CC BY
223
УДК 94(47).045+94(438).04
Эйльбарт Наталия Владимировна Nataliya Eylbart
ОСАДА СМОЛЕНСКА СИГИЗМУНДОМ III В ПИСЬМАХ КСЕНДЗА ЯКУБА ЗАДЗИКА (1610-1611 гг.)
THE BESIEGEMENT OF SMOLENSK BY SIGISMUND III IN THE PRIEST JAKUB ZADZIK LETTERS (1610-1611)
Рассматривается история осады Смоленска войсками польского короля Сигизмунда III, важнейшие события, происходившие в королевском лагере во время данной осады. В настоящее время историческая наука располагает немалым числом источников, освещающих эту проблему, однако отдельные ее аспекты все еще остаются слабо изученными. В Государственном архиве Швеции сохранились письма участника осады Смоленска, королевского секретаря ксендза Якуба Задзика, адресованные польскому канцлеру Л. Гембицкому. На основании таковых документов автором статьи реконструированы и проанализированы главные события, произошедшие во время этой осады. В статье также предложен авторский перевод с польского языка фрагментов двух писем Якуба Задзика
Ключевые слова: русско-польская война, Речь Посполитая, Московское государство, Сигиз-мунд III, осада Смоленска, ксендз Якуб Задзик, Государственный архив Швеции
In article we describe the history of the besiegement of Smolensk by the army of Polish king Sigismund III, main events, which were in royal camp during those besiegement. Now history possesses a considerable number of sources covering this issue, but some aspects of it are still poorly understood. In the State archive of Sweden (Riksarkivet) letters of the participant of this besiegement of Smolensk were kept, in which the royal secretary priest Jakub Zadzik, addressed to the Polish chancellor L.Gembitski. On the basis of those documents the author of the article reconstructs and analyses the main events, that occurred during the siege. In the article it is also offered the author's translation from the Polish language the fragments of two letters by Jakub Zadzik
Key words: The Russian-Polish war, The Polish-Lithuanian Commonwealth, Muscovite state, Sigismund III, besiegement of Smolensk , priest Jakub Zadzik, Riksarkive
Двухлетняя осада Смоленска войсками короля Сигизмунда III в 1609-1611 гг. получила немалый резонанс в польском обществе и во всей тогдашней Европе, поскольку исход ее имел далеко идущие политические последствия как в целом для Речи Посполитой, так и для авторитета самого Сигизмунда Вазы и будущего его династии. Как известно, этот монарх не пользовался любовью своих славянских подданных и начал Московский поход, опираясь на узкий круг придворных сторонников, ищущих в нем удовлетворения личных выгод, думая
таким образом укрепить свое пошатнувшееся положение и, возможно, получить не только Смоленск и Северскую землю, но и российскую корону. На данный момент времени открыто немало польскоязычных источников, освещающих осаду Смоленска, в том числе одним из подробных и основных является анонимный «Дневник дороги его королевского величества Сигизмунда III от счастливого выезда из Вильно под Смоленск в 1609 году дня 18 августа и удачи при Любаве до взятия Смоленской крепости в 1611 году». Существенным дополнени-
ем к ним может стать эпистолярное наследие королевского секретаря ксендза Якуба Задзика, в течение двух лет находившегося в королевском лагере и информировавшего о происходящем своего патрона, канцлера Лаврентия Гембицкого, присовокупляя к фактам собственную оригинальную оценку событий, порой остро критикуя короля и его окружение. В середине XVII в. в результате оккупации шведами Речи Посполитой бумаги канцлера Л. Гембицкого оказались вывезенными в Швецию, среди них было и около ста писем к нему ксендза Я. Задзика. В настоящее время данные письма, тридцать шесть из которых посвящены осаде и взятию Смоленска и переведены нами на русский язык, помещены в фонд Extranea Polen Государственного архива Швеции. В одной из предыдущих статей нами уже приводились основные факты биографии Задзика [22], поэтому перейдем здесь непосредственно к историческому анализу упомянутых документов.
