CC BY
148
Исторические науки
УДК 94(47).045+94(438)
Эйльбарт Наталия Владимировна Nataliya Eylbart
ПОХОД СИГИЗМУНДА III И КОРОЛЕВИЧА ВЛАДИСЛАВА К МОСКВЕ В ПИСЬМАХ КСЕНДЗА ЯКУБА ЗАДЗИКА (1612-1613 гг.)
THE CAMPAIGN TO MOSCOW OF SIGISMUND III AND PRINCE VLADISLAV IN THE PRIEST JAKUB ZADZIK LETTERS
Рассматривается история похода польского короля Сигизмунда III и его сына королевича Владислава к Москве на помощь осажденному в Кремле польскому гарнизону осенью-зимой 1612-1613 гг. В настоящее время обнаружено небольшое количество исторических источников, позволяющих описать данное событие. В Государственном архиве Швеции сохранились письма участника этого похода, королевского секретаря ксендза Якуба Задзика, адресованные польскому канцлеру Л. Гембицкому. На основании таковых документов автором статьи реконструирован и проанализирован этот этап русско-польской войны. В статье также предложен авторский перевод с польского языка фрагментов двух писем Якуба Задзика
Ключевые слова: русско-польская война, Речь Посполитая, Московское государство, Сигиз-мунд III, королевич Владислав, ксендз Якуб За-дзик, Государственный архив Швеции
In article we describe the history of a campaign of Polish king Sigismund III and his son prince Vladislav to Moscow, for rescue of the Polish garrison besieged in the Kremlin, in autumn-winter 1612-1613. Today а small amount of the historical sources has been found, allowing to describe this event. In the State archive of Sweden (Riksarkivet) the letters of the participant of this campaign were kept, the royal secretary priest Jakub Zadzik, addressed to the Polish chancellor L.Gembitski. On the basis of those documents the author of article reconstructs and analyses this stage of the Russian-Polish war. In article the author's translation of fragments of two letters by Jakub Zadzik from the Polish language are offered
Key words: The Russian-Polish war, The Polish-Lithuanian Commonwealth, Muscovite state, Sigismund III, prince Vladislav, the priest Jakub Zadzik, Riksarkivet
До настоящего времени как в отечественной, так и в польской историографии событий русско-польской войны 16091618 гг. наибольшее внимание уделяется осаде и взятию войсками короля Сигизмунда III Смоленска. Последовавший же за этим совместный поход польского государя и его сына к Москве освещается достаточно фрагментарно и скупо, прежде всего потому, что источниковая база данной проблемы невелика. Расширить таковую нам позволили отложившиеся в Государственном архиве Швеции письма королевского
секретаря ксендза Якуба Задзика к своему патрону, польскому коронному канцлеру Лаврентию Гембицкому, несущие в себе, на наш взгляд, несравнимо большую долю откровенности и эмоциональности по отношению к происходящим событиям, нежели скупо констатирующие свершившееся реляции, дневники и хроники. На русский язык нами переведены тринадцать упомянутых писем, на основании которых мы произвели реконструкцию событий осени-зимы 1612-1613 гг., когда польский монарх и его юный сын Владислав, пытаясь спасти
осажденный в Москве польский гарнизон, спешно направились к русской столице. Прежде чем перейти к изложению данной реконструкции, скажем несколько слов об авторе писем, активном участнике русско-польской войны начала XVII в., ксендзе Якубе Задзике.
Якуб Задзик (1582-1642) — католический священник и дипломат, принадлежавший к великопольскому шляхетскому роду герба Кораб, был человеком блестяще образованным, прошедшим обучение в Краковском и Перуджинском университетах и получившим ученую степень доктора права. Некоторое время он находился при римской курии, где, несомненно, приобрел определенные знания и навыки, касавшиеся современной европейской политики и дипломатии, что позволило ему занять место в королевской канцелярии, в коей он служил под непосредственным началом канцлера Лаврентия Гембицкого. С началом московского похода Сигизмунда III Гембицкий отправил Задзика в лагерь под Смоленском в качестве королевского секретаря, поручив подробно сообщать ему о событиях, происходящих в Московском государстве. В последующем Якуб Задзик достигнет самых больших высот в польской духовной и светской иерархии, станет краковским епископом и великим коронным канцлером, но во времена написания упомянутых писем мы застаем его в самом начале его блестящей карьеры в роли скромного молодого ксендза-секретаря королевской канцелярии, аккуратно сообщающего своему патрону о событиях Московской войны и умонастроениях в королевском лагере. Почти в каждом письме Задзика, помимо московских событий, затрагивается широкий круг тем, начиная с внутрицерковных проблем и заканчивая вопросами раздачи вакансий, обсуждаемых в королевском окружении. Подписывая послания Гембицкому словами: «Вашей милости моего милостивого государя и добродетеля нижайший слуга и богомолец Якуб Задзик», — он в среднем с интервалом в одну неделю пунктуально информирует канцлера о текущих событиях, присовокупляя к этим сведениям свою
оригинальную оценку сложившейся ситуации, которая, что примечательно, далеко не всегда совпадает с мнением двора и самого польского монарха, которых ксендз-секретарь порой даже подвергает резкой критике. К сожалению, до нас дошла (или, по крайней мере, пока открыта) небольшая часть писем, написанных ксендзом Я. Задзиком Л. Гембицкому. Однако эти документы дают огромное количество новой информации, интереснейших деталей, не введенных ранее в научный оборот, но позволяющих в красках живописать события Московской войны и характеры некоторых ее участников.
