CC BY
122
В.Д. ДЕНИСОВ ( Санкт-Петербург)
ПОЛЕМИКА С КАРАМЗИНЫМ В ГОГОЛЕВСКОЙ СТАТЬЕ «ВЗГЛЯД НА СОСТАВЛЕНИЕ МАЛОРОССИИ» (1832)
Освещены попытка Н. В. Гоголя в 1833 - 1834 гг. создать научно-поэтическую историю Украины
и полемика в этой связи со взглядами на происхождение козаков в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. При этом Гоголь, основываясь на историко-философской концепции И.-Г. Гердера, приходил к мысли, что истинная история — не сухой перечень дат и событий,
а развитие «духа народа», запечатленное народными песнями.
Разработке Гоголем «малороссийской» тематики в «Миргороде» и статьях «Арабесок» предшествовал замысел украинской истории. Скорее всего, к ее (пере?)осмыс-лению он пришел, уже завершая «Вечера на хуторе близ Диканьки», когда преподавал всеобщую историю в Патриотическом институте, - ведь большинство использованных при создании «Вечеров» материалов по украинской истории, летописей, фольклорных источников отразятся в его исторических статьях и эпопее «Тарас Бульба». В первую очередь, это «История Русов» псевдо-Конисского, влияние которой на Гоголя давно уже признано [2, II: 718 - 720], «История Малой России» Д.Н. Бантыша-Каменского (2-е изд.)1, «История государства Российского»
Н.М. Карамзина, а также книга Ж.Б. Шерера «Annales de 1а Petite-Russie, ои L’Histo-пге 1еБ Casaques Барагодиеэ е1 1еБ Casaques de Гикташе» (Раris, 1788) и записки французского военного инженера Г. де Бопла-на, служившего на Украине в 1630-х гг.
Впервые о своем труде Гоголь упомянул 9 ноября 1833 г. в письме к М. А. Максимовичу: «Теперь я принялся за историю нашей единственной бедной Украины. Ничто так не успокаивает, как история. Мои мысли начинают литься тише и
1 По мнению исследователей, именно из «Истории Малой России» (ч. 1) были взяты детали для характеристики великого князя Гедимина, оценка завоевания им украинских земель как захвата и другие не менее важные оценки [3: 58 - 60].
стройнее. Мне кажется, что я напишу ее, что я скажу много того, что до меня не говорили» [2, X: 284]. 23 декабря 1833 г. он сообщил А. С. Пушкину, что «достал летопись без конца, без начала, об Украй-не, писанную, по всем признакам, в конце XVII века», а в Киеве (если получит место в открывающемся Киевском университете) хотел бы закончить «историю Украйны и юга России» (Там же: 290). Эти проекты входили в его замысел всемирной истории, и какое-то время Гоголь совмещал работу над ними. В начале 1834 г. он писал М.П. Погодину: «Я весь теперь погружен в Историю Малороссийскую и Всемирную; и та и другая у меня начинает двигаться <...> Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! да каких крупных! полных, свежих! мне кажется, что сделаю кое-что необщее во всеобщей истории, малороссийская история моя чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней слишком уже горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна!» (Там же: 294). То есть Гоголь тогда считал художественными и «мысли» о всеобщей и украинской истории, и «пламенный слог» их воплощения -в отличие от Карамзина, который в «Предисловии» к своему главному труду требовал от историков представлять читателю «единственно то, что сохранилось от веков в летописях, в архивах», ибо «здравый вкус... навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков» [4, 1: 18].
Между тем размах научно-художественного замысла требовал все новых и новых материалов... 30 января 1834 г. в газете «Северная Пчела» появилось объявление «Об издании Истории Малороссийских казаков», где Гоголь заявил, что «еще не было полной, удовлетворительной истории Малороссии и народа, действовавшего в продолжение почти четырех веков независимо от России», ибо нельзя назвать «историями многих компиляций <...> не указавших доныне этому народу места в истории мира». Намечая главные цели будущего труда, Гоголь набросал развернутый
© Денисов В.Д., 2008
план предисловия или, скорее, вводной статьи - где, в частности, хотел «представить обстоятельно, каким образом отделилась эта часть России; как образовался в ней этот воинственный народ, козаки1, означенный совершенною оригинальностью характера и подвигов; как он три века с оружием в руках добывал права свои и упорно отстоял свою религию...» (фактически речь идет о плане рассматриваемой статьи) [2, IX: 76 - 77].
