CC BY
58
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2020. № 6
В.В. Миронов
ПОГРУЖЕНИЕ В ДИГИТАЛЬНУЮ ПЕЩЕРУ ПЛАТОНА?
Лекция В.В. Миронова «Погружение в дигитальную пещеру Платона?» была прочитана в рамках курса «Вечное и настоящее в философии». Данный курс впервые читался на философском факультете в 2020 г., его задумал Владимир Васильевич как открытый курс для студентов, аспирантов и сотрудников Московского государственного университета от ведущих российских ученых.
Вот что сам об этом курсе говорил В.В. Миронов: «Философия представляет собой особое вневременное смысловое пространство, которое определяется вечными философскими вопросами, которые человек задает Бытию, самому себе, другому человеку. В этом пространстве прошлое, настоящее и будущее сосуществуют. Проблемы прошлого могут «мигрировать» в настоящее и становиться вновь актуальными, как, например, психофизическая проблема Декарта в связи с исследованием проблемы сознания и мозга. Какие-то проблемы оказываются на периферии времени их озвучивания, как, например, было с кантовской проблемой вечного мира, и вдруг они снова становятся актуальными сегодня. Соответственно, философы всегда выступают как некие конструкторы будущего, создающие новые объяснительные модели и перекидывающие смысловой мостик между прошлым и будущим. Таким задуман представляемый курс, когда ученые, пребывающие во временном настоящем, будут говорить о будущем, тем самым подчеркивая вечную значимость философии».
В числе лекторов были заявлены: К.В. Анохин, А.А. Гусейнов, Т.В. Черниговская, М.К. Горшков, Т.Ю. Хабриева, Ю.П. Зинченко, А.В. Смирнов, В.А. Лекторский, И.Т. Касавин, Ю.В. Синеокая, В.В. Васильев, Л.И. Бородкин, Б.И. Пружинин и многие другие.
К сожалению, весенний семестр был омрачен пандемией и последовавшим за ней изменением формата образования и не все из перечисленных лекторов смогли прочитать лекции, но мы надеемся, что идея Владимира Васильевича будет продолжена.
Курс «Вечное и настоящее в философии» открылся 12 февраля 2020 г. лекцией Владимира Васильевича «Погружение в дигитальную пещеру Платона?», в которой проводится анализ последствий внедрения новых технологий. Владимир Миронов ставил риторический вопрос о вступлении человечества в новую стадию своей эволюции, где генная инженерия и новые технологии могут создать сверхчеловека «Homo sapientissimus».
Э.Д. Дряева*
* Дряева Элла Давидовна — кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии и философии истории, заместитель декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия), тел.: +7 (495) 939-19-40; e-mail: dryaeva.ella@gm ail.com
Начиная с последней трети XX в. взрывной характер приобретают технологические открытия, которые влияют на всю нашу жизнь. Это требует осмысления: как мы будем дальше жить, плохо это или хорошо. Становится необходимым уточнить само понятие культуры — все это происходит не в вакууме, а внутри нашей культуры. Я дам некоторые условные неполные определения. Определений культуры много, в справочнике их более двухсот.
Я использую определение Вячеслава Семёновича Стёпина, одного из наших выдающихся философов. Культура выступает здесь как система «исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения), обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее основных проявлениях».
Таким образом, мы видим, как культура формируется и складывается как система общечеловеческих ценностей. Эта система напоминает нам, как ни странно, материальную часть культуры: амфоры когда-то были сосудами для питья, и вдруг они сегодня находятся в музеях, стоят миллионы долларов. Это материальные ценности, которые мы можем потрогать руками. Но в то же время существуют надбиологические общечеловеческие ценности, которые как бы обволакивают жизнь индивида и которые мы даже иногда не замечаем: Добро, Истина, Красота, Справедливость. Эта система изменяется очень медленно — понятие о красоте, добре, истине, справедливости. Но я сделаю одно уточнение: это изменение было медленным, но его скорость сегодня значительно меняется благодаря технологическим открытиям. Если раньше человек рождался в одной системе культуры, жил в системе этих ценностей и умирал в ней, то сегодня происходит нечто другое. Уже на протяжении жизни одного поколения происходит значительное изменение. Я приводил шутку, что студент первого курса уже не понимает студента старшего курса.
