CC BY
62
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
УДК 821.161.1-1(091)"20" Н.В. Барковская
ПОЭЗИЯ 2008 ГОДА: ПРОБЛЕМЫ И ТЕНДЕНЦИИ
Характеризуются тенденции в новейшей поэзии. Особенности творчества «тридцатилетних» авторов рассматриваются в соотнесенности с творчеством поэтов старшего поколения. Выявляются такие черты в поэзии «молодых», как тяготение к опосредованному выражению лирического «Я», нарративность, преобладание интонационно-фразового стиха. Общая проблема в поэзии «молодых» - проблема личностной самоидентификации.
Ключевые слова: книга стихов, лирический субъект, полисубъектность в лирике, культурное сознание общества, поколение.
Ситуацию в русской поэзии второй половины 2000-х гг. сложно описать с помощью категорий «метод», «направлениие», «течение». Яркой и по-своему целостной была поэзия периода перестройки. В 1990-е гг. доминировали два течения: концептуализм (Дм. А. Пригов, Т. Кибиров и др.), деконструирующий советские идеологемы, и метареализм (И. Жданов, А. Еременко и др.), конструирующий сложные, многомерные поэтические миры. Уже в 2002 г. Вл. Гу-байловский отметил «выравнивание» поэтического пространства [6]. В структурированности литературному полю отказывает и С. Чупринин [22. С. 169], предпочитающий говорить о параллельном существовании автономных «стра-тов»: филологическая поэзия, женская поэзия, досуговая литература и проч., о мультикультурности: независимо друг от друга пишут стихи авторы, тяготеющие к необарокко (Е. Шварц), метафизической поэзии (О. Седакова), неосентиментализму (В. Кучерявкин), минимализму (И. Ахметьев), лингвопоэтике (А. Левин и В. Строчков), мистическому авангарду (Е. Головин), панк-поэзии (Т. Трофимов) и т.д. Н. Григорьева, прощаясь с проектом «Курицын-'М'ееЫе», утверждает, что победила массовая культура и приходится прощаться с интеллектом [5. С. 119]. Часто критики характеризуют современную поэтическую ситуацию как «промежуток» или «обрыв». Впрочем, уже в 2004 г. М. Эпштейн полагал, что мы стоим не в конце старого, а в начале нового периода, не пост-, а прото- [25. С. 24, 29]. И. Шайтанов отмечает, что в последние годы преобладавшее ранее искусство снижения медленно сменяется игрой на повышение стиля и лирического начала [23]. А. Житенев считает, что поэзия сегодня находится в состоянии «ремиссии» [7].
Лидер молодых поэтов Дм. Кузьмин утверждает, что в 2003 г. в поэзию пришло новое поколение, «поколение Интернет», тогда - 20-летние, сейчас им под тридцать [9. С. 15]. Представлено это поколение проектом «Вавилон» (альманах и сайт), клубом «Дебют» (руководитель проекта Виталий Пуханов, издательство «АРГО-РИСК»), премиями «Дебют», «Молодежный триумф», конкурсом «ЛитератуРРентген», поэтическими сериями «Поколение», «Но-
вая серия», журналом «Воздух», антологией «Девять измерений» (2004), интернет-обзорами новых поэтических книг Д. Давыдова. Их активно поддерживает И. Кукулин в журнале «Новое литературное обозрение». Именно концепт «поколение» позволяет как-то проанализировать современную поэтическую ситуацию, подобно тому как в 1956 г. В. Варшавский описал творчество младоэмигрантов в книге «Незамеченное поколение». Как показывают современные исследования [11. С. 7-47; 12. С. 13-15], для поколения (как формы социальной солидарности) важны не просто одинаковые даты рождения, а воздействие одних и тех же социокультурных факторов, формирующих специфический тип мироощущения и поведения. Кроме того, в поколении присутствует своя иерархия ценностей, свои авторитеты - и они транслируются вовне. Поколение «молодых» поэтов воспринимается более рельефно благодаря негативной реакции «старших»: С. Чупринина (журнал «Знамя»), И. Шайтанова (журнал «Арион»), Б. Лукина (антология «сорокалетних» «Наше время» [13]). Упреки сводятся к следующему: у молодых «графомания осложняется эпигонством» (уже начиная с концептуалистов) [24. С 39], подчинена рецепту «риэлтера» Дм. Кузьмина: спонтанность опыта, ненормативность языка, рефлективность текста [24. С. 59], дилетантизм, беспамятство (забвение традиции), отстраненность от мира, безликость, псевдоэпичность [7]. По существу, не устраивают две особенности поэзии молодых: отсутствие прямого лиризма («душевности») и твердых («общечеловеческих») критериев, а также отказ от доминирования силлабо-тоники, преобладание интонационно-фразового стиха.
