CC BY
15
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2022. № 3. С. 134-144 Moscow State University Bulletin. Series 9. Philology, 2022, no. 3, pp. 134-144
ПОХОД КОНАРМИИ КАК «НЕ-СОБЫТИЕ» А.Б. Танхилевич
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при
Президенте Российской Федерации, Москва, Россия; [email protected]
Аннотация: В статье рассматривается проблема репрезентации исторического события в «Конармии» И.Э. Бабеля. Поход Первой конной армии в Польшу в 1920 г. не предстает в цикле как событие в нарратологическом смысле. Такой вывод следует из того, что в цикле слабо представлены переломные военно-стратегические моменты кампании, практически отсутствует образ будущего, которое должно последовать после войны, не ясны ни причины, ни конкретно-политические цели, ни смысл польского похода: кампания не вписывается ни в какой нарратив. Дополнительные признаки этой «сниженной событийности» (или «минус-событийности») — что судьба кампании занимает мало места в дискурсе героев, а пропаганда, которая должна бы идеологически концептуализировать поход, мало показана и неэффективна. «Минус-событийность» в освещении военной кампании резко выделяет книгу Бабеля на фоне современных ему книг о Гражданской войне: в них, напротив, присутствует внятное целеполагание и мотивация, причинно-следственные связи военных и исторических событий, победы и поражения становятся ключевыми моментами в нарративе, судьба и возможные результаты военной кампании часто становятся внутри текста предметом разговоров среди героев и темой для (успешной) пропаганды. Показывается, что подобная «минус-событийность» похода не случайна в художественном мире «Конармии»: в нем моделируется характерный для человека модерна опыт потерянности перед катастрофичностью исторических событий. «Сниженная событийность» «Конармии» связывается в статье с биографией имировоззре-нием писателя, вынужденного лавировать между бравурной официальной идеологией и собственным мрачным видением исторического процесса.
Ключевые слова: нарратология; событие; «Конармия»; Бабель; советско-польская война; модернизм; запутанность; репрезентация исторических событий
Для цитирования: Танхилевич А.Б. Поход Конармии как «не-событие» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2022. № 3. С. 134-144.
THE RED CAVALRY CAMPAIGN AS A "NON-EVENT" Alexander Tankhilevich
Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; [email protected]
Abstract: The article discusses the issue of historical events representation in Isaac Babel's "Red Cavalry". In narratological terms, the invasion of the First Cavalry Army into Poland in 1920 does not appear to be an event in Babel's cycle. This conclusion can be made because the key strategic moments of the campaign are represented in the cycle vaguely, there is almost no image of the future that is about to come after the war, the reasons, aims and meaning of the campaign remain unclear, the outcome of the war does not occupy a significant place in the characters' discourse, and there is no efficient propaganda. Such "reduced eventfulness" makes "Red Cavalry" stand out against the background of contemporary books on the Civil War in Russia, where the eventfulness of military action is much higher (there is distinct teleology, victories and defeats form key moments of the narrative and cause important consequences, the reasons for key historical events are clear, the future of the campaign is actively discussed by characters, and the Bolshevik propaganda is usually efficient). The article demonstrates that this specific type of eventfulness is an integral part of the aesthetic world of "Red Cavalry": it characterizes the perplexed stance of a modern person, overwhelmed by the catastrophic nature of historical events. Besides, the article connects this "reduced eventfulness" with Babel's biography and worldview, his negotiating, however unwilling, between the official ideology and his own dark historical vision.
Key words: narratology; event; "Red Cavalry"; Babel'; the Polish-Soviet war; modernism; disorder; representation of historical events
For citation: Tankhilevich A. (2022) The Red Cavalry campaign as a "non-event". Vestnik Moskovskogo Universiteta. Seriya 9. Philology, 3, pp. 134-144.
Событие, по определению Ю.М. Лотмана, располагается во времени и подразумевает «перемещение персонажа через границу семантического поля» [Лотман, 1970, 282]. Событию также присущ целый ряд признаков: вслед за Аристотелем и Б.В. Томашевским, которые придавали большое значение каузальности в построении истории, принято считать, что событие (обычно) вписано в цепочку причин и следствий [Тамарченко, 2004: 187]; некоторые исследователи [там же: 184], хотя и не все [Шмид, 2003: 15], приписывают событию цель; наконец, цепочка событий (сюжет) порождает смысл [Brooks, 1992: 18-19], который может быть извлечен читателем или слушателем из нарратива.
