь условно, т. к. Регентский совет вынужден был поделиться властью с новыми боярами—выдвиженцами Елены Глинской.
М. С. Воронцов быстро вышел из числа тех бояр, которые правили в столице. В сентябре, декабре 1534 г. он занимал пост новгородского наместника и, возможно, уже не играл ключевой роли в боярском правительстве, т. к. о нем не сообщали ни Вой-тех, ни псковичи41. Власть в конце лета 1534 г. находилась в руках князей В. В. и И. В. Шуйских, М. В. Тучкова, М. Ю. Захарьина, И. Ю. Шигоны, И. И. Кубенского, дьяков М. Путятина и Ф. Мишурина.
Представляется весьма важным наблюдение, что окольничий Федор Иванович Карпов, игравший важную роль в переговорах с крымскими послами с января 1535 г. вплоть до осени 1539 г.42 и нередко говоривший от имени самого великого князя, по донесениям Войтеха и псковичей, вообще не был упомянут среди влиятельных фигур в отличие от дьяков М. Путятина и Ф. Мишурина, также участвовавших в переговорах с Крымом43. Это объясняется тем, что, поскольку Ф. И. Карпов не был включен в Регентский совет, он не обладал соответствующими полномочиями.
Осенью 1534 г. началась военная кампания против Великого княжества Литовского, совершившего незадолго до этого нападение на русские земли под Стародубом и Смоленском44. Собранные в конце ноября 1534 г. русские полки возглавили князья Горбатые, а также Оболенские и Ярославские князья. Главными русскими силами, вышедшими из Москвы 24 ноября 1534 г., командовали князья М. В. Горбатый и И. Ф. Овчина. Новгородскими полками, действовавшими совместно с московским войском, руководили князья Б. И. Горбатый и М. М. Курбский. Во главе войск, вышедших из Стародуба, находился князь Ф. В. Овчина Оболенский, а также князья К. И. и Д. И. Курлятевы45.
К началу марта 1535 г. московские полки разорили литовские земли «от Смоленского рубежа» с городами Дубровна, Орша, Друцк, Борисов, новгородские воеводы— Полоцкие и Витебские «места», возвратившись затем на родину46.
Список наместников Русского государства осени—зимы 1534 г. свидетельствует о том, что Горбатые, Оболенские и Ярославские князья играли ключевую роль не только в полках, но и в местном управлении. В сентябре—декабре 1534 г. в Новгороде был наместником князь Б. И. Горбатый, родственник М. В. Горбатого. В декабре 1534 г. контроль над Северо-Западом временно достался Воронцовым: новгородским наместником стал М.С.Воронцов, псковским — его брат Д.С.Воронцов47. Из Ярославских князей в декабре 1534 г. наместником в Пскове был князь М. И. Кубенский, брат дворецкого князя И. И. Кубенского48.
Князья Оболенские к концу 1534 г. заняли важнейшие посты на западных рубежах страны: наместником в Смоленске был князь Н.В. Хромой, в Стародубе в 1533/34 гг., сентябре 1534 г.— князь Ф. В. Овчина Оболенский49,
В 1534 г. окольничим стал И. С. Брюхо Морозов50, что еще больше усилило позиции Морозовых: в Думе в 1534 г. стало трое бояр и двое (с М.Я. Морозовым) окольничих. Наиболее могущественным из Морозовых был М. В. Тучков—член Регентского совета.
Летом 1535 г. возобновились боевые действия против Великого княжества Литовского. В Москве стало известно о готовящемся походе короля Сигизмунда вместе с князем С. Ф. Вельским и И. В. Ляцким на Смоленск51. В июне 1535 г. из Москвы на Смоленск было отправлено войско под предводительством князей В. В. Шуйского (главнокомандующего основными русскими силами) и И. Ф. Овчины52.
По разряду полков видно, что князь И. Д. Пенков утратил прежнее влияние: будучи в тот момент боярином, он оказался записан первым воеводой сторожевого полка после князей А. Д. Ростовского и В. И. Репнина, которые боярами не были. Еще до этого в июле 1534 г. князь И. Д. Пенков был записан третьим воеводой большого полка после бояр Д. Ф. и И. Ф. Вельских. Трудно объяснить причины понижения в должности
Пенкова в июне 1535 г., однако уже'в 1535 г. князь И. Д. Пенков стал наместником «с боярским судом» в Кашире53.
26 июля 1535 г. литовцы взяли Гомель, в конце августа 1535 г.— Стародуб. В сентябре 1535 г. русские войска под командованием князя В. В. Шуйского разорили окрестности Мстиславля54.