«Старшие» поэты, напротив, тяготеют к прямому лирическому высказыванию. Их поколенческий опыт - развал Советского Союза, бурные 90-е -провоцирует чувства боли, стыда, жалости. Наталья Ахпашева проводит параллель между раздробленностью Киевской Руси и развалом Союза - и таких примеров читатель найдет много в альманахе «Наше время». В стихах «молодых» как раз заметно усиление социальности и даже политизированности, как, например, в дебютной книжке Антона Очирова «Ластики» (лирический герой не хочет ни денег, ни секса, ни наркотиков, ни путешествий, а хочет, чтобы в нашей стране образовалось гражданское общество) [14. С. 62]. Жесткий экспрессионизм отличает книгу Елены Фанайловой «Черные костюмы» (что свидетельствует о том, что «поколение» определяется не только паспортными данными, но и жизненной позицией): ее героиня выбирает позицию контркультуры в мире, который ей хочется взорвать [20].
Для «старших» бесспорна гендерная идентичность: для Инны Кабыш и для Елены Исаевой непререкаем долг матери и жены, позволяющий с достоинством жить «при том царе и том народе / каких даст Бог», «держать свою душу в порядке», даже если поезд ушел, и приходится «жить на вокзале, в туалете, в буфете, под фикусом пыльным у касс». Обратим внимание на замечательное стихотворение И. Кабыш, в котором каждая строфа начинается анафорой: «Кто варит варенье в июле, / тот жить собирается с мужем...», «Кто варит варенье в июле, тот жить собирается долго.», «Кто варит варе-
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
нье в июле. / уж тот не уедет на Запад / и в Штаты не купит билет», а заканчивается текст парадоксальным утверждением:
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет [13. С. 145, 146].
Вера Павлова, лидер женской поэзии, в книге стихов «Мудрая дура» по-прежнему верна себе:
Молодых резвее, моложавых краше, набело старею -волосы не крашу, все равно у ног ты, весел, ласков, лаком. правда, крашу ногти на ногах
ярко-красным лаком [15. С. 34].
Для «молодых» гендерная идентичность может составлять большую проблему, как, например, в произведениях Марианны Гейде, Вадима Темиро-ва, Дм. Кузьмина, физиологизм образности вызван прямо-таки детским стремлением освоить свое тело, почувствовать его своим, не отчужденным от «я» (Д. Суховей, Н. Бельченко и др.).
Одна из важнейших проблем в поэзии «тридцатилетних» - проблема личностной самоидентификации. Поколение формировалось в годы перестройки, с присущими им катастрофической нестабильностью жизни, смешением прежних социальных границ (маргинализация интеллигенции, «новые русские» и проч.), ощущением свободы от идеологических запретов, но и разгулом насилия в повседневности, наркоманией, торжеством массовой культуры общества потребления. Стремительный экономический взлет в первой половине 2000-х вовсе не гарантировал отсутствие травматического опыта в будущем, отсюда то ощущение времени как «кануна каюка», в котором упрекал молодых А. Житенев.
«Старшие» ощущают себя стоящими на вершине пирамиды человеческих существований, отсюда - «финалистское» чувство рода, народа, культурной традиции. Не случайно стремление к книгам «лирического эпоса»: «Семейный архив» Бориса Херсонского [21] или «Карамзиндеревенский дневник» Л. Петрушевской [16]. «Молодым» присуща жалость к родителям (А. Гришаев, М. Ботева [2]), сострадание «людям безнадежно устаревших профессий» (А. Родионов). Гораздо чаще лирический герой испытывает одиночество. Еще в самом начале нового века К. Медведев в одном из стихотворений говорит -«поскольку кое-кто еще считает нас / голосом поколения»:
мы одиноки
мало кто верит в нас
мы неохотно показываем свои стихи
родителям, близким друзьям, знакомым
никто не встретит нас
после веселого рабочего дня
никто не выпьет с нами пива
никто не научит нас одиночеству [1. С. 18].
