CC BY
60
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2012. Вып. 5 (43). С. 49-56
Полемика И. С. Аксакова с В. С. Соловьевым
О СООТНОШЕНИИ НАЦИОНАЛЬНОГО И ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
М. В. Атякшев
В статье рассматривается полемика И. С. Аксакова и В. С. Соловьева о соотношении национального и общечеловеческого начал в истории. Особое внимание уделено вопросу о национальном самоотречении и национальной самобытности. Автор приходит к выводу, что Аксаков придавал решающее значение национальному началу, тогда как Соловьев — общечеловеческому.
Одним из важных моментов интересующей нас темы, а именно проблемы восприятия теократических идей В. С. Соловьева в позднем славянофильстве, является вопрос о соотношении национального и общечеловеческого начал в истории. Именно вокруг этого вопроса и велись самые ожесточенные споры между Соловьевым и славянофилами. Что же не устраивало последних? Попробуем выяснить это на примере полемики между В. С. Соловьевым и последним представителем старого славянофильства И. С. Аксаковым.
Во второй половине 70-х — начале 80-х гг. XIX в. Соловьев, как известно, был весьма близок к славянофилам, в том числе и к Аксакову. Последний в 1881—1882 гг. опубликовал в своей газете «Русь» несколько статей Соловьева о проблемах Церкви в России и написал к ним хвалебные предисловия. Но уже в 1883 г., когда Соловьев печатал в «Руси» свое сочинение «Великий спор и христианская политика», Аксаков задержал публикацию его четырех заключительных глав, в которых Соловьев призывал к воссоединению Православной и Католической Церквей ради торжества всемирного христианского дела. Эти главы, явно противоречащие направлению газеты, были опубликованы лишь пять месяцев спустя, после многочисленных и настойчивых просьб читателей. Сам Иван Сергеевич позже писал, что не печатал продолжение книги Соловьева вовсе не из опасения, что его католические симпатии найдут широкий отклик в русском обществе, — напротив, он был уверен в обратном. Но он был так же уверен и в том, что Соловьева потом всю жизнь будут попрекать этими симпатиями, которые, может быть, составляют лишь один преходящий фазис его духовного развития1.
1 См.: Аксаков И. С. Против национального самоотречения и пантеистических тенденций, высказавшихся в статьях В. С. Соловьева // Он же. Сочинения: В 7 т. М., 1886. Т. 4. С. 224-225.
Каковы бы ни были мотивы Аксакова, но после этого от былого единомыслия между ним и Соловьевым не осталось и следа. В 1884 г. между ними произошла весьма острая печатная полемика по вопросу о том, необходимо ли России для свершения ее всемирно-исторической миссии национальное самоотречение, а если говорить более общо — об отношении национального к общечеловеческому. Эта полемика, позиции и доводы обоих ее участников и являются предметом исследования нашей статьи.
В литературе как о Соловьеве (К. В. Мочульский, В. Ф. Асмус, А. Ф. Лосев), так и об Аксакове (Н. И. Цимбаев, Е. И. Анненкова) эта тема освещена довольно скудно и обычно проходит лишь как небольшой и не особенно важный эпизод. Нас же она интересует как яркий пример коренного различия во взглядах Соловьева и славянофилов не только на историческую миссию России или отношения Восточной и Западной Церквей, но и на значение национальности в истории вообще.
Началось все с публикации в феврале 1884 г. в «Известиях Санкт-Петербургского Славянского благотворительного общества» статьи Соловьева «О народности и народных делах России». Аксаков, недовольный высказанными в этом сочинении мыслями, раскритиковал их в статье «Против национального самоотречения и пантеистических тенденций, высказавшихся в статьях В. С. Соловьева» («Русь», 15 марта 1884 г.). Впрочем, о пантеизме в этой большой, напечатанной в двух номерах газеты статье не было сказано ничего — вся критика сосредоточилась на идее национального самоотречения.
