CC BY
31
УДК 94(47).084.8 Ы^:/^.от§/10.34680/2411-7951.2022.2(40).155-159
Б.Н.Ковалев
«ПОЭТЫ — ЖЕРТВЫ БОЛЬШЕВИЗМА» В ПРОПАГАНДЕ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ РОССИИ В ГОДЫ
ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
В качестве своих потенциальных союзников гитлеровские пропагандисты видели людей, как-либо подвергнувшихся репрессиям со стороны советской власти. В коллаборационистских газетах писали, что почти все талантливые русские поэты (Николай Гумилев, Сергей Есенин и другие) стали невинной жертвой большевиков. Также нацисты активно использовали художественные произведения, в которых критиковались реалии жизни в Советском Союзе. Поэтому ими представлялось, что такие поэты, как Анна Ахматова, будут силой своего творчества на их стороне или же просто промолчат. Но её литературные произведения явились вкладом в общую антифашистскую борьбу нашего народа.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, нацистская пропаганда, советская пропаганда, коллаборационизм, Сергей Есенин, Николай Гумилёв, Пимен Карпов, Анна Ахматова
Одними из своих потенциальных союзников гитлеровцы видели тех, кто так или иначе был обижен
советской властью. Особое место здесь занимала творческая интеллигенция. Сам по себе III Рейх не отличался культурным плюрализмом. Более того, художественные предпочтения большинства вождей нацистской Германии вполне укладывались в эталоны социалистического реализма: культа силы, радости и красоты человеческого тела, производительного труда на благо «тысячелетнего Рейха». Всё остальное считалось признаками «дегенеративного искусства», насаждаемого евреями.
Важной чертой нацистской идеологии была её особая приверженность к примитивизму, рассчитанному на эффектное воздействие на пассивные, политически неопытные и малообразованные слои населения. С этим было связано и характерное для идеологии фашизма подразделение на идеологию масс и идеологию элиты. Подобная градация изначально закладывала в неё систему двойной морали — для рабов и для господ [1, с. 271].
За несколько дней до нападения на СССР в директиве, обращённой к вермахту, Альфред Розенберг, сам бывший подданный Российской империи, заявил о том, что «применение всех средств активной пропаганды в борьбе против Красной армии обещает больший успех, чем в борьбе со всеми прежними противниками Германии» [2, с. 318].
Для людей, оказавшихся в условиях гитлеровской оккупации, был подготовлен целый комплекс пропагандистской литературы. На страницах русскоязычной коллаборационистской печати регулярно появлялись статьи под характерными названиями: «К интеллигенции!», «Освобождённому народу — народное искусство», «О месте русской интеллигенции в этой войне».
Нацистская пропаганда требовала, чтобы русские литераторы и живописцы, театральные артисты и музыканты полностью пересмотрели те художественные позиции, которые «были насильно введены большевиками». Творческих работников призывали «...как можно скорее очистить культуру и искусство от всех вредных наслоений, образовавшихся за годы жидовско-большевистского засилья» [3].
При этом специально оговаривалось, что «пересмотру подлежит не одно советское искусство, продукт очевидной лжи, но и дореволюционное, которое служило тонким орудием разложения народа, сея смуты и недовольства, чем с успехом пользовалось еврейство в подготовке революционных взрывов и потрясений» [4].
Специальные комментарии обращали особое внимание слушателей и читателей на такие аспекты творчества отечественных деятелей литературы и искусства, которые при советской власти замалчивались,или на них просто не акцентировали внимание: германофильство, религиозность и антисемитизм.
Жестко критикуя порядки сталинского Советского Союза, нацистскими, и особенно коллаборационистскими пропагандистами, всячески подчеркивалось, что в СССР никогда не было подлинной свободы для самовыражения любого творческого работника. Причем вне зависимости от того, кто он: писатель, поэт, композитор, художник или скульптор. Если была возможность, подробно, даже смакуя, описывалась его гибель от руки кровавых «жидо-большевиков».
В псковской газете «За родину» на протяжении нескольких месяцев публиковалась серия статей «Поэты — жертвы большевизма». Там перечислялись имена как хорошо известные в Советском Союзе, так и почти забытые, запрещенные. Необходимость такой работы объяснялась следующим: «Может показаться несвоевременным — в дни небывалой еще в истории человечества войны — вспомнить о поэтах, умученных советской системой. Но не следует забывать, что сейчас более, чем когда-либо большевики кричат о себе как о защитниках национальной русской культуры и носителях подлинного гуманизма» [5].