Поневоле (судя по его письмам) ксендз-секретарь становится участником похода Сигизмунда III и королевича Владислава к Москве, благодаря чему до нас дошли его письма, практически дневник этой неудачной, если не сказать позорной для поляков кампании, в спешке организованной королем и узким кругом сторонников Московс-
о о Г)
кой войны. Сам Задзик в своих посланиях Гембицкому неоднократно высказывался против предпринятого Сигизмундом похода, например, в письме от 5 сентября 1612 г. он отмечал: «Я надеюсь, Ваша милость, мой милостивый государь изволите помнить: я всегда опасался, что его королевское величество, дабы действеннее решить все эти затруднения нашей отчизны, пустится в эту дорогу в Москву» [ 1 ]. Как свидетельствует тот же документ, в конце августа 1612 г. ксендз Якуб Задзик был отправлен канцлером Гембицким с письмами к королю, находившемуся в Вильно, в которых содержалась информация об умонастроениях коронных сенаторов относительно похода монарха и его сына к Москве. Судя по всему, они складывались отнюдь не в пользу Сигизмунда и, не дожидаясь посланца от канцлера, король 28 августа выехал из Вильно в Смоленск, как писал Задзик, опираясь «на мнения здешних господ сенаторов» (имея в виду, прежде всего, литовского канцлера Льва Сапегу и коронного вице-канцлера Феликса Криского). «Мне сие было весьма не по вкусу, потому как придется ехать и догонять его королевское
величество по голодной местности», — жаловался ксендз-секретарь своему патрону. Как бы оправдываясь перед Гембицким за неудачу возложенной на него миссии, За-дзик пишет, что «с трудом бы смог задержать» короля, если бы даже застал его в Вильно. Действительно, зная о, мягко говоря, неоднозначной реакции польских и литовских чинов на его российскую политику, Сигизмунд III решил попытать счастья до сейма, который мог бы воспрепятствовать честолюбивым королевским замыслам, поэтому столь поспешно и судя по всему неожиданно для многих сенаторов двинулся к Москве.
Ксендз Задзик соединился с монархом и его сыном в Орше, где сразу же занялся делами королевской канцелярии, в частности, готовя инструкции для миссии в Рим, которую Сигизмунд намеревался отправить в апостольскую столицу во главе с луцким епископом Павлом Волуцким дабы просить у папы Павла V церковных субсидий на продолжение Московской войны (отметим здесь, что данная миссия успеха не имела). В конце сентября 1612 г. из-под Москвы в Оршу к королю прибыл литовский гетман Ян Карл Ходкевич, поставивший Сигиз-мунда в известность о катастрофическом положении польского гарнизона, осажденного в Кремле, утверждая при этом, что «силой и мощью» закончить Московскую войну невозможно, а осажденные смогут продержаться без помощи не более трех недель. Поэтому он советовал немедленно составить и отправить в столицу письмо от имени королевича, дабы местные жители уверились, что поляки их не обманывают и их желание относительно избрания Владислава на русский трон, что пообещал им коронный гетман Жолкевский, будет исполнено. Судя по всему, Ходкевич был предельно откровенен с монархом, причем, как не без иронии отмечает Задзик, говорил с королем «не на пустой желудок». Гетман предупредил Сигизмунда, что москвитяне, «узнав, что его королевское величество не желает дать им королевича, утвердились в таком замысле: или заполучить столицу, или всем умереть. [Таким образом] если
они возьмут столицу, то мы можем забыть о московских делах» [2]. Король, вынашивавший планы сам надеть русскую корону, упрямо парировал Ходкевичу: «Мы вступим в переговоры». Литовский гетман возразил ему: «Для переговоров не будет времени, и я сам в таком случае не вступал бы в переговоры, а что говорить о них, кои так ободряются от малейшего успеха, как ни один другой народ. Тогда уже буду ждать их на границе». Однако высокомерный и совершенно не желающий трезво взглянуть на вещи король заявил: «Предпочитаю дать им Шуйского, чем согласиться на те условия, на коих присягнул пан [коронный] гетман. Лучше бы он вообще никогда не вступал в переговоры, чем принял такие кондиции»[2]. В этом был весь Сигизмунд: раз и навсегда решив во что бы то ни стало занять русский трон, он продолжал свою совершенно бессмысленную игру. Несмотря на тревожную картину, нарисованную монарху Ходкевичем, на убогие силы, сопровождавшие короля в этом походе, он предпочитал больше верить тому, что согласовалось с его планами, в частности, его весьма приободрила депутация от боярских детей — смолян, бывших во Втором ополчении и утверждавших: «Как только его королевское величество с королевичем появится на границе, все ударят ему челом» [2]. Итак, несмотря на недостаток во всем: в солдатах, финансах, продовольствии и главное — в единомышленниках, окруженные немецкой пехотой Х.