Соловьев утверждал, что два важнейших, поворотных (к лучшему) события в истории России — призвание варягов и реформа Петра Великого — были связаны с отречением русского народа от национальной исключительности: в первом случае — племенной, во втором — культурной2. Историческую миссию России философ видел в воссоединении Восточной и Западной Церквей, но для этого, считал он, Россия должна совершить третий акт национального самоотречения — от своей религиозно-церковной исключительности3. Аксаков, преданный Православной Церкви и славянофильским идеям об особом историческом пути России, конечно же, никак не мог согласиться с такими воззрениями. Призывы к национальному самоотречению он считал неуместными и вредными, а само это самоотречение, столь характерное для русской интеллигенции, — легковесным и дешевым: «Стоит только обозвать любовь к своему народу и народности “национальным эгоизмом” — и прав!»4.
Соловьевский призыв к национальному самоотречению во имя будто бы великой исторической миссии означает по существу, считал Иван Сергеевич, все то же характерное для западников отрицание самостоятельного исторического значения русского народа, только еще более глубокое. Если другие западники отрицают самобытность и самоценность русского народа во имя более высокой западной культуры, то Соловьев — во имя «будто бы самой Божественной исти-
2 См.: Соловьев В. С. О народности и народных делах России // Он же. Сочинения: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 285, 289.
3 См.: Там же. С. 292-293.
4Аксаков И. С. Против национального самоотречения... С. 218.
ны», которая для него всецело открывается в католицизме. «До такого крайнего, радикального западничества не доходил доселе никто из русских мыслителей»5, даже Чаадаев. Человек, не утративший связи с русской народной почвой, никогда, считал Аксаков, не согласится с таким воззрением — русский народ издавна чувствовал в латинстве поработителя, ищущего внешней власти над душами людей и ради этой власти готового на все. И сам Соловьев, сообразив, «что главное препятствие к признанию Русской Церковью обязательности папского авторитета заключается в русском народном чувстве», сделал из этого вывод, что «необходимо прежде всего в корне подточить самое это препятствие, самое притязание на национальную самобытность»6.
И вот он объявляет обычное для западнической интеллигенции отречение от своей народности, за которое ее обвиняют в отсутствии патриотизма, — патриотизмом и высшим религиозным долгом. Он пишет, что-де каждый народ, избравший своей высшей целью служение своей народности, обрекает себя на нравственное одиночество — ведь эта цель не может быть у него общей с другими народами7. В действительности, возражает Аксаков, дело вовсе не в том, может ли эта цель быть общей у данного народа с другими, а в том, справедлива ли она сама по себе — ограбление и порабощение какой-нибудь страны тоже может быть общей целью для нескольких народов, но едва ли такую цель можно признать нравственной. К тому же, «для того чтобы быть в состоянии послужить высшей общенародной цели, нужно прежде всего послужить своей народности, всеми мерами посодействовать развитию ее сил, данных именно ей от Бога талантов»8.
Впрочем, Соловьев вовсе не отрицает патриотизма как такового: он признает, что в народ можно верить как в природную и историческую силу, которая способна и должна служить высшей идее. Только в этом смысле, по его мнению, и можно говорить о вере в народ, иначе она означала бы лишь веру в толпу людей9. Но Аксакова такое оправдание патриотизма не удовлетворяет. Во-первых, заявляет он, выражение «верить в народ» всегда означает или доверие народу, или веру в его призвание, но никак не очевидно бессмысленную веру в народ как в святыню. Во-вторых, Соловьев, по его мнению, забывает в своей статье о самом главном — о любви к своему народу. А между тем эта любовь, по Аксакову, столь же естественна и свята, как любовь к своей семье — ведь народ и есть не что иное, как большая семья, которую христианство вовсе не отрицает, но освящает. И «с этой, вполне верной точки зрения, самый вопрос о том, можно ли вообще <...> служить своему народу, является совершенно неуместным»10. Соловьев пишет, что человек, не унижая себя, может верить и служить только Богу11. «Но разве, — вопрошает Аксаков, — служа духовному совершенствованию своего наро-
5Аксаков И. С. Против национального самоотречения. С. 221.
6 Там же. С. 226.
7 См.: Соловьев В. С. О народности и народных делах России. С. 280.
8Аксаков И. С. Против национального самоотречения. С. 229-230.
9 См.: Соловьев В. С. О народности и народных делах России. С. 281.
