CC BY
381
УДК 94(47).045
Эйльбарт Наталия Владимировна Nataliya Eylbart
ЛЖЕДМИТРИЙ I И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ: МИФЫ И ФАКТЫ
THE FALSE DMITRI I AND POLITICAL ELITE OF POLISH-LITHUANIAN COMMONWEALTH: MYTHS AND FACTS
Рассматриваются вопросы происхождения Лжедмитрия I, а также его прихода и пребывания на территории Речи Посполитой. На основании обнаруженных автором документов, находящихся в фондах Государственного архива Швеции, переписки короля Сигизмунда III и хелминского епископа Л. Гембицкого, мнения польских послов Н. Олесницкого и А. Гонсевского и документов сейма 1605 г. делается вывод о русском происхождении самозванца, а также о слабом интересе к его персоне со стороны светских вельмож и католического духовенства Речи Посполитой. Автор полагает, что основную роль в появлении Лжедмитрия I и в получении им короны играли российской противники царя Бориса Годунова
Ключевые слова: Лжедмитрий I, Речь Посполи-тая, Московское государство, Сигизмунд III, Л. Гембицкий, Ю. Мнишек, Государственный архив Швеции
In article we describe the questions of the False Dmitri I origin, and his arrival and stay in the Polish Lithuanian Commonwealth. Based on documents from the State Archives of Sweden (Riksarkivet) (discovered by author), the correspondence of King Sigismund III with Helmins Bishop L. Gembitski, and the views of the Polish ambassadors N. Olesnitski and A. Gonsievs-ki, and documents from Polish Diet in 1605 we concluded about Russian origin of impostor, and also little interest in his person by secular lords and the Catholic clergy of the Polish Lithuanian Commonwealth. The author believes that the main role in the emergence of the False Dmitri I and in getting him a Russian crown played Russians opponents of the Tsar Boris Godunov
Key words: False Dmitri I Polish Lithuanian Commonwealth, Muscovite state, Sigismund III, L. Gem-bitski, J. Mnishek, Riksarkivet
До настоящего времени многие отечественные исторические работы, посвященные Смутному времени Московского государства, согласно точке зрения, широко распространенной в дореволюционной и советской исторической науке, представляют первого Дмитрия Самозванца «польским ставленником», а само его появление приписывают «польским интригам» и даже проискам католического духовенства и иезуитов [7]. Однако дошедшие до нас польские документы той поры, сохранившиеся в фондах Государственного архива Швеции, вывезенные из Речи Посполитой в резуль-
тате польско-шведской войны 1655-1660 гг., свидетельствуют в пользу совершенно иной картины пребывания Лжедмитрия I в Польше. Они позволяют развенчать ряд мифов, касающихся происхождения первого самозванца и его жизни в Речи Пос-политой, и реконструировать версию этих событий, несколько отличную от предложенных ранее. Опираясь на данные источники, можно сделать вывод о слабом интересе со стороны большинства польской аристократии и высшего духовенства к делу «московского князька», о его поддержке узким кругом покровителей, членами семей
Вишневецких и Мнишков и некоторых других фамилий, состоявших с ними в родственных и дружеских связях. Внимания историка Смуты достойны приведенные здесь в нашем переводе: письма польского короля Сигизмунда III к коронному секретарю и хелминскому епископу Лаврентию Гембицкому (в будущем коронному канцлеру) о появлении в Речи Посполитой мнимого сына Ивана Грозного и его походе в Московское государство; ответ последнего королю (обнаруженный нами в книге конспектов-черновиков этого политического деятеля) ; извлечения из двух документов, относящихся к польскому сейму 1605 г., на котором обсуждался поход Лжедмитрия I в Россию; и, наконец, фрагмент документа «Ответ московским думным боярам, на переговорах в Москве поданный», принадлежащий перу польских послов Николая Олесницкого и Александра Гонсевского и повествующий в том числе о пребывании Дмитрия Самозванца в Польше (документ отнесен нами к концу 1607 или 1608 г.).