Несмотря на то, что ксендз-секретарь Якуб Задзик находился при короле под Смоленском с начала осады города в 1609 г., его письма за этот год, по-видимому, не были сохранены адресатом, а самое раннее из дошедших до нас и относящихся к смоленской осаде датируется июнем 1610 г. Летом 1610 г. ксендз еще оптимистично смотрит в будущее, несмотря на то, что отмечает в своих письмах те трудности, с которыми король столкнулся под Смоленском. У Сигизмунда было мало пехоты, поэтому он всецело надеялся на приход казаков, при помощи которых мог бы штурмовать крепость. «Имею надежду на Господа Бога, что когда все эти бездельники соберутся, Смоленск будет в наших руках», — писал о приходе казаков Задзик в июне 1610 г. [1]. Однако уже спустя немногим более месяца, от этой надежды не осталось и следа — приход казаков принес королю более вреда, нежели пользы. «На казаков мало надежды, эти бездельники более всего способны [к действиям] украдкой, а здесь, где старательно стерегут, грабежей не выходит, нужно начинать открытую войну, а они этого не умеют. В общем немного поль-
зы от их прихода, а ждали их долго; кроме того, здесь они опустошат этот край, а лагерь лишат продовольствия, которого начинает уже очень не хватать и оно дорого достается», — сообщает Задзик в августе 1610 г. [2]. Нужно отметить, что кажется и сами смоляне не воспринимали казаков как серьезного противника, по словам того же ксендза Задзика, при приходе к городским стенам казаков Харлинского, осажденные кричали им: «Невозможное дело мужиками город взять» [3]. Ситуация в королевском лагере заставляла желать много лучшего, потому как по причине невыплаты жалованья среди солдат царили «убийства и своеволие», между же находящимися при Си-гизмунде сенаторами было, по выражению Задзика, «сердечной дружбы немного»[3]. Нередко в своих письмах ксендз-секретарь обращался к канцлеру с просьбой каким-либо образом изыскать средства для уплаты солдатам, потому как король должен был заплатить не только армии, стоявшей с ним под Смоленском, но и бывшим ту-шинцам, перешедшим на его сторону. Но похоже, эти мольбы не имели существенных последствий, и ситуацию летом 1610 г. несколько разрядили средства в размере 24 000 злотых, привезенные прибывшими к Сигизмунду молдавским и валашским послами. «С грустью, видит Бог, смотрю на это и со стыдом пишу о сей надоевшей всем осаде», — сообщает Задзик Гембицкому 10 июля [3]. Однако этот пессимизм, царивший в королевском лагере, был временно развеян в середине июля 1610 г. известием о победе С. Жолкевского в Клушинской битве, сдаче на милость гетмана русского отряда в 5000 человек под командованием князя Ф.А. Елецкого, целиком состоявшего из смолян, и его возвращение к стенам крепости. «Теперь у нас есть надежда», — пишет Задзик 17 июля, — «что после этого прихода своих смоляне откажутся от предпринятого упорства и, утратив надежду на битву, захотят сдаться» [4]. С целью переговоров в Смоленск из королевского лагеря отправляют детей боярских, бывших в вышеупомянутом отряде Ф.А. Елецкого, дабы уговорить защитников крепости сдаться, но,
как не без сожаления констатирует ксендз Якуб «они не дали говорить с собой о сдаче, сказав, что готовы умереть за веру и за крестное целование Шуйскому. В этих людях столько упрямства, что, не имея почти никакой надежды на спасение, нисколько не хотят им поступиться» [5]. Ободренный известием о победе Жолкевского, а скорее
не желая уступать коронному гетману и зао о л
видуя его славе, руководивший осадой Смоленска брацлавский воевода Ян Потоцкий решает провести штурм крепости в последних числах июля — начале августа 1610 г. Несмотря на тяжелую болезнь короля, на некоторое время приковавшую его к постели, Потоцкий берет все на себя и идет на недостаточно подготовленный штурм, окончившийся для поляков безрезультатно и стоивший им две сотни жизней. 7 августа Задзик сообщил Гембицкому: «Мы надеялись, что после той утешительной новости, которую мы послали в Корону о Шуйском в прошлые дни, поспешим для вас с другой о взятии Смоленска. Это было надеждой всех при таких приготовлениях и желании людей [идти на] штурм, которые мы видели. Однако Господь Бог не хотел еще нас благословить» [6]. Уже к середине августа 1610 г. в королевском лагере наступает затишье, обусловленное как неудачей штурма, так и недостатком людей и средств на дальнейшие действия. В этой связи Задзик констатирует: «... Исчерпан разум, исчерпано остроумие. Разрушив стены, развалив башни, расстреляв порох и пули, потеряв немало людей, мы все прекратили, за исключением того, что наши еще на шанцах. Не вижу, чтобы думали о дальнейшем штурме, откладывают до [прибытия] пехоты, коей несколько сотен находится в дороге к Смоленску» [2].