10 Там же. С. 233.
11 См.: Там же. С. 281.
да, мы не Богу служим?»12 Да и как можно служить высшей религиозной истине, не исполняя ее требований относительно своих «ближайших ближних»?
В продолжении своей статьи, напечатанном в «Руси» 1 апреля 1884 г., Аксаков от общих слов перешел собственно к разбору идеи Соловьева о национальном отречении как всемирно-исторической миссии русского народа. «Ни отдельные лица, ни народ, — пишет Соловьев, — не могут <...> совершить великих дел, если не забывают о себе, если не жертвуют собою»в. Однако, возражает Аксаков, какой народ и когда пожертвовал собой ради какого-либо великого дела? История не знает таких примеров, и, судя по всему, это странное требование имеет смысл лишь ввиду той цели, которую Соловьев ставит перед русским народом: чтобы тот во имя великого дела воссоединения Церквей пожертвовал самой своей народностью14, своей личностью15. В качестве примеров подобного национального самоотречения он называет призвание варягов и преобразования Петра I16. Но Аксакова эти примеры не убеждают — по его мнению, призывая варягов как равно им всем чуждую и одновременно всем близкую власть, «не от национальности отрекались наши предки, а от похоти властвования и командования друг над другом»17. О петровских же реформах он пишет, будто они приплетены Соловьевым «для подготовления мысли читателя»18 к новому акту национального самоотречения — реформе наподобие петровской, но в области религиозно-церковной19.
Соловьев в своей статье писал о недостаточной действенности христианских начал в жизни русского народа и утверждал, что для исправления этого положения России необходимо «свободное и открытое общение с духовными силами церковного Запада»20. Но, возражает Аксаков, христианские нравственные начала («будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершенен») слишком высоки, чтобы можно было говорить об их достаточной действенности в жизни какого-либо христианского народа. Так что их недостаточная действенность — явно неубедительное основание для церковной реформы21. И если причина этой недейственности — в разделении Церквей, то воссоединение их нужно не одной России, а всему христианскому миру, и осуществляться оно должно силами всего христианского мира22. Почему же Соловьев, призывая Россию отказаться от «религиозно-церковной исключительности», не обращается с тем же призывом к Западной Церкви? Ведь она куда глубже, чем Восточная, верит в свою исклю-
12Аксаков И. С. Против национального самоотречения. С. 235.
13 Соловьев В. С. О народности и народных делах России... С. 284.
14 См.: Аксаков И. С. Продолжение того же // Он же. Сочинения: В 7 т. М., 1886. Т. 4. С. 242-243.
15 Так определял народность К. С. Аксаков (Аксаков К. С. <О народности> // Славянофильство: pro et contra / сост. В. А. Фадеев. СПб., 2006. С. 109), чьи взгляды Иван Сергеевич вполне разделял.
16 См.: Соловьев В. С. О народности и народных делах России. С. 285-289.
17 Аксаков И. С. Продолжение того же. С. 244.
18 Там же. С. 245.
19 См.: Там же. С. 249.
20 Соловьев В. С. О народности и народных делах России. С. 291.
21 См.: Аксаков И. С. Продолжение того же. С. 250-252.
22 См.: Там же. С. 252.
чительность как единственного носителя всей полноты христианской истины и воссоединение с Востоком рассматривает не иначе, как подчинение его себе. Если, по Соловьеву, для того чтобы стать всемирной религиозной силой и служить делу вселенского христианства, необходимо отречься от своей исключительности, то Католическая Церковь, которая и не думает отрекаться от своих исключительных притязаний, сама не является всемирной религиозной силой, какой Соловьев хочет ее представить23. Почему же он сам не видит этого противоречия? Потому, считает Аксаков, что Соловьев, как почти все образованные русские люди, отчужден от России и русского народа, привык смотреть на них свысока, а на Западную Европу — с восторгом.