Что же эти документы в совокупности говорят о происхождении и польском периоде жизни первого самозванца? Во-первых, польские послы однозначно утверждали (искренне ли — это уже другой вопрос), что все нити самозванческой интриги исходили из Москвы, и что русские навязали им Лжедмитрия. В упомянутом «Ответе» они отмечают: «Все это дело... начато вашими московскими людьми, и затем ведено и закончено вами самими и вашим народом московским» [1]. В документе сказано, что человек, назвавшийся в последующем царевичем Дмитрием Углицким, пришел в восточные пределы Речи Посполитой в 1601 г. и какое-то время пребывал «у русских духовных и светских лиц», затем он открыл свое царское происхождение и уже будучи называем московским царевичем пришел к князю Адаму Вишневецкому. Эту же информацию сообщал и король Сигиз-мунд III в письмах, разосланных им польским сенаторам в феврале 1604 г., в том числе и в нижеприведенном его письме к коронному секретарю и хелминскому епископу Гембицкому: «Для сохранения тайны
он поступил в монахи и отправился в наши государства, а открывшись и назвавшись сыном великого князя [Ивана Васильевича], ушел к князю Адаму Вишневецкому, который нам о нем дал знать» [2]. Свидетельства двух этих документов исключают приводимые в литературе версии о том, якобы Лжедмитрий I сначала был слугой у князя Адама и сообщил ему о своем высоком происхождении то ли будучи на смертном одре, то ли влюбившись в свояченицу его двоюродного брата Константина Марину Мнишек. Польские послы также утверждали, что «Дмитрий» явился к князю не один, «а за ним сразу прибыли не только чернецы, но и немало иных московских людей, твердивших, что это именно Дмитрий, князь Углицкий, сын великого князя Ивана Васильевича, государя московского, огласив сие перед всеми людьми в той Украине» [1].
Таким образом, создается впечатление, что молодой человек, назвавшийся царевичем Дмитрием, прибыл к князю с некой свитой, а возможно с таковой же свитой появился и ранее в польских пределах. Данная информация говорит в пользу того, что Лжедмитрий I имел очень могущественных и влиятельных московских покровителей, письма и уверения которых в поддержке этого претендента сделали смелее его польских друзей.
Приведенные нами польские документы утверждают, что загадочный молодой человек достаточно продолжительный период жил под именем Дмитрия Углицкого в имениях князя Адама Вишневецкого, так, что о нем уже слышали и в самом Кракове задолго до его приезда туда. Хелминский епископ и коронный секретарь Л. Гембицкий писал королю: «Я уже долгое время слышу здесь у нас об этом человеке московского народа при князе Вишневецком, слышу и о волнениях и потрясениях в московской земле» [3]. Но, видимо, не взирая на то, что слухи о чудесно спасенном московском царевиче распространились по всей Польше, ни магнаты, ни шляхта, ни духовенство не спешили на них реагировать. Несмотря на свое богатство и знатность (род Вишневецких,
так же как и московские великие князья, вел свое происхождение от легендарного Рюрика), православный князь Адам Виш-невецкий не был сколько-нибудь влиятельным человеком в политических кругах Речи Посполитой, поэтому, взяв под свое покровительство самозванца, мог предложить ему не более, чем казацкую вольницу. В письме к Гембицкому Сигизмунд III говорит, что князь Адам сообщил ему о «князьке», однако на требование короля доставить его в Краков не торопился выполнить волю монарха: «Мы приказали, чтобы он его к нам послал, еще до сего времени он его не прислал и доходит до нас, что якобы [князек] подался к низовым казакам, чтобы его посадили на Московское государство» [2]. Видимо, на первых порах польский король был отнюдь не благожелателен к самозванцу, боялся ухудшений отношений с царем Борисом Годуновым, поэтому Адам Вишне-вецкий так тянул с визитом в польскую столицу, вовсе не надеясь на положительный результат.