Как уже было сказано, низложение царя Василия Шуйского не повлекло за собой сдачи Смоленска, как на это надеялись в королевском окружении, однако, отказавшись на время от штурма крепости, поляки вели своего рода политические баталии с посольством князя В.В. Голицына и Ф.Н. Романова, отправленного под Смоленск для дальнейших переговоров об усло-
виях избрания Владислава на русский трон. В письмах Задзика этим переговорам уделено много внимания, поскольку именно упорство московских послов препятствовало мирной сдаче Смоленской крепости, а месяцами не получавшие жалованья польские солдаты то и дело угрожали конфедерацией и бунтом, что делало штурм весьма проблематичным. Ксендз Якуб называл послов «беспокойными головами» и отмечал, что бояре сами под видом посольства удалили их из столицы, «дабы они не запутывали дел» [7], а впоследствии сообщили Сигизмунду о том, что по дороге к Смоленску В.В. Голицын сносился с Лжедмитрием II, таким образом «начал дальнейшую смуту». Надо полагать, что отсылая из столицы двух предводителей влиятельных фракций, честолюбие которых простиралось так далеко, что не исключало достижения московского трона, группа Ф. И. Мстиславского осознанно перекладывала на польского короля роль вершителя их дальнейших судеб, причем сама придерживаясь довольно жесткого варианта развития событий относительно посольства. Сигизмунд и его окружение, длительное время пытавшиеся убедить московских послов согласиться на присягу Смоленска на имя короля и королевича и получившие решительный отказ, прекрасно осознавали, что постоянное безденежье польского монарха, помноженное на солдатское своеволие, а также негативное отношение к королю большинства российского населения, не позволят им достичь желаемого без поддержки московских бояр. Поэтому подавляя свое раздражение, король не предпринимал в отношении посольства никаких радикальных шагов, пока в этом смысле не высказались члены Семибоярщины. 8 января 1611 г. Задзик доносил Гембицкому, что столичные бояре прислали как послам, так и осажденным смолянам грамоты «дабы они учинили присягу вместе [и] его королевскому величеству, и королевичу и во всем подчинялись воле его королевского величества, но Господь Бог не дал в том удачи. И послы, и крепость стоят на прежнем, что не присягнут его милости королевичу, как это сделала столица, и гото-
вы будут скорее умереть, чем учинить что-либо другое» [8]. Посему ксендз-секретарь, возможно вслед за находившимися при короле советниками, окрестил Смоленск «пнем», «о который мы здесь споткнулись» и «великой помехой многим хорошим возможностям для нас» [7]. «Мы бегаем по этому лабиринту, не можем найти конца», — так Задзик характеризует затянувшиеся переговоры как с московским посольством, так и с крепостью. Весь февраль 1611 г. король и находившиеся при нем сенаторы проводят в частых заседаниях, на которых обсуждают, как поступить с Голицыным и Филаретом, о чем ксендз Якуб подробно сообщает своему патрону. «Мы ожидали», — сообщает он Гембицкому 11 февраля 1611 г, — «что письма от думных бояр как к послам, так и к смолянам, дабы сдались и исполняли волю его королевского величества, а также прибытие сюда значительного человека, некоего Салтыкова [Ивана] Никитича, сделают свое дело, — но все это не помогло... [Бояре] им писали три вещи: чтобы привели крепость к упомянутой присяге, дабы люди его королевского величества были туда впущены, а потом чтобы ехали к королевичу. По первой они уже заявили, что сделать не могут, также и по второй, о третьей речи еще не было» [9]. На несколько совещаний сената, состоявшихся в феврале 1611 г., был вынесен вопрос: как поступить с посольством, «потому что они не хотят выполнять указания думных бояр» [9]. Примечательно, что мнение гетмана С. Жолкевского склонялось к тому, чтобы продолжать дальнейшие переговоры и не совершать резких выпадов относительно посольства. Отлично понимая сложившуюся ситуацию, слабость польской армии, а также то, что Сигизмунд скрывал свои истинные намерения даже от собственных польских и литовских подданных, вынашивая честолюбивые планы о московской короне для самого себя, гетман, по-видимому, уже тогда понимал, что дело почти проиграно и не стоит жесткостью с послами умалять «рвение здешних людей, которые бы тем более разочаровались» [9]. Более того, Задзик отмечает, что Жолкевский неод-