Это своеобразный фон человеческой жизни, который меняется очень медленно, эволюция которого была когда-то замедленной, на семиотическом уровне связан с языком, так как язык был средством фиксации значений и смыслов культуры. Здесь я не могу не сказать фразу Юрия Михайловича Лотмана, известного культуролога, семиотика, философа, который когда-то выдвинул очень емкую формулу: «Язык — это код плюс его история». Иногда значение самого слова, его изменение может дать больше, чем философские трактаты. Таким образом, текст как языковая конструкция выполняет функцию культурной памяти, т.е. он обладает «способностью сохранять память о своих предшествующих контекстах... Сумма контекстов, в которых данный текст приобретает осмысленность и которые определенным
образом как бы инкорпорированы в нем, может быть названа памятью текстов». Те из нас, кто занимается переводческой деятельностью, это очень хорошо знают. Когда мы используем фразу «Дом бытия» Хайдеггера, мы понимаем, что это не русская избушка. Таким образом, память культуры закодирована живым языком и понимание культуры есть некий процесс раскодирования, интерпретации и перевода. Например, если вы рассказываете анекдот о Штирлице американцу, вам надо объяснить, что была война и в ней победили не только американцы, и так далее, и пока вы все это объясните, анекдот перестанет быть смешным.
Таким образом, культура — это особое смысловое пространство, в трактовке Лотмана — семиосфера, имеющая многоуровневый орга-низмический характер. Перед этим мы говорили о надбиологических программах, а здесь Лотман говорит об организмическом характере, т.е. о некоем подобии организма. Лотман использует известное понятие биосферы В.И. Вернадского. «Семиосфера — своеобразная биосфера языка, заполненная «разнотипными и находящимися на разном уровне организации семиотическими образованиями». По сути, это множество живых языков, которые выступают в качестве кодирующих культуру структур. Об этом надо бы помнить, когда нас иногда бездумно призывают все делать на английском языке. Я сказал как-то одному министру, что можно отменить русский язык, заставить всех учить английский и все делать на английском. Но тогда и Пушкина придется переводить.
Именно в семиосфере как объективированной знаковой системе фиксируются различающиеся системы человеческих ценностей, моральные, правовые, эстетические, религиозные, философские и т.д., — то, что иногда называют менталитетом. Разнообразие языков определяет сложность культуры как целостной системы, т.е. это не тотальная целостность, а целостность разнообразия. Это своеобразное единство разнообразия — всегда более гибкая система, чем система, связанная с тотальностью.
Долгое время развитие научных технологий не оказывало существенного влияния на эти компоненты культуры. Они постепенно впитывались в нее, делая жизнь человека удобнее и комфортнее, но не особо влияя на культуру как таковую. Современные технологии существенным образом воздействуют на изменение всей системы коммуникации и, тем самым, на характер общения культур.
До последней трети XX в. диалог между культурами носил локальный характер. То есть культуры общались между собой как множества, которые могли в той или иной степени пересекаться. Такой диалог носил напряженный характер, такое пересечение было непростым, отнюдь не все культура в себя впускала. Были периоды,
когда контакт с другой культурой был быстрый, сильный, когда-то он ослабевал, когда-то исчезал. В результате ценность диалога оказывается связанной не с той пересекающейся частью, а с передачей информации между непересекающимися частями... То есть пересекающиеся части культуры способствуют диалогу, но нам интересно то, что не пересекается. Потому что то, что не пересекается, не познано. Это ставит нас лицом к лицу с неразрешимым противоречием: мы заинтересованы в общении в той ситуации, которая делает его почти невозможным.
Новейшие технологии, которые начинают пронизывать все уровни культуры, становятся условием существования и формой нашей коммуникации. Нельзя утверждать, что этого никогда не было в истории культуры. Случались в развитии культуры и технологические взрывы, например, в связи с возникновением книгопечатания. Сегодня мы наблюдаем, что и преподаватели все чаще обращаются к экрану, хотя это может быть вовсе не обязательно.
В результате происходит трансформация культуры, как я ее обозначаю, — это направленный внутренний процесс изменения системы, происходит встраивание в одну систему элементов культуры другой системы, причем представители этой культуры иногда этого не замечают. Мой любимый пример сегодня: маленькие дети хорошо знают, кто такой Микки Маус, но могут не знать, кто такая Баба Яга. Мы говорим на русском языке, но в то же время обогащаемся словами, которые нам этимологически не очень понятны. Результатом этого становится разрушение культуры как системы разнородных локальных культур, и происходит становление глобальной культуры, с неизбежным доминированием в ней одной культуры или группы культур, как правило, именно тех, которые господствуют в технологическом отношении. Это напоминает процесс инфицирования, когда нечто чужеродное вживается в организм и заставляет его делать незаметно для себя нечто несвойственное. Условием этого выступает глобальное коммуникационное пространство, или, проще говоря, коммуникации. Именно через него осуществляется инфицирование локальных культур. Культуры буквально атакуются «медиа-вирусами». Этот термин принадлежит Рожкову, американскому исследователю.