Как видно из ответного письма Гем-бицкого королю, при польском дворе не исключался вариант заключения самозванца под стражу, что хелминский епископ и советовал сделать Сигизмунду. Посему неудивительно, что князь Адам спешит передать своего подопечного в более сильные руки своего двоюродного брата, князя Константина. Король сообщает Л. Гембицкому: «Отдано нам письмо от князя Адама Виш-невецкого, в котором он дает знать, что этого москвитянина князька, будучи болен, посылает к нам со своим двоюродным братом князем Константином Вишневецким» [2]. «По моему мнению, очень хорошо получилось», — ответствует Гембицкий королю, — «что этот человек отослан ко двору вашего королевского величества, он мог бы переполошить казачество» [3].
Итак, Сигизмунд сначала достаточно настороженно относится к «московскому князьку», однако его умонастроения удается изменить влиятельному вельможе, обладавшему огромными связями, тестю Константина Вишневецкого, сандомирскому воеводе Юрию Мнишку. Мнишек действу-
ет на религиозного Сигизмунда при помощи высокопоставленных католических духовных лиц, своих родственников: двоюродного брата краковского епископа Бернарда Мациевского и племянника, приближенного ко двору ксендза Генриха Фирлея, затем привлекая на свою сторону и папского нунция в Польше Клаудио Рангони. Трудно сказать, что более повлияло на точку зрения короля, заступничество ли духовных лиц или же щедрые обещания самозванцем территориальных уступок Речи Посполи-той. Но визит в Краков заканчивается для Лжедмитрия обнадеживающе. Сигизмунд III писал в этой связи Гембицкому: «Ему нами была показана человечность, и он был отпущен с надеждой на доброе разрешение своих дел» [4].
Что же заставило богатого и влиятельного сенатора Мнишка взяться за дело самозванца? Обычно в исторических исследованиях принято упоминать большие долги пана Юрия и его желание поправить свое материальное положение, но для реализации этих планов нужно было быть абсолютно уверенным в успехе. Процитируем здесь современника событий, польского аристократа Станислава Кобежицкого, который стал одним из первых историков событий Смутного времени: «Великолепные обещания получить вековые богатства московских князей и породниться с царствующим домом великого князя не были скупой наградой за предоставление помощи. Взволнованный этим воевода вербовал на собственные средства нерегулярное войско. Я бы не сказал, чтобы этот отряд, завербованный при помощи друзей и клиентов, был способен завоевать империю, скорее осадить только один город» [9]. Но малочисленный отряд по замыслу польских сторонников самозванца должен был только «проводить» его на престол, а отнюдь не завоевывать Московское государство. Возникает вопрос, почему сандомирский воевода был столь уверен в успехе? С одной стороны, в него вселяло уверенность благорасположение короля. Тот же Кобежицкий отмечал: «Великий сенатор, занимающий одно из первых мест в королевстве велико-
лепием своего рода, славный родственными связями и могущественный с точки зрения предоставляемого им покровительства, встал на защиту ложного Дмитрия, навербовал солдат, перешел границу королевства и ударил на Московию. Однако он бы не отважился на столь рискованное предприятие, если бы на это не согласился король» [9].
Но даже при условии участия в такой войне коронной армии успех дела Лжедмитрия не был бы гарантирован. Пан Юрий Мнишек был неплохо знаком с Россией и ее армией, участвовал в осаде королем Стефаном Баторием Пскова в 1581 г., где командовал ротой гусар, проявив незаурядную смелость при штурме города [8]. Армия Батория столкнулась тогда со многими трудностями, начиная с недостатка боеприпасов и заканчивая непривычно холодным климатом, в итоге Псков так и не был взят. Будучи человеком умным и искушенным в политике, пан Юрий Мнишек мог начать подобное предприятие только в том случае, если бы был полностью уверен в готовности московских бояр принять мнимого Дмитрия.