-Б. Урсемберга и Т. Денхоффа в качестве личной охраны, в страхе перед составившими конфедерацию собственными солдатами, Сигизмунд отправляется к Смоленску. «Начинаем воевать как римляне, силами пехоты», — мрачно пытается шутить Задзик в письме к своему патрону [2].
В Смоленск король торжественно въехал 5 октября 1612 г. в сопровождении всего 600 всадников, надеясь на пополнение своей армии гусарами брацлавского воеводы Якуба Потоцкого, начальствующего над смоленским гарнизоном. Но за ним последовала лишь их небольшая часть: сам Потоцкий не желал покидать крепость в усло-
виях начинающихся холодов, а его давняя вражда с Ходкевичем отражалась и на отношении смоленских солдат к литовскому гетману. Однако, несмотря на это обстоятельство, Сигизмунд III все же решает продолжить путь к Москве, несомненно, что в этом желании его укрепили прибывшие к нему в Смоленск 6 октября депутации из Невеля и Торопца. «Сюда приехали послы из Невеля», — писал Задзик Гембицкому, — «сдаваясь его милости королевичу; прислали и из Торопца узнать о присутствии его милости королевича, а с тем заявили то же, что и невляне. Москвитяне говорят, что с каждым разом таких новостей для нас будет все больше, чего, дай Боже, легче была бы нам дорога в столицу, если бы эти крепости давали провизию, которую невозможно достать, идя той дорогой, по которой мы будем двигаться, поскольку прохождения разных людей опустошили эти места» [3]. Итак, продвигаясь к Москве по смоленской дороге, король надеялся на добровольную сдачу близлежащих крепостей и на пополнение там запасов продовольствия, но кроме упомянутых Невеля и Торопца послов от «доброжелательных москвитян» больше не было. Посланный еще из Орши с письмами в Москву от имени королевича Владислава Иван Никитич Салтыков передал Сигиз-мунду неутешительные известия. «Салтыков пишет его королевскому величеству», — сообщал Задзик Гембицкому, «что пока сам король не придет туда с войском и пока эти люди не увидят [его] армию, он ничего не сможет сделать. Мы действуем согласно этому письму, таким образом, держимся наших прежних намерений» [4]. Однако «держаться прежних намерений» с каждым днем становилось все труднее, 3 ноября ксендз Якуб жалуется своему патрону из Вязьмы: «По милости Божьей мы уже преодолели половину дороги до столицы, однако не без великой нужды и тоски, потому как плохие дороги и частые переправы долго держали нас в лесах, так что эти тридцать шесть миль проехали за целых две недели... Здешние холода весьма уменьшают немецкую пехоту, много ее остается по дороге» [4]. «Нас весьма пугает плохая погода», —
продолжает Задзик в следующем письме от 7 ноября, — «которая, начавшись с первых чисел сего месяца, не улучшается. Если она продержится дольше, нам придется погибнуть вместе с конями и возами, поскольку пребывать в такой болотистой местности, а в особенности при недостатке продовольствия, вещь почти невозможная. Мы, однако, в этом постоянны — желаем сражаться в нужде не только с неприятелем, но и с небом» [5]. Кроме того, перед королем вновь встают финансовые проблемы, для выплаты жалованья части войска он вынужден занимать деньги у собственного окружения, которое вовсе не обрадовалось такому повороту событий, в частности, Задзик, кажется, без тени смущения сообщает Гем-бицкому, что был на этот счет агитирован, «но на деле отказался». Очевидно, названные неурядицы приводят ксендза Якуба в такое отчаяние, что он пишет патрону, что более всего думает о том, «как бы преодолеть этот путь, предпринятый против всякого человеческого разумения, и вернуться к вашей милости, моему милостивому государю» [5]. «Приам и вся Троя не стоят так много», — так цитатой из Овидия Якуб За-дзик говорит о цене, которую нужно заплатить за благоприятный исход предпринятого похода, который становился все более сомнительным [6].