В результате коммуникация из состояния фона (когда культуры пересекались, коммуникация была фоном), фиксирующего события, превращается в стержень современной культуры, который заставляет нас жить, действовать и даже выглядеть по законам коммуникации. Например, событием сегодня является не то, что есть на самом деле, а то, что медийно. Даже событие, которого на самом деле нет, можно сконструировать. Культура начинает функционировать по законам
коммуникации. Мы оказываемся в «реальности», которая конструируется массмедиа и представляет собой всеобщее большое поп-шоу. Шоу во всем — в политике, даже в науке. В каком-то смысле происходит погружение человека в современный средневековый карнавал, который вошел в нашу жизнь в условиях иной информационной среды. Только если раньше этот карнавал длился месяц или две недели, то сегодня мы буквально живем в карнавале. Мощнейшие коммуникационные возможности интернета становятся условием закрепления такого карнавала. Социальные сети — это буквально виртуальное карнавальное шествие, со всей его атрибутикой. У вас может быть несколько профилей в социальных сетях, вы можете вступать в дискуссии между собой. Описанные изменения пронизывают все уровни культуры — от обыденного сознания до политики, права, науки и философии.
Современные технологические достижения воздействуют на трансформацию культуры в целом и на поведение каждого человека. Технологии из чисто вспомогательного средства, увеличивающего комфортность качества жизни людей, превращаются в самостоятельный доминирующий фактор, который во многом связан с теми технологическими алгоритмами, которые нам навязываются. Если вы смотрите на свой айфон, который должен вас распознать, но он вас не распознает, то вы в него не войдете, приходится судорожно вспоминать код.
Современные технологии приводят к нарастанию процесса вертикальной дифференциации уровней культуры, которая становится многокластерной системой, и человек внутри этих социальных кластеров может сам выбирать место своего пребывания в ней. Например, вам нравится попса, и вы выбираете себе кластер, в котором есть только попса, и общаетесь с такими же людьми. Вам кажется, что к этому сводится весь мир. Вы, конечно, можете вырваться из него, но, как правило, никто не вырывается, потому что это более комфортно. Локализуется свое индивидуальное коммуникационное пространство, которое постепенно начинает формировать ваш интерес. Вся система интернета, поисковая система подстраивается под ваши запросы. Это меняет формы социализации людей и расширяет возможности манипуляции с индивидуальным сознанием. Человеку кажется, что он свободен в интернете и социальной сети, на самом деле манипуляция уже осуществляется. Вам навязываются определенные продукты, которые желательно вам купить, определенная поездка, в которую желательно вам поехать. Вы можете этого сначала не замечать, но это появляется перед глазами все чаще и постепенно человек этому поддается. Постепенно мир для человека ограничивается экраном смартфона.
Подвергаются изменению базовые представления о мире и бытии. Когда-то мы были уверены в том, что природа есть некая предзаданная реальность, и мы пытались понять ее, пропуская воспринимаемые разумом или чувствами события и факты через наше сознание. Наше мышление никак не затрагивало самих объектов мысли, мы работали с ними, переведя в плоскость абстрактного философского мышления. Сегодня «вторичная» природа, которая, хотя и сотворена сознанием, может быть технологически преобразована в некую виртуальную реальность, с которой мы можем работать как с обычной реальностью. А это порождает новое прочтения онтологических проблем. Вплоть до такой проблемы: а не являемся ли мы такой сконструированной реальностью?
Трансформируется понимание мышления как некоего свойства, присущего индивидуальному сознанию, т.е. как принципиально личностного образования. Можно ли, например, говорить о личностном сознании искусственного интеллекта или о симбиозе человеческого и компьютерного. Ранее понятие коллективного мышления представляло собой скорее метафору, сегодня это приобретает вполне реальные черты. Потому что индивид может подключить свое мышление к огромной базе данных. Вы это делаете, когда гуглите. И человек удивляется, когда ему говорят, что в гугле не все можно найти. Он не понимает, что гугл — это сконструированная система и что реальность пока еще находится вне этой системы. Искусственный интеллект становится сущностно коллективным за счет постоянной включенности в глобальные коммуникационные сети. Возникает прообраз некоего абсолютного сознания или мозга почти на уровне божественного.
