CC BY
18
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2020. № 6
В.В. Миронов
ФИЛОСОФЫ И ВЛАСТь:
«душераздирающая трагедия»
В весеннем учебном семестре 2020 г. с подачи Владимира Васильевича Миронова был запущен открытый онлайн-курс «Философия хрупкого мира» — цикл лекций о роли философии, образования и науки в стремительно меняющемся мире. Преподаватели философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова читали лекции по тематикам, которым они посвятили годы исследований. Лекции выходили три раза в неделю в течение трех месяцев и вызвали большой резонанс в научной среде.
С первой лекцией «Философы и власть: "душераздирающая трагедия"» 5 мая 2020 г. выступил сам Владимир Васильевич.
Анонс лекции: Конфликт между стремлением философа к свободному мышлению и его вовлеченностью в конкретную идеологическую ситуацию, которая всегда оказывается концентрированным выражением интереса власти, неизбежен для философа. Поэтому когда философ, соблазнившись близостью к политике, становится идеологом, он рискует оказаться только средством для достижения целей. Возможно ли и необходимо ли для философа самоустранение от власти?
Рефлексия над властью и размышления об оптимальном государственном устройстве всегда находились в центре философских обсуждений. Мы прекрасно знаем, как умозрительные философские идеи иногда становились источником той или иной властной позиции, проникая в мир с высот философской абстракции, а самые невообразимые утопии, казалось бы, оторванные от жизни, в ней реализовывались.
Философия как самосознание культуры, с одной стороны, «воспроизводит доминирующие смыслы культуры»1, а с другой — разрушает эти смыслы, определяя новые тенденции развития, тем самым выходя «за рамки универсалий своей культуры»2. Поэтому конкретный мыслитель может одновременно выступать и как хранитель культурных традиций и как их разрушитель, подвергающий устоявшиеся системы ценностей анализу и критике. Это порождает сложные взаимоотношения между философией и властью в целом, конкретным мыслителем, выступающим от имени свободного мыш-
1 Человек, Наука, Цивилизация. М., 2004. С. 63.
2 Стёпин В.С. Цивилизация и культура. СПб., 2011. С. 229.
ления, и идеологией как концентрированным выражением доминирующей властной позиции.
Глубоко затронул данную проблему Гегель. Анализируя судьбу Сократа, он высочайшим образом оценивает его как личность и пишет о его «безукоризненно благородном характере». Сократ как личность является прекрасным творением, ибо «высшая красота именно и состоит в совершеннейшем развитии всех сторон индивидуальности согласно одному внутреннему принципу... Величайшей пластической личностью, как государственный человек, был Перикл, и его окружали, словно звезды, Софокл, Фукидид, Сократ и т.д.»3 Но неожиданно он делает вывод о том, что государство поступило абсолютно верно, осудив философа. Сократ выступил против народа, посчитав, что истину можно достичь внутри собственного внутреннего сознания. «Согласно афинским законам, т.е. согласно духу абсолютного государства, и то, и другое, что делал Сократ, было разрушительно для этого духа»4.
В то же время, рассуждает Гегель, Сократ — герой, ибо он свое внутреннее решение сознательно противопоставил духу афинского народа, а значит, и государства. Этот мужественный поступок раскрывает возможности для изменения принципов самого духа государства. Это всегда выглядит как нарушение действующих законов, но может открыть дорогу для построения более совершенного государства. То есть философ может попытаться реализовать собственные мыслительные конструкции в практической сфере, т.е. перевести их из мира идей в реальность, а если речь идет о государственном устройстве, то обращение к властителю неизбежно. В этом заложено глубокое противоречие, с которым сталкиваются многие мыслители, а именно противоречие между идеальными теоретическими конструкциями и реальностью, которая может очень жестко их корректировать, даже превращая в свою противоположность.
А.Ф. Лосев пишет: «Платон очень хочет, чтобы его идея воплотилась во всей своей конструктивной чистоте; и, пока он говорит о чистых конструкциях, возвышенный характер его идеализма остается почти незапятнанным»5. Но, отмечает Лосев, Платон был реалистом, а значит, «не мог оставаться на уровне только одних принципов и конструкций»6.