Влияние князя И. Ф. Овчины в 1535 г. неуклонно росло. 22 сентября 1535 г. к нему прибыл посланец от его брата князя Ф. В. Оболенского, взятого в плен в Ста-родубе, и Иван Овчина добился у великого князя и великой княгини защиты и помощи для его семьи55. Усиливаются и другие Оболенские князья. В апреле 1536 г. наместником в Пскове вместе с князем А. А. Хохолковым был князь Александр Иванович Стригин Оболенский, двоюродный брат И. Ф. Овчины, а наместником в Смоленске в мае, июле, декабре 1536 г. был князь Н. В. Хромой56.
В феврале — июле 1536 г. князь И. Ф. Овчина становится одной из ключевых фигур в переговорах с литовскими посланцами57.
О том, кто входил в число наиболее приближенных к наследнику Ивану IV лиц к лету 1536 г., можно судить по сведениям о поездке Ивана IV и Юрия в Троице-Сергиев монастырь, состоявшейся 20-22 июня 1536 г Великих князей сопровождали боярин князь И, Д. Пенков, боярин и конюший князь И. Ф. Овчина Телепнев, дворецкий князь И И. Ку-бенский, боярыня Агриппина (жена В. А, Челяднина, сестра князя И. Овчины)58. Таким образом, Ивана IV летом 1536 г. «опекали» доверенные лица Елены Глинской: князь И. Д. Пенков (муж ее сестры), князь И. Ф. Овчина (любовник великой княгини), дворецкий князь И. И. Кубенский (родственник князя И. Д. Пенкова). Список сопровождавших свидетельствует о восстановлении позиций князя И. Д. Пенкова, который занял место выше И. Ф. Овчины, что, видимо, соответствовало служебно-местнической иерархии.
Однако не только родственники и приближенные Елены Глинской оказывали решающее влияние на государственные дела. Когда 13 августа 1536 г. в Москву прибыло литовское посольство Никодима для того, чтобы заключить с Россией перемирие, во время приема «берегли у великого князя стоячи у его места боярин князь Василей Васильевич Шуйский, да князь Иван Федорович Оболенской Овчина. А как поминки явили, и говорил речь от великого князя боярин князь Василей Васильевич Шуйской»59. Таким образом, именно князь В. В. Шуйский, старший боярин Думы, глава Регентского совета говорил с литовским послом от имени великого князя и был назван первым лицом, оберегавшим великого князя.
Князь В. В. Шуйский вел переговоры не только с литовскими, но и с крымскими послами. Известно, что 4 мая 1536 г. на аудиенции крымским послам, великий князь «говорил боярином своим князем Василием Васильевичем Шуйским того деля, что еще леты несовершенен»60.
Что касается состава Регентского совета к осени 1536 г, то он заметно поредел. К концу 1533 г. относится последнее упоминание о казначее П. И. Головине61. Из Совета выбыл М. С. Воронцов (последнее упоминание о нем относится к 1536 г.) и князь М. Л. Глинский (умер в тюрьме 15 сентября 1536 г.). В Совете остались князья В. В. и И. В. Шуйские, М. В. Тучков, М. Ю. Захарьин, дворецкий И. Ю. Шигона, дьяки М. Путятин и Ф. Мишурин. Об особом значении дьяков говорит то, что М. Путятин и Ф. Ми-шурин играли ведущую роль в переговорах с Великим княжеством Литовским, Крымом, Казанью и Ногайской Ордой на всем протяжении 1535-1538 гг.62
Следует отметить, что возросшее влияние Елены Глинской и ее окружения летом 1536 г., очевидно, должно было составить серьезную конкуренцию власти Регентского совета под руководством братьев Шуйских.
В начале 1537 г. сохранялся относительный баланс сил, о чем свидетельствует прибытие 12 января 1537 г. в Москву литовских больших послов и переговоры о заключении мира с представителями великого князя. В посольской книге сказано, что Ивана IV «берегли» с правой стороны князь В. В. Шуйский, с левой стороны—князь И. Ф. Овчина, «а у князя Василья стоял» Иван Иванович Челяднин63. И. И. Челяднин—это сын Ивана Андреевича Челяднина, брата В. А, Челяднина, который был женат на сестре князя И. Ф. Овчины64. Кроме того, И. И. Челяднин был кравчим Елены Глинской, т. е. входил в ее ближайшее окружение65.