В качестве «жертв», трагическая судьба которых являлась обвинением большевикам, назывались следующие имена: «Предъявим же от лица одной только русской поэзии кровавый счет большевизму, — и среди имен русских поэтов, ставших жертвами советчины, выделяются яркие имена — Александра Блока, не выдержавшего напора космополитического хамства; расстрелянного чекистами Николая Гумилева; повесившегося Сергея Есенина, умершего в Нарымской ссылке Николая Клюева; заключенного в концентрационный лагерь Николая Заболоцкого и удавившейся года полтора назад Марины Цветаевой» [5].
В одной из первых статей прозвучало имя Николая Гумилёва. Борис Филистинский написал: «25 августа 1921 года под Петербургом был расстрелян чекистами один из наиболее значительных русских поэтов XX века — Гумилев. Поэт расстрелян. Книги его изъяты из советских библиотек, Имя предано забвению. Так вспомним же его и отслужим... молебен о здравии России. И панихиду о нем...» [6].
В 30-е годы творчество Сергея Есенина в Советском Союзе находилось под неким полузапретом. Его стихи объявлялись низкопробными и мещанскими. Даже в художественных фильмах поклонники его творчества показывались в роли шпионов и диверсантов (см., например художественный фильм 1938 г. «На границе»).
При этом Сергей Есенин у большинства простых читателей был очень популярен. Через много лет после войны комиссар Пятой партизанской бригады И.И.Сергунин так написал о партизанском журналисте Михаиле Абрамове в своих воспоминаниях: «С приходом опытного редактора наша бригадная газета стала одним из лучших таких изданий. Конечно, достигалось это нелегко. Абрамов вертелся, как белка в колесе...
Наш редактор питал слабость к поэзии. От Есенина же просто был без ума. — Кто не любит Есенина, тот не любит Россию,— категорично утверждал редактор. — Никто так не умел воспеть все наше, русское. — И в сердцах заканчивал: — А мы листовки иногда таким казенным языком царапаем...» [7, с. 304-305].
Но русского поэта Сергея Есенина пытались использовать «как своего» и нацистские пропагандисты. В серии статей «Поэты — жертвы большевизма» вышла очередная статья Бориса Филистинского «Сергей Есенин и Пимен Карпов» [8].
В ней он писал: «Имя Сергея Есенина, ученика Клюева, появилась в журналах года за два до войны 1914 года. Вскоре в петербургских литературно-артистических салонах можно было встретить и самого поэта — молодого миловидного, светлокудрого паренька, прекрасно играющего на тальянке-гармошке и читающего красивые, не затасканные по редакционным столам стихи» [8].
Честный русский поэт, конечно, являлся настоящим патриотом и ненавидел проклятых жидов. Коллаборационистская газета утверждала, что «еще в 1916 году двадцатилетнего Есенина газеты начали травить за национал-шовинизм, антисемитизм» [8].
По мнению Филистинского, Есенин крайне негативно воспринял события 1917 года: «Грянула революция. Сжимается от боли душа поэта, тоскуя по России покоя, петушиного пенья, песьего лая и золотых хлебных полей крестьянского благосостояния. Но изрыты копытами гражданской войны пастбища и долы России.» [8].
Пьянство Есенина объяснялось тем, что таким образом он протестовал против большевизма, мечтая о грядущей крестьянской революции. «И поэт поет о единственной радости россиян этих лет — самогонном дурмане, о гармонисте с провалившимся носом, поющим им про Волгу, про загубленные в подвалах тюрем и ссылках души, про ожидаемый ими новый сполох уже настоящей, подлинной крестьянской революции:
Жалко им, что Октябрь суровый
Обманул их в своей пурге,
И уж удалью точится новой
Крепко спрятанный нож в сапоге.
И сам Есенин тоже ждал этого спрятанного в сапоге ножа крестьянского переворота. Он надеялся на новую крестьянскую революцию "взамен" обманувшего Октября» [8].
Этого не произошло. Тем более, «сам поэт не боец, не воин. Он — только лирик, поющий скорбь своей родины и свое полное одиночество. И сыплется снег, мокрый и липкий метельный снег, русских большевичьих дней, — и поэт считает себя заживо похороненным на распутьях заплутавшейся и измученной Руси, — и за гробом своим не видит ни жены, ни друга» [8].
Это привело к тому, что «в период так называемого НЭПа искажаемый, запрещаемый, наставляемый свыше, — поэт не выдержал. Тридцатилетний Есенин удавился в гостинице «Англитер» в Ленинграде, 28 декабря 1925 года» [8].