Позже Ханна Арендт, упрекая Хайдеггера за попытку покинуть мир своих идей, говорит о нежелательности выхода философа в
3 Гегель. Лекции по истории философии. СПб., 1994. Кн. 2. С. 40.
4 Там же. С. 77.
5 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 2000. С. 426.
6 Там же.
реальный мир. Но, отмечает А.Ф. Лосев, удержать себя от этого философ не может, а поэтому трагичность существования ему обеспечена.
Философ как мыслитель всегда работает в мире идей и идеальных сущностей конструкций, даже когда его философия выстраивается как противоположная идеализму. «Даже самый оголтелый позитивист, если вы станете упрекать его в безыдейности, тотчас же становится платоником и начинает доказывать, что идеи у него есть, что эти идеи не просто субъективны, что этим идеям он подчиняется и служит и что они осмысливают всю его жизнь, всю его борьбу и все его существование»7. В этом смысле любая философия есть идео-логия. В то же время любой, даже самый оголтелый идеалист становится материалистом, переходя от мира идей к реальности, и особенно к реальности политической, в которой идеи выступают условием конструкции той или иной политической модели. Это неснимаемое противоречие между «конструктивной чистотой идей и реальностью», в которой жесткая реальность чаще всего побеждает, что и приводит философа, по выражению А.Ф. Лосева, к «душераздирающей трагедии», которая повторяется в судьбе многих философов.
Вот как это выглядело у Платона.
Первый акт — казнь Сократа, с которой начинается путь принесения себя «в жертву высокой духовной проповеди Сократа»8.
Второй акт — попытка философски воспитать сиракузского тирана Дионисия Старшего, одного из самых жестоких тиранов того времени. «В результате придворных интриг и скандалов оклеветанный Платон был продан Дионисием в рабство»9.
Третий акт — путешествие к Дионисию Младшему через 20 лет. Платон предлагает собственную модель политического управления, в которой тирания заменяется просвещенной монархией. Ну и, конечно, отводит себе роль «если не философа на троне, то, во всяком случае, учителя философствующего монарха. Попытка срывается»10. А далее, в переписке со сторонниками, Платон «дает совет ни в коем случае не возобновлять в Сиракузах демократической формы правле-ния»11. Позиция Платона была настолько обидной для поклонников его идеализма, что спор о подлинности данной переписки, как отмечает Г. Гусейнов, продолжается.
7 Там же. С. 424.
8 Лосев А.Ф. Платоновский объективный идеализм и его трагическая судьба // Платон и его эпоха. М., 1979. С. 53.
9 Там же. С. 54.
10 Гусейнов Г. Политический платонизм советской философии // Логос. 2011. № 4 (83). С. 176.
11 Там же.
Четвертый акт — еще одно, и снова неудачное, путешествие к Дионисию Младшему, который в конце концов замыслил убийство Платона, ставшего из-за придворных интриг неугодным.
Результатом этих неудач становится пятый акт трагедии.
Философ утрачивает веру «во всемогущество разума и разумного убеждения» и создает «кровавую утопию государственного устройства... которая была страшнее самой тогдашней действительности... Одними теоретическими идеями нельзя преобразить жизнь, а Платон именно это и хотел сделать. В этом и заключается душераздирающая трагедия всего платонизма.»12. Выяснилось, что его мир идеальных конструкций есть отражение «все того же земного мира». Более того, этот мир «после исключения всех земных несовершенств оказался бездушной и безличностной структурой, способной создать на земле только абсолютистски-полицейское и тоталитарное государство»13.
Еще один «печальный» урок сближения с властью для философов представляет собой случай Мартина Хайдеггера, активно обсуждаемый в связи с публикацией «Черных тетрадей». Сам факт этой публикации поднимает проблему границ ответственности мыслителя за свои теоретические рефлексии. Мы видим, как достаточно умозрительные философские идеи «выходят в мир» и независимо от внутренней позиции философа становятся источником фунда-ментализации или оправдания самых жестких властных моделей, трансформируя свободные размышления в апологетику власти.
