CC BY
102
ФИЛОСОФИЯ И ЛИТЕРАТУРА
УДК 140.8:821.111 (73)
ББК 87.3 (7Сое) + 83.3 (7Сое)
А. Ф. Оропай
Поэтика Г. Мелвилла и проблема этнокультурных оснований литературного пророчества
В данной статье автор рассматривает некоторые аспекты пророческого содержания романа Г. Мелвилла «Моби Дик» и приходит к выводу, что поэтические открытия этого произведения связаны с этническими процессами в США, обостренными межэтническим контактами в пространстве порта и судна.
Ключевые слова: пророчество, поэтика, этничность, этническая культура, Другой, постмодернизм, симулякр, Мелвилл, Бодрийар, Эко.
В 2009 г. исполняется 190 лет Герману Мелвиллу (1819-1891), выдающемуся американскому писателю-романтику, автору знаменитого романа «Моби Дик, или Белый Кит» (1851). Это произведение по праву считается пророческим. В нем усматриваются определенные идеи, актуальность которых проявилась в ином, уже будущем времени. Задача данной статьи - попытаться выявить специфические основания пророческого содержания произведения в связи с определенной этнокультурной средой. В данном случае - той, к которой принадлежал Г. Мелвилл, чьи художественные пророчества нас интересуют.
В современной этнологии под этнической культурой понимается совокупность культурных элементов и структур, обладающих этнической спецификой и обеспечивающих этнодифференциацию, т. е. выделение определенного этнического образования среди прочих. Сама этимология термина «этничность», взятого в новогреческом его происхождении, содержит смысл чужеродности, культурного отличия.
В интересующем нас аспекте речь может идти о локальном явлении этнического пространства, «расширяющегося» до масштабов значимого явления в мировой культуре, относительно которого можно говорить в контексте определенного пророчества. При этом, разумеется, не следует упускать из виду, что сама профетическая актуализация данного локального явления проявляется в определенный момент времени его бытия. Равно как и указанное расширение значимости также предполагает обширный временной отрезок, в противном случае, можно говорить о некоей констатации, но никак не о пророчестве. Такое пророчество может быть взято не только со стороны его содержания, но и формы. «Пророческим» может быть и стиль художественного произведения. Думается, в случае с произведением Мелвилла это имеет место.
Язык романа представляет собой смесь высокой риторики и иронии, морской терминологии и религиозной притчи, научных (или псевдонаучных) понятий и разговорной лексики. В тексте выстраивается причудливая мозаика аналогий, ассоциаций, реминисценций, аллюзий и т. п. Таким
образом, из отдельных фрагментов, даже цитат (с длинной серии цитат, едва ли не впервые в истории литературы, и начинается произведение), создается универсум повествования. При помощи таких хаотических и разноплановых художественных средств автор пытается приблизиться к постижению чего-то «первозабытого», утраченного той культурной средой, с которой он сам себя идентифицирует.
Все это сродни поэтике постмодернизма, хотя произведение создавалось в середине позапрошлого века. Под поэтикой здесь понимается «совокупность и система творческих проявлений в единицах речи и художественных формах литературы» [11, с. 268]. Постмодернизм в данном случае и является тем значимым культурным явлением, о котором можно говорить в контексте пророчества, имеющего соответствующий этнический обратный адрес. Думается, представляет интерес попытка проследить возможную связь между этнической ситуацией в США и отмеченным выше предвосхищением художественного стиля и, говоря шире, культурного явления, именуемого постмодерном.
В современной этнологической науке распространена точка зрения [12, с. 15-27], которую мы полностью разделяем, касательно границ применимости постмодернистской методологии к анализу этнических общностей. Суть этой позиции в том, что такая методология эффективно применима для исследования тех этнических групп, во временном бытии которых очевиден кризис; которые активно занимаются сознательным конструированием и конфигурированием; тех сообществ, культура которых полифонична и мозаична и только на границе, при соприкосновении с другой культурой, она обретает видимость какой-то целостности. Но границе общности такого вида возрастает роль этнической эмблематики, как своеобразной компенсации отсутствия внутреннего единства.
Если принять эпистемологическое соответствие постмодернистской программы и объекта ее приложения, то можно допустить и поэтическое соответствие постмодернистского художественного стиля и той этнической почвы, на которой он произрос. В указанной почве должны быть обнаружены отмеченные выше этнокультурные черты. Если такое допущение будет обосновано, то, в свою очередь, получит этнокультурное основание и интересующее нас пророчество.