Если «старшие» готовы выключить телевизор, чтобы не слышать повергающих в тоску новостей (Н. Ахпашева: «Я убью телевизор собственной рукой / Вырву с мясом жесткие усы антенн» [13. С. 8]; Т. Кибиров: «Не смотри телевизор. Не ходи в магазин...» [8. С. 292]), то «младшие» даже в телевизоре готовы увидеть собеседника - то ли Бога, то ли свое внутренне «я». Приведем в пример миниатюру из цикла Линор Горалик «Короче» (текст прозаический, но тяготеющий к стиху):
Тянет в рот до обеда кусок вчерашнего пирога, выйдя из душа, скособочено прыгает на одной ноге, подпевает телевизору, гоняет мяч от буфета до кухни, пялится в «Коммерсант», переходный возраст, седые волосы на груди, средний класс, последний звонок от чужой жены. Ты мужчина, - говорит ему телевизор, - соберись, почини, прикупи, перестань курить, застекли балкон, подари ей эти четыре дня, ты мужчина, выключи, наконец, меня, ты уже большой, ты можешь справиться с тишиной, постыдись. Ради бога, не говори со мной. Отвечает ребенок: у меня в холодильнике оставалась клубника, кто ее съел? У меня закатился рубль под кровать, кому его доставать? У меня кольцо обручальное соскользнуло в море, кто принесет мне рыбу и сделает ей кесарево и этим ее убьет. Кто потом набьет базиликом и солью ее живот, рыбу снесет в подвал, пригласит на пиво друзей, будет громким голосом глупости говорить и проснется утром с ног до головы в стыде, в желтоватой смрадной воде? Кто подарит мне самолетик, машинку, роту солдат, вечный огонь, посмертное имя на общей длинной доске, четыре дня на чужом песке? Я дитя, - говорит ребенок, - у меня на мокром месте глаза, кому бы про это сказать? Ты мужчина, - говорит ему телевизор, ты субъект, электорат, средний класс, седые волосы на груди, почитай «Коммерсант» - это пишется о тебе, пососи корвалол - это варится для тебя, собери по полочкам плюшевых заек и отнеси в приют, заработай десять рублей, от клубники бывает сыпь, ты уже большой, ты можешь справиться и с собой, и со мной. Отвечает ребенок: почему ты сказал нам -«будьте как дети», - кто тянул тебя за язык? Я когда-то думал, что это ты разрешаешь нам плакать, мяч гонять по ковру, есть пирог до обеда, лепетать и хлопать в ладоши, ловя друг друга в солнечном ливне на платформе «Филевский парк», целовать стекло над маминой фотографией, говорить с телевизором до утра. А сейчас я знаю, что «будьте как дети» - это не дарственная на свободу, но послушание, каких еще поискать, потому что ты хочешь, чтобы сначала я пережил этот развод, шрам вдоль правого бока и то, что ты говорил и показывал позавчера, а потом со всем этим грузом пытался смотреть на ржавый костыль железнодорожного полотна и чувствовать, как за ребрами катается шар земной, как поет мой голос, фальшивый, но полный твоей весной, как струятся по небу эти четыре дня, как твой голос потрескивает за моей спиной и как мир - такой огромный, такой больной - причащается мной. Как ты хочешь, чтобы я все это вытянул, я дитя, - говорит ребенок, - у меня молочные зубы болят от мясной еды, кому бы про это сказать? Ты мужчина, говорит телевизор, - я могу объяснить это только ребенку, не держи, пожалуйста, зла. Отвечает мужчина: я дитя, у меня короткая память, чего уж там [3. С. 46, 47].