Биография Сергея Есенина достаточно хорошо известна, чтобы здесь давать комментарии всем фактам подтасовок, представленным в данном материале.
О другой «жертве большевизма» Филистинский откровенно фантазирует. «Скудны и биографические данные о поэте. Пимен Александрович Карпов родился в семье крестьянина-батрака в 1887 году. Самоучка. Всю свою жизнь работал: летом — батраком в деревнях, зимой — плотником или чернорабочим в Питере. Когда заболевал — приходилось и побираться.
Как-то Клюев показал на одного из нищих, обсевших домик Петра I на петроградской стороне и сказал: "Замечательный поэт. Но не может приспособиться и жить литературой. Да и не печатают его. Карпов."
Где же теперь Пимен Карпов? Трудно сказать. И трудно предположить, чтобы был жив» [8].
О творчестве этого поэта Филистинский отзывался весьма позитивно: «Поэзия Карпова мрачная, как и его темная жизнь. И одно утешение, один просвет — темная мистика хлыстовских радений и колдовские, лесные чары уединенной избы. Белый сон над куполами опрокинутых в озера церквей и монастырей» [8].
С этим автором на самом деле сложилась весьма интересная ситуация. До революции он был привлечён к суду за богохульство и порнографию. Александр Блок так оценил его творчество: «Бред Карпова — не тот, который у больных проходит от леченья, у декадентов — от возраста, у пьяниц — оттого, что они кладут зарок; играя словами, можно сказать, что это — "непроходимый бред", неизлечимый» [9].
В годы советской власти Карпова ни разу не арестовывали. Он благополучно жил в Москве в собственной квартире, работал переводчиком и скончался в 1963 году.
Однако общий вывод журналиста-коллаборациониста заключался в следующем: «Ни Клюев, ни Есенин, ни Пимен Карпов не дождались ни новой крестьянской Родины, ни истинного сотрудничества европейских народов, в котором светлую долю должен получить и наш многострадальный песнотворец — народ» [8].
Понятно, что под «истинным сотрудничеством европейских народов» он понимал вторжение нацистской Германии и её союзников в Советский Союз.
Гораздо сложнее дело обстояло с живыми деятелями культуры и искусства. Хотя по всем представлениям и заявлениям гитлеровцев, они должны были активно и искренне поддержать «Крестовый поход народов Европы против ига жидо-большевизма», но на практике все обстояло не так. Почему выдающиеся представители российской интеллигенции оказались в рядах их противников? Этот вопрос весьма волновал и раздражал нацистских пропагандистов.
Анна Андреевна Ахматова — знаковое явление в русской поэзии XX века, в немалой степени трагическое. Её отношения с советской властью складывались не с лучшей стороны.
Таким образом, в русскоязычной коллаборационистской прессе немало публикаций было посвящено именно такой современной русской литературе. Как уже отмечалось, особенно выделялись и популяризировались авторы, так или иначе пострадавшие от советской власти. Анна Ахматова была одной из них.
В статье «Путь женской песни» в коллаборационистской газете её автор Е.Вронская патетически восклицала: «Последние полвека вскрыли пред нами исключительный пафос женской решимости на освобождение. Вся женская поэзия тех лет звучит вызовом и протестом. После романтических напевов земной любви женщина прошла чрез глубокие философские раздумья, и в наши дни тема ее песен — уже не любовь и не тоска, а мужество, бодрость в великие святыни материнства» [10].
Поразительно, но на оккупированной территории России достаточно быстро узнали о самоубийстве Марины Цветаевой. Правда, в газетах сообщалось, что она повесилась в Москве, а не в Елабуге, как это было на самом деле. Немалое количество лет Цветаева провела в эмиграции. Т.е. по мнению гитлеровских пропагандистов, её творчество было свободно от советской цензуры. Приводились следующие данные из Большой советской энциклопедии: «Октябрьскую революцию Цветаева восприняла крайне враждебно. С 1922 года живет в эмиграции, где написала ряд поэм, заключающих в себе резкие выпады против коммунизма. Последние годы Марина Цветаева дошла до воспевания семьи Романовых, а ее манера стихосложения выродилась в голый ритмический формализм» [11].
Но даже в материале, посвященном другой поэтессе, нашлись слова, восхваляющие Ахматову, подчеркивающие её особое место в современной русской поэзии: «Марина Цветаева — современница Анны Ахматовой, которой ее обычно противопоставляют как соперницу, но которую сама Цветаева, неспособная на половинчатые чувства и умевшая или любить всей душой, или ненавидеть всем своим существом, почитала до полного обожания» [11].