12 февраля 1834 г. Гоголь обещает М.А. Максимовичу «Историю Малороссии», написанную «в шести малых или в четырех больших томах», «от начала до конца» (Там же, X: 297). Однако И. И. Срезневскому, который откликнулся на «Объявление» и предложил необходимые материалы, 6 марта 1834 г. Гоголь уже пишет о том, что «недоволен польскими историками», а к украинским «летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями <...> И потому-то каждый звук песни мне говорит живее о протекшем, нежели наши вялые и короткие летописи...» (Там же: 298 - 299). В то время он уже пишет «Тараса Бульбу» -как «поэтический» вызов научным компиляциям, тенденциозным летописям, бездарным псевдоисторическим романам. Творчество и хлопоты о кафедре в Киеве заставляют его отказаться от прежнего грандиозного замысла (остались лишь отдельные выписки и фрагменты), хотя некоторое время еще официально утверждалось, что Гоголь «занимается разысканием и разбором для Истории малороссиян, которой два тома уже готовы, но которые, однако ж, он медлит издавать до тех пор, пока обстоятельства не позволят ему осмотреть многих мест, где происходили некоторые события» [8].
В апрельском номере Журнала Министерства Народного Просвещения он публикует «Отрывок из Истории Малороссии» вместе со статьей «О малороссийских песнях» - помимо утилитарных целей, видимо, и для того, чтобы показать возможности подобного сочинения. Без сухой фактической точности, принципиаль-
1 Везде в слове козак и производных от него, обозначавших, с точки зрения Гоголя, особую национально-историческую общность, сохранено такое написание.
ной для Карамзина, без перечня дат/событий. Даже «приложения и ссылки» были отложены «за недостатком места»: согласно «идее» поэтической истории, концепция автора воплощалась живым, образным повествованием - исторической «поэмой» о козаках как основе народа, его стержне, «соли земли». Здесь Козачество не делится на Запорожское и «остальное», обойден молчанием вопрос о происхождении козаков, да и самого слова «козак», весьма принципиальный для истории южной России. Так, в «Записках о Малороссии, ее жителях и произведениях» (1798) Я. Маркович утверждал, что «происхождение Козаков есть нерешимая в истории задача. Некоторые производят их от Козар и Кос-согов, обитавших в древние времена при Днепре, или от какого-то вождя, Козаком именуемого (по Стриковскому, польскому историку); а по другому название сие произошло от того, что несколько поляков и малороссиян поселились на Днепровской косе, где они занимались ловлею диких коз (так думает другой польский историк Веспасиян Каховский). Может быть, всех вероятнее следующее мнение, что в начале XVI века некто из малороссиян по прозванию Дашкевич, видя частые от Крымских татар набеги, уговорил многих единоземцев своих для отогнания неприятеля сего от своих пределов. Сие имело щастливый успех; и победители назвались тогда Козаками, что значит на татарском языке легковооруженные...» [7: 38].
Этим и подобным изысканиям подвел итог Н.М. Карамзин, выдвинув на их основе «объединительную» версию, дезавуировавшую прежние «басни». В пятом томе «Истории государства Российского» (1813) происхождение козаков возводится к племенам «Торков и Берендеев», обитавших с дохристианских времен «на берегах Днепра, ниже Киева» (где потом жили козаки) [4, 5: 215 - 216]. Те «назывались Черкасами: Козаки также». Эти и другие доказательства позволили автору сделать вывод, что «Торки и Берендеи, называясь Черкасами, назывались и Козаками; что некоторые из них, не хотев покориться ни Моголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, огражденных скалами, непроходимым тростником и болотами; приманили к себе многих Россиян, бежавших от угнетения; смешались с ними, и под именем Козаков составили один народ, который сделался совершен-
но Русским, тем легче, что предки их, с десятого века обитав в области Киевской, уже сами были почти Русскими. Более и более размножаясь числом, питая дух независимости и братства, Козаки образовали воинскую Христианскую Республику в южных странах Днепра, начали строить селения, крепости в сих опустошенных татарами местах; взялись быть защитниками Литовских владений со стороны Крым-цев, Турков, и снискали особенное покровительство (Государей Польских. - В.Д) <...> Сии-то природные воины, усердные к свободе и к Вере греческой, долженствовали в половине XVII века избавить Малороссию от власти иноплеменников и возвратить нашему отечеству древнее достояние оного». Исходя из этого, решается вопрос о Запорожском войске и самой Сечи: «... Козаки Запорожские были частию Малороссийских: Сеча их, или земляная крепость ниже Днепровских порогов, служила сперва сборным местом, а после сделалась жилищем холостых Козаков, не имевших никакого промысла, кроме войны и грабежа». Поэтому «сочинения о Козаках Запорожских <...> в 948 году» -просто «басни». Да и «козаки были не в одной Украине, где имя их сделалось известно по Истории около 1517 года...» Это «имя означало тогда вольницу, наездников, удальцов, но не разбойников <...> оно без сомнения не бранное, когда витязи мужественные, умирая за вольность, отечество и Веру, добровольно так назвалися», хотя слово козак «в Турецком языке есть новое и произошло от разбоев Козацких. - Некоторые иностранные писатели производят название Козак от косы, козы, козявки, козаров, Кипчака и проч.» [8, 5: 216, 395].