Соответственно, какие здесь деформации происходят? В становящейся цифровой культуре изменяются типы деятельности. Например, изменяется деятельность ученого. Ранее он работал в ситуации недостаточности знаний. Он больше не знал, чем знал. У нас на факультете работал Вадим Робинович, он сделал интересное различие, сказав, что человека Средневековья нельзя было назвать ученым в современном смысле, он был скорее ученым человеком. Потому что все знание было у Бога.
Поэтому научная деятельность и представлялась прежде всего как некие открытия, которые часто осуществлялись до их детального подтверждения. То есть интуиция в работе ученого имела колоссальное значение. Понятно, что таблица Менделеева приснилась именно Менделееву и вряд ли она бы приснилась нам с вами. Сегодня парадигма научного поиска может измениться. Человек выступает в качестве «пользователя» всех знаний. Научный поиск становится, по сути, неким перебором подтверждающей информации из сово-
купности больших данных. И мы уже к этому перешли, мы перебираем информацию, не всегда понимая, что информация может быть ложной. Это хорошо для проведения экспертных оценок, но как быть с поиском нового и неизведанного? В этом случае помогала интуиция, основанная на опыте ученого. Она позволяла выбрать вариант решения проблемы без полного перебора. Кто знает, может быть, закон Кеплера не был бы никогда открыт с помощью ЭВМ, так как большое количество перебираемых фактов могло бы перекрыть его убеждения или веру в то, что Земля обращается вокруг Солнца по эллипсу. Слишком много было бы побочных следствий влияния других планет. Не остановится ли разум, если интуиция окажется незатребованной перед массивом данных? Трудно что-то предполагать, когда на вас давит огромный массив данных. Это серьезная и интересная эпистемологическая проблема.
Процессы цифровизации серьезно влияют на систему образования. Сегодня человек приобщается к этим технологиям в самом раннем возрасте, фактически до того, как он овладевает чтением и грамотой. Стив Джобс рассказывал о том, что движения, которые выполняются при работе на айпаде или айфоне, просто рассчитаны на ребенка, поэтому дети это мгновенно осваивают. Но потом они подходят к окну, видят в нем Главное здание МГУ и на окошке пытаются пальчиками раздвинуть, чтобы увидеть его ближе, но не получается. Но есть и другое — обучение грамоте, умению читать и писать. Вы учили буквы, узнавали понятия, учились складывать понятия, учились читать книги. Сам процесс приобщения к грамоте был высокоинтеллектуальным. А сегодня вы можете получить информацию, почти не читая. Развитие интернета направлено в сторону развития визуальных картинок, поэтому такая проблема сегодня существует. Это уже само по себе вносит изменения в наше сознание. Такое раннее приобщение способствует в большей степени визуализации понятий. Картинка становится первичной по отношению к словам и буквам. И когда человек переходит на более серьезную стадию обучения, например в университете, которое строится по канонам классического образования, ему гораздо тяжелее к этому адаптироваться. Мы как преподаватели видим, что 20 лет назад несколько лекций подряд студент еще выдерживал, сегодня даже полтора часа лекции студенты не выдерживают. Нужна рекламная пауза. А учитывая темп технологических изменений и новых возможностей, образование, которое осуществляется преподавателями и профессорами, воспитанными в старой печатной культуре, осваивается с большим трудом. Отсюда тяга к упрощению и образовательным комиксам типа «Платон за 90 минут», «Хайдеггер за 60» и т.д. Но ведь если человек, учась на философском факультете, ни разу не открыл «Феноменологию духа»
Гегеля, он не может его понять. В результате не ученик подтягивается к знанию, а знание адаптируется под возможности ученика. Во всех странах сейчас ведутся реформы грамматики, они упрощаются. Не люди подстраиваются под грамматику, а грамматика подстраивается под людей. Например, отменяют мою любимую букву «Ё».