В ответной статье «Любовь к народу и русский народный идеал», вышедшей в апреле 1884 г. в «Православной беседе» с подзаголовком «Открытое письмо И. С. Аксакову», Соловьев писал, что Аксаков, нападая на него во имя любви к народу и русских народных идеалов, слишком мало и неопределенно говорит о том, в чем выражается и чего требует истинная любовь к народу, а о народном идеале и вовсе ничего не говорит24. Любовь к народу он полагает прежде всего в привязанности к своему, родному, но сам при этом вовсе не питает привязанности, например, к церковному расколу — вполне родному, народному явлению. Выходит, продолжает Соловьев, и по собственной логике Аксакова нужно любить не все свое, а только хорошее. «Значит, во всяком деле не о том нужно спрашивать, свое или не свое, а о том, хорошо или худо»25.
Главную ошибку оппонента Соловьев видит в том, что тот считает национальную самобытность объектом любви и действия, тогда как в действительности они находятся в том, кто любит и действует. В силу своей принадлежности к тому или иному народу человек неизбежно придает всему, что он делает, некоторую национальную особенность, хорошую или дурную, так что нам незачем к ней стремиться — нужно только иметь в виду ее влияние и стараться, чтобы она проявлялась в нашей деятельности хорошими, а не дурными сторонами. Национальная особенность, считал Соловьев, при этом никуда не денется, исчезнет лишь национальная ограниченность. «Люди и народы бывают самобытны, но сделаться самобытным никто не может» 26.
На вопрос Аксакова, когда и какой народ в истории забывал себя и шел на самоотречение, Соловьев отвечает, что так было всегда, когда какой-либо народ, в массе или в лице избранных своих представителей, переступал через национальный эгоизм и совершал великие исторические дела, служащие не узко национальному, а всечеловеческому благу. Так, по мысли Соловьева, забывали о своей национальности европейские народы, когда подчинились наднациональной власти Католической Церкви и через это создали европейскую культуру. Точно так же из забвения национального эгоизма возникло и все хорошее в России: и государство, «зачатое варягами и оплодотворенное татарами»27, и православная
23 См.: Аксаков И. С. Продолжение того же. С. 256.
24 См.: Соловьев В. С. Любовь к народу и русский народный идеал. С. 295.
25 Там же. С. 297.
26 Там же. С. 301.
27 Там же. С. 299.
вера, перенятая у греков, и заимствованное с Запада просвещение, благодаря которому стало возможно в том числе и славянофильство Аксакова.
Соловьев считает также, что Аксаков смешивает национализм, национальный эгоизм с народностью, и поэтому национальное самоотречение, отречение от национализма, кажется ему отречением от самой народности, национальным самоубийством. Но это не так: национальное самоотречение, по мысли Соловьева, есть применение к народу завета Христа: «.если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною; ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк 9. 23-24). Потеря души ради Христа не есть самоубийство или отречение от своей личности — это отречение личности от своего эгоизма; точно так же и национальное самоотречение является не отречением от народности, а отречением народа от национального эгоизма, национализма, которому дорого не хорошее, а только свое, хотя бы и плохое. Ведь Аксаков сам в своей статье хвалит древних славян, призвавших варягов, за мудрое отречение от дурной похоти властвования друг над другом — почему же он не хочет, чтобы и потомки этих славян поступили столь же мудро, отрекшись от узкой национальной ограниченности?28
На требование Аксакова относиться к своему народу как к своей семье, любить его простым и непосредственным чувством, Соловьев отвечает, что Священное Писание дает относительно семьи две заповеди, на вид прямо противоположных, которые одним непосредственным чувством никак нельзя примирить друг с другом. Первая из них, данная через Моисея, гласит: «Чти отца твоего и матерь твою», во второй же, которую Христос дал Своим ученикам, говорится: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк 14. 25). И при этом Евангелие предписывает любить всех, даже своих врагов, — выходит, возможна и такая ненависть, что не только не противоречит истинной любви, но необходима для нее. Значит, есть также и ложная любовь, которая противоречит истинной, и призыв Христа возненавидеть своих родных и самого себя есть призыв к отречению от этой ложной любви ради любви истинной. Эта праведная ненависть, этот отказ от слепой и ложной любви к своему родному и есть то самоотречение, к которому призывает Соловьев. Аксаков видит в нем вредную выдумку западников, а между тем оно давно уже «возвещено и Западу и Востоку в Новом Завете, и возвещено в выражениях гораздо более резких, нежели “самоотречение”»29.