Получилась занятная картина происхождения козаков от неких полуазиат-ских разбойничьих племен (кто не знал, что черкесы разбойники?!), обитавших в Древней Руси близ Киева и Кавказа, православных и почти русских, а потом совсем с ними «смешавшихся». Они жили в Христианской Республике на юге, в «опустошенных татарами местах», защищали Литву и Польшу, и потому польские короли реорганизовали их войско и даровали привилегии. Однако потом Козачество избавило Украину от власти поляков, вернув ее России. А запорожцы были теми же козаками - холостыми, более свободными и жестокими, не знавшими иных занятий «кроме войны и грабежа». Это
обнажает идеологическую задачу текста: показать козаков не совсем русскими и не совсем разбойниками, «растворив» в них запорожцев. Дело в том, что после предательства Мазепы и образования Задунайской Сечи в Турции запорожцев считали изменниками, опозорившими все Малороссийское Козачество, с которым их стали разделять. Но Карамзин видит причины всего в «азиатском варварстве», которое он объясняет генетическим фактором (родом).
По Гоголю же, в образовании Малороссии важнейшую роль сыграл географический фактор. Азиатская Великая Степь породила монгольское хищное нашествие, которое, разрушив уже бессильную Древнюю Русь и погрузив в рабство северную и среднюю Россию, дало «происхождение новому славянскому поколению» на юге - в Степи и Приднепровье [2, VIII: 42]. Эти места оказались оставлены народом, который «столплялся» на однообразно-мрачных болотистых русских равнинах и начинал смешиваться с «народами финскими», становясь бесцветен, как сама природа. А покинутые земли постепенно заселили «выходцы из Польши, Литвы, России» (Там же: 43). Окончательное отделение и разрыв связей с остальной Россией произошли после завоевания юга «великим язычником» Гедимином (Там же: 43 - 44). То есть «отчизна славян», в отличие от самой России, избежала длительного татарского владычества -и сохранила бульшую чистоту, культурную самобытность. Скорее всего, это скрытая полемика с утверждением Карамзина в записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811): «Владимир, Суздаль, Тверь назывались Улусами Ханскими; Киев, Чернигов, Мценск, Смоленск - городами Литовскими. Первые хранили, по крайней мере, свои нравы, вторые заимствовали и самые обычаи чуждые» [1: 546].
Итак, Украина стала «землей опустошений и набегов», «землей страха», не имея естественных пограничных преград (степь да поле) - как, впрочем, и «никакого сообщения» между своими частями. И «потому здесь не мог и возникнуть торговый народ», а возник «народ воинственный... отчаянный, которого вся жизнь... повита и взлелеяна войною»: сюда пришли те, чья «буйная воля не могла терпеть законов и власти...» [2, VIII: 45 -46]. Как видим, Гоголь вводит психоло-
гический фактор: сначала на разоренную землю приходят люди самодостаточные, одинокие, отверженные и сами отвергающие любую власть, любое насилие над своей волей, готовые воевать против всех.