Событийность (равно как и не-событийность) похода Первой конной применительно к сборнику рассказов Бабеля не становилась объектом исследования. Думается, дело в том, что традиционно принято считать событие, каузальность, сюжет не таким важным элементом бабелевской прозы, как стиль и ассоциативный монтаж. Такой взгляд на творчество Бабеля возник уже у его первых исследователей [Степанов, 1928: 17] и, видимо, был близок тому, как писатель сам видел свои рассказы [Паустовский, 1989: 43]. Подробно
анализирует поход Конармии Ли Су Ен, убедительно осмысляя его как шаг на бесконечном пути к (несбыточному) утопическому будущему [Ли Су Ен, 2005: 164]. Однако позволительно спросить: показал ли Бабель этот шаг как событие? И если нет, то почему?
Поиск события — в лотмановском понимании — предполагает поиск переломного момента, который что-то меняет и делит время на «до» и «после». Принято считать поражение под Замостьем (31 августа — 2 сентября 1920 г.) переломным военно-стратегическим эпизодом советско-польской войны с участием Первой конной армии. Именно после этого армия была выведена в резерв [Погорельская, 2018: 391]. Поражение под Замостьем угадывается в одноименном рассказе, но сама битва, в сущности, не показана. Вместо битвы — сны, полубредовые (от бессонницы) разговоры, конфликт с квартирной хозяйкой и бегство от поляков вдвоем на одной лошади. Момент, когда один из героев (в полубессознательном, кстати, состоянии) бормочет: «Мы проиграли кампанию» [Бабель, 2018: 89], — единственный, когда центральное военное событие цикла хоть как-то концептуализируется.
Конечно, событие необязательно должно быть эксплицитно описано. В художественном тексте подразумеваемое может быть важнее проговариваемого. Но событие, даже подразумеваемое, можно узнать по последствиям [Шмид, 2003: 18], а в случае поражения под Замостьем последствия неочевидны. Оно вовсе не делит время кампании на «до» и «после». Рассказы «Конармии» не несут отпечаток этого поражения (кроме одного знаменательного исключения в виде «Сына рабби»).
Впрочем, давно отмечено, что вся «Конармия» больше посвящена жизни за пределами полей сражений, чем битвам. Так что отсутствие «решительного боя» как события не должно нас удивлять. Но и у похода как такового мы не наблюдаем ожидаемых характеристик события, — в частности, способности служить водоразделом между прошлым и будущим.
Прошлое присутствует в «Конармии» зримо и разнообразно, как историческое (еврейское и отчасти польское прошлое в «Берестечке», «Кладбище в Козине», «Эскадронном Трунове», «Гедали», «Рабби» и др.), так и биографическое («Сашка Христос», «Жизнеописание Павличенки, Матвей Родионыча», «Прищепа»). А вот будущего нет почти совсем. Нет ожиданий, размышлений, разговоров, связанных с тем, что будет после войны, когда наступит мир. Яркие мечты героев о будущем обнаруживаются только в «Поцелуе» — более позднем рассказе, который примыкает к «Конармии» по тематике, но написан позже (об этом отличии см. [Добренко, 1993: 97]). Здесь нет места для подробного анализа «Поцелуя», но отметим, что во второй
половине рассказа, когда герой становится конармейцем и, так сказать, духовно «сливается с казацкой массой», мечтам о будущем приходит конец. В условиях военной реальности они начинают выглядеть наивно.
Горизонт планирования и мечтания в «Конармии» ограничен: для войскового соединения — конкретной операцией, для человека — желанием провести конкретную ночь в тепле. Исключения мы обнаруживаем только дважды. Фанатик Сидоров планирует убить итальянского короля («Солнце Италии»), бородатый мужик предрекает гибель почти всех евреев («Замостье»). Легко заметить, что оба «проекта», во-первых, кровожадны, а во-вторых — фантастичны и гиперболичны. Иными словами, будущее в «Конармии» — это главным образом кровавый бред.
Далее, поход Первой конной изображен почти лишенным и причины, и цели, и смысла — трех категорий, традиционно характеризующих событийность.