То, что выше сформулировано в виде осторожного предположения, по-видимому, не вызывает сомнения у известного теоретика постмодерна и исследователя американской культуры Ж. Бодрийяра. Он, в частности, называет Соединенные Штаты «идеальным материалом для анализа всех возможных вариантов современного мира» и «совершенным симулякром... имманентности и материального воплощения всех ценностей» [1, с. 95]. Симулякр - ключевое понятие постмодернистской философии. Согласно ее представлениям, современный мир состоит из симулякров, не имеющих никаких референтов (объективных аналогов), не основанных ни на какой реальности, кроме собственной. Эти самодовлеющие образования, не имеющие связи с реальностью, непрерывно вращаются и меняются в эксцентричном потоке. В качестве примера симулякра имманентности можно привести поразительное сообщение в СМИ, которое, впрочем,
никакой реакции не возымело: некий американский сенатор от штата Небраска подал в суд на... Господа Бога, инкриминируя ему «массовую гибель, разрушения и запугивания миллионов жителей Земли» [16].
В постмодернистской эстетике смешиваются традиционно разделяемые элементы художественной жизни: автор, произведение, зритель. В такой неразличимости и текучести творятся разного рода иллюзии и им приписывается статус высшей возможной реальности.
На уровне собственно этнокультурном можно констатировать, что этнические общности утрачивают онтологический статус и конструируют свой собственный образ перед лицом Другого. В Соединенных Штатах этничность зачастую редуцируется в индивидуальную или коллективную культурологическую стилизацию с целью, например, эксплуатации пресловутой политкорректности в профессиональной, образовательной, юридической и прочих сферах.
Разумеется, речи нет об отождествлении этнокультурных ситуаций в Соединенных Штатах современных и времен Мелвилла, но есть и сходные черты. Можно, например, текстуально подкрепить факт отмеченной выше стилизации этничности фрагментом из «Моби Дика» - эпизодом вербовки гарпунщика Квикега, который не без помощи демонстрации своей экзотической этничности, сумел добиться несравненно большей доли в прибыли китобойной экспедиции, чем «белый, англосакс, протестант» Измаил.
Этническая обстановка порта или морского судна (а это важные фрагменты жизненного опыта Мелвилла) имеет существенные отличия. Интенсивность, объем и структура межэтнических коммуникаций здесь меняется радикально. Это отмечают авторы монографии «A Historical Guide to Herman Melville»: «В одной маленькой главке "Моби Дика" под названием "Полночь на баке" Мелвилл индивидуализирует экипаж "Пекода", вводя белых, черных и краснокожих американских матросов из Коннектикута, Нантакета, островов Лонг-Айленд и Вайньярд. Он также вводит матросов из Англии, Ирландии, Дании, Голландии, Франции, Португалии и Испании, из Исландии, Мальты, Сицилии, островов Мэн, Азорских, Зеленого Мыса и Таити, а также из Китая, Индии и Африки. Акцентируя мировое разнообразие своей команды, Мелвилл "объединяет на федеративных началах" широкую палитру литературных характеров, что дает возможность бросить вызов этноцентрическим требованиям универсализма. Подобным образом, в главке "Улица" Мелвилл представляет морские порты мира середины позапрошлого века как матрицы миграции, где потрясающие межкультурные столкновения "обретают все большее значение"» [15, с. 135].
Процессы этногенетической миксации, которые привели в конце концов к образованию нынешней североамериканской нации, исподволь моделировали отмеченные выше современные этнокультурные явления. Этн о генетическая миксация относительно редко встречающаяся разновидность этногенеза, в ходе которой новый этнос складывается посредством слияния народов, не связанных отношениями родства. Своеобразно процессы миксации протекали в истории США, где смешение различных по этнической принадлежности, но относящихся к европеоидной
расе, выходцев из Европы дополнялось включением в этногенетические процессы представителей множества рас и народов как аборигенных, так и прибывших со всех континентов. Эти процессы отличались крайней сложностью, включали в себя множество факторов - от традиционных расовых до модерновых идеологических. Как отмечал американский исследователь П. Онаф, «если, сталкиваясь с другими народами, американцам пришлось определять себя в знакомых генеалогических, квазиорганических, сентиментальных и романтических требованиях национализма XIX в., то они продолжали представлять себя в качестве текучего, универсального народа народов» [6, с. 90]. Думается, в данной характеристике представлена значимость другого народа в деле выработки специфического языка этнического самосознания народа, включенного в указанные процессы. Текучесть и полифония характеризует, как выше отмечалось, и художественный язык постмодерна. Идеологический «универсализм» в данном случае выполняет функцию того Другого, кому адресуется языковое (или иное знаковое) послание.