Меняются взаимоотношения между преподавателем и учащимся. Традиционная система образования подразумевала, что преподаватель, как правило, — человек старшего возраста, это прежде всего человек, обладающий информацией, которой в большинстве случаев не обладают обучающиеся. Преподаватель приходит с информацией и выдает ее студентам, а они потом на экзамене ее возвращают и в зависимости от того, сколько вернут, получают оценку. Сегодня молодой человек имеет доступ к информации без посредника и адаптируется к ней лучше. Старшее поколение не всегда понимает «информационную продвинутость» нынешних обучаемых и их умение пользоваться технологическими средствами. А молодое поколение, что вполне естественно, уверено, что знание сводимо к информации, которую можно легко почерпнуть в интернете, что тоже не так. Отсюда меняется сама парадигма преподавания. Мы должны понимать это и изменять систему образования.
Пример из этой сферы: представьте себе мальчика, который еще не учился в школе и хочет прочитать о Французской войне. Поисковая система выдает ему работу Суворова. По-разному можно к ней относиться. Но нет гарантии, что этот мальчик будет читать еще кого-то. Война у него закрепится в изложении Суворова.
Как вы думаете, историю русско-польских отношений русский и поляк напишут одинаково? Как вы думаете, Суворов для поляка и для русского человека будет одинаковым? И мы не можем никого обвинить в том, что они не правы. Вот вам одна из серьезных проблем — проблема исторических фактов.
Мир переходит к пользовательской жизни, когда по любому поводу достаточно нажать на соответствующую кнопку. Уже сегодня ряд функций памяти человека оказывается незатребованным. У нас на факультете сегодня есть только один человек, который знает номера телефонов наизусть. Это не безобидно, ибо закрепляется алгоритмическое мышление, когда человек просто ищет алгоритмы действия, не задумываясь, для чего он осуществляет его, и сам характер этих действий непрерывно упрощается. Это приводит к утрате понимания диалектичности и противоречивости окружающего нас мира.
В определенной степени мы возвращаемся к периоду дописьмен-ной культуры. «Наше время, — как писал Маклюен, — это ранняя стадия эпохи, для которой печатная культура становится такой же чуждой по своему смыслу, какой рукописная культура была чужда
восемнадцатому столетию... Мы первобытные люди новой культуры». Но это не просто возвращение, так оно происходит на фоне усиления распространения визуальных образов, которые вытесняют текст как таковой. Здесь мы приближаемся к Платону. Если текст стимулирует в большей степени аналитические навыки работы с понятиями (подключая ум, сказал бы Платон), то аудиовизуальная информация может способствовать впитыванию информации, без ее аналитической обработки, за счет простоты усвоения образов, т.е. почти на уровне гипнотического воздействия. Например, если вы до прочтения книги «Война и мир» смотрели фильм, то образ Безухова у вас уже будет закреплен.
Электронная культура делает жизнь человека более комфортной (пластиковые карты, чипы, смартфоны). А человек с большим трудом отказывается от комфорта, даже если понимает, что этот комфорт может принести ему вред. Например, банк сегодня отслеживает ваши покупки. Не случайно государство стремится к тому, чтобы наличные деньги вообще исчезли. В Германии были протесты против введения пластиковых карт. Но сегодня мы привыкли. Мы настолько привязываемся к техническим средствам, что уже не можем ехать на машине без навигатора, чувствуем дискомфорт, если вдруг забыли дома телефон, хотя день можем без него прожить.
Вот исследования, проведенные в 2016 г. в США, а сегодня эти данные уже можно смело умножать на два:
- среднестатистический американец заглядывает в свой телефон каждые 6,5 минут, примерно 150 раз в день, по другим исследования - 300 раз в день;
- 53% опрошенных в возрасте от 15 до 30 лет готовы отказаться скорее от способности распознавать вкус, нежели от смартфона;
- среднестатистический студент американского университета в день тратит на смартфон около 8 часов 48 минут;
- 79% через 15 минут после пробуждения берут в руки смартфон;
- 68% спят с ним вместе;
- 67% проверяют его, даже когда нет звонка;
- 46% утверждают, что они не могут жить без смартфона.
Мы сегодня выходим из дома, и нам плохо, если мы забыли
смартфон. Мы застали еще проводные телефоны, оставляли их дома, выходили на улицу.
Мы постоянно находимся в бесконечном информационном потоке, даже не осознавая, что это не объективная информация и не отражение реальности как таковой. Этот поток формируют за нас поисковые системы, основанные, например, на учете нашей геопо-
зиции. Это уже форма манипуляции сознанием. Человеку кажется, что, имея в руках смартфон, он становится более умным, тогда как, по сути, он превращается лишь в периферийное устройства смартфона. Не смартфон — наше периферийное устройство, а мы — периферийное устройство смартфона. Он нам напоминает, что мы сделали 10 тысяч шагов, позвонили. Утром мы просыпаемся и сразу начинаем проверять телефон. А ведь эта привычка приводит к значительному снижению умения концентрироваться, так как человек буквально ловит сообщения. Лента новостей непрерывна и не оставляет времени для того, чтобы задуматься и оценить ее.