нократно «просил и увещевал, дабы его королевское величество с завершением сборов в сей [поход] открыл свои намерения и, исходя из этого, управлял делами, [но королевские намерения] до сего времени скрываются» [10]. Поначалу публично соглашаясь с соображениями коронного гетмана относительно дальнейшей судьбы московского посольства, по-видимому, Сигизмунд в душе разделял мнение своего любимца Яна Потоцкого, оказывавшего, в отличие от Жолкевского, большое влияние на монарха. Потоцкий, по свидетельству Задзика, заявлял, что «с ними уже можно поступать не как с послами, посему советовал их отсюда отослать обратно, потому как они являются препятствием для взятия этой крепости» [9]. В конце февраля 1611 г. в Москву к думным боярам был отправлен гонец Сигизмунда III, некий Мосинский, «с жалобой на этих послов, кои мешают всяческому добру и успокоению этой земли» [10]. Уже 22 марта этот посланник возвращается, о чем Задзик сообщает Гембицкому следующее: «Пан Мосинский воротился из столицы, привез письма от бояр, в том числе и к послам, чтобы непременно ехали к его милости королевичу и эту крепость привели к поклонению его королевскому величеству, поскольку его королевское величество оказывает им такую милость, [и] присягнули ему. Также [бояре прислали грамоту] и в крепость, чтобы поклонилась его королевскому величеству и впустила его людей, согласно договору, и во всем подчинялась его воле. Эти письма, как и первые, немногое делают, нет покорности в тех, кто ставит условия» [11]. Ободренный таковым заявлением своих московских доброжелателей, Сигизмунд полагает, что теперь может избавиться от досадной помехи в лице посольства на пути к вожделенной короне. В конце марта он вновь собрал сенаторов, где Жолкевский по-прежнему всеми силами пытался предотвратить насилие над послами, доказывая, что «как послов их невозможно и непозволительно принуждать к тому, чтобы они ехали к его милости королевичу». «Он также добавил», — сообщает Задзик, — «что предпочитает, дабы Голи-
цын и другие изменили, нежели его королевское величество был обесчещен, славу трудно бы было защищать у всех [народов] и доказывать, что сделали правильно. Припомнил и ту причину, что не видит никакой верной пользы из того, если с ними обойдемся сурово, и конечно [будет] определенный переполох от такого поведения с послами» [12]. Однако любимцы короля Ян и Якуб Потоцкие, поддержанные коронным вице-канцлером Феликсом Криским, продолжали настаивать на тактике «острого удара». Ян Потоцкий утверждал, что «сие не нарушит славы [короля], потому как это не послы, поскольку посланы не от равного государя, а от чинов, посему не может быть более тех трудностей, каковые уже есть» [12]. Подводя итог высказанным сенаторами мнениям, Сигизмунд отметил, что перед ними только два пути: либо отослать Голицына и Филарета назад в Москву «для измены и бунта», либо отправить их в Польшу и, кажется, его величеством все уже было решено заранее. Задзик следующим образом описывает драматичный момент ареста московских послов: «... Господа сенаторы призвали их к себе и сказали согласно письму бояр готовиться в дорогу к его милости королевичу. Когда [послы] заявили, что никоим образом не поедут, им ответили: «Вас проводят». Таким образом, их более не допустили к [отправлению] их должности, но всех четверых поместили в один дом при монастыре, где они и сейчас под стражей вместе со своими поверенными» [12]. Таким образом, можно утверждать, что, несомненно, оскорбительный шаг Сигизмун-да III и находящихся при нем сенаторов по отношению к московским послам, предъявление им ультиматума и последующее насильственное препровождение в Польшу имеет свое начало в Москве, где узкий круг думных бояр не останавливался не перед чем ради сохранения собственных богатств, власти и влияния и своими письмами фактически санкционировавший королевские действия.
