CC BY
237
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 17 (232).
Филология. Искусствоведение. Вып. 55. С. 100-104.
А. с. лызлова
похищение женщины в русских волшебных сказках:
мифологическая основа
В статье рассматриваются мифологические истоки волшебно-сказочной коллизии, связанной с похищением женщины. В этих текстах сохраняются отголоски представлений о возможном браке человека с когда-то почитаемыми животными и природными явлениями, а также с персонажами, являющимися олицетворением смерти. Сказочная ситуация о похищении женщины во многом напоминает и древнегреческий миф о Персефоне.
Ключевые слова: русские волшебные сказки, похищение женщины, мифологические истоки, миф о Персефоне.
В русской волшебно-сказочной традиции чрезвычайно распространены тексты, повествующие о похищении женщины. По словам Т. В. Зуевой, «сюжет о похищении женщины (невесты, сестры, молодой жены и даже матери героя) является инвариантным признаком жанра волшебной сказки»1. При этом исследовательница ссылается на В. Я. Проппа, который «выделил его [обозначенный сюжет. - А. Л.] как архетип»2: «Если бы могли развернуть картину трансформаций, то можно было бы убедиться, что морфологически все данные сказки могут быть выведены из сказок о похищении змеем царевны, из того вида, который мы склонны считать основным»2.
В то же время представленная в русских волшебных сказках ситуация, связанная с похищением женщины, имеет глубокую мифологическую основу. Именно об этом пойдет речь в данном исследовании.
Прежде всего, в рассматриваемых волшебносказочных текстах сохраняются отголоски древних представлений о возможности брачных отношений человека с когда-то почитаемыми животными и природными явлениями. Подобная ситуация отражается в сюжетах, обозначенных в СУС3 под номерами 552А=АА 552 Животные-зятья и 552В=АА *299 Солнце, Месяц и Ворон зятья. В таких сказках похищенная героиня становится женой различных зооморфных существ (в том числе, птиц и рыб), природных стихий и астральных персонажей: «Пришел старик домой, сказал старшей дочери: “Оденься хорошенько да выйди на крылечко”. Она оделась, вышла на крылечко; Солнце и утащило ее. Средней дочери также велел одеться хорошенько и выйти на крылечко. Она оделась и вышла; Месяц схватил и утащил вторую дочь. И меньшой доче-
ри сказал: “Оденься хорошенько да выйди на крылечко”. Она оделась и вышла на крылечко; Ворон Воронович схватил ее и унес»4; «<...> откуль ни возьмись, прилетает голубь, об-ратилсе прекрасным цёловеком и говорит: “- Здравствуйте, Иван чаревич и прекрасная чаревна”. Он заговорил: “- Здравствуйте, добрый цёловек. - Вот, Иван чаревиць, зацем я пришол: отдайте мне свою сестру замуж. Отдаш - возьму, и не отдаш - возьму, всё ровно возьму”. Он немного подумал и сказал: “Ну не знаю, што будет, уж дать-то бы и не охота”. Сецяс же в это времё обернулсе этот цёловек голубем, подхватил ей и понес»5; «<...> старик отдал за ветра замуж свою младшую дочь»6. По словам Т. В. Краюшкиной, «эти сказочные формы брака следует считать самыми ранними, потому что они берут свое начало в мифологии славян. Истоки этих представлений находятся в анимизме и тотемизме»7.
Чаще всего в анализируемых сказочных текстах героиня становится женой медведя: «Он [Иван. - А. Л.] пошел еще третью сестру искать. <...>. Вот они видит у окна сестру, сидит. Он опять заходит в дом, здоровается с ней, а она говорит: “- Ой, брателко, родимый, откуда ты пришел? Я ведь за медведем замужем <.>”»8; «Иувидала она: в избушке лежит медведь. И говорит ей этот медведь: “Красная девушка, выйди за меня замуж! ” - “Нет, я за тебя не пойду замуж! ” - “А то я тебя съем ”. Она согласилась и вышла за него замуж»9. Этот похититель представлен в следующих сюжетах СУС: 311 Медведь (леший, чародей, разбойник) и три сестры, 552А Животные-зятья, 650А Иван медвежье ушко. В них отражается трансформация отношения человека к медведю.
По-видимому, самыми ранними по возникновению оказываются сказки на сюжет 552А.
В таких сказках медведь является одним из трех похитителей, которые берут замуж сестер героя. Эти персонажи оказываются помощниками главного героя, наделяющими его различными чудесными предметами.