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
Семь фраз этого текста построены на чередовании речевых зон героя («я» ребенка) и «телевизора» - «сверх-я»: внешних требований общества, морали, Бога, совести, жизненных обстоятельств, насильно вгоняющих детскую душу героя (его хотения) в рамки должного для мужчины. Симметрия фраз подчеркивается синтаксическим параллелизмом, повтором слов «говорит» и «отвечает», маркирующих речи ребенка и телевизора. Слова «переходный возраст», «средний класс», с их двусмысленностью, входят в высказывания и ребенка, и телевизора, что заостряет внутренний конфликт в герое. Однотипность реплик ребенка и телевизора подчеркивается внутренней рифмой, например: дня - меня, большой - тишиной - со мной; кровать - доставать, убьет - живот. Такой параллелизм, с одной стороны, делает наглядным контраст, а с другой стороны, свидетельствует о том, что субъект речи один -герой, внутренне расслоившийся на два голоса. Если «дитя» хочет остаться в прошлом и настоящем, то телевизор говорит о будущем, каким оно должно быть. Обобщенность притчи достигается аналогией героя-ребенка с Иисусом Христом («мир причащается мной»), а телевизора - с Богом-отцом. Мир жесток, человек обречен быть жертвой, но по-другому быть не может, отсюда в финале - компромисс «голосов», осознание стоицизма как единственного варианта жизненного поведения.
На страницах журнала «Воздух» опубликована дискуссия по проблеме творческой индивидуальности. Евгения Рец высказала мнение, что творческая индивидуальность требует отделить себя от культуры, от традиции, от языковых рамок [4. С. 156-161]. Однако Вадим Месяц, напротив, полагает, что «ограничивать себя самовыражением значит сознательно обрекать свое творчество на сиротство и неполноценность» [4. С. 169]. Молодым важно ощутить «локоть» Другого, идентифицировать себя через отношение к Другому, через свое сходство и отличие от него. В роли Другого может выступать свой узкий круг (тусовка), или народ, или Бог, но чаще всего - это именно свое поколение. Отсюда такие черты поэзии молодых, как лирическая по-лисубъектность, тяготение к опосредованному лиризму и нарративности, экс-травертность, стремление вернуть живой голос (поэтические фестивали и кафе, флэш-поэзия, БУБ-диски), наконец, отказ от условностей силлабо-тоники в пользу интонационно-фразового стиха.
Интерес к Другому активизировал жанр баллады, насыщенной «готикой», например, в поэзии Андрея Родионова, одного из самых ярких молодых поэтов [17; 18]. Событием стала книга Марии Степановой «Проза Ивана Сидорова» [19] (см. замечательную рецензию М. Липовецкого «Родина-жуть» [10]) с ее гибкими ритмами то раешника, то амфибрахия, насквозь «литературная», но проникнутая острым чувством ценности семьи и жалости к умершим. Часто молодые авторы апеллируют то к фольклорной традиции, то к Овидию, то к классикам XIX в., но при этом всегда остается «зазор», ощущения близкого родства, полного сходства не возникает.
Проблема самоопределения актуальна и для героя книги А. Родионова «Люди безнадежно устаревших профессий». В отличие от предыдущей книги «Игрушки для окраин» здесь место действия - центр капитализированной
Москвы, но герои по-прежнему - аутсайдеры и изгои. Москва показана в духе мрачного гротеска: она «внутри дороги кольцевой, как в удавке», «убийцы и мертвые, вот кто жить там привык» [18. С. 62]; «в обывательских чужих мирах / пряничные дома, шоколадные кровли», а вокруг «какие-то кости, и не куриные, а человечьи» [18. С. 103], за поездом скачет такой сивка-бурка, «что Бледный Конь нервно курит в сторонке» [18. С. 69]. В книге рассказаны драматичные истории разных людей: охранника из зала игровых автоматов, прачки тети Шуры, девочки Люды, сочинявшей истории для маленькой газеты, мулата Алексея и др.; при этом субъект речи - автор-повествователь, не только сочувствующий, но и иронизирующий, поскольку «ступай себе дальше, ты не исправишь ничего». Иногда стихотворение раскрывает смятенное сознание персонажного героя, например интернет-поэта, замученного домашними ссорами, бытовыми хлопотами, злобными отзывами на его творения, головной болью - «чуть ниже висков два маленьких павлика / чуть выше висков просто боль тупая» [18. С. 75]. В рассказ о персонаже может включаться не оформленный знаками препинания голос еще одного субъекта, так, организатору шоу «Лучший поэт в России есть!» на четырнадцатый день алкоголизации привиделся лучший поэт нации, произносящий:
ты хотел меня видеть? ты звал меня, дурень? вот он я здесь, чего ж не нравится тебе? глупый куратор убогой литературы я явился и уж не уйду теперь! [18. С. 25]
Нередко звучит в стихотворениях Родионова синкретическое «мы»:
Как в подвалах домов, как я, таких комариков Разводится много, где сыро и перегар. Мы гирлянды съедобных фонариков По кисельным столицы берегам [18. С. 87].