Итальянский писатель, ученый-медиевист и семиотик Умберто Эко подчеркивает метаисторческий (вневременной - в смысле исторической временности) характер постмодернизма. Эко подчеркивает, что «постмодернизм - не фиксированное хронологически явление, а некое духовное состояние. В этом смысле правомерна фраза, что у любой эпохи есть собственный постмодернизм.» [13, с. 635]. По его мнению, каждая эпоха в свой срок подходит к состоянию, «когда авангарду (модернизму) дальше идти некуда, поскольку он пришел к созданию метаязыка, описывающего невозможные тексты. Постмодернизм - это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности» [13, с. 636].
Очевидно, Эко подчеркивает временной аспект проблемы историкокультурных реминисценций. Настоящее, исчерпав ресурсы собственной самодостаточности, апеллирует к прошлому, Другому, временной «инаковости». И для этого создается особое плетение знаков (языковая игра), которое нынче принято именовать постмодернизмом, но это название условно вследствие отмеченной выше метаисторичности самого этого явления. Однако в нашем случае более актуальна «инаковость» пространственная, сосуществующая в пространстве и пограничная другая культура, придающая видимость целостности нестабильной этнической группе. Эта последняя, в свою очередь, вырабатывает свой специфический «игровой» язык для «переосмысления» прошлого. Немецкий лингвист Х!Х в. Макс Мюллер по поводу языка этого прошлого писал следующее: «Семейство образует нечто целое благодаря своим домашним sacra, то же самое происходит с родом и общиной; чужестранец не может быть принятым в общину, если не был раньше допущен к их культу, к их sacra. С течением времени право начинает отличаться от религии, но все-таки остаются многочисленные следы, которые дозволяют заключить, что домашний очаг был первым алтарем, а отец семейства первым жрецом, его же жена, дети, рабы были первым составным звеном вокруг священного
очага. <...> Мы легко поймем, что и религию можно назвать святым диалектом человеческого языка, если только исследуем простоту форм первобытных религий в эпохах темных, покоящихся во мраке веков; мы поймем, что религия и язык первоначально тесно связаны между собой, потому что внешнее одеяние, в которое облекается религия, черпает свои материалы из богатства языка» [5, с. 65, 66].
Однако в случае с нестабильными этническими группами, находящимися на грани распада, язык ориентируется не вовнутрь, в направлении исконного священного очага, а вовне, в направлении другой культуры, в проекции на которую и имеет смысл демонстрировать собственную квазиустойчивую этничность. В таком варианте, когда устойчивость этнической группы ориентирована наружу и носит постановочный характер, языковые средства интересны своей эмблематичностью, призванной демонстрировать фактически утраченное этническое единство. Стилизация таковых языковых средств содержится в рассматриваемом произведении Г. Мелвилла, и это, несомненно, открывает новые («пророческие») художественные возможности.
Молодой Ч. Дарвин, будучи на Огненной Земле, с удивлением отмечал, «как мало туземцы обращают внимания, или, вернее, не обращают вовсе никакого внимания на многие вещи, польза которых должна быть им очевидна. Несложные и незначительные обстоятельства, например, красота ярко-красной ткани или синих бус, отсутствие у нас женщин, наша привычка умываться, - возбуждали в них изумление гораздо большее, нежели какой-нибудь крупный или сложный предмет, например, наш корабль. Бугенвиль удачно заметил относительно этих людей, что они относятся к «величайшим произведениям человеческого искусства, как к законам природы и ее явлениям» [2, с. 265]. Дарвин проводит мысль о различии самодостаточных по сути культур с противоположными критериями относительно того, что считать значительным и незначительным, сложным и простым, рукотворным и естественным. Здесь наличествует текст строгого научного отчета, автор которого однозначно идентифицирует себя с европейской культурой определенного времени. Однако можно представить себе ситуацию, когда такого рода идентификация оказывается размытой. И соответственно можно представить себе текст, чей автор, в поисках неких «иных смыслов», использует знаки, на манер симулякров, не имеющие референтов в том, что в этнологии называется центральной зоной этнической культуры, т. е. средоточия глубинных ценностей, определяющих природу сакрального для данной культуры [7, с. 166]. В таком тексте соотношение значительного и незначительного будет по необходимости иным. Интересный факт. После сравнительно недавней легализации беспошлинного игрового бизнеса на территории резерваций численность индейцев-пекотов (Pequots; несколько иная транскрипция данного этнонима дала название китобойному судну из романа Мелвилла) в штате Коннектикут (Новая Англия) возросла в сотни раз. Ежегодный доход племени достигает миллиарда долларов [9]. Кстати, Мелвилл писал об этом племени, как о вымершем, «подобно древним мидянам» [3, с. 107]. Народ, как видим, не вымер, а, напротив, необычайно увеличил собственную численность. Однако, очевидно, что в данном
случае этническая идентификация современных пекотов, при всех необходимых антропологических, лингвистических, территориальных, культурно-бытовых и т. п. условиях ее осуществления, носит постановочный, предназначенный для внешней атрибутики, характер. При этом, конечно же, статус значительного и незначительного определяется Другим, находящимся вне пространственных пределов данной этнической общности. Значимость этнодифференцирующих «мелочей» непропорционально возрастает. Это можно сравнить с недавними (и, по счастью, не прижившимися) лингвистическими новациями, которым одно время вдруг стали придавать непомерное значение: второй букве «н» в написании названия эстонской столицы и предлогу «в» взамен «на» при обозначении нахождения применительно к Украине.