В конце ноября Сигизмунду стало известно о капитуляции польского гарнизона в Московском Кремле, таяла и надежда на добровольную сдачу крепостей, в чем короля в начале похода убеждали находившиеся при нем россияне. «Из крепостей никто не показывается к его королевскому величеству», — сообщает Задзик в письме от 25 ноября. Судьба поляков в столице после их капитуляции деморализовала солдат, находившихся при короле, по свидетельству Задзика, «куда-то ушло и горячее желание поддержки этой войны, видя, что она затягивается, и что все их надежды, которые они возлагали на приход его милости королевича, уничтожила эта несчастная потеря столицы» [6]. Даже в случае обратного взятия Москвы польские солдаты не желали в ней оставаться, настолько было вели-
ко их недоверие к своему монарху и страх повторить судьбу предшественников. «Они говорят, что ни один [из них] не будет запираться в крепостях в надежде на помощь и спасение [от] его королевского величества», — писал Задзик об умонастроениях в королевском лагере [7]. Однако Сигизмунд все еще надеялся «постепенно расположить к себе» русских, до него из Москвы доходили известия, что в российской столице нет единого мнения насчет персоны нового царя, поэтому будучи по-видимому совершенно оторванным от реального положения дел, король надеялся извлечь выгоду из этих противоречий. В конце ноября из Вязьмы он отправляет в Москву посольство, в которое входило двое русских: князь Д. И. Мезецкий и дьяк И. Т. Грамотин, и два поляка — бывшие тушинцы А. Зборовский и А. Млоцкий. «Суть их посольства», — пишет Я. Задзик, — «рассказать, что его королевское величество проводит королевича в столицу и желает короновать его так, как они этого желали» [6]. Однако ксендз секретарь более реалистично смотрел на вещи, нежели его государь, в том же письме он отмечал: «Языки, которых мы взяли из Волока, говорят, что [москвитяне] уже не вспоминают о его милости королевиче и, разумеется, думают и совещаются о другом государе» [6]. Тем не менее, по королевскому приказу был выделен отряд смоленских солдат под командованием коронного обозного Адама Жолкевского, племянника гетмана, князя Самуила Корецкого и киевского подчашего Лозки, которые и направились к столице, сопровождая послов. «Я помогаю их компании, не желая оставаться здесь, в лагере», — пишет энергичный ксендз канцлеру [7]. Судя по всему, при всем внешнем выражении христианского смирения воинственный шляхетский дух и военное дело были вовсе не чужды ксендзу Якубу, он даже шутливо пишет в одном из своих посланий, что «оказачился» из-за постоянного употребления водки [8].
Итак, назначенные Сигизмундом послы отошли от Вязьмы по направлению к столице в сопровождении небольшого отряда и прежде отправили в Москву гонцов,
лишь после долгого их отсутствия было решено идти к столице всем. На рассвете 8 декабря польский отряд встал в Тушино, где ксендз Задзик из первых рядов наблюдал за переговорами, описанными им в письме Гембицкому от 11 декабря 1612 г. «Трубач подъехал к стенам, однако своим долгим трубением никого не мог оттуда вызвать, также там не было никакой стражи. Так были беспечны эти люди после недавно свалившегося на них счастья», — пишет Задзик о первой попытке наладить контакт с москвичами [9]. Наконец, когда полякам удалось вызвать их на переговоры, с ними хотели говорить только о пленных, объясняя это тем, что сейчас «не время для разговоров, когда у нас в руках и столица, и ваши», попутно ругая короля «за его лживые сказки». В результате произошедшей между сторонами стычки в плен поляками был захвачен сын боярский Иван Философов, чей допрос в изложении Задзика коренным образом отличается от приведенного в исторической литературе ранее. «Пленник подтвердил то», — пишет Задзик, — «что нам не стоит думать ни о каких переговорах, а закончить все силой и сейчас, потому что [москвитяне] не имеют продовольствия и [число] их самих не более 6 тысяч. Он добавил и то, что если бы их взять в осаду сейчас, они поддадутся за месяц» [9]. Однако на такое предприятие, как штурм или осада российской столицы у поляков не было достаточно ни людей, ни продовольствия, ни артиллерии, к тому же зимовать в поле в условиях наступивших холодов и при всеобщем недовольстве солдат было делом безнадежным. Кажется, Задзик в полной мере осознавал последствия такового исхода переговоров: «По слабому разумению моему я принимал во внимание то, что из этого выйдет: умаление славы, хлопоты для государя, потеря (упаси Боже) всего в этой земле, а потом — великие затруднения и смута в делах нашего отечества» [9].