Так, главная причина похода, очевидно, в том, что произошла революция, но конкретно-политическая причина похода на Польшу нигде и ни разу не указывается: предполагается, что она либо и так очевидна читателю, либо не важна для художественного мира текста. Почему революция оборачивается войной? На этот вопрос рассказчик отвечает тавтологически: «Она не может не стрелять... потому что она — революция» [Бабель, 2018: 26].
Цель похода — революционное «единение всех холопов» [там же: 10] — восстанавливается из контекста (речь и портрет Ленина, упоминание «Интернационала», мировой революции, Троцкого и т.д.), но лишь на самом общем уровне. Движение армии по вражеской территории предполагает политическую волю, политические задачи, а у Бабеля они не упоминаются, как не упоминаются и последствия. Можно лишь предполагать, что краткосрочные — состоят в страданиях местного населения («Начальник конзапаса»), ломке уклада («Гедали») и — единичное упоминание — перераспределении властных полномочий на уровне местечка («Берестечко»). Долгосрочные последствия не успевают наступить — поход захлебывается.
Бабель «редко думает о политике, хотя он и умный человек», пишет Н. Дэвис [Бау1ез, 1972: 856]. В связи с этим не так уж бессмысленна филиппика С.М. Буденного (а точнее, С.Н. Орловского, который писал за Буденного текст), заявлявшего о Бабеле: «.Для него не важно, как и почему и за что сражалась, будучи величайшим орудием классовой борьбы, 1-я Конная Красная Армия. Он не заметил ее гигантского размаха борьбы» [Бабель, 2018: 318]. Командиру Конармии было на что обидеться — Бабель, действительно, затушевывает целевую и каузальную природу польского похода и тем
самым дискредитирует его осмысленность. В отличие от Л.Н. Толстого, который «ложное» осмысление исторических событий отвергал и заменял на «истинное» (собственное), Бабель строит конструкцию более проблематичную — и более модернистскую: смысл из нее не извлекается вовсе.
Из многочисленных признаков события разве только один присущ у Бабеля походу Конармии: наличие границ или, по В.И. Тюпе, «фрактальность» [Тюпа, 2007: 53]. Событие, по мысли этого исследователя, в первую очередь должно быть выделено из потока фактов, иметь начало и конец. Этому критерию поход Конармии соответствует вполне. Первый рассказ цикла рассказывает о начале похода, ознаменованном переходом через реку; последний рассказ говорит о конце, где герои едут на поезде в обратном направлении. Поход Конармии выглядит как хаос, у которого есть начало и конец.
Вообще говоря, такое положение дел парадоксально. Столь ограниченная событийность похода Первой конной не соответствует двум особенностям рассказчика, очевидным для читателя текста. Во-первых, рассказчик — не неграмотный солдат. Он образованный человек и журналист. Его задача — видеть и описывать исторический масштаб происходящего. Он это вроде бы и делает: пишет статьи в газету «Красный кавалерист», занимается политическим просвещением среди казаков. Но в дискурсе рассказчика, обращенном к читателю, равно как и в его взаимодействии с другими персонажами, концептуализация похода отсутствует: он нигде никому не сообщает о том, что такое польский поход Конармии, зачем он нужен и кто его затеял. Два знаменательных исключения — «Мой первый гусь» и «Гедали» — лишь подчеркивают это «правило». В первом случае рассказчик читает казакам речь Ленина на Втором конгрессе Коминтерна, во втором — рассуждает о революции, т.е. речь не идет о польском походе как об отдельном, заслуживающем внимания событии.
Парадоксально и другое: рассказчик, по-настоящему, не отказывается от «общих планов» в изображении войны (если использовать кинематографическую метафору). Он вполне способен мыслить стратегически, много сообщает о войсковых операциях, реализует в цикле дихотомию старого и нового, зримо представляя исторический процесс [Ли Су Ен, 2005: 164]... но при всем том не готов показать поход Конармии как событие.