Увлеченные переговорами со Смоленском и московским посольством, король и его советники упустили из виду надвигавшуюся
серьезную опасность для польского гарнизона, находящегося в российской столице. Без должного внимания остались панические письма возглавлявшего его Александра Гонсевского, которые он неоднократно на протяжении всей зимы слал в королевский лагерь, донося о том, что он не справляется с ситуацией и просит отправить туда Жол-кевского. «О делах в столице и возле столицы ... как-то меньше думаем», — констатирует Задзик ситуацию середины марта 1611 г. [13]. Как солдаты польского гарнизона в Москве, так и под Смоленском месяцами не получали жалованье, немецкая пехота даже приходила к королю требовать деньги на глазах у московского посольства. «Какой это был для нас стыд, а особенно при тех людях, ваша милость, мой милостивый государь, можете рассудить», — сокрушается Задзик в письме к Гембицкому [14]. Он просит своего патрона пробовать изыскать деньги у духовенства и приводит в пример поступок варминского епископа Симона Рудницкого, отправившего королю тысячу золотых из личных средств, но, похоже, эти просьбы не имели никакого результата. В марте 1611 г. Сигизмунд не находит иного решения, кроме как употребить для выплаты жалованья московскому гарнизону московскую же казну и приказывает московским боярам заплатить солдатам, поскольку «сие нужно и им самим» [11]. Для улаживания напряженной ситуации в русской столице Сигизмунд и Потоцкие пытаются отправить Жолкевского, однако коронный гетман, по-видимому, не желает больше участвовать в темной авантюре своего государя и его советников. «Я не Атлант, чтобы продвигать такие дела своими силами. С солдатами без денег трудно что-либо сделать при такой нужде, а я не умею сражаться с естеством. Ко мне нет доверия москвитян, и ничего не сделано, что я [им] обещал, а если что и сделано, то не так, как [они] требовали сами», — таков был ответ гетмана на просьбы сенаторов [11]. В начале апреля, когда в королевский лагерь с двух сторон приходят тревожные известия о «большом смятении» в столице 27 марта и о нападении местного населения на поль-
ский гарнизон, а также об угрозе границам самой Речи Посполитой от трансильванского князя Габора Батория, коронный гетман удивительно холодно воспринимает первое, а второе использует для того, чтобы с достоинством, под благовидным предлогом покинуть Сигизмунда. В письме от 9 апреля Задзик отмечает: «Его милость пан гетман предложил его королевскому величеству для предотвращения этой опасности, к коей не следует относиться легкомысленно, послать туда либо его самого, либо пана воеводу брацлавского. Он заключил, что это и устрашит неприятеля, и граждане Короны будут довольны тем, что его королевское величество, имея другие трудности, не забывает о них» [15]. Перед уходом Жол-кевский убеждал короля уехать на сейм, оставив Смоленск в осаде, и на сейме решить все необходимые вопросы. Но Сигизмунд, самолюбие которого по-видимому не позволяло возвратиться к своим подданным без вожделенного города, упрямо продолжал осаду, хотя судя по настроению писем За-дзика в апреле 1611 г. в королевском лагере, особенно после отъезда гетмана и смерти брацлавского воеводы Яна Потоцкого, утратили всякую надежду на благоприятный исход. «У нас еще не прекращаются болезни, после них наступает быстрая смерть... На нас, кто еще сопротивляется болезням, дрожит кожа. Господи Боже, соизволь вывести нас из этого, можно сказать, Египта», — сокрушается Задзик в конце апреля 1611 г [16]. Кроме того, более месяца, то есть с середины апреля и почти до конца мая в королевском лагере находились в неведении относительно положения польского гарнизона в Москве, зная лишь о нападении на него и о сожжении части города. Такая неопределенность наводила тревогу и страх, сомнения одолевали ксендза Якуба и относительно целесообразности предпринятой войны против Московского государства. «Без необходимости, не полагаясь на наши силы и богатства, мы возобновили такую войну, которая уже не может быть окончена только мощью. Не будут правы перед собственной совестью и отчизной те, кто склонил к тому государя своими советами.
Дела эти затянулись, и если сам Господь Бог не приведет их к хорошему концу, мы опасаемся, что отсюда, Боже упаси, уедем кое-как», — пишет он Гембицкому 14 мая 1611 г. [17]. 21 мая 1611 г. ксендз-секретарь сообщает канцлеру о прибытии из Москвы королевского гонца Коморовского, от коего в лагере получили подробную информацию о положении в столице. Надо отдать должное Задзику: он подвергает резкой критике поведение польского гарнизона как по отношению к простым москвичам, так и по отношению к доброжелательным королю боярам, называя ситуацию тиранией и рабством и прекрасно понимая, что это только еще больше озлобит население против короля. «... Что когда-либо распущенные солдаты чинили будь то у нас, будь то в других местах, — все это творится там», — доносит он Гембицкому. «Жестокость же по отношению к московским людям, даже самым преданным, такая, что страшно писать: ради малой добычи, под предлогом измены, много их погибает, даже самые невинные. Возможно, многих из них убивают по пьяному делу... Собственные вещи московских бояр, доброжелательных к его королевскому величеству, кои у них забрали в произошедшей суматохе, не разрешено выкупать за их же деньги... Послы его королевского величества получили [сокровища] от бояр, кои пустили на выплату солдатам казну своих прошлых государей, дабы она была роздана в соответствии со справедливой оценкой. Но и в этом [был] показан значительный НеепИа [произвол (лат)]. Они сами это оценивали, как хотели, сами же брали [сокровища], и причинили такой большой ущерб той казне, что того, чего хватило бы на оплату нескольких четвертей, едва хватило на две. В этой связи мы пишем им, дабы взятые из казны вещи оценили правильно, но сомневаемся, что они что-либо сделают при таком своеволии» [18].