Вернувшись вместе с послами в королевский лагерь под Вязьмой, Якуб Задзик застал короля «с тоской в душе», и наряду с другими участниками похода информировал Сигизмунда о неудаче переговоров.
Примечательно, что ксендз-секретарь в своих письмах ни разу не упоминает мнение Владислава на предмет происходящих событий, похоже, что семнадцатилетний юноша был ревниво ограждаем от дел собственным отцом, не позволявшим ему вмешиваться в политику. Приняв решение быстрого ухода из России, польский король оставил небольшие гарнизоны в Вязьме и Дорогобуже, которые должны были стать своего рода рубежом обороны между Москвой и Смоленском. Весьма неосмотрительным и жестоким поступком его своевольных офицеров стало сожжение Можайска и Борисова, как отмечал Задзик, «с большой провокацией этого народа», это вызвало недовольство и у россиян, находившихся при короле и поддерживавших его дело. Таким образом, на пути из Москвы к Смоленску оставалось две крепости, которые могли бы стать преградой для наступления русских. Как показало время, расчет короля обезопасить Смоленск не оправдался, и его стратегия в этом отношении потерпела крах. Пытаясь найти союзников, перед уходом из России Сигизмунд III, по совету гетмана Ходкевича, приказал написать письма шведскому военачальнику Якову Дела-гарди и поддерживающему сына Марины Мнишек казачьему атаману Ивану Заруц-кому. К последнему он послал его брата, Захара Заруцкого, служившего у поляков, суля щедрые награды и командование над запорожскими казаками. Захар Заруцкий убеждал короля, что легко склонит брата к послушанию, поскольку он «разошелся» с москвитянами в столице [10]. Сложно сказать, что заставило атамана Заруцкого оставаться верным Марине и ее сыну: собственное ли честолюбие, недоверие к королю или истинная страсть к бывшей царице, но фактически, как писал современник событий С. Кобежицкий, «до самой смерти он был верным и преданным Марине» [13].
С грустью Задзик пишет о прибытии короля в Смоленск в январе 1613 г., куда он и его свита добрались «не без больших трудов и хлопот на переправах, кои многочисленны. Мы было положились на морозы и не приготовили мостов, но наступившая
там непостоянная зима перепутала наши планы и очень затруднила [передвижение], потому и, приехав на Днепр, пришлось строить плоты, а на других реках — мосты. При этом был такой недосмотр старших, что это вызывало у людей сожаление; один чиновник смотрел на другого... » [11]. В королевском войске действительно царил полный хаос: часть солдат составила конфедерацию и отправилась в Польшу, гетман Ходкевич, по-видимому, чем-то уязвленный со стороны короля, не желал брать на себя командование отступлением, а выполняющий обязанности «маршалка» литовский канцлер Лев Сапега «отдыхал», переложив все на подчиненных. В итоге, по словам Задзика, Сигизмунд III «ехал не так, как подобало его достоинству, не так, как необходимо безопасно ехать во вражеской земле» [11]. По прибытии в Смоленск стали очевидны большие людские потери, которые потерпела польская армия вследствие голода и болезней. «Пехоту Денхоффа и Урсемберга, коей также немного, приказано распустить. Ее едва наберется полторы тысячи, болезни и трудности дороги так много их погубили, [что] было жаль средств, потраченных на этих людей», — писал Задзик Гембицкому [11]. Что же касается лошадей, то ксендз-секретарь не без грустной иронии отмечал: «Они не могут не только тянуть, но и ходить — так им докучала нужда» [12]. Ситуация же в Вильно, где в это время находилась ожидавшая Си-гизмунда супруга, королева Констанция с сыном Казимиром, была настолько напряженной, что население столицы Великого княжества Литовского, опасаясь конфедератов, просило королеву на время остаться в городе, поскольку думали, что пребывание в городе монаршей особы остановит разбушевавшихся солдат. Единственной утешительной новостью для Сигизмунда стало взятие Путивля 16 декабря 1612 г. казаками князя Михаила Вишневецкого, о чем ксендз Якуб выразился следующим образом: «Теперь мы уже держим Северскую землю за обе руки, дай только Боже, чтобы удержали и научились, наконец, когда-либо сохранять приобретенное» [12].