Сам Хайдеггер позже так объяснял: «Это был период, когда я увлекся и — хотя всего на несколько месяцев — впал, как говорит моя жена, в "опьянение властью"»14. Состояние Хайдеггера, да и всей Германии действительно напоминало опьянение. К. Ясперс вспоминает: «Я заговорил о еврейском вопросе и о злобной чепухе про "сионских мудрецов", на что он сказал: "Существует ведь опасный международный союз евреев". За столом он сказал слегка сердитым тоном: это безобразие, что существует столько профессоров философии — во всей Германии следовало бы оставить двух или трех. "Кого же?" — спросил я. Никакого ответа. "Как может такой необразованный человек, как Гитлер, управлять страной?" — "Образование совершенно не важно, — ответил он, — вы только посмотрите на его великолепные руки! .Народ был опьянен национал-социализмом»15.
12 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 2000. С. 435-436.
13 Лосев А.Ф. Платоновский объективный идеализм и его трагическая судьба // Платон и его эпоха. М., 1979. С. 49.
14 Мартин Хайдеггер / Карл Ясперс. Переписка 1920-1963 / Пер. с нем. И. Михайлова; Под ред. Н. Федоровой. М., 2001. С. 275-276.
15 Там же. С. 347.
Сам термин «опьянение» ему не очень нравился, ибо означал некоторую потерю рационального контроля, поэтому он предпочитал характеристику, которую дал ему Ясперс: "Ein Knabe, der traumt" (мечтающий или грезящий мальчик), позволяющую делать акцент «на своей наивности и неискушенности... в реальной политике из-за длительного пребывания в высоких духовных сферах»16.
Удивительно, что как мыслитель Хайдеггер презрительно относится не только к идеологии как ограниченному мировоззрению, но и к мировоззрению в целом. Мировоззрение противоположно философии и опасно для нее. Философии надо дистанцироваться от идеологии и политики, в которой последняя затребована. Но и здесь он неожиданно совершает мыслительный кульбит, который на первое место ставит именно идеологию. Национал-социализм выше любой философии. «Философия здесь лишь вторична, «волочится» за национал-социализмом «как обременительное всезнайство»17.
М. Хайдеггер стал ректором, как только Гитлер пришел к власти. Это был весьма сознательный выбор. Перед этим он вступает в нацистскую партию. Причем делает это 1 мая 1933 г., который уже именовался как «День национального труда». Для него делают исключение, ибо в это время прием в партию был прекращен из-за наплыва желающих до 1937 г. Хайдеггер вступил в партию одновременно с супругой, придав действу несколько театральный, даже интимный характер18.
Это вступление было продуманным и сознательным, о чем свидетельствует его письмо к брату. «Тебе нельзя посмотреть на движение снизу, а исходя из фюрера и его великих целей. Я вчера вступил в партию не только по внутреннему убеждению, а из осознания того, что только таким путем возможно облагораживание и очистка всего движения. Даже если ты в этот момент еще не решишься, я тебе все-же советовал бы внутренне готовиться к вступлению. нельзя больше думать о самом себе, а только о целом и о судьбе германского народа, поставленной на кон»19.
В основе этого акта лежит определенная философская позиция, основанная на возможности перестроить университетское образование, опираясь на новую сильную власть. Еще в 1928 г. он
16 Рыклин М. Метаморфозы великих гномов // Мартин Хайдеггер / Карл Ясперс. Переписка 1920-1963 / Пер. с нем. И. Михайлова; Под ред. Н. Федоровой. М., 2001. С. 34.
17 Хайдеггер М. Размышления II-VI (Черные тетради 1931-1938) / Пер с нем. А.Б. Григорьева. М., 2016. С. 375.
18 Миронов В.В., Миронова Д. Философ и власть: случай Хайдеггера // Вопросы философии. 2016. № 7. С. 28.
19 Heidegger M. Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebensweges. 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 93.