Известный коллаборационист, добровольно перешедший на сторону гитлеровцев в 1941 году, редактор оккупационной газеты «За родину», журналист и художник Анатолий Макриди (псевдоним — Стенрос) сравнивал творчество Анны Ахматовой с «Кратким курсом истории ВКП(б)», высмеивая этим главную книгу коммунистов того времени. «Если девушка получит в день именин... Впрочем, именины предрассудок. Ну, скажем, если ко дню рождения девушка получит в подарок краткий курс истории ВКП(б), то совет ей да любовь с несгибаемым ухажером.
И любовь тогда не предрассудок, а законное революционное переживание, укрепляющее позиции Мирового пролетариата во всей его непримиримой борьбе с капитализмом, фашизмом и оппортунистами всех мастей. Совсем другое дело — томик стихов Анны Ахматовой. Если после такого преподношения девушка не сумеет преодолеть своего влечения к прихвостню мелкобуржуазной идеологии, то чувство ее быстро переместится в категорию опасных контрреволюционных предрассудков» [12].
Однако до населения оккупированной территории нашей страны доходила информация, что Анна Ахматова не просто жива, но и находится где-то в советском тылу. Её антифашистские стихи и выступления по радио никак не вписывались в тот образ, который столь активно рисовали нацистские пропагандисты. Поэтому требовалась определенная корректировка в подаче её имени. Причины сотрудничества Ахматовой с советской властью коллаборационисты объясняли очень просто: шантаж жизнью единственного ребенка. Она уже потеряла мужа — великого русского поэта. Теперь жестокими жидо-большевиками арестован её любимый сын.
«И теперь, когда мать его участвует в гнусной советской пропаганде, когда ура-патриотические сталинские строки фальшиво вырываются из ее истерзанной души — не судите ее слишком строго... Нам ясна подоплека этого "национально-большевистского подъема" у поэтессы, за всю жизнь свою не написавшей ни одной сочувствующей советской системе строчки. Матери и жены поймут эту несчастную жену растерзанного ЧК и мать томящегося в лагерях НКВД. Да, это крик "ура" смертника у самой плахи» [13].
В статье «Как напечатали Анну Ахматову» приводятся слухи о том, что её издание в 1940 году в Ленинграде, после 17-ти летнего перерыва, было связано с просьбой Светланы Аллилуевой к своему отцу. При этом большая часть тиража оказалась уничтожена. А сейчас, после начала войны с Германией, «под угрозой гибели сына в когтях НКВД, — Ахматова снова пишет — пишет надутые, фальшивые агитки... Чего не сделаешь для спасения своих детей! Скверно, но понятно» [13].
Конечно, стихотворение, опубликованное в «Ленинградской правде», не очень похоже на абсолютное большинство произведений Анны Андреевны: 19 июля 1941 г. Вражье знамя Растает, как дым, Правда за нами, И мы победим [14].
Актом огромного гражданского мужества явилось выступление Анны Ахматовой по ленинградскому радио в конце сентября 1941 г. Город уже находился в кольце блокады. Очень остро вставала проблема нехватки продовольствия. Вести с фронтов были самыми ужасающими: 19 сентября Красная армия оставила Киев. В этих условиях некоторые представители ленинградской интеллигенции не захотели по различным надуманным «уважительным» причинам публично обозначить свою позицию. Несколько человек отказались от участия в антифашистских программах Ленинградского радио. Город жил под угрозой вторжения врага, стал фронтом, и, предощущая возможность оккупации, эти люди просто не хотели рисковать и вещать в эфир на всю страну о своем советском патриотизме и ненависти к гитлеровцам [15, с. 259].
Но Ахматова безоговорочно приняла это предложение. Она была нездорова, у нее не было сил добраться от канала Грибоедова до радиокомитета, который находился на углу Манежной площади и Малой Садовой, и ее записывали в квартире М.М.Зощенко. Запись производила Ольга Федоровна Берггольц. Выступление было переслано в Москву, и оттуда зазвучало на всю страну. «Ленинград в дни смертельной схватки говорил и голосом Ахматовой» [15, с. 260].