Проза Бабеля в этом смысле составляет разительный контраст с прозой его современников. В «Донских рассказах» Шолохова, например, читателю настойчиво напоминают о том, зачем происходит Гражданская война, зачем героям учиться, бороться, зачем детям расти и т.д. То же и в «Двух мирах» Зазубрина: воюют, «больше чтоб
никаких войнов не было» [Зазубрин, 1928: 112], «чтобы в будущем, по крайней мере, хоть детям. жилось лучше» [там же: 127]. Одна из глав «Двух миров» называется «Во имя грядущего». Знаменательно, что в «Двух мирах» только белым недостает целеполагания: они не знают, за что воюют, красные же знают очень хорошо.
Герои прозы о Гражданской войне озабочены вопросом победы и поражения, а у успехов и неудач, как правило, есть причины. У Зазубрина в «Двух мирах» белый офицер разъясняет, почему красных трудно победить [Зазубрин, 1928: 134-137]. У Фурманова слава и успех Чапаева по-толстовски объясняется тем, что он полнее всех воплотил чаяния и надежды сырой народной массы [Фурманов, 1927: 173-174, 227]. Когда победа (или поражение) случается, этот момент, как правило, не остается незамеченным. «Момент перехода инициативы всегда очень ярок, не заметит его только слепой» [Фурманов, 1927: 228], — сообщает автор «Чапаева». Отметим внятную победу партизан в «Интервенции» Славина [Славин, 1935: 72-73], решительную победу красных в «Бронепоезде 14-69» Иванова [Иванов, 2018: 86-90]. У Бабеля, как говорилось выше, «момент перехода инициативы» почти совершенно скрыт от читателя, он ничего не объясняет или объяснения оказываются тавтологичны: победа «была одержана потому, что атакуемый не отвратил лица перед лавой налетающих эскадронов» [Бабель, 2018: 96].
Успешный, действенный, «консекутивный» идеологический дискурс — характерный признак прозы о гражданской войне. Герои ее, как правило, много говорят о войне и о политике. В «Донских рассказах» важнейшую роль играет коммунист-наставник, который помогает сориентироваться необразованному, но идейно чуткому и желающему учиться герою («Илюха», «Родинка», «Пастух»). Стоит также вспомнить огромные стратегические последствия деятельности пропагандиста Бродского в «Интервенции» Л. Славина, агитацию вершининских партизан в «Бронепоезде 14-69» и, разумеется, агитацию в фурмановском «Чапаеве», где, как и в «Конармии», один из главных героев — интеллектуал и идеолог. В этих текстах одни герои воздействуют словом на других, а те в результате предпринимают какие-то действия (например, начинают сражаться ради дела революции). У Бабеля, напротив, пропагандистский дискурс, в тех случаях, когда он возникает, оказывается неэффективным, т.е. дискредитируется. Рассказчику не удается переубедить Гедали; наоборот, как отметил Н. Лейдерман, моральная победа в диалоге осталась скорее за стариком [Лейдерман, 2010: 232-233]. Казаки в рассказе «Мой первый гусь» впечатляются речью Ленина, но этот несомненный результат не приводит ни к каким практическим действиям с их стороны. Галин в «Вечере» безрезультатно пытается политиче-
скими разговорами завоевать сердце прачки Ирины. Письмо Бал-машева в «Соли» претендует на то, чтобы транслировать некую идеологическую позицию, но эта позиция представлена в сниженно-ироническом ключе. Ни в одном рассказе цикла нет ни одного эпизода, где кто-либо под влиянием пропагандистского дискурса что-нибудь бы сделал. Верно писал И.А. Смирин, что «политическое перевоспитание рабоче-крестьянских масс в "Конармии" не показано» [Смирин, 2005: 24].
Бабель осознавал, что в книге отсутствует важный элемент его собственного военного опыта, — Фурманов передает его слова: «Вижу, что не дал вовсе политработника» [Фурманов, 1934: 85; цит. по: Смирин, 2005: 35]. Но интересно, что политработника-то он на самом деле «дал»: кто такие штатный пропагандист Лютов или Галин, если не политработники? Другое дело, что их политработа мало показана и не приносит результата.