«Мы» - запоздалые романтики, поэты, артисты, музыканты, неприкаянные «люди безнадежно устаревших профессий». Открывает книгу стихотворение «Теперь, когда нежность над городом так ощутима.», в нем собирательное «мы» окутывает мир атмосферой ласки, доброты, нежности, почти утрированной сентиментальности. Но вдруг раздается грубое «чужое слово»: «Дегенераты!», и хотя говорится, что об этом случайном прохожем «мы» будем вспоминать с нежностью, но в данном случае «чужое слово» выражает конфликтную ситуацию непонятости, отторжения, неприятия. Конфликт возникает не только с преуспевающими обывателями, но и с предшествующим поколением нонконформистской молодежи.
они называли нас гопниками
а мы были битниками
говорили мне с горечью в голосе
парни с бейсбольными битами.. .[18. С. 70]
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
И хотя эти «битники» в метро не бросали фантики и смотрели фильмы Кустурицы, дальше они грубо прогоняют лирического героя, пересыпая речь матом и угрожая, как самые обыкновенные хулиганы.
Иногда персонажный герой («он») предстает в качестве двойника лирического героя, а затем в стихотворении появляется «мы», но история этого «он-я» обязательно несчастливая, как, например, в стихотворении «Его повезут, оставившего ботинок.». Автор-повествователь рассказывает о человеке, отвергнутом любовнике, которого везут хоронить, потом вводится речь какого-то случайного зрителя (не оформленная графически как прямая речь), и выясняется, что любимым животным умершего была «платформа Лось» - из предыдущей книги читателю известно, что здесь жил сам Родионов, даже фотография платформы была помещена в книге «Игрушки для окраин», в конце появляется собирательное «мы» - всех и каждого ждет один конец, а «у рима / умер третий брат, неизлечимый психопат»[18. С. 7,8]. Есть и стихотворения, герой которых - и не «он», и не «я», то есть при почти полном совмещении лирического героя и персонажа индивидуальность оказывается стертой, личность - обезличенной:
пауза... как-то неловко... хочешь - развесели видишь - моя Перловка, в окнах горят огни
вон в девятиэтажном доме на восьмом этаже хижина дяди Толи, русского Беранже
развеселилась, что ли? сделай глубокий вздох, в хижине дяди Толи хозяина нет, он сдох
только стихи и остались и не его уже, и не мои, а так лишь... русского Беранже [18. С. 54]
Интертекстуальные отсылки в этом стихотворении - к роману Бичер-Стоу, к гумилевскому «Жирафу», к французскому поэту Беранже и к Актеру из пьесы Горького «На дне» - иронически снижаются и диссонируют друг с другом, преобладает чувство горькой самоиронии не только лирического героя, но и любого безвестного русского поэта.
Наконец, есть стихотворения, где лирическое «я» звучит открыто, герой выражает свои собственные переживания. Так, он выбирает для себя роль декабриста:
Внутри дома двор, в нем так пусто центр, выселены все артисты, у нескольких джипов делят капусту, на подоконнике цветут декабристы
спортивный клуб, бар с индийской кухней, я табачком затягиваюсь смолистым, кем быть мне, я знаю, я стану Кюхлей, буду и я теперь декабристом
осень в глаза мне желтым купажем век тебе прятаться, дорогой мой, за спины гвардейского экипажа которые есть эти евроокна
дети играют в песочнице рядом
с домом, в котором цветут декабристы,
где на стене давно накарябал
смешное кто-то из местных артистов [18. С. 39].