Отфильтрованный на основе нашего цифрового следа и истории, интернет превращается в так называемый тоннель реальности, т.е. в узкий спектр явлений и мнений, которые мы видим, находясь внутри сформированной алгоритмами реальности. Мы перестаем воспринимать сложность и взаимосвязанность в мире и видим только то, что находится на цифровом «блюдце» перед нашим носом.
И хотя оптимисты типа Илона Маска говорят о смартфоне как новом «расширителе мозга», что делает человека умнее, Сократ бы ему возразил: мы не становимся умнее, ибо это не наше внутреннее знание, а поэтому мы очень легко его меняем или отказываемся от него. Реальный случай на экзамене после лекций на эту тему: девушка отвечает на билет, я ей говорю: «Кажется, Вы что-то не то говорите». Она соглашается: «Да, Владимир Васильевич, кажется, я не то говорю». И начинает говорить другое. Я уверен, что студент может отказаться даже от правильного ответа и начать говорить другое.
Я был в Германии во время конфликта России с Грузией. Я там нигде не увидел, как Саакашвили жует галстук. В России я видел по телевизору в основном, что человек жует галстук. Мы с вами философы и понимаем, что истина где-то посередине.
Актуальной сегодня становится «цифровая гигиена», т.е. сознательное приучение людей к умению отказываться от части информации на время.
В Германии пять лет назад выбрали словосочетание, которое наиболее четко описывает нынешнее поколение: «Generation Kopf unten» (буквально: «поколение с опущенной головой»). Вот наша сегодняшняя реальность. Люди врезаются друг в друга, падают в фонтан. Они просто не могут уже оторваться от смартфона.
Я видел, как отец едет на электрическом самокате и везет коляску. Ребенок маленький, хочет общаться, а отец в это время в смартфоне.
Изменения происходят даже на биологическом уровне. Происходит деформация пальцев. В Германии уже продаются лекарства от костных болезней, поскольку большие пальцы не предназначены для набора текста.
Вряд ли Платон, конструируя свою известную метафору пещеры, мог догадываться о современных технологиях, которые в определенном смысле превратят его мыслительную модель в своеобразную реальность. В этом сила философии, философ может опередить время, задавая вопросы. В знаменитой притче (Государство, VII) он описывает узников, которые с детства прикованы за ноги и шею в пещере и не могут не только сдвинуться с места, но даже повернуть шею и увидеть то, что им не удается увидеть из-за сложившейся ситуации. Их взгляд направлен лишь на тени от огня, который представляет собой образ Солнца. Пещера — образ существования человечества на земле. Сегодня это пещера, созданная современными коммуникационными технологиями, и человек, погрузившийся в сконструированную реальность, часто воспринимает ее как единственную.
Цифровизация способна выстроить цепочки соизмерений, которые могут интерпретировать мир, какие-то явления более удобным образом, но при этом необходимо помнить, что это мыслительная конструкция, которая может находиться достаточно далеко от постижения сущности объектов. Как дальновидно отмечает Платон, в ряде случаев уподобление реальности может приобретать характер имитации, в которой тень неотличима от реальности. У нас нет гарантии различить тень реального объекта и тень имитированного объекта.
Современный человек так же прикован, пусть и не железными цепями, к новостным лентам, сконструированным образам, часто не способен, да и не особо желает понять, что реальность может отличаться от этих конструкций. Современная пещера — это пространство глобальной коммуникации. Условием такой виртуальной, но не менее реальной прикованности выступают большие данные, посредством которых человек сегодня существует в мире и все в большей степени от них зависит, значительно ограничивая свою внутреннюю свободу.
Платон дал блестящее описание последствий такой привязанности, суть которой состоит в том, что человек начинает принимать за истину ее имитацию или симуляцию. Я выделил цитату Платона: «Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов». Понятно, что при этом всегда остается риск принимаемых решений на основании оценок развития того или иного процесса в виртуальной модели, которые затем касаются действий, реализуемых в реальном мире.