Ведь Степь как земля «между народами» дает простор свободе воли, разгулу стихий, когда исконное сходится с чужеродным, православие с инославием (католическим, исламским, языческим), родовое с индивидуальным. Новый народ образуется «сборищем самых отчаянных людей пограничных наций», где не только россияне, поляки, литовцы, но и «дикий горец», и «беглец исламизма татарин» [2, VIII: 47]. И «эта толпа... составила целый народ, набросивший свой характер и, можно сказать, колорит на всю Украину, сделавший чудо - превративший мирные славянские поколения в воинственные... одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное разлитие двух магометанских народов, грозивших поглотить Европу» (то есть турков и татар) (Там же: 46).
Пафос статьи - в принципиальном историко-географическое различении родственных славянских народов. Так, в отрывке «Размышления Мазепы» (видимо, тоже части «Истории Малороссии») Гоголь прямо говорит о «самобытном государстве», принадлежавшем «народу, так отличному от русских, дышавшему вольностью и лихим козачеством, хотевшему пожить своею жизнью» (Там же, IX: 84). Это различие М. Максимович, вслед за Карамзиным, объяснял тем, что в Малороссии народную «массу... составили не одни племена славянские, но и другие европейцы, а еще более, кажется, азиятцы. Недовольство и отчасти угнетение свели их в одно место, а желание хотя скудной независимости, мстительная жажда набегов и какое-то рыцарство сдружили их. Отвага в набегах, буйная забывчивость в веселье и беспечная лень в мире - это черты диких азиятцев - жителей Кавказа, которых невольно вспомните и теперь, глядя на малороссиянина в его костюме, с его привычками <...> коренное племя получило совсем отличный характер...» [6].
По мысли Гоголя, Степь и свобода проявления здесь евроазиатских начал формируют на Украине особый славянский характер, что отличен от великорусского «яркостью», энтузиазмом, воинственностью.
Именно козаки как наследники Древней Руси, заслонившей от монголов Европу, в свою очередь спасают европейцев от нашествия «магометанского». Единство этих «безбрачных, суровых... железных поборников веры Христовой» определяет религиозный «энтузиазм» [2, VIII: 46]. Но, в отличие от средневековых католических рыцарей или их врагов - мусульман, «лы-царям» Православия чужд религиозный аскетизм: будучи «неукротимы, как их днепровские пороги», они не знают воздержания, обетов, постов... Их юношеское «братство... разбойничьих шаек», где все «общее - вино, цехины, жилища», живет «азиатским буйным наслаждением» набега, а после него козаки впадают в «беспечность» языческих «неистовых пиршеств и бражничества» (Там же: 48). - Однако «пьянство, излишество в пище и питии» христианство осуждает как языческое «распутство» (1 Петра 4:3), а золото, «горелка», табак считаются бесовскими в народной культуре .
В отличие от Карамзина, Гоголь ассоциирует жизнь козаков с библейским Адамом (его имя означало «взятый из земли»): их укрытия - «землянки, пещеры и тайники в днепровских утесах»; козак кажется «страшилищем бегущему татарину», вылезая «внезапно из реки или болота, обвешанный тиною и грязью...» (Там же: 47 - 48). О том же говорят и прямые природные уподобления: «гнездо этих хищников», «неукротимы, как... пороги», «с быстротою тигра» - и скрытое сравнение с лесными «шайками медведей и диких кабанов». Такие же уподобления в статье «О движении народов в конце V века» характеризовали воинственных древних германцев: «Они жили и веселились одною войною. Они трепетали при звуке ее, как молодые, исполненные отваги тигры»; они тоже использовали «пещеры для первоначальных... жилищ или сохранения сокровищ» (Там же: 119, 120). Сопоставимы и вольнолюбие воинов, и неукротимость их в бою - наряду с беспечностью и «бесчувственной ленью» в домашней жизни, - и страсть к пиршествам.
Вольное христианско-республиканское «братство» козаков напоминает древнерусскую «вечевую республику», а их «азиатские набеги» похожи и на половецкие, и на походы князей против половцев - как в «Слове о полку Игореве». Недаром фольклорная метафора у Гоголя («...земля эта...
унавожена костями, утучнена кровью» [2, VIII: 45] как будто взята из древнерусской воинской повести, где Великую Степь изображали «землей незнаемой», неким запретно-чуждым пространством, об опасности которого предупреждала сама природа и где стихийные силы губили нарушивших запрет. Степь - неведомая, чуждая, гибельная земля и одновременно простор, манящий испытать себя, безоглядно освободить желания, дающий «волю» (уже тогда ясно - своеволие!), что обнажает богатство или пустоту души и тем самым отрывает от других людей.