обсуждает с Ясперсом проект «аристократической» реконструкции университетов. И, надо сказать, Ясперс поддерживает его тогда, видя в нем единственно достойную кандидатуру в качестве лидера таких изменений. «План аристократического университета, который мы недавно обсуждали, пока утопия. Но сбрасывать его со счетов нет необходимости. Если рейх вправду когда-нибудь захочет создать "рейхсуниверситет", то, может быть, шанс и появится. Тогда без Вас не обойтись.»20.
С самого начала своего ректорства Хайдеггер занимает позицию практикующего идеолога, сегодня сказали бы политтехнолога. Надо не просто объяснять мир, почти повторяет он фразу Маркса, а переделывать его с помощью сильной власти, а для этого нужна идеология. Его идеологическая активность чрезвычайно высока. С апреля 1933 г. по 23 января 1934 г., т.е. за период чуть более полугода, он произносит 16 публичных речей (только зафиксированных), причем как для профессуры, так и для студентов и безработных города.
Вступая в должность ректора Фрайбургского университета 27 мая 1933 г., Хайдеггер произносит печально знаменитую речь «Самоутверждение немецкого университета», которую восторженно встречают официальные идеологи. К. Ясперс тоже восхищен и пишет о том, что именно в Хайдеггере он видит лидера: «Здесь Вы едины с Ницше, с одной только разницей: есть надежда, что однажды Вы, философски интерпретируя, осуществите то, о чем говорите. Вот почему Ваша речь приобретает реальную убедительность»21.
М. Хайдеггер, рассуждая о миссии университета, конструирует вектор «воли к власти» через «волю к науке» в качестве особой миссии немецкого народа в собственном государстве. «Научное значение и немецкая судьба должны сразу в сущностной воле прийти к власти»22. Центральной задачей в университетском образовании должна стать подготовка вождей немецкого народа.
Понимание свободы в университете должно определяться понятием службы государству. И далее, Хайдеггер очень мощно как философ и чеканно как идеолог формулирует общие идеологические принципы для студентов, которые должны служить государству. Он конструирует цепочку идеологических связанностей студентов с «народной общностью» посредством труда и даже дает практические рекомендации. Должны быть сформированы три службы: трудовой фронт, служба обороны и служба знаний (университетское обра-
20 Мартин Хайдеггер / Карл Ясперс. Переписка. 1920-1963 / Пер. с нем. И. Михайлова; Под ред. Н. Федоровой. М., 2001. С. 201.
21 Там же. С. 223-224.
22 Хайдеггер М. Самоутверждение немецкого университета / Пер. с нем. В. Би-бихина // Историко-философский ежегодник - 94. М., 1995. С. 298.
зование). По его инициативе отменяются выборы на должности в университете и официально признается принцип «фюрерства» не только в управлении университетом, но и в организации научных исследований. Именно «принцип фюрерства» способен выступить против уравнивания и посредственности, причем в сфере как управления, так и самой науки.
В актовом зале Гейдельбергского университета 30 июня 1933 г. Хайдеггер произносит еще одну речь — «Университет в новом рейхе», по сути, являющуюся политической программой воспитания. «Присутствовал весь профессорский состав, а также представители города; студенчество и публика в столь большом количестве стеклись в актовый зал Нового университета, что пришлось открыть для них также и Большую аудиторию, куда выступление транслировалось по радио»23.
Главная задача университета — это задача воспитания, и наука здесь лишь средство, позволяющее воспитывать «прослойку вождей в государстве». Обучение в университете не должно опираться только на научное исследование, ибо тогда доминирует «точка зрения учителей», что часто придает обучению формальный и «бесцельный характер». «Нужно, напротив, вести суровую борьбу в национал-социалистическом духе, который не могут скрыть гуманистические, христианские представления, подавляющие его безусловность»24.
Речь 22 октября 1934 г. «Национал-социалистическая школа знания» перед «более чем 600-ми занятыми на общественных работах безработными Фрейбурга, прошедшими перед тем, как собраться на митинг в актовом зале университета, маршем по улицам города»25. Хайдеггер как опытный идеолог в очень доступной форме формулирует обязанности немца при реализации целей государства. Риторически блестящее начало, в котором говориться о том, что именно государство, обеспечив создание рабочих мест, дало «вам работу и кусок хлеба. Вы наслаждаетесь своим преимуществом перед остальными безработными нашего города»26. Но это ведет к необходимости принятия на себя и ряда обязанностей. Формулируется идея всемирного единства немецкой нации, которая, по сути, является предвестником будущих войн за пространство.