Реалии жизни граждан Советского Союза накануне Великой Отечественной войны были не самыми простыми. Да и отношение к интеллигенции со стороны власти тоже: не «класс», а «прослойка». Наиболее тяжело приходилось тем, кто не мог или не хотел вписываться в жесткие каноны социалистического реализма. Однако столкнувшись со страшным врагом своего Отечества — германским нацизмом, они оказались в лагере борцов с ним. «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». И это не реквием. Это песня сопротивления и победы.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и БРФФИ в рамках научного проекта № 2059-00004 «Народ и власть: оккупанты, коллаборационисты и партизаны на пограничной территории Беларуси и северо-запада России в 1941—1944 гг.» = The reported study was funded by RFBR and BRFBR, project number 20-59-00004 «People and power: occupiers, collaborators and partisans on the border territory of Belarus and North-WestRussia in 1941—1944».
1. Галкин А.А. Германский фашизм. М., 1989. C. 271.
2. История второй мировой войны 1939—1945. Т. 3. М., 1974. С. 318.
3. «Речь» (Орел). 15 марта 1942 г.
4. «Речь» (Орел). 17 мая 1942 г.
5. «За родину» (Псков). 1 июня 1943 г.
6. «За родину» (Псков). 2 ноября 1943 г.
7. Сергунин И.И. Давали клятву партизаны. Л., 1985. С. 304-305.
8. «За родину» (Псков). 8 июня 1943 г.
9. «День» (Санкт-Петербург). 28 октября 1913 г.
10. «За родину» (Псков). 20 ноября 1942 г.
11. «За родину» (Псков). 28 ноября 1942 г.
12. «За родину» (Рига). 26 июня 1944 г.
13. «За родину» (Псков). 2 сентября 1943 г.
14. Ахматова А.А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. Кн. 1. Стихотворения. 1941—1959. М., 1999. С. 259.
15. «Ленинградская правда». 19 июля 1941 г.
References
1. Galkin A.A. Germanskiy fashizm [German fascism]. Moscow, 1989, p. 271.
2. Istoriya vtoroy mirovoy voyny 1939-1945 [History of the Second World War 1939-1945]. T. 3. Moscow, 1974, p. 318.
3. Rech' (Orel) [Speech], 15.03.1942.
4. Rech' (Orel) [Speech], 17.05.1942.
5. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 01.07.1943.
6. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 02.11.1943.
7. Sergunin I.I. Davali klyatvu partizany [Partisans took an oath]. Leningrad, 1985, pp. 304-305.
8. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 08.06.1943.
9. Den' (Sankt-Peterburg) [Day], 28.10.1913.
10. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 20.11.1942.
11. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 28.11.1942.
12. Za rodinu (Riga) [For the Motherland], 26.06.1944.
13. Za rodinu (Pskov) [For the Motherland], 02.09.1943.
14. Akhmatova A.A. Works in 6 vols, vol. 2, part 1. Stikhotvoreniya. 1941-1959. Moscow, 1999, p. 259.
15. Leningradskaya Pravda, 19.07.1941.
Ученые записки Новгородского государственного университета. 2022. № 2 (41). С. 155-159. ' '
Kovalev B.N. "Poets — victims of Bolshevism" in propaganda in the North-West of Russia during the Great Patriotic War. Hitler's propagandists saw people who suffered reprisals from the Soviet authorities as their potential allies. The collaborationist newspapers portrayed talented Russian poets (Nikolay Gumilyov, Sergei Yesenin and others) as innocent victims of the Bolsheviks. The Nazis also actively used works of art that criticized the realities of life in the Soviet Union. They believed that Russian poets such as Anna Akhmatova would be either on their side to support them with their creative works or would not interfere with the Nazi propagandist work. On the contrary, Akhmatova's literary works contributed to the joint anti-fascist struggle of the Soviet people.
Keywords: the Great Patriotic War, the Nazi propaganda, the Soviet propaganda, collaborationist!, Sergei Yesenin, Nikolay Gumilyov, Pimen Karpov, Anna Akhmatova.
Сведения об авторе. Борис Николаевич Ковалев — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН; профессор Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого; ORCID: 0000-0002-1904-1844; bnkov@mail.ru.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 10.02.2022. Принята к публикации 01.03.2022.
Ссылка на эту статью: Ковалев Б.Н. «Поэты — жертвы большевизма» в пропаганде на Северо-Западе России в годы Великой Отечественной войны // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2022. № 2(41). С. 155-159. DOI: 10.34680/2411-7951.2022.2(41).155-159
For citation: Kovalev B.N. "Poets — victims of Bolshevism" in propaganda in the North-West of Russia during the Great Patriotic War. Memoirs of NovSU, 2022, no. 2(41), pp. 155-159. DOI: 10.34680/2411-7951.2022.2(41).155-159