Но Платон на этом не останавливается. Он фактически даже ставит мысленный эксперимент, проблематизируя ситуацию, и вопрошает о том, что будет, если мы освободим людей и снимем с них оковы, дав им возможность смотреть на свет реальности. Казалось
бы, это благо. Но «не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?» Платон фактически говорит о том, что в пещере-то человеку уютнее. Попробуйте ненадолго выйти из цифровой пещеры. Вы через полчаса запроситесь к своему смартфону.
Думаю, что это тоже очень живое описание психологического состояния человека, которого отрывают, например, от виртуального мира игры. А следствием является то, что человек привыкает к ситуации прикованности и начинает чувствовать себя комфортно.
Наша зависимость от средств, помогающих использовать цифровой мир больших данных, уже сегодня влияет на поведение и деятельность человека. Мы уже не можем без этого жить. Человек в меньшей степени чувствует себя ответственным за собственные действия. Мир начинает напоминать компьютерную игру, а смысловое пространство компьютерной игры, по сути, выступает как новая реальность. Здесь есть очень серьезная опасность. В игре, когда к вам приближается враг, вы должны его убить. Чем меньше вы будете задумываться, тем вероятнее победа. Человек, выходя из игры, эту парадигму «сначала действие, потом обдумывание» переносит на реальную жизнь. А здесь проблема с преступностью и другие вещи. Я видел игры, которые сопряжены с реальностью. Например, дается задание: кто больше испортит машин гвоздем. Потом все это выставляется в интернете: риск, удовольствие. Более того, например, вы солдат какой-то п-армии и играете в компьютерную игру, которая бомбит другое государство. Где гарантия, что это именно игра? Меняется само отношение к ответственности. В Средние века вам нужно было надеть кольчугу, поднять тяжелый меч, облиться кровью — вы очень серьезно подумаете перед тем, как сделать это. А сегодня нажал на кнопки и никакой ответственности. Вы не видите реальных убийств.
В основе компьютерной игры лежат алгоритмы, которые могут быть основаны на имитации реальности, в том числе и реальности взаимоотношений между людьми. Абстрагирование от реальности и подчинение игровым алгоритмам приучает нас к тому, что размышление как процесс, предшествующий некоему действию, становится вторичным. Такая модель мышления и принятия решений может далеко выйти за рамки игры.
И наконец, глобальная цифровая пещера может выступить моделью нового тоталитарного общества. Страшный пример, который я когда то привел на Ученом совете: в каком-то смысле первой формой цифровизации была практика концлагерей, когда человеку присваивали номер и лишали его идентичности. Система мгновенно стала
легко управляемой. Позже я нашел фантастическое подтверждение: Гитлер в 1937 г. награждает оператора 1ВМ Томаса Уотсона-младше-го Орденом заслуг Германского Орла за работу филиала его фирмы в Германии, куда были поставлены вычислительные машины для проведения переписи и ее дальнейшего использования именно для учета евреев и цыган. При внешне сохраняющейся свободе нажимать кнопки и беседовать в социальных сетях человек все в большей степени передает власть системе, в которой он становится цифровым винтиком или кодом. Внешняя свобода — нажимаю, пишу что хочу. А на самом деле непросто.
В этих условиях философские размышления по поводу развития культуры представляются важными как никогда. Одна из основных задач философии — это выполнение функции предупреждения. Предупреждения о тех тенденциях, которые сопровождают развитие, в том числе и научно-технического прогресса, и которые несут не только положительные, но и отрицательные последствия для человека и общества в целом. Когда была сброшена бомба на Хиросиму, Оппенгеймер произнес свою знаменитую фразу: «Мы сделали работу за дьявола». Мы можем себя спросить, а когда он начинал эту работу, он думал, что это будет рождественская игрушка? Вот вам этический аспект проблемы.
Еще 20 лет назад некоторое новшество, которое возникало, так медленно двигалось в культуру, что мы могли его легко исправить. Сегодня новшества так быстро интегрируются в культуру, что мы уже не имеем возможности исправлять. Кто из вас знает, что такое пейджер? А кто умеет им пользоваться? А ведь когда-то нам говорили, что это будущее.
Встает центральная проблема: будет ли искусственный интеллект признавать равноправным человеческий интеллект или он будет вытеснен на периферию как не особо нужный?
Не столь безобидная проблема. Сейчас пишут, что машины, которые управляются искусственным интеллектом, уже сбивают людей. А кто мешает машинам с искусственным интеллектом передвигаться без аварий? Человек. А нужен ли человек?