В «Ответе» польских послов указано, что проживающему у сандомирского воеводы претенденту на российский трон приходило много писем с московской стороны, не исключено, что среди них были и не дошедшие до нас письма бояр с заверениями поддержать его. Видимо, и среди московской свиты самозванца хватало перебежчиков с российской стороны, возможно, являвшихся посланцами от знатнейших бояр. В упомянутом «Ответе» Н. Олесницикий и А. Гонсевский утверждали, что от «значительных московских людей» мнимому Дмитрию «приносили тайные письма и во всех письмах называли его истинным природным своим государем князем Дмитрием Ивановичем Углицким, сыном великого князя Ивана Васильевича, часто давали ему известия обо всех совещаниях и замыслах Бориса. Они взывали к нему и своими просьбами старались о том, чтобы он, не мешкая, шел к московским границам, уверяя, что его везде будут встречать с хлебом-солью и безо всяких трудностей обещали
ему получение Московского государства» [1]. Из сказанного можно сделать вывод, что претендент, несомненно русский из Московской Руси ( о чем свидетельствуют и указанные польские источники), был изначально переправлен в пределы Речи Посполитой группой близких к трону московских бояр в качестве будущего соперника Годунова, причем в сопровождении некоторого числа московских людей, чтобы исключить опасность для его жизни. Если принять эту точку зрения, становятся понятны и уверенность самого претендента, и действия его покровителя. Современник событий ксендз Станислав Гроховский писал о Юрии Мнишке как о человеке смелом и предприимчивом [10], а после щедрых обещаний, данных Лжедмитрием пану Юрию и его дочери Марине, сандомирский воевода понимал, что такой исторический шанс выпадает раз в жизни, поэтому, невзирая на уже немолодой возраст, слабое здоровье и чрезмерную тучность, последовал за самозванцем в пределы Московии, лично возглавив его войско.
Что касается версии якобы активной поддержки Лжедмитрия I польским католическим духовенством и желании покровителей самозванца обратить Московское государство в католичество, то упомянутые документы опровергают эти штампы, укоренившиеся в российской исторической литературе. Письмо королю коронного секретаря Л. Гембицкого, который принадлежал к верхушке польского католического духовенства и на тот момент времени являлся хелминским епископом, активно поддерживающим иезуитов в своей епархии, в целом говорит о его осторожном отношении к объявившемуся Дмитрию. «Их милости господа литовские сенаторы более осведомлены в московских делах.. , они дадут более основательный совет вашему королевскому величеству», — пишет он Си-гизмунду [3]. Столь же осторожно на сейме 1605 г. высказался львовский архиепископ Ян Замойский, призвавший «мудро благоприятствовать» «царику», дабы не нарушать достигнутых с Москвой договоренностей [5].
Относительно факта принятия Лжедмитрием I католичества и раздаваемых им обещаний ввести в России католическую веру отметим, что, скорее, и то и другое было предназначено исключительно для глаз и ушей тех представителей католической церкви, которые должны были популяризовать дело Дмитрия как в Польше, так и в Европе, и ни сам самозванец, ни его главный патрон в Польше Юрий Мнишек всерьез не думали о судьбе католичества в России. Биография Юрия Мнишка свидетельствует о том, что он не являлся католическим фанатиком. Его отец Николай Мнишек был кальвинистом. Поначалу кальвинизм исповедовал и пан Юрий, позже перейдя в католичество. Сын пана Мнишка Станислав был женат на православной княжне Софии Головщинской, происходившей от одной из ветвей рода Рюриковичей, переселившейся из Московского государства в конце XV в. На наш взгляд, совершенно справедливо утверждали польские послы (в ответ на обвинения думных бояр), что Мнишек «не желал перемены в вере, потому что это могло принести Дмитрию, государю вашему, и дочери его большую опасность» [1]. Это выглядит вполне логичным, для европейцев того времени очень красноречив пример Франции, терзаемой религиозными войнами, в некотором роде жертвой которых стала династия Валуа.
Таким образом, как самозванцу, так и его немногочисленным польским покровителям изначально невыполнимыми обещаниями хотелось привлечь на свою сторону католическое духовенство, которому в Речи Посполитой принадлежало две трети всех земель и огромные материальные богатства. Но в реальности за дело Дмитрия взялось несколько духовных лиц, находящихся в родстве с семьей Мнишек, а помощь папы ограничилась благими пожеланиями.