23 Heidelberger Neueste Nachrichten. Nr. 150, 1. Juli 1933. S. 4.
24 Heidegger M. Die Universität im Neuen Reich. Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 762.
25 Der Alemanne. Kampfblatt der Nationalsozialisten Oberbadens. Folge 33, 1. Februar 1934. Abendausgabe. S. 9.
26 HeideggerM. Zur Eröffnung der Schulungskurse für die Notstandsarbeiter der Stadt an der Universität (22 Januar 1934). Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 232.
Речь «К немецким студентам» (ноябрь 1933 г.), в которой о национал-социализме говорится как о революции. Здесь следует отметить призыв к почти божественному восприятию вождя, который определяет и настоящее, и будущее. «Пусть не учения и "идеи" будут правилом вашего бытия. Сам вождь и только он есть настоящая и будущая немецкая действительность и ее закон»27.
Речь 11 ноября 1933 г. в Лейпциге на предвыборном митинге учителей и ученых.
И опять риторическое начало: «Фюрер не просит народ. Скорее, он предоставляет народу непосредственную возможность в высшей степени свободно решить, желает ли народ собственно существовать как народ или не желает»28. Именно этим Хайдеггер оправдывает фюрера в том, что он вышел из Лиги наций (именно фюрер, а не страна). «Фюрер осуществляет не беззаконный акт, ибо «происходит лишь ясное осознание неприкосновенной самобытности каждого народа. Народ вновь обретает истину своей воли к существованию»29.
Речь от 25 ноября 1933 г. «Германский студент как работник», которая транслировалась по радио.
Сегодня студент не просто служит науке, говорит он, а находится на службе государства. Поэтому в процесс образования должна быть включена трудовая и военно-спортивная повинность. Новый студент — это не традиционный студент-школяр, цель которого учиться и получать знания. Для него учеба — это работа, но не сводимая лишь к обучению. «Национал-социалистическое государство — это государство труда. .учеба сейчас означает: развертывание воли стать знающими, чтобы укрепить и приумножить то знание, в силу которого наш народ становится историческим»30. Такой тип студента пока исключение, это будущий новый тип студента. «Я обязываю вас выполнить волю и дело нашего фюрера Адольфа Гитлера. Я привязываю вас к законам наличного бытия нового немецкого студента. Я требую от вас дисциплины и серьезности, и жесткости в отношении вас самих»31.
Речь «Призыв к трудовому служению» (январь 1934 г.) вновь посвящена проблеме воспитания юношества. Оно должно быть строго регламентированным и подчиняться дисциплине. Хайдеггер говорит,
27 Heidegger M. Zum Semesterbeginn. Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 184.
28 Heidegger M. Ansprache am 11 November 1933 in Leipzig. Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 190.
29 Ibid. S. 191.
30 Heidegger M. Der deutsche Student als Arbeiter. Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000, S. 205-206.
31 Ibid. S. 208.
что это может обеспечить в наибольшей степени «сообщество трудового лагеря», где могут каждодневно закрепляться трудовые навыки, обусловливая сплоченность такого сообщества.
Часто говорят, что Хайдеггер достаточно быстро отказался от данной позиции, как только перестал быть ректором. Но это не так. Уже после отставки он скорее упрекает университетский народ, который оказался не готов к предлагаемым им преобразованиям. «Я вступил в свою должность слишком рано, или, лучше сказать: абсолютно напрасно»32. Объектом его критики становятся студенты, на которых он во многом опирался, будучи весьма популярным у них. В университетах, отмечает он, господствующей силой стали студенты («власть студентов»), а преподаватели превратились лишь в исполнителей, что формирует у студентов лишь «самонадеянность». Университету не удалось выполнить ни воспитательных, ни мировоззренческих, ни наукообразующих задач, и он будет вести «антикварное» существование. Вместо реформы мы имеем имитацию, в которой он участвовать не хочет. Но, пишет он: «Мы останемся в невидимом фронте тайной духовной Германии»33.