В заключение следует отметить: проанализированные нами письма ксендза Якуба Задзика свидетельствуют о том, что московская политика Сигизмунда III не находила поддержки у подавляющего большинства польского и литовского дворянства и духовенства. В том числе и сам автор, являясь представителем католической духовной иерархии, был далек от одобре-
№ 1. Из письма от
...Само теперешнее время не обещает ничего хорошего, установившаяся плохая погода так испортила нам дорогу, что все войско может пройти лишь по миле [в день]. К тому же его милость пан гетман [литовский] повел это войско по такому голодному краю, что едва можно достать пищу для коней. Посему от здешних солдат на него такие нарекания, что трудно описать. Да и на самого его королевское величество часто жалуются, что не в добрый час ведет эту войну, что не скоро к ним прибыл, что раньше не обещал этому народу его милость королевича, что не привез им никаких денег. Даже уши болят и уста не шевелятся отвечать на их различные мнения, коих также временами трудно упрекать, видя их нужду, в которую одни уже впали, а другие в таком голодном крае вскоре впадут. Правда сначала были охочие и в этом походе, хотя и голодном, и шли без большого принуждения. Теперь же, когда пришла весть, что наши сначала потеряли Китай-город, а потом из-за великого голода вынуждены были отдать Кремль, все упали духом. Куда-то ушло и горячее желание поддержки этой войны, видя, что она затягивается, и что все их надежды, которые они возлагали на приход его милости королевича, уничтожила эта несчастная потеря столицы. Они ничего не имеют на устах, кроме как «sextam Januarii» [шестое января (лат).], дождавшись которого, намерены составить конфедерацию и насколько я могу видеть, от этого их ничто не удержит, так как они не ждут никаких денег от его королевского величества, и здесь также ни на что нет надежды. Таково multiplicatur mala [приумножение зла (лат).], а бедной
ния действии своего государя, совершенно справедливо предрекая «великие затруднения и смуту» в делах собственного отечества.
В качестве приложения к настоящей статье мы предлагаем читателям выполненный нами перевод фрагментов двух писем Я. Задзика канцлеру Л. Гембицкому.
25 ноября 1612 г.
отчизне нашей прибудет бремени; vix Pria-mus tanti totaque Troia fuit [Приам и вся Троя не стоят так много (лат).]. А что здесь еще будет с нами — известно только Богу, если с нами не захотят ни сражаться, ни договариваться, либо при переговорах предложат такие несносные кондиции, что придется вернуться в отечество col poco honor (omen Deus avertat) [с умалением чести (упаси Боже) (лат).]. Штурмовать их при наших vires [условиях (лат) .] и при том, что этот город укреплен — почти невозможно. Солдаты не протянут и недели в этом голодном месте и если бы даже хотели, то не смогли, потому как нужно было бы отказаться от тягловых лошадей, а почтовых бы долго не прокормили, что легко доказывает и само положение [дел], говоря о теперешнем времени. Если Господь Бог не сотворит с нами какое-то чудо, едва ли можем ожидать что-то хорошее.