Результатом сожительства медведя с похищенной им женщиной в сказках нередко оказывается общий сын. (Интересно, что в нескольких вариантах также функционирует герой, который рождается у медведицы и похищенного ею мужчины. В данном случае в сказочной традиции, по-видимому, отражены более архаические представления, связанные с образом медведицы-прародительницы). Все эти тексты объединяются в сюжет 650А Иван медвежье ушко. Ситуация с заточением героини медведем заканчивается в таких сказках ее бегством.
Наконец, данный похититель представлен и в сюжете 311 Медведь (леший, чародей, разбойник) и три сестры. В этих сказках одна. две или - чаще всего - три сестры поочередно оказываются у рассматриваемого персонажа. Благодаря своей хитрости героиня спасает сестер и освобождается сама.
Как отмечает Т. В. Краюшкина, сюжеты 311 и 650А получили свое развитие «в тот период, когда происходит отказ от тотемистических представлений матриархата и утверждаются нормы патриархата»10, когда «вера в брак с тотемным животным перестала быть нормой»11. В таких сказках утрачено уважительное отношение к брачной связи с медведем.
Похищение женщины в русских волшебных сказках могут совершать и персонажи, связанные с представлениями о смерти. По словам В. Я. Проппа, с подобными верованиями генетически связан Змей, который «отражает более позднюю форму представлений о смерти, а именно - смерть как похищение»12. Этот похититель представлен в наибольшем количестве проанализированных сказок. Вместе с тем похищение женщины совершают и другие персонажи, имеющие отношение к персонификации смерти. В ряде текстов в этой роли фигурирует Вихрь, который в народном восприятии связан с душами умерших людей13. Упоминаемый выше Ворон тоже имеет отношение к смерти и миру мертвых14. Такая семантика указанного орнитоморфного похитителя особенно четко проявляется в сюжете 312D=АА *312
I Катигорошек. С. А. Токарев считает, что Карачун, совершающий похищение женщин в некоторых сказках, сохраняет «черты олице-
творения смерти»15. Появление этого персонажа обусловлено влиянием лубочной «Сказки
о Иване-богатыре, о прекрасной супруге его Светлане и о злом волшебнике Карачуне». Он функционирует в единичных устных вариантах. В связи с тем, что Карачун является обладателем внешней души, хранящейся в надежно спрятанном яйце, в фольклорной традиции он трансформировался в Кощея, который совершает похищение женщины во многих сказках. Многие исследователи связывают последнее имя со словом ‘кость’, и «такое толкование сразу же наводит на мысль о смерти, о чем-то подобном скелету (кости)»16. Пребывание героини во власти всех существ, персонифицирующих смерть, имеет временный характер.
Наконец, ситуация похищения женщины, представленная в русских волшебных сказках, во многом напоминает соответствующую коллизию из древнегреческого мифа о Персефоне. Его краткое содержание сводится к следующему: бог царства мертвых «Аид похищает Персефону, дочь Деметры и Зевса, и увлекает ее в свой Аид (“преисподнюю”). Деметра, богиня плодородия, разыскивая дочь, унесенную в самый разгар весеннего цветения, забросила свои обязанности, и на земле начался голод. Ничто не росло, ничто не цвело, ничто не созревало. Жизненная растительная сила вдруг иссякла. Тогда, как известно, Зевс вмешался и определил Персефоне пребывать вне Аида, на земле, 8 теплых месяцев, а к своему подземному супругу отправляться только после завершения всех земледельческих работ в полях и виноградниках на 4 зимних месяца»17. По словам Е. Г. Рабинович, одним из первых
о похищении Персефоны упоминает Гесиод в «Теогонии» (913-914 гг. до н. э.)18. Наиболее подробное описание ситуации представлено в гомеровом гимне «К Деметре», время создания которого относится к VII в. до н. э. Здесь, в частности, сообщается, как
«5 В сонме подруг полногрудых, рожденных седым Океаном,
Дева играла на мягком лугу и цветы собирала,
Ирисы, розы срывая, фиалки, шафран, гиацинты,
Также нарциссы, — цветок, из себя порожденный Землею.
По наущению Зевса, царю Полидекту в угоду,
10 Чтоб цветколицую деву прельстить — цветок благовонный,
Ярко блистающий, диво на вид для богов и для смертных.
Сотня цветочных головок от корня его поднималась,
Благоуханью его и вверху все широкое небо,
Вся и земля улыбалась, и горько-соленое море.