И он произносит еще ряд речей, уже не будучи ректором.
В августе 1934 г. перед студентами иностранцами Фрайбургского университета.
В них получают развитие две идеи:
- немецкое национал-социалистическое движение — это революция, которая была подготовлена мировой войной. Война породила сплоченность нации и «сильную волю»;
- этой революции необходим лидер в лице фюрера и жесткое проведение фюрерства как принципа управления, в котором соединяются в единое целое умение подчиняться («слушать и слушаться»). Именно фюрер как личность способен «слушать и слушаться», а значит, руководить (führen).
Очень любопытно, что поскольку революция обозначается как национал-социалистическая, то Хайдеггер дает в этом выступлении собственное понимание социализма, говоря о том, что именно социализм, а не национализм отражает ее сущность. Социализм — это не просто «изменение экономической строя», основанного на уравниловке, «не бесцельное общее благо, это забота о внутреннем порядке сообщества народа». Поэтому в нем должна быть иерархия «согласно призванию и достижениям» и признание «достоинства любого труда и неприкосновенной чести
32 Хайдеггер М. Размышления 11-У1 (Черные тетради 1931-1938) / Пер. с нем. А.Б. Григорьева. М., 2016. С. 176.
33 Там же.
исторического наличного бытия народа»34. И во главе указанной иерархии должен быть фюрер.
Анализируя речи Хайдеггера, мы видим слияние философии и идеологии, когда фундаментальные философские идеи риторически упрощаются и камуфлируются под ожидания масс и волю государства. Перед нами, нравится это кому-то или нет, работа блестящего идеолога, которой можно восхищаться и одновременно испытывать страх перед коварством человеческого разума.
Человеческий разум коварен, и он оказывается коварным и по отношению к самому Хайдеггеру. Послевоенные дискуссии создают впечатление, что Хайдеггер был чуть ли не единственным, кто вступил в альянс с режимом. Именно в отношении Хайдеггера поступают наиболее жестко. Причем главным экспертом выступает Ясперс. Отмечая тот факт, что Хайдеггеру «нет равных среди современных философов в Германии» и ему надо дать возможность «работать и писать», тем не менее он полагает, что, исходя из общего видения ситуации, «необходимо привлечь к ответственности всех, кто помогал упрочивать национал-социализм. Хайдеггер принадлежит к тем немногим профессорам, которые это делали.»35. Талант Хайдеггера как философа вдвойне опасен. «Пока в преподавателе не произойдет подлинного возрождения, которое будет заметно в творчестве, его, на мой взгляд, нельзя допускать к молодежи.»36.
К. Ясперс здесь также поступает, по крайней мере, странно, да еще если напомнить, что он был близок к Хайдеггеру и вместе с ним когда-то вынашивал реформу университетов. Хайдеггер как философ отнюдь не был одинок в своей поддержке режима. Однако большинство, пройдя процедуру проверки на связь с нацизмом, продолжали работать как преподаватели. Они подчистили свои опубликованные в период нацизма тексты, переиздали их и стали лояльны к новой власти.
В 1951 г. Хайдеггер был возвращен в преподавательский корпус, но, правда, в статусе пенсионера, причем на основании аргументов того же Ясперса, которые не очень изменились. «Благодаря своим заслугам в философии г-н проф. Мартин Хайдеггер признан во всем мире как один из крупнейших философов современности. В Германии нет никого, кто бы его превосходил. Европа и Германия, признавая важность духовного уровня и духовных способностей, обязаны поза-
34 Heidegger M. Die deutsche Universität (Zwei Vorträge in den Ausländerkursen der Freiburger Universität. 15 . und 16 August 1934). Gesamtausgabe. Bd 16. Reden und andere Zeugnisse eines Lebenswegs 1910-1976. Frankfurt a. M., 2000. S. 304.
35 Мартин Хайдеггер / Карл Ясперс. Переписка 1920-1963 / Пер. с нем. И. Михайлова; Под ред. Н. Федоровой. М., 2001. С. 364-365.
36 Там же. С. 365.