В начале июня 1611 г. король и его советники под Смоленском, по-видимому, пребывают в совершенной растерянности и не знают, что же им делать дальше. Письмо Задзика Гембицкому от 11 июня, написан-
ное всего за день до взятия города, передает эти упаднические настроения в лагере. Ксендз Якуб считает, что во время московской кампании было сделано слишком много ошибок и достичь желаемого «иначе как войной очень трудно, потому что мы уже не имеем и не можем иметь никакого доверия к себе [у москвитян] после такого кровопролития, после такого опустошения всего их имущества, к тому же у народа упрямого, упорно остающегося в ожесточении. Господь Бог может управлять сердцами, но Смоленск показывает нам, с каким трудом приходится овладевать этим государством... Здесь необходима длительная война, и не так легко оседлать этот народ, как некоторые полагали» [19]. Взятие Смоленска было столь неожиданным, что Задзик считал его «дивным в глазах наших»: «Когда силы наши [были] наименьшими и к тому же раздвоенными (потому что часть людей была выслана на задание), когда вождей и гетманов не было, когда оказалось мало способов и средств к взятию [Смоленска], когда мы почти уже готовились в [обратную] дорогу, — лишь в это время Господь Бог благословил, дабы все это причиталось его имени и милости, какую он всегда оказывал нашему государю», — писал он Гембицкому 18 июня [20]. Однако заполучив Смоленск,
король возвращался в Польшу не разрешив большей части проблем, и прежде всего это касалось положения польского гарнизона в Москве. Данное обстоятельство вкупе с огромными долгами, несомненно, должны были добавить ложку дегтя в эйфорию, царившую в окружении Сигизмунда, это, по-видимому, осознавал и ксендз Якуб Задзик. Кроме того, вопреки королевским ожиданиям, взятие Смоленска было встречено в польском обществе неоднозначно, о чем ксендз-секретарь с сожалением доносил канцлеру: «Некоторые из господ сенаторов пишут, что есть много таких, кто принимают этот successus malévolo ammo [успех недоброжелательно колко (лат).] и сильно сожалеют, слыша о таком успешном конце этой двухлетней осады, коим Господь Бог изволил благословить его королевское величество. Но ничто на свете не обходится без зависти» [21].
В заключение следует отметить, что содержательная сторона проанализированных нами писем Якуба Задзика весьма многогранна, и в рамках настоящей статьи им дана только фрагментарная характеристика. В завершении представляем вниманию читателей выполненный автором перевод нескольких упомянутых документов.
№ 1. Из письма Я. Задзика Л. Гембицкому от 17 июля 1610 г. о победе С. Жолкевского в Клушинской битве
... Коротко per extraordinarium ta-bellarium [через внеочередного курьера (лат). ], который спешил в Вильно с радостным известием, я сообщил вашей милости, моему милостивому государю о счастливой расправе его милости пана гетмана с неприятелем. Извольте достаточно и обширно [с этим] ознакомиться из копии письма, которое посылаю вашей милости моему милостивому государю. По милости Божьей поражением этого неприятеля [Всевышний] положил великое начало для дальнейшего проведения сего предприятия, [успех] будет большим, когда нас здесь благословит [Господь] по своему святому милосердию.