Помимо указанного этнонима, ключевое место в романе занимает один топоним. Это Нантакент, название острова и порта. Известна легенда индейцев вампаноагов об открытии ими этого острова [4, с. 111]. Вариант (самый печальный) данной легенды приводится Мелвиллом в главе, которая так и называется - «Нантакет»: «Легенда гласит, что однажды, в стародавние времена, на побережье Новой Англии камнем упал орел и унес в когтях индейского младенца. С горькими причитаниями провожали родители своего ребенка, покуда он не скрылся из виду за водной гладью. Тогда они последовали за ним. На своих челнах пустились они по морю и после тяжелого, опасного плавания открыли остров, на нем нашли пустую костяную коробочку - скелетик маленького индейца» [4, с. 101]. Смысл легенды прозрачен: открытие новой земли толкуется как трагический эпизод в служении упоминаемым выше sacra, семейным божествам. В контексте же мелвилловского повествования, акценты радикально меняются. «Морская» составляющая легенды сухопутного народа из периферийной становится центральной. В явно пародийном виде мало кому известный остров вдруг становится столицей океана: «Пусть Америка присоединяет Мексику к Техасу, пусть хватает за Канадой Кубу; пусть англичане кишат в Индии и водружают свое пестрое знамя хоть на самом Солнце, - все равно две трети земного шара принадлежит Нантакету. Ибо ему принадлежит море» [3, с. 102].
Дж. Свифт в «Путешествиях Гулливера» язвительно высмеивал злоупотребления морской терминологией в художественных текстах, пародируя таковые: «Мы шли на северо-восток при юго-западном ветре. Мы укрепили швартовы к штирборту, ослабили брасы у рей за ветром, сбрасопили под ветер и крепко подтянули булиня, закрепив их. Мы маневрировали бизанью, стараясь сохранить ветер и т. п.» [8, с. 213]. И это понятно: читатель, которому адресованы описания морских путешествий и приключенческие романы, вовсе не обязан разбираться в таких деталях, они для него малозначительны. Но вот в романе нашего современника У. Эко «Остров накануне» таковая специальная терминология не только присутствует, не только нагружена еще и лингвистическими (транскрипционными) излишествами, но и воспринимается читателем как нечто должное. Вот небольшая выдержка из указанного произведения: «Читающему кажется странным, что Роберт оказывается то на полуюте, то на верхней палубе, то на квартердеке, то на шканцах, пока он не
догадывается, что все это названия одного и того же места. Роберт пишет вместо «люки» «пушечные порты», но это я ему готов простить охотно, потому что так было в морских приключениях, которые я читал мальчишкой; мы находим у него парус-попугайчик, раггоссИеИо, в моих отроческих книжках так назывался фор-брамсель, т. е. верхний парус передней мачты, фока, но не будем упускать из виду, что у французов реггисИе - это крюйс-брамсель и принадлежит он бизань-мачте. В то же самое время и эту самую бизань Роберт иногда называет агИтопе, но периодически пишет тіггапа, видимо, искажая итальянское слово теггапа и не учитывая, что для французов тіБаіпе - это фок-мачта (но, прошу внимания, отнюдь не для англичан, которые называют тіггеп-таБІ мачту, самую близкую к корме)» [14, с. 15].