В «Бронепоезде 14-69», в «Интервенции», в «Чапаеве» герои спорят, предлагают решения, голосуют за тот или иной военно-стратегический шаг, в том числе за шаги центральные, «событийные» [Иванов, 2018 : 74; Фурманов, 1927: 68-69; 261-262; Славин, 1935: 35-37]. У Зазубрина герои, договорившись, единым целенаправленным коллективным сверхусилием пропиливают в лесу просеку и благодаря этому спасают себе жизнь [Зазубрин, 1928: 160-167]. В «Конармии» никто — ни начальство, ни солдаты — не обсуждает стратегических шагов. Начальство показано со стороны, читатель не посвящен в его замыслы, а мнение солдат не озвучивается. Стратегические ходы в «Конармии» становятся известны читателю из готовых приказов.
Все это выразительные признаки картины мира, в которой поход не является событием, или, что то же самое, в которой поход не вписан во внятный нарратив. Почему же бабелевская военная проза так сильно отличается от важной, как мы видим, тенденции эпохи?
Слабая событийность похода обусловлена качественными характеристиками художественного мира «Конармии». Война у Бабеля — «пустыня» [Бабель, 2018: 32, 101], где человеку недолго затеряться и пропасть. Неустроенность и неустойчивость тематизируются: разрушается быт и уклад («Переход через Збруч», «Вдова», «У святого Валента» и др.). Герой Бабеля, пребывая в движении вместе с казацкой массой, плутает топографически («Смерть Долгушова», «Путь в Броды»), а также нравственно (между двумя лагерями и системами ценностей), временами погружается в атмосферу лжи («Костел в Новограде»).
Смыслы в «военном» мире сдвинуты. Многое выглядит театрально, о чем писали еще первые критики [Степанов, 1928: 17]. Театраль-
ны метафоры в «Солнце Италии» («мрамор оперной скамьи», «атласный Ромео», «кулисы» [Бабель, 2018: 22]), театрален Дьяков в «Начальнике конзапаса» («молодцеватый Ромео», «цирковой атлет», «оперный плащ» [Бабель, 2018: 14-15]). Левка («Вдова») — в прошлом цирковой атлет, Конкин из одноименного рассказа — чревовещатель. Театральность, по мнению исследователей [Кольцова, Монисова, 2018: 50], вообще во многом свойственна революционной культуре, предполагающей карнавал, смешение ценностей и сдвиг устоев.
Потеряться в карнавальной суете может не только герой, но и читатель. Как отмечали исследователи, Бабель располагает рассказы не в хронологическом порядке [Хетени, 2016: 75], не всегда точно передает географические названия [Бау1ез, 1974: 848-849]; читатель от этого запутывается. Попытки интерпретации внутреннего сюжета «Конармии» как цикла [Лейдерман, 2010: 228; Погорельская, 2018: 296; Добренко, 1993: 40, 42; Ли Су Ен, 2005: 163] подчеркивают, насколько этот сюжет трудно уловить. Между тем сама по себе циклизация — характерная тенденция советской прозы 1920-х годов — необязательно ведет к снижению событийности. В «Донских рассказах», например, ощущение событийности поддерживается внятным целеполаганием и эффективным пропагандистским дискурсом. У Бабеля же отсутствует и то и другое, в мире «Конармии» нет места «нормально» понятой событийности, каузальности, внятной телеологии. «Не-событийность» — в сущности, очень модернистский эффект: беньяминовское «крошечное хрупкое человеческое тело» [Беньямин, 2000: 264], вырванное из «уюта» старой эпохи и оказавшееся под открытым небом, и есть тело героя «Конармии».
Дополнительное и более конкретное объяснение нам дает биография писателя. В «Дневнике 1920 года» Бабель мрачен: его часто посещают усталость, тоска, упадок энергии. Он пишет про прошлое (оно уходит, отмирает) и про настоящее (погромы, насилие, убийства), будущее мрачно: «Мы будем воевать бесконечно. Пойдем в Европу, покорять мир» [Бабель, 2018: 158]. Геополитика в большевистском понимании его, судя по дневнику, тревожит. О революции писатель размышляет, но размышляет печально: «Тоскую о судьбах революции» [Бабель, 2018: 170]. Мог ли он себе позволить такое видение исторических событий в рассказах, предназначенных для печати? Разумеется, нет.
Напротив, К. Лютов в статьях 1920 г. для «Красного кавалериста» смотрит в будущее с уверенностью и к его описанию привлекает широкий исторический и геополитический контекст: «Крышка панам всего мира» [Бабель, 2018: 116] и т.д. Эти агитки стилистически мало отличались от других статей в «Красном кавалеристе». Мог
писатель Бабель себе такое позволить в рассказах, где выступал от своего имени? Разумеется, нет.