Из крепостей никто не показывается к его королевскому величеству, как мы ожидали этого перед взятием столицы; и далее rebus sic stantibus [положение дел не меняется (лат).], едва ли кого увидим. Хорошим знаком для нас может быть По-горелье, крепостица достаточно маленькая, которую его королевское величество легко мог бы взять силой, потому что стоял от нее только в полумиле. Она не хотела, как это надлежало бы, поклониться его королевскому величеству и королевичу, но ссылалась на тех, что стоят под столицей, желала учинить то же, что и они. Однако [жители] просили его королевское величество, дабы не приказывал их штурмовать, обещая при этом всяческую securitatem [безопасность (лат).] тем, кто пойдет за его королевским
величеством, чем мы воспользуемся соглас- Его королевское величество с его ми-
но тому, как повернется фортуна... лостью королевичем по милосердию Божь-
... Отсюда мы надеемся подойти к сто- ему здоровы, как и те, что [находятся] при
лице через неделю, даст Бог, если ничего не его королевском величестве; я сам также
задержит, или его королевское величество здоров. Дай Бог так до конца. Varietas [раз-
не прикажет остановиться. Сегодня его ко- нообразие (лат).] блюд не повредит [здо-
ролевское величество в полутора милях от ровью]: сухари, горох, крупы, временами
Волока, однако он не желает там никого копченая грудинка — тончайшие кушанья;
привлекать на свою сторону, несмотря на ко всему этому вода с чесноком или уксу-
то, что те, кто заперлись [в крепости] на сом, потом водка — всему этому fames op-
стороне тех, что в столице. Мы сейчас хо- timu condimentum [лучшая приправа — го-
тим постепенно расположить их к себе, не лод (лат).]... знаю, что из этого выйдет.
№ 2. Из письма от 11 декабря 1612 г.
Из первого моего письма ваша милость, мой милостивый государь, уразумели, что смоленское войско с послами его королевского величества (на которых вся надежда на доброе окончание наших дел) подступило к столице, желая узнать от тех людей что-либо наверняка об их дальнейших планах и о благорасположении по отношению к его королевскому величеству и его милости королевичу. Но мы мало что узнали на этот счет, не получив от них никакого ответа на письма, посланные с двумя нашими гонцами. Однако солдаты двинулись [туда] охотно. С субботы на воскресенье в день СопсерИош8 В[еа1ае] У^г^шб] [Зачатия П[ресвятой] Д[евы] (лат).] мы на целую ночь пустились [в путь], взяв с собой обученных коней, оставив в лагере только роту казаков и свободную челядь. На рассвете мы встали в Тушине, где был лагерь покойного Дмитрия, будучи наготове, ожидая, что неприятель поприветствует нас в такой близости от города. Однако вопреки ожиданиям, мы не застали не только какого-то неприятельского отряда, но и стражи. Затем, дав отдых людям и коням, потому как мы шли целую ночь 9 миль, его милость пан обозный как полковник послал к [городским] стенам своего трубача. Выслали и послы со своей грамотой некоего попа, пойманного в деревне, за коим ехали назначенные гусары из разных рот и около 60-ти людей без копий ради безопасности и этого трубача и для того, чтобы облегчить
понимание их замыслов. Трубач подъехал к стенам, однако своим долгим трубением никого не мог оттуда вызвать, также там не было никакой стражи. Так были беспечны эти люди после недавно свалившегося на них счастья. Когда гусары и некоторые из нас, желая взглянуть на эти стены, политые нашей кровью, начали подступать ближе, показалось несколько москвитян, затем ударили во все колокола, после, однако, не скоро начали [к нам] выезжать. Наши, желая вызвать этих людей на переговоры, не показывали никакой враждебности и конечно склоняли их к разговорам, рассказывая им о прибытии послов. Но ничего нельзя было сделать с гордецами мирно. Они сказали: «Не время для разговоров, когда у нас в руках и столица, и ваши», — затем отпускали ругательства в отношении его королевского величества и королевича, не желая иметь его государем «за его лживые сказки» (это были слова этих людей). Однако дабы выкинуть перед нами какую-нибудь штуку, они послали нескольких, кои разговаривали с нашими, выпустив стороной своего застрельщика, наверное, чтобы напасть на нас врасплох. Когда [мы] заметили и стали указывать москвитянам на то, что их люди приехали для измены, они начали несколько уступать, всюду равняясь со своим застрельщиком. Но несколько [их] осталось под защитой своих для завершения переговоров, на коих не было ничего другого, как только то, что они не
