CC BY
61Вестник магистратуры. 2013. № 4(19).
ISSN 2223-4047
УДК 82
Я.В. Гудимова
ПОЭТИКА РАССКАЗА А.П. ЧЕХОВА «СИРЕНА»
В работе исследуется семиотика еды в чеховском рассказе, что позволяет автору работы выйти на раннюю творческую манеру писателя. Рассматривается продолжение и трансформация в тексте культурных смыслов и мифов о еде.
Ключевые слова: проза, А.П. Чехов, поэтика, семиотика
еды.
Проза А.П. Чехова обнаруживает игровое начало, особенно открыто проявляющееся в его ранних рассказах: «игра с литературными традициями, читательским ожиданием, языковая игра и т.д.» [4, с. 121]. Это определяет чеховскую поэтику, где деталь, намек или фраза становится приемом создания подтекста и выражения авторской позиции [6]. Данную функцию в рассказах писателя выполняет также одоративная и «вкусовая» характеристика персонажа или предмета [3].
Персонажи ранних рассказов Чехова мыслят желудком и мир воспринимают исключительно через него. В рассказе «Сирена» (1887) еда выступает как показатель деперсонализации персонажа. Заседание №-ского мирового съезда судьи продолжается рассказыванием Жилина о разнообразных кушаньях: «Заборестее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться, и понимаете шипит, подлец, на весь дом...» [5, с. 316]. В данном описании лука - персонализация, ему приписываются оживленные качества («шипит»), с помощью чего персонаж пытается привлечь к своим словам внимание слушателей.
Портрет Жилина в самом начале рассказа также дается в кулинарной плоскости, с «выражением сладости на лице» [5, с. 315]. Это интерпретируется как знак одурманивания и искушения, поскольку он подобно мифической сирене околдовывает присутствующих, «как поющий соловей, не слышал ничего, кроме своего собственного голоса» [5, с. 317]. Данное сопоставление в подтексте отсылает к мифологическому сюжету, который напрямую заявлен в названии рассказа. В его основе миф о сиренах «Скилы и Харибды», которые заманивают к себе путников сладким волшебным пением. Сирены поют для того чтобы сбить путников с пути, который метафорически осмысляется как дорога жизни. Подобные «сладостные» характеристики Жилина появляются на протяжении всего повествования. Он, как бы, подманивает к себе с целью управления, манипулирования при помощи описания разных яств, их рецептов, взывая к естественным инстинктам слушателей.
Подобным искушением воспринимается его подробный рассказ об излюбленных яствах. Жилин акцентирует внимание не на последовательности приготовления блюд и их подачи, а озвучивает ощущения, наслаждение от вкушения еды: «кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная» [5, с. 317]. Здесь обнаруживается подмена одного инстинкта другим: любовь к еде соотносится с чувством к женщине, к этому отсылает цепочка эпитетов: «аппетитная, бесстыдная». Описывая яства, Жилин использует слова, которыми пытается найти все слабости слушающих. Данная процедура рассказывания-заманивания создается им для быстрого освобождения от судебного мероприятия в обеденное время.
Рассказывание о яствах замещает сам процесс приема пищи и интерпретируется как формальная реализация схемы «карнавального пира», подробно рассмотренной М. Бахтиным. «Еда и питье - одно из важнейших проявлений жизни гротескного тела. Особенности этого тела -его открытость, незавершенность, его взаимодействие с миром. Эти особенности в акте еды проявляются с полной наглядностью и конкретностью: тело выходит здесь за свои границы, оно глотает, поглощает, терзает мир, вбирает его в себя, обогащается и растет за его счет» [1, с. 310]. В чеховском тексте образы еды и питья представлены как «образы, выражающие наличное довольство и сытости индивидуального эгоистического человека.» [1, с. 333], их пир не является всеобщим и объединяющим.
В рассказе пир замещен разговорами о нем и становится несостоявшимся событием. Персонажи в рассказе вступают в диалог о еде, появляется ситуация «застольных бесед» [1, с. 314], которые освобождают от требования соблюдать дистанцию между вещами и ценностями. Бесе-
© Гудимова Я.В., 2013.
ISSN 2223-4047
Вестник магистратуры. 2013. N94(19).
да о еде объединяет персонажей - это способ приобщения председателя суда к своим интересам. В результате, процесс принятия пищи становится средством соблазнения [2, с. 34]. А процесс рассказывания Жилина о блюдах и вызываемого наслаждения гипотетически соотносится с составлением «особого мнения» председателя суда. Поэтому по мере увлечения рассказом о кушанье заполнение бумаг терпит неудачу: «Иван Гурьич! - сказал плачущим голосом председатель. - Из-за вас я третий лист испортил!» [5, с. 317]. По мере рассказывания о еде меняется и поведенческий характер персонажей, к финалу в персонажах доминируют животные характеристики. Это осмысляется, как знак достижения Жилиным своей цели.
В рассказе персонажи не вкушают еду, а только рассказывают или слушают о ней. Делятся друг с другом рецептами и способами подачи кушаний на стол: «Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели знаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки» [5, с. 316]. В результате, рецепты интепретируются моделью жизни: все окружающие председателя говорят и грезят о еде, постоянно рассказывая о ней, тем самым эксплицитно оказывают воздействие на председателя и его миропонимание.
Ирония в том, что рассказ о еде не соотносится с местом беседы: бытовое поведение обнаруживается в судебном учреждении. Разговоры о рецептах замещают официальные беседы по служебным делам. Персонажи рассказа далеки от «высоких материй» и «глубоких вопросов», они, расслабленные едой и питьем, впадают в забытье и безразличие, подобное тому, о котором рассказывает Жилин, искушая всех: «После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, - продолжал секретарь. - В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки. Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошел - читаешь, оно и приятно» [5, с. 319].
Таким образом, принятие пищи перестает быть ритуалом и опрокидывается в быт игровым совмещением ситуаций. Разговоры о пище заменяют официальные действия, актуализируя идею о доминировании физиологии в человеке. Требование еды становится единственным требованием. Под действием естественных инстинктов забываются официальные и деловые, должностные обязанности.
Библиографический список
1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990. 537 с.
2. Капустина Е.А. Антропологические эксперименты И.С. Тургенева (на материале романа «Дворянское гнездо») // Сборник научных статей международной школы-семинара «Ломоносовские чтения на Алтае» Барнаул, 20-23 ноября, 2012: в 4 ч. Барнаул: АлтГПА, 2012. Ч. I. С. 32-37.
3. Козубовская Г.П. Проза А.П. Чехова: архетип еды // Культура и текст: культурный смысл и коммуникативные стратегии. 2011. № 12. С. 445-464.
4. Стенина В.Ф. Театрализация в эпистолярной прозе А.П. Чехова: ситуация болезни/лечения // Вестник АлтГПА. Сер. Гуманитарные науки. 2010. Вып. 4. С. 121-124.
5. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т. / А.П. Чехов; Академия наук СССР; Институт мировой литературы. М.: Наука, 1974-1983. Т. 6. М.: Наука, 1987.
6. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. 287 с.
7. Григорьева О.Н. Мир запахов в языке Чехова // Функциональные и семантические характеристики текста, высказывания, слова. Вопросы русского языкознания. Выпуск VIII. М.: Изд-во МГУ, 2000.
ГУДИМОВА Яна Валерьевна - студент филологического факультета Алтайской государственной педагогической академии.