Рассказы «Конармии» порождены тем же опытом, что «Дневник» и статьи в «Красном кавалеристе», но в них не проникают ни мрачные интонации, доминирующие в «Дневнике», ни бравурный тон «Красного кавалериста». Участие человека в истории обуславливается, вроде бы, логикой истории; но сформулировать эту логику — в силу сочетания писательской честности и самоцензуры — оказалось невозможно. В итоге мы получаем в цикле своеобразную фигуру умолчания о будущем, о задачах, причинах и результатах вершащейся на глазах истории — иными словами, вышеописанную событийность в «урезанном» виде.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бабель И.Э. Конармия. М., 2018.
2. Беньямин В. Озарения. М., 2000.
3. Добренко Е.А. Логика цикла // Белая Г.А., Добренко Е.А., Есаулов И.А. «Конармия» Исаака Бабеля. М., 1993.
4. Зазубрин В. Два мира. Новосибирск, 1928.
5. Иванов Вс. «Бронепоезд 14-69»: Контексты эпохи. М., 2018.
6. Кольцова Н.З., Монисова И.В. О театрализации прозы пореволюционной эпохи (на материале произведений Е. Замятина и А. Грина) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Литературоведение. Журналистика. 2018. Т. 23. № 1. С. 50-58.
7. Лейдерман Н.Л. Теория жанра. Екатеринбург, 2010.
8. Ли Су Ен. Поэтика циклов И.Э. Бабеля «Конармия» и «Одесские рассказы»: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2005.
9. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
10. Паустовский К.Г. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабеле. М., 1989.
11. Славин Л. Интервенция: Пьеса в 12 картинах. М., 1935.
12. Смирин И.А. И.Э. Бабель в литературном контексте: Сборник статей. Пермь, 2005.
13. Степанов Н. Новелла Бабеля // И.Э. Бабель. Статьи и материалы. Л., 1928.
14. Тамарченко Н.Д. (ред.). Теория литературы в двух томах. Т. 1. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004.
15. ТюпаВ.И. Стихотворение в прозе: проблема жанровой идентичности // Филологический журнал. 2007. № 2 (5). С. 49-57.
16. Фурманов Д. Собр. соч. Т. 1: Чапаев. М.; Л., 1927.
17. Хетени Ж. Блоки, параллели и концептуальные коды цикла Исаака Бабеля «Конармия» // Исаак Бабель в историческом и литературном контексте: XXI век / Отв. ред. Е. Погорельская. М., 2016.
18. Шмид В. Нарратология. М., 2003.
19. Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1: Рассказы. М., 1956.
20. Brooks P. Reading for the plot. Cambridge, Massachusetts. L., 1992.
21. Davies N. Izaak Babel's "Konarmiya" Stories, and the Polish-Soviet War // The Modern Language Review. 1972. Vol. 67. No. 4 (Oct.). С. 845-857.
REFERENCES
1. Babel' I.E. Konarmiya [Red cavalry]. Moscow, Nauka Publ., 2018.
2. Benjamin W. Ozareniya [Illuminations]. Moscow, Martis Publ., 2000. 377 p.
3. Dobrenko E.A. Logika tsikla [Logic of the cycle]. In: Belaya G.A., Dobrenko E.A., Esaulov I.A. "Konarmiya" Isaaka Babelya. Moscow, Russian University Publ., 1993, pp. 33-101. (In Russ.)
4. Zazubrin V. Dva mira [Two worlds]. Novosibirsk, Sibkraiizdat Publ., 1928. 340 p.
5. Ivanov Vs. "Bronepoezd 14-69": Konteksty ehpokhi ["Armored train 14-69": contexts of the epoch]. Moscow, Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences Publ., 2018. 735 p.
6. Kol'tsova N.Z., Monisova I.V. O teatralizatsii prozy porevolyutsionnoi ehpokhi (na materiale proizvedenii E. Zamyatina i A. Grina) [About theatrical prose of the postrevolution era (a study of the works by E. Zamyatin and A. Green)]. RUDN Journal of Studies in Literature and Journalism, 2018, 23 (1), pp. 50-58. (In Russ.)