хотят говорить ни о каких делах, только о пленниках, о государе будут совещаться в другое время. Затем они все больше стали ругаться, а потом один, подскочив сбоку, выстрелил в наших, с этого initium [началась (лат).] стычка, на которой наши были столь мужественны, что несколько десятков человек сдерживало собой impet [нападение (лат).] 800 людей в течение полутора часов. Я cavi mihi loco post principia [с освобожденного для меня места в первых рядах (лат).] следил за дальнейшим развитием [событий]. Практически при первой стычке был пойман боярин, некий Философов, полтора десятка [москвитян] ранено, также [ранены их] кони. Наши, по милости Божьей, не понесли потерь, кроме нескольких раненых коней и легко раненых стрелой двух гусар, одного из роты его милости пана подскарбия, а второго из роты пана Захаровского. Наши было хотели после этого удачного начала довести [дело] до общей битвы, но его милость пан Зборовский, хорошо зная этого неприятеля и то, что наших было немного ( общее число не достигало и тысячи) не советовал praelium [сражение (лат).]. Пан полковник [Адам Жолкевский] тоже не желал этого, имея приказ от его королевского величества не начинать битву, а только узнать, склонны ли [москвитяне] к каким-либо переговорам, что уже стало достаточно [понятно]. Также этот пленник подтвердил то, что нам не стоит думать ни о каких переговорах, а закончить все силой и сейчас, потому что [москвитяне] не имеют продовольствия и [число] их самих не более 6 тысяч. Он добавил и то, что если бы их взять в осаду сейчас, они поддадутся за месяц. Получив от него известия и отчаявшись [завязать] переговоры, в три часа ночи, после долгих совещаний (потому что многие хотели дождаться дня, чтобы [отход] не казался бегством), имея на этот счет много верных соображений и то наиважнейшее, что челядь на сильном морозе, без огня, никоим образом не могла бы выдержать, мы двинулись в лагерь, до которого доехали перед самым рассветом. Мы были столь измучены трудами и [отсутствием] сна, что если бы кто-то
подступил к лагерю, то застал бы спящим почти все войско. Я признаюсь в том (и знаю, других таких было немало), что как сошел с коня, сразу уснул возле него, так что меня спящего челядь отнесла к огню в укрытие. После я этому менее дивился, потому что не смыкал глаз целых две ночи и день, при той усталости, без коей не обойтись, так должно было случиться. При всем этом была summus angor animi [великая тревога в душе (лат).], по слабому разумению моему я принимал во внимание то, что из этого выйдет: умаление славы, хлопоты для государя, потеря (упаси Боже) всего в этой земле, а потом великие затруднения и смута в делах нашего отечества. Москвитяне, те, которые были назначены послами от его королевского величества, уезжая, горько плакали, почти прощаясь со своей отчизной и не имея надежды когда-либо в нее возвратиться, особенно хорошо зная об этих наших трудностях и задолженности солдатам, а также о том, что смоленские солдаты непременно хотят отсюда уйти. Я сомневаюсь, чтобы они задержались. Они явно показывают, что в надежде на помощь и спасение от его королевского величества не желают запираться в крепости, ссылаясь на недавнюю гибель своих братьев в столице [и] de multa alia [многое другое (лат).]. Об этом я сам с ними постоянно говорю, parvo cum fructu [с небольшим результатом (лат).], хотя они все-таки слушают мои советы. Я уже уезжаю от них на этих днях [вместе] с теми послами к его королевскому величеству, не имея возможности сделать это прежде [из соображений] безопасности. Думаю, что мы застанем его королевское величество на том же месте, где он был до сих пор, если он не пожелал двинуться к Вязьме из-за этого решения столичной Москвы. Волок штурмовали немцы, однако безрезультатно, [москвитянам] уступали и те, коих и в Пруссии пули не могли настигнуть. Не знаю, что они дальше захотят делать, кажется, придется, не дай Бог, бесславно отступить и от этого курятника...
Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105
Литература
1. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 5 сентября 1612 г.
2. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 26 сентября 1612 г.
3. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 6 октября 1612 г.
4. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 3 ноября 1612 г.
5. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 7 ноября 1612 г.
6. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 25 ноября 1612 г.
7. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 6 декабря 1612 г.
8. Riksarkivet. Extranea Polen, vol. 105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от конца ноября 1612 г. В документе отсутствует точная дата, оно помечено: «Из лагеря близ городка Груза в 14-ти милях от столицы».
9. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 11 декабря 1612 г.
10. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 26 декабря 1612 г.
11. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 5 января 1612 г.
12. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 11 января 1612 г.
13. Kobierzycki S. Historia Wladyslawa, królewicza polskiego i szwedzkiego. Wroclaw, 2005. S.
212.
Коротко об авторе_
Эйльбарт Н.В., д-р истор. наук, доцент, профессор каф. «История», Забайкальский государственный университет (ЗабГУ) [email protected]
Научные интересы: история Сибири, история науки и техники, славяноведение, история Речи Пос-политой, Смутное время в Московском государстве
_Briefly about the author
N. Eylbart, doctor of historical sciences, associate professor, professor, history department, Transbaikal State University
Scientific interests: history of Siberia, history of science and technology, Slavic studies, history of the Polish Lithuanian Commonwealth, Time of Troubles in the Muscovite state