15 Руки к прекрасной утехе в восторге она протянула
И уж сорвать собиралась, как вдруг раскололась широко
Почва Нисийской равнины, и прянул на конях бессмертных
Гостеприимец-владыка, сын Кроноса мно-гоименный.
Деву насильно схватив, он ее в золотой колеснице
Быстро помчал»19.
В некоторых рассмотренных сказках похищение женщины тоже совершается на лугу: «<... > очутилась она [ВасилисаПрекрасная. -А. Л.] на зеленом лугу пред крутою горой; по горе той росли деревья кудрявые, на лугу красовались цветы разновидные. Царевна рвала цветочки лазоревые <... >. Вдруг поднялся сильный вихрь, какого не видано, не слыхано, людьми старыми не запомнено; закрутило, завертело; глядь - подхватил вихорь царевну; понеслась она по воздуху. <...> и унесло Василису, золотую косу, через многие земли великие, реки глубокие, через три царства в четвертое, в область Змея-Лютого»20; «Ей [матери. - А. Л.] стало скушно, она сыну и гуворит: “- <... >, отвези меня покататься по зеленым лугам”. Он и сжалился, повез. Вдруг въхорь налетел, и матушки на коляски не стало»21. В русском языке словом ‘луг’ обозначается ‘участок, покрытый травянистой растительностью’22.
Как отмечает В. Е. Добровольская, в некоторых сюжетах сказок луг оказывается идентичен саду23. В анализируемых нами текстах указанного фольклорного жанра также отражается подобная замена. Наиболее часто похищение женщины происходит именно во время пребывания героини в саду: «Однажды дочери царские припоздали в саду, засмотрелись на цветы; вдруг откуда ни взялся змий черноморский и унес их на своих огненных крыльях»24; «Вышли сестры в сад погулять, и вдруг на них налетела какая-то невероятная буря, и их унесло, куда - неизвестно»25. Подобная ситуация характерна для многих вариантов сказок, зафиксированных в СУС под номерами: 301А, В Три подземных царства,
30Ю*=АА 301*С Солдат находит исчезнувшую царевну, 312D=АА *312 I Катигорошек, 552А=АА 552Животные-зятья.
В текстах нередко указывается, что в саду растут деревья, кустарники, цветы, которые привлекают внимание героини: «Вот прекрасные королевны вышли в сад погулять, увидали красное солнышко и деревья, и цветы, и несказанно возрадовались, что им волен белый свет; бегают пу саду - забавляются, всякою травкою любуются, как вдруг подхватило их буйным вихрем и унесло высоко-далеко - неведомо куда»26; «Пошла Елена в сад гулять с няньками. <...> Пошла она к яблоне, и вот прилетел Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович, Семигородович, взял ей и утащил»2?.
Иногда сад характеризуется различными эпитетами: «<...> любили они по вечерам гулять в своем саде, а сад был большой и славный»28; «Вот они пошли в чистый сад гулять»29. Наиболее устойчивым эпитетом при описании сада в рассматриваемых сказках является ‘зеленый’: «Царевич похоронилроди-телей и с горя пошел с сестрами во зеленый сад гулять»3G; «В одно прекрасное утро дочь пошла с няньками и мамками в зеленый сад погулять и чистым воздухом подышать»31. Отметим, что в русском языке слово ‘зеленый’ обозначает не только что-либо ‘цвета травы, листвы’, но также и ‘относящийся к растительности’Ъ2.
Таким образом, и в рассмотренных русских волшебных сказках момент похищения героини связан с периодом роста и цветения растительности. Лишь в одном из проанализированных вариантов место похищения (сад) отличается тем, что «в ём особенного ниче-во нет. Древа посохли, дорожки все хламом заросли, ничево антересного нет»33. И в указанном мифе о Персефоне, и в рассмотренных волшебно-сказочных текстах место и время происходящих событий могут быть соотнесены с молодостью похищаемой героини, что закодировано в пространственно-временных характеристиках всей ситуации.