7. Leiderman N.L. Teoriya zhanra [Theory of the genre]/ Institut filologicheskikh issle-dovanii i obrazovatel'nykh strategii "SlovesniK" URO RAO; Ural. gos. ped. un-tPubl. Ekaterinburg, 2010. 900 p.
8. Li Su En. Poehtika tsiklov I. EH. Babelya "Konarmiya" i "Odesskie rasskazy" [Poetics of the cycles "Red Cavalry" and "Odessa Tales" by I.E. Babel']. Moscow, Russian State Library Publ., 2005. 190 p.
9. Lotman Y.M. Struktura khudozhestvennogo teksta [The structure of the artistic text]. Moscow, Iskusstvo Publ., 1970. 384 p.
10. Paustovskii K.G. Rasskazy o Babele [Tales about Babel']. In: Vospominaniya o Babele [Reminiscences of Babel']. Moscow, Knizhnaya Palata Publ., 1989, pp. 11-44. (In Russ.)
11. Slavin L. Interventsiya. P'esa v 12 kartinakh [Intervention. A play in 12 scenes]. Moscow, Tsentral'noe byuropo rasprostraneniyu dramaturgicheskoiproduktsiiPubl., 1935. 80 p.
12. Smirin I.A. I.E. Babel' v literaturnom kontekste: sbornik statei [I.E. Babel' in literary context: a collection of articles]. Perm', Perm. gos. ped. u-nt Publ., 2005. 296 p.
13. Stepanov N. Novella Babelya [Babel's short story]. In: I.EH. Babel'. Stat'i i materialy [I.E. Babel'. Articles and materials]. Leningrad, Academia Publ., 1928, pp. 11-42.
14. Tamarchenko N.D. (ed.). Teoriya literatury. T. 1: Teoriya khudozhestvennogo dis-kursa. Teoreticheskaya poehtika. [Theory of literature: in 2 vol. Vol. 1: The theory of artistic discourse. Theoretical poetics] Moscow, Akademia Publ., 2004. 512 p.
15. Tyupa V.I. Stikhotvorenie v proze: problema zhanrovoi identichnosti [Poem in prose: the problem of genre identity]. Filologicheskii zhurnal, 2007, № 2 (5), pp. 49-57. (In Russ.)
16. Furmanov Dm. Sobranie sochinenii. T. 1: Chapaev [Collected fictions. Vol. 1: Cha-paev]. Moscow, Leningrad, Gosudarstvennoe izdatel'stvo, 1927. 366 p.
17. Hetenyi Zs. Bloki, paralleli i kontseptual'nye kody tsikla Isaaka Babelya "Konarmiya" [Blocks, parallels and conceptual codes in Isaac Babel's cycle "Red Cavalry"]. Isaak Babel' v istoricheskom i literaturnom kontekste: XXI vek. Moscow, Knizhniki; Literaturnyi muzei Publ., 2016, pp. 74-87.
18. Schmid W. Narratologiya [Narratology]. Moscow, Yazykislavyanskoi kul'tury Publ., 2003. 312 p.
19. Sholokhov M.A. Sobranie sochinenii v vos'mi tomakh. T. 1: Rasskazy [Collected fiction in eight volumes. Vol. 1: Short stories]. Moscow, Gosudarstvennoe izdatel'stvo khudozhestvennoi literatury, 1956. 351 p.
20. Brooks P. Reading for the plot. Cambridge, Massachusetts. London, Harvard University Press, 1992. 376 p.
21. Davies N. Izaak Babel's "Konarmiya" Stories, and the Polish-Soviet War. The Modern Language Review, 1972, Vol. 67, No. 4 (Oct.), pp. 845-857.
Поступила в редакцию 17.02.2022 Принята к публикации 05.04.2022 Отредактирована 10.04.2022
Received 17.02.2022 Accepted 05.04.2022 Revised 10.04.2022
ОБ АВТОРЕ
Танхилевич Александр Борисович — старший преподаватель Института общественных наук РАНХиГС; [email protected]
ABOUT THE AUTHOR
Alexander Tankhilevich — Senior Teaching Fellow, Institute for Social Studies, RANEPA; [email protected]