В январе 1537 г. переговоры с литовскими послами вела комиссия, состоявшая из боярина М. Ю, Захарьина, дворецкого И. Ю. Шигоны, дьяков Е. Цыплятева, М. Путятина, Ф, Мишурина66. Таким образом, члены Регентского совета М. Ю. Захарьин, И. Ю. Шигона, дьяки М. Путятин и Ф. Мишурин активно участвовали во внешнеполитических делах.
По окончании переговоров большими послами в Великое княжество Литовское были отправлены боярин Василий Григорьевич Морозов, Д. Ф. Палецкий, дьяк Г.Д, За-грязский67. В итоге между Русским государством и Великим княжеством Литовским был заключен на 5 лет (с 25 марта 1537 г. до 25 марта 1542 г) мир, согласно которому Себеж и Заволочье и Долысская отошли к России, а Гомель и Любеч—к литовцам68.
Важнейшими событиями начала мая 1537 г. стали бегство удельного князя Андрея из Старицы в Новгород и его попытка поднять против боярского правительства новгородских дворян69. После подавления мятежа Андрей Старицкий был посажен в тюрьму с женой, сыном и матерью70. Не рассматривая подробно обстоятельства, связанные с выступлением князя Андрея71, нужно отметить, что ключевую роль в аресте удельного князя сыграли И. Ф. Овчина и Н. В. Хромой Оболенские, особенно князь Иван Овчина (давший ложную клятву Старицкому князю оставить его на свободе в обмен на прекращение сопротивления), надежный саратник великой княгини. Следовательно, выход из политической борьбы двоюродного брата наследника престола был выгоден не только боярам из Регентского совета, но, прежде всего, самой Елене Глинской, стремившейся удержаться у власти.
Об ожесточенности внутриполитической борьбы говорит срок нахождения князя Андрея в тюрьме. Уже 10 декабря 1537 г. удельный князь скончался «в нуже ста-радалческою смертию»72. Быстрая кончина Андрея Старицкого (уже через 6 месяцев с момента ареста) в сравнении с периодом пребывания в тюрьме его брата Юрия Дмитровского и князя М. Л. Глинского (более двух лет каждый), свидетельствует о том, что борьба за власть вспыхнула с новой силой осенью 1536-1537 гг.
Летом — осенью 1537 г, происходит упрочение позиций князей Вельских и Ку-бенских. В июле 1537 г. боярином и наместником во Владимире был назван князь Д. Ф. Вельский73. Это назначение—явный показатель роста влияния князя Дмитрия Федоровича, поскольку после бегства в Великое княжество Литовское его родственника князя С. Ф. Вельского и ареста князя И. Ф. Вельского, князь Д. Ф. Вельский длительное время возглавлял небольшие войска на Коломне (в июле 1535 г. и июле 1536 г.). Назначение во Владимир должно было поднять авторитет князя Д. Ф. Вельского в полках.
В июле 1537 г. наместник Владимира князь Д. Ф. Вельский вместе с боярином И. Г. Морозовым возглавлял войско во Владимире, в то время как в Коломне командование перешло к князю Н. В. Хромому Оболенскому74. В сентябре 1537 г. князь Д. Ф. Вельский должен был командовать с М. Ю. Захарьиным судовой ратью, которой отводилась ведущая роль в предстоящем походе на Казань, тогда как бояре князья
И. Д. Пенков и И. Ф. Овчина Телепнев должны были руководить конной ратью. Поход не состоялся, т. к. крымский хан «запросил» у великого князя мир75.
В сентябре 1537 г. в чине боярина упоминается князь М. И. Кубенский, родной брат могущественного дворецкого князя И. И. Кубенского76. Это свидетельствует о дальнейшем усилении Кубенских. Князь И. И. Кубенский упоминался в должности московского большого дворецкого с января 1537 г.77
Князья В. В. Шуйский и И. Ф. Овчина Оболенский в начале 1538 г., также как и в начале 1537 г., очевидно, оставались у власти. Накануне смерти Елены Глинской в феврале 1538 г. ключевую роль в дипломатических (следовательно, и в государственных) делах играли именно они.
9 февраля 1538 г. крымский гонец Баим, явившийся от хана Саиб-Гирея, заявил на дворе у великого князя: «И мы по твоему прошению посылаем к то бе своего болшего посла доброго своего человека Такталды Мырзу. А ты б также к нам послал своего болшего посла доброго своего человека князя Василья Шуйского или Овчину»78, 21 февраля в Крым отбыли крымский гонец и казаки с грамотой к русскому посланцу в Крыму Г. И. Совину, в которой содержалось следующее указание: «А молвит то бе царь, писал аз к великому князю, чтобы ко мне послал Шюйского или Овчину и он ко мне послал Степана Злобина. А тех одного зачем ко мне не послал...и ты б царю говорил: князь Василей Васильевич Шуйский и князь Иван Федорович у государя нашего люди великие и ближние. Государю их пригоже при со бе держати, зан же государь великой, а лет еще млад»79. Значит, В. В. Шуйский и И. Ф. Овчина находились на особом счету у великого князя.