Есть еще одна важная деталь, сближающая древнегреческую Персефону с похищенной героиней русских волшебных сказок, впервые подмеченная Б. А. Рыбаковым34. Она присутствует в немногочисленных вариантах на сюжет, обозначенный в СУС под номером 3022 Смерть Кощея от коня. В этих текстах есть указания на возможный срок пребывания героини вне власти похитителя, о котором сооб-
щает либо сам хозяин иного мира (Кощей или Змей), либо его вещий конь: «Вдруг прилетает змей домой и узнал: Марьи Маревны нет. <... > Прибегает змей на конюшню, стал спрашивать у своего коня: “Скажи ты мне, конь мой любезный: куда Марья Маревна уехала и с кем?” Конь отвечает: “Уехала она с Иваном-царевичем в его землю!” - “Можешь ли ты догнать их?” Отвечает конь: “Посей рожь; когда вырастет, сожни, намолоти, солоду наделай, пива навари, напьемся пива; за ними поедем и нагоним их на дороге”. Посеяли рожь, выросла, сжали, намолотили, солоду наделали, пива наварили, напились пива, поехали и догнали Ивана-царевича с Марьей Маревной»35. Во многих других вариантах сказок на этот сюжет сохраняются сведения о временнум промежутке: «Отвечает конь [Кощею. - А. Л.]: “Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез”. - “А можно ли их догнать?” - “Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать - и то поспеем!” Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича»36; «Спрашивает [змей. - А. Л.] своего коня: “Где моя жена?” - “Старой муж увёл”. - “А что, мы ево нагуним?” - “Да мы, - говорит, - хлеб посеем, да свежего хлеба наедимси, так и то нагуним!”»31. Во всех этих текстах герой дважды освобождает свою невесту / жену во время отсутствия похитителя в его владениях. На третий раз противник убивает освободителя. Такое развитие событий отсылает к завязке сюжета, когда герой, нарушив запрет, выпускает пленного Змея / Кощея, и тот обещает спасти его от трех смертей или простить три вины. Оживление героя происходит благодаря его чудесным зятьям: сюжет 3022 Смерть Кощея от коня является продолжением сюжета 552А=АА 552 Животные-зятья.
Б. А. Рыбаков считает, что «время пребывания женщины, пленницы Кощея [и - добавим -Змея. - А. Л.], на свободе <...> определяется длительностью сезона полевых сельскохозяйственных работ:
Сев.
Рост колосьев.
Жатва.
Молотьба.
Размол зерна.
Выпечка хлеба и варка пива»38.
Таким образом, герой-освободитель увозит похищенную женщину «на срок, обозначен-
ный весьма своеобразно, - на время сева, созревания хлебов и уборки урожая, т. е. именно на ту весенне-летнюю часть года, о которой идет речь и в греческом мифе о Персефоне»39. В этом случае похищение героини имеет «сезонный» характер.
К сожалению, Б. А. Рыбаков не учел тот факт, что все устные варианты сказок на рассматриваемый сюжет восходят к «Сказке второй о Иване-царевиче», помещенной в сборнике П. Тимофеева (1181). В этом произведении Змей, который на самом деле «есть Еракский король», также является обладателем вещего коня, сообщающего отправленным на конюшню министрам: «Скажите королю, что приказал пашню спахать да хлеба просеять, и как хлеб поспеет, то обмолотить да и пива наварить, и когда пиво то выпьют, тогда Ивана-царевича поедем догонять»40. Возможно, в этом присутствует какой-либо мифологический подтекст, использованный составителем сборника. В то же время, указание на столь длительный промежуток времени (с весны и до осени) подчеркивает чудесность коня, способного очень быстро догнать беглецов, уехавших на дальнее расстояние. В процессе бытования данного сюжета в устной фольклорносказочной традиции сведения об отмеченном выше сроке могут утрачиваться: «А конь и говорит [Кощею. - А. Л.]: “- Твоя жена опять с Иваном уехала”. “- Застанем ли?” “- А мне три шага шагнуть”. Поехали и застали»41.
Итак, волшебно-сказочная коллизия, связанная с похищением женщины, имеет мифологические истоки. В сказках сохраняются отголоски представлений о возможном браке человека с когда-то почитаемыми животными и природными явлениями, а также с персонажами, являющимися олицетворением смерти. Кроме того, сказочная ситуация о похищении женщины во многом напоминает и древнегреческий миф о Персефоне. Данное обстоятельство лишний раз доказывает мнение В. Я. Проппа, согласно которому «по сюжетам, по композиции, по основным мотивам мифы могут совпадать с волшебной сказкой»42. Вместе с тем анализируемый фольклорный материал представляет своеобразное восприятие коллизии, повествующей о похищении женщины, в котором героине отводится особая роль. В сказках намечено формирование мифологемы, связанной с женским началом, которая в трансформированном виде усвоена русской литературой.