Сегодня его милость пан Жолкевский, племянник его милости пана гетмана, отдавал его королевскому величеству булаву Дмитрия Шуйского, усаженную камнями, а также тринадцать хоругвей — знаки той победы. Пан староста хмельницкий [Николай Струсь] внес от солдат petita [петицию (лат).]: первое, чтобы им дарована была четверть; второе, чтобы раненым, покалеченным, понесшим ущерб в лошадях и челяди была дана от его королевского величества определенная сумма; третье, чтобы заслуженное ими за первую четверть незамедлительно было прислано; четвертое, чтобы при раздаче вакансий, которые бы освободились в Польше, их не принимали за
неполноценных и absentes [отсутствующих (лат).]. Отвечал его милость пан подканц-лер [Криский], хваля их тамошние заслуги, словом alla moderna [вновь (лат).] резолюцию петиции приняли на обсуждение. После этого посольства приходило тридцать семь москвитян для целования руки его королевского величества, они сами чуть ли не все смоляне, коих его милость пан гетман послал к его королевскому величеству, взяв с них присягу после сдачи Городка. Их воевода, некий князь Елецкий, рассказал его королевскому величеству, как его и 5000 людей Шуйский послал на битву и спасение Смоленска, и как они сдались его милости пану гетману на имя его милости королевича. Он заверил там всех в твердой вере и готовности ко всяческим услугам его королевскому величеству. Отвечал пан канцлер литовский [Сапега], [отметив] longam vertex ab historiam de statu их moderno [долгий водоворот истории их современного положения (лат).]. Он указал, как при царствовании Шуйского произошло великое пролитие христианской крови, и как чуть ли не вся земля опустошена, как ничего в своих руках не осталось. А потом заключил так, что его королевское величество, сжалившись над всем этим, для того пришел сюда, дабы это остановить. Желаний тамошних [людей] он коснулся немного, наверняка видя, что москвитяне так были взволнованы речью о своих несчастьях, что многие плакали, поэтому не хотел более al-latos allegere [приводить аллегории (лат).]. После их ухода должны были придти к целованию руки его королевского величества чужеземцы — те ротмистры и полковники, которые перешли на службу [от москвитян] к его королевскому величеству, но видя, что их хоругви нужно отдавать его королевскому величеству и опасаясь, чтобы их при тех же хоругвях не взяли в плен, они отошли в свой лагерь. Трудно [найти] людей вежливее: сами полковники и ротмистры почти все французы, большая же часть солдат англичане и шотландцы, все с хорошим оружием, в прекрасной одежде. Денег у них достаточно, всем [они] были даны, когда те двинулись против наших из
Можайска, однако большей частью товарами. Наши покупали у них по потребности соболей так дешево, что великолепный сорок получали за 40-50 злотых. Те, однако, увидев большую жадность наших к покупке, начали продавать дороже.
Под Смоленском дела наши идут по-старому, теперь у нас есть надежда, что после этого прихода своих смоляне откажутся от предпринятого упорства и, утратив надежду на битву, захотят сдаться. Но это очень сомнительно, apud obstinatos [упрямо (лат).] рассмотрение этого [вопроса] не идет, а к тому же те богатые [смоленские] купцы, penes quos summa rerum [в руках которых все дела (лат).], опасаясь утраты своих товаров и имущества, всегда будут противиться и скорее захотят умереть со всем [богатством], нежели сдаться. Только сам Господь Бог может что-либо сделать с этими затвердевшими сердцами.
От казаков [под Смоленск] уже приехал пан Обалковский, едут и они за ним, но не в том количестве, что мы ожидали. Большая их часть пошла с добычей от Брянска в Валахию, [в Брянске] провели два штурма и погубили в них до 2000 людей, желая за полдня взять достаточно укрепленный город только саблями и топорами. Однако пан Обалковский надеется, что их сюда придет более чем 1000 вооруженных людей; будем иметь этих бездельников более чем 12 тысяч, когда придет [атаман] Кулебяка, которого вскоре ожидаем. Мы имеем мало пехоты и если казаки не справятся с лестницами, слабая надежда на пеший штурм, особенно при таком длительном укреплении неприятеля за крепостной стеной. Стыдятся теперь те, что перед этим ничего не умели, кроме как порицать, сами не знают, с чего начать, а когда что начнут, им скажут: легче было говорить, чем теперь делать. Для них бельмо в глазу и тот счастливый progressus [успех (лат).] его милости пана гетмана, не порицают его ap-erte [открыто (лат).], потому как не могут, но когда могут, diminuunt [преуменьшают ( лат) .] [заслуги], такая в людях злость и зависть. Пан гетман хорошо consuluit [заботится ( лат) .] о своей славе, потому что
не только не отказался от этого пути, но и рисковал, желая оставить все поле для деятельности возле Смоленска тем, которые все порицали, а себе [выбрал] другой, поскольку счастье здесь не хотело послужить
славе. Он ее получил и еще получит, когда со всеми теми людьми, которых теперь имеет с немцами и москвитянами до 15 тысяч, подойдет к столице....