3 апреля 1538 г. внезапно умерла великая княгиня Елена. После ее смерти произошли новые перемены в составе правящей аристократии.
Анализ внутриполитической борьбы в Русском государстве 1533-1538 гг. показал, что Елене Глинской к ноябрю 1534 г. удалось ввести в Боярскую думу своих сторонников князей И, Ф. Овчину Оболенского, И. Д. Пенкова, Н. В. Нагого, составивших ближайшее окружение великой княгини. К нему, вероятно, примыкал и дворецкий И. И. Кубенский, родственник князя И. Д. Пенкова. Возросшее влияние Глинской и ее фаворита Ивана Овчины во внешнеполитических делах стало наиболее заметно с конца 1535 г,—начала 1536 г.
Несмотря на близость к малолетнему Ивану IV его матери Елены Глинской и бояр из ее окружения (И. Д. Пенкова, И. Ф. Овчины, И. И. Кубенского) летом 1536 г. Боярскую думу и Опекунский совет возглавлял князь Василий Иванович Шуйский.
После бегства в Великое княжество Литовское князя С. Ф. Вельского в августе 1534 г. и ареста князя И. Ф. Вельского влияние князя Д. Ф. Вельского на время ослабло.
В начале 1537 г. сохранялся баланс сил между боярами из окружения Глинской и представителями Регентского совета под предводительством Шуйских.
Летом—осенью 1537 г. произошло некоторое усиление Гедиминовичей и Кубенских.
В феврале 1538 г наиболее могущественными вельможами в Русском государстве в Крыму считали князей И. В. Шуйского и И. Ф. Овчину Оболенского.
1 Карамзин Н. М. История государства Российского. Калуга, 1995. Т. 5-8. С. 458-459, 466; Соловьев С. М. История России с древнейших времен: В 18 кн. М., 1993. Кн. 3. Т. 5-6. С. 446-448; Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. М., 1995. Кн. 1. С. 475; Платонов С. Ф. Собрание сочинений по русской истории: В 2 т. СПб., 1994. Т. 2. С. 24.
2 Ротенберг С. С. Монархия с Боярской думой (к вопросу об установлении самодержавия в России) // Ученые записки Московского, государственного педагогического института им. В. И. Ленина. М., 1946. Т. 35. Вып. 2. С. 77.
3 Смирнов И. И. Очерки политической истории Русского государства 30-50-х гг. XVI в. М.; Л., 1958. С. 22, 26; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 225-227.
4 Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI в. М.; Л., 1957. С. 313.
5 Абрамович Г.В. Поместная политика в период боярского правления (1538-1543 гг.)//История СССР. 1979. № 4. С. 199.
6 Каштанов С.М. Социально-политическая история России конца XV—первой половины XVI в. М., 1967. С. 275-365.
7 Кром М. М. Политический кризис 30-40-х гг. XVI века (постановка проблемы) // Отечественная история. 1998. № 5. С. 8-10, 15. Он же. «Мне сиротствующу, а царству вдовствующу»: Кризис власти и механизм принятия решений в период «боярского правления» (30-40-е гг. XVI в.)//Российская монархия: Вопросы истории и теории. Воронеж, 1998. С. 44-48.
8 КорзининА.Л. Регентский совет при малолетнем Иване Грозном//Клио. 1999. № 3. С. 10-107.
9 Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV-XVI вв. // Археографический ежегодник за 1957 г. М., 1958. С. 53.
10 ПСРЛ. М., 2004. Т. 43. С. 228.
11 Там же. С. 229.
12 Там же. С. 232.
13 Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений Русского государства конца XV и XVI вв. //Исторические записки. 1958. Т. 63. С. 191.
14 ПСРЛ. Т. 43. С. 232.
15 Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966. С. 87.
16 Цит. по: ЮргановА. Л. Политическая борьба в 30-е гг. XVI века//История СССР. 1988. № 2. С. 104.
17 Зимин A.A. Формирование боярской аристократии в России. М., 1988. С. 48.
18 Юрганов А. Л. Политическая борьба.... С. 109.
19 ПСРЛ. М., 2000. Т. 13. С. 101-104.