Взгляды подавляющего большинства светских чинов Речи Посполитой на предприятие самозванца колебались от враждебных до абсолютно равнодушных, так что даже сеймик Сандомирского воеводства, умонастроения которого формировались под давлением сандомирского воеводы, не
смел открыто выступить в поддержку мнимого Дмитрия и Мнишка, а послы от него ограничились тем, что не порицали его на общем сейме 1605 г., ожидая «чем кончится дело» и осторожно намекали другим депутатам о возможных выгодах для Речи Посполитой в случае успеха [6].
Таким образом, действительно не приходится говорить о какой-либо значимой поддержке, которую самозванец получил в Польше, а также о польской интервенции в Московское государство в 1604 г.: по сути, это было явление «званного гостя», на которого определенная группа бояр потратила немало усилий ради свержения Годунова.
Один из самых загадочных вопросов Смутного времени — личность первого самозванца — остается нерешенным. Польские послы утверждали, что сами москвитяне показывали в Путивле настоящего монаха Гришку Отрепьева, дабы разубедить народ в версии сторонников Годунова и доказать, что явившийся в Россию претендент и Отрепьев не одно и то же лицо. В польских документах до 1610 г. Лжедмитрий I с Отрепьевым не отождествляется, чаще всего формулировка выглядит как «тот человек, что назывался Дмитрием». После вступления Сигизмунда III в Московское государство, избрания на престол королевича Владислава и открытого выражения претензий на трон самим королем, польские придворные источники также начинают называть первого самозванца Отрепьевым. Цель этого — устранение из политической борьбы Марины Мнишек, не желавшей уступать прав на престол ни Сигизмунду, ни его сыну, ведь если супругом ее был Отрепьев, то она автоматически теряла легитимность прав на трон.
Таким образом, исходя из анализа упомянутых нами польских документов, в отношении самозванческой интриги в целом можно утверждать, что таковая исходила от многочисленной враждебной царю Борису Годунову группы высокопоставленных московских бояр, выбравшей для этой цели молодого человека русского происхождения, жившего или бывавшего в Москве и хорошо в ней ориентировавшегося, а затем
со свитой верных людей переправившей его в пределы Речи Посполитой. Однако не так легко было склонить литовских и польских магнатов, испытывавших страх перед могущественным восточным соседом, к помощи мнимому Дмитрию и походу с ним в Московское государство. Прошло около трех лет, прежде чем эта идея была реали-
зована, большей частью благодаря усилиям его московских покровителей. В заключение мы предлагаем познакомиться с нашим переводом нескольких упомянутых ранее польских документов, наглядно иллюстрирующих сделанные в данной работе выводы.
№ 1. Письмо Сигизмунда III Л. Гембицкому от 14 февраля 1604 г.
Sigismundus III Dei gratia Rex Poloniae, magnus Dux Lith [uaniae ], Russiae, Prus-siae, Masoviae, Samog[itiae], Livoniaeque, necnon Suecor[um], Gothorum, Vandalo-rumque haereditarius Rex [Сигизмунд Третий Божьей милостью король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жмудский, инфляндский, а также шведский, готский, вандальский наследственный король (лат)].