Конечно, продолжает Соловьев, мы должны любить свой народ, как свою семью. Но, любя семью, мы вовсе не должны любить все дурное, что есть в ней, все семейные неправды и раздоры, напротив, именно из любви к близким мы должны стараться избыть все это. То же самое касается и любви к народу, который Аксаков справедливо сравнивает с семьей — истинная любовь может быть солидарна только с хорошим, но не с дурным30.
28 См.: Соловьев В. С. Любовь к народу и русский народный идеал. С. 302-303.
29 Там же. С. 304.
30 См.: Там же. С. 307.
По поводу слов Аксакова, что, служа своему народу, мы служим и человечеству, Соловьев замечает, что с тем же правом можно сказать, будто человек, служа самому себе, служит и своей семье, служа семье — служит народу, и т. д., и в итоге выходит, что можно ограничиться служением самому себе. Все это лишь игра слов31, а существо вопроса состоит в том, как именно, в каком деле человек служит себе и другим. Служа себе в духе личного эгоизма, человек лишает себя истинного блага. То же самое касается и служения своей семье, своему народу и даже всему человечеству. Да и что такое это человечество? Сам Соловьев, говоря о национальном самоотречении, призывает к нему не во имя какого-то абстрактного человечества и неведомого всечеловеческого дела, а во имя воссоединения христианского Востока с христианским Западом на основе не прежнего, натурального, но обновленного, духовного человечества32.
В последней части статьи Соловьев убеждает Аксакова, что воссоединение Церквей есть не только великое всемирное дело — это еще и осуществление русского народного идеала «святой Руси»: «Святая Русь требует святого дела»33, а разве воссоединение раздробленного христианского мира — не святое дело? Это, считает Соловьев, и есть то великое слово, которое Россия должна сказать миру и которого ждет, между прочим, и Аксаков. Правда, последний представляет себе это слово несколько иначе, но никаким иным оно, по мысли Соловьева, быть не может — ждать от России какой-то новой истины, нового откровения после Христа невозможно. «Это новое слово может быть только полнейшим выражением, исполнением и совершением христианства. Но какое же совершение христианства возможно при братоубийственной розни двух главных его частей? Итак, новое слово России есть прежде всего слово религиозного примирения между Востоком и Западом»34. Будет ли оно оригинальным и самобытным, это для Соловьева праздный вопрос.
Аксаков не стал отвечать в печати на эту статью Соловьева, так что ее можно считать концом их полемики. Как можно видеть, в основном спор шел по вопросу о том, что обладает большей реальностью и ценностью: народ или человечество в целом? Вслед за современным исследователем А. В. Богдановым, мы можем сравнить эту полемику со средневековым схоластическим спором об универсалиях35, в котором Соловьев стоит на позиции «культурологического реализма», а Аксаков и другие славянофилы — на позиции «номинализма», или, точнее, «концептуализма».
Ключевые слова: народ, человечество, народность, самоотречение, самобытность, Вл. С. Соловьев, И. С. Аксаков.
31 См.: Соловьев В. С. Любовь к народу и русский народный идеал. С. 307. Здесь Соловьев несправедлив к Аксакову: тот в своей статье прямо писал, что, служа духовному совершенствованию своего народа, мы тем самым служим Богу (см. выше).
32 См.: Там же. С. 307-308.
33 Там же. С. 309.
34 Там же. С. 310-311.
35 См.: Богданов А. В. Почвенничество. Политическая философия А. А. Григорьева, Ф. М. Достоевского, Н. Н. Страхова. М., 2001. С. 63.
Ivan Aksakov and Vladimir Solovyov on the Relationship of the National and the Human Components
M. Atyakshev
This article examines the polemical rapport between Aksakov and Solov’ev regarding the relationship of the national and that of common humanity principles in the history. Special attention is focused on the ideas of national self-denial and national identity. The author concludes that Aksakov gave more importance to the national idea while Solovyov highlighted that of common humanity.
Keywords: nation, humanity, nationality, self-denial, identity, V. Solovyov, I. Aksakov.