20 Сборник РИО. Т. 59. СПб., 1887. С. 35.
21 ПСРЛ. Т. 13. С. 78; М., 1978. Т. 34. С. 24; М„ 2001. Т. 8. С. 286.
22 ПСРЛ. Т. 13. С. 78.
23 Там же. С. 77-78.
24 Там же. С. 79.
25 Разрядная книга 1475-1598 гг. С. 83.
26 Там же. С, 83-84.
27 Акты, относящиеся к истории Западной России: В 5 т. СПб., 1848. Т. II. С. 331.
28 ПСРЛ. Т. 13. С. 79; Т. 34. С. 24.
29 ПСРЛ. М.; Л, 1959. Т. 26. С. 315.
30 Там же,
31 Акты, относящиеся к истории Западной России: В 5 т. С. 333.
32 Там же.
33 Акты, относящиеся к истории Западной России: В 5 т. С. 333.
34 Там же.
35 ПСРЛ. Т. 13. С. 83.
36 ПСРЛ. СПб., 1859. Т 8. С. 287; Т. 13. С. 79.
37 ПСРЛ. Т. 13. С. 420.
38 Акты, относящиеся к истории Западной России: В 5 т. С. 333.
39 Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 86-87.
40 КромМ.М. «Мне сиротствующу, а царству вдовствующу». С. 42.
41 Пашкова Т. И. Местное управление в Русском государстве первой половины XVI века. М., 2000. С. 150.
42 РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 8. Л 160, 171 об., 209, 247 об., 282, 283 об., 297, 299, 315 об., 367, 423, 473 об., 476 об., 529, 564 об., 585, 591, 592, 642 об., 650 об., 664, 664 об. Приношу благодарность К. В. Баранову, позволившему мне своевременно ознакомиться с крымскими посольскими книгами.
43 Там же.
44 Подробнее см. КромМ.М. Стародубская война (1534 —1537 гг.)// Очерки феодальной России. М., 1999. Вып. 3. С. 85-48.
45 Разрядная книга 1475-1598 гг. С. 85-86.
46 ПСРЛ. Т. 13. С. 87-90; Т. 26. С. 3'16; Т. 34. С. 25; Разрядная книга 1475-1598 гг. С. 86-87.
47 Пашкова Т. И. Указ. соч. С. 150, 154.
48 Там же. С. 154.
45 Там же. С. 159, 160.
50 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 292.
51 ПСРЛ. Т. 13. С. 94.
52 Разрядная книга 1475-1598 гг. С. 87.
53 Носов Н.Е. Очерки по истории местного управления... С. 296.
54 ПСРЛ. Т. 13. С. 87-88; Т. 26. С. 316-317; Т. 34. С. 25; КрамМ.М. Стародубская война. С. 135-138.
55 Сборник РИО. Т. 59. С. 15.
56 Пашкова Т. И. Указ. соч. С. 154, 159.
57 ПСРЛ. Т. 13. С. 107-108.
58 Там же. С. 113.
59 Сборник РИО. Т. 59. С. 43-44.
60 РГАДА. Ф. 123. Крымские дела. Оп. 1. Кн. 8. Л. 248.
61 Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений... С. 187.
62 Сборник РИО. Т. 59. С. 2-107; Продолжение Древней Российской Вивлиофики. СПб., 1791. Ч. VII. С. 268, 329. СПб., 1793. Ч. VIII. С. 64.
63 Сборник РИО. Т. 59. С. 66.
64 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 174. í5 ПСРЛ. Т. 13. С. 102, 105.
66 Сборник РИО. Т. 59. С. 70.
67 Там же. С. 107.
68 Там же. С. 126-28; ПСРЛ. Т. 34. С. 25.
69 ПСРЛ. Т. 13. С. 117-118; Т. 34. С. 25; Т. 26. С. 317; ПСРЛ. Т. 8. С. 293-295.
70 ПСРЛ. Т. 13. С. 431.
71 Подробнее см.: ЮргановА.Л. Старицкий мятеж//Вопросы истории. М., 1985. №. 2. С. 100-111.
72 ПСРЛ. Т. 13. С. 121.
73 Разрядная книга 1475-598 гг. С. 91-92.
74 Там же.
75 Там же. С. 93-94.
16 Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 289; Он же. Состав Боярской думы в XV—XVI вв. С. 54.
77 Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений Русского государства конца XV и XVI вв. С. 192.
78 РГАДА. Крымские дела. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 8. Л. 474 об,—475.
79 Там же. Л. 485.