Reverende in Christo Pater sincere nobis dilecte [Почтенный искренне дорогой нам отец во Христе (лат)]. Есть вещь и случай, достойный немалого внимания, о котором мы хотели бы написать вашей милости и получить ваше мнение. В государствах наших объявился человек московского народа, который сначала пребывал в русских монастырях, а потом назвался сыном бывшего великого князя московского Ивана Васильевича по имени Дмитрий. Этот Иван уже после войн, которые вел с предком нашим королем Стефаном, имел сына Дмитрия, который умер молодым. Тот во время [царствования] брата своего Федора, недавно умершего великого князя московского, как дело представляли, умер, одни говорили, что был убит, а другие рассказывали об иных причинах его смерти. Этот теперешний, который называется Ивановым сыном, говорит, что перед этим какой-то расторопный человек, опеке которого он был поручен, почувствовав, что дело касается его здоровья, когда те, что должны были его убить, приступили, положил на ложе вверенного ему на воспитание младенца другого, ничего о том не знающего. И тот младенец вместо него на ложе ночью без рассмотрения убит, а оно-
го praeceptor [наставник (лат).] укрыл, и отдал потом в определенное место на воспитание; подросши уже после смерти этого наставника, для сохранения тайны он поступил в монахи и отправился в наши государства, а открывшись и назвавшись сыном великого князя, ушел к князю Адаму Вишневецкому, который нам о нем дал знать. Мы приказали, чтобы он его к нам послал, еще до сего времени он его не прислал и доходит до нас, что якобы [князек] подался к низовым казакам, чтобы его посадили на Московское государство. Вещь эта причинила немалую тревогу Москве и знать теперешний князь Борис Годунов, оглядываясь на этого князька и также видя не очень благосклонных к себе подданных, тревожится и людей в крепости к нашей границе посылает доверенных и садит либо родственников, либо ему обязанных. Шпионы с границы от Смоленска принесли известие, что там большая тревога, так же и один знатный москвитянин, сбежавший из Смоленска, говорит, что есть в Москве слух об этом Дмитрии и люди взволнованы этим известием. Есть один инфляндец, который служил Дмитрию, сыну покойного Ивана в детстве, когда было это нападение на дитя, [тот] не знал, произошло ли убийство настоящего сына или подброшенного младенца. Он ездил теперь к тому, что пребывает у князя Вишневецкого и по знакам на теле, о которых знал, а также из воспоминаний тем Дмитрием многих вещей, кои в то время происходили, признал его настоящим Ивановым сыном. Некоторые наши господа сенаторы указывают нам, что представляется великая оказия к добру, славе и приумножению Речи Посполитой, пото-
му как если этот Дмитрий будет возведен с нашей помощью на престол, из этого могло бы произойти много пользы, и Швеция могла бы быть освобождена, и Инфляндия усмирена, и сила бы против любого неприятеля могла бы увеличиться. С другой стороны, [дело] идет о нарушении перемирия, о взваливании трудностей на Речь Посполи-тую, и не на короткое время. В этом деле с обеих сторон есть много вещей, на которые нужно оглядываться, мы просим совет и мнение вашей милости, о котором желаем, чтобы отписали, приняв все во внимание. Засим желаем вашей милости от Господа Бога доброго здоровья. Дан в Кракове дня 14 месяца февраля лета Господня 1604,
царствования в королевствах наших Польском 16-го, Шведском 10-го.
Sigismundus Rex [Сигизмунд король (лат.)].
После написания сего отдано нам письмо от князя Адама Вишневецкого, в котором он дает знать, что этого москвитянина князька, будучи болен, посылает к нам со своим двоюродным братом князем Константином Вишневецким. Каково мнение вашей милости, как с этим поступать дальше, желаем, чтобы ваша милость срочно дали нам знать.
Riksarkivet, Extranea Polen, vol. 101.
№ 2. Ответ Л. Гембицкого Сигизмунду III по делу о Дмитрии Самозванце
Наияснейший милостивый король, наш милостивый господин.