Закономерной вехой на вековом пути смены поэтических приоритетов выглядит мелвилловский «Моби Дик». В этом произведении даже такому «малоинтересному» публике, хотя и необходимому предмету судового быта, как линь, посвящена целая (ЬХ) глава. Вот ее короткий фрагмент: «На носу линь свисает за борт небольшим фестоном, а потом снова перекидывается внутрь; здесь часть линя саженей в десять -двадцать (называемая передовым линем) сворачивается и укладывается тут же, на носу, а остальной линь тянется вдоль борта к корме, где прикрепляется к короткому штерту - тросу, который привязывают к самому гарпуну; однако предварительно этот штерт подвергается всяким замысловатым и таинственным манипуляциям, перечислять которые слишком уж скучно» [3, с. 310]. Это «слишком уж скучно», по-видимому, имело целью еще более раздражить читателя XIX в., но наш современник скучным данный текст не сочтет. Д. Урнов справедливо отмечает, что Мелвилл «громоздит страницу за страницей, рассказывая про китовый жир и китовый ус так, словно он инструктирует нас перед выходом в море. Готовые выслушать любые «инструкции» в порядке приключенческо-увлекательной игры, мы, понятно, не нуждаемся в инструкциях и вправе отложить книгу в сторону (так в большинстве поступали современники), однако мы наперед уже знаем, что, воспользовавшись этим естественным читательским правом, мы ошибемся. <.> Современный искушенный читатель скажет: "А мне интересно и все понятно!". Такому читателю, чересчур искушенному, ответить можно одно: "Вы понимаете Мелвилла так же, как современники его не понимали!"» [10, с. 12]. Естественно было бы ожидать, что художественные образы пространства и времени китобойца в романе будут организованы в соответствии со структурой управления судном на протяжении всего трехгодичного плавания. Поначалу так и движется повествование, капитанская каюта, еще до появления на сцене собственно капитана, описывается как безусловный центр власти для всех: «Там, внизу, находился их верховный господин и диктатор, по сей день недоступный взорам тех, кто не обладал правом входа в святая святых капитанской каюты» [3, с 157]. Однако по ходу повествования эти структурированные пространство и время дробятся, периферийные предметы и процессы образуют новые центры пространственных и временных структур. Шедевр Мелвилла «выпал» из своего времени, по-своему отразив, тем не менее, особенности пространства этнической
жизни североамериканского континента, его побережья, порта на этом побережье, наконец, полиэтнического экипажа судна, отправившегося в плавание из этого порта.
В цитированной выше книге В. В. Химика «Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен» [11] поэтические новации рассматриваются в аспекте языковой практики маргинальных (граничных) в социальном времени (молодежь) и в социальном пространстве (криминальный мир) образований. Граничные явления (и во временном, и в пространственном отношениях) в жизни этнических общностей также способны к подобным новациям. Масштаб их может достигать такого уровня, что они становятся основаниями литературных пророчеств.
Выше отмечалось, когда речь шла о нестабильных этнических группах, что генерируемые в них (и крайне важные в плане выявления оснований интересующих нас пророчеств) культурные новации актуализируются на их границах. В этой связи можно предположить, что таковое генерирование новаций усиливается в том случае, если к делу подключаются иные, в значительной степени безразличные к бытию данных этнических общностей, границы. Это, например, границы распространения обширных культурных движений, граница Старого и Нового света, граница западной цивилизации в целом, граница обитаемой суши и «беспредельного» океана и т. п. Как представляется, художественное постижение этих явлений способствовали профетической насыщенности романа Г. Мелвилла.
Список литературы
1. Бодрийар Ж. Америка. - СПб., 2000.
2. Дарвин Ч. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». -М., 1955.
3. Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый Кит. - М., 1967.
4. Мифы и легенды Америки. - Саратов, 1996.
5. Мюллер М. Религия как предмет сравнительного изучения // Языки как образ мира. - М., 2003.
6. Онаф П.С. Американская революция и национальная идентичность // Американская цивилизация как исторический феномен. - М., 2001.
7. Садохин А.П., Грушевицкая Т.Г. Этнология. - М., 2000.
8. Свифт Дж. Сказка бочки. Путешествия Гулливера. - М., 1976.
9. Тосунян И. Последняя страсть Оцеолы // Лит. газ. - 2005. - № 43. - 19-25
окт.
10. Урнов Д. М. Человек в океане / Г. Мелвилл // Энкантадас, или Очарованные острова. Дневник путешествия в Европу и Левант 11 октября 1856 -6 мая 1857. - М., 1979.
11. Химик В.В. Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен. -СПб., 2000.
12. Шандыбин С.А. Постмодернистская антропология и сфера применимости ее культурной модели // Этнографическое обозрение. - 1998. - № 1.
13. Эко У. Имя розы. Роман. Заметки на полях «Имени розы». Эссе. - СПб., 2000.
14. Эко У. Остров накануне. - СПб., 2004.
15. A Historical Guide to Hermann Melville. Ed. by C. Gunn. Oxford. University Press, 2005.
16. URL: http: www. // news. mail. ru / society/ 1431270.