ботиться, чтобы такой человек, как Хайдеггер, мог спокойно работать, продолжать свои исследования и публиковать их»37.
Таким образом, как отмечает Ханна Арендт, Хайдеггер повторяет судьбу Платона. Она ставит проблему: почему это происходит с мыслителями? Философ пребывает в мире идей, отгораживаясь от реальности. Рамки этого внутреннего мира задает сам философ. Это своеобразное местожительство («Der Wohnsitz»), внутри которого они могут спастись от реальности. Однако реальность их настигает в тот момент, когда они покидают свое местожительство. Так был смешон в глазах Аристофана Сократ, так же было с Платоном, когда он с помощью уроков математики пытался помочь сиракузскому тирану.
«Хайдеггер однажды поддался искушению изменить свое местожительство и "подключиться", как тогда выражались, к миру человеческих дел. А что касается этого мира, то Хайдеггеру пришлось еще хуже, чем Платону, поскольку тиран и его жертвы находились не за морем, а в одной и той же стране»38. Философы страдают формой «профессионального заболевания», которое проявляется в том, что они при встрече с реальностью закрывают глаза, надеясь лишь на разум. «...Платон и Хайдеггер, когда они ввязываются в человеческие дела, ищут убежища у тиранов и фюреров... Ибо склонность к тираническому можно теоретически обнаружить почти у всех великих мыслителей (Кант — большое исключение).»39.
Сближение с властью «опьяняет» мыслителя, и он видит в тиране силу, способную помочь реализации собственных идей. А это порождает проблему ответственности мыслителя за те идеи, которые он «выбрасывает» в мир. Величина мыслителя не является абсолютной гарантией «чистоты помыслов и поступков» в реальной жизни, ибо идеологический суррогат впитывают люди, которые могут вообще текстов и не читать, но они очень легко становятся последователями идей, вброшенных, говоря современным языком, в информационное пространство.
«Душераздирающая трагедия», которая все время повторяется. Выступая в роли идеолога, философ должен в буквальном смысле не просто подчиняться Власти, а в буквальном смысле любить ее и воплощающего ее тирана. Любовь и преданность деспоту вовсе не гарантируют безопасности «любящему», а скорее, напротив. Такая любовь делает человека беззащитным и обрекает на гибель (в физическом, моральном или интеллектуальном смысле). Не тиран выступает в качестве средства достижения великих целей, как хоте-
37 Там же. С. 369.
38 Ханна Арендт, Мартин Хайдеггер. Письма 1925-1975 и другие свидетельства. М., 2014. С. 203.
39 Там же. С. 204.
лось бы философу, а, напротив, философ помогает реализации целей тирана. Философия в этом случае часто принимает политические правила игры, камуфлируя категориальные смыслы «обрамлением из принятой политической риторики».
Восприятие любви самим тираном описал Фазиль Искандер на более близком к нам примере — через размышления И. Сталина в Пирах Вальтасара. «Власть — это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано или поздно получишь нож в спину. Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно. Но если приходится убивать тех, кого любишь, сама справедливость требует расправляться с теми, кого не любишь, с врагами дела»40. Совершенно потрясающая мысль, не хочется, конечно, говорить о ее вечной актуальности.
И еще один писатель — Л. Фейхтвангер, который наблюдал становление нацистского режима в Германии, очень ярко показал в ряде романов, что очень часто наиболее рафинированные интеллектуалы становятся заложниками власти. Есть прекрасный эпизод из романа об Иосифе Флавии, когда тот, будучи одновременно представителем знатного иерусалимского рода и почетным гражданином Рима, был вынужден проходить через Триумфальную арку, воздвигнутую в честь взятия Иерусалима.
Об этом стоит задуматься, ибо время фюреров, может быть, и ушло, но власть всего лишь модифицировалась и всегда не прочь «подставить плечо» готовым к этому мыслителям, и многие из них не прочь примерить на себе властные одежды. Причем власть не обязательно должна пребывать в одежде конкретного тирана, она, как нам известно, может носить и иные формы.
40 Искандер Ф. Сандро из Чегема. М., 2003. С. 372-373.