Я уже долгое время слышу здесь у нас об этом человеке московского народа при князе Вишневецком, слышу и о волнениях и потрясениях в московской земле, о чем ваше королевское величество посредством писем господам сенаторам своим изволили сообщить. Такие occasius amplificandas on rerum suarum [удобные случаи приумножения достояния (лат).] или удержания in effio [от действий (лат).] соседа, с которым infida pax [ненадежный мир (лат).], не упускают, поэтому советую principos [принципы (лат).], которые omnia utili-tate metiuntur [в любом случае полезны (лат).]. Знаю, ваше королевское величество государь наш милостивый, превыше всего уважаете pactus on religionim [договоры, основанные на религии (лат).] и я не смею советовать, чтобы ваше королевское величество sine instissimis causi [без самой веской причины (лат).] делал что-либо против них. Но мне не до конца известны московские договоренности. Знаю, что transfugas [перебежчиков (лат).], которые в надежде на милости вашего королевского величества уходят оттуда, ваше королевское величество принимаете милостиво, и не бывало оттуда ни одной querimonias [жалобы (лат).], что это contra pacta [против
договора (лат).]. Почему бы тогда и тому, кто называет себя наследником, не показать patere benignitas [открытую доброжелательность ( лат) .] вашего королевского величества. Поэтому мне кажется, наияснейший милостивый король, e Repub[lica] [в интересах Республики (лат).] и ex digni-tate [для достоинства (лат).] вашего королевского величества [лучше], чтобы ваше королевское величество этого человека [содержали] не в тюрьме, а honesto loco [в достойном месте (лат).], будь то при дворе своем, будь то где-то на стороне, но, однако, изволили иметь его под стражей sub spi-rie honoris [в виде почета (лат).]. Я не опасаюсь, чтобы Годунов объявил bello repetere [начать войну (лат).], особенно при таких волнениях против себя своих подданных. Похоже, что он отправит к вашему королевскому величеству legacio [посла (лат).] или по обычаю своему тамошних первых думных бояр к их милостям господам сенаторам литовским. Засим время и сношения ultra utroq [более с разных сторон ( лат) . ] откроют далее эти вещи и покажут, за что стоит взяться вашему королевскому величеству. Наверняка ваше королевское величество не будете сажать на чужое государство обманщика, но если окажется, что это собственно haerus [наследник (лат).] и если какое-то значительное число москви-
тян будет признавать его, [следует] помочь ему contra Tyrannum et iustum et gloriosum et utile [против Тирана для правды, славы и пользы (лат).] и ради этого, и ради наследственного государства вашего королевского величества. Не знаю, как бы виделись вашему королевскому величеству pacta [соглашения (лат).] с тем, кто dolo malo [обманом и злом ( лат) .] сел [на трон] в principatum alienum [в соседнем княжестве (лат).]. Их милости господа литовские сенаторы более осведомлены в московских делах и pacta, они дадут более основательный совет вашему королевскому величеству. По моему мнению, очень хорошо получилось, что этот человек отослан ко двору вашего королевского величества, он мог бы переполошить казачество, что sine fruoru [без пользы ( лат) .] [для нас]. Теперь надеюсь sine periculo [безопасно ( лат) .] это дело
продлится до сейма, а тем временем Годунов будет скромнее из-за metu aemuli [страха перед соперником (лат).], [что] лучше для более правильных и полезных вашему королевскому величеству conditionis [условий (лат).] [договора]. Господь Бог всемогущий, наивысший director consilior [главный советник (лат).] вашего королевского величества, пусть по своей святой любви ведет это дело к славе вашего королевского величества и добру Речи Посполитой [и] во всем благословит царствование вашего королевского величества на долгие годы. Прося об этом Господа Бога, препоручаю свои верные и покорные услуги милости вашего королевского величества, моего милостивого господина.
Riksarkivet, Extranea Polen, vol. 92.
№ 3. «Ответ московским думным боярам на переговорах в Москве поданный»
(фрагмент)
... Было известие в государствах его королевского величества, нашего милостивого государя, что после великого государя вашего князя Ивана Васильевича остался в детских летах сын Дмитрий Иванович, и был дан ему удел в Угличе. Также было известие, что оного Борис Годунов, для достижения [престола] Московского государства, сжил со свету, о чем народ наш, как люд христианский, в то время сожалел. А потом тот человек, москвитянин, о котором сейчас между нами и вами разговор, выйдя из Московского государства, вошел в государство его королевского величества и жил в монастырях и иных местах немалое время, а не сразу объявил, кем является, для чего вышел с вашей земли и дал узнать себя. Потом пришел к князю Адаму Вишневец-кому, говоря, что является князем Дмитрием Ивановичем Углицким, сыном великого князя Ивана Васильевича. А за ним сразу прибыли не только чернецы, но и немало иных московских людей, твердивших, что это именно Дмитрий, князь Углицкий, сын великого князя Ивана Васильевича, государя московского, огласив сие перед всеми
людьми в той Украине. Тем временем от князя Адама перешел этот Дмитрий к князю Константину Вишневецкому, к которому потом в разное время приехало немало других москвитян из украинных городов и замков, говоривших то же самое. Сам Дмитрий рассказывал и они свидетельствовали, что из-за тиранства Бориса по совету тех, кто спас его от смерти, ходил в чер-нецком одеянии, назывался монахом и не своим, но чужим именем. Спасаясь от того же Борисова тиранства, должен был идти к границам польским, понимая, что Борис, желая сесть на московском престоле, хотел его убить. Те же, которые посланы были на это ужасное дело, убили вместо него кого-то другого, а его, живого, втайне спрятал некий учитель. Так он и те люди московские об этом подробно говорили и доказывали то, что вы потом подтвердили тем, как найдя оного, проводили его до Москвы, приняли и посадили его на престол государем, процарствовавшим год. Наши же люди не принимали и признать его Дмитрием не могли, потому что его как москвитянина и чужеземца никогда до этого не знали...