Казалось бы, лирический герой определяет свою позицию по отношению к новым хозяевам жизни, выселившим артистов из дома в центре и делящим деньги-«капусту»: он выбирает роль декабриста-заговорщика и бунтовщика. Его образец - Вильгельм Кюхельбекер, романтик-идеалист, беззаветно храбрый, но наивный Кюхля, прославлявший в своих торжественных стихах культ дружбы поэтов, но вошедший в историю с иронической оценкой Пушкина. Вместе с тем выражено сомнение в успешности бунтарской позиции: голос осени прерывает монолог героя, а в слове «декабрист» иронически сталкиваются два значения: герой 1825 г. и комнатный цветок. Иронический финал усиливается не названным, но легко отгадываемым словом, «накарябанным» на стенке. Лирический герой - один из местных «артистов», то есть шутников, озорников.
Таким образом, присутствие разных голосов разных персонажей и внутренний диалогизм слова лирического героя обнаруживают внешнюю и внутреннюю конфликтность, дивергенцию позиций, «я» лирического героя отчуждается и от других, и от самого себя - поэт оказывается в положении человека безнадежно устаревшей профессии, вытесняемой из культурного сознания общества.
Итак, в творчестве молодых продолжается поиск, что спасает поэзию от стагнации, пусть даже непривычность форм и отпугивает поначалу читателя.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Авторник №7: Альманах литературного клуба. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2002.
2. Ботева М. Завтра к семи утра. М.: АРГО-РИСК, 2008.
3. Вавилон: Вестник молодой литературы. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2003. Вып. 10 (26).
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
4. Воздух. 2008. №2.
5. Григорьева Н. Рецензия на «Курицын-weekle» // Премия Андрея Белого: 20052006: Альманах. СПб.: Амфора, 2007.
6. Губайловский В. Поверх барьеров // Арион. 2002. №1.
7. Житенев А. Период ремиссии // Вопросы литературы. 2008. №5.
8. Кибиров Т. Поэты-концептуалисты: Д. А. Пригов, Л. Рубинштейн, Т. Кибиров. М.: МК-Периодика, 2002.
9. Кузьмин Дм. Хорошо быть живым. М.: Новое литературное обозрение, 2008.
10. Липовецкий М. Родина-жуть // Новое литературное обозрение. 2008. №89.
11. Мангейм К. Проблема поколения // Новое литературное обозрение. 1998. №30.
12. Матвеева Ю.В. Самосознание поколения в творчестве писателей-младоэмигрантов. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2008.
13. Наше время: Антология современной поэзии / сост. Б. Лукин. М.; Нижний Новгород: Вертикаль. XXI век, 2009.
14. Очиров А. Ластики. М.: АРГО-РИСК, 2008.
15. Павлова В. Мудрая дура. М.: Мир энциклопедий Аванта+, 2008.
16. Петрушевская Л. Парадоски: Строчки разной длины. М.: Амфора, 2008.
17. Родионов А. Игрушки для окраин. М.: НЛО, 2007.
18. Родионов А. Люди безнадежно устаревших профессий. М., 2008.
19. Степанова М. Проза Ивана Сидорова. М.: Новое издательство, 2008.
20. Фанайлова Е. Черные костюмы. М.: Новое издательство, 2008.
21. Херсонский Б. Семейный архив. М.: НЛО, 2007.
22. Чупринин С. Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007.
23. Шайтанов И. Ansatz // Вопросы литературы. 2008. №5.
24. Шайтанов И. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. М.: Время, 2007.
25. Эпштейн М. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004.
Поступила в редакцию 15.06.09
N. V. Barkovskaya, doctor of philology, professor The poetry of 2008: the problems and tendencyes
This article describes tendencyes of modern poetry. Features of creation of 30 years old autors are regagded in their comparison with poets of elder generation. Such characteristics in poetry of "youngers" like learning for no straight expression of lyrical ego, narration, prevalence of verse's intonation and phrase. The whole problem of poetry of "youngers" is problem of personal self-identification.
Барковская Нина Владимировна, доктор филологических наук, профессор
ГОУВПО «Уральский государственный педагогический университет»
620017, Россия, г. Екатеринбург,
пр. Космонавтов, 26
E-mail: [email protected].