Завершу я цитатой из <<1РЬиск 10» Пелевина: «Если наделить алгоритмический рассудок способностью к самоизменению и творчеству, сделать его подобным человеку в способности чувствовать радость и горе (без которых невозможна понятная нам мотивация), если дать ему сознательную свободу выбора, с какой стати он выберет существование?.. Искусственный интеллект будет все про себя знать с самого начала. Захочет ли разумная и свободная шестерня быть?» Все сводится к гамлетовскому вопросу, который не устаревает: «!о Ье ог по! !о Ье»...
Вопросы аудитории
- Как Вы считаете, к чему все идет? Могут ли тенденции, которые Вы описываете, быть остановлены или дойти до своего опровержения, плохо это или хорошо?
В.М.: Не нужно лить крокодиловы слезы, культуру хоронят каждые сто лет. Помните историю с амфорой 20-30 лет назад, которую открыли, а в ней нашли послание, в котором написано, что молодежь все больше пьет, все больше танцует. Так что в этом плане все нормально. Я думаю, что культура найдет адаптивные механизмы. Мы найдем выход. Если мы с вами можем обсуждать эти явления, мы можем найти выход. У меня нет здесь пессимизма, и я с удовольствием пользуюсь новейшими технологическими открытиями.
- Технологии перешли от того, что они помогали нам, к тому, что они нами управляют. Где пролегает эта граница?
В.М.: Это серьезный вопрос. Представьте себе, что вы печатаете диссертацию так, как печатали ее мы, - на печатной машинке. И вдруг вы делаете ошибку на последней 24 строчке. Вы достаете бумагу и печатаете заново. Но, поскольку вы печатаете заново и вы человек творческий, вы что-то изменяете. Вот вам ситуация. Сегодня всего этого нет.
Теперь второй пример: когда мы читаем Пушкина, видим на полях его дневников красивые женские образы. Многие из вас делают заметки на полях дневников? Вместе с тем обратите внимание, что мы писали друг другу письма, исчезла одна вещь, которая у Достоевского и Толстого занимает треть произведений — исчезли черновики. Сегодня, работая с текстом, вы работаете всегда с последним вариантом. Вот вам уже изменение, к которому мы перешли. В этой сфере характер творчества уже изменился.
Можно спекулировать по этому поводу, задавая вопрос, а что было бы, если бы у Пушкина был современный компьютер? Очень интересно.
- Как Вы считаете, нужно ли обучать роботов эмоциональному интеллекту, обучать эмпатии?
В.М.: Здесь мы встаем перед проблемой: что такое искусственный интеллект? Есть разные пути, мы надеемся, что мы пойдем по пути симбиоза. Это вопрос серьезный. Об этом говорил наш ученый Бонифатий Михайлович Кедров. В 60-е гг. прошлого века он написал работу о форме и движении материи, в которой размышлял о кибернетической форме движения. Он говорил, что так же, как из биологического существа мы стали существами биосоциальными, точно так же мы станем существами, связанными с кибернетикой. Это были 60-е гг., напоминаю.
- Вы приводили ситуацию, когда машина, управляемая пилотом, сбивает человека. Как Вы считаете, кто и за что несет ответственность в данном случае?
В.М.: Это центральный вопрос. Алгоритм всегда создают люди и всегда есть вещи, которые алгоритм не предусматривает.
Одну маленькую историю расскажу. Моя супруга столкнулась с искусственным интеллектом, ей надо было оформить документы. Она 2,5 часа стояла в очереди, и ей дали маленький квиточек на вход в комнату, где надо было общаться с интеллектуальным разумом. Она зашла, высветилось табло, на котором было написано, что у нее есть три минуты. У нее было два вопроса. И вдруг на табло высветилось, что она должна упростить свои задачи до пяти. И затем время было исчерпано.
Другой пример: можете представить себе характер катастрофы, когда встала вся железная дорога Германии. Это произошло всего на 10 минут, но последствия ощутимы. Это риски, и мы должны об этом думать.
- Как Вы считаете, стоит ли нам дальше двигаться по пути развития технологий или нам следует остановиться?
В.М.: А мы не можем остановиться. Периодически в истории такие попытки были. Леонардо да Винчи зашифровывал свои открытия, потому что человечество не было к ним готово. Здесь нет такого, что мы взяли, остановились и уехали обратно в леса. Нет, мы выбрали этот путь начиная с Античности, со всеми его плюсами и минусами.