№ 2. Из письма Я. Задзика Л. Гембицкому от 31 июля 1610 г. о штурме Смоленска
Скорбь не позволяет много писать о муках, которые мы терпим из-за этой нашей неприятной осады, а прибывает ее все больше, потому что государь, которому мы должны бы были радоваться, страдает и communi maerore [общим горем (лат).] и болезнью, которая приковала его к постели в прошлый вторник. Он страдает тяжелой рвотой и желудочными болями, которые, однако, вчера и сегодня несколько утихли, оставив его таким слабым, что сегодня он слушал мессу в постели. Доктор француз говорит нам, что нет никакой periculum [опасности (лат).], но ему никто, безусловно не верит, потому что знают, in sua professorie [в его профессии (лат).] нет perfect [совершенства (лат).], и, конечно, доктор не для королей. Мы просим Господа Бога, чтобы было еще менее [опасно], чем он утверждает, но пока мы [этого] не увидим, [вопрос] vix redemus [едва ли разрешится (лат).]. Знать, как говорят коморники, болезнь началась от меланхолии, похоже, она и сейчас не проходит из-за этих «успехов» наших вождей. В прошлую среду, когда уже пришли казаки от Стародуба и люди от Белой, начата стрельба из пушек по одной башне, которая на юге, разрушили одну стену, открыли [проход]. Наши было хотели захватить ее сразу, но москвитяне так по ним стреляли, что они никоим образом не могли там остаться, и так отступили, потеряв около 20 человек. В четверг с утра разбили остаток башни и зажгли в ней дерево так, что весь верх обгорел; после обеда стреляли в стену возле башни и, сделав большую дыру, в пятницу на рассвете должны были начать штурм. Помешали некоторые impedimenta
[препятствия (лат).], это должны были отложить до сегодняшнего дня, вчера стрельбой уничтожали зубцы и расширяли дыру. Все войско ждало рассвета, гусары сошли с коней, желая идти на штурм, казаки с лестницами были готовы с нескольких сторон, ждали только знака, который им должны были дать, чтобы одновременно могли сделать нападение. Когда все это было в таком порядке, пустили 200 [человек] пехоты из немцев и венгров в пролом, они прыгнули охотно и начали перестрелку с москвитянами, оглядываясь на подкрепление, которое когда не увидели, то им приказали остановиться. И сами не знают, по какой причине, они начали отступать, и так в отступлении полегла большая их часть от стрельбы со стен наружных башен. Казаки с одной стороны начали кричать, но и они, услышав, что около пролома ничего не делается, отступили назад, также понеся немалые потери. Таково было сегодняшнее первое нападение, в котором без надобности погубили много хороших людей те, кто руководит делами. Господь Бог ведает, что будет далее, это место напротив дыры хорошо укреплено, если фортификации не сломать по сторонам, здесь слабая надежда. Мы надеялись, что они сдадутся, когда увидят насилие, но надежда нас обманула, они и говорить с собой об этом не дают и все желают умереть. Его милость пан гетман, вызываемый многими боярами из Москвы, двинулся к столице и там capta bit occasios rei bene gerenda [получит возможность осуществить хорошие дела (лат).], ожидая решения его королевского величества, которое очень затруднено при этой слабости здоровья...
Литература
1. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 26июня 1610 г.
2. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 14 августа 1610 г.
3. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 10 июля 1610 г.
4. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 17 июля 1610 г.
5. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 24 июля 1610 г.
6. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 7 августа 1610 г.
7. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 18 декабря
1610 г.
8. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 8 января 1611 г.
9. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 11 февраля
1611 г.
10. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 26 февраля 1611 г.
11. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 22 марта 1611 г.
12. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 2 апреля 1611 г.
13. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 17 марта 1611 г.
14. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 24 февраля 1611 г.
15. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 9 апреля 1611 г.
16. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 30 апреля 1611 г.
17. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 14 мая 1611 г.
18. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 21 мая 1611 г.
19. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 11 июня 1611 г.
20. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 18 июня 1611 г.
21. Riksarkivet. Extranea Polen, vol.105. Письмо Я. Задзика Л. Гембицкому от 17 июля 1611 г.
22. Эйльбарт Н.В. Поход Сигизмунда III и королевича Владислава к Москве в письмах ксендза Якуба Задзика (1612-1613 гг.) // Вестник ЗабГУ. 2013. № 1(92).
Коротко об авторе_
Эйльбарт Н.В., д-р истор. наук, доцент, профессор каф. «История», Забайкальский государственный университет (ЗабГУ) ejlbart@mail.ru
_Briefly about the author
N. Eylbart, doctor of historical sciences, associate professor, professor, history department, Transbaikal State University
Научные интересы: история Сибири, история науки и техники, славяноведение, история Речи Пос-политой, Смутное время в Московском государстве
Scientific interests: history of Siberia, history of science and technology, Slavic studies, history of the Polish Lithuanian Commonwealth, Time of Troubles in the Muscovite state