Можно заметить, как переосмысливаются традиционные черты Степи в «Отрывке из Истории Малороссии». Степное - вот главное для Гоголя в Козачест-ве! Это стихийное, «евразийское», исходящее из противоположных начал, обычно непримиримых и в то же время генетически присущих европейцам. Ведь, как показано в статье «О движении народов...», фундамент новой, христианской Европы закладывает не только само противостояние почти оседлого земледельческого населения волнам варваров и азиатских кочевников из Великой Степи - готов и гуннов, но и постоянная вынужденная ассимиляция и гуманизация варваров. По мысли Гоголя, эти тенденции действуют и на другом краю Европы в иное время, когда развитие языческой экспансии ведет к появлению противостоящего ей Козаче-ства, сохраняющего традиции коренной европейской вольности и природной «греческой религии» в то время, когда гибнет Византия (середина XVI в.).
Соединяя европейское и азиатское, оседлое и кочевое, воинственное и мирное, земледельческое («саблю и плуг»), козаки противостояли, в первую очередь, «магометанству» и католичеству, роскоши, привитой арабами (мусульманами) европейской цивилизации. Так «составился народ, по вере и месту жительства принадлежавший Европе, но между тем по образу жизни, обычаям, костюму совершенно азиатский, - народ, в котором так странно столкнулись две противоположные части света, две разнохарактерные стихии: европейская осторожность и азиатская беспечность, простодушие и хитрость, сильная деятельность и величайшая лень и нега, стремление к развитию и усовершенствованию - и между тем желание
казаться пренебрегающим всякое совершенствование» [2, VIII: 49]1.
Итак, в Козачестве сочетались старое и новое, азиатское и европейское, чудесное и обыденное, Божественное и дьявольское, чему способствовали противоречивые историко-географические (в нашем понимании - геополитические), а также экономические (отсутствие торговых связей, уничтожение труда земледельца) и этические факторы, религиозные идеалы. Однако Гоголь (как и М. Максимович), вслед за Гердером, а не Карамзиным, в конечном итоге стал считать истинной лишь духовную историю Козачества - «живую, говорящую, звучащую о прошедшем летопись», запечатлевшую «дух... изображаемого народа» [2, VIII: 91 - 92], - это народные песни.
Литература
1. Воропаев, В.А. Комментарии / В.А. Воропаев, И.А. Виноградов // Собрание сочинений: в 9 т. / Н.В. Гоголь; сост. и коммент. В. А. Воропаева, И. А. Виноградова. М., 1994. Т. 7.
2. Гоголь, Н.В. Полное собрание сочинений / Н.В. Гоголь. М. - Л., 1937 - 1952. Т. I - XIV.
3. Казарин, В.П. Повесть Н.В. Гоголя «Тарас Бульба»: Вопросы творческой истории / В.П. Казарин. Киев - Одесса, 1986.
4. Карамзин, Н.М. История Государства Российского: в 12 т. / Н.М. Карамзин. М., 1989 (репринт. воспроизведение первого изд.).
5. Карпенко, Г.Ю. Историософский потенциал русского слова / Г.Ю. Карпенко // Литература и философия: сб. науч. ст. СПб., 2000.
6. Малороссийские песни, изданные М. Максимовичем. М., 1827. С. IV - V.
7. Маркович, Яков. Записки о Малороссии, ее жителях и произведениях / Яков Маркович. Спб., 1798. Ч. I.
8. Отчет по Санкт-петербургскому учебному округу за 1835 год // Машинский, С.И. Художественный мир Гоголя / С.И. Машинский. М., 1971. С. 150.
1 Эту характеристику проясняют следующие положения в первопечатном варианте статьи Гоголя «Мысли о географии» (1831): по «возрасту» и значению «первое место должна занимать Азия, как колыбель человечества; второе Африка, как жаркое юношество; третие Европа - зрелость и мужество; четвертое Америка» (101). Украинцы, по мысли Гоголя, сочетали азиатскую «младенческую» созерцательность и лень с европейскими «зрелостью и мужеством».