Примечания
1 Зуева, Т. В. Волшебная сказка и семейнобытовые обряды в системе восточнославянского фольклора // Поэзия и обряд : межвуз. сб. науч. тр. М., 1989. С. 70.
2 Пропп, В. Я. Морфология волшебной сказки. М., 2005. С. 99.
3 Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л., 1979.
4 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. / изд. подгот. Л. Г. Бараг и Н В. Новиков. М., 1984. Т. 1. № 92.
5 Сказки Карельского Беломорья. Т. I. Сказки М. М. Коргуева / записи, вступит. ст. и коммент. А. Н. Нечаева. Петрозаводск, 1939. Кн. 1. № 8.
6 Русские народные сказки Пудожского края / изд. подгот. А. П. Разумова, Т. И. Сенькина. Петрозаводск, 1982. № 5.
7 Краюшкина, Т. В. Мир семейных отношений в русских волшебных народных сказках. Владивосток, 2005. С. 30.
8 Русские народные сказки Карельского Поморья / сост.: А. П. Разумова, Т. И. Сенькина. Петрозаводск, 1974. № 1.
9 Худяков, И. А. Великорусские сказки. Великорусские загадки / изд. подгот. Е. А. Костюхин и Л. Г. Беликова. СПб., 2001. № 58.
10 Краюшкина, Т. В. Указ. соч. С. 10.
11 Там же. С. 16.
12 Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2005. С. 212.
13 Левкиевская, Е. Е. Вихрь // Славянские древности : этнолингвист. слов. / под общ. ред. Н. И. Толстого. Т. 1. М., 1995. С. 380.
14 Гура, А. В. Ворон // Там же. С. 436.
15 Токарев, С. А. Смерть // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982. С. 457.
16 Неёлов, Е. М. Волшебно-сказочные корни научной фантастики. Л., 1986. С. 162.
17 Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 324.
18 Гомеровы гимны / пер. с древнегр. Е. Рабинович. М., 1995. С. 36.
19 Античные гимны / под ред. А. А. Тахо-Годи. М., 1988. С. 97.
20 Русские народные сказки. Сборник
Б. Бронницына // Русские народные сказки.
Сборники Б. Бронницына и И. Сахарова / изд. подгот. К. Е. Корепова. СПб., 2007. № 1.
21 Карнаухова, И. В. Сказки и предания Северного края. СПб., 2006. № 14.
22 Ожегов, С. И. Словарь русского языка. М., 2007. С. 422.
23 Добровольская, В. Е. Предметные реалии русской волшебной сказки. М., 2009. С. 128.
24 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. М., 1984. Т. 1. № 131.
25 Народная поэзия Горьковской области. Вып.
1 / сост. и ред. В. М. Потявин. Горький, 1960. № 7.
26 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. М., 1984. Т. 1. № 140.
27 Сказки Терского берега Белого моря / изд. подгот. Д. М. Балашов. Л., 1970. № 7.
28 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. М., 1984. Т. 1. № 131.
29 Русские народные сказки Карельского Поморья. Петрозаводск, 1974. № 1.
30 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. М., 1984. Т. 1. № 159.
31 Сказки Магая (Е. И. Сороковикова) / записи Л. Элиасова и М. Азадовского ; под общ. ред. М. К. Азадовского. Л., 1940. № 7.
32 Ожегов, С. И. Указ. соч. С. 294-295
33 Верхнеленские сказки /сост.М.К.Азадовский. Иркутск, 1938. № 7.
34 Рыбаков, Б. А. Указ. соч. С. 322-323.
35 Худяков, И. А. Великорусские сказки. Великорусские загадки. СПб., 2001. № 20.
36 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева : в 3 т. М., 1984. Т. 1. № 159.
37 Великорусские сказки Вятской губернии. Сборник Д. К. Зеленина. СПб., 2002. № 86.
38 Рыбаков, Б. А. Указ. соч. С. 323.
39 Там же. С. 324.
40 Сказки русские, содержащие в себе 10 различных сказок. Собраны и записаны Петром Тимофеевым (1787 г.) // Лекарство от задумчивости. Русская сказка в изданиях 80-х годов 18 века / изд. подгот. К. Е. Корепова и Л. Г. Беликова. СПб., 2001. С. 229-378.
41 Русские народные сказки Карельского Поморья. Петрозаводск, 1974. № 1.
42 Пропп, В. Я. Русская сказка. М., 2005. С. 31.