... Многие [москвитяне] перебежали к нему еще за границей. От других здешних людей приносили тайные письма и во всех письмах называли его истинным природным своим государем князем Дмитрием Ивановичем Углицким, сыном великого князя Ивана Васильевича, часто давали ему известия обо всех совещаниях и замыслах Бориса. Они взывали к нему и своими просьбами старались о том, чтобы он, не мешкая, шел к московским границам, уверяя, что его везде будут встречать с хлебом-солью и безо всяких трудностей обещали ему получение Московского государства. За это государь ваш Борис многих здешних значимых людей постоянно приговаривал
к пыткам, мукам, казням, иных заточил в далекие крепости, других хотел сокровищами и подарками от того отвратить, но ничего не достиг и вас от того никакими путями отговорить не мог. Дмитрий хвалил перед людьми народа нашего тех москвитян, что приезжали к нему из разных городов и которых было при нем уже около двухсот человек, показывал пришедшие к нему письма. Таковые вести о замыслах ваших в Москве он подтверждал [словами] москвитян и московскими письмами, укрепляя всем этим свое дело, Бориса же и злые дела его осуждал...
Riksarkivet, Skokloster Samlingen, E 8596, pp. 41-68.
Литература
1. Riksarkivet, Skokloster Sämlingen, E 8596, Р. 41-68. «Ответ московским думным боярам на переговорах в Москве поданный».
2. Riksarkivet, Extranea Polen, vol. 101. Письмо Сигизмунда III Л. Гембицкому от 14 февраля 1604 г.
3. Riksarkivet, Extranea Polen, vol. 92. Черновик письма Л. Гембицкого Сигизмунду III.
4. Riksarkivet, Extranea Polen, vol. 101. Письмо Сигизмунда III Л. Гембицкому от 30 октября 1604 г.
5. Riksarkivet, Skokloster Samlingen, E-8600, p. 420. Речь львовского архиепископа в польском сенате.
6. Riksarkivet, Skokloster Samlingen, E-8600, p. 422. Инструкция, данная шляхтой Сандо-мирского воеводства послам на варшавский сейм от 9 января 1605 г.
7. См. напр.: Иловайский Д.И. Смутное время Московского государства // Новая династия. М., 2003. С. 5-41.
8. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию // Осада Пскова глазами иностранцев. Псков, 2005. С.257-482.
9. Kobierzycki S. Historia Wladyslawa, królewicza polskiego i szwedzkiego. Wroclaw, 2005. S. 39-40, 48.
10. Kuczer A. Samborszczyzna. Sambor, 1935. T. 2. S. 214-215.
Коротко об авторе_Briefly about the author
Эйльбарт Н.В., д-р истор. наук, доцент, профессор каф. «История», Забайкальский государственный университет (ЗабГУ) [email protected]
Научные интересы: история Сибири, история науки и техники, славяноведение, история Речи Пос-политой, Смутное время в Московском государстве
N. EyTbart, doctor of historical sciences, associate professor, professor, history department, Transbaikal State University
Scientific interests: history of Siberia, history of science and technology, Slavic studies, history of the Polish Lithuanian Commonwealth, Time of Troubles in the Muscovite state